Механцев Борис, Шепелёв Алексей : другие произведения.

3. За Гранью. Роман

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    8-я, 9-я, 10-я и 11-я главы ( 10-я редакция ).

ГЛАВА 8. УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ.

  
   Уже довольно давно сон у Мирона Нижниченко стал не слишком крепким. Нет, до снотворного дело пока что не доходило, но раза два-три за ночь он обязательно просыпался. Последний раз - непременно с рассветом, во сколько бы не ложился, а ложиться часто приходилось глубоко заполночь. Сам Мирон относился к этому спокойно, как к неотъемлемой части своей работы. Разве может быть при таких стрессах, которые выпадали на его долю чуть ли не ежедневно, крепкий и здоровый сон? Генерал искренне завидовал Штирлицу и его товарищам по книгам: те умудрялись отдохнуть при всякой возможности, а у него и его друзей такое не получалось...
   Поэтому, проснувшись, он в первое мгновение не поверил в реальность происходящего: солнце поднялось уже довольно высоко, караван Михаила-Махмуда куда-то исчез, похоже, ушел с рассветом, а Мирон, получается, ничего не заметил. Конечно, на ночлег они с Сашей расположились немного в стороне, но разве несколько метров имеют значение при той суете, которой непременно сопровождается отправление каравана? Разве что об ноги никто не спотыкается...
   Из новых знакомцев остался только Сашка, он сидел неподалеку у небольшого костерка и задумчиво смотрел в огонь. Рядом стоял закопченный котелок, видимо, Миронова порция завтрака.
   Нижниченко завозился в импровизированном спальнике, сооруженном из выданных Михаилом-Махмудом одеял ( о постельном белье бывший степной волк, а ныне кандидат в лучшие купцы межмирья, похоже, не имел представления ), подросток обернулся на шум.
   - Доброе утро, Мирон Павлинович!
   - И впрямь, доброе. Похоже, я от души проспался, - он сощурился и еще раз взглянул на местное светило. От Солнца оно отличалось только цветом - преобладали красноватые оттенки, и стояло действительно довольно высоко. Для широты Севастополя - эдак часах на одиннадцати дня.
   Саша улыбнулся, несколько неуверенно. Похоже, после вчерашнего, он не очень представлял, как лучше себя вести.
   - Тут хорошо спится. Воздух чистый, не то, что в Екатеринодаре или Ростове - там с фабрик и заводов так дымит, что ужас...
   - Ужас, - усмехнулся Мирон. - Тебя бы в Дзержинск на часок, не более. После этого Екатеринодар раем покажется.
   Разумеется, Мирон имел ввиду не небольшой городишко в Донецкой области, а закрытый город на Нижегородчине, один из крупнейших центров советской химической промышленности. Старший лейтенант Нижниченко попал туда зимой восемьдесят восьмого и был шокирован черным снегом вокруг завода "Заря", производившего угольную крошку для противогазов. А ведь это был не самый крупный завод в окрестностях города и, похоже, далеко не самый ядовитый.
   - Скажете тоже, - фыркнул мальчишка.
   - Серьезно. За те годы, которые прошли после твоей... ммм... твоего ухода, мы сделали большой шаг вперед в умении травить все вокруг, - Мирон выбрался, наконец, из одеял. - Так, схожу, умоюсь...
   Холодная вода в ручье его здорово взбодрила, жаль, не было возможности побриться, но теперь без этого придется обходиться. Как и без обязательной утренней чашки хорошего кофе. Как и много без чего еще...
   Вернувшись к костру, он с удивлением обнаружил, что на его одеялах лежит туго набитый заплечный мешок из плотной ткани.
   - Это что?
   - Это Михаил-Махмуд оставил... Одежда, еда...
   - Вчера, вроде, мешок был другой.
   - Ага, вчера был просто мешок. А если придется куда идти - мешки на горбу таскать удовольствие не из приятных.
   - Спасибо ему конечно... Но как-то неудобно - я ему так ничем и не заплатил.
   - Так ведь платить-то вам нечем, - рассмеялся Саша. - Рассказами только!
   Мирон похлопал себя по карманам джинсов, вытащил бумажник - какая-то совершенно смешная сумма в рублях Юго-Западной Федерации, нелепые "исторические" резаны Федерации Северной. Очень патриотически настроенные политики северного соседа никак не могли определиться с тем, как должна называться истинно русская денежная единица. Резаны ввели около двух лет назад, но уже собирались обменивать на гривны. А вот прагматики в Киеве сохранили привычное советское название "рубль", и хотя "самостийникам" из западных областей это очень не нравилось, но кроме дежурных всхлипываний у свободного микрофона они ничего поделать не могли. Впрочем, и те и другие банкноты Михаилу-Махмуду, похоже, было ни к чему. Как бесполезной была и электронная карточка Master Card - вещь удобная, при поездках в Европу, можно сказать, необходимая, только вряд ли где, за пределами мира Мирона доступная к применению. Да еще, не дай Бог, попадет лучший купец Межмирья за подделку кредиток, если счет Мирона давно аннулирован, вот неприятно будет. В масле, конечно, в цивилизованной Европе теперь не варят, но вот в современную и комфортабельную тюрягу лет на десять-пятнадцать укатают за милую душу.
   - Может, еще расплатитесь, - добавил подросток, глядя на огорченного Мирона. - При следующей встрече...
   - Может быть, - Мирон присел у костра.
   Сашка подвинул ему два котелка - в одном была пшенная каша, в другом - чай. Протянул деревянную ложку с настоящей хохломской росписью.
   - А это еще откуда?
   - А это я ему еще год назад подсказал. Он хохломской посудой как предметами роскоши торгует, говорит, очень хорошо берут. Они красивые...
   - Красивые...
   Мирон поднял ложку на уровень лица, задумчиво стал вертеть ее пальцами, разглядывая, словно видел в первый раз в жизни.
   - Знаешь, Саша, я давно не замечал, что ложка может быть красивой. Поесть бы быстрее - не до красоты.
   Разумеется, генерал-майор Нижниченко в быту ел не с деревянной хохломской ложки, а с обычной, мельхиоровой. Но все-таки не алюминиевая штамповка из солдатской столовой, с узорчиком на черенке. Мирон попытался вспомнить узор - не получалось... На официальных приемах, куда его заносило несколько раз по долгу службы, приборы еще более украшенные, но приемов Мирон не любил: длинные ряды ложек, ножей и вилок напоминали ему операционную, а необходимость правильного выбора инструмента для еды вводила в тихое озверение.
   - Понимаю, - Саша был серьезен. - Мне тот человек, которого я провел по просьбе Адама, тоже так рассказывал. Что вот в обычной жизни спешил-торопился, оглянуться вокруг некогда было. А на Тропе спешить некуда.
   - Умный, наверное, человек, - с чувством произнес Нижниченко, принимаясь за кулеш. - Кстати, о спешке на Тропе. Что мы дальше будем делать?
   - Ждать.
   - Чего ждать?
   Сашка пожал плечами.
   - Не знаю. Адам же ничего не сказал. Значит - ждать. Тропа подскажет.
   - Интересно получается. Ты говорил, что случайных встреч здесь не бывает. А вот встреча с Михаилом-Махмудом - зачем она?
   Мальчик снова пожал плечами.
   - Не могу сейчас сказать, но она была нужна. Может, для Вашего разговора с Михаилом-Махмудом, может того, чтобы я получил рапиру...
   - Хм...
   А ведь и правда, разговор с купцом привел его к маяку. Иначе - не получилось бы...
   - Послушай, Саша, как-то я пока не очень понимаю. Есть Тропа, есть Адам, есть Михаил-Махмуд... Какая между ними связь?
   - Я сам до конца не разобрался. Михаил-Махмуд и Адам знают друг о друге и помогают друг другу. Только вот цели у них, похоже, у каждого свои. А Тропа... мне просто кажется, что она тоже живая, хотя она никогда со мной не говорила.
   - Так... Ладно, давай с другой стороны зайдем. Помнишь, вчера ты хотел мне рассказать про себя.
   - Не особо хотел... - Сашка посмотрел на Мирона весьма хмуро, почти как тогда, в самолете.
   - Саша, - как можно мягче попросил Мирон, - я понимаю, что тебе вспоминать все это особой радости не доставляет. Как ни странно, мне - тоже. Но мы должны что-то сделать, причем должны точно знать, что именно. Я не хочу, чтобы нас использовали втёмную, как патроны к оружию. Я не патрон, да и ты тоже.
   - Другие такого не спрашивали, - пробурчал мальчишка.
   - Другие что, попадали сюда так, как я?
   - Не знаю... я же говорю, их Михаил-Махмуд приводил.
   - Вот видишь... Сам понимаешь, я - не такой как они.
   - Да уж...
   - И потом, у меня другой характер и другая работа. Люблю я вопросы задавать.
   - Да понимаю я, Вы - следователь.
   - Еще чего, я - аналитик. Понимаешь?
   - Нет, - искренне признался Сашка. - Вот помвопрмобначштаарматри один раз видел. Пленного.
   - Ага... - Мирон призадумался. Хороший ребус... - Помощник начальника штаба Третьей армии по мобилизации?
   - Ого! - Сашка искренне удивился. - Знали, или...
   - Или. Так вот, моя задача собирать информацию, анализировать её, делать выводы и разрабатывать план операции.
   - Так бы и сказали - штабной офицер... А то придумали - аналитик, - Сашка все еще бурчал недовольно, но гораздо более миролюбиво. - Видел я штабных, у генерала были... Вы, наверное, полковник...
   - Генерал, - улыбнулся Мирон.
   - Генера-ал, - от удивления мальчишка повторил звание как-то нараспев. - Честно?
   Все так же улыбаясь, Мирон достал из внутреннего кармана ветровки служебное удостоверение и протянул его Сашке.
   - А почему на двух языках?
   - Потому что у нас в стране два государственных языка - украинский и русский. А в Крыму ещё и специальный вкладыш оформляется - на крымско-татарском.
   - Зачем? - изумился мальчик.
   - Затем, что это тоже государственный язык - в Крыму.
   - А зачем столько языков?
   - Чтобы людям удобнее жилось. Принцип такой у нас: работаешь на государство - изволь знать все языки, которые положено. Просто, с тех времен, которые ты помнишь, в мире многое изменилось...
   - Это я уже понял. Даже писать по-другому стали: без ятей, без твердых знаков...
   - Без фиты и ижицы, - механически продолжил Мирон, поднял взгляд от котелка - Сашка беззвучно смеялся.
   - Ты чего? - не понял Нижниченко.
   - Ладно, спрашивайте. Что вам рассказать?
   - Давай по порядку. Значит ты Саша Волков из станицы Стародубской. Так?
   - Ну... не совсем. Мы на хуторе жили.
   - Хорошо. Когда ты родился?
   - Шестнадцатого мая тысяча девятьсот седьмого года.
   - Ага. Значит, в семнадцатом тебе было десять лет. Вообще-то маловато для участия в войне.
   - Можно подумать, ваши меня спрашивали, - снова насупился парнишка.
   - Вот что, Саша, может хватит из меня верного дзержинца делать, а? Если на то пошло, то я наследник традиции министерства внутренних дел Российской Империи ничуть не меньше, чем наследник ВЧК. Знаешь ли, контрразведка на Руси была чуть ли не со времен Михаила-Махмуда.
   - Была, да сплыла, - не так-то просто было в чем-то убедить юного шкуровца. - Ваш Ульянов-Ленин был немецким шпионом, его из Германии специальным поездом привезли.
   - Во-первых, не из Германии, а из Швейцарии...
   - Один... хрен...
   Парнишка явно собирался употребить другое слово, но не рискнул сквернословить в присутствии генерала, пусть и красного.
   - Ну, если ты берешься судить, то, прежде всего, как ты говоришь, хрен - совсем разный. Швейцария была нейтральной страной и против России подрывной деятельности не вела. А далее, могу тебе сказать, что, придя к власти, часть большевиков остепенилась и начала служить интересам страны. К тому моменту, когда я стал офицером госбезопасности, немецких шпионов среди нас уже не было. По крайней мере, легальных.
   - Ладно, - Сашка снова вспомнил, что решил отвечать на вопросы Мирона. - Что еще Вам рассказать?
   - Как ты попал к Шкуро?
   - Обыкновенно попал. Хутор красные спалили, тех, кто не успел сбежать или спрятаться поубивали. Мамку с сестренками в заложники взяли... Я утечь успел. Болтался, пока шкуровцы не подобрали. Там хорунжий был, дядя Степан Лютый с нашего хутора, он меня узнал. Остался я при сотне, только дядю Степана скоро убили. Стал учиться воевать...
   - Многому научился? - полюбопытствовал Мирон.
   - Многому. Стрелять могу из револьвера, из нагана, из карабина... Из трехлинейки тоже могу, только тяжела, зараза. Пулемет знаю. Штыком владею - русский способ, французский, английский, немецкий, австрийский...
   - Ух ты, - не сдержался Мирон. Искусство фехтования на штыках в его годы было почти забытым, даже не каждый спецназовец владел этой довольно разнообразной техникой. Конечно, и штатные штык-ножи для АКМов довольно сильно отличались от старых добрых штыков для винтовки Мосина.
   - Мину могу поставить, - продолжал Сашка. - Могу обезвредить. Даже сделать могу. А вообще, я не столько воевал, сколько в разведку ходил: мальчишка много внимания не привлекает.
   - Но однажды не повезло - сцапали?
   - Я всегда возвращался, - обидчиво возразил мальчишка. - А сцапали меня в двадцать первом, уже после ...
   - Ну, про это как-нибудь в другой раз, - предложил Мирон.
   - В другой, так в другой, - легко согласился парнишка. - А что еще в этот?
   - Поподробнее все-таки о том, что ты еще умеешь. Карты, например, читаешь?
   - Обижаете. Даже нарисовать план могу.
   - А карту?
   - Не... Топография - наука слишком сложная. Да и зачем? Карты у штабистов, а командиру сотни и плана всегда хватит... А в штабе с плана на карту офицеры зараз переносят всё, что надо.
   - Добро. Минное дело вряд ли понадобится, да и опыт твой устарел. Прочее же в хозяйстве не помеха.
   - Как это устарел?
   - Саша... Ну, представь себе современную мину с установками на неизвлекаемость и самоликвидацией, реагирующую только на тяжелую бронетехнику, или горе-сапёра. Что ты с ней будешь делать?
   - Изучать, - улыбнулся Сашка.
   - Ага... Давай дальше. Какая у нас ближайшая задача?
   - Наверное, встретиться с кем-то. Тропа подскажет.
   - Подскажет... Давай думать, Саша. Какова цель операции?
   - Кто ж его знает?
   - Ладно. Слушай приказ.
   Сашка рефлекторно вскочил и вытянулся в струнку.
   - Сведения о противнике: обладает развитой системой базирования, по крайней мере, в нескольких мирах, не контролирует Тропу, похоже, не имеет доступа к таковой. Сбор информации и действия осуществляет через агентуру, современными способами прикрытия деятельности не владеет. Имеет собственные системы межмирового транспорта. Первым этапом действий является добывание и анализ сведений о противнике. Вопросы есть?
   - Никак нет!
   - Тогда садись и пей чай. Что имеешь дополнить к информации о противнике? А то даже, - Мирон улыбнулся, - и приказ нормальный не составить.
   - А почему?
   - Ага, ты не в штабах крутился, верно... Саша, приказ должен начинаться с информации о противнике и цели операции. Это придумали давно - и совершенно правильно. Пока ясно, что противник боится разглашения сведений о себе, ему проще ликвидировать базу, чем...
   - Стойте! - Сашка явно переступал через себя. - Такое мне попадалось!
   - Саша, спокойно. Что именно?
   - Тогда, в Гражданскую... Мы встречали несколько раз что-то очень странное. Мне поручик Бочковский показывал мастерскую и остатки какого-то оружия... Мастерскую взрывали неясно чем, запах стоял незнакомый.
   - Какие запахи знакомы?
   - Пироксилин, динамит, аммонал, тротил, кордит.
   - Ясно, Саша. Совсем не факт, что это то, что мы ищем, но давай, доложи точнее. Где это было?
   - Между Невинномысской и Барсуковской!
   - Добро. Что-то кроме оружия запомнил?
   - Так точно! Свёрла и резцы с наконечниками золотистого цвета. Оружейник наш забрал: сказал, очень удобные и прочные.
   - Добро. Что-то ещё?
   - Никак нет!
   - Нарисовать оружие можешь?
   - Плохо получится, - Сашка застеснялся.
   - Нарисовать, разведчик. Не начертить. Держи блокнот и ручку.
   - Ага...
   Сашка долго прикидывал и возился, но на листке возник вполне узнаваемый пулемёт Калашникова.
   - Так, - критически обозрел эскиз Семен. - В общем, ясно. Это скорее выглядит так, это - вот так... Верно?
   - Ага... Вы... Вы знаете это оружие?
   - Встречал. Хорошая машина. Одна из основных у нас. Хорошо... Скажи-ка, вот это - прицельная планка. Она там сохранилась?
   По памяти Мирон набросал крупный рисунок планки.
   - Нет! Эти линии были по-другому!
   - Неплохо, Саша...
   Единственное, что нужно было переделать.
   - И там была еще одна пластина: с надписью "1908"
   - Как интересно, - сказал Мирон с глубоким отвращением. - Все понятно, Саша, все понятно. Очень удачное оружие, пожалуй - лучшее, что можно придумать под старый добрый российский винтовочный патрон. Даже под разные типы этого патрона. В производстве довольно прост, куда проще винтовки штабс-капитана Мосина, в эксплуатации - и того проще. Ясно?
   - Как это: под разные типы патрона?
   - У тебя какое оружие было? В смысле: за тобой числилось? Карабин?
   - Так точно, кавалерийский карабин системы Мосина, номер...
   - Не нужно номера. Так вот, русский винтовочный патрон разных модификаций отличался в основном типом используемого пороха. Поэтому прицелы тоже использовались разные. Здесь, заметь, мы имеем дело с прицелами, легко и быстро подгоняемыми под любой тип патрона. Думаю, планок было больше - под разные варианты. Ясно... Светлая голова работала! Попадалась мне в детстве повесть, автор которой поставлял красным бойцам автоматы ППШ, а воинам Отечественной - автоматы Калашникова.
   - Автоматы?
   - Сокращение такое. Полное название автоматическая винтовка.
   - И что же, автор этот на Бородинском поле гренадеров автоматическими винтовками вооружил? - изумлению мальчишки, казалось, не было предела.
   - Каких гренадеров? - машинально удивился Нижниченко, прежде чем осознал, что Отечественная война для Саши Волкова - это война восемьсот двенадцатого года. До Великой Отечественной он просто не дожил - целых двадцать лет. Почти столько же, насколько после Дня Победы родился сам Мирон Павлинович Нижниченко.
   - Я имел в виду другую войну, Саша. В сорок первом Германия напала на Россию, немцы дошли почти до Москвы, Санкт-Петербурга, штурмовали Царицын, - память услужливо подсказывала дореволюционные названия городов.
   - А Ростов?
   - Ростов немцы взяли.
   - И-и-и... Да у нас и в страшном сне никому не могло присниться, чтобы немец до Дону дошел.
   - Вот потому-то война та тоже Отечественная... Так о чем я говорил-то...
   - О патронах.
   - Ага... Удивительно, что эти финты сходили главному герою с рук, поскольку ППШ был не способен стрелять револьверными патронами, как описывал автор, а винтовочный патрон в "калаша" и засунуть-то было совершенно невозможно. Примерно ясна ситуация, Саша?
   - А когда эту штуку придумали?
   - А ты у меня сообразительный, - улыбнулся Мирон. - Лет через тридцать после окончания твоей войны - это минимум. Так что сам понимаешь. Еще один объект, похоже, с нашими заклятыми друзьями. Молодец все же поручик Бочковский! Что с ним дальше было?
   - Погиб через несколько недель на "Памяти Витязя".
   - На чем?
   - На бронеавтомобиле.
   - Ясно. Вечная память...
  
   ВИЛЬНЮС. 14 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
  
   Диму по дороге домой он не увидел, хотя, пробираясь дворами к дому деда, постоянно проверялся, что было не слишком трудно. Шел третий час ночи, дворы словно вымерли, тут хвостом привязаться сложно.
   Дворы вымерли, а в окнах горел свет: Вильнюс не спал. Балис понимал, что после этой ночи всё будет по-другому. И в огромном Союзе, и в отдельно взятой Литве и в его, Балиса, жизни. Но сейчас он об этом не думал: на это найдётся время и позже, а сейчас надо благополучно вывезти из города семью.
   Рита открыла дверь почти сразу после звонка, увидев усталое лицо жены, он понял, что она в эту ночь так и не сомкнула глаз.
   - Целый, - прошептала жена, прижавшись к Балису. Уткнувшись лицом в пальто на груди, всхлипнула. - Я за тебя так боялась.
   - Ну что ты, маленькая, что ты, успокойся, всё нормально, - он осторожно гладил её по голове, пытаясь успокоить. - Видишь, я здесь, в порядке, всё хорошо...
   - Хорошо... Я же видела по телевизору, что там творилось... Стрельба, танки... Ты же в форме уходил, почему на тебе пальто? Чьё оно? - подняла заплаканное лицо Рита.
   - Форму придется новую в Севастополе покупать, - усмехнулся Балис, легонько отстраняя супругу. - А пальто ... В хозяйстве пригодится. Кристинка спит?
   - Спит... Мама твоя звонила, когда это всё началось...
   - А ты?
   - А я сказала, что ты выпил вечером со своими друзьями и теперь спишь.
   - Ты у меня умница, - улыбнулся Балис, снимая пальто.
   - Кофе хочешь?
   - Ага... А пожевать у нас чего есть?
   Здесь, дома, он вдруг почувствовал сильный голод, видимо, это была реакция на нервное напряжение.
   - С поминок полно всего осталось, сейчас накрою.
   Тихонько, чтобы не разбудить дочурку он зашел в ванную, глянул на себя в зеркало - вроде, всё в порядке. Побриться бы не мешало, но лучше он это сделает в поезде. Холодная вода отбросила вдруг наползшую сонливость. Крепко растерев лицо махровым полотенцем, он прошел на кухню, где Рита успела уже сообразить то ли очень поздний ужин, то ли ранний завтрак: индарити агуркай (1), якнине(2), сыр, колбаса, хлеб... На плите пофыркивал кофейник.
   - Если хочешь, там есть гинтарис(3). Разогреть?
   - Да нет, не надо... Ты хоть ложилась?
   - Какое там...
   - Значит так, - уплетая фаршированный огурец, начал Балис. - У меня уже куплены билеты до Ленинграда, поезд отходит в семь двадцать два. Садимся, запираемся в купе - и ты отсыпаешься. А в Питере я сажаю тебя с Кристинкой на самолет, и Севастополь ждет вас. Ясно?
   - Так срочно? И почему через Ленинград? - изумилась жена.
   - Если у тебя больной спрашивает, нужен ли ему этот укол, ты что отвечаешь?
   - Что доктору виднее.
   - Вопросы есть?
   - Балис, мне страшно...
   - Не бойся, маленькая. Тебе ничего не угрожает.
   - Да мне не за себя, мне за тебя страшно...
   Их взгляды встретились, и Балис прочел в глазах Риты, что она действительно очень волнуется и боится. Так испуганно она не смотрела на него даже в восемьдесят четвертом, когда он отправлялся на практику в Афганистан.
   - Успокойся, ничего со мной не случится, - полной уверенности в этом Балис, конечно, не испытывал, но убедить жену было необходимо. Простенькую легенду на этот счет он придумал ещё на вокзале. - Ты же понимаешь, что сейчас наверху начнут искать козлов отпущения. И не только звезды с погон полетят, совсем из Армии турнут многих. И с Флота тоже могут.
   Рита грустно кивнула.
   - А ты без Флота себя не представляешь.
   - Не представляю, - подтвердил Балис. Его удивил и озадачил тон, которым супруга произнесла эту фразу. - Раньше тебя это вроде бы не раздражало?
   Кофе вскипел, и Рита разлила его по чашкам. Грустно посмотрела на мужа.
   - Раньше... Раньше была другая жизнь: я была женой защитника Отечества, а Отечество это было одно на всех. Знаешь, я всегда в Вильнюсе чувствовала себя как дома.
   - Еще бы, ты литовским владеешь вполне сносно. Лучше многих из тех, кто живёт в Литве всю жизнь...
   - Да разве в этом дело? Для меня домом был весь Союз, помнишь, как я рвалась за тобой в Ташкент? И даже не думала о том, что на узбекском языке не могу сказать ни одного слова. Нас учили с первого класса, что мы все - одна семья. А сейчас? Балис, ты понимаешь, что меня сейчас ненавидят только за то, что я - жена советского офицера. Им неважно, какой я человек, какой ты человек, им важно только одно - твои погоны. Ты хоть понимаешь, что, может быть, тебе больше никогда не удастся вернуться в этот город, в твой родной город - только из-за погон? Ты вообще думал о том, как ты будешь встречаться с родителями, с сестрой? А как ты будешь объяснять Кристине, что она не может поехать к деду и бабушке?
   - Послушай, Рита, ты слишком мрачно на всё смотришь, - Балис понимал, что в словах жены есть своя, житейская, правда, но сейчас обсуждать это не хотелось: после всего увиденного в эту ночь было совсем не до политики.
   Но Рита-то об этом не знала.
   - Мрачно? Да все понимают, что Союз разваливается. Неужели ты не видишь, что страну делят на части не только на местах, но и в Москве, на самом верху. Горбачев, Яковлев, Лукьянов - все они знали, куда ведут страну. И теперь это уже не остановить. А отвечать будут те, кого подставят. А подставят таких как ты - тех, кто упорно не желает замечать, что страны, которой они присягали - уже нет.
   - Страна еще есть, - начал было Балис, но Рита прервала его.
   - Страны уже нет. Знаешь, в медицине есть понятие "смерть мозга". Тело еще живет: бьётся сердце, работают легкие, а клетки мозга уже умерли. Так вот, это не лечится. Можно поддерживать работу органов, но человек - мертв, личность необратимо распалась. Вот так и Союз: мозг уже умер.
   - Хорошо, что ты предлагаешь делать? - Балис с трудом удержался от того, чтобы повысить голос, в последний момент вспомнил о спящей дочке.
   - Что делать? Я не знаю... Я знаю только чего не надо делать. Не надо биться головой о стенку, стенка крепче. Подумай о том, что ты будешь делать, если Союз распадется. Где жить, где служить? Севастополь, между прочим, территория Украины.
   - Рита, может, ты лучше меня понимаешь в политике, но в военном деле я разбираюсь всё же лучше тебя. Черноморский Флот никто, кроме Союза не сможет содержать. Я могу поверить в отделение Литвы, Латвии, Молдавии, наконец. Но разрыв Украины и России - это просто невозможно. Флот погибнет, этого даже политики не могут не понимать.
   - Они это понимают, - грустно усмехнулась жена, - не дураки. Просто, они готовы заплатить эту цену. Той Украине и той России, которые будут после Союза Черноморский Флот не нужен...
   - А если не нужен Флот, тогда зачем... - он вовремя остановился, не окончив фразы, но жена знала его достаточно хорошо, чтобы угадать её окончание.
   - Затем, что у тебя есть дочь, которой только шесть лет. Она-то в чем виновата? Затем, что у тебя скоро будет второй ребенок... Балис, я была согласна с тем, что ты любишь родную страну больше, чем меня, раньше, но сейчас, когда страна тебя уже предала и будет предавать дальше...
   - Рита, давай так, - примирительно сказал Балис, - мы с тобой обязательно всё это серьезно обсудим. Но не сейчас, а чуть позже, в Севастополе. Хорошо?
   Она опять грустно улыбнулась.
   - Конечно.
   - Я знал, что ты у меня умница... Слушай, может нам вздремнуть пару часов?
   - После такого разве уснешь?..
  
   (1) - Литовская закуска: огурцы, фаршированные овощной начинкой
   (2) - Паштет
   (3) - Литовское второе блюдо из телятины
  
   ВИЛЬНО. СЕНТЯБРЬ 1326 ГОДА ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.
  
   Альберт фон Шрейдер за свои не полные двадцать четыре года принимал участие во многих битвах и поединках. Ему приходилась сражаться самым различным оружием - от копья до кинжала, биться в рукопашную, сходиться в магических единоборствах. Однако, сейчас ему предстояло нечто совершенно непривычное - сражаться словом, убеждать в своей правоте. Причем убедить предстояло не впечатлительного юнца Айриса, забывшего обо всем на свете, стоило только намекнуть ему на возможность заполучить себе в жены смазливую девицу, а старика, прожившего на этой Земле мало что вчетверо больше самого Альберта, и хорошо знающего, что по чем. Взять одно то, как грамотно в доме обереги расставлены. Никто ничего не замечает и не подозревает, а между тем Альберт отчетливо понимал, что воспользоваться магией здесь ему будет более чем трудно. А ведь он входит в дюжину сильнейших магов Ордена...
   Всё старики-гармэ, будь они неладные. Ушли в могилы, не отдав потомкам тайн настоящей магии. По крохам собирать приходится, по крупицам... Или - всё-таки отдав? Может сидящий напротив старик - гармэ?
   У Альберта захватило дух от такого предположения. Привести в Орден гармэ... Это место в Первом Круге, вне сомнений. В неполных двадцать четыре года - в Первом Круге. Такая награда стоит того, чтобы рискнуть. Рискнуть всем, чем угодно.
   - Я хотел говорить с вами один на один, поскольку Айрис не посвящен в вашу тайну.
   - Ты также не посвящен в мою тайну. Стоит ли искать разгадки чужих тайн, ведь это может быть опасным?.. Очень опасным, - покачал головою старик.
   - Для меня это не чужая тайна. Я - дэрг и знаю об этом. Более того, я - логр. Вы - тоже дэрг, я чувствую это. Думаю, вам известно, что такое голос крови.
   Дед Айриса утвердительно кивнул.
   - Я знаю, что такое голос крови.
   - Думаю, что и история нашего народа вам знакома?
   - Не то, чтобы вся, но кое-что я знаю.
   "Похоже, я взял верный тон", - подумал рыцарь. В самом деле, старик отнюдь не был враждебен, а, напротив, похоже, заинтересовался тем, что ему говорят.
   - Думаю, что вы не можете не знать о великом Пэндра.
   Еле заметный кивок головой показал Альберту, что он не ошибся в своем предположении.
   - Он создал великую державу. На землях Логриса жило немало народов, но власть принадлежала нам, дэргам. И это было правильно: мы - больше, чем люди и именно нам от Бога надлежит править ими. Увы, потомки Пэндра промотали его наследие. Логрис пал, большинство дэргов погибло. Большинство - но не все. Те, кто выжили в это смутное время, начали борьбу за построение нового Логриса. Они завещали эту борьбу своим детям, те - своим и вот я - перед вами. Я вижу, что ваши предки так же хранили память о том, какому народу они принадлежат. Настало время вам и нам объединить свои усилия.
   - Мне и вам? Кто я - понятно, не так ли? А вот кто - вы? Сейчас ты говоришь не от себя лично?
   Альберт ответил не сразу, он тщательно обдумывал каждое слово. Это когда рассказываешь о прошлом Логриса, можно позволить себе увлечься. А вот говорить о нынешней ситуации следовало очень аккуратно.
   - Пережившие гибель Логриса образовали тайный союз, цель которого - вернуть себе Родину. Я вхожу во Второй Круг Посвященных. В него допускаются молодые потомки логров, а также некоторые незнатные дэрги, имеющие большие заслуги перед Союзом. В Третьем Круге находятся дэрги, которым известна тайна.
   - Ну, а в Первом Круге? - поинтересовался старик.
   - Это тайна для всех, кто не посвящен во Второй Круг. Но могу сказать, что среди них есть потомки самого Пэндра. Придет время, и в Европе будет править гэну из рода Пэндра, а не его жалкая пародия, называемая Императором Священной Римской Империи.
   - Таким должен был стать Годфруа Бульон?
   Альберт задумчиво покачал головой. Сложный вопрос. С одной стороны, в своё время слух о том, что Годфрид - потомок Лоэнгрина прошел по всей Европе довольно широко. Если знать генеалогию рода Пэндра времен гэну Удера - то остальное просчитать несложно. С другой, может, старик ничего не просчитывал, а просто знал. В конце концов, его отец перебрался в эту глушь почти полтора столетия спустя после Первого Крестового похода. До этого предки таинственного Томаса жили где-то в Европе... Как, сколько правды надо сказать, чтобы показать ему свою значительность - и не сказать лишнего?
   - С Годфридом всё было немного по-другому, - фон Шрейдер тщательно подбирал слова. - Во-первых, он был не просто потомок Пэндра, он - потомок истинного наследника трона.
   - Истинного наследника трона после смерти Удера должен был выбирать совет пэров, - возразил хозяин дома.
   Рыцарь понял, куда клониться разговор. Его собеседник отлично ориентируется в истории Логриса и сейчас проверяет его знания, через это оценивая серьезность как самого Альберта, так и стоящих за ним. Вот только одно но... Простой потомок логров так хорошо историю Логриса вряд ли знает. Значит, скорее всего, он либо действительно гармэ, либо, что более вероятно. Хранитель. Что ж, попробуем выяснить.
   - Вы правы, однако выбирать пэрам пришлось бы, либо Константина Корнуэльского, либо Лоэн-гэру, не так ли? Конечно, были и другие логры, которые могли бы претендовать на престол, но их родственные узы с Удером были гораздо слабее.
   - В этом ты прав.
   - Ну вот, а если учесть, что еще дед Годфрида... Я имею в виду настоящего его деда...
   Старик кивнул, давая понять, что отлично понимает, о чем идет речь.
   - Так вот, его дед мог наследовать трон Логриса по самым строгим традициям - в его жилах не было ни капли неблагородной крови, а все браки его предков были освящены Высоким Небом... Поэтому, никто просто не мог стать рядом с Годфридом, оспорить его слова. Он вел нас вперед, а мы шли за ним, исполняя его волю.
   Губы Томаса тронула чуть заметная усмешка. Альберт отнес это к тому, что из его рассказа получалось, словно это он, Альберт фон Шрейдер, шел за Годфридом. Нет, конечно, его тогда и на свете не было. А вот Первый Круг уже существовал. Увы, не столь влиятельный как сейчас - не пришлось бы объяснять ему Иерусалимский провал.
   - Но Годфрид дрогнул в последнюю минуту. Пути Логрского короля он предпочел путь Хранителя Гроба Господня... Не мне осуждать его, но... Тогда воплотить нашу мечту не удалось. Пришлось начинать с самого начала...
   Рыцарь сознательно выбирал самые туманные формулировки. Одно слишком резкое слово - и миссию можно считать проваленной. Кто знает, какие взгляды у этого старика на те события. А вот то, что взгляды эти старый Томас наверняка имеет, рыцарь мог бы подтвердить под самой страшной клятвой.
   - В королевских домах Европы ныне нет никого с серьезной долей логрской крови, - уверенно произнес советник Гедемина. - На что вы надеетесь после смерти Годфруа?
   - Нам не нужны короли: мы сделали ставку на рыцарство. По всей Европе мы собираем под знамена рыцарских Орденов тех, в ком сильна кровь дэргов. Поэтому я здесь. Я почувствовал, что ваш внук Айрис - нашей крови. Он любит Гретту фон Лорингер. Но отец никогда не отдаст свою дочь безродному литвину, пусть и крещеному в католичество. А вот если представить доказательства, что Айрис - наследник древнего рыцарского рода...
   Альберт многозначительно умолк, ожидая, что ответит старик.
   - То Гретта станет его женой... А тебя Первый Круг поощрит за то, что в ваших сетях окажется еще один логр.
   - Вам не по вкусу наша борьба? Почему?
   - Потому что она может привести к гибели нашего народа, - старик возвысил голос. Он поднялся со скамьи и, тяжело опираясь руками на стол навис над собеседником. - Нашего народа, который и так почти стерт с лица земли. Если ваш заговор завтра будет раскрыт, то послезавтра на виселицах, плахах и кострах Европы погибнут последние дэрги.
   - Слова Хранителя, - Альберт проговорил эти слова, старательно скрывая улыбку. Он уже предчувствовал свою победу, словно рыбак, водя на лесе матерую рыбину, не зная, уйдет или не уйдет, и в какой-то момент понимающий, что теперь добыча от него никуда не денется, если он только не дрогнет от счастья и не ошибется.
   - Я и есть Хранитель, - старый советник литовского князя поднял правую руку и развернул перстень на указательном пальце камнем к собеседнику. Одного взгляда на выгравированных на золоте змеек Альберту хватило, чтобы понять, кто перед ним. И рыцарь не смог сдержать удивления.
   - Вы... потомок самого Константина?
   - Нет, - усмехнулся Томас. - Я потомок Кхоты, старшего брата Кхадори, который отрекся от герцогства в пользу своего младшего брата и покинул Логру вместе со своим другом Гхамэ-рэти.
   - И вы прячетесь в этой дыре, когда вы так нужны своему народу? - голос Альберта теперь дрожал от гнева. - Только потому, что боитесь, что заговор будет раскрыт и многие погибнут?
   - Не многие, - возразил старик. - Не многие, а все. Это разные вещи.
   С минуту они стояли друг против друга, гневно сверкая глазами.
   "Пора", - подумал рыцарь. Он отвел взгляд и опустился на скамью.
   - Возможно, вы были правы, - примирительно проговорил он. - Раньше, но не теперь. Сейчас-то мы знаем, как обезопасить себя от разоблачения. Мы играем на слабостях людей. Люди суеверны. Они любят лезть в мистические тайны, в которых ничего не понимают. Люди злы. Они всегда готовы бить тех, кто не такие как они. Поэтому, при опасности разоблачения мы просто подставим под удар тех, кому сегодня позволяем крутиться рядом с нами. Когда не так давно во Франции король Филипп разгромил Орден Храма, дэрги почти не пострадали. Внимание следователей короля оказалось сосредоточено совсем не там, где был настоящий заговор... К тому же, они не слишком утруждали себя поиском доказательств, а просто выбивали признания из тех, кто мог им дать какую-нибудь поживу. Полагаю, вы не хуже меня знаете, каково у людей королевское правосудие. В общем, конечно, без погибших не обошлось, но большинство мы из-под удара сумели вывести. А сейчас в Париже мы прививаем мистику через братство свободных каменщиков. Представляете, может быть, через годы кто-то всерьез будет опасаться заговора строителей.
   Это на ходу придуманное пророчество показалось Альберту фон Шрейдеру столь нелепым, что он искренне расхохотался. И даже непроницаемое лицо старика осветилось слабой улыбкой. И впрямь, глупость какая: каменщики Вильно и Парижа объединенные для захвата власти.
   - Итак, с тех пор, когда ваши предки принимали решение о дальнейшей судьбе рода, обстоятельства изменились. Может быть, настала пора и вам пересмотреть свою позицию?
   - Я стар, - задумчиво ответил Томас. - Мне поздно что-либо менять, скоро я покину этот мир.
   - А Айрис? Вы убьете его любовь ради старых обветшалых принципов?
   - Это решать не мне... Нас - Хранителей этого рода - двое. В любом случае вам надо ехать в Псков, к княжескому дружиннику Симону Литвину. Архивы у него. У меня - только перстень, а это не доказательство благородного происхождения Айриса: перстень может снять с руки убитого рыцаря любой мародер. Или воры могут выкрасть. А в распоряжении Симона - грамоты за подписями королей, в том числе самого Ричарда Львиное Сердце. Есть также грамота Годфруа Бульона. Думаю, что тевтонский рыцарь не будет против брака его дочери с юношей, чьих предков привечали столь известные полководцы.
   Томас грустно усмехнулся.
   - Дерзайте. Вам жить, ваш путь - в Псков. А я... Я поступлю так, как решит Симон. И да простят нас всех Предки...
  
   ДОРОГА.
  
   "А зори здесь тихие", - подумал Балис. Тихие и быстрые. Когда они с Сережкой начали спускаться с холма, Солнце ( или что это там такое на небе весь день светило ) только самым краешком касалось земли у горизонта. Шли они с обычной скоростью, близость цели придавала сил. И только спустились в ложбинку - а таинственное красное светило уже спряталось за горизонт. Моментально на холмы легла темнота, впрочем, не слишком густая: на безоблачном небе появилась целая россыпь крупных звезд ( кстати, знакомых созвездий навскидку Балис не видел, однако поспешных выводов делать не стал: расположение звезд в Вильнюсе, как известно, одно, во Владивостоке - другое, а в Кейптауне вообще третье ) и аж две Луны ( а вот это его окончательно доконало: хоть в Белом море на небо смотри, хоть в Красном, а Луна-то на земном небе всегда одна ): большая и оранжевая невысоко над горизонтом и поменьше, светло-синяя - почти в зените.
   "А зори здесь тихие", - еще раз повторил про себя Гаяускас. Вспомнилось, что когда он впервые услышал название фильма, то всё пытался понять, что означает в русском языке слово "азори"... Сколько воды с тех пор утекло...
   Зори, точнее, эта вечерняя заря, и впрямь была тихой: кроме легкого шелеста ветра - никаких посторонних звуков. Балису никогда не доводилось слышать такой тишины. К той тишине, к которой он привык, всегда примешивались какие-нибудь негромкие звуки: плеск волн, шелест листвы, птичьи крики, треск поленьев в костре... Эта тишина была почти абсолютной и поэтому казалась чужой, враждебной. Возможно, шанс услышать подобную тишину существовал у него в Афганистане, где-нибудь в горах или в степи, если бы он остался там один, так, чтобы на многие километры от него не было ни единого человека. Но тогда рядом были люди, много людей, и тишина афганских гор и степей отступила бы перед шумом винтов вертолетов, моторов БТР, автоматных очередей.
   Рука машинально скользнула по висящему на правом плече автомату. Оружие, как всегда, на своём месте, годное служить и защищать своего хозяина, только вот не от кого. Врага, который сейчас грозил ему смертью, нельзя расстрелять из "калаша": этим врагом был голод.
   Идущий рядом Сережка, то замолкал, то снова начинал говорить. Балис старался подстроиться к его настроению, он чувствовал, что последний подъем мальчишке дается с огромным трудом. Если бы не открывающаяся за холмом равнина, Балис бы остановился на предыдущем холме - он и сам был изрядно измотан, а уж ребенок - и подавно. Однако, смена ландшафта давала какую-то робкую надежду ( а на что? ), и они упрямо шли вперед, понимая, но, боясь себе признаться, что главная причина их упрямства - страх, что ими завладеют безнадежность и отчаяние.
   - Балис Валдисович! А небо-то совсем не земное, - нарушил молчание Сережка.
   - Вижу, - спокойствие ответа Балиса было наиграно только отчасти. В конце концов, так ли уж и много связывало его с Землей?
   - А как это может быть?
   - Не знаю.
   - И это всё? - в голосе мальчишки звучало столько разочарования, что Балис на секунду даже остановился.
   - А почему ты думаешь, что я знаю больше, чем ты?
   - Ну... Вы же взрослый... - неуверенно ответил Сережка.
   - Взрослый... Взрослый - это не значит, что я всё знаю и всё умею. Вот что делать, чтобы здесь подольше продержаться - я представляю. А где мы очутились - извини...
   - Да, а Вы уверены, что правильно представляете? - в голосе Сережки явно проглядывал подвох, Балиса это обрадовало. Раз в мальчишке есть силы на шутку - значит, в мальчишке есть силы.
   - А почему нет? - капитан решил немного подыграть: если подвох ему не почудился, то таким вопросом он прямо угодит в расставленную ловушку.
   - А как же можно знать, как надо держаться там, сами не знаете где? - Сережка победно хихикнул.
   - Думаешь, припер к стенке? - как ни в чем не бывало поинтересовался Гаяускас.
   - Думаю - да.
   - Неправильно думаешь. В нашей с тобой ситуации выбор действий очень ограничен. Поэтому, что бы ни случилось, сейчас мы выпьем воды и ляжем спать.
   - Воды - это здорово, - примирительно пробурчал мальчишка, - у меня во рту всё высохло. Тем более, мы уже пришли.
   Действительно, они добрались до вершины холма.
   - Я, конечно, ничего не хочу сказать, но, кажется, кто-то здорово ошибся, - голос Сережки был само спокойствие и послушание.
   А Балис смотрел вдаль на равнину, мучительно думая что же теперь делать: впереди, чуть влево от их пути, на равнине мерцал огонек, по всей видимости - пламя костра.
  

ГЛАВА 9. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА.

  
   В сидящих у костра Женьке сразу почудилось что-то неправильное. Но что именно в них было не так, подросток понял не сразу.
   На первый взгляд, всё вроде выглядело обычно: у огня грелись мужчина и мальчишка. Мужчине было, наверное, лет под сорок ( вообще, Женька не очень хорошо умел определять возраст у взрослых ), мальчишка был Женькиным ровесником или чуть постарше. И одежда у них вполне подходила для путешествий: мужчина - в расстегнутой ветровке, под которой виднелся серый свитер, джинсах и кроссовках, парень - в теплой рубахе, шароварах и сапогах. Взгляд маленького вампира зацепился за длинный шрам на лбу у паренька, но эту мысль Женька откинул: не в этом дело... И почти сразу после этого он понял, что именно так его смутило: взрослый, судя по одежде, был Женькиным современником, а вот мальчишка попал сюда словно из кинофильма про Гражданскую войну.
   - Доброй ночи, - приветствовал Наромарт сидящих у костра. - Позвольте отдохнуть у вашего огня.
   - И вам того же, - ответил Мирон. - Присаживайтесь.
   Его взгляд незаметно, но внимательно ощупывал путников. В первую очередь - взрослого. Уж слишком необычным был его вид: черный плащ с накинутым капюшоном, расшитый странными серебряными узорами совершенно скрывал чрезвычайно длинную и очень худую фигуру. Голос у странника был тоже какой-то странноватый: мягкий, мелодичный, не похожий на известные Мирону говоры. Юные спутники его также удивляли Мирона своей одеждой: они словно сошли со страниц учебника по истории европейского Средневековья.
   - Что нового на Тропе? - спросил Сашка, он явно неплохо разбирался в местных обычаях.
   - На Дороге? Да все по-прежнему, в общем. Мы почти ни с кем не встречались на нашем пути, вы первые за последнюю неделю. А вы куда путь держите? - удивленно спросил высокий, слезая с повозки. Правая нога у него двигалась плохо, а рука вообще, похоже, не двигалась. Однако, наметанный глаз Мирона подметил ловкость и координированность движений встречного.
   - Чай будет готов минут через пять, - сказал Мирон. - О таких делах лучше говорить за ужином. Как вы относитесь к мясу и хлебу? Точнее - к копченому мясу и довольно свежему хлебу?
   Мальчишка и девчонка обменялись быстрыми взглядами.
   - А как вы относитесь к тому, чтобы добавить к этому овощи, фрукты и вино? - вопросом на вопрос ответил длинный.
   - С удовольствием, - энергично кивнул Мирон.
   - Сейчас попробуем. Позвольте представиться: Наромарт, это Анна-Селена, - девочка слегка присела, кивнув головой, - а моего юного спутника зовут Женя. Или Женька, я до сих пор не пойму, как правильнее.
   - Правильнее - Женя. Женька - это для ровесников или для родителей.
   - Тогда - Женя, - в голосе незнакомца Мирону послышался легкий смешок. - Я ему не родитель и не ровесник.
   - Ага, постарше лет так на сотню-другую, - усмехнулся Сашка.
   - Сотню, - удивился Нижниченко, - Саша, почему сотню?
   - Так ведь Наромарт - фэйри, - пояснил мальчишка, но Мирон ничего не понял. Видимо, вид у него был очень удивленный, потому что после небольшой паузы Сашка дополнил объяснение. - Фэйри - не люди, они живут гораздо дольше. Только вот никак не могу понять, - теперь он уже обращался к Наромарту, - из какого Вы племени. Таких высоких мне видеть не приходилось.
   - Драу, - похоже, высокий воспринял свой вывод из пределов человечества как совершенно очевидное. И, прочитав в глазах Сашки немой вопрос, добавил: - Подземные эльфы.
   - Здорово, - воскликнул Сашка, - подземные эльфы... никогда не встречал.
   Потом поглядел на совершенно обалдевшего от такого поворота событий Мирона и добавил:
   - Меня зовут Саша, а... моего спутника - Мирон Павлинович.
   - Тоже с Украины? - Женька от волнения неожиданно охрип. Он стал понемногу забывать свою прошлую жизнь, но неожиданная встреча с людьми из своего мира произвела на подростка неожиданно сильное впечатление.
   - Я - с Кубани, - будничным голосом ответил паренек, - а Мирон Павлинович...
   - Из Севастополя. А Вы... действительно эльф?
   - Действительно. Правда, мне всего только сто девяносто шесть, как вы говорите, лет, но это, наверное, неважно, - кивнул капюшоном незнакомец и с явным удивлением добавил: - А что, то, что я - не человек Вас чем-то удивляет?
   - Как Вам сказать... Просто в моем мире нет эльфов.
   - Бывает, - Наромарт присел у костра, с некоторым затруднением сгибая правую ногу. - Видел я и миры, где нет людей.
   Нижниченко почувствовал, что внутри просыпается профессиональный интерес. Если этот таинственный Наромарт может перемещаться между мирами, то у Мирона появляется, во-первых, неожиданный козырь в игре с Адамом, а, во-вторых, возможность побольше выяснить про сам принцип такого перемещения, что могло открыть очень даже широкие перспективы. Но начинать надо было вовсе даже не с эльфа.
   - Женя, а почему "тоже"? Ты с Украины?
   - Из Киева... - с видимой грустью ответил мальчишка.
   - Никогда бы не подумал, - честно признался Мирон.
   - Это почему же? - в голосе слились возмущение и удивление.
   - Даже не представляю себе, чтобы по улицам Киева мог расхаживать ребёнок в такой одежде.
   Мальчишка рассмеялся.
   - Ах, это... Это риттербергская одежда, не могу же я все время ходить в одних и тех же штанах и футболке.
   - Простите, у вас есть тарелки? - вежливо прервала разговор девочка ( кажется, Наромарт назвал ее Анна-Селена ). Она уже успела расстелить скатерть и расставить несколько глиняных мисок.
   Мирон вопросительно поглядел на Сашку, тот виновато развел руками: полевая жизнь, видимо, к наличию мисок не располагала. Нижниченко в который раз подумал, что было бы очень неплохо раздобыть небольшой рюкзачок с предметами самой первой необходимости, в которые, разумеется, входят и КЛМН - "кружка, ложка, миска, нож". Можно сказать сильнее - хорошо бы было. Да вот только где ж его взять... Конечно, большое спасибо Михаилу-Махмуду за подарок, только вот за тысячу лет понятия о том, что именно является предметами первой необходимости, в причерноморских степях сильно изменились...
   - Тогда - так, - Анна-Селена решительно изменила на импровизированном столе комбинацию из приборов, подвинув взрослым миски покрупнее. - Ложки то у вас хоть есть?
   В голосе девочки, которой на вид было не больше одиннадцати лет, отчетливо звучало превосходство хранительницы домашнего очага над бестолковыми представителями сильного пола, не способными даже достойно отужинать в полевых условиях.
   Казачонок тоже понял подтекст вопроса, явно обиделся, но спорить не стал, а молча продемонстрировал девчонке свою ложку, на что она кивнула с таким выражением лица, словно, ложка эта была последней ниточкой, отделявшей Сашку от дикой твари из дикого поля. В общем, заключил Мирон, самостоятельная девчонка и с характером, такая и в степи не пропадет.
   А вот дальше случилось такое, чего Мирон совсем не ожидал: на скатерти из ниоткуда стала появляться еда. В мисках образовалось что-то подозрительно похожее на окрошку, плюс прямо на скатерти из воздуха материализовались несколько гроздей винограда, груши и куриные яйца.
   - Вот это да... - восхищенно пробормотал Сашка и повернулся к эльфу. - Магия?
   - Нет, никакой здесь магии нет, - судя по голосу, можно было предположить, что Наромарт улыбается, но его улыбки никто не увидел: низко надвинутый капюшон совершенно скрывал лицо драу, а откинуть его эльф почему-то не спешил. - Это дар Элистри.
   - Кого? - не понял мальчишка.
   - Элистри. Это богиня, которой я служу.
   - А...
   Похоже, Сашку это объяснение абсолютно удовлетворило, он выжидательно посмотрел на свою миску с явным намерением приступить к еде, но не желал начинать первым.
   Мирон решительно придвинул к себе миску и опробовал дар богини подземных эльфов. И впрямь окрошка, только вот квас, пожалуй, излишне сладковат, кислинки бы побольше не мешало. И еще чего-то не хватало, только непонятно чего.
   - Ну как, Саш?
   - Вкусно... Давно настоящей овощной окрошки не ел, - улыбнулся Сашка.
   Точно. В этой окрошке не было колбасы.
   Мирон перевел взгляд на новых знакомцев. Мальчик и девочка ели медленно и неохотно, наверное, были сыты и теперь из вежливости это не очень умело скрывали, даже хлеба себе не отломили. Фейри, тоже никуда не спешил, но и, насколько можно было судить, себя не понуждал. Похоже, он действительно был одноруким - ложку держал в левой руке, затянутой в черную бархатную перчатку. На среднем пальце был надет золотой перстень с большим темно-красным камнем, напоминавшим вишню. В драгоценных камнях Мирон разбирался довольно слабо, однако предположил, что это скорее настоящий рубин, чем какая-нибудь дешевая подделка - уж больно подделки не вязались с обликом Наромарта.
   - Мясо берите, - предложил Нижниченко, указывая на полоски копченого мяса, выложенные на середине скатерти.
   - Спасибо, мяса я обычно не ем, - поблагодарил драу. - Саша может подтвердить.
   - Ага, все фейри любят овощи и фрукты, - кивнул тот и потянулся за яйцом.
   - Осторожно, они сырые, - остановила подростка Анна-Селена, видя, что тот собрался разбить скорлупу.
   - Спасибо. Я тогда их испеку, когда костер прогорит. Кто-нибудь еще будет?
   - Я буду, - присоединился Мирон. Женька отрицательно покачал головой, вообще мальчишка был не особо разговорчивый.
   Наромарт, покончив с окрошкой, достал из-под плаща кинжал и как ни в чем небывало располосовал на дольки грушу. Мирон не то, чтобы удивился - за последние сутки с ним произошло столько невероятного, что удивляться чему-то было просто неприлично; просто отметил про себя разницу в поведении. То, что для драу выглядело обыденным, для человека конца двадцатого века смотрелось, по меньшей мере, странно. Интересно, подумалось Мирону, а каким кажусь этому эльфу я. Странствовал между мирами... Еще вопрос, как странствовал. Может, гравитацией приторговывал как Михаил-Махмуд? Или на мелочи не разменивался, сразу нуль-транспортировкой?
   - Скажите, Наромарт, а вы тоже странник межмирья?
   - Только учусь, - к этим словам полагалась улыбка, но разглядеть что-либо под низко надвинутым капюшоном было по-прежнему невозможно. И чего это он, кстати, лицо прячет? Подозрительно...
   - Вообще-то я бродячий целитель, - продолжал драу. - Меня случайно забросило на чужую Грань - вот теперь добираюсь домой.
   - А дети? - Мирон кивнул на Женю и Анну-Селену.
   - Они пока что со мной. А дальше - видно будет.
   Похоже, что обсуждать эту тему Наромарт не хотел. Ну и не надо. Пока не надо.
   - И как вы отсюда собираетесь дальше?
   - Вообще-то я не очень хорошо знаю свойства Дороги, но слышал, что время от времени на ней попадаются города, где сходятся грани. Оттуда можно добраться до своего дома. А вы разве не так?
   - Да я пока толком не знаю, - честно признался Мирон. - Вот Саша у меня проводник. Можно сказать - лоцман. Как скажет - так и буду поступать.
   - Если хотите, можем вас подбросить до ближайшего города. Только будет две просьбы.
   - Какие?
   - Взять на себя заботу за лошадью. Мне с одной рукой управляться трудновато. А у ребят... как вам объяснить... они не переносят запаха лошади...
   - Соглашайтесь, Мирон Павлинович, - в голосе Сашки Мирон уловил недовольные нотки, которые мальчишка тщательно пытался скрыть. - А я пойду посуду помою.
   - Ну, раз Саша так говорит - значит, я согласен, - подвел итог разговору Мирон.
   Над поведением Сашки, конечно, следовало хорошенько подумать, а еще лучше - как-нибудь поговорить с ним наедине. И не откладывать разговор в долгий ящик, но и излишне торопиться тоже не стоит. К тому же просто интересно было отдать инициативу самому мальчишке: скорее всего, он заметил что-то такое, чего Мирон по неопытности обнаружить не мог. Пока что Сашка оставил решение за собой, но, вероятно, проблема не требовала срочного решения и несколько позже, возможно, мальчик все объяснит, а то и попросит совета.
   Казачонок с глиняными мисками в руках растворился во тьме, отправившись к ручью. Девочка принесла из повозки большую корзинку, в которую стала собирать недоеденные фрукты, мясо и яйца. Эльф понемногу ощипывал виноградную гроздь, виноградины были мелкие и темные, внешне напоминающие сорт "дамские пальчики". Мирон оторвал несколько ягод с другой грозди, попробовал. Виноград оказался терпким и очень сладким.
   - Скажите, Мирон Павлинович, - неожиданно спросил эльф. - Как Вы попали на Дорогу? Не похоже, чтобы Вы были магом.
   - А я вовсе и не маг, - врать в наглую новому знакомцу смысла совершенно не имело. Если верить сказкам, то эльфы в магии собаку съели, и не одну. - И сюда попал, можно сказать, случайно: меня Саша привел.
   - Он койво?
   - Думаю, что да.
   Это слово попадалось Мирону при работе над проектом "Желтый Дракон". Койво - так называли детей, обладающих каким-то особым, таинственным даром. Судя по оперативным документам, койво был Олесь Ухов. И Саша Волков вполне мог оказаться койво. Жаль только, что все данные о том, кто такие эти койво и на что они способны, были очень общими и расплывчатыми. С такой информацией много не наработаешь.
   - Кстати, раз Вы умеете перемещаться между мирами, то Вы, наверное, лучше меня знаете кто такие койво. Может, поделитесь знаниями?
   - Да я тоже раньше мало с ними встречался, - начал было эльф, но, неожиданно развернувшись в темноту, громко спросил:
   - Кто здесь?
  
   ВИЛЬНЮС. 14 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
  
   Пока Рита одевала Кристину, Балис звонил по телефону родителям. Мама взяла трубку после второго звонка, словно сидела рядом с аппаратом.
   - Алло.
   - Мама, это я.
   - Балис, ты откуда звонишь? - голос матери был переполнен тревогой.
   - Из дома. Но мы сейчас уезжаем.
   - Ты где был ночью?
   Несмотря на весь трагизм ситуации, Балис внутренне усмехнулся. Для матери сын остается мальчишкой на всю жизнь, десять лет ему, тридцать или, наверное, пятьдесят. Впрочем, сейчас в этом вопросе была не одна только тревога за сына.
   - Дома спал. Я вчера вечером одноклассников встретил, ну и посидели, вспомнили деда. У Женьки Гурского на квартире...
   - У Гурского?
   - Ну да... Мишка Царев был, Максим Клюгер... - быстро вспоминал Балис фамилии одноклассников. - Перебрали немного... В общем, потом сразу спать лёг. А сегодня просыпаюсь - а мне Рита рассказывает, что случилось... Мама, мне надо срочно уезжать в Севастополь, ты же понимаешь, там сразу начнут интересоваться, что и как.
   Несколько секунд трубка молчала. Балис чувствовал, как внутри него нарастает волнение. Его учили контролировать свои чувства в боевой обстановке, но сейчас-то всё было совсем по-другому.
   - Понимаю, - ответила, наконец, мать. - Тебя подвести в аэропорт?
   - Не надо, - торопливо ответил Балис. - Я такси уже заказал... А... Никто из наших не пострадал?
   - Нет, - и у него отлегло от сердца. - Отец был у Парламента.
   - Хорошо, мам, я позвоню тебе из Севастополя. Да, ключи от квартиры я занесу соседке, Элеоноре Андрюсовне, папа её знает. До встречи мама.
   - До встречи... Береги себя, сын...
  
   Открыв дверь, Элеонора Андрюсовна встретила Балиса таким горьким взглядом, что слова у него застряли в горле. Впрочем, слова были сейчас не нужны. Она понимала, что Балис побывал там, у телецентра, а он - что она это поняла. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Балис понял, почувствовал её вопрос.
   - Нет, я никого не убил...
   И добавил:
   - Это было ужасно.
   Она коротко кивнула, ничего не сказав, и морпех протянул ей ключи:
   - Элеонора Андрюсовна, я сейчас уезжаю. Пожалуйста, передайте ключи моим родителям, я их предупредил.
   Старушка снова кивнула и забрала ключи. Он двинулся к лифту, когда услышал её голос:
   - Балис.
   - Да, Элеонора Андрюсовна.
   - Если вернетесь, - он хотел объяснить, что вряд ли вернется в Вильнюс, но она не позволила себя перебить. - Если вернетесь, - повторила Элеонора Андрюсовна, выделяя голосом слово "вернетесь", - попробуйте заглянуть ко мне... И ещё... Ирмантас всё время носил перстень, он говорил, что перстень приносит ему удачу. Попробуйте и вы, удача может вам понадобиться... До свидания, Балис, храни вас Бог.
   - Iki pasimatymo, (1) - Балис задумчиво посмотрел на закрывающуюся дверь. Достал из внутреннего кармана пиджака перстень, несколько секунд разглядывал, потом решительно одел на указательный палец левой руки. Удача? Что ж, удача ему сейчас была бы очень даже полезной.
  
   В Вильнюсе вступало в свои права хмурое январское утро: небо уже посветлело, но фонари пока не выключали. Во дворе активность наблюдалась только у собачей площадки: несколько человек вывели братьев своих меньших на утреннюю прогулку. Дима себя ничем не обнаруживал, ну, да и необходимости в нём Балис не видел. И без его помощи нетрудно было выйти на магистраль, тормознуть машину и доехать до вокзала. Кристинка что-то недовольно бурчала: уезжать из Вильнюса ей совсем не хотелось, тем более мама обещала сводить её в парк - и не выполнила своего обещания. Рита в ответ пыталась заинтересовать дочку грядущими прогулками по Ленинграду и Петергофу, однако та неожиданно прагматично объясняла маме, что зимой в Петергофе гораздо менее интересно, чем летом, поскольку фонтаны не работают, скульптуры в саду стоят в ящиках и вообще у дедушки Толи они бывают гораздо чаще, чем у дедушки Валдиса.
   Улица, разумеется, в этот час была пустынной, машину следовало ловить чуть дальше, на проспекте. Так они и шли: слева Рита, справа - Балис с чемоданом в правой руке, а Кристинка между ними, сжимая в правой руке ладонь отца, а в левой - матери.
   Чувство опасности нахлынуло на Балиса совершенно неожиданно. Он успел развернуться, увидеть летящий на них сзади песочного цвета "Москвич", рассмотреть за ветровым стеклом скуластое лицо водителя, показавшееся в сочетании хмурого рассвета и уличных фонарей каким-то красным, а потом рефлексы сделали своё тело и, бросив чемодан, он уже летел в спасительный сугроб. Бросив чемодан и бросив руку дочери...
   Что он наделал, Гаяускас понял почти тут же, еще не успев коснуться заснеженной земли, но исправить ничего уже было нельзя: "Москвич" ударил бампером Риту и Кристину и, не сбавляя скорости, вильнул на проезжую часть, стремясь быстрее достигнуть блиставшего впереди огнями проспекта и влиться в поток машин. Кристинку отбросило вперед и вправо, Риту швырнуло на капот, ударившись о ветровое стекло, она упала на левую сторону.
   Вскочив, он метнулся сначала вслед за автомобилем, затем к дочке, затем - к жене и, наконец, застыл на месте, не понимая, чего же делать. И Рита, и Кристина лежали неподвижно, рядом с обеими по асфальту медленно растекались темные лужицы. Замешательство длилось лишь одно мгновение, а затем он напрямик, через сугробы, бросился к ближайшему дому и забарабанил в окно, крича то по-русски, то по-литовски: "Помогите! Вызовите быстрее "Скорую"!". Потом смутно вспоминался какой-то мужик в майке за этим немытым окном, кто-то уже выбегал к месту аварии из дворов и, наконец, мчащийся с сиреной от проспекта новехонький желтый реанимобиль. На звук сирены Балис рванул назад, снова напрямик, опять проваливаясь по колено в сугробы. Кажется, не очень вежливо оттолкнул кого-то, оказавшегося на пути и замер, не доходя нескольких шагов, интуитивно чувствуя: здесь зона работы врача.
   Врач уже выскочил из машины - молодой, высокий, в синем форменном халате, с фонендоскопом на шее. Быстро нагнулся над Кристинкой, осматривал её совсем не долго, затем переместился к Рите. Расстегнул шубу, послушал.
   - Носилки, щит, быстрее. Кубик омнопона внутривенно. Атропин, мезатон. Ставьте систему.
   Фельдшер и санитар выполняли его команды быстро, при этом четко и спокойно, без суеты.
   - Доктор, она будет жить?
   Врач резко развернулся к нему:
   - Вы... муж?
   - Да...
   - Помогите положить на щит. На счет три... Раз, два, три... Шестой месяц?
   - Седьмой...
   - Садитесь, вы мне нужны.
   - А Кристина...
   - Садитесь, - настойчиво повторил врач. - Идёт вторая машина, Вашей дочери помогут. Скажите данные жены: фамилия, имя, возраст.
   - Гаяускине Маргарита Анатольевна, двадцать семь лет, - Балис отвечал, уже залезая в машину.
   Хлопнули двери, взвыла сирена, и "Скорая" рванулась вперед, спеша спасти человеческую жизнь. Врач, расстегнув окончательно шубу, слушал живот.
   - Так, плод жив.
   Балис почувствовал огромное облегчение. Не радость, нет, какая уж тут может быть радость, но именно облегчение. Ребенок жив, Рита жива, жива и Кристинка ( врач сказал, что ей помогут, мертвой же ничем уже не поможешь ).
   - Вошел в вену, - сообщил фельдшер.
   Не церемонясь, медики распороли рукав шубы и кофты. Ну и правильно сделали. Лишь бы только Рита была жива, а новую шубу они уж как-нибудь купят. Ещё и лучше этой.
   -Так, ставим полиглюкин с преднизолоном - девяносто миллиграмм. Струйно. Потом переходим на желатиноль - капельно.
   - Больница на связи, - не оглядываясь, шофёр протянул назад провод рации.
   - Гинтас? Это Станишевский, двенадцатая бригада. Везу женщину, двадцать пять лет, попала под автомобиль. Готовьтесь принять и гинеколога пригласите - восьмой месяц. Через пару минут будем... Давай, удачи.
   Врач посмотрел, наконец, на Балиса.
   - Сейчас подъезжаем к больнице, помогите переложить на каталку.
   - Конечно. Доктор, она будет жить?
   - Простите, ваше имя?
   - Балис, - доктор молод, ему никак не больше тридцати лет. Ту уж отчество и впрямь ни к чему.
   - Балис, я могу обещать только одно - сделаем всё, что можно. Сейчас она стабильна, но определить степень внутренних повреждений без анализов нельзя. Главное - ваша супруга жива. Верьте, что всё будет хорошо.
   Машина уже притормаживала у приемного покоя. Балис помог переложить жену на каталку, бросил короткий взгляд на её лицо. Он верил, что видит её живою не последний раз. Точнее - наоборот: он не верил, что видит её живою в последний раз.
  
   До свидания. (лит.)
  
   МОСКВА. 1635 ГОД ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.
  

Ах, постоялые дворы,

Аэропорты девятнадцатого века...

(А. Городницкий)

  
   Как обычно, вечером в трактире Прова Жеребца, что в Рабаде, или как исказили название малограмотные москвиты на Арбате, началась драка. Начал её санных и колымажных дел мастер Федор Дрозд - мужик вроде бы степенный и благонадежный, но вот только выпил он в тот вечер больше, чем следовало, да к тому же на все захваченные с тобой деньги. Федору хотелось продолжить гульбу, но угощать никто не спешил, что его страшно разозлило. А когда половой попробовал было вежливо спровадить колымажника домой, тот окончательно вышел из себя, оттолкнул полового и пошел разбираться с хозяином.
   Прова Бог силенкой не обидел, да и половые у него были ребята крепкие, может быть, и вытолкали бы Федора без лишнего шума, да на беду ноги у Дрозда изрядно заплелись, так что он повалился, опрокинув стол, за которым сидели Стёпка Скрипсков, Фока Михайлов, да крещеный татарин Алексий, охотно откликающийся на бусурманское своё имя Ахметка - тоже выпить не дурак. Фока, натурально, поднял Федора с пола, да и дал тому в грызло, так что колымажник отлетел на другой столик, за которым к русской кухне приобщались остановившиеся в трактире иноземные гости: двое мужчин среднего возраста и отрок лет двенадцати.
   Вообще-то, иноземцам в трактире Жеребца было взяться вроде бы неоткуда: с тех пор, как во время Смуты пожгли Немецкую слободу, что за Яузой, московская немчура селилась у Покровских ворот, близь покровительствовавших им бояр Матвеевых. Соответственно, и приезжие иноземцы выбирали для постоя трактиры поближе к житью соотечественников: после Смуты европейцев на Руси не шибко жаловали.
   Но, как бы то ни было, эти приезжие избрали местом проживания Рабад - видать, были не робкого десятка. Что младший из мужчин - смуглый черноволосый крепыш тут же лишний раз и доказал: пробормотав что-то непонятное ( что с немчуры возьмешь ), привстал и пинком отправил Федора обратно в объятия Фоки. Пинок придал санных дел мастеру такое ускорение, что изрядно нагрузившийся Фока не смог удержаться на ногах и повалился на пол, заодно вторично опрокинув Алексия-Ахметку.
   - Charles, qu'est-ce que tu fais, tiens-toi dans les mains! (1) - воскликнул старший из иностранцев - на вид уже достигший сорокалетия, с бледным лицом и изрядно тронутыми сединою черными волосами. Судя по небольшому шраму от пули на левом виске, ему приходилось бывать в переделках, и эти его слова были вызваны отнюдь не трусостью.
   - Mille tonnerres, comte, dois-je voir comment celui-ci villain grimpe pour la table chez nous? (2)- возмущенно ответил смуглый.
   - Шо, немчура, совсем оборзели? - сжимая кулаки, шагнул вперед Степка. - Понаехали, так ещё и наших бить? Шалишь, ноне царь-батюшка запретил вам дома на Москве покупать да кирхи свои поганые в городе ставить. Погодь, ужо скоро пустим вам кровя.
   Смуглый иностранец вряд ли понимал по-русски и смысл Степкиных слов не дошел до его сознания. Однако намерения работника в мясной лавки были вполне понятны и без слов, поэтому Шарль легко соскочил со скамьи навстречу новому врагу. Удар москвича правой рукой иноземец остановил предплечьем своей левой, а затем его правый кулак въехал в Степкин живот, заставив того согнуться от боли. Шарль тут же ударил еще раз правой, теперь снизу в лицо. Скрипсков распрямился, из разбитого носа на рубаху капала кровь. Третий удар: от плеча, с разворота отправил парня в проход между столами.
   В полной тишине, недобро улыбаясь, с табуретов и лавок поднялось полтора десятка человек. Кто-то сжимал в руке за ножку тяжелый табурет, а кто-то нервно тискал в руке нож.
   - Planche, Ethien! - воскликнул Шарль. На его зов откуда-то выскочили двое в простой одежде, по всей видимости, слуги. - Protegez Raoul. (3)
   - Charles, seulement passerons-nous de l'arme, (4) - черноволосый уже стоял рядом со своим сотрапезником.
   - Comte, je n'ai pas l'intention de salir mon epee sur cette canaille. Je pense, quelques coups de poing solides seront assez. (5)
   Понимая, что сейчас драка захлестнет весь трактир, Жеребец не стал в неё вмешиваться - себе дороже. И без него желающих помахать руками было более чем достаточно.
   Черноволосый вместе со слугами, отбиваясь от наседающих пьянчуг, оберегая отрока, пробивались к лестнице наверх, в комнаты. Шарль же бросился в гущу боя, отвлекая на себя основные силы. В какой-то момент двоим парням-хлебникам удалось схватить его за руки, но ничего хорошего из этого не вышло: сначала он, повиснув на них, хорошенько пнул каблуками в лицо двух других драчунов, вознамерившихся бить вроде как скрученного врага, а затем резко дернул свои руки вверх и тут же вниз и так ударил державших его по тайному уду, что им сразу стало не до драки. Но в следующий момент обстоятельства переменились: перед Шарлем оказался Прохор, кузнец из соседнего села Семчинское, что возле Зачатьевского монастыря, сумрачный мужик немерянной силы. Иноземец ударил первым, но Прохор только мотнул головой и в свою очередь врезал супротивнику в грудь. Пролетев несколько метров, Шарль грохнулся на столик, за которым, не обращая внимания на творящиеся вокруг бесчинства мирно беседовало двое мужчин.
   - Puis-je vous aider, monsieur? (6)- осведомился один из них у Шарля на чистейшем французском языке.
   - Si cela ne vous embarrassera pas, (7), - пробормотал приходящий в себя после жестокого удара француз.
   - Pas du tout, monsieur, (8) - успокоил его незнакомец и, переходя на английский, обратился к своему собеседнику: - Harry, would you like to wait until I solve the problem. (9)
   - O, no, Ulrih. I shell help you. (10)
   Неожиданные союзники поднялись из-за стола. Гарри оказался крепким мужчиной одних лет с графом, а вот тот, кто первым предложил свою помощь - настоящим великаном. Даже Прохор перед ним выглядел жидковато.
   - А ну, тихо, - рявкнул гигант на весь трактир громовым голосом - и драка сразу прекратилась. - Погуляли - и будет, пора честь знать. А ежели кто тумаков не добрал - то могу в Разбойный приказ отправить, там кат добавит так, что мало не покажется.
   Уверенная речь, огромная физическая сила и богатый кафтан говорящего ( поди, какой ближний слуга большого боярина, а то и самого царя-батюшки али Святейшего Патриарха, недаром и перстень вон золотой на левой руке ) сделали своё дело. Ворча и озираясь, народишко стал медленно пятиться - кто к своим столам, а кто и к двери. Впрочем, у дверей по знаку Жеребца их встречали половые. Хочешь идти домой - иди, только сначала расплатись честь по чести за выпитое, съеденное и сломанное.
   - Господа, благодарю вас за помощь. Позвольте представиться: Шарль де Батц, д'Артаньян, де Кастельмор, лейтенант мушкетеров Его Величества Короля Франции роты Его Высокопреосвященства господина кардинала. Мой спутник - граф де Рошфор, а это - мой воспитанник Рауль Кларик, виконт де Бражелон.
   - Я Ульрих фон Лорингер, а это - мистер Гарри Бульмерр.
   - Очень приятно. Полагаю, наше знакомство надо отметить. Господа, может быть, вы составите нам компанию?
   - Отчего же нет, просим вас за наш стол, ваш в этой суматохе немножко пострадал.
   Сказано было ещё очень мягко. Лейтенант недовольно поглядел на перевернутый столик. Вся еда и выпивка, разумеется, оказалась на полу.
   - Я думаю, лучше поднимемся наверх, в наши комнаты...
   Провожаемые хмурыми взглядами иноземцы прошествовали на второй этаж.
   - Пров, а кто воин сей? - полюбопытствовал кто-то из оставшихся гостей, когда за ушедшими закрылись двери.
   - Ульян Иваныч Лорингер, из литовских людей был, а теперь - полуполковник Пушкарского приказу, - откликнулся трактирщик. - Говорят, нынче в силе, на суде супротив самого Михайлы Борисовича Шеина свидетельствовал.
   - Супротив Шеина-то баить в суде силы не надобно, - вздохнул еще кто-то. - Там уж всё заранее решено было...
   - Э, Ивашка, пустое глаголешь, - Пров вместе с половыми уже обносил всех чарками, - облаять-то Шеина многие горазды были, а вот дело сказать - это мало кто мог. Шеин-то вишь, что-то не так с пушками распорядился под Смоленском. Ульян-то ему объяснить пытался, он в пушках большой дока, да разве ж Михайло Борисыч кого слушал? Такой уж гордый боярин был... Он Ульяна хотел сгоряча плетью двинуть, а тот его сам как двинул - воевода и сел посреди лужи. Бирючей шеинских раскидал и в Москву поспешил - бить челом царю-батюшке. Ну а уж тут бояре-то давно зуб на Шеина точили, доложили Михаилу-то Федоровичу в лучшем виде. Ну, царь-батюшка его уж после полуполковником и пожаловал.
   - Да уж, - заключил Степка Скрипсков, рукавом рубахи утирая с рыла кровь, - с таким-то лучше не связываться. И силища невпроворот, и, видать, смелый воин, и в милости. Либо нутро всё отобьёт, либо в Танбов али в Козлов отправит, за крымчаками бдить. Слава Богу, сёдни обошлось...
  
   Д'Артаньян и Рошфор неплохо говорили по-английски, Бульмерр немного знал французский, Ульрих же свободно разговаривал на обоих языках.
   - В моём замке было много книг на разных языках, а я любил читать. Вот и пришлось изучать разнообразную речь. Особенно трудно мне давалась латынь, но надо же было чем-то занимать свою скучную жизнь.
   - Вы совершенно правы, Ульрих. Я тоже всегда говорил, что наша жизнь - неимоверная скука, - согласился лейтенант. - А ваш земляк Уилл, - обратился он к Гарри, - убеждал меня, что через несколько сотен лет о нашем времени будут говорить, как о полном страстей и приключений, а про меня, представьте себе, господа, про меня, напишут пьесу.
   - Какой Уилл? - поинтересовался Бульмерр.
   - Шакспур, тот, что писал трагедии.
   - В таком случае, готовьтесь, любезный лейтенант - про вас в будущем непременно напишут. Шекспир был гением, а слово гения имеет свойство сбываться.
   - Вы так думаете?
   - Проклятье... Когда наши потомки будут вспоминать Англию этих лет, они не скажут, что это было время короля Якова или короля Карла, время графа Мидлсекса или герцога Бэкингема. Нет, они скажут, что было время Шекспира, и будут тысячи раз правы. Я уверен, что его пьесы будут ставить по всему миру через многие сотни лет, когда о нас будут помнить только любители покопаться в старых хрониках, если, конечно, о вас Дэртэньен, не напишут пьесу.
   - Ну, хорошо, обо мне потомки узнают из пьесы. А об остальных - откуда? В каких таких хрониках можно будет что-то найти?
   - А вот смотрите, лейтенант. Граф де Рошфор - дворянин, а генеалогия дворянских родов ведется очень тщательно. То же касается и виконта.
   - А ведь и верно. Я как-то об этом и не подумал. Видимо и Ваше имя так же можно будет встретить в книгах по генеалогии?
   - Можно, хотя не так просто: мой родовой замок расположен в Литве, как ее сейчас называют в Лифляндии. Легче его встретить в реестрах Пушкарского приказа, в коем я ныне служу московскому царю.
   - А Гарри?
   - Ну, а Гарри всё же первый иноземный инженер, приглашенный в Россию для поиска руд и драгоценных камней.
   - В самом деле? - изумился Рауль.
   - Представьте да, - развел руками англичанин, - у меня даже грамота царская есть, её очень полезно воеводам да губным старостам на местах показывать, а то ведь не повернуться, чтобы хоть чем-то помочь.
   - Кто такие эти губные старосты? - с трудом произнес иностранные слова лейтенант.
   - Ну, что-то типа бальи или сенешалей у вас во Франции...
   - И много ли руды вам удалось найти? - поинтересовался Рошфор.
   - Немало граф. Земля москвитская велика и обильна, одно плохо - порядка в ней совершенно нет. Впрочем, с порядком сейчас туго и в моей родной Англии...
   - Да-да, - охотно согласился д'Артаньян, припомнив кое-какие свои приключения в Лондоне, - везде упадок, мельчают люди. Вот Уилл, помниться, так и говорил: раньше короли иною мерой отмеряли как милость, так и гнев, а теперь...
   И он огорченно махнул рукой.
   - Да будет вам, лейтенант, - не согласился артиллерист, - вы судите о прошлом по рассказам и книгам, а рассказчикам свойственно приукрашивать действительность. Вот, например:
   "И когда герцог со своей женой предстали перед королем, то стараниями баронов примирились они друг с другом. Королю очень приглянулась и полюбилась та женщина, и он приветствовал их и принял у себя с чрезвычайным радушием и пожелал возлечь с нею, но она была женщина весьма добродетельная и не уступила королю. И тогда сказала она герцогу, своему мужу:
   - Видно, нас пригласили сюда, чтобы меня обесчестить. А потому, супруг мой, прошу вас, давайте сей же час уедем отсюда, тогда мы за ночь успеем доскакать до нашего замка.
   Как она сказала, так они и сделали, и отбыли тайно, и ни сам король и никто из его приближенных не подозревал об их отъезде. Но как только король Утер узнал об их столь внезапном отъезде, разгневался он ужасно; он призвал к себе своих тайных советников и поведал им о внезапном отъезде герцога с женою. И они посоветовали королю послать за герцогом. И его женою и велеть ему вернуться ради неотложного дела.
   - Если же не возвратится он по вашему зову, тогда вы вольны поступать, как вам вздумается, у вас будет повод пойти на него сокрушительной войной."
   - Надо же, - удивился Рошфор, - я и не мог предположить, что и в Москве известны книги Томаса Мэлори.
   - А это уже мне Гарри из Лондона привез. У нас-то здесь только духовные книги печатают.
   - А хорошо написано, - вздохнул д'Артаньян, - душевно. Я ж говорю, раньше какие страсти кипели...
   - Вы думаете, нынешние короли не обращают внимания на молодых и красивых жен своих вассалов?
   - Думаю, что они не способны из-за этого начать войну. Скорее придумают повод, чтобы отправить вассала на плаху.
   - Это называется "политика", Дэртэньен. Грязное дело...
   - Эх, господин инженер... Поверьте, о том, что такое политика, я могу рассказать вам много такого, о чем вы и не подозреваете.
   - Охотно верю, всегда старался держаться подальше от государственной службы, на которой вы, лейтенант, имеете честь состоять.
   - Эй, что вы этим хотите сказать, чёрт меня подери?
   - Только то, что на государственной службе можно не испачкаться в грязи, но нельзя эту грязь не замечать.
   - Я неоднократно говорил, Шарль, что знание дворцовых тайн не возвышает человека, а наполняет его душу пустотой и грязью. Теперь тебе об этом сказал другой человек, только и всего, - пожал плечами граф де Рошфор.
   На жизнерадостном лице д'Артаньяна вдруг отразилась смертельная горечь.
   - Вы правы, Гарри, извините... Иногда перо и угроза значат больше, чем шпага и преданность.
   - Не стоит извиняться. Так о чем мы говорили?
   - О Мэлори. Я просто хотел сказать лейтенанту, что он напрасно принимает все легенды за чистую монету. Мне кажется, что и в те времена, как и сейчас, были поистине великие люди и были никчёмные людишки. Не время делает нас тем, что мы есть, а мы сами делаем себя такими.
   - Не знаю, Ульрих. Право, удивительно, как военных людей тянет философствовать. В своё время я имел интересную беседу с одним наемником, забыл уже его имя, правда, в отличие от вас, воин он был, прямо скажем, никудышний. Так вот он утверждал, что наша жизнь напоминает часовой механизм: всё имеет свою причину и своё следствие. И все наши поступки - так же следствие каких-то причин. Может быть неизвестных, но вполне реальных.
   - А вы сами верите в это?
   - Наверное, всё же нет. Я не представляю, чтобы мою жизнь можно было перевернуть так, чтобы, например, граф оказался моим врагом, а какой-нибудь, прости Господи, господин Атос из роты капитана де Трейвиля - другом.
   - Вот видите, лейтенант... Я не имею чести знать этого вашего знакомого философа, однако в том, что вы рассказываете, я не вижу Того, В Кого я верю... Того, Кто даровал нам свободу выбирать своё решение и взамен спросит с нас за то, какое именно решение мы приняли.
   - Вы, конечно, добрый католик...
   - Да, нет, граф, говоря по-вашему, я - схизматик...
   - Вот как... Но вы же германец... - удивился Рошфор.
   - Германец? Вот уж нет. Мой родовой замок Лорингер расположен на бывших землях Тевтонского Ордена, мои предки были рыцарями и в моих жилах течет кровь самых разных народов: германцев, англичан, датчан, шведов, литвинов, русских и даже, представьте, французов...
   - О, Ульрих, и французов?
   - Возможно, Шарль, мы с вами очень дальние родственники. Ваше поместье Кастельмор где-то в Пиренеях, не так ли?
   - Чёрт побери, Ульрих, воистину так: я - гасконец.
   - Жаль, что мы не в замке Лорингер, там хранятся несколько старых грамот, в которых упоминаются мои предки. Кажется, кто-то из них именовался де Кастельмор.
   - Очень может быть. Когда я был в Лондоне, мне рассказали про Кэстельморов из Йорка. Когда-то рыцарей носило по Европе как осенние листья по Фонтенбло. Однако, всё равно непонятно, почему вы ударились в схизму.
   - А вам мешало, что Уилл, о котором вы так хорошо говорите, не был католиком?
   - Мне? Вот ещё... Одно дело - заговоры против Его Величества Короля и совсем другое - кому и как человек молится. Думаю, что перегородки, которые разделяют нас, не настолько высоки, чтобы достать до самого Господа Бога.
   - Ну, вот так же и я. Я не богослов, я верный сын той Церкви, в которую крещен еще в детстве. Но я не берусь судить тех, чья вера отлична от моей - пока они не посягают на мою. Всё равно, каждый делает свой выбор сам - и ответит сам. На другого ответ не возложишь.
   - Это по мне... Нет, Ульрих, мне решительно нравится, что мы так вот здесь встретились. Предлагаю выпить за это ещё раз.
   - С удовольствием. Разливайте, лейтенант, вы с графом привезли в Москву совершенно замечательное анжуйское, давненько такое пить не приходилось. У нас, знаете ли, плоховато с винами.
   - Знали бы вы, какого труда мне стоило уговорить Шарля не расправиться с этим вином сразу после Варшавы. Я то бывал в Москве раньше, поэтому точно знал, что вино следует поберечь.
   - Зато ваша уодка валит с ног не хуже уиски, которое я пивал в Лондоне с Уиллом.
   - Особенности национального климата, - усмехнулся инженер. - В России, особенно к северу и востоку от Москвы, гораздо холоднее, чем во Франции или даже в Англии. Элем или вином здесь себя не согреешь, тут иное потребно. В свою первую экспедицию на Мезень я жутко страдал от холода, пока не приучился пить уодку. Теперь прежде чем выйти из города, всегда проверяю, взято ли с собой потребное количество.
   - Ну, за понимание!
  
   В тысяча семьсот первом году в Амстердаме вышла книга воспоминаний шевалье Шарля де Батц, д'Артаньян, де Кастельмор капитана роты черных королевских мушкетеров. В ней нет ни слова об этой встрече в московском трактире - слишком незначительным в жизни Шарля было это событие.
  
   (1) Шарль, что ты делаешь, держи себя в руках! (фр.)
   (2) Проклятье, граф, я должен смотреть, как этот смерд лезет к нам на стол? (фр.)
   (3) Планше, Этьен! Защищайте Рауля. (фр.)
   (4) Шарль, только давай обойдемся без оружия. (фр.)
   (5) Граф, я не намерен марать свою шпагу об этот сброд. Думаю, нескольких крепких тумаков будет достаточно. (фр.)
   (6) Мсье, вам помочь? (фр.)
   (7) Если вас не затруднит. (фр.)
   (8) Нисколько, мсье. (фр.)
   (9) Гарри, подожди, пока я разберусь с ними. (англ.)
   (10) Нет, Ульрих, я помогу тебе. (англ.)
  
   ДОРОГА.
  
   Воду они, разумеется, выпили. Практически всю. Балис оставил буквально на два глотка, не слишком понимая, зачем это может пригодиться.
   - Ну что, до костра дойдем?
   - А откуда Вы знаете, что это костер?
   - Вижу. Пока мы отдыхаем, я за этим огоньком наблюдаю. Очень переменчивый, костры такими как раз и бывают.
   - А Вы не видите, как далеко он отсюда?
   - Точно не скажу, но примерно где в двух километрах, может, чуть побольше.
   Сережка немного помолчал, очевидно, обдумывая ситуацию.
   - Дойдем. А только, что мы там, у костра делать будем?
   Балис легонько пожал плечами.
   - Это зависит от того, что это за костер и кто около него сидит. В лучшем случае попросим еды и ночлега.
   - Ага, а в худшем там сидят маленькие зелененькие человечки, которым как раз ужина не хватает. И решат они нас зажарить и съесть.
   - Будем отстреливаться, - невозмутимо сообщил капитан. - Три рожка к автомату, у тебя полная обойма. Хватит на зеленых?
   Сережка прыснул.
   - Издеваетесь?
   - Чуть-чуть. Конечно, раз мы оказались непонятно где, нам может встретиться непонятно кто, только вот почему нужно сразу придумывать самое сложное объяснение? Может, у этого костра сидят обыкновенные люди...
   - Это лучше? - серьезно спросил мальчишка.
   - Как знать... Я не слышал, чтобы кому-то из людей не удалось договориться с зелеными человечками. А вот когда не удается договориться с людьми - и слышал, и видел, и даже участвовал в событиях.
   - Скажете тоже... Кто в этих событиях не участвовал... - недовольно проворчал Сережка.
   - А поэтому будем проявлять осторожность. Подойдем поближе, а там ты вдали побудешь, а я пойду, погляжу, что за костерок и кто у него греется. Договорюсь - позову. Не договорюсь... Там видно будет...
  

ГЛАВА 10. ВТОРАЯ ВСТРЕЧА.

  

Вот и сошлись дороги,

Вот и сошлись дороги,

Вот мы и сшиблись клином.

Темен, ох, темен час.

Это не я с тобою,

Это не я с тобою,

Это беда с бедою

Каторжная сошлась.

(М. Цветаева)

   - Заблудился я, дорогу потерял, - донеслось из темноты. - Разрешите к костру вашему присесть.
   - Давай, подходи, - откликнулся Мирон. - За костер денег не берем.
   Про себя Нижниченко отметил, что в своем мире такой беспечности ни за что бы не проявил. Мало ли кто по ночам в степи шляется. Здесь же он безоговорочно верил Саше - плохие люди на Тропу не попадают. Зато странных встречных в этих краях, похоже, можно было ловить сачком: сначала Михаил-Махмуд, потом - эльф, теперь вот еще кто-то приблудился.
   А кто-то вышел из темноты и оказался мужчиной лет тридцати в полевой форме советского морского пехотинца с погонами капитана. Высокий ( правда, все же пониже эльфа, но у того рост вообще переваливал за два метра ), худощавый, но крепкий. Волосы еще не тронуты сединой ( по крайней мере, настолько, чтобы это было видно в свете костра ), дневная щетина на загорелом лице - тоже. Гимнастерка на груди была расстегнута, рукава - закатаны до локтей, берет засунут под погон на левом плече.
   - Добрый вечер, хозяева, извините за беспокойство, - офицер присел между Мироном и Женькой.
   - И тебе добрый вечер, странник, куда путь держишь?
   Мирон, стараясь не выдать себя, фиксировал цепкие взгляды, которыми морпех осматривал все вокруг. Это начинало немного беспокоить - капитан явно был настороже и, похоже, представлял потенциальную опасность. Причем расклад получался довольно паршивый: оружия у Мирона и Сашки не было, если не считать рапиры и кинжала - подарка Саида. Против офицера морской пехоты - немногим страшнее зубочистки. Эльф и его спутники, судя по всему, были вообще не боевыми единицами. Немного утешало то, что и у капитана оружия не просматривалось, но морской пехотинец, а уж, тем более, офицер - сам по себе оружие еще то. Неужели Сашка ошибся? Или с приходом на Тропу Мирона наступили новые времена ( какая честь, не надо из-за меня делать таких исключений )?
   - Даже не знаю, что и сказать, - немного развел руками офицер. - Заблудился я.
   - Давай, отдохни, - предложил Мирон. - Хочешь - поужинай с нами.
   Морпех непроизвольно сглотнул, так что стало понятно - его серьезно донимал голод.
   - Спасибо. А вас без припасов не оставлю?
   - Милостью Элистри голодная смерть нам не грозит, - вступил в разговор Наромарт. - Анна, извини, что приходится тебя беспокоить, но принеси гостю еды.
   - Не стоит извиняться, - несколько церемонно произнесла девочка и полезла в фургон.
   - Вот повезло, я уж думал, что придется так в степи и ночевать, - снова развернулся к костру капитан.
   - Э, да, похоже, Вы на Дорогу неожиданно попали, - продолжал эльф.
   - Что верно, то верно - такого я не ожидал, - согласился морпех, пожирая глазами темную фигуру в плаще.
   - Печальная история, - заключил эльф. - Скорее всего, это связано со смертью ребенка-койво.
   - Какого ребенка? - голос офицера дрогнул, что не укрылось от внимания Мирона - похоже, Наромарт попал в цель.
   - Койво. Ребенок с особыми способностями. Это не магия, этому нельзя научиться, с этим рождаются. Как правило, койво - мальчики, хотя бывает, что способности пробиваются и у девочек, - капюшон сделал легкое движение в сторону Анны-Селены, которая уже разворачивала перед незнакомцем скатерть с остатками ужина.
   - И Вы говорите, про смерть... такого ребенка?
   - Ну, я немного неточно выразился... Это не совсем смерть, точнее даже совсем не смерть, говорю вам как врач... и как маг, пусть и начинающий.
   От Мирона не укрылась пауза перед тем, как эльф признался в своей второй профессии. В том, что каждый из сидящих у костра что-то скрывает, ничего особенного не было: Тропа - Тропой, но так вот сразу делиться сокровенным никто не будет. Другой вопрос - что именно скрывает Наромарт. Раньше он говорил о магии совершенно свободно, похоже, по его мнению, в занятии магии нет ничего зазорного. Нижниченко имел очень слабое представление об эльфах, построенное в основном на художественной литературе в стиле фэнтези, которую он иногда почитывал на ночь. Из этой литературы выходило, что волшебство для эльфов - дело самое обычное. Да и ранее в разговоре с Мироном он обсуждал магию с полным спокойствием. По всему выходило, что никакой заминки драу допускать был не должен. И все же заминку он явно допустил. Почему?
   Разрешить эту загадку прямо сейчас, разумеется, нечего было и думать: информации у Мирона явно недоставало. Но запомнить следовало: возможно, когда-то именно этот эпизод пригодится, чтобы найти верное решение или разгадать головоломную задачу.
   - Простите, - офицер принялся за еду. Ел он не спеша, но Мирон видел, что неспешность эта деланная. - Простите, но вы говорите очень сложно. Смерть - не смерть...
   - Но ведь и то, с чем Вы столкнулись - непросто. К тому же я не знаю, насколько хорошо Вы знаете строение мира.
   - Ох, - вздохнул капитан, - если необходимо пускаться в столь сложные объяснения, то лучше как-нибудь в другой раз. Давайте проще: где здесь ближайшее жилье?
   - Это Дорога, понимаете, - как-то устало повторил Наромарт, - ближайшее жилье - это может быть только город на Грани. А как далеко до такого города - невозможно предсказать. Может, день пути, может - неделя. Дорога меняется, она меняется каждую минуту.
   - В-весело, - морпех оторвался от еды, - и как же до такого города добираться?
   - Если хотите, я могу Вас подвезти, - Наромарт кивнул на фургон.
   - А чем я буду расплачиваться?
   - Тем, что имеет самую большую цену на Дороге - рассказами о своем мире.
   - Вот как. И что я должен буду рассказать?
   - Ну, кто в нем живет, и что умеет делать. Миры во многом похожи друг на друга, но в каждом из них есть свои особенности.
   - Так, это мне подходит, только нас двое. Двоих возьмете?
   Капюшон Наромарта повернулся к Мирону.
   - Ну что, Мирон Павлинович, берем еще двух спутников?
   - Я считаю - берем: надо же, помочь людям, - ответил Нижниченко и осекся. Морпех медленно вставал, не отрывая взгляда от Нижниченко, на его лице была высшая степень удивления.
   - Не может быть... Мирон Павлинович... Павлиныч?!!!
   А в следующее мгновение словно пелена упала с глаз Мирона, и в высоком офицере он узнал прибалтийского мальчишку с необычным прозвищем.
   - Бинокль?.. Балис?!!!
   И, не замечая ничего вокруг, они бросились навстречу друг другу, сомкнув крепкие мужские объятья.
   - Не может быть...
   - Столько лет...
   - А у меня твой сердолик сохранился...
   - А у меня твой янтарь...
   - Погоди...
   Балис повернулся и громко крикнул в темноту:
   - Сережка! Иди сюда! Это - друзья!
  
   ЛЕНИНГРАД. 18 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
  

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоем вдвойне веселей

Даже пролетать в небе облаком

А не то, что жить на земле.

  
   - Ваш пропуск, товарищ капитан третьего ранга... Проходите. Ваш пропуск, товарищ капитан...
   Балис, не отрывая глаз от спины Огонькова, протянул дежурному бумагу.
   - Проходите...
   Что такое Питер? Это ветер... Сейчас этот ветер был мокрым и злым, но Балису было всё равно. После смерти Риты и Кристины его уже ничего не интересовало. Его жизнь кончилась там, в больнице, когда он услышал от врачей страшную весть. Теперь он не жил, а существовал. Телом он был сначала на базе Вильнюсского ОМОНа, куда вывезли его приехавшие в больницу по звонку Димы ребята капитана Макутыновича(1), потом его перевезли на военном самолете в Ленинград - пришлось давать показания в штабе Балтийского Флота. Мыслями же - всё время возвращался на заснеженную улочку, где прервалась жизнь его жены и дочери. Раз за разом прокручивал он в памяти события этого проклятого утра. Нахлынувшее чувство опасности, песочного цвета "Москвич", лицо водителя: неестественно безразличное, словно маска и столь же неестественного, какого-то пунцового цвета... Свой прыжок в сторону. Вскрик Кристины. Звук удара. И два неподвижных тела на тротуаре...
   Зачем он тогда прыгнул? Ведь он мог, он должен был спасти их. Оттолкнуть из-под колес. У него было на это время, он мог успеть, если бы... Если бы не начал спасать себя. Если бы не эти рефлексы, которые ему годами ставили в Армии. Его учили выживать - и он выжил. Но зачем ему эта жизнь, если он потерял то, что составляло её суть? Впрочем, еще одну вещь он должен был сделать - выполнить приказ таинственного "Гедеминаскауса". Те, кто работали с ним - и в Вильнюсе и в Ленинграде - не были в курсе истории с патронами, они просто выручали попавшего в беду офицера, служившего в той же Армии, что и они: страна - страной, а Армия и Флот пока еще были живы, хотя уже корчились от боли, вызванной всеобщим развалом. Пусть то тут, то там предательство уже торжествовало, но основная масса людей в погонах продолжало хранить верность единому боевому братству. Поэтому, пять зеленых патронов без маркировки всё еще лежали в кармане его кителя, и никто об этом не знал.
   Огоньков о чём-то договорился с водителем-частником ( не старое время, теперь желающие подзаработать денег извозом спокойно подбирали клиентов в самом центре города ), сел в машину на переднее сидение, распахнул заднюю дверцу перед Балисом. Капитан забрался внутрь, поправил полы шинели, бросил взгляд на здание Адмиралтейства... В детстве он любил гулять по Ленинграду с дедом. Не с отцом, не с матерью, а именно с дедом - тот знал чуть ли не про каждый дом и улицу в центре города какую-нибудь увлекательную историю. Потом, в молодости, они часто гуляли здесь с Ритой. С Ритой... Они гуляли здесь втроем и могли бы гулять еще не раз: она, он и Кристинка. Если бы не песочный "Москвич" на пустой улице... Но теперь Рита и Кристина никогда не увидят Адмиралтейства... и Дворцовой площади... и Зимнего дворца... и Невы... И Ирмантас, маленький Ирмантас ( тут бы они с Ритой были единодушны в выборе имени ), его сын, который умер, не успев родиться - он тоже ничего этого не увидит... Если бы Балис тогда не прыгнул в сторону...
   Он продолжал снова и снова прокручивать в памяти эту сцену, попутно фиксируя, что машина едет отнюдь не в Пулково - вдоль Невы, сворачивает на набережную Фонтанки, и останавливается на углу пустующего Летнего Сада.
   - Пойдем, - обернулся Огоньков и, повернувшись к водителю, добавил. - Спасибо.
   - Пожалуйста...
   Машина поехала дальше по набережной, а Балис вслед за Огоньковым прошел в большие чугунные ворота. В Летнем Саду было тихо и пусто. Пруд у входа на зиму спустили, статуи укрыли деревянными чехами. Снег с аллей и скамеек никто не расчищал: в стране шла битва за демократические преобразования, и тратить в это время деньги и силы на благоустройство парка никто не собирался. Офицеры пошли вглубь по небольшой тропинке, протоптанной посреди аллеи. Огоньков огляделся, еще раз удостоверился, что рядом никого нет, и обратился к Балису.
   - Ну а теперь рассказывай то, что ты не стал говорить в штабе.
   - Почему ты решил, что я что-то скрыл? - голос капитана был безразличен. Гаяускас спросил для проформы, на самом деле ответ на этот вопрос его нисколько не интересовал. Его вообще ничего не интересовало. Балис должен был умереть там, на Вильнюсской улице, приняв на себя удар "Москвича" песочного цвета, и по какой-то нелепой ошибке он остался жив... Но патроны он всё-таки обязан отдать по назначению.
   - Потому что, здесь что-то не так. Потому что на улицах Вильнюса не каждое утро пытаются убить молодых родителей с маленькой дочкой. Даже если отец - капитан Советской Армии. Если бы тебе набили морду в какой-нибудь кафешке, в которую ты по глупости забрался бы в полной парадной форме - я бы понял. А вот за что тебе автокатастрофу устраивать - я не знаю.
   - А я знаю?
   - Знаешь, - убежденно заявил Огоньков. - И знаешь, что я это знаю. Я - начальник первого отдела штаба бригады, я знаю в бригаде всё про всех, все грехи ваши - у меня в сейфе. Так вот, в Севастополе ты не сделал ничего такого, ради чего кто-то решил бы тебе устраивать покушение в Вильнюсе. До Севастополя? Не думаю: за эти три года с тобой не было проблем такого масштаба. Значит, что-то случилось там, в Вильнюсе. Что это было?
   - Зачем тебе это, Слава? - глухо произнес Балис. - Их уже не вернуть.
   - Их - нет. А тебя...
   - Меня не вернуть тоже.
   - Нет, Балис, тебя я верну обязательно, - Огоньков остановился и повернулся к Гаяускасу. - Ты должен вернуться.
   - Знаешь, Слава, в то утро Рита сказала мне, что у меня нет страны - Союз уже умер, и всё, что происходит - только видимость жизни. У меня нет семьи. У меня нет ничего. И ты говоришь, что я кому-то что-то должен?
   Морпех горько усмехнулся.
   - Ты давал присягу.
   - Считайте меня дезертиром...
   - Дезертиром? А ты думал о том, что это значит? Ты думаешь, дело в тебе? Дело во мне и во всех нас.
   - Ты-то здесь причем? - равнодушно поинтересовался Балис. Слова капитана-три скользили по поверхности, не задевая его разума. А там, внутри, мчался по заснеженной улице песочный "Москвич".
   - При чем тут я? Могу пояснить. Для меня слова "Флот своих не сдает" - не красивая фраза, а руководство к действию. Говоришь, нет страны? Может быть. Но мы-то есть, верно? Мы нужны друг другу, иначе бессмысленной становится вся наша жизнь. Тебе уже всё равно, так? Отлично, а мне теперь что, передать свои соображения по инстанции? А там будут рады найти человека. Человека, на которого можно будет повесить всех собак. Тебе пришьют то, в чем ты совсем не участвовал...
   - Пусть шьют.
   - Пусть, тебе ведь всё равно... А потом меня попросят подкинуть материала на какого-нибудь другого офицера. На Стаса Федорова, например, или на Ваню Щелканова. Им-то уже не всё равно.
   - А ты на них не подкидывай.
   - Не подкидывать? Да? "И что же это вы ломаетесь, капитан третьего ранга Огоньков? В прошлый раз вы не были таким порядочным, нечего из себя целку строить, действуйте". Вот что я услышу, Балис. И самое страшное то, что ответить мне будет нечего. Девственность, капитан, хороший гинеколог сделает любой женщине за полчаса. А вот невинность теряют один раз - и навсегда. И поэтому я вот что тебе скажу, Балис - хочешь выйти из игры - твоё право. Но выйди из неё как мужик: расквитавшись со всеми долгами и никого не подставляя. Думай.
   Огоньков развернулся и двинулся по тропинке дальше - в сторону Кофейного Домика. Балис в задумчивости брел за особистом: его слова сумели пробиться сквозь скорлупу отрешенности. Первый раз за эти страшные четыре дня Гаяускас подумал о ком-то ещё, кроме своей семьи.
   - Чем ты мне хочешь помочь, Слава? Рита и Кристина мертвы, ты не можешь их воскресить... Месть? Ты думаешь, мне будет легче оттого, что этот мерзавец сядет в тюрьму или даже получит пулю в затылок?
   - Я думаю, что тебе будет легче, если ты будешь твердо знать, что эти сволочи больше не дотянуться еще до чьих-то жен и детей. Не только тот, кто сбил Риту, но и те, кто его послали.
   - А ты понимаешь, на кого хочешь поднять руку?
   - Нет, но догадываюсь, что это люди не простые.
   - И считаешь, что что-то можешь им сделать?
   Огоньков снова остановился. Внимательно посмотрел в лицо Балису.
   - Считаю, - твердо ответил капитан третьего ранга. - Знаешь, спасать мир - это занятие для киногероев, я не потяну. Или вот спасти Союз - тоже не могу. Но здесь - другое дело. Это не политика, не высокие материи. Сейчас задели моего друга и дело моей жизни. И за это кому-то придется ответить...
   - Да? - Балис помедлил еще мгновение, - ну хорошо, смотри.
   Нащупал в кармане кителя патрон, достал и протянул его Огонькову. Тот с пару минут повертел его в руках, внимательно изучая, потом вернул.
   - Сильно. И сколько таких?
   - Сейчас у меня осталось пять штук. Было больше...
   - Да, за это действительно могут автокатастрофу организовать. Если эта бомба рванет - полетят клочки по закоулочкам. Как это к тебе попало?
   Балис рассказал историю штурма телецентра, пару раз прерываясь, когда поблизости оказывались прогуливающиеся по Летнему Саду граждане. Таких, впрочем, было всего несколько человек, не иначе как заплутавшие туристы. Бывают такие чудаки: прямо перед их глазами Марсово Поле, храм Спаса-на-Крови, Мраморный дворец, нет, прутся зачем-то в пустой и заснеженный парк. Летом сюда надо приходить, летом. Не зря же называется: Летний Сад.
   - Н-да, опять мальчик со шпагой... - грустно подвел итог Огоньков.
   - Какой мальчик, с какой шпагой? - удивился Гаяускас.
   - Книги в детстве читать надо, - буркнул особист.
   - Какие книги, о чём ты вообще? - обычно спокойный, Балис почувствовал, что закипает от злости. Нашёл Слава время загадки загадывать.
   - Да успокойся ты... Есть писатель такой, Владислав Крапивин, а у него - роман, который называется "Мальчик со шпагой".
   - А...
   Детского писателя Владислава Крапивина Балис вспомнил. Роман - нет. Наверное, всё же не читал.
   - А какое отношение всё это имеет ко мне?
   - Прямое. Там главный герой был такой... прямолинейный. Чуть что не так - сразу в бой. Сразу "вижу цель, атакую..." Думал уже потом, если вообще думал. Сплошные эмоции.
   - Понятно. Значит, по-твоему, я не думал?
   - Как не печально, ты действительно не подумал, прежде чем лезть в это пекло. Мог бы догадаться, что это была подстава. Кому-то очень надо было замарать Армию, вот и состряпали сюжет. А ты оказался исполнителем. Не единственным, конечно, но одним из. Тебе ведь от этого не легче, что не единственным? Ну вот... Чем лучше ты действовал - тем хуже было для того самого Союза, который ты там защищал, а лучше - для тех, кто сейчас этому Союзу могилу выкапывает. Или уже закапывает... вместе с покойничком.
   - Болтать легко...
   - Болтать? Ты хоть знаешь, что при штурме умудрились труп бросить. Да не чей-нибудь, а спецназовца из "Альфы". Офицера. Представляешь, "Альфа" потеряла труп одного из своих. Кто в это поверит?
   Это кто-то из ребят Хрусталева, понял Балис. Может быть, тот парень, что упал тогда перед входом в телецентр. Ну да, говорил же майор, что у него в телецентре раненый. Эх, если бы Хрусталев не уехал тогда с "Гедиминаскаусом" - не было бы этой позорной потери трупа. Но ведь и вправду, заместитель-то его не вчера родился... Как же можно было бросить товарища... Эх ребята, вам же еще в бой идти вместе, как же в глаза-то смотреть друг другу будете...
   - А точно, это - офицер "Альфы"?
   - Сам понимаешь, официальной информации у меня нет. Но, судя по тому, как надрывается демшиза - точно. Для кое-кого этот труп - свет в окошке.
   В памяти Балиса вновь всплыл штурм. Асхадов, Клоков, Хрусталев-Карповцев, таинственный "Гедеминаскаус"... Нет, никто из этих людей на роль такого кукловода не годился. И всё же понимание того, что они были пешками в чужой игре, становилось всё яснее. Ну, может, не пешками, офицерами, но от этого не легче. Всё равно кто жертвовал фигурами, разменивал их... Просто бил, убирая с доски. А доска - это жизнь. Шекспиру приписывают фразу: "Весь мир театр, а люди в нём актеры". Но актеры в пьесах Шекспира умирали только до конца представления, а в этой игре люди гибли насовсем.
   - Теперь ты знаешь всё. Что делать собираешься? - поинтересовался он у Огонькова.
   - Хотелось бы понять, где всё-таки ты прокололся, - задумчиво произнес капитан третьего ранга. - Понимаешь, не похоже, чтобы покушение было делом рук этого гебешника, ему проще было тебя в душе пристрелить. Хрусталев - тем более не стал бы такими вещами заниматься. Это кто-то другой... Но кто? Как тебя могли вычислить, не понимаю.
   - И я не понимаю, - честно признался Балис. - Голову сломал - ничего придумать не могу. Я даже пытался представить, что это никак не связано со штурмом - но тогда вообще непонятно почему.
   - А может, случайность? - размышлял вслух Огоньков. - Хотя, что-то слишком профессиональная случайность. Машина угнана, отпечатков пальцев нет, шли вы по тротуару, туда заехать только нарочно можно. Или пьяным в дымину, но это, похоже, не наш случай - уезжал-то он больно грамотно... Нет, не случайность. А из этого следует, что где-то ты всё-таки засветился. Будем выяснять, где.
   - И как же мы будем это выяснять?
   - Посоветуемся со знающим человеком. Есть у меня дружок один - вместе курсы одни в КГБ оканчивали, хороший мужик. Сейчас здесь в Питере, на Литейном четыре работает(2). Вот его и спросим. Пошли, позвоним.
   И моряки направились к выходу из Летнего Сада.
  
   Первый телефон-автомат на набережной Фонтанки, попавшийся им на пути, как и ожидал Балис, оказался сломанным. Второй тоже: в борьбе за светлое демократическое будущее на обслуживание уличных телефонов времени не хватало, как и на уборку улиц. У третьего вообще не было трубки: кто-то аккуратно отрезал её вместе с проводом и унёс по какой-то своей надобности... Но четвертый оказался в полной исправности, позволив Огонькову связаться со своим товарищем. Пока капитан-три общался со кэгебешником, Балис, облокотившись на ограду, задумчиво глядел вниз, в Фонтанку. У стен набережной поверх льда намело белый снег, а на середине реки сквозь тоненькую корочку было хорошо видно тёмную зимнюю воду.
   С Ритой они часто гуляли по набережным маленьких питерских речек. Он вспоминал об этом, и его мысли тут же возвращались к той Вильнюсской улице, песочному "Москвичу", красному лицу водителя, глухому удару...
   - Ждем здесь, - подошел закончивший разговор особист. - Сейчас он подъедет.
   Гаяускас молча кивнул. Он снова был там, в Вильнюсе, в полутемном коридоре больницы. Прямо на него шел врач, Балису почему-то запомнилось только то, что лицо у него было очень уставшим. Смертельно уставшим...
   - Рассказывай всё. Володе можно верить, - донесся откуда-то издалека голос Огонькова. Чтобы вернуться в реальность, Балису понадобилась пара секунд. Он снова стоял на набережной Фонтанки, мимо изредка проезжали автомобили, а рядом курил капитан третьего ранга Вячеслав Огоньков - начальник особого отдела штаба бригады.
   - Слав, дай закурить, - неожиданно попросил Балис.
   - Держи, - Огоньков протянул ему довольно помятую пачку "Ту-134". - А ты, вроде, не куришь.
   - Вроде - не курю, - усмехнулся Гаяускас, - а сейчас вот - буду.
   Особист щелкнул зажигалкой и, прикрывая язычок пламени рукой от порывов ветра, протянул её Балису. Тот глубоко затянулся, с непривычки закашлялся, но зато воспоминания отступили. Пусть хоть на мгновение...
   Он не успел докурить сигарету, как рядом с ними остановились потрепанные бежевые "Жигули".
   - Садись на переднее, - кивнул Огоньков, бросив быстрый взгляд на водителя.
   Балис забрался на переднее сиденье. Сидевший за рулем кэгебист оказался достаточно молодым ( лет тридцать пять, не больше ) худощавым светловолосым мужиком. Одет он был в яркую спортивную куртку и вязаную шапочку, больше напоминая лыжника, чем офицера госбезопасности.
   - Знакомьтесь, ребята, - предложил устроившийся сзади Огоньков.
   Питерец протянул Балису руку:
   - Владимир..., - фамилию он тоже назвал, то как-то невнятно, неразборчиво, что-то вроде Утин. Переспросить Балис постеснялся.
   - Балис Гаяускас.
   Рукопожатие гебешника оказалось крепким, вообще, было видно, что этот Владимир не из тех, кто только штаны в кабинете протирает.
   - Ну, рассказывайте, что у вас.
   Утин ( или как его на самом деле ) слушал рассказ Балиса очень внимательно, иногда переспрашивал, уточняя детали. Долго рассматривал патрон. Когда Гаяускас закончил рассказ, некоторое время молчал, видимо собираясь с мыслями. Потом заговорил.
   - Буду краток. Тебя, Балис, подставили, это понятно. Подставили жестоко и грязно. И, боюсь, подставил тебя кто-то из наших.
   - Ты хочешь сказать, что в Вильнюсе проводилась операция..., - начал было Огоньков, но Владимир не дал ему договорить.
   - Не хочу. Такими словами не бросаются. Скажешь заговор - изволь отвечать за свои слова. Называй имена, пароли, явки... Не знаешь - не трепись! Я - не знаю, поэтому трепаться не буду. Но зато знаю другое: сейчас очень многие ведут свою игру. Очень многие. И когда говорят об операции Армии или КГБ, нельзя быть до конца уверенным, что это действительно только операция Армии или КГБ. Может быть, кто-то присосался к этой операции и поворачивает её в нужное себе русло. Может быть, таких присосавшихся - целая туча. Вот у кого-то из присосавшихся ты, Балис, и стал помехой. Серьезной помехой...
   - И это всё? - сухо поинтересовался Огоньков.
   - А чего ты ждал? - изумился Володя и слегка повернулся назад, чтобы видеть капитана третьего ранга. - Что я по виду патрона назову того, кто за рулем "Москвича" сидел? Знаешь, всемогущие и всезнающие чекисты встречаются только в двух местах: в старых фильмах и сегодняшней свободной и демократической прессе...
   - Я ждал, что ты посоветуешь нам, что делать.
   - Посоветую. Не играть в казаки-разбойники, извините. Сейчас подъедем к метро "Гостиный Двор", Балис позвонит по тому номеру, что ему дали в Вильнюсе и отдаст патроны. А мы с тобой из машины посмотрим, кто и как их у него заберет. Балис, как?
   - Согласен.
   Его это вполне устраивало: патроны он всё равно собирался отдать, а так можно было одним действием закрыть долги и перед "Гедиминаскаусом" и перед Огоньковым. Чего же боле, как писал где-то совсем недалеко отсюда Пушкин. Хотя, "Онегина" он вроде написал в Болдино... Или всё же в Санкт-Петербурге... А какая разница...
   Они выскочили на Невский у Казанского собора, сделав небольшой круг, Володя аккуратно припарковался недалеко от телефонов-автоматов.
   - Я пошел.
   Балис спокойно вылез из машины и двинулся ко входу в метро. Отметил, что Володя тут же отъехал - видимо, чтобы развернуться и стать на другой стороне улицы. Всё правильно, если только за патронами не приедут те, кто в силу совместной работы очень хорошо знают его автомобиль. Хотя вряд ли: сам он, похоже, ничего про эту историю не слышал.
   Он набрал номер, произнес условленную фразу, с полминуты послушал в трубке молчание, чтобы успели засечь наверняка, и только потом её повесил. Прислонился к стене возле телефонов-автоматов. Зацепил взглядом Володины "Жигули", после чего стал внимательно рассматривать Казанский собор. Здесь они с Ритой тоже часто гуляли. Да вообще, можно сказать, они обошли весь исторический Питер, а в самых интересных местах побывали и не один раз... И подумать не могли, что всё так нелепо закончится на заснеженной улице Вильнюса...
   - Вы звонили?
   Мужчина почти одного роста и возраста с Балисом, в импортной спортивной куртке выжидательно смотрел на ждущего кого-то у входа в метро офицера.
   - Да, я.
   - Прошу Вас.
   Кремовая "Волга" ожидала Гаяускаса почти на том самом месте, где его высаживал Володя.
   - Садитесь на заднее сиденье.
   Ну да, не на улице же патронами обмениваться... Балис забрался в машину, где на заднем сиденье его ожидал "шеф" - постарше и в строгом пальто.
   - Вам привет от Арвидаса Альфредовича Гедеминаскауса, - обратился он к морпеху.
   - И ему от меня. У него всё в порядке?
   - Да, всё хорошо. Вы привезли посылку?
   Лицо собеседника было абсолютно спокойно, похоже, он был не в курсе злоключений Балиса. Курьер, просто курьер. Встретить, принять, передать...
   - Привез. Вот.
   Он выгреб из кармана четыре патрона и отдал курьеру. Тот, не считая, торопливо сунул их себе в карман.
   - Спасибо. Можете идти. Если что-то, то мы Вас найдем.
   - Надеюсь вам не понадобиться.
   Балис вылез из "Волги" в изрядном раздражении. Там, в Вильнюсе, за эти проклятые патроны убили Риту и Кристину, могли и его убить, и Хрусталева. А здесь, в Ленинграде, какая-то крыса кабинетная по карманам их рассовывает как семечки. Даже не поинтересовался, не оставил ли Балис себе чего-нибудь. На память или еще для каких надобностей... Или "Гедеминаскаус" был настолько уверен в Балисе, что не посчитал нужным его проверять. Так могло быть только в одном случае: если он посчитал проверкой поведение Балиса в тот вечер у телецентра. Но тогда - он не только не имеет никакого отношения к убийству Риты, но и сам под ударом. Всё равно, не сходится... Профессионал, едри его мать... Мог бы предупредить, чем тут всё может обернуться. Хотя, у самого-то Балиса тоже ведь голова на плечах есть. Если кто-то не стесняется организовать массовую бойню в центре города, то убрать одну семью для такого ( или таких ) - уж совсем не проблема. Кстати, "Арвидас" ведь предлагал, чтобы Риту и Кристину вывезли его люди.
   Машина Володи притормозила рядом с идущим по проспекту моряком. Оторвавшись от размышлений, Балис залез на переднее сиденье.
   - Узнал я того старлея, который к тебе подходил. А кто был в машине?
   - На вид - лет сорока. Рост - наверное, метр семьдесят пять. Волосы черные, на висках совсем седые, а так седины немного. Стрижка короткая. Глаза темно-серые. Уши прижатые, мочки висящие. Лицо круглое. Вообще, немного полный.
   - Думаю, что знаю, о ком идет речь, - кивнул Володя. - Ну, вот что я скажу: дальше дайте мне попробовать разобраться. А сами езжайте в Севастополь, не занимайтесь самодеятельностью. Ладно?
   Балис горько усмехнулся.
   - Сегодня меня все учат самодеятельностью не заниматься. Сначала Слава, потом этот мужик в "Волге", теперь ты...
   - Да не учу я тебя, просто каждое дело должен делать профессионал. Ну, давай я завтра с тобой в десант пойду, что, ты мне подсказывать не будешь, что и как делать? Притом, что у меня спецподготовка была на уровне. Всё равно тебе это знать лучше.
   - Ладно, я не спорю, - примирительно вздохнул Гаяускас.
   - Вот и отлично, - подвел итог кегебист. - Вас подкинуть куда-нибудь?
   - Да нет, наверное, - неуверенно ответил Огоньков. - Самолет только вечером, делать нам нечего.
   - Если так, тогда я на Смоленское кладбище хочу сходить - дед завещал навестить могилу его боевого друга... Где тут у вас цветы можно купить?
   - Да у входа на кладбище и купи, - предложил Володя.
   Балис отрицательно покачал головой.
   - Нет уж, там сейчас такие цветы предлагают, что на могилу стыдно класть. Это для тех, кто не купил заранее, поэтому и хватает то, что осталось. Я хочу хороших цветов купить.
   - Тогда давай я вас высажу на Сенной, там сейчас на рынке чего только не купишь. Ну и цветы, естественно...
   - А сам куда? - поинтересовался Огоньков.
   - В отличие от некоторых, у меня рабочий день.
   - Ну, не при Андропове живем. Это при нём бы тебя сейчас тормознули: "Товарищ майор, почему Вы не на рабочем месте?". А сейчас у вас, наверное, никто и не следит за дисциплиной...
   - Зря так думаешь. Комитет, как и Флот, - часть страны и в нём происходит то же, что и в стране: кто-то деньги делает, кто-то к власти рвется, а кто-то работает, несмотря ни на что.
   - Как я понимаю, ты - работаешь.
   - Пока работаю. Но мне тут предлагают перейти в аппарат мэра, если, конечно, наш председатель горсовета после выборов мэром станет. Хотя, судя по всему, выборы он выиграет. Думаю соглашаться.
   - Что? К Собчаку? После того дерьма, которое он на Армию вылил? Мне наплевать коммунист он или нет, но за Тбилиси его никогда не прощу.
   - Вот только не надо, Слава, из Собчака пугало делать, - сухо ответил Володя. - Можно подумать, страшнее него во власти людей на Руси не было. А главное не надо путать страну и правительство. Любую власть есть за что упрекнуть, но это не значит, что нельзя на эту власть работать.
   - При чем здесь любая власть? Такие Собчаки страну разваливают...
   - Да, а если ты такой принципиальный, то что же тебя рядом с Тереховым (3) не видно? Молчишь? Тогда я скажу: потому что понимаешь, что Союз таким, какой он есть, уже не спасти. А раз так, то есть два пути для порядочного человека: либо погибнуть под обломками этого Союза, либо выжить, честно делая своё дело, но не пытаясь плетью обуха перешибить. Понимаешь? Честно работать можно где угодно, хоть у Собчака, хоть у Ивана Грозного. И людям от этого больше пользы, чем если я буду ходить с Тюлькиным (4) под красным флагом...
   - Больше пользы... Или все-таки больше возможности наверх пробиться?
   - Эх Слава, Слава... Думаешь, карьеру хочу сделать? Так ведь карьеру-то сейчас сделать нетрудно, только ведь ты не хуже меня знаешь, как она делается. Я работать иду... Не митинги собирать, не распинаться по телевизору о том, как всех счастливыми сделать, а работать. Так что, лет через десять встретимся, и окажется, что ты уже капитан первого ранга, видный человек на Черноморском Флоте, а я - никому неизвестный чиновник. Я тогда этот разговор тебе вспомню...
   - А если Собчак твой Президентом СССР встанет и тебя министром сделает?
   - Министром... - настроение Володи резко изменилось, было видно, что на этот вопрос он отвечает предельно серьезно. - Не знаю, Слава... Власть меняет человека, это мы оба понимаем... В лейтенантские годы мы были одни, сейчас - другие... Если вдруг случится, что я стану большим начальником, то это буду уже другой я. И сейчас никто не скажет, каким я буду... А вообще, глупость это - рассуждать, какими мы будем на вершинах власти. Если доживем - увидим. А если не будет этого - так зачем зря болтать... Приехали, кстати. В общем, если что - я с вами свяжусь. Счастливо, Балис. Пока, Слава.
   - Пока, Володя.
  
   Выбравшись из машины, Огоньков закурил. Видимо, разговор с ленинградским другом его сильно расстроил. Балиса же рассуждения Володи не задели, он слишком был погружен в свои мысли. В другое время он бы вспомнил слова деда, о том, что у каждого своя правда, но сейчас ему было не до этого. Сейчас он хотел побывать на кладбище, раз уж он не смог быть на вчерашних похоронах жены и дочки ( хоронить пришлось в Вильнюсе, занимались этим его отец и мать ). Капитан медленно шел по цветочному ряду рынка. Цветы были и впрямь хороши - свежие, яркие, на любой цвет. В основном, конечно, розы и гвоздики, но попадались и гладиолусы, и флоксы и даже экзотические орхидеи. Торговцы прятали пышные букеты от холода, собрав из легких реек каркасы и обтянув их полиэтиленовой пленкой. Внутри ставились зажженные свечи, дающие тепло. Он долго выбирал, пока, наконец, не остановился на тёмно-синих гвоздиках. Продавец - рыжий молодой мужчина, чуть постарше Балиса, угодливо улыбаясь, выбрал ему шесть лучших гвоздик, обернул пленкой и перевязал темной ленточкой: так на него подействовала толстая пачка денег в руках офицера - остаток оттого, что выдал "Гедеминаскаус". Балису вдруг подумалось, что тридцать лет - самый золотой возраст. В эти годы надо рваться вперед, чего-то добиваться. А этот стоит, цветами торгует, ничего не хочет...
   Дымя сигаретой, к ним подошла дама средних лет с обилием косметики на лице, в небрежно застегнутой дорогой шубе и с дорогим перстнем на пальце правой руки, Гаяускас сразу вспомнил о своем перстне, который оставил ему дед. Он так и не снимал его с левой руки, только обычно поворачивал камнем внутрь, чтобы не привлекать излишнего внимания.
   - Толян, тут аккумуляторы предлагают, можно с выгодой в Эстонию толкнуть. Будешь участвовать?
   - Свободных денег мало.
   - Так на консигнацию...
   Рыжий Толян задумчиво потер подбородок.
   - Процентов по сто в карман положим?
   - Все сто пятьдесят.
   - Идет, играем. Мне всё равно, чем торговать: хоть цветами, хоть электричеством, лишь бы бабки капали.
   Забрав сдачу, капитан двинулся к ожидавшему его Огонькову. На душе было мутно и тоскливо...
  
   (1) - Капитан Болеслав Макутынович в 1991 году командовал Вильнюсским ОМОНом.
   (2) - В то время по адресу Литейный проспект дом 4 находилось городское управление КГБ.
   (3) - Подполковник Станислав Терехов в 1991 году возглавлял организацию "Союз офицеров", выступавшую за сохранение СССР.
   (4) - В.А.Тюлькин в 1991 году был лидером радикальных ленинградских коммунистов.
  
   ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ. 30 АВГУСТА 1757 ГОДА ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.

Кавалергарда век не долог.

  
   Если бы опросить целую тысячу жителей Королевства Прусского, вряд ли среди них нашелся бы хоть один, знающий культуру Поднебесной Империи. Но большинство из них, вероятно, отнеслись бы с пониманием к ходящему по Чжун Го проклятью: "Чтоб жил ты в эпоху перемен!". Потому что они на своей шкуре испытали, что значит жить в такую эпоху.
   Его Величество король Пруссии Фридрих Второй был не из тех заурядных монархов, которых подданные забывают через двадцать-тридцать лет после их смерти, и о которых в дальнейшем упоминают только историки. Обладая огромной жаждой власти, Фридрих также был одарен талантами полководца и дипломата и остро чувствовал тесноту границ своего королевства. Однако соседние государи, не обладая и десятой доли талантов короля, тем не менее, не желали отдаться под его высокое покровительство. Война за австрийское наследство позволила Фридриху присоединить к Пруссии Силезию, однако король мечтал о большем. Неизбежно должна была разразиться новая война, но в просвещенном восемнадцатом веке расстояния между странами стали слишком малы, а аппетиты держав слишком велики, чтобы военный конфликт в центре Европы остался внутренним делом только конфликтующих сторон. За приготовлениями Берлина зорко следили в Париже и Санкт-Петербурге, Вене и Стокгольме, Лондоне и Амстердаме. Начинался новый раунд большой игры, в которой каждый хотел остаться победителем, но кому-то предстояло проиграть.
   А пока Европа жила своей обычной жизнью. По дорогам Франции гулял веселый бродяга Фанфан, ещё не получивший прозвища Тюльпан и не встретивший цыганку, которая посулила ему женитьбу на дочери короля. Сам же король Людовик Пятнадцатый в Версале обхаживал мадам де Помпадур. В Париже скромный интендант Тюрго трудился над книгой о правильном построении государственной экономики, а за Ла-Маншем молодой Адам Смит только начинал изучение этой науки - до выхода в свет его книги оставалось почти двадцать лет. Где-то в России кустарь Родион Глинков заканчивал работу над "самопрядной машиной", не зная, что ему суждено на пять лет опередить Джеймса Харгривса с его знаменитой "Дженни" и на девять - Ричарда Аркрайта, построившего первую водяную прялку. Зеленый Остров зачитывался сатирой декана Дублинского кафедрального собора Джонатана Свифта, а за океаном колонисты внимали речам страстного Бенджамена Франклина. Еще дальше к северо-западу, в дебрях лесов, промышлял зверя охотник Натаниэль Бумпо, более известный под прозвищами Соколиный Глаз и Длинный Карабин, вместе со своим другом - индейцем-могиканином Чингачгуком, чьё имя в переводе на английский означало Великий Змей. В патриархальном прусском Мариенверде лютеране внимали проповедям пастора Христиана Теге, а образованные сословия Франции отдавали предпочтение трудам современников-философов: Вольтера, Руссо и недавно умершего Монтескье, с нетерпением ожидая выхода каждого нового тома "Энциклопедии или толкового словаря наук, искусств и ремесел" под редакцией Д'Аламбера и Дидро. Италия чтила своих просветителей - Беккарию и Верри, а где-то рядом скромный доктор Гальвани лечил людей и даже не подозревал, что вскоре совершит одно из величайших открытий в области физики. В столичном Берлине успешно торговал купец со славянской фамилией Гочковский, а в соседней столице - Вене можно было послушать лучшее исполнение лучшей музыки того времени. И уже родился - как раз в год смерти Монтескье - самый яркий гений эпохи: Вольфганг Амадей Моцарт, чья музыка через несколько лет покорит сердца современников.
   Увы, год рождения маленького Вольфганга Амадея прошел под другую музыку: в жизни этих, как и сотен тысяч других людей ворвалась война. В сентябре тысяча семьсот пятьдесят шестого года пятидесяти шеститысячная армия Фридриха Второго вторглась в Саксонию. Одна за другой запылали кровавые битвы. Сражения при Лозовицах и Праге, Колине и Гастонбеке уносили жизни тысяч солдат - короли набирали в армии новых. Война перекинулась через океан: в Канаде войска французов теснили англичан, выбивая их из одного форта за другим.
   В июле следующего, пятьдесят седьмого, года в боевые действия вступила и Россия. Стотысячная армия под командованием генерал-аншефа Апраксина вторглась в Восточную Пруссию, где ей противостоял тридцатитысячный корпус фельдмаршала Левальда. Офицеры, помня о временах Петра Великого, рвались в бой, чтобы добыть себе и стране честь и славу. Только теперь их в бой вели не птенцы гнезда Петрова, а совсем другие птенцы. Почти полвека высшие чины в российской армии добывались не на поле битвы, а на парадах и в дворцовых залах. Интриги и перевороты возвысили тех, кому лучше бы было оставаться где-нибудь внизу. Удачливый царедворец, Апраксин был никудышным полководцем. Перейдя первого августа границу и заняв спустя девять дней Истербург, он никак не решался двинуться вперед, на Кенигсберг. Глядя на медленное и неуверенное продвижение русских по Восточной Пруссии, Левальд понял, что у него есть шанс наголову разбить противника. План фельдмаршала должен был сработать тридцатого августа в лесах близ деревни Грос-Егерсдорф.
   Как и предполагал Левальд, Апраксин, в конце концов, решил попытаться обойти его корпус по левому берегу реки Прегель. Перейдя реку у деревни Зимонен, русская армия двинулась вдоль её притока Ауксинне на юг, в направление Эйхенштейна. И здесь по авангардному отряду полковника Сибильского и идущей вслед за ним второй дивизии генерала Лопухина нанесли удар скрытно подошедшие лесом пруссаки. Русские оказались прижатыми к болотистому берегу Аукскинне, отступать было некуда. Положение спас командующий идущей следом первой дивизией генерал Румянцев: моментально оценив обстановку, он направил свои войска во фланг атакующим пруссакам. Бой шел прямо в густом сосновом лесу. Опасаясь окружения, Левальд спешно растягивал свой левый фланг, ослабляя давление на попавших в ловушку гренадеров Лопухина. Он уже понял свою ошибку и теперь старался её исправить вытянуть свои войска в непрерывную цепочку от Эйхенштейна до Прегели, и не позволить русским вырваться из того мешка, в который завел армию Апраксин. Но было уже поздно: Румянцев и его солдаты не позволяли перехватить инициативу. К тому же, в ситуации грамотно разобрался и командующий третьей дивизией генерал Браун: быстрым маршем заняв Вейкотен, он еще больше растянул фронт, после чего стал сказываться почти двукратный перевес русских в численности: на такую огромную линию боя у Левальда уже не хватало солдат. Сначала понемногу, а потом всё сильнее и сильнее русские стали теснить врага к Мегулену, Уэдербалену и Грос-Егерсдорфу. Не выдержав натиска, пруссаки бежали. Гусары, драгуны и казаки Леонтьева было бросились их преследовать, но Апраксин приказал повернуть назад...
  
   Резко откинув полог, в палатку ворвался моложавый поручик.
   - Однако, господа, какова битва! Какова виктория! Со времен Государя Петра Алексеевича неприятеля так не бивали! Это, право, надо отметить. Я только что видел отличных непотребных девок. Драгуны, давайте их в венгерском искупаем?
   - Остыньте, Ржевский! - устало поморщился кто-то из обер-офицеров. - Какие еще девки? У нас сейчас ни венгерского, ни денег...
   - Чертовски досадно. Но не сидеть же просто так? Давайте что-ли хоть кошку пивом обольём?
   Палатка содрогнулась от дружного смеха.
   - Ох, Ржевский, ох, уморил...
   - Поручик, Вы в своем репертуаре...
   - Дмитрий, эко, право...
   - Нет, правда, господа, что вы все тут сидите как сычи? Победы надо праздновать, а вы? Какого черта? Вот Вы, Лорингер? Что у Вас такой вид, будто романов начитались?
   В полку не нашлось бы ни одного офицера не знавшего, что в начале лета поручик чуть было не был оженен своим дядей, отставным бригадиром и человеком весьма крутого нрава на какой-то дальней родственнице. Если верить поручику, девица постоянно пребывала в меланхолии, навеянной романами Ричардсона. От венца молодого человека спасло лишь ужасно вовремя начавшаяся военная компания.
   - Оставь, его Дмитрий, - остановил Ржевского штабс-капитан, - брата у него сегодня тяжело ранило.
   - Кого, Николая? - изумился поручик.
   - Его. Картечь, будь она неладна...
   Ржевский прокашлялся.
   - Прошу прощения, корнет. Я, честное слово, не знал. Надеюсь, что всё образуется. Молится о здравии Николая, понятное дело, не буду - на то попы есть; но выпью с ним по выздоровлении с огромным удовольствием.
   Корнет Аркадий фон Лорингер уныло кивнул.
   - Спасибо за участие, поручик.
   Обижаться и вправду не стоило. Поручик Дмитрий Ржевский, хотя и славился среди драгун как первый пьяница и бабник во всей армии, был человеком в сущности добрым и сослуживцам своим никогда не досаждал чрезмерно, разве что регулярно попадал в различные истории, в основном связанные с его амурными похождениями, за что получил в полку прозвище "Дон Гуан" - в честь гишпанского ловеласа.
   - Ладно, оставим корнета в покое. Давайте хоть в карты перекинемся, а, драгуны?
   В этом был весь Ржевский: огорчаться и переживать он не умел и не любил. Впрочем, его сочувствие сейчас Аркадию ничем не могло помочь.
   - Ваше благородие, господин корнет, - в палатку просунулась голова денщика Ивана.
   - Что? - вскочив, Аркадий устремился ко входу в палатку. - Что с братом?
   - Зовет вас господин поручик...
   Фон Лорингер вихрем выскочил из палатки.
   - Веди.
   - Извольте, Ваше Благородие.
   Вслед за денщиком корнет шел через русский лагерь. Уже стемнело, преследовать Левальда Апраксин так и не решился, и армия готовилась к ночевке. Огромное поле было покрыто огнями костров, у которых голодное воинство поджидало, пока кашевары сготовят ужин. Солдаты чинили амуницию, чистили оружие, готовили место для сна... Словом, для тех, кто благополучно пережил сражение, наступал обычный походный вечер. Но благополучно пережить его удалось далеко не всем...
   Лазаретные палатки, к которым Иван вывел Аркадия, были установлены немного в стороне, в овраге, наверное, чтобы крики и стоны раненых и умирающих были не столь слышны. Между палатками суетились солдаты санитарной службы, лекари, священники. В сторонки у большого костра расположилось с дюжину ординарцев, в одном из них корнет узнал Карла, который служил его брату.
   - Где? - отрывисто бросил он Карлу, подходя к костру.
   - За мной пожалуйте, Ваше Благородие.
   Карл уверенно направился к одной из больших палаток. Внутри было полутемно, ширмы разгораживали палатку на несколько небольших закутков, в одном из которых на походной лежанке лежал обмотанный окровавленными бинтами Николай. В дрожащем свете свечей установленного на столике в головах подсвечника его лицо казалось мертвым, но брат еще жил. При виде Аркадия и Карла он застонал, приподняв голову.
   - Уйди, Карл. Мне надо поговорить с братом... наедине.
   Дисциплинированный Карл немедленно выполнил приказание, а Аркадий медленно подошел к лежанке. От волнения и страха пересохло в горле.
   - Ты... как...
   - Сядь рядом...
   Корнет опустился на стоящий рядом с лежанкой табурет и наклонился к умирающему.
   - Я умираю, Аркадий... Ты должен выполнить мою просьбу. Клянись.
   - Клянусь, - тихо ответил младший брат.
   - Слушай внимательно. Я хочу, чтобы меня похоронили в нашем родовом замке. И ты должен сопровождать моё тело. Проси, тебя отпустят.
   - Конечно, отпустят, - согласился Аркадий.
   - Дай воды...
   - А можно? Может врач...
   - Давай.
   Аркадий взял стоящую рядом с подсвечником жестяную кружку и поднес её к лицу брата. Приподняв голову, Николай сделал пару длинных глотков, затем откинулся на подушку, тяжело выдохнул и снова горячо зашептал.
   - Я уже исповедовался и причастился, я готов умереть... Но у меня есть долг, который теперь мне уже не исполнить, ты возьмешь его на себя?
   - Конечно, брат.
   Ему хотелось сказать совсем другое, попытаться как-то ободрить брата, утешить, но он с удивлением понимал, что Николай не нуждается в утешениях. Умирающий, он подавлял Аркадия своей волей и вел разговор сам - туда, куда было нужно ему.
   - Слушай внимательно. Возьми сейчас у Карла мою саблю и не расставайся с ней - это раз. Второе... возьми мой перстень. Теперь ты будешь барон фон Лорингер.
   Николай протянул брату левую руку, тускло блеснул темный камушек на перстне - фамильной реликвии фон Лорингеров, переходившей из поколение в поколение. Корнет снял драгоценность с руки брата.
   - Надень.
   Мгновение колебания.
   - Надень!
   - Хорошо...
   Аркадий поспешно надел перстень на безымянный палец левой руки. Раненый шумно сглотнул.
   - Теперь главное, брат. Помнишь, мы в детстве лазили по подземному ходу?
   - Конечно...
   - Тайник Совы найдешь?
   - Найду...
   - В тот же день, когда приедешь в замок, ты должен туда прийти. Обязательно. При сабле и с перстнем. Понял? Сделаешь?
   - Сделаю, - озадаченно пробормотал корнет. Такого поворота событий он ожидал менее всего.
   - Клянись, - вновь потребовал Николай.
   - Клянусь.
   - Вот и хорошо. Дальше - сам всё поймешь... А теперь - иди. Я не хочу умереть на твоих глазах.
   - Но...
   - Иди! - повысил голос Николай.
   Аркадий поднялся с табурета.
   - Я... я... - он не мог говорить, из горла вырвались только всхлипы, на глаза навернули слезы.
   - Не плач, братик, - улыбнулся Николай и Аркадию вдруг вспомнилось их детство, как хорошо и спокойно было ему всегда, когда рядом был старший - Николенька. - Мы с тобой еще увидимся... В лучшем мире... До свидания, брат! Не прощай.
   Раненый закрыл глаза, лицо его теперь выражало не муку, а безмятежный покой, как у человека выполнившего тяжелейшую работу и теперь предающегося заслуженному отдыху. Не в силах оторвать глаз от лица брата, Аркадий сделал несколько шагов назад и, только когда занавес отделил его от ложа умирающего, перевел дух.
   - Ваше Благородие, - легонько тронул его за рукав стоящий рядом Карл.
   - Что? - корнет вздрогнул, возвращаясь в реальность. Мир вокруг наполнился звуками: совсем рядом кто-то громко стонал. А ведь когда они разговаривали, Аркадий будто ничего кругом и не слышал - только шепот брата.
   - Его Благородие господин капитан велел Вам саблю отдать. И чтобы Вы её беспременно берегли.
   - Да, да, - рассеянно пробормотал Аркадий фон Лорингер, направляясь к выходу, - сейчас, Карл, сейчас.
   Свежий ночной воздух принес ему облегчение. Голова еще кружилась, но мысли стали четче.
   - Давай саблю, Карл. И вот что. Оставайся здесь. Если брат... Господу душу отдаст... - он не смог произнести слово умрет, боялся накликать смерть, хотя и понимал, что старший брат уже не жилец. - То тело его надлежит в замок наш отправить. Деньги понадобиться - иди ко мне, я заплачу, сколько нужно. Понял?
   - Так точно, Ваше Благородие. Всё как надо сделаю.
   - Ну, бывай.
   Сжимая в левой руке саблю брата. Аркадий медленно двинулся вверх по заросшему осинами склону оврага. Сзади донеслось удивленное:
   - Пугачев?! Емелька?! Жив, чертяка!? А баили робяты, убило тебя.
   - Да не, токмо бочину слегка картечью зацепило. Ничего, Савка, жить будем, наши пули еще не отлиты.
   - И то верно, Емелька, кому суждено быть повешенным - тот не утонет.
  
   ДОРОГА.
  
   До костра оставалось каких-то сто метров, Балис различал смутные тени сидящих вокруг огня людей и контуры стоящей рядом повозки.
   - Уже хорошо, что их немного - больше шансов договориться. Как-то не особо у меня лежит душа к большим компаниям, ночующим в степи, - попытался приободрить мальчишку морской пехотинец.
   Сережка только кивнул.
   - Ладно, пойду я. Автомат оставляю здесь - нечего зря людей пугать. А вот пистолет дай-ка мне с собой. На всякий случай.
   Мальчишка так же молча протянул офицеру оружие, капитан сунул пистолет сзади за брючный ремень, так, что гимнастерка совершенно скрывала его из виду.
   - Ну, давай, жди хороших вестей.
   - Удачи Вам, Балис Валдисович, - неожиданно севшим голосом откликнулся мальчик.
   - Выше нос, все хорошо будет, - подбодрил спутника Гаяускас.
   - Обязательно: это же мы, - не остался в долгу Сережка.
   К костру Балис подходил не таясь, но стараясь не производить особого шума. Напряженно вглядывался, стараясь узнать как можно больше, прежде чем его заметят. Внимательно разглядел повозку - небольшой фургон, в который был запряжен какой-то малорослый коняга. У костра сидели четверо - двое взрослых и двое детей. Один из старших закутался в плащ, так что ничего определенного сказать о нем было невозможно. Другой был мужчиной средних лет, судя по одежде - выбравшийся на природу горожанин среднего достатка: ветровка, джинсы, свитер. Хорошо так же удалось разглядеть подростка - мальчишку немного постарше Сережки, лет тринадцати-четырнадцати. Этот выглядел довольно необычно: рубаха с длинными рукавами, но без воротника, с широким вырезом вокруг шеи, плюс с каким-то совершенно непонятным утолщением на пояснице. Ни дать, ни взять - эдакий мальчик-паж со старинной гравюры. Девчонку же, сновавшую между костром и повозкой, он толком не успел рассмотреть, только отметил длинную и широкую юбку до самой земли. Оружия у сидящих у костра заметно не было. Он хотел понаблюдать за этой компанией еще минуту-другую, но тут человек в плаще громко крикнул:
   - Кто здесь?
   Балис здорово удивился тому, как это удалось на таком расстоянии определить его присутствие, но таиться, в любом случае, смысла не имело.
   - Заблудился я, дорогу потерял, - начал он наспех придуманный рассказ, входя в круг света. - Разрешите к костру вашему присесть.
   - Давай, подходи, - добродушно согласился мужик в ветровке. - За костер денег не берем.
   Никто не потянулся за оружием, никто не пытался его обыскать - это было хорошо. Значит, места тут спокойные и мирные. Балис немного успокоился, хотя понимал, что расслабляться пока что рано. Необходимо было выяснить, что это за люди собрались у костра, а заодно и разобраться, куда же все-таки их с Сережкой занесло.
   - Добрый вечер, хозяева, извините за беспокойство, - он присел прямо на землю напротив длинного в плаще. Из всех встречных он выглядел наиболее подозрительным и, скорее всего, таковым не являлся - слишком нарочитым был его наряд: черный плащ, украшенный сложными узорами серебряного шитья. Да еще капюшон поднят, лицо совершенно невозможно разглядеть. Прямо какая-то бездарная пародия на Императора из "Звездных войн" Джорджа Лукаса. А мальчишка и вправду в каком-то средневековом наряде - кроме камзольчика на нем оказались обтягивающие рейтузы и матерчатые сапожки с длинными и острыми мысками. Все это напоминало какой-то карнавал.
   - И тебе добрый вечер, странник. Куда путь держишь? - продолжал расспрос мужчина в ветровке.
   Этому было около сорока, даже при мерцающем свете костра заметны седые волосы в коротко стриженых волосах. Круглое лицо с крупным подбородком курносым носом показалось Балису чем-то знакомым, однако, откуда именно - вспомнить пока не удавалось. Зато не очень сложно оказалось заметить, что мужчина очень внимательно наблюдает за Балисом. Это не то чтобы сильно беспокоило ( странно было бы отнестись с полным доверием к совершенно незнакомому человеку, прибредающему на огонек костра среди ночи ), однако оптимизма не прибавляло.
   - Даже не знаю, что и сказать, - Гаяускас слегка развел руками, демонстрируя удивление. Особо играть и не приходилось - он говорил правду. Единственное, подавал ее так, как было удобно ему. - Заблудился я.
   - Давай, отдохни. Хочешь - поужинай с нами.
   Собеседник говорил вроде вполне дружелюбным тоном, но его глаза не переставали прощупывать Балиса. Морпех старался казаться спокойным, однако при упоминании о еде даже сглотнул, а в животе предательски заурчало: в последний раз он ел утром, и, честно сказать, не так уж и много. В любом случае, отказываться от угощения не следовало.
   - Спасибо. А вас без припасов не оставлю?
   - Милостью Элистри голодная смерть нам не грозит. Анна, извини, что приходится тебя беспокоить, но принеси гостю еды, - это вступил в разговор человек в черном плаще. У него было какое-то чудное произношение: звонкий голос, мягкий выговор согласных, а гласные он очень непривычно растягивал.
   - Не стоит извиняться, - девочка, не успев толком присесть у костра, снова направилась к фургону. Она была младше мальчишки: тому на вид лет тринадцать, а ей - не больше двенадцати, а скорее - еще меньше. В общем - Сережкина ровесница. На брата и сестру дети не походили: черты лица отличались довольно сильно, о цвете глаз и волос Балис, правда, решил не делать выводов - при слишком скудном освещении, которое производил костер, слишком легко сделать ошибку. А вот, судя по одежде, девочка была современницей своего юного спутника - о средневековых нарядах Гаяускас имел крайне смутное представление, но её платье явно больше тяготело к веку так пятнадцатому-шестнадцатому, нежели чем к двадцатому. К тому же обута она была в такие же матерчатые сапожки, как и мальчишка.
   - Вот повезло, я уж думал, что придется так в степи и ночевать, - он развернулся снова к костру, к собеседнику в плаще. Еще одна интересная деталь - незнакомец, похоже, был очень высок, ростом никак не меньше самого Балиса. Конечно, безошибочно определить рост сидячего человека невозможно, но если у него стандартные пропорции, то получалось больше двух метров.
   - Э, да похоже, Вы на Дорогу неожиданно попали, - продолжал человек в черном.
   Это уже какая-то информация. Что ж, с выполнением первой задачи, Балис мог себя поздравить: контакт с сидящими у костра налажен. Однако, звать Сережку он пока не решался: что за люди им встретились было пока что непонятно. В случае чего опасности для себя Гаяускас пока не наблюдал, а вот подранить мальчишку - особого искусства не надо. Правда, оружия он до сих пор так и не видел. Хотя, спрятать пистолет тому, что в ветровке - не проблема. А уж под плащом вполне могли оказаться "Беретта"(1) или "Узи"(2) или даже родной АКаЭмЭс(3).
   - Что верно, то верно: такого я не ожидал, - кивнул головой Балис, продолжая разговор. По-прежнему ничего выдумывать не было нужды: он говорил правду, только - не всю правду.
   - Печальная история, - вздохнул обладатель мягкого голоса. - Скорее всего, это связано со смертью ребенка-койво.
   - Какого ребенка? - Гаяускас почувствовал, что его голос предательски дрогнул. Это плохо, но простительно: слишком сильным был удар, и пришелся он в незащищенное место. К опасности для собственной жизни Балис уже давно относился почти с полным пренебрежением, а вот о смерти Сережки спокойно думать не мог. У него, Балиса, все уже в прошлом, а парнишка-то жизни совсем не видел. Точнее, видел то, что лучше бы было не видеть...
   - Койво. Ребенок с особыми способностями. Это не магия, этому нельзя научиться, с этим рождаются. Как правило, койво - мальчики, хотя бывает, что способности пробиваются и у девочек, - человек в плаще кивнул, проследив взглядом его кивок, капитан увидел Анну ( кстати, почему Анну, а не Аню, не в российских традициях называть одиннадцатилетнюю девочку полным именем ), которая, расстелив рядом с ним скатерть, раскладывала припасы - хлеб, фрукты и копченое мясо. Чувство голода усилилось, однако, Балис был обучен обходиться без пищи и более продолжительное время. В любом случае, следовало не только хорошенько подкрепиться самому, но и прихватить еды для Сережки, если не получится пригласить его к костру. Но сейчас это было не главным.
   - И Вы говорите, про смерть... такого ребенка?
   Говорить спокойно у Балиса все же не получалось - голос подрагивал.
   - Ну, я немного неточно выразился... - Собеседник, похоже, был совсем не удивлен волнением капитана. - Это не совсем смерть, точнее даже совсем не смерть, говорю вам как врач... и как маг, пусть и начинающий.
   Маг? Час от часу нелегче. Только мага ему еще и не хватало, чтобы окончательно с ума сойти.
   "- В какой палате у нас прокурор?
   - В пятой, вместе с Наполеоном".
   Нет, определенно здесь кто-то спятил. Теперь объяснимы и этот черный плащ с серебряными узорами ( несомненно, очень магическими ) и средневековая одежда на мальчике и девочке... Если верить в существование магов, то объяснимо вообще все на свете. Вот только за свои неполные двадцать девять лет жизни он никогда раньше магов не встречал. Хотя, все когда-нибудь случается в первый раз... Ладно, если этот тип хочет считать себя магом - его проблемы. Спорить бессмысленно, есть задача и поважнее. Разговор следовало развернуть в другое русло.
   - Простите, но это слишком непонятно, - попутно Балис взялся за виноградную гроздь. Виноград у путешественников оказался просто чудесным - сочный, сладкий, хотя и мелкий... - Смерть - не смерть...
   - Но ведь и то, с чем Вы столкнулись - непросто. К тому же я не представляю, насколько хорошо Вы знаете строение мира.
   Так и тянет его лекцию по устройству мироздания прочесть.
   - Знаете, строение мира - это очень интересно, но сейчас меня сильнее беспокоят более приземленные проблемы. Может, о мироздании мы поговорим как-нибудь в другой раз. А сейчас вы мне просто скажите: где здесь ближайшее жилье?
   - Это Дорога, понимаете, - в голосе мага появилась какая-то утомленная усталость - таким тоном объясняют маленьким детям невозможность достать с неба звездочку, - ближайшее жилье - это может быть только город на Грани. А как далеко до такого города - невозможно предсказать. Может, день пути, может - неделя. Дорога меняется, она меняется каждую минуту.
   - В-весело, - вот теперь Балиса проняло, он даже виноград отложил, - и как же до такого города добираться?
   Дрянь дело-то получается. День пути у них с Сережкой еще есть шанс преодолеть, а неделя... Неделя - это уже без шансов. Если только у случайных спутников позаимствовать еды и воды. Хотя, вода, пожалуй, в степи найдется. Хотя, как скоро она найдется - вопрос еще тот...
   - Если хотите, я могу Вас подвезти, - человек в плаще кивнул на фургон.
   Конечно, это был бы самый лучший вариант. Вот только есть одна загвоздка.
   - А чем я буду расплачиваться?
   - Тем, что имеет самую большую цену на Дороге - рассказами о своем мире.
   - И что я должен буду рассказать?
   - Ну, кто в нем живет, и что умеет делать. Миры во многом похожи друг на друга, но в каждом из них есть свои особенности.
   Это было настолько нелепо, что очень походило на правду. Рассказать о мире... Почему бы и нет, не военная тайна, да и будь этот человек хоть трижды магом - в одиночку ему Землю не завоевать.
   - Так, это мне подходит, только нас двое. Двоих возьмете?
   Капюшон повернулся к человеку в ветровке:
   - Ну что, Мирон Павлинович, берем еще двух спутников?
   - Я считаю - берем: надо же, помочь людям, - ответил тот.
   Балис удивленно посмотрел на него.
   - Не может быть...
   В душе нарастала волна радости от узнавания в этом немолодом человеке друга детства.
   - Мирон Павлинович...
   Друга, потерянного при загадочных обстоятельствах. Друга, которого, он искал все эти годы и уже не верил, что удастся когда-нибудь найти. И как только раньше он не догадался, кто именно сидит перед ним.
   - Павлиныч?!!!
   Гаяускас видел, как меняется лицо Мирона, тот тоже узнавал его, узнавал не сразу, медленно, так же не веря в то, что это случилось на самом деле - слишком уж долгой была разлука. И вот теперь...
   - Бинокль?.. Балис?!!!
   И, уже не замечая ничего вокруг, они бросились навстречу друг другу, сомкнулись крепкие мужские объятья.
   - Не может быть...
   - Столько лет...
   Слов не хватало, но они и не были нужны: все было понятно и без слов.
   - А у меня твой сердолик сохранился...
   - А у меня твой янтарь...
   Рука синхронно метнулись ко внутренним карманам, для того чтобы показать друг другу залоги пронесенной сквозь годы ребячьей дружбы. Ребячьей... Ох ты, а ведь он и забыл совсем...
   - Погоди...
   Обернувшись туда, где в степи прятался его юный спутник, Балис громко и весело закричал:
   - Сережка! Иди сюда! Это - друзья!
  
   (1) Имеется в виду итальянский пистолет-пулемет "Беретта" М12.
   (2) Короткоствольный автомат израильского производства
   (3) АКМС - автомат Калашникова модернизированный складной - оружие спецподразделений Советской Армии в 80-е годы ХХ века.
  

ГЛАВА 11. ОЧЕВИДНОЕ НЕВЕРОЯТНОЕ

  
   - Сколько же мы не виделись...
   - Я уж чуть и надежду не потерял...
   - Чертяка! Ты как камень сохранил?
   - Сам такой! А ты?
   - Ну, как ты?
   - А ты?
   - Стоп, - первым в себя пришел Мирон. - Давай-ка по порядку, а то так ничего понять невозможно. Это твой спутник?
   Он кивнул на подошедшего из темноты Сережку. Тот потеряно стоял на границе света и тьмы, переводя взгляд на собравшихся у костра и не зная, что делать дальше. Автомат мальчишка притащил с собой, повесив за спину стволом вниз, так, что брезентовый ремень наискосок перечеркивал фигуру от правого плеча вниз.
   - Ага. Вот, знакомьтесь, это - Сережка.
   - Замечательно. Я - Мирон Павлинович, старый друг Балиса, правда, не видел этого типа целых двадцать три года.
   - Меня зовут Наромарт...
   - Анна-Селена фон Стерлинг. Можно - просто Анна, - улыбнулась девчонка одних лет с Сережкой.
   - Женя, - недовольно буркнул мальчишка, видимо, происходящее у костра ему чем-то не нравилось.
   - Еще должен быть Саша, мой проводник, - добавил Мирон, - он посуду мыть пошел.
   - Уже вернулся, - Саша подсел к костру, поставив рядом чистые плошки. - Нас становится все больше?
   - Сам говорил: случайных встреч на Дороге не бывает, - довольно улыбнулся Мирон.
   - Так, Серёжка, давай-ка мне автомат и начинай ужинать, - Балис пришел на помощь вконец растерявшемуся мальчику. Взяв оружие, Гаяускас сразу отсоединил рожок, привычно произвел "контрольный выстрел" в воздух - для гарантии, что в стволе случайно не осталось патрона, и положил "калаш" справа от себя. Повернулся к старому другу: - В котелке, как я понимаю, чай?
   - Еще какой, - усмехнулся Нижниченко. - Давай, налью.
   - Слушай, а почему ты сказал, что не видел меня двадцать три года? - принимая из рук Мирона кружку с горячей жидкостью, поинтересовался Гаяускас. - Все-таки девяносто два минус семьдесят шесть будет только шестнадцать.
   - Какие девяносто два? Сейчас какой год?
   - Девяносто второй, август месяц, а что?
   - Та-ак, - Мирон почесал в затылке, - что ж, понятно, чего это ты так молодо выглядишь.
   - Да я вроде нормально выгляжу, это ты что-то рано седеть начал...
   - Видишь ли, Балис, думай что хочешь, но я уверен, что сейчас - осень тысяча девятьсот девяносто девятого года. И мне, соответственно, тридцать шесть с половиной лет...
   - Вот это да...
   - Ничего необычного, - вмешался в разговор Наромарт, - Дорога - очень своеобразное место, и время здесь ведет себя не так, как в большинстве обитаемых миров.
   - Вообще-то да, - согласился Мирон, - вот Саша вообще здесь со времен Гражданской войны обосновался, а для него прошел только год.
   - Так, - Балис сделал крупный глоток. - Похоже, единственный способ не сойти с ума - это ничему не удивляться. А может, меня все-таки убили?
   - Для мертвеца у вас отличный аппетит, - пошутил человек в черном. - Да и спать, наверное, хочется?
   - Ага, - честно признался морпех. - Устал здорово, мы с Сережкой сегодня километров пятнадцать, наверное, по такой жарище отмахали. Только вот сначала все же хотел бы узнать, почему в Севастополе я потом не мог найти Мирона Павлиновича Нижниченко?
   - А когда ты искал?
   - В восемьдесят девятом, когда в Севастополь перевели.
   - И сколько ты там служил? - Мирон был почти уверен в результате своего расспроса, но дело надо было довести до конца.
   - С февраля восемьдесят девятого до сентября девяносто первого - пока с Флота не попросили после "путча", - Гаяускас не преминул произнести последнее слово особенным ядовитым тоном, давая понять свое отношение к действу августа тысяча девятьсот девяносто первого года.
   Мирон устало кивнул: все сложилось так, как он ожидал.
   - Знаешь, Балис, в августе-сентябре девяносто первого я по долгу службы проверял личные дела офицеров Черноморского Флота - именно в связи с "путчем", - он точно скопировал интонацию морпеха, полностью соглашаясь с его оценкой тех событий. - Разумеется, работал не я один, но, поверь, списки я просматривал не один раз. Так вот, фамилии Гаяускас в списках не было. Вообще. И среди офицеров бригады морской пехоты в частности.
   Балис недоуменно уставился на собеседника.
   - Этого не может быть... Или уже кто-то успел меня вычеркнуть?
   - А мне кажется, дело в другом, - вмешался в разговор Наромарт. - Давайте попробуем уточнить прошлое вашего мира. Хотя бы за последние лет сто. Вы, Мирон, называете даты, а Вы, Балис, говорите, что они значат.
   - Зачем?
   - Потом объясню... Давайте.
   - Хорошо, - Мирон несколько недоуменно пожал плечами. - Седьмое ноября семнадцатого года.
   - Великая Октябрьская социалистическая революция.
   Сашка, было, хотел сообщить свою оценку названному событию, но не стал.
   - Девятое мая сорок пятого года.
   - День Победы.
   - Двенадцатое апреля шестьдесят первого.
   - Полет Гагарина в космос.
   - Очень хорошо, продолжайте. Поближе ко времени вашего перехода.
   - Девятнадцатое августа девяносто первого.
   - Неудачная попытка ГКЧП(1) отстранить Горбачева от власти.
   - Почему это - неудачная, - вдруг вступил в разговор Женька, - Горбачева же отстранили.
   Все взрослые повернулись к нему.
   - Как - отстранили? - сдерживая дыхание, произнес Мирон.
   - Ну, - замялся подросток, - я историю вообще-то не очень хорошо знаю...
   Этой паузы Нижниченко хватило, чтобы прийти в себя.
   - Так, а ты из какого года... ушел.
   - Из две тысячи первого.
   "Ого", - подумалось Мирону, - "надо будет при случае порасспросить парня про светлое будущее".
   - Хорошо, Горбачева отстранили, а что было дальше? Ну, не по истории, так хоть к двухтысячному году.
   - Что было, что было... Был СССР, стал ФСНР - Федеративный Союз Независимых Республик. Россия, Украина, Белоруссия, Абхазия, Уральская республика, Приднестровская республика.
   Теперь и Сережку проняло. Он оторвался от еды, уставившись на говорящего широко раскрытыми глазами.
   - А Уральская республика это что, Сибирь?
   - Нет, в Советском Союзе это была, кажется, часть Казахстана.
   - Скорее всего, район реки Урал, логично. Балис, как я понимаю, у тебя ГКЧП проиграл?
   - Двадцать первого августа.
   - Так, пока совпадает. Что дальше?
   - Дальше... Беловежские соглашения и в декабре СССР был распущен.
   - Беловежские соглашения?
   - Ну да, Ельцин, Кравчук и Шушкевич. Лидеры России, Украины и Белоруссии. Кажется, Председатели Верховных Советов своих республик, точнее, извини, должностей не назову.
   - И не надо, - устало вздохнул Мирон. - Все равно, не было в моем мире такой встречи.
   - Дрожащая Грань, - с явным удовлетворением в голосе произнес Наромарт. - Большинство Граней Великого Кристалла достаточно стабильны, но есть миры, которые постоянно, если так можно выразиться, разделяются. После разделения некоторое время события протекают по схожему сценарию, но постепенно миры расходятся все дальше.
   - И Вы хотите сказать, что наши с Балисом миры разошлись в августе девяносто первого?
   - Нет, тогда бы в каждом мире было по Балису и по Мирон Павлиновичу...
   - Можно просто - по Мирону...
   - Хорошо, по Мирону... Так что, миры ваши разошлись довольно давно, но до этого самого августа были очень похожими. Потом - стали похожими гораздо меньше.
   - Да уж... - протянул Нижниченко. - Давай, Балис, доканчивай свою историю, потом я свою дорасскажу.
   - А может, наоборот?
   - Можно и наоборот, - легко согласился Мирон. - Значит, после августа СССР стал постепенно трансформироваться в некое Содружество с Президентом Горбачевым, которое благополучно протянуло еще годок.
   - Это с Меченым-то во главе еще год протянуло? - удивленно переспросил Балис. (2)
   - Ну, Горбачев был фигурой номинальной, - пояснил Нижниченко. - Я тогда был майором, всего толком не знаю, но, похоже, в августе девяносто первого на него отрыли такой компромат, что ему приходилось делать то, что скажут. Реальная власть была у Лебедя, он получил пост министра обороны.
   - А Лебедю-то Горбачев зачем сдался?
   - Что значит - зачем? Очень, знаешь ли, был полезной фигурой: на всякие переговоры ездить. Я бы сказал - знаковой фигурой. В умелых руках эта фигура большую пользу приносила...
   - Эх, нам бы эти умелые руки...
   - У нас вот нашлись. Правда, дальше пошло хуже. Со Средней Азией, с Закавказьем, с Прибалтикой развелись по уму, там даже союзников прибавилось. А вот с Молдавией все пошло в разнос. Там ведь все в Бухаресте решалось, у кого-то из румынских лидеров крыша капитально съехала. Короче, двадцать первого июня девяносто второго года румыны с венграми устроили блицкриг, захватили Тирасполь и пошли на Одессу. Мы отбивались плотно, но Одессу они взяли. Да еще погибли Горбачёв и Лебедь: они вылетели для переговоров. Тут в заваруху, понятно, влезли Англия и Штаты.
   - Этим-то чего надо было?
   - Чего, чего... Кому хочется иметь в центре Европы неконтролируемых политиков? К тому же эти кадры захватили несколько ядерных бомб и начали грозить их применением всем, кто был поблизости.
   - Зашибись... И что же сделали союзники?
   - Поделились, что называется. Штаты высадили десант в Будапешт, англичане - в Бухарест, посадили тамошних президентов в позы лотоса. А несколько генералов из ГРУ и ФСБ вовремя подсуетились, помогли навести порядок. В Москве политики встали на дыбы, мол, как же так, без санкции. И тут кое-кто очень тонко разыграл украинскую карту. Украина вышла из Содружества, при этом объединившись с Приднестровьем, получив солидные кредиты от Штатов и Англии - в благодарность. Пока все были довольны, генерал Романенко, которого избрали Президентом, сумел тихо и незаметно ворье прижать, деньги пошли по назначению, экономика стала оживать. Переименовались в Юго-Западную Федерацию, живем тихо и мирно... Мы никого не трогаем, нас никто не трогает. Ну а у тебя, похоже, все было хуже?
   - Да уж, - вздохнул Балис. - Знаешь, я сейчас всего рассказывать не буду. Если коротко, то после августа девяносто первого меня с Флота погнали, как ненадежного. Пришлось искать себе место в мирной жизни.
   - И где ты его нашел?
   - За Уралом...
  
   (1) ГКЧП - Государственный Комитет по Чрезвычайному Положению 19.08.1991 предпринял попытку изменения внутренней политики СССР.
   (2) Меченый - народное прозвище М.С.Горбачева.
  
   СИБИРЬ. СЕНТЯБРЬ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
  
   От приемной кабинет отделяло две двери. Первая - внешняя, полированная с табличкой "Заместитель начальника краевого Управления Министерства Внутренних Дел полковник Щеряга Д.В." - для представительности. Вторая - внутренняя, обитая темно-коричневым дерматином поверх толстого слоя поролоновой прокладки - для того, чтобы ни звука не вырвалось наружу, когда полковник Д.В.Щеряга устраивал кому-то из подчиненных разнос.
   - Разрешите войти? - поролоновая дверь отворилась мягко и бесшумно.
   Полковник Щеряга поднял голову от рассматриваемого листа бумаги и, сильно сощурившись ( читать в очках он начал совсем недавно и еще не привык их вовремя снимать и одевать ), поглядел на вошедшего.
   - Давай, капитан, проходи, садись, - Щеряга немного привстал, указывая рукой на стул. - Сейчас мы с тобой все обсудим. Давай-ка сначала чаю выпьем.
   - Спасибо, не надо...
   - Давай, давай. Это не та дрянь, которую сейчас по телевизору пьют за дружбу и любовь в дружеских беседах.
   Щеряга нажал кнопку селектора.
   - Леночка принеси нам два чая. И минут двадцать не соединяй меня ни с кем, ладно?
   Кабинет Щеряги, как и полагалось при его должности, был огромен. Рабочее место полковника располагалось, естественно, у дальней от входа стены: большой письменный стол, изрядно захламленный бумагами и папками, несколько телефонных аппаратов, селектор, массивный письменный прибор, удобное кресло, обязательный портрет Президента Союза Советских Социалистических Республик Михаила Сергеевича Горбачева над головой и даже новомодный персональный компьютер, впрочем, почти всегда выключенный. Торцом к столу хозяина кабинета стоял длинный стол для совещаний, именно к нему, у самого стыка со столом полковника и присел капитан Советской Армии в отставке Балис Валдисович Гаяускас. Из широких окон, которые составляли большую часть одной из стен кабинета - как раз той, напротив которой сидел Балис, лился яркий солнечный свет: стояли последние дни бабьего лета.
   Пока вольнонаемная секретарша полковника расставляла чашки и блюдца, Балис пытался угадать, что же за разговор ему предстоит. Казалось бы, визит к Щеряге должен был быть чистой формальностью: когда после августовского путча ему спешно оформляли увольнение из рядов Вооруженных Сил, Огоньков сразу предложил работу в милиции далеко в Сибири. Балис так и не узнал кто именно в руководстве и на каком уровне попытался создать эту программу помощи тем, кто отстаивая Союз на его окраинах, после крушения державы ( хотя формально СССР продолжал существовать, и Горбачев на встрече со специально подобранными гражданами гневно кричал в объектив телекамеры: "Кто вам сказал, что Союз развалился?", но все понимали - империя доживает свои последние дни ) оказался вынужденным покинуть родные места, без надежды вернуться туда в обозримом будущем. Речь в первую очередь шла о бойцах Вильнюсского и Рижского отрядов милиции особого назначения, а так же о работниках местных органов власти и прокуратуры в смутное время выбравших сторону СССР. Как оказалось после трех драматических августовских дней - сторону проигравшего. Программа была сырая, непродуманная, да еще и совершенно ненужная верхушке новой власти, нутром чувствовавшей, что те, кому они помогают, никогда не станут для них своими. Но все-таки она существовала и как-то работала. В эту-то программу Огоньков как-то умудрился включить и Балиса, поэтому и оказался отставной капитан морской пехоты в кабинете заместителя начальника краевого Управления МВД.
   Дождавшись, пока секретарша покинет кабинет и закроет ту самую звукоизолирующую дверь, Щеряга строго посмотрел на Балиса и произнес:
   - В общем, так: документы твои я просмотрел, заявление - вот оно, - полковник кивнул на лежащий поверх стопки каких-то документов листок бумаги, - подпишу хоть сейчас, если только ты его у меня не заберешь, что я тебе сделать очень советую.
   Балис даже опешил.
   - И почему это Вы мне советуете его забрать?
   - В другое время я бы только порадовался, что у меня будет такой человек работать. Но это в другое время. А сейчас - ничего хорошего от тебя не жду.
   - Понятно, - холодно усмехнулся бывший морской пехотинец, - неприятностей не хотите.
   - Дурак, - как-то очень спокойно и устало ответил милиционер. - На неприятности эти клал я с пробором. Думаешь, ты у меня первый будешь неудобный подчиненный? Хрен тебе. Да у меня весь УБОП достать хотят... И больших людей подключают... В крайцентре, в Москве... Что тебя в Литву выдать, что ребят на зону засунуть - один хрен. Эти меня не остановят. Дело в тебе самом.
   - А что во мне не так?
   Щеряга отхлебнул чаю.
   - Объясняю. Не так в тебе воспитание. Ты - армейский офицер. Тебя всю жизнь учили Родину защищать. А мы здесь - менты. Мы не Родину, мы людей защищаем. Разницу видишь?
   - Нет, - честно ответил сбитый с толку Гаяускас.
   Полковник еще раз отхлебнул чаю.
   - Объясняю. Ты привык к четким границам: враги, нейтралы, союзники. И это - правильно. Два-три года назад и у нас так же было: воров ловим, честных людей защищаем... Только еще в крайкоме(1) уточнить иногда, кто вор, а кто честный человек. А сейчас - дело другое. Грядут подлые времена...
   - Пришли уже, - хмуро поправил Балис, глядя на нависший над столом портрет человека с фиолетовой кляксой во лбу. Именно на этом человек сосредотачивалась вся ненависть Балиса и... растекалась в пустоту. Не в том дело, что Президент был недосягаем - всегда есть шанс удачно провести покушение, как бы тщательно не охраняли его самые высококлассные специалисты. Но смерть Горбачева не могла вернуть к жизни Риту, Кристинку и Ирмантасика, не вернула бы самого Балиса в Армию и даже не вернула бы в Союз Литву: механизм разрушения набрал полный ход и его никто уже не контролировал, а уж меньше всего - тот, кто запустил этот механизм. А раз так - то зачем? Разве можно заглушить свое горе горестями других людей?
   - Еще только идут, - гнул свое Щеряга. - Сейчас, парень, еще только семечки. Потом пойдут цветочки. А уж ягодки - те еще совсем далеко впереди. И вот когда эти ягодки настанут - ты здесь будешь совсем лишний.
   - Почему? - глядя собеседнику прямо в глаза, настойчиво спросил Балис.
   - Потому что сыпется не только Союз, сыпется еще и Россия. Потому что единые границы - это еще не единая власть на всей территории. Слышал, что говорит Ельцин и его команда? Нет?
   - Смотря что, - Гаяускас не был уверен, что понимает, что именно полковник имеет ввиду.
   - "Берите столько суверенитета, сколько сможете", - процитировал Щеряга. - Возьмут, будь уверен. И не только в автономиях, нет, во всех регионах возьмут. Потому что Москве мы здесь уже сегодня не нужны. И завтра будем не нужны... И не знаю, когда понадобимся... А нам здесь жить. И если Москва на нас забила, то мы подыхать не намерены, мы будем выживать. Как можем. Понял?
   - Понял, - голос Балиса прозвучал неуверенно.
   - Ни черта ты не понял, объясняю. Единой страны уже почти нет, и скоро - совсем не будет. Не знаю, сколько еще ждать - недели, месяцы, может и несколько дней. Неважно... В любом случае - не более года. Дальше - распад на отдельные регионы. Я бы сказал - на удельные княжества, как это было в древней Руси. Или, как это пишут в школьных учебниках по истории - феодальная раздробленность.
   - У меня была пятерка по истории, - отметил мимоходом отставной капитан. Без всяких эмоций, просто для сведения. Щеряга одобрительно кивнул.
   - Ну, тогда ты должен понимать, что в своем уделе - сеньор и царь, и бог. И либо ты служишь сеньору, либо тебя убирают. Так вот, я буду сеньору служить, мне это просто. А ты - не сможешь: тебя учили служить стране, а не господину.
   - А Вас, значит, учили службе господину? - в этот вопрос Балис вложил изрядную долю сарказма. Не намерено, так оно получилось само. А про себя подумал, что ему и впрямь служить господину будет тяжело. И, ежели полковник Денис Владимирович Щеряга и впрямь ищет барскую руку, чтобы было что преданно лизать, то действительно нет никакой причины составлять ему компанию.
   - Людям меня учили служить, людям, капитан. А люди и страна - это далеко не одно и то же. Ты вот и через пятнадцать лет можешь в Армию вернуться, молодых гонять, и только рад будешь, что это стране нужно. Верно?
   Гаяускас молча кивнул. Куда клонит милиционер, он пока не понимал, но в его словах была правда. Если такое случится, то пятнадцать лет жизни - не слишком дорогая цена.
   - Вот то-то. А людям эти пятнадцать лет надо прожить. Чтобы их не обворовали, не убили, не покалечили. И это - моя задача. Не могу им сказать - стране не до вас, крутитесь как хотите. Это мой город, мой край, я должен обеспечит здесь порядок, понимаешь? И мне плевать, кто мне поможет это сделать: коммунисты, демократы, воры в законе. И до тех пор, пока этот кто-то будет гарантом порядка в крае - я ему буду служить верой и правдой. И я, и мои ребята. И никто нас не запутает и не купит. Понятно? А ты так не сможешь.
   Балис взял чашку с остывшим чаем, начал пить его не спеша, маленькими глоточками. Сказанное Щерягой требовало осмысления. В чем-то полковник был явно прав.
   - Значит, вместо службы Родине - служба сеньору?
   - А где она, эта Родина? - вопросом на вопрос ответил Щеряга. - Это вот крайком наш что ли Родина? Ельцин запретил КПСС - так хоть бы один коммунист вышел крайком защищать. Все попрятались.
   - А Вы что, коммунистом не были?
   - Был, - спокойно ответил Щеряга. - И, между прочим, меня на операциях убить могли не раз и не два. Пару раз пулями задевало, разок еще ножом. И, если надо будет человека спасать - я под пули и под нож снова пойду, можешь не сомневаться. А вот должностью своей рисковать за учение Маркса-Ленина, извини, не собираюсь. Недосуг мне "Капитал" читать, работы полно, и так семья почти забыла, как я выгляжу...
   Балис снова кивнул, поставил пустую чашку на стол.
   - Понятно. Правы Вы, товарищ полковник. Вряд ли мы с Вами сработаемся. Давайте мое заявление.
   - И куда же ты дальше собираешься? - поинтересовался Щеряга.
   - Не знаю, - честно ответил Балис. - Буду искать какую-нибудь работу.
   - Какую-нибудь... - с сарказмом повторил милиционер. - Работу тебе я нашел - лучше не придумаешь. Тут недалеко мой хороший товарищ на пенсию вышел, бывший начальник райотдела милиции. Сейчас он возглавляет службу безопасности небольшой нефтедобывающей компании. Редчайший случай: деньги чистые, криминал и близко не лежал. Но, сам понимаешь, и требования к штату соответствующие, люди чистые нужны. Пойдешь к нему замом?
   - А Вам-то какая корысть?
   - Ишь ты, сразу "какая корысть"... В личную мою не заинтересованность, стало быть, не веришь?
   - Скажем так, сомневаюсь...
   - Ну и зря. Ничего мне от тебя, капитан Гаяускас не надо, и ничем ты мне не будешь обязан. Но, если хочешь...
   Щеряга зачем-то встал, прошелся по кабинету, словно разминаясь. Балис внимательно следил за ним взглядом, ожидая продолжения.
   - Брат младший там у меня стал начальником горотдела. Так что, вот она - моя корысть. Хочу одним человеком порядочным в городе больше - значится одной сволочью меньше. Устраивает?
   - И только? На вассальную преданность не рассчитываете?
   - Не рассчитываю, - развел руками полковник. - Рассчитывал бы - себе бы оставил. Знаешь, как бы ты мне в отделе по борьбе с организованной преступностью пригодился бы... Люди с боевым опытом сейчас на вес золота. Беспредел ведь начинается. Раньше у братвы что было? Ножи там, ну пистолет или обрез. А сейчас на разборки с пулеметами приезжают. "Кипарисы" у них есть. Понимаешь, у милиции нет, а у них - уже есть. Э, да что там говорить... Очень ты мне нужен, но в твоем возрасте, капитан, люди меняются слишком редко. Рисковать, извини, не хочу.
   - Я не в обиде, - если сначала разговора логика Щеряги казалась Балису то ли самодурством, то ли банальным маразмом, то теперь бывший морпех почувствовал, что в рассуждениях милиционера есть чёткая система. И впрямь, ему сложно было представить себя на побегушках у какого-нибудь криминального авторитета, превращенного перестройкой и демократизацией в эдакого местного князька - хозяина города и окрестностей. - Только я действительно не могу понять, вчера вы ловили этих бандитов, а сегодня готовы им служить. А как же закон?
   - Нету, - Щеряга устало махнул рукой, - нету нынче закона. На бумаге он есть, а в жизни - нету. А тому, чего нет - служить нельзя, потому как невозможно. А можно только выбрать, кому теперь служить: Салтычихе - или Демидову. Раз пятерка по истории была - поймешь.
   - А они будут, эти Демидовы?
   - Будут, - убежденно заявил Щеряга. - Никуда не денутся, появятся. Это коммунисты недобитые Россию хоронят. Сначала просрали все что можно, а теперь заныли - мол без КПСС и вся страна погибнет. Да ничего подобного. Оглянись вокруг - разве мало умных, умелых, работящих людей без партбилета. И что, всем в гроб ложиться только потому, что компартия долго жить приказала? Или все жить попробуем?
   - А что, этим умным, умелым, работящим без криминала - никак?
   - А вот поработай, где я предлагаю, на месте все и посмотришь. Еще раз говорю - скважины они получили вполне законно, криминала там и близко не было. Вот и посмотрим, что дальше будет. А если все хорошо сложиться - годика через два-три встретимся, поговорим опять о жизни... Ну, согласен?
   - Согласен, - впервые за беседу улыбнулся Балис. - Убедили.
   - Ну вот, - улыбнулся и Щеряга, - будешь теперь "нравственным человеком" по московским меркам.
   - Это как?
   - Да, приезжала тут одна подруга жены, вместе в Новокузнецке в школе учились. Жена у меня с Новокузнецка, да... Ну так вот, подруга эта теперь в Москве работает, литературовед. Вот, значит, поговорили мы с ней, примерно как с тобой, и в итоге она мне и заявляет: "Вы, Денис Владимирович, нравственный человек". Это как, спрашиваю. А так, говорит, что Вы продаетесь один раз в жизни, как настоящий рыцарь.
   - Настоящие рыцари не продавались, - хмуро заметил Балис.
   - Каждый понимает так, как ему легче. Если не может человек понять, как можно жить и не продаваться, то начинает придумывать себе всякие хитрые объяснения. Понимает ведь, что жизнь обмануть пытается, но, тем не менее, выкручивается.
   - Почему - жизнь обмануть?
   - Да потому что за одним объяснением потребуется другое. Ну, произвела она нас с тобой в настоящие рыцари, а дальше-то что? Говорит: понимаю, откуда рыцари в Средние Века брались. Но откуда, говорит, вы сейчас-то появляетесь?
   - А Вы ей: "Объясняю"...
   Щеряга расхохотался как-то очень свободно и искренне, видимо, добившись нужного для себя исхода разговора, он просто получал удовольствие от общения.
   - Да не стал я ей ничего объяснять. Не поймет. Ну не верит она в то, что я чувствую себя ответственным за тех, кто живет в этих краях. За то, чтобы их не убивали, не грабили, не насиловали по ночам... И не поверит никогда, потому что не понимает, что так в жизни бывает. Тебе объяснял потому, что ты понять меня можешь, в тебя тоже с детства вбито, что есть такое понятие - долг, которое выше нас, выше нашей жизни. Пусть мы по-разному этот долг понимаем, но по сути он - один и тот же... Ладно, поболтали и будет. Значит так, как у тебя с деньгами?
   - Пока что не бедствую, - уклончиво ответил Балис.
   - Хорошо. Тогда летишь в Тюмень, оттуда - в Радужный. Позвони по этому телефону, - Щеряга протянул ему визитную карточку, - тебя в аэропорту встретят. Скажешь - я тебя направил. Я тоже сегодня позвоню, предупрежу. Давай, успеха тебе, парень.
   - Спасибо... Счастливо.
   - Счастливо. Надеюсь, еще увидимся.
  
   (1) - крайком - краевой комитет КПСС - реально высшая власть в крае.
  
   ЛОНДОН. 2 НОЯБРЯ 1888 ГОДА ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА.
  
   Из записок доктора Джона Г. Уотсона:
  
   "...Холмс, подобно Потрошителю, превратился в ночное существо. Он исчезал с Бейкер-стрит каждый вечер, возвращался на рассвете, а день проводил в молчаливом раздумье..." (1)
  
   Тащиться тем вечером в Ист-Энд Герману хотелось менее всего. Во-первых, поздняя осень - пожалуй, самое неподходящее время для экскурсий по Лондону: холод, пронизывающий ветер, туман. Ну а во-вторых, Ист-Энд, отнюдь не переполнен памятниками истории и архитектуры. Герману не раз приходилось проходить или проезжать среди казавшихся бесконечными кварталов однообразных мрачных домов из тёмно-серого кирпича. Нет, любоваться в этих местах было решительно нечем. Зато, куда ни повернись, сразу взгляд натыкался на какой-нибудь притон, даже если таковыми считать только пивные и ночлежки, исключая из списка многочисленные мюзик-холлы и дешевые меблированные комнаты, сдававшиеся за символическую плату тем, кто был не в состоянии платить больше. По иронии судьбы именно второе обстоятельство и превращало визит лейтенанта российского Флота Германа фон Лорингера в этот район в насущную необходимость: где-то в недрах Ист-Энда уже вторые сутки кутил лейтенант Сергей Белов. И если сейчас его не найти - скандал разразится преогромнейший. Сначала здесь, в Лондоне, а потом и в Санкт-Петербурге, в Адмиралтействе. А раз так, то товарища надо выручать. И пусть Сергей и Герман до визита в Англию были почти незнакомы, да и характерами не очень-то и сходились, однако же, флотское братство - превыше всего.
   Первые два часа поисков ничего не принесли. Герман обошел около дюжины пабов, в которых русского офицера не видели и ничего о нем не слышали. Между тем стемнело, поднялся туман, а народу на улицах сильно поубавилось. Последнее объяснялось не столько поздним часом ( жизнь в этих кварталах не затихала ни днём, ни ночью ) сколько тем, что в городе вот уже три месяца свирепствовал таинственный Джек-Потрошитель - маньяк-убийца, оставлявший за собой расчлененные трупы. Все попытки Скотланд-Ярда напасть на его след оказывались тщетными, преступник, словно насмехаясь над полицией, рассылал в газеты издевательские письма, иногда прикладывая к ним кусочки внутренностей очередной жертвы - в качестве подписи.
   Лейтенант не опасался нападения: объектом охоты Потрошителя были исключительно лондонские проститутки, однако от мысли, что, возможно, совсем рядом с ним в тумане бродит такой монстр в обличии человека, становилось не по себе. А если учесть, что туман становился настолько плотным, что уже в половине десятка шагов от себя с трудом можно было различить человеческий силуэт - поневоле станешь предельно внимательным и осторожным и будешь прислушиваться к каждому шороху.
   Нервное напряжение, холод, легкий голод - достаточно причин, чтобы сделать небольшой перерыв в поисках, решил Герман. По местным обычаям половина восьмого вечера - самое время для обеда. Он решил, что немного задержится в ближайшем пабе, который будет достаточно приличным, чтобы там можно было есть и пить без особого риска для здоровья. Увы, найти подходящий паб в Уайтчепеле оказалось непростым делом. Следующие четыре паба Германа разочаровали: в них не было ни Белова, ни подходящих условий для отдыха. Но, наконец, в пятом, носящем название "Пьяный пони" ( на вывеске художник довольно умело изобразил валлийского пони несущегося вскачь с таким бесшабашным видом, словно тот и впрямь слегка хлебнул для храбрости ), его ожидал частичный успех: русского моряка там тоже не видели, но заведение оказалось достойным того, чтобы передохнуть.
   Нет, разумеется, "Пьяный пони" оказался внутри отнюдь не ресторацией для джентльменов, каким-то чудом перенесенной в Ист-Энд из Челси, в пабе было весьма шумно, дым трубок смешивался с чадом очага и достигал под потолком такой густоты, что вполне можно было рискнуть повесить небольшой топорик. Гомон ремесленников, торговцев, разнорабочих, матросов и докеров сливался с пьяным хохотом девиц легкого поведения, разбавлявших мужскую компанию чуть ли не за каждым столиком. Однако, с другой стороны, пол и столы кабака выгодно отличались чистотой, запахи стряпни не вызывали неприятия, а у входа скучал вышибала весьма внушительных габаритов.
   Мгновенье поколебавшись, Герман медленно двинулся по залу в поисках места, куда бы лучше присесть. Его внимание привлек небольшой столик в дальнем углу, где в одиночестве обедал худощавый джентльмен средних лет. Лейтенант уже почти подошел к столику, когда вдруг почувствовал "голос крови". Это было так неожиданно, что он застыл на месте, словно выпав из реальности.
   - Котик, не хочешь ли угостить свою киску? - вернул моряка к жизни весьма грубый и прокуренный голос, тщетно пытавшийся придать своему звучанию нежность и ласку.
   Пока он стоял, словно столб, вокруг него успела обвиться одна из представительниц первой древнейшей, явно достигшая того возраста, о котором на Родине у Германа говорили: "В сорок лет бабе сноса нет". Косметике было отдано более чем должное, однако дешевые пудра, кремы и помада не могли уже скрыть следов прошедших лет и нездорового образа жизни.
   - Котику сначала нужно угоститься самому, детка, - ласково, но решительно разорвал объятия проститутки Герман. - А потом можно будет подумать и об иных развлечениях.
   - Ну... - разочаровано протянула неудачливая жрица любви и добавила в спину, безуспешно пытаясь придать голосу томность, - я буду ждать, пока ты позовешь меня, котик.
   Мужчина за столиком, казалось, не обратил никакого внимания на происшедшую рядом сцену, продолжая свою трапезу.
   - Извините, сэр, позвольте присесть рядом с Вами? - обратился к нему Лорингер.
   Только тут джентльмен оторвался от ростбифа, поднял голову, окинул моряка внимательным взглядом темных глаз и приветливо кивнул.
   - Прошу, сэр.
   - Благодарю.
   Офицер опустился на массивный табурет, снял шляпу-котелок и обратил свой взор в сторону стойки, ожидая обслуживания. В солидных лондонских ресторанах, в которых он привык бывать, рядом со столиком моментально появился бы официант, но здесь все было иначе: официантов заменяли девушки-подавальщицы в опрятных темных передниках, которые отнюдь не спешили оказать новому посетителю внимание.
   - Вы издалека, сэр?
   - Что?
   Герман вздрогнул от неожиданного вопроса.
   - Простите?
   - Я спросил, Вы издалека?
   - Да, из России... А как Вы догадались?
   - Вообще-то я только предположил, что Вам не знакомы нравы Ист-Энда. Если Вы будете сидеть так же молча, то, боюсь, дождетесь, что на Вас обратят внимание только к утру. То, что вы моряк, скорее всего - военный, я обратил внимание, но вот на Россию никаких указаний я не заметил. Разве только еще очевидно, что в Лондоне Вы недавно.
   - По правде сказать, сэр, я недоумеваю, как Вы во мне моряка заподозрили, - откровенно удивился Герман.
   - Элементарно - по походке, - объяснил незнакомец. - Необходимость передвигаться по качающейся палубе во время качек и штормов вырабатывает у моряков особенную походку.
   - Ну а почему военный моряк?
   - Здесь я был менее уверен. У Вас военная выправка, у гражданских моряков она редко встречается.
   - А недавно в Лондоне?
   - У Вас вся одежда лондонская, но абсолютно новая. Для жителя города это совершенно нехарактерно.
   - Верно, я по приезде сразу же полностью обновил свой гардероб.
   Герман хотел продолжить, однако в этот момент его внимание переключилось на проходящую мимо подавальщицу.
   - Будьте любезны, - рявкнул он командирским голосом. Девушка от неожиданности чуть не выронила поднос с грязной посудой, но в последний момент сумела удержать его в руках и повернулась на голос.
   - Что Вам угодно, сэр?
   - Бифштекс у вас есть?
   - Конечно, сэр, - в голосе подавальщицы проскользнула обида.
   - Вот бифштекс с картофелем и давайте. И кружку эля.
   - Бифштекс и эль, - девушка уже вполне овладела собой и, кивнув, двинулась дальше.
   Герман перевел взгляд на сотрапезника, тот, доев горячее, достал изогнутую трубку-калабаш и стал не спеша набивать её табаком.
   - Как это просто выглядит, когда всё объяснят, - продолжил разговор моряк, - прямо как в книжке. Недавно я читал что-то подобное.
   - У Эдгара По, я полагаю, - без видимого интереса откликнулся незнакомец. - Что-нибудь вроде "Убийства на улице Морг".
   - Нет, По я читал уже давно. Кстати, Вы абсолютно правы, рассказы про Дюпона. Там еще было про похищенное письмо... Но я имел в виду другую книгу, я купил её здесь, в Лондоне. И она вышла совсем недавно... Вспомнил. Роман Артура Конан Дойля и Джона Уотсона "Этюд в багровых тонах". Вы не читали, сэр?
   Собеседник несколько мгновений молчал, занятый раскуриванием трубки. Потом откинулся назад, выпустил клубы ароматного дыма и произнес:
   - Вот Вы о чем. Читал я эту книгу.
   - Ну и как Вам она?
   - Слабая книга, - англичанин снова пыхнул дымом и уточнил. - Я имею в виду не её художественные достоинства, в этом я не разбираюсь. Но дедуктивный метод показан там совершенно недостаточно и неправильно.
   - Недостаточно? - изумился Герман. - Да ведь ему вся книга посвящена.
   - Ничего подобного, большая часть книги - это разговоры вокруг метода, только затуманивающие его суть. Да еще и эта американская история...
   - Но без неё решительно невозможно понять, что же двигало Хоупом.
   - Чтобы понять это, достаточно было прочитать десяток строк телеграммы из Кливленда.
   - Право, мистер, - с нескрываемой досадой произнес Лорингер, - Вы, безусловно, наблюдательный человек, возможно, Ваша книга о расследовании какого-нибудь преступления была бы гораздо интереснее, а метод - эффективнее, но дедуктивный метод всё же придумали Конан Дойль и Уотсон, и не стоит их осуждать за то, что они показали своё изобретение так, как считают нужным.
   Худое лицо собеседника озарила улыбка.
   - Отнюдь. Ни Конан Дойль, ни Уотсон не изобрели дедуктивного метода - оба они никогда не занимались раскрытием преступлений.
   - А кто же его изобрел?
   - Как и написано в повести - Шерлок Холмс.
   - А почему Вы в этом так уверены?
   - Главная причина моей уверенности в том, что Шерлок Холмс - это я. Одиннадцать лет назад я действительно расследовал убийства Эноха Дреббера и Джозефа Стэнджерсона.
   Герман несколько мгновений довольно оторопело смотрел на собеседника, ожидая признания в розыгрыше, но тот, как ни в чем не бывало продолжать курить свой калабаш, и моряк понял, что с ним не шутят. Вспомнилось описание Холмса в книге. Ну да, высокий ( насколько можно судить о росте сидящего человека ), худощавый, с орлиным носом... Уже не молод, но действие повести и впрямь происходило в семьдесят седьмом году... Эх, было время... И небо было голубее, и голуби небеснее...
   - Лейтенант российского флота Герман фон Лорингер, - представился он и неуверенно добавил: - Честное слово, каким-то нереальным все это кажется... Неужели в этой повести - все правда?
   - Да нет, - снова улыбнулся Холмс, - кое-что там, конечно, придумано, куда же в художественном произведении без этого. Впрочем, в изложении фактов Джон точен, профессия врача приучила его к пунктуальности.
   Подошедшая подавальщица поставила перед Германом блюдо с бифштексом и жареным картофелем и оловянную кружку с элем: старую, немного сужающуюся кверху и с многочисленными вмятинами на стенках - следами застолий давно минувших дней.
   - Принесите мне еще кофе, - попросил ее Холмс.
   - И мне, пожалуй, тоже, - присоединился Герман. В самом деле, горячее в такую погоду не повредит. Показав кивком, что заказ принят, девушка удалилась.
   - Наверное, после выхода книги Вы стали очень известны?
   - Да нет, практически ничего не изменилось. Во-первых, книга вышла совсем небольшим тиражом, а, во-вторых, и до её выхода у меня была вполне сложившаяся репутация... в определенных кругах. Те же, кто далек от мира криминала, полагаю, так же как и Вы уверены, что Шерлок Холмс - авторский вымысел.
   Герман отрезал кусок бифштекса - более чем сносно. Видимо и в этих трущобах были свои заведения высокого по местным меркам уровня, к числу которых принадлежал и "Пьяный пони".
   - Мистер Холмс, извините, если я навязчив, но мне очень бы хотелось узнать, почему Вам не нравится, как в книге описан Ваш дедуктивный метод?
   - Да нет, мистер Лорингер, я с удовольствием расскажу, только зачем это Вам? Думаете сменить профессию?
   - Ну уж нет, - улыбнулся Герман, - кто в море походил, того на берег только хворь загонит. Дома долго мне нельзя, сердце просится в моря. А Вы так по-прежнему и не интересуетесь ничем, что выходит за рамки Вашей профессии?
   - В рамках профессии сыщика нужно знать весьма многое, мистер Лорингер. Поэтому я не считаю возможным тратить внимание на то, что к ней не относится. И это не раз мне помогало.
   - Помогало?
   - Представьте себе. Четыре года назад мне пришлось расследовать одно весьма запутанное убийство. Главной сложностью было то, что там убийца использовал болотную гадюку, которую потом подманивал обратно свистом. (2) На этот свист обратили внимание свидетели. Но уже по окончании расследования, Уотсон объяснил мне, что змеи глухи. Знай бы я об этом раньше, раскрыть это дело мне было бы труднее.
   - Мне кажется, это исключение, которое подтверждает правило. Замыкаясь только на своей профессии, мы обедняем себя. Кроме того, жизнь порой выдает совершенно неожиданные повороты, и знания, которые раньше казались бесполезными, могут оказаться жизненно необходимы. Неужели с Вами такого не случалось?
   Холмс с ироничной улыбкой покачал головой.
   - Я занимаюсь раскрытием преступлений почти пятнадцать лет, и, пока что, мне ни разу не приходилось сожалеть об отсутствии знаний в области политики, экономики или, скажем, коневодства. Даже когда я расследовал дела, так или иначе со всем этим связанные.
   - Коневодства? - заинтересовался Герман.
   - Была одна история, связанная со скачками. Для раскрытия дела главным оказались знания о ядах, а не о подготовке беговых лошадей.
   - А политика?
   - Ну, политическими преступлениями в наш просвещенный век никого не удивишь, к сожалению. Примерно год назад я пытался спасти жизнь одного молодого человека, на которого покушались по совершенно безумным политическим мотивам. Настолько безумным, что он так до конца не смог поверить в серьезность ситуации и нарушил мои инструкции, в результате чего погиб.(3)
   От этих слов у лейтенанта по коже пробежал холодок.
   - Это была одна из самых болезненных моих неудач, за которую мне до сих пор стыдно, - закончил сыщик.
   - Наверное, неудачи редки в Вашей практике, если Вы так остро их переживаете? - предположил моряк.
   - Не сочтите за хвастовство, но редко кому из преступников меня удается обмануть. Однажды я обманулся сам, приняв за преступление страх перед предрассудками, в другой раз меня провела очень незаурядная женщина, но и там было не столько преступление, сколько несчастная любовь... (4) И в том неудачном деле молодого человека, собственно, единственной моей ошибкой было то, что я недооценил изобретательность нескольких мерзавцев, всё остальное было сделано правильно. Мне случалось распутывать узлы, завязанные куда более изощренными умами, нежели те убийцы.
   Снова появилась подавальщица, на подносе у которой было две небольших медных чашечки с горячим кофе, над которыми клубился легкий парок.
   - А не выпить ли нам за знакомство? - предложил Герман.
   - Неплохая идея, - согласился Холмс. - И что же пьют русские морские офицеры?
   - Всё что угодно, кроме воды и керосина, - рассмеялся Лорингер, вспомнив старую корабельную шутку. - Если ничего кроме этого нет - придется керосин. Но только не воду.
   - Сэр, в нашем заведении большой выбор напитков, керосин мы используем только для освещения, - с уморительной серьезностью произнесла девушка.
   - В таком случае, принесите нам два виски, - попросил Холмс.
   - Да, сэр, - подавальщица величественно удалилась.
   - Скажите, а в чем все же суть Вашего дедуктивного метода? Раз Вы говорите, что Уотсон описал его неверно?
   - Неверно - не совсем то слово. Неполно - так правильнее. Уотсон постоянно повторяет две ошибки. Во-первых, показывая цепочку моих рассуждений, он всегда начинает с первого звена.
   - А откуда же начинать, если не с первого звена? - поразился Герман.
   - С его поиска. Вспомните, что, прибыв на место убийства Дреббера, я сначала осмотрел парк перед домом. После этого я почти наверняка знал профессию убийцы. Разумеется, не всегда так везет, но осматривать место преступления снаружи просто необходимо. Метод - это набор правил. Не только правил построения выводов из улик, но и правил поиска этих улик. А в Скотланд-Ярде до сих пор осмотр места преступления производится, как сыщику заблагорассудится...
   - И улики не должны уничтожаться, раньше, чем будут всесторонне исследованы, - задумчиво произнес Герман.
   Холмс помрачнел.
   - Вы имеете в виду надпись около трупа Кэтрин Эдоус?
   - Именно, - подтвердил Герман. - Я понимаю, что политические последствия этой надписи весьма неприятны, но, может быть, она могла дать дополнительные пути к поиску убийцы.
   - Расследовать громкие преступления всегда тяжело, - вздохнул Шерлок Холмс. - Обычные преступления мало интересуют репортеров и публику, но вокруг таких дел прямо-таки кишат всякие искатели сенсаций, возбуждая нездоровые страсти.
   - Для меня до сих пор загадка, понимают ли они, что своими действиями они только мешают осуществлению правосудия, - признался лейтенант.
   - Тут не все так просто. Бывают ситуации, когда журналисты и огласка оказываются очень полезными. Важно только, чтобы они не брали на себя ту работу, которую они не должны и не умеют исполнять.
   - Но в случае с Джеком-Потрошителем газетчики именно это и делают, - горячо возразил Герман. - Каждый день печатают версии одна нелепее другой. Я слышал, что среди жителей Ист-Энда уже начались волнения, собираются какие-то дружины самообороны. Нет, я понимаю тех людей, рядом с которыми изо дня в день ходит это чудовище, а полиция не может их защитить. Но ведь их гнев направляют не на самого Потрошителя, а на чужаков, а это может очень плохо кончиться.
   - Направляют на чужаков? - удивился Холмс. - О чем Вы говорите?
   - Я говорю про версию "Кроникл", что Потрошитель - это русский врач Михаил Острог, якобы являющийся тайным агентом и, по заданию российского министерства внутренних дел, возбуждающий таким способом ненависть англичан к евреям. На мой взгляд, такие заметки как раз возбуждают ненависть англичан к русским.
   - Я понимаю Ваши патриотические чувства, господин лейтенант, но, думаю, что, принимая столь бредовые идеи всерьез, Вы невольно становитесь на один уровень с теми, кто их измышляет. Поймите, если Вы действительно хотите поставить точку в этом кровавом безумии, то надо искать не русского или еврея, масона или тайного агента, а преступника. И судить его надо за то, что он - убийца, а не за что-либо иное. В старой доброй Англии уже много лет можно встретить масонов, евреев, русских и даже тайных агентов. Но таких преступлений еще не бывало.
   - Вы уверены?
   - Конечно уверен, - одними губами улыбнулся Холмс. - История преступлений входит в круг моих профессиональных интересов, я стараюсь максимально подробно изучить всю информацию об уголовных преступлениях, которую только могу найти, не только о том, что произошло в Соединенном Королевстве, но и в других государствах.
   - В том числе и в Российской Империи?
   - Несомненно. У вас было немало весьма занятных случаев. Например, недавнее убийство в Петербурге содержательницы ломбарда. Или дело капитана Копейкина...
   - Извините, ничего не слышал, - развел руками Герман. - Я слишком много времени провожу в море, поэтому не обременяю себя знанием криминальной хроники.
   - Ну вот видите, наши точки зрения совпали, - улыбнулся Холмс.
   К столику вновь подошла подавальщица.
   - Ваш виски, сэр, - произнесла она, ставя толстостенный стакан перед сыщиком, затем повернулась к Герману, повторила ту же фразу, поставила стакан с темно-янтарной жидкостью на столик, забрала пустые тарелку и кружку и важно удалилась.
   - Что это с ней? - не понял моряк.
   - Она вошла в роль, обслуживает джентльменов, - пояснил Холмс. - Это одно из лучших заведений в Ист-Энде, но все же джентльмены сюда заглядывают не слишком часто. Так что теперь, чтобы поддержать марку, надо будет накинуть ей на чай не меньше пары шиллингов.
   - Понятно, - кивнул лейтенант. - А вот насчет совпадения взглядов - Вы не правы. Уголовная хроника меня действительно не интересует, но зато есть многое другое, не имеющее отношение к морскому делу, что мне интересно. Например, древняя история.
   - Что может быть там интересного? - легонько пожал плечами сыщик.
   - Ну как же, старинные предания. У нас в России их множество, да и Британия ими не обижена. Неужели Вы хотя бы в детстве ими не увлекались? Великий Мерлин, король Артур, фея Моргана...
   Собственно, весь разговор Герман ждал возможности поднять эту тему. Кем бы ни был потомок дэргов, но об эпохе заката державы Пэндра он должен был знать... Если только он знал о том, что он дэрг.
   - Это, пожалуйста, к Конан Дойлю, он еще и исторические повести пишет. Мне - не до этого. Тем более, с точки зрения расследования преступлений, то время было совершенно диким. Полагаю, что даже Лестрейд, абсолютно неспособный к серьезным аналитическим выкладкам, при дворе этого самого Артура смотрелся бы величайшим сыщиком.
   Герман пригубил виски. Шерлок Холмс, несомненно, был потомком логрского рода, но, столь же несомненно, дэргская кровь в нем спала. Не так спокойно, как в тех нескольких людях, которых лейтенант фон Лорингер ранее повстречал в Лондоне. Там от могущества дэргов были лишь слабые следы, заметные, наверное, только логру, постоянно настороженному на поиск себе подобных. Здесь же сон крови был беспокоен, волнителен и всё же это был сон. Если дэргская кровь разбавлена человеческой, то пробудить её от сна самому человеку без определенных ритуалов не под силу. Несомненно, Холмс не знал ритуалов и не подозревал о своём глубоко скрытом могуществе. Но в нём сыщик и не нуждался: у него было другое призвание, освещающее всю его жизнь. Не обретя себя в дэргской истории, он состоялся в истории человеческой. Ведь вполне может статься, что сыщики будущего, двадцатого столетия, будут прилежно изучать дедуктивный метод, впервые сформулированный Шерлоком Холмсом.
   Они еще немного о чем-то поговорили, затем покинули паб и расстались. Герман продолжил поиски Белова. Холмс, разумеется, не сказал, что ему понадобилось среди ночи в Ист-Енде, но лейтенант полагал, что ответ очевиден. Не надо было виртуозно владеть дедуктивным методом, чтобы понять, что в это время и в этом месте сыщик мог заниматься только одним делом: поиском Джека-Потрошителя.
   Сергея удалось разыскать в каком-то борделе через пару часов. Увы, скрыть инцидент не удалось, и спустя два дня, пятого ноября, лейтенанты Белов и фон Лорингер покинули Лондон. Герман так и не успел воспользоваться любезным предложением Шерлока Холмса и посетить его квартиру на Бейкер-стрит в доме 221-б. Еще через четыре дня, девятого ноября, убийством Мэри Келли в деле Джека Потрошителя была поставлена последняя кровавая точка, точнее, многоточие: имя убийцы так и не было названо. Впоследствии, когда рассказы и романы Конан Дойля и Джона Уотсона разошлись по всему миру, Герман покупал каждое новое издание, в надежде узнать разгадку тайны, к которой ему удалось мельком прикоснуться той ночью в туманном лондонском ноябре. Но, видимо, тайна оказалась слишком серьезной - ничего о расследовании Холмсом дела Джека-Потрошителя так и не было опубликовано. С тех пор Лорингер несколько раз бывал в Лондоне, но заглянуть к Холмсу не решился: имя сыщика уже вовсю гремело в Европе и Америке, вероятно, его ужасно раздражали непрошеные посетители, не хотелось попасть в их число. В последний раз возможность снова поговорить с Холмсом он упустил в девятьсот первом, когда посетил театр "Лицеум" на Стренде, где американец Уильям Жилетт представлял пьесу "Шерлок Холмс". Сам знаменитый сыщик скромно наблюдал за игрой актеров из партера. Время наложило свою печать на его облик, но Герман сразу его узнал. Увы, в антракте в курительной комнате вокруг Холмса сразу образовалась плотная и шумная толпа почитателей, толкаться в ней капитану первого ранга барону Герману фон Лорингеру не захотелось. Он досмотрел спектакль до конца, от души похлопал актерам, особенно юному исполнителю роли уличного мальчишки Билли Чарльзу Чаплину и вернулся в гостиницу. Вскоре капитан получил назначение на Дальний Восток, с которого в родную Лифляндию уже не вернулся - он погиб через четыре года при обороне Порт-Артура
  
   (1) Э.Куинн. "Неизвестная рукопись доктора Уотсона"
   (2) А.Конан Дойля "Пестрая лента".
   (3) А.Конан Дойль "Пять апельсиновых зернышек"
   (4) А.Конан Дойль "Желтое лицо" и "Скандал в Богемии"
  
   ДОРОГА.
  
   Проснувшись, Балис на удивление четко вспомнил почти все, что произошло с ним накануне. Разве что переход ко сну остался в памяти в каких-то обрывках: усталость, с которой он боролся почти весь день, нахлынула вдруг столь внезапно и сильно, что справится с ней было выше человеческих сил.
   Приподняв голову, Гаяускас огляделся вокруг. Красноватое светило поднялось уже довольно высоко, однако, утомленные ночным разговором, все, похоже, еще спали. По сторонам слегка дымящегося костра, завернувшись в одеяла, залегли Мирон и его "лоцман" ( Балису врезалось в память это морское прозвище юного спутника Нижниченко ). Сережка посапывал под фургончиком, укутавшись в неизвестно откуда взятый плед в крупные белые, синие и красные клетки. Таинственный Наромарт и его спутники, надо полагать, смотрели сны внутри повозки.
   Немного в стороне отчетливо наблюдалась поросшая кустами лощина, в ней, скорее всего, протекал ручей. Пожалуй, именно оттуда следовало начать новый день.
   Надев сапоги, он направился к лощине, заодно заводя наручные часы, которые показывали половину девятого. Стрелка компаса по-прежнему никак не могла определиться с направлением на север, но сейчас это его уже почти не беспокоило, хватало и других тем для размышления.
   Дойдя до края лощины, Балис убедился в правоте своего предположения: по дну и впрямь протекал небольшой ручеек. Однако, внимание привлекало совсем не это: оказывается, капитан был отнюдь не первым из спутников, проснувшимся этим утром.
   Внизу разминался Наромарт. Плащ, в который незнакомец кутался накануне, висел на кустах, сейчас "маг" был одет в какое-то подобие футболки, обтягивающие рейтузы и высокие кожаные сапоги, все темных тонов, под цвет черной коже самого мага. В левой руке он держал длинный меч, который по ходу тренировки то двигался медленно и плавно, то вдруг начинал мелькать столь быстро, что уследить за клинком было невозможно, тот словно превращался в сверкающее облако. Все это дополнялось перемещениями самого бойца, то лениво-замедленными, то резко ускоренными и словно превращалось в странный танец, непонятный и по-своему очаровательный, одного взгляда на который хватало, чтобы понять - тренируется тот, кто действительно умеет работать мечом.
   Это было тем более удивительно, что когда Наромарт остался без плаща, сразу бросалось в глаза его страшное увечье. Правая рука "мага" беспомощно болталась вдоль туловища, вся покрытая старыми шрамами. Такие же шрамы уничтожили и половину лица Наромарта, точнее всю правую половину головы. Даже с расстояния нескольких метров на него было трудно смотреть без содрогания, и Балис с ужасом подумал, как могла бы сложиться их встреча, если бы вчера вечером у костра Наромарту бы взбрело в голову откинуть капюшон плаща.
   На фоне такого зрелища чёрный цвет кожи "мага" воспринимался без удивления. А то раньше Балис чернокожих не видел. Шрамы - другое дело. Тут было чему поразиться и над чем подумать.
   Между тем, негр то ли закончил упражнения, то ли решил сделать перерыв. Повернувшись в сторону Балиса, он призывно махнул левой рукой.
   - Спускайтесь!
   Гаяускас, несколько удивленный тем, что его так быстро заметили ( все-таки, во время тренировки не очень обращаешь внимание на то, что творится вокруг ), сбежал вниз по склону.
   - Доброго утра.
   - И Вам.
   - Что ж это Вы так рано встали?
   Вблизи шрамы Наромарта гляделись еще страшнее. Не было ни правого глаза, ни правого уха. Рот, справа выглядел просто как щель среди шрамов, слева смотрелся почти обычно, только настораживал цвет губ - какой-то темно-фиолетовый. Шея справа так же была покрыта рубцами, уходящими вниз, под бархатную черную жилетку. К тому же теперь было видно, что негр прихрамывает на правую ногу, хотя, когда он выполнял упражнения, это было совершенно незаметно.
   - Привычка... А Вы?
   - Я же эльф, нам не нужен долгий сон. Три часа по вашим меркам мне вполне достаточно, чтобы быть бодрым в течение двух суток. Конечно, если за это время не придется заниматься, например, разгрузкой торгового судна. Это, знаете ли, здорово выматывает.
   - Догадываюсь, - кивнул Балис. - Только, знаете ли, эльф, маг... В это как-то тяжело верится.
   - А что делать? - пожал плечами Наромарт. - Я ведь действительно эльф. И я не виноват, что мой народ или никогда не жил в вашем мире или, что более вероятно, давно его покинул.
   - Почему второе вам кажется более вероятным?
   - Ваш мир очень похож на Женин, а с ним мы много разговаривали на эту тему. У вас много сказок про эльфов, гномов, драконов. Согласитесь, из ничего эти истории вряд ли бы возникли.
   Капитан недоверчиво хмыкнул.
   - Знаете, вспоминается мне одна наша сказочка про эльфов. Дюймовочка называется. Так вот, что-то на описанного в ней эльфийского принца ростом три сантиметра и с крылышками за спиной Вы не очень то похожи.
   - Простите, а три сантиметра - это сколько?
   Усмехнувшись, Балис развел на правой руке большой и указательный пальцы, демонстрируя примерно рост андерсеновского героя.
   - Так это спрайты были, - объяснил чернокожий эльф. - Вообще-то эльфами их обычно не называют, но они наши дальние родственники.
   - Странновато с вашим ростом таких родственников иметь.
   - Ну, уж какие уродились... Родственников себе не выбирают... Кстати, если я не эльф, то кто я по-вашему?
   - Человек, разумеется...
   - С таким-то ухом?
   Наромарт повернул голову, демонстрируя Балису сохранившееся ухо, которое и впрямь мало походило на человеческое: большое, с вытянутым вверх и заостренным кончиком, без мочки.
   - Убедительно? Или нужно еще доказательство? Чтобы Вы окончательно поверили?
   - Если окончательно, то нужно.
   - Хорошо, подержите, - эльф протянул человеку свой меч.
   Балис принял оружие, невольно залюбовавшись его оформлением: клинок покрыт сложным узором, гарду образовывало переплетение многочисленных посеребрённых дужек, в которые то тут, то там были вкраплены мелкие разноцветные драгоценные камушки, рукоятка обтянута кожей с золотым тиснением, а в серебряный набалдашник на ее навершье был вделан темно-красный камушек размером с крупный фундук.
   - Э, что Вы делаете?
   Увлекшись разглядыванием оружия, Балис на мгновение упустил из виду действия его хозяина. А Наромарт тем временем достал из прикрепленных к поясу ножен кинжал и легонько уколол себя в плечо.
   - Ничего страшного. Зато теперь у Вас не должно быть никаких сомнений.
   Балис смотрел на выступившую капельку крови. Маленькую капельку темно-синей крови. Сомнений действительно не оставалось. Уши - это только уши, мало ли какими они вырасти могут, бывает, люди и хвостатыми рождаются; а вот цвет крови - это сильный аргумент. Можно сказать - сногсшибательный. Так что, придется поверить в существование двухметрового чернокожего эльфа. Правда, какой он там маг, еще неизвестно, зато, несомненно, отличный воин. Хотя, опять же, велик ли толк от меча при наличии огнестрельного оружия? Вслух, однако, Балис сказал только:
   - Да, с Вами связаны сплошные тайны...
   - Не думаю, что у меня больше тайн, чем у Вас, - быстро возразил Наромарт. - Просто, большинство моих тайн лежат на поверхности, а Ваши - скрываются в глубине.
   Убрав кинжал обратно в ножны, эльф взял из рук Гаяускаса меч и направился к кусту, на который повесил свой плащ. Рядом с кустом на земле лежали ножны, обшитые кожей и украшенные тиснением и бисером.
   - Не знаю, о каких моих тайнах Вы говорите, - произнес Балис, - но поверить в Ваши слова мне, прямо скажем, непросто.
   - Со временем будет легче, - Наромарт присел у куста, зажал ножны ступнями и коленями и убрал клинок, а затем надел на себя перевязь. - Честно сказать, меня больше беспокоит другое.
   - Что именно?
   - Вас не смущают мои шрамы?
   - Ах, это... Я - офицер, а среди офицеров не принято обращать внимания на увечья. Все мы рядом с этим ходим.
   - А что Вы думаете об остальных?
   - Лучше спросить их самих. Знаете, мне кажется, что эти шрамы, прежде всего, смущают Вас.
   Наромарт кивнул. Балису показалось, что его собеседник несколько смешался, хотя делать выводы по выражению живой половины лица эльфа было весьма рискованным занятием.
   - Не могу привыкнуть. Мне кажется, что с этими шрамами я стал каким-то чудовищем.
   - Поставьте себя на мое место. Думаете, мне легче было бы поверить в добрые намерения эльфа-волшебника, не будь на нем этих шрамов? Притом, что для меня и эльфы, и волшебники - сказочные существа, не существующие в действительности.
   Эльф хотел что-то ответить, но не успел: по склону лощины спускался к ручью Саша с закопченными котелками в руках. При взгляде на Наромарта на мгновение на его лице отразилось крайнее изумление. А в следующую минуту он как ни в чем ни бывало пожелал спутникам доброго утра и присел у ручья, чтобы набрать воды.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"