Человек, делающий странные движения и куриная лапка.
(Часть первая.)
Я, как-то вообще сомневался, стоит ли рассказывать кому-либо об этом человеке, настолько необычайно-странном, что любые способы повествования, изобретённые человечеством ранее, не могли полностью подойти для его описания. Ничего не подходило, его - суть не поддавалась логическому определению, так как нельзя было понять, что из чего у него следовало, каковы были истинные причины его поступков, действий, переживаний и эмоций. ... И ещё - очень многие люди, которые знали этого человека так же, как и я, были тоже не в восторге от его поведения, и даже, скажу больше, оттого, что он живёт вместе с ними в одно и то же время.
Вот если бы он жил чуть ранее, и они бы узнали о нём из чьих либо записок или воспоминаний. Тогда - да, это было бы совсем другое дело. Тогда бы это воспринималось даже с какой-то долей зависти, что этот необычный человек жил тогда, а не теперь. Так, к сожалению, бывает всегда. Но, если о нём не рассказать сейчас, то это значит, что значительно позже люди не смогут искренне сожалеть, что не жили с этим удивительным человеком в одно и то же время и не могли сами быть свидетелями его исключительного предназначения. ...
Как быть? ... Но ведь ещё же хочется понять - зачем? Зачем всё это было? Потому что, много было уже всего исписано-написано ранее о разных людях, посетивших сей мир, и оставивших его. Много было подсмотрено, увидено, отмечено в их характерах, психологии и поведении. И очень трудно здесь, чего-либо добавить нового, неизвестного. Если уж начинать с самой вершины, то первоначально было и есть самое обычное разделение на два вида человека живущего. Это - хороший человек, как первый вид, с само надеждой на своё исключительное численное превосходство над всеми остальными.
И - второй вид, человек - сволочь, подонок, мерзавец, негодяй. И просто - "сука-человек".
Как вы успели уже заметить второй вид человека, более изобилует подвидами. Как будто это и говорит о его большей живучести, развитости и приспособляемости к внешним условиям и, к тому же, даёт ему чувство превосходства над первым скромным видом людей, о которых, больше и нечего сказать, как - "Он просто был хорошим человеком". А дальше, даже если и очень напрячься, то вряд ли можно суметь выделить, хоть какие либо подвиды этого хорошего человека, думающего, и надеющегося на своё численное превосходство, но точно в этом неуверенного, потому и мучающегося всю свою жизнь.
Он и другим-то людям постоянно не даёт покоя этими своими наставлениями и уверениями, что обязательно нужно быть просто хорошим человеком, безо всяких других определений и прилагательных функций, а не безвольным стадным животным, у которого, как названий, так и чувств гордости много. А вот - ухватить-то его - ни в нём внутри, ни снаружи - не за что, (рога - тоже скользкие.) всё размазано в нём гордой общественно-безответственной принадлежностью к группе достойных людей из прошлого, которые, впрочем, сам могли, вполне, и не предвидеть об их совместном в будущем сосуществовании.
А в этом, теперешнем, нашем случае, этого необычайного человека, как раз и нельзя было однозначно отнести к какому-то определённому из видов или подвидов людей. Он просто механически делал странные движения всеми частями своего тела, был этим доволен и на другое мировоззрение и не претендовал. Может, это было его защитной функцией, а может, и неожиданной ветвью человеческой эволюции, которая сама подсказывала хоть какой-то выход для движения вперёд.
Но давайте, всё же вернёмся к нашему человеку, который делал эти, будь они неладны, странные движения. Как мне кажется, то о таком человеке ещё ничего не было написано вовсе. Хотя, может, я этого и не знаю, и всё-таки были, какие-то тайные уведомления, которым не дали ход по достаточно веским соображениям государственной важности. ...
Так вот, первый раз, как мне тогда показалось, хотя потом я понял, что я жестоко ошибался, я увидел его, но не сразу всего. Я в тот день спускался по лестнице со своего седьмого этажа, и, проходя мимо, увидел, как сначала открылась дверь квартиры на четвёртом этаже, из-за неё показалась нога в ботинке. Потом, эта нога, её ступня начала выписывать разные круговые движения и движения - вверх и вниз. Потом замерла. Потом мелко затряслась. И одновременно с не опущенной ногой, из-за двери появилась растрёпанная, лохматая голова с лицом-улыбкой, и она мне сказала: - Здравствуйте!
От этого лица не могла исходить угроза, хотя поведение его и было более чем странным.
- Здравствуйте! - поздоровался и я в ответ.
Молодой человек вышел весь из-за двери, двигался он, как это обычно делают хромые фигуристы, сделал небольшой кружок по площадке, и протянул, не распрямляясь мне руку: - Сегодня я - Визидор! - представился он.
Я пожал его руку со словами: - А я всегда Егор!
- Вы когда-нибудь смотрели телевизор в принципе? - спросил меня парень, причём в такой манере и таким голосом, что нельзя было не ответить, даже если бы он и спросил меня, что я делал сегодня ночью со своею женой. Я бы всё ему и тогда рассказал подробно: - Где? - только уточнил я.
- Там! - Визидор показал глазами вверх на мой этаж.
- Смотрел, - сознался я.
- Вам повезло. Вы живёте на приличном этаже. И ещё смотрите телевизор, - похвалил он меня. Причём, всё это время он странно жестикулировал не только руками, но и ногами. Нет, это не было похоже ни на танец в ночном клубе, ни на движения любителя единоборств. Это были его собственные странные движения ни на что не похожие, и глаза его были очень дружелюбно - цепкими, с ласковым фокусом на собеседника.
Как ни странно, я сразу же почувствовал к нему полное своё расположение и доверие, даже некое чувство братской любви. Он мне всё больше и больше начинал нравиться.
- Я живу один, - признался мне, как лучшему другу, Визидор.
- А я нет, - сознался я, и, как мне показалось в это время, я сознался и себе тоже, и у меня вдруг появилось внутри, ещё какое-то тепло по всему телу, свобода - оттого, что я это наконец-то сделал - признался себе.
- А вы можете мне ещё раз сказать то же самое, но, вытянув перед собой параллельно руки, делая ими небольшие волны, и сами чуть-чуть приседать при этом, совсем легко приседать, - попросил меня Визидор, как обычно просят люди о помощи своих очень близких, потому что больше и попросить-то некого в таком положении. Никто ведь просто так помогать теперь не будет. Чего ради?...
Я сделал, как меня просили, присел, показал руками лёгкие волны, ещё присел, и ещё раз сказал: - А я нет, - от этих странных движений во мне вдруг, что-то открылось внутри, и я стал говорить даже больше, чем я сам мог ожидать от себя. - ... Я живу не один. Я женат. Она вся любима мной до последнего сантиметра. И нам хорошо от этого. Вот, как сейчас мне. ... Она осталась дома. Она уже пять лет не выходит на улицу. Любая улица страшит её своей неизвестностью или глупым названием. Я её понимаю. ... И за это, я её даже ещё больше люблю теперь, чем прежде, перейдя на нано-измерения. Прежде, я её старался понять, и, как бы переделать под себя, переиначить. Но вот уже второй год, как я устал понимать её. Я просто её раздел однажды, привязал за руки и за ноги к кровати, и успокоился на этом. Я понял, что ей и мне, так будет лучше. ... Так будет лучше ... всем. Я её кормлю, забочусь о ней. И она мне отвечает тем же, когда я хочу. Мне кажется, что только так она может быть счастлива со мной. Мы вместе нашли наше счастье и нам так спокойно и хорошо вдвоем. ... Попробуйте сами сделать это. И я уверен, что мы все станем другими. Мы переродимся. Уйдёт злоба, ревность и ненависть. Мы станем добрее к себе и своим любимым. ...
И вот пока мы так обменивались с Визидором обычной человеческой информацией, на лестничную площадку поднялась Венера Петровна, пожилая женщина с двумя большими сумками в руках. Наша давняя соседка. Она чуть отдышалась, поставила к своей двери сумки, и сделала простой вывод, понаблюдав за нами: - Пидарасы! - сказала она, но без всякой злобы, а больше по привычке анализировать любую сложную ситуацию, и выносить своё единственно-верное суждение.
Визидор на какое-то время потерял контакт со мной и в движениях раскованно плавно-дерзких приблизился к Венере Петровне: - Можно мне расцеловать ваши прекрасные руки, Венера Петровна, - попросил он, приседая, и делая, какие-то знаки руками у себя перед лицом.
- Возьми их! - на удивление быстро протянула ему свои руки Венера Петровна. - Но не выше локтя! - предупредила она. - Смотри у меня, я буду следить за этим строго. Я ещё не привыкла ко всем вашим нынешним извращениям. Ох, сколько живу, а привыкнуть никак не могу. Не научусь. Не моё это. Не моё.
- Клянусь! - подпрыгнул Визидор.- Дойду до локтя, и остановлюсь, чего бы мне это не стоило. Удержусь! Удержусь! Удержусь! - начал он осыпать поцелуями её руки.
- Всё! Хватит! - отдёрнула свои руки Венера Петровна. - Я меру знаю!
- Ну, зачем? Зачем же так? Ну что вы, радость моя. Как вы строги со мной. ... Дайте мне тогда хоть хорошую пощёчину, прошу вас, - взмолился Визидор.
Венера Петровна уже замахнулась с радостью, но бить не стала: - А хочешь получить пощёчину, пидар, то иди, и поймай мне курицу, где-нибудь, на суп. Тогда посмотрим, может, и получишь пару раз по своей харе. Посмотрим тогда! - кокетливо и игриво закончила она. ...
Венера Петровна всегда выражалась резко, но правдиво, в чём и отличалась от остальных наших соседей. Все это знали и относились к ней по-разному. Я это узнал, будучи ещё ребёнком. Тогда, я, наверное, вот только ещё пошёл в первый класс. У нас во дворе, вообще, раньше было очень много детей, которые ходили в школу. И вот она, идя с работы, приглашала нас мальчишек в песочницу. Сама усаживалась на её край. Уставшая женщина, с грустными глазами, смотрела на нас, и говорила: " Хотите, подонки, я научу вас любить советскую власть? ... А потом покажу вам свою красивую грудь?". Мой лучший друг Серёга, мы с ним учились в одном классе, начинал плакать и убегал жаловаться своей маме, дурак, а мы с открытыми ртами смотрели, как она медленно расстегивает пуговицы на своей оранжевой в синий цветочек блузке со словами: " Отличникам я потом ещё, что-то покажу интересное-интересное, ... очень даже интересное". Но тут выбегала Елизавета Владимировна, Серёгина мама, и начинался скандал на весь двор. "Как вам нестыдно?!" - кричала Серёгина мама. - "Вы же взрослая женщина!". А Венера Петровна спокойно отвечала ей - " Пусть это лучше буду я, чем эти молодые прошмондовки в подворотне. Я женщина опытная и проверенная. Я в профсоюзах давно работаю, ... на хорошем счету там. И, вообще, не вам меня стыдить. Вы на свою-то грудь посмотрите лучше, ... если есть, вообще, на что там смотреть. Тут начинала плакать Елизавета Владимировна и сама в порыве убегала домой. И наши мамы звали громко нас ... тоже домой. ... Да, и Серёга ещё не был - Визидором. Он был тогда обычным человеком из обычной семьи и школы. ...
- ... Ну-у-у! - заканючил Визидор в ответ на условия Венеры Петровны. - Где же я сейчас вам в городе поймаю живую курицу, Венера Петровна? - он перешёл на плавные раскачивания с подёргиваниями в конечностях на старославянский манер, о котором все забыли. - Там же - такое.... Вы сами знаете, что там творится. И потом, что это вообще такое - курица? Я этого не знаю. Я в школу не всё время ходил.
- Ты мне здесь не выкобенивайся, задница заблудшая! - зло прикрикнула на Визидора Венера Петровна. - В школу он не ходил! Тоже мне, нашёл оправдание. ... Ладно, слушайте и смотрите! - Венера Петровна достала из кармана своего поношенного пальто кусок бело-заветного мела. И, как смогла, нарисовала на своей чёрной двери изображение, какого-то странного животного. Это животное больше походило на огромного куроящура, чем на обычную курицу. Я то в школу всё время, когда-то ходил, и мог хотя бы сравнить. ... Потом Венера Петровна сама принялась нам вживую показывать курицу. Она ходила на полусогнутых ногах, била себя по бокам согнутыми в локтях руками и издавала звуки: - Ко-ко! Ко-ко! Ко-ко! Ко-ко! Куд-кудах! Куд-кудах!
А Визидор всё просил её, не останавливаться: - Ещё! Ещё! Ещё, пожалуйста! Не останавливайтесь, Венера Петровна! Ещё! Ну, пожалуйста! Ещё разок!
Проходив так, курицей, минут с пять, Венера Петровна совсем выбилась из сил, и долго ещё не могла отдышаться, прислонившись к своей двери: - Ну что? Поняли, лоботрясы, как курица выглядит? Это я вам лучше любой школы объясню. Меня так ещё моя мама учила, а её - её мама, а её-её мама, а ту маму - её же мать тоже учила. Всё передавалось бережно из поколения в поколение, точно до малейшего движения и интонации. Это очень важно всё. Вот если бы меня сейчас не было, кто бы вам-то это всё передал? А? Впитывайте, дебилы, всё в себя. Запоминайте. Вам же потом легче жить будет, когда я окочурюсь.
- Ой, Венера Петровна, зачем вы так грубо? Не нужно так, - снова закривлялся Визидор, наклоняя голову в одну сторону, ногу сгибая в противоположном направлении, и руками, выписывая, какие-то непонятные нам знаки.
- Ну, хорошо-хорошо, - успокоила его Венера Петровна, погладив по растрёпанной голове. - Кони двину! Так лучше? - исправилась она.
- Так лучше, - согласился Визидор. - Значительно лучше. Так и ждать нетрудно будет этого, когда всё так естественно определено.
- Да! - ещё, что-то вспомнила Венера Петровна. - Я же совсем забыла вам самое главное рассказать. Вот я - дура!
- Что есть ещё, какая-то тайна? - насторожился Визидор, впитывая учение движений курицы.
- Есть! Это всё память моя, простите, стара, я уже стала для преподавания, - Венера Петровна собралась. Тяжело ей дался прошлый урок. Она сосредоточилась, несколько раз глубоко вдохнув, долго выдыхала. А потом, показала себе, где-то наверх живота. - Вот здесь вот, запомните. Вам нужно собрать сгусток доброй энергии.
- Это как?
- Вот, балбесы недоученные! ... Ну, подумайте вы о чём-то добром, хорошем, приятном что ли. Возвышенном! ...
Мы вдвоём с Визидором сосредоточились, уставившись в одну точку. Не знаю, о чём думал Визидор, а я вспомнил, что меня дома ждёт моя жена Лена, что она меня любит. Может быть, она уже скучает там одна, бедняжка. Мы давно с ней так надолго не расставались. Может, год, а может, и больше. Я уже сам потерял счёт тем счастливым дням, неделям, месяцам, после того, как я наконец-то нашёл единственно верное решение для нас обоих, нашёл ей то место, которое и было нужно, нам двоим. То место, без которого раньше, мы так часто не могли с ней найти тех общих точек соприкосновения, которые сейчас постоянно находились в одном и том же удобном и понятном для нас положении. ... И вдруг, я действительно уловил тепло в той точке, на которую указывала Венера Петровна. Оно даже стало нарастать и расходиться всё глубже и глубже, вверх и вниз. ...
Венера Петровна по нашим расплывшимся от удовольствия внутреннего тепла лицам поняла, что пришла пора посвятить нас в последнюю тайну вселенной: - Почувствовав это тепло, - сказала она нараспев. - Вы должны будете позвать курицу, сказав - Цыпа! Цыпа! Цыпа! ... Цыпа. Цыпа. ... Цыпа! Цыпа! Цыпа! ... Цыпа. Цыпа.
Мы несколько раз с Визидором повторили слова заклинания, чтобы они отложились в нашем сознании, и остались там навсегда.
- И что будет потом? - спросил Визидор, запомнив слова в движениях, когда у него одно плечо поднималось выше другого, а потом вдруг резко опускалось с рукой - плетью вниз. Это было похоже на трусливую попытку задать вопрос из-за угла, проезжавшему мимо автомобилю.
- Она пойдёт к вам сама, как заколдованная. Как миленькая поскачет. Вы тогда хватайте её и сюда! ... Это вы можете понять, бестолочь?
- Нам всё понятно, учитель! - Визидор сделал два поклона назад влево, вправо, топнул, и кивнул мне. - Пошли, Егор! Вперёд! Мы теперь подготовлены и нам нечего бояться! ... Мы вернёмся с победой и курицей! - это было сказано Венере Петровне, которая уже проворачивала ключ в замке своей двери.
- Идите, мальчики! А я пока всё для бульона приготовлю. У меня кое-что ещё осталось с прошлых времён. Берегла и надеялась я, что придёт оно, то время, когда можно будет бульона хорошего отведать.
Мы быстро сбежали с Визидором вниз, распахнули дверь подъезда, вышли, сделав несколько шагов, и крик ужаса вырвался у нас обоих одновременно. Страшный, дикий и протяжный: - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Мы увидели, что нашего города, как такового - нет! Кругом стояли, какие-то полуразвалившиеся дома, руины, дорог не было совсем, из-под земли во многих местах пробивались дымы. В нашем, тоже развалившемся наполовину доме, осталось всего три застеклённых окна. Это, наверное, были окна наших квартир. И вокруг нас была особенно гнетущая пустота, заброшенность и, какая-то безразличность во всём, что в ленивом воронье на огромных кучах мусора, которое даже не испугалось нашего громко воя и не тронулось со своих насиженных мест, что в эхе, лениво принесшем обратно наш вопль отчаяния: - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, - как никому здесь ненужные звуки.
Мы, как ошпаренные, не договариваясь, бросились обратно в подъезд, потом по лестнице к квартире Венеры Петровны и застучали в её дверь кулаками. Она открыла не сразу. Распахнув дверь, она с недоверием посмотрела на нас: - Что так быстро, уже поймали?
Визидор ничего не сказал, его странные движения стали ещё более мне непонятны. И тогда спросил я сам: - Что там случилось?
- Где? - переспросила поверх очков Венера Петровна.
- В городе!
- Ничего, всё, как обычно, - удивлённо ответила Венера Петровна.
- А-а-а. ...А, это? ...А люди где все? - наконец-то получился у меня следующий вопрос.
- Ушли все, - так же спокойно сказала Венера Петровна.
- По-по-почему ушли? - я стал заикаться.
Венера Петровна сняла очки, прикусила дужку, потом ей же почесала лоб: - Заебало! - сделала она свой очередной резкий, но правдивый вывод, - и снова поместила свои очки на переносицу. - Курицу вы ловить не собираетесь? Я так понимаю? Правильно? - тут голос её стал строже.
Я посмотрел на Визидора. Он пожал плечами, давая понять, что он согласен отправиться на охоту, ещё он скрестил свои ноги и руками изобразил половину фашистского знака, а я вспомнил, что мне же тоже нужно было чем-то ещё накормить мою Лену.
- Нет, мы пойдём на охоту! - решительно заявил я.
- Ну, тогда идите, - согласилась Венера Петровна и потянула на себя дверь.
Я тоже потянул её дверь на себя и ещё раз подтвердил: - Мы поймаем вам курицу! Вы не сомневайтесь. Курица будет, что надо.
Венера ещё сильнее притянула к себе свою дверь: - Вот и хорошо, идите, мои герои, идите.
Я напряг все мышцы, и дверь снова пошла ко мне: - Бульончик будет хороший, я это уже сейчас представляю, как мы будем обгладывать эти чудесные белые косточки. ... Одна ножка мне! - сразу предупредил я Венеру, чтобы потом не было вопросов.
- Это мы ещё посмотрим, - упёрлась всем весом Венера.
- Мне жену ещё нужно накормить, - тянул я на себя.
- Какую жену?! - возмутилась Венера. - Пусть она сама себе курицу ловит.
- Она не может! - с отчаянием я бросил в Венеру Петровну.
- Объясни нормально почему, а не кричи здесь на меня.
- Она прикована к постели.
- Бедный мой мальчик, - немного отпустила Венера дверь. - Стоп! - снова, что-то вспомнила она. - Я же вам всего не рассказала. Обратно забыла и чуть вас на верную смерть не отправила.
- Что ещё за новости на нашу голову? - Визидор делал поклоны и вытирал и без того чистые ботинки о коврик и стены.
- Подождите! - сказала Венера Петровна и отпустила дверь совсем. - Я принесу вам одну нужную вещицу. Она вам поможет, - Венера ушла к себе в квартиру, но уже через несколько минут она вернулась обратно с белой пластмассовой мыльницей в руках. - Вот! - протянула она мне мыльницу.
- Что там? - Визидор протянул руку, чтобы посмотреть, что же мне вручила Венера.
Но Венера решительно отвела его руку в сторону: - Тебе нельзя! Пусть у него будет. Это очень ценная вещь, а у тебя руки, как у алкаша трясутся. Ты её выронишь ещё где-нибудь.
- Что - мыльница? - удивился, заглядывая через моё плечо, Визидор.
- Да, мыльница! Вы же не знаете всего. Когда все люди ушли, то остались в городе только одичавшие стаи ментов. Им-то податься вообще некуда было, вот они здесь и носятся, особенно ночью нападают и между собой ещё грызутся. А муж мой нашёл одно противоядие от них.
- Вы замужем?! - ещё больше удивился Визидор.
- Да, я была замужем! ... Но он погиб.
- Простите! Я не знал, - извинился Визидор, отдавая честь двумя руками сразу.
- Он у меня был очень крупным учёным. Ещё, когда никто не ушёл из нашего города, но уже все собирались. Его, как-то неожиданно вдруг вызвали в баню ночью и там поставили ему задачу государственной важности. Он ещё принёс мне оттуда письменное подтверждение, чтобы я чего-то плохого не подумала. Там было сказано: " Слышь, ты, чудило! Короче! Менты совсем оборзели и уже даже нас перестали уважать, суки. Поэтому, мы здесь так порешили, подумали и нашли консенсус, что дадим мы тебе всего неделю срока, чтобы ты, хорёк облезлый, нашёл, какое-нибудь противоядие от них для нас. Иначе мы тебе бородёнку твою вырвем, и очки ещё разобьём, либеральная твоя рожа.
С уважением! И передавай привет своей бабе!".
Видите, и про меня не забыли. ... Печать там ещё была и две подписи рядышком. Так получалось, что нужно было в кротчайшие сроки найти хоть какое-то противоядие против этих продажных ментов. Причём задача ещё была осложнена тем, что противоядие должно было действовать избирательно и не выходить из-под контроля определённых лиц, поставивших эту конкретную задачу. Мы повесили в рамке на стену это послание, и мой муж тут же принялся за работу. Он работал с таким вдохновением, с таким приливом сил от оказанного высокого доверия, что у него даже не оставалось времени на еду. Какая-то сила поддерживала его изнутри. Он был неплохим химиком, да и в других науках разбирался не хуже. Вся наша квартира превратилась в какую-то лабораторию и библиотеку одновременно. Везде были книги и справочники. Столы были уставлены пробирками и другими химическими приспособлениями, как называются которые, я даже и не знаю. Всё кипело и булькало. На стенах висели какие-то графики и таблицы. Бумаг было столько, что я иногда только по их шевелению понимала, что мой Игорёша не спит, а продолжает работать ... и работать. Каждый день он придумывал новый состав, и выбегал с ним на улицу, чтобы тут же его испробовать в реальных условиях. Но всегда возвращался сильно избитым. И тут же его снова осеняла новая идея, и он, несмотря на свои побои и раны, бросался колдовать над новым более сильным составом. Так продолжалось почти всю неделю. К концу недели я уже смирилась, и почти перестала кашлять, чихать и плакать от запаха резких реактивов. В последний день, когда уже завтра наутро нужно было представить своё изобретение, Игорёша был весь в каком-то нехорошем, подавленном состоянии. Видимо, он понимал, что не в силах справиться с поставленной задачей. Он, как всегда взял свой очередной состав в пробирке, и обречённо пошёл. Перед своим уходом, он обернулся и посмотрел на меня. Я не смогла выдержать этого взгляда беспомощного ребёнка, который понимал, что ничего хорошего уже не будет. И он, как мог, извинялся передо мной этим жалким, просящим прощения, взглядом обречённости. ...
Я прождала его весь день. Он всё не возвращался. Хотя в прошедшие дни ему хватало всего каких-то пару часов, чтобы испытать свой состав и вернуться домой. А тут, его всё не было. ... Когда уже совсем стемнело, я услышала очень тихий стук в нашу дверь, какое-то странное царапание. Я бросилась к двери, открыла её, и увидела, что у порога весь истерзанный лежит мой Игорёша. На нём не было живого места, но глаза и губы его улыбались. Он тянул ко мне свою руку, в которой и была зажата эта мыльница с маленьким обмылком внутри, и шептал: - "Я нашёл её! Я всё-таки нашёл это средство! Это оно, милая. Мне помогли".
Я попыталась втянуть его внутрь, но он остановил меня: - "Не нужно, милая. Не нужно. Я хожу. Меня очень сильно избили сегодня. Но ты послушай и передай всё, как я скажу. Обязательно всё точно. Мой состав оказался снова негодным. Меня избили. Били сильнее, чем обычно. Видимо, я их достал уже за неделю. И вот. ... М-м-м! ... Когда я полз уже домой, вдруг из-под земли предо мной вылезла рука с этой самой мыльницей. И глухой - подземный голос произнёс: - "Держи, бедолага! Это то, что вам нужно. Нет уже сил, смотреть на все ваши мучения. Я этого уже даже выдержать не могу. ... Бери эту мыльницу! Она вам поможет! Ей нужно только потрясти".
Я так и сделал, я полз домой и всё время тряс ею, она гремела. И представляешь, меня никто-никто не тронул, все проходили мимо, как будто меня и нет. ... Это же чудо, милая!".
С этими словами он и умер. Отошёл спокойно с улыбкой на лице. ... А мыльницу эту я им так и не отдала. Зубы сжала, и не отдала. В память об Игоре и всех других крупных учёных. Глупость конечно, но ... Может, в том и моя вина, что все люди ушли из нашего города. Может. ... Скорее всего, я в этом одна и виновата. ... Но я не смогла им отдать. Не смогла. Простите меня, люди добрые! Простите, если сможете! ...
-:-
Мы с Визидором бежали в ночь, когда рядом с нами упала комета. Визидор бежал впереди, делая странные движения. Я не обгонял его, высоко держа над головой белую пластмассовую мыльницу, всё время, гремя обмылком внутри её. Мне казалось, что мыльница светится в моей руке, источая божественный свет озарения вокруг. Может, поэтому и комета сбилась со своей орбиты и упала к нашим ногам, привлечённая светом мерцающей Правды и Справедливости. ... Я всё хорошо рассмотрел. Комета ударилась камнем оземь, а перевернулась и восстала серым волком, который отряхнул свою шерсть, помочился на кучу битого кирпича, обозначив свои новые владения, и скрылся в темноте перед нами. Волчара этот был невиданной красоты и стати, с белым пятном на хвосте. Серый одинокий воин ночи. Через какое-то время, я услышал грозный рык, и дикий лязг зубов с воем. Похоже - было, что наш серый воин схватился сразу с целой стаей голодных местных волков. Потом всё неожиданно смолкло. Мы с Визидором остановились. Я мог видеть только небольшой круг света, который очерчивало по раскисшей земле с множеством волчьих следов, свечение от мыльницы в моей поднятой вверх руке. Визидор молча сгибал свои локти и коленки рядом со мной, каждым новым движением, обгоняя предыдущее. Мне понравилось несколько его необычных движений, и я попытался их повторить. Свечение заплясало перед нами, и загремел обмылок в мыльнице. Но то и было нашим спасением, потому что я из темноты впереди услышал нарастающий грозный гортанный звук - рычание. Потом я увидел два пылающих глаза перед нашим спасительным кругом, и увидел, как волк в потрёпанной генеральской папахе встал на задние ноги, и обернулся матёрым, повидавшим многое на своём веку, генералом с чужим оторванным волчьим хвостом в своей руке. Я сразу узнал этот хвост. Этот хвост был с белой отметиной.
- Кто вы такие? - грудным тягучим басом спросил генерал в старой милицейской форме.
- Меня зовут Егор, - пропищал я в ответ. Меня всего трясло от страха, и поэтому мне даже не нужно было принуждать свою руку, чтобы она сотрясала мыльницу у меня над головой. За спиной генерала ещё засветились парные огни глаз, и послышались, какие-то звуки и слабая речь.
- А тебя зовут Визидор, - сказал сам генерал, понаблюдав несколько минут за движениями моего друга. - Я правильно понял твой язык движений.
- Правильно, генерал, - Визидор не останавливался, а наоборот старался, как можно больше вжать информации в короткий отрезок времени. Ложь, что компьютеры быстрее человека! Визидор зашёлся в бешеной пляске суставов. - Я - Визидор, - проводник чужих инопланетных мыслей и советов, но мой контакт, так получилось - глухонемой инопланетянин с планеты интеллектуально-упрямых садистов. Он хочет помочь нашей планете обрести покой и уравновешенность на орбите противоречий.
- Я понимаю его, - согласился с полученным текстом прожжённый в самое сердце недокуренной папиросой - жизни, генерал. - Телеграфируй ему мой искренний привет, и ещё передай, Визидорушка, что он, как раз, вышел на нужных для этого дела людей. Я - генерал Карпов, возглавляю подразделение ментов-староверов, не сдавшихся и не покорившихся, несломленных людей чести, которые помнят свою присягу и свой долг перед народом, и которые ни за что не согласятся носить позорное имя - полицай. Так и передавай, Визидорушка, открытым текстом на всю галактику. Нам бояться некого! - за спиной потрёпанного генерала послышался одобрительный вой, клацанье зубами и смех.
Визидор вычерчивал каждую буковку послания генерала, подключив даже пальцы обеих рук.
- А ещё передай, - поправил свой разодранный в лоскуты китель генерал. - Наше подразделение, не смерившись и самовольно уйдя со службы, теперь обитает в районе брянских лесов, и мы будем искренне рады любому контакту с интеллектуально-упрямыми садистами с любой планеты, если они, конечно, - не злые. Потому что, на злых - садистов, как и людей таких же, мы сами - волки! - тьма за генералом ответила одобрительно-грозным рычанием. - Найти нас можно по большому костру у западного края брянских лесов в каждый нечётный четверг и каждый ненастный понедельник. Да! Пусть ещё возьмёт патронов девятого калибра, сколько там сможет войти в его корабль и одну крупную расчёску, это - обязательно, а иначе ему у нас и делать нечего. Ждём! Генерал - Карпов связь закончил.
Визидор передал в точности всё - до последнего загиба фаланги и замер. Я - так удивился этому. Это было и понятно, когда в такой перегруженный всякой информацией и переживаниями - день, как самый значительный из вашей жизни, вас окружают неожиданные движения, и вы привыкаете к этому, как - к естественной среде обитания. Всякое изменение в пространственно-смысловой привычке надежды на неизменную - изменчивость бытия. ... Вдруг! ... Изменяет окружающее вас пространство. И не под воздействием силы сотворения в звуке или продолжения в движение, а просто остановившись и зависнув в картинке полной высказанности. Края - смыслов, ... и мотивов поведения. Всё! Больше - ни одна буква, ни один загиб фаланги, ни чей голос - вам не скажут, чего-то нового и не потому, что нечего сказать, а просто оттого, что вы всех достали уже, и кончилось ангельское терпение даже у добрых садистов - карликов. ...
Холодной дрожью обдала меня такая вот, молча - во все дырки её, действительная - действительность. ... С мелкой дробью в мыльнице над головою.
Генерал сам поймал мой ритм "ча-ча-ча - обречённых", и его натренированные в брянских лесах икры замелькали в рваных дырах, когда-то форменных брюк с отвисшими лампасами цвета свежо выкопанной моркови: - Ча-ча-ча! Ублюдки! Ча-ча-ча!
Это было хоть какое-то решение - ча-ча-ча! Вняв нашей несгибаемости под гнётом всё, более немыслимых экспериментов и высочайшей стойкости воли, в виде - " А пошли вы все......! Ча-ча-ча!". Кто-то сдёрнул чёрный полог ночи прямо у нас над головой и заменил его совершенно другим рисунком строения планет в астрологических атласах предсказаний. Звёзды сами выстроились в знак - "Ча-ча-ча!". В созвездие - "Ублюдков". И, более чем, конкретную туманность - " Все вы суки!". С такой иссини чёрной махровой глубиной проникновения в бездонность мироздания, как фона для отдельных звёзд и целых ярчайших созвездий - горстями брошенных в бархат. ...
- А вы куда сами? - как бы невзначай спросил генерал у нас, вычерчивая фигуры - "ча-ча-ча", но, не решаясь к нам приблизиться.
- Нам нужно обязательно поймать курицу, - простонал я, отводя взгляд от соблазняющего, - меня или Визидора, я не мог этого понять, - генерала. - Для нас это теперь самое важное. Это вопрос нашего выживания в брошенном всеми городе. Но мы не знаем, где её искать ночью среди этих развалин.
- Курицу? - переспросил генерал, замерев в полу-шпагате.
Я, не опуская руку с чудодейственной мыльницей, только при помощи второй свободной руки, изобразил своим телом курицу, как учила нас Венера Петровна из созвездия "Брошенных женщин".
- Здесь вы её не найдёте, - отрезал предводитель ментов-староверов. - Здесь вообще уже ничего живого не осталось.
И тут, мой приятель - Визидор снова вышел на прямой контакт с иным разумом, видимо, принимающим наши убогие мыслишки на любом расстоянии. Визидора снова затрясло в знаках и символах подсказок правильного бытия. Так как ответственность за проживание под звёздами лежит и на нас. И не у всех хватает терпения смотреть со стороны на наше такое безвольно-неразумное поведение, как обречённых, которые сами никого и не просили быть участниками всего это абсурда с планетами и звёздами, а только что и могут, так это - быть до глубины души непонятыми в своём стремлении к совершенству. ... И дикими от этого переживаниями на сотни лет назад, ища там причины своего теперешнего незавидного положения. ...
Генерал стал переводить с инопланетных знаков на простой, понятный для всех язык: -
Решение вашего вопроса совсем близко. Отбросьте всякие предрассудки и прямиком направляйтесь в баню. Там остался единственно-разумный центр мироздания в вашем запутанном мире сомнений и обид. Только люди, управляющие этим общественно-полезным учреждением, смогут вам указать на единственно верную дорогу жизни и место, где ещё можно найти себе и другим - курицу. Они - избранные из самых избранных и отобраны, из тех, кто вообще, когда-либо участвовал в избрании на честных выборах в вашем представлении, как части неразделимо-общего и цельного понятия большинства. Не давайте у себя отбирать отбор избранных, лучше доверьте это другим. Сопротивляйтесь, прежде всего, себе - через безумно-преданное доверие отбирающим отборных избранных для вас же и вашего блага. Достижение, которого всегда является неизменным итогом всех выборов из представленных кандидатов для выборов, что поистине является сакральным событием с определённым интервалом, в котором проводятся выборы. Смелее! Смелее! Ваш выбор правилен. Не нужно сомневаться в своём выборе. Только там вы и найдёте всё, что вам нужно. Достигните этого. Старайтесь достигнуть недостижимого, ни на минуту не забывая о достигнутых прежде достижениях, опираясь на которые только и можно достичь недостижимых вершин своего сознания. Которое само и подскажет вам, где же можно найти, наконец-то, эту курицу. Не верьте никаким утверждениям, что придёт добрый дядя из-за границы вашего сознания и поможет поймать вам эту курицу. Не ограничивайте своё сознание границами, навязанными вам из-за границы. Граните лучше его сами, как алмаз! Только вы сами, опираясь на свой безграничный разум и опыт предков, который теперь стараются все забыть и замолчать, сможете сделать единственно правильный выбор из того, что можно выбирать, не ограничивая себя в выборе в дозволенных границах выбора, которые, если честно разобраться, - безграничны. Ибо - не имеют предела - ни к расширению, ни к сужению понимания, чего же вы на самом деле хотите достичь в ближайшие пять, десять и даже сто миллионов лет, конечно, после того, как поймаете свою курицу. Всё в ваших руках. ...
Это было - всё. Генерал даже немного устал, переведя всё на одном дыхании, но был весел: - Вот же, как всё точно сказано. В самую, что называется тютельку. Так только, конечно, высшие существа могут. Нам такое трудно самим. Хотя, был один человек очень близко. Почти подобрался уже, но времена изменились. Это я про одного мне знакомого замполита вам рассказываю. Вот же умел, собака, так вывернуться, что и за язык его не ухватишь. Мог на спор! .. На ящик водки - три часа языком молотить без всякой там темы. Я сам ему три ящика проиграл. И не жалко! За такое искусство ... это вам что! Сила!
- А где эта чудесная баня вы знаете? - спросил я у генерала.
Генерал, видимо, по привычке скомандовал: - "Вперёд!", и мы пошли вперёд, куда указал нам генерал. Вы знаете, хотя наша компания и была более чем странной, но от этого простого и уверенного приказа - я почувствовал у себя внутри огромное большое и тёплое чувство сопричастности к этим словам - "Вперёд!". Значит, и я имею к этому самое непосредственное отношение. Я тоже часть этого большого и главного. И мне повезло. Другие же могут вообще за всю свою короткую жизнь ни разу так и не услышать - "Вперёд!". Ждать, хотеть, надеяться, но так и остаться - "ни с чем".
И от этого переполняющего меня восторга, рука моя, которая сотрясала мыльницу, и уже изрядно затекла и устала, вновь обрела прилив доселе невиданных сил к простому действию - сотрясать и вести за собой других. Визидор выглядел намного хуже меня, сказывалось дикое перенапряжение от последнего всплеска мощного излияния мыслей, переданных им до последнего слова; плечи его поникли и руки болтались плетьми, но и его жалкую фигуру, гнало вперёд это - "Вперёд!", он трусил рядом со мной. Генерал вырвался чуть дальше и вёл нас всех за собой, крутя над своей головой волчьим хвостом с белой отметиной. Ничто нас в этот момент не могло испугать или остановить. Нас гнала вперёд врождённая вера в силу общего побуждения к достижению неведомой нам цели. Мы шли напролом, не сворачивая. Всё, что попадалось на нашем пути, генерал сметал и отбрасывал гортанным криком предостережения, впаянном силой воли в одну фразу: - "Пошли на хрен!". Мы преодолевали кучи мусора и камня, ямы и канавы. Бродячие коты, не успев разбежаться в разные стороны под нашим напором, просто высоко подпрыгивали вверх, раскинув в стороны свои лапы, освобождая нам дорогу. "Пошли на хрен, коты!". Город был пуст и безлюден, но у пивного киоска три мужика, на всякий случай, всё же ждали свежего пива. "Пошли на хрен, мужики! Пива не будет!". Не знаю от чего, но мужики сделали точно, как и коты. Потом мы спустились к реке и поплыли. Генерал напористо пошёл сажёнками. Я упрямо грёб одной рукой, держа высоко в другой руке мыльницу. Визидор барахтался по-собачьи за мной. Остальные плыли - кто как. Чёрную массу ночи, сливавшуюся с рекой, разрезал впереди, как гудком парохода, давая нам всем ориентир, решительный генеральский голос: - " Пошёл на хрен, карась! ... Пошло на хрен, бревно!". Потом мы услышали глухой металлический удар и снова: - "Пошёл на хрен, пароход!". ...
Наконец-то мы выбрались из воды и поднялись на полого-длинный берег. За ним же было всё по-другому, совершенно не так. На том берегу нас ожидало утро. И в растянуто-далёкой перспективе наших ожиданий, мы увидели впереди на высоком холме высоко-монументальное здание центральной бани с величественной колоннадой и широкой мраморной лестницей, ведущей во чрево. В небе над баней вспыхивали всякие разноцветные всполохи, чем-то отдалённо напоминающие северное сияние и городскую рекламу. В фиолетовых, красных и жёлтых тонах кипело небесное варево над строгим готическим куполом. Молнии били по краям, обрамляя картину, но дождя не было. Из небытия, через поле - к вратам бани тянулась нескончаемая очередь хмурых и серых людей. Но с той стороны они выходили пышущие чистотой и радостью. И тут же попадали в солнечный свет, чтобы тело и душа могли обсохнуть.
Генерал занял очередь, но это не было решением проблемы. Все понимали, что мы должны спешить. Очередь продвигалась очень медленно и нудно. Так, с таким ритмом ожидания, не возможно решить ни одной поставленной задачи.
Генерал обратился к очереди по-хорошему: - Люди, я понимаю, что вы все спешите, как можете, чтобы попасть в баню. Это - хорошее стремление нормального человека, рассчитывающего только на свои силы. ... Но, поймите и вы нас. Нам действительно нужно очень срочно попасть туда. Это дело государственной важности. ...
Вся очередь неожиданно зашлась смехом, рассыпалась на какой-то момент, все прямо укатывались, катаясь по земле недалеко от своего места в очереди, но потом все совладали с собой и снова вернулись в строй. И всё продолжилось в том же хмуром ритме дальше, убивая всякую нашу надежду на скорое решение вопроса.
- Нет, я не понимаю этих гражданских, - в сердцах признался генерал из староверов. - Так! - зычно гаркнул он над расшатанным строем. - Р-р-равняйся!!! ... Смирно-о-о!!! ... Рассчитайся! - и сам пошёл вперёд вдоль очереди, отсчитывая всех по одному. - На золотом крыльце сидели; царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой? Говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей, - у того, в кого упирался генеральский перст на последнем слове - "людей". Генерал ещё дополнительно спрашивал - " Ну, и кто ты будешь такой?", - спрашивал он это, больше для установленного порядка, потому что всё равно, не дожидаясь ни от кого ответа - сразу бил, рассчитанного по всем статьям, прямо в морду. Чем и сокращал очередь с одной стороны, а с другой - позволял нам самим продвигаться вперёд вне очереди, как его преданной, и понимающей всё, свите. Так, худо-бедно, затратив много сил и времени, но мы всё-таки добрались до заветных входных дверей бани. Нам всем для чего-то поставили по печати на лоб. И на всякий случай ещё откатали у всех отпечатки пальцев. Дальше нас ждал широкий холл с разными яствами и напитками на столах вдоль прохода в помывочное отделение. За столами всем распоряжались молоденькие приветливые барышни в мини юбках и кофточках с очень большим декольте. Всё было так пышно и соблазнительно, что даже у меня сразу закружилась голова. Визидор прямо окаменел у одного из столов. Совсем миниатюрная и хрупкая девушка жеманно протягивала ему заморский коктейль в стакане с трубочкой и зонтиком, а он замер и смотрел только на неё, не замечая больше ничего вокруг. Я же - не знал, на что мне решиться и что мне выбрать. У меня всё ещё немного кружилась голова. Рядом со мной генерал не терял времени даром и поднимал уже пятый тост гранёным стаканом - " За - ВДВ!", а я всё медлил. Тут ко мне подскочил со стороны весь в белом прожжённый банщик с простынёй через руку: - Вы мыться-то собираетесь? Могу кое-что предложить вам для этого дела. Хотя вижу, что мылом вы сами запаслись, - он стрельнул глазами на мою поднятую руку, в которой я всё ещё сжимал мыльницу. - Это вы - молодца! Правильно! Но! ... Если хотите отдельный кабинет с девушкой? - заговорщицки подмигнул он мне. - Я могу это быстренько вам всё устроить. Там на втором этаже. Это у нас для особо почётных гостей. Пользуйтесь! Нам не жалко для хорошего человека. Вы же хороший человек. Это сразу видно. Давайте, я подержу пока вашу мыльницу, - и он, как кошка прыгнул, чтобы вырвать у меня из руки нашу последнюю реликвию.
И тут я понял всю ложь и коварство этого прожженного банщика. ...
Генерал, в это время, уже обнимал какого-то банкира и салютовал полным стаканом - " За - ВТБ!". Визидор всё ещё таял в огромных и бездонных глазах юной барменши, в общем-то, всем было наплевать на судьбы страны, а я был вынужден принимать единственно верное, судьбоносное решение - отдавать или не отдавать - то, что, может быть, и осталось для нас последней надеждой, что ещё давало хоть какой-то шанс на спасение. И в чём оставался хоть какой-то понятный для нас смысл. Это был последний из оберегов всего человечества. Простая пластмассовая мыльница с маленьким обмылком была ничуть не хуже амулета из куриной лапки. " Вот оно всё и сошлось!", - отчётливо понял я. Всё сложилось в одну ясную, как день картину - "Пустой, разрушенный от человеческой усталости и безнадёги город, брошенные сами собой люди. Беспросветная глупость и идиотизм окружающего нас наполнения жизни. Расщепленное сознание неспособное ничему сопереживать и сострадать. Дикая усталость и обречённость. Непонятное желание - поймать курицу. Мыльница, как амулет. Длинная очередь в баню. ... И амулет - куриная лапка. ... И, только после - "А "нахрена" мне это всё надо?! "НАХРЕНА"?!!". Всё понеслось в обратном порядке - Курица, её куриная лапка, как амулет. Мыльница, как последнее достижение инновационного разума, расщепленного очередной модернизацией от дикой усталости обречённых слушать идиотизм пустоты лишённой сострадания к себе подобным тварям без всякой надежды понять других. Глупость истории, как мерила бесчеловечного обретения гордости, вцепившегося в нас дикого превосходства цифр над простой, как куриная лапка, обычной жизнью. - "НАХРЕНА?!!!!!" ...
- Отдай, сука! - зло шипел банщик, повиснув на моей руке. - Это не твоё! Отдай, гад, мыльницу! Забыл? Она тебе не по рангу. Не вышел рожей, козёл, мозги нам редуцировать!
Я попытался его скинуть, но он крепко вцепился. Я стал вращаться вокруг своей оси и раскручивать банщика.
Генерал опомнился от тостов и зычно рыкнул: - "Ча-ча-ча, господа! Танцуют все! Жюри, прошу занять свои места!"
Соревнования по танцам продолжались до следующего утра.
Мы с банщиком заняли первое место, хотя и проиграли в медленном фокстроте, но потом собрались, отбросили стыд и совесть и выдали такую оголённую босанову, что даже очередь в баню замерла от восторга перед большим экраном. На втором месте оказался генерал с банкиром. Они ровно прошли все соревнования; не отставая и не вырываясь вперёд. Они больше брали хорошо поставленной мимикой лица. Ну, а третье место по зрительскому голосованию досталось Визидору и барменше, которые так и простояли, как голубки, все соревнования на одном месте, обнявшись. ...
Мы получили заслуженный приз-статуэтку, и можно было идти париться в парную, которая дышала нам навстречу всей памятью обоняния детства. Ох, как же мы "рубили" себя и других вениками - от всей души и радости очищения, до - лютой ненависти. Это банное побоище будут ещё долго вспоминать наши потомки. Мы, почему-то, не договариваясь, разомкнулись на две почти равные когорты. Шайки нам заменили щиты, а веники виртуально, под воздействием силы всех мыслей, обратились мечами. И пошла сеча, сочетая в себе полезное с приятным. Если - кто падал, его топтали ногами по спине, делая массаж, и заливали густой мыльной пеной сверху. Нам равных - нет, в такой изобретательности, оправдывать потери, не теряя своего лица! Пены было много и везде. Банщик совращал воинов - уставших, махать мечом за правое дело, пивной пенной шапкой над полным бокалом:
- Остыньте, братья, от ратных дел! Срубил две головы - попил, поел! ...
Своё пузо - не обуза! Так нам завещал Кутузов! - прибаутил и балагурил банщик, веселя мастеров двуручных мечей и топоров.
Меня он точно соблазнил этой белой и мягкой пеной. Я бросился к нему, забыв о долге и чести, сломав боевой строй и оставив своих верных товарищей.
- Молю, один глоток! Всего один! Меня терзает жажда! И нет от этого спасенья! Тебя я умоляю, добрый банщик! - вскричал я так - нарочито вычурно, чтобы хоть как-то оправдать свой подлый поступок и протянул в порыве к его бокалу свои руки.
- Отдай мне мыльницу, - сказал мне банщик тихо. - И пей божественный напиток ... сей, - прочёл с бумажки банщик, явно не свои слова.
Я протянул ему эту злосчастную мыльницу, так как был, просто сломлен и раздавлен обстоятельствами. Я понимал, что этот, на первый взгляд, мелкий проступок, может иметь далеко идущие последствия. И полностью может изменить раскладку сил в мировом господстве. Ведь, всегда всё начинается с обычной мелочи, которая даже может быть недостойна упоминания в каких-либо исторических хрониках. И потом, в последствии, не одна сотня почётных историков зайдётся ещё в похожих на правду конвульсиях, доказывая свою, единственно верную теорию, полностью объясняющую причины происхождения этих страшных событий. На самом деле, не зная того, что причиной всего была обычная, стеклянная, с крутыми боками - кружка пива, которую я страстно опрокинул в себя, и осушил за пару жадных глотков - "Уф!". Обливаясь, и смакуя каждый. ... Да, ещё, я успел подумать - " А пошли они все на хрен! ... Я пить хочу". ...
Утолив жажду, и отерев оставшуюся на губах пену, можно было подумать и о своей роли в мировой истории. Банщик, этот - пропахший простынями, продажный наймит верховной власти, уносил ноги с моей мыльницей, а я просто закричал: - На-а-аших бьют!
И такая жестокая сеча тут же прекратилась. Генерал-старовер, доселе нещадно избивавший с двух рук, крутящегося под ним, как змея, банкира, протянул тому свою руку, но уже - помощи, и тоже сказал: - Вставай, пойдём, там - наших бьют!
- Где? ... Где? ... Где? - встрепенулся и весь остальной народ, смывая пену.
- Там! - указал Визидор. После того, как смог выбраться из кучи поверженных тел, во время, уловив новое направление.
- Он, сука, у меня подлостью мыльницу выманил, - сказал я с надрывом, когда меня все окружили. - На подлянку взял, клянусь!!!
- Так! - скомандовал генерал. - Слушай мою команду! Тазики и веники оставить всем здесь!
Из толпы ему возразили, видимо не все понимали серьёзность и ответственность момента: - Да, как же! Потом хрен здесь что найдёшь! Знаем мы эту... баню!
- Я сказал - отставить и ... оставить всё!!! Кто не понял?! - генерал обвёл всех недобрым взглядом. - Пойдём налегке! ... За мной!
Мы, ведомые опытным генералом, побежали, но не прямо за банщиком, а пошли в обход, через женское отделение, так, наверное, было правильнее и короче. Но, короче, ....
- "Ох! Держитесь, бабаньки! ... Дай, потру спинку, красавица! ... А какие у нас формы! Ой-ой-ой! Это же с ума сойти можно, мадам, от ваших бёдер ...".
В общем, когда мы выскочили из женского отделения и уже почти настигли банщика, тот из последних сил уходил по широкой мраморной лестнице, куда-то на чердак. Нас осталось всего трое - генерал, я и Визидор. ... Историю творят единицы, а пользуются потом все.
Банщик юркнул в небольшую дверь и скрылся на чердаке. Было видно, что он с детства знал эту дорогу, ведущую на самый верх.
- Стойте! - остановил нас у самой двери генерал. Мы с Визидором остановились. - Нельзя сходу входить в неизвестное помещение, - со знанием дела, объяснил нам он. - Нужно придумать, что-то неожиданное, что бы могло сбить с толку противника.
- А давайте сделаем вид, что мы просто пришли на экскурсию, - предложил Визидор.
- Дельная мысль, - согласился генерал и легонько постучал в дверь. Нам никто не ответил. Тогда генерал спросил. - Мы на экскурсию! Можно?
- Входите! - ответили нам из-за двери.
Мы скромно вошли в дверь. Нам открылся в полутьме, в общем-то, всем с детства знакомый вид чердака; деревянные стропила, паутина, балки, покрытые вековой пылью. Под ногами хрустел песок и ещё что-то. Там же были разбросаны старые вещи в беспорядке; парочку матрасов, трёхколёсный детский велосипед, газеты, тумбочка с оторванной передней дверкой, стул без ножек, на котором лежала засохшая мёртвая крыса, и ещё всякая другая бесформенная гадость.
В дальнем конце чердака горел свет. Это была не очень мощная лампочка, болтавшаяся просто на проводе. В торце чердака светился огромный экран в несколько метров высотой и шириной. Перед ним на помосте, спиной к нам стоял тщедушный человечек. Весь опутанный какими-то проводами с прикреплёнными на теле датчиками. Сбоку от него, преклонив одно колено и опустив голову, замер банщик, он протягивал в своих руках, как дар, нашу мыльницу. Но человечек в проводах не обращал на это никакого внимания. Он поднимал одну из своих рук вверх с поднятым указательным пальцем и еле слышно произносил: - Я полагаю, что пока рано вам об этом думать. Не пришло ещё время. Я потом решу - когда. ... Здесь вот нужно добавить, добавить. Это мы такс-с сделаем. ... А тут вот - это, пусть они ещё понервничают. ... Это хорошо у меня получилось. Это - радует. ...
На экране в ответ на слова этого человека вспыхивали, какие-то быстро-сменяющиеся картинки; паровоз, крутящиеся колёса, взрывы в голой степи, водопады гидроэлектростанций, стартующие в космос ракеты, падающий из окна небоскрёба человек, рождение ребёнка, пара красных женских туфель на каблуках-шпильках, белый медведь и другое....
Я не смог бы оторваться от этого зрелища, если бы меня не толкнул в плечо генерал, и не показал глазами на Визидора. Визидор снова начал передавать нам какие-то знаки при помощи рук, ног, пальцев, головы и языка. Ещё я рассмотрел, что вокруг помоста просто так прогуливалось с десяток упитанных куриц, клюющих что-то с песка.
- Так вот оно что, люди! - вырвалось у меня.
Но меня мягким голосом, не оборачиваясь, попросили: - Не нужно шуметь, не мешайте. Если вы пришли в эту, неизвестную вам жизнь, на экскурсию, то - просто стойте и молчите.
Банщик, не меняя своей позы, прошипел снизу: - Это же самый-самый ... серый кардинал. Вы что с ума все сошли? Не понимаете, что он может с вами со всеми сделать?
Тут уж не выдержал генерал: - Кто-кто это? ... Какой - серый? Что нам этот серый! Я волков зубами рвал! Нам хоть серо-буро-малиновый! Я-то думал, что нам действительно высший разум сигналы шлёт. А тут такое, прости господи, в чём душа только держится без проводов. И я его обязан слушать и исполнять всё?! Слушать весь этот бред сивой кобылы?! Я же - мент до мозга костей от старой веры! Вы это понять можете? Я своей веры, как держался, так и не отступлю! Вот тебе звезда во весь лоб! И тебе - "укутанный" - сейчас, как звездану, падла мелкая! А ну, гони, мыльницу нашу! ...
Человек у экрана даже не вздрогнул от оскорбительной бури слов генерала, а так же тихо, как и раньше сказал: - Пошли на хрен отсюда.
- Хорошо, - сразу же согласился генерал и попятился задом к выходу, таща и нас с Визидором за собой. - Простите, что побеспокоили. Сами понимаете, всякое бывает, находит. ... Можно уточнить? - ещё спросил у самой двери генерал.
- Что вам? - донеслось от человека опутанного проводами.
- А это - "на хрен", Лондон в себя включает?
У экрана подумали какое-то время: - Хорошо, мы согласны. Но, смотрите, помните и там - курица не птица, а Лондон, он же не дальше Колымы.
На экране снова бежал белый медведь с одной из красных женских туфель в зубах. Впереди его манили огни полярного казино - "Прокуратор". Солнце пылало у горизонта, и снег отбрасывал не меньше, чем казино - бликов и света. ...
Я набрался храбрости и тоже спросил: - А можно мне одну курицу взять из этих ваших? Мы за этим, собственно говоря, и приходили.
- Берите. Нам не жалко, - ответили мне ...
-:-
Мы втроём вернулись в наш дом. Я упросил генерала пойти с нами. Но он и сам не очень-то и противился этому, ему так хотелось горячего домашнего куриного бульона, я это увидел в его растерянных глазах. Я постучал в дверь Венеры Петровны. Она открыла нам сразу же.
- Вот, Венера Петровна, вам одинокий генерал и хорошая курица для бульона, а может и суп у вас получится, - сказал я ей всю чистую правду.
Венера Петровна долго и придирчиво рассматривала генерала. Тот принял бравую осанку и смотрел в глаза Венеры Петровны, переходя от сурового и тяжёлого взгляда, матёрого мужика, до нежного выражения потухших глаз - одинокого и брошенного человека.
- Хороший генерал, - согласилась Венера Петровна. - Чистенький такой весь. Аж, кожа блестит, - Венера Петровна поводила своим пальчиком по широкому запястью генерала. - Мне такие генералы нравятся.
Генерал с облегчением выдохнул и поник фигурой.
- Это мы прямо из бани к вам, - пояснил я ей. - А это вот, - я протянул ей курицу. - То, что вы просили. ... Венера Петровна, сварите, пожалуйста, и на мою долю. Мне жену нужно ещё накормить.
- Не волнуйтесь, ребята, у меня уже всё приготовлено. Заходите, где-то через часик. Я большую кастрюлю сварю. Всем хватит.
Венера Петровна повела за руку генерала к себе. ...
А мы с Визидором стали прощаться. Я обнял его так горячо и крепко, сдержав очередные его конвульсии, в которых он снова попытался, что-то донести до меня через пространство и время: - Прощай, Визидор! Прощай! ... Прощай, мой друг! Прощай! Мне так тяжело это говорить тебе, - я тогда дал полную свободу своим чувствам и эмоциям, которые меня переполняли прямо через край. От пережитого и выстраданного вместе. - Прощай! Ты мой единственный и самый лучший друг, Визидор! Я тебе раньше этого никогда не говорил. Но сейчас - ты знай это. Это не пустые слова. Может так случиться, что мы уже никогда и не увидимся больше. Сегодня мне повезло, и я встретил тебя вот здесь же, а завтра всё может быть по-другому. Ты можешь выйти всего на минуту раньше или позже меня, и мы обязательно разминёмся по пути. А в этом деле стоит только начать, не совпадать, и суета нашей жизни подхватит это, и будет разводить нас всё дальше и дальше. Отдаляя, нас друг от друга и притупляя наше чувство локтя. Разлука всегда начинается неожиданно, когда даже и не думаешь о ней. А она уже притаилась и ждёт, когда за нами захлопнутся двери, как створки раковины. Вот так вот мы друзей и теряем - незаметно. Рвутся, какие-то нити и мы расходимся. Теша себя надеждой, что - завтра, ну, не завтра - так послезавтра, мы обязательно встретимся и о чём-нибудь обязательно поговорим. ... А о чём? С каждой минутой тем для обычного разговора становится всё меньше и меньше, как и желания просто встретиться. Может быть, через несколько лет мы столкнёмся случайно в городе - "О, привет! ... Привет! ... Как дела? ... Нормально! ... Ну, пока!". И унесём дальше свои предположения, перемешанные с короткими воспоминаниями детства, в разные стороны, подтверждая хаотичность нашей жизни для своего же оправдания. И всегда, думая, о чём-то большом и великом, упускаем меж пальцев мелкое, но главное. О чём обязательно вспомним, когда придёт время вспоминать. И жизнь сама за нас выстроит всё по ранжиру, отметя пустые большие дела и оставив только тепло личного, простого и скромного. ... Прощай, мой друг Визидор! Я это говорю ещё потому, что если даже нам повезёт, завтра встретится с тобой, то мы уже будем совершенно другими. Иными, чем теперь. Всякое может случиться, и произойти в нас там, за нашими створками наших же убежищ. Мы можем измениться в себе. И очень. ... Поэтому, Визидор, я прошу тебя. Нам необходимо разработать, какой-то пароль или ещё лучше, какой-то проверочный механизм, ритуал, который бы позволял нам сразу же определить при нашей новой встрече, какие мы. Мы те же, как и раньше - друзья? Или же мы с тобой стали заклятыми врагами. ... Почему? Это уже другой вопрос. Давай, хотя бы сразу, остановимся на том, что если мы уже не будем друзьями, то хотя бы и не будем врать и обманывать друг друга в этом. Выдавая себя за друзей, мы не будем копить внутри себя яд, который разрушит окончательно не только нашу дружбу и нас самих, но и весь остальной мир вокруг нас. Ты согласен с этим?
- Согласен, - ответил Визидор. - Но только отпусти немного свои объятия, а то ты меня задушишь сейчас, - попросил он. - И не нужно будет уже придумывать никакой ритуал для опознания.
Нет, я не ослабил свои руки. Я сказал ему: - Визидор, ты сейчас думаешь только о себе. Но это же нужно не только нам двоим. О, если бы это было всё так просто. Другие же люди тоже в этом нуждаются. Ты и о них не забывай. Нам нужно разработать, что-то весьма универсальное. Такое, что могло бы сразу дать понять кто перед тобой.
- Хорошо, у меня есть пару движений, которые, я думаю, нам подойдут для этого дела. Только отпусти меня, я покажу их тебе, - снова попросил меня мой лучший друг.
- Э не-е-ет, дай сначала слово, что не убежишь сразу же, как только я тебя отпущу. Я тебе уже не верю. К сожалению, меня многие обманывали. Вот и жена моя Лена так же мне говорила. Хорошо, что мне вовремя чужие люди на неё глаза раскрыли. Она уже было собралась уйти от меня. Оставить меня совершенно одного. ... Бросить! Это было так подло с её стороны. ...
- Даю слово! - уверенно сказал Визидор, перебив мои объяснения.
Я разжал свои объятия и отошёл. Визидор несколько минут тряс руками, разгоняя кровь. А потом накрутил что-то отдохнувшими руками и своими пальцами, у самого моего лица. Хлопнул несколько раз себя по заднице, потом по своему причинному месту. И быстро выпалив: - Вот тебе хрен собачий, придурок! - быстро юркнул в дверь своей квартиры. ...
Я был так поражён всем произошедшим и особенно словами, что даже сразу не попытался догнать и остановить его. А когда я пришёл в себя, то было уже поздно. Визидор успел закрыть замок, и видимо, ещё, чем-то и подпёр дверь изнутри, для большей уверенности. ... Но я не собирался сдаваться просто так. Я стал колотить в дверь его квартиры, требуя справедливости: - Визидор! Открой! ... Я прошу тебя, Визидор, открой! ... Лучше открой по-хорошему, я тебя прошу! ... Открывай, гнида, лучше будет! Сволочь ты! Открой, гадина, или я дверь сейчас тебе подожгу! ... Ну, падла! Ты меня достал! Ты меня точно достал! Ты меня так достал, сука, как никто меня не доставал! Ох, что же я с тобою, мразь, сделаю! Ты себе даже этого не представляешь! Как я тебя, сука, казнить буду! Я тебя, блядь, всего козла на изнанку выверну и сверну обратно! Ты у меня яйцами своими, паскуда, подавишься! Ты у меня, блядь, с жопой своей будешь разговаривать! Я тебя, козла винторогого, научу, как с людьми нужно говорить! Я тебе пальцы твои отгрызу! Открывай, козлина! Вот, урод! Он мне ещё тут накручивать будет, пидарасина! ...
Выдохся я очень и устал уговаривать Визидора. Он молчал там за дверью. Хоть бы, что возразил. Так нет, молчал, как рыба. Я от усталости сам сел у его двери, спиной к ней. Мои доводы, как я понимал, на него сейчас не очень действовали. И нужно было, что-то менять: - Хорошо! Слышишь меня? ... Я знаю, что ты всё слышишь, Визидор. Ладно, я прощаю тебя. Мне даже не обидно. ... Но ты мне скажи. Сам скажи. Почему ты мне хрен собачий приплёл? ... Почему именно - собачий? ... Что других зверей разве нет? ... Собачий, ... как-то обидно. Мне. ... Я не знаю. Почему - не волчий? ... Да, волчий бывает билет. Значит нельзя. ... А медвежий?
- Медвежья услуга! - отозвался из-за двери Визидор.
- Согласен, тоже нельзя. ... А заяц как?
- Заяц?
- Да, заяц!
- Трусливый, как заяц!
- И это верно. Заяц тут нам тоже не подходит. ... А барсук?
- Барсучий жир - лекарство.
- Так. ... Лев?
- Лев - царь зверей! И имя такое есть. Неудобно может получиться. Невинный человек может пострадать.
- А тебе не кажется, Визидор, что это тупик какой-то? ... Мы в тупике. Мы постоянно упираемся во что-то.
- Упираемся, потом отходим, подходим с другой стороны. ... И снова упираемся. Потом отходим. А если отойдём очень уж далеко назад, то упор этот за нами сам движется. Может ему скучно без нас.
- Это как?
- Не знаю, Егор. Ты не поверишь, но мне это вчера приснилось.
- Ты успеваешь видеть сны, Визидор?
- Иногда - да!
- Ты счастливый, а мне уже давно ничего не снится. Может это потому, что я боюсь заснуть?
- Может.
- Расскажи, что-нибудь, Визидор.
- Что?
- Расскажи мне свой последний сон, пока Венера варит нам суп.
- Это был прямо вещий сон, Егор. В ночь перед нашей встречей мне приснилось, что мы занимаемся с тобой любовью.
- Что-о-о ты сказал?
- Да-да, Егор, всё было в ярких красках и очень откровенно. Особенно ты старался.
- Тьфу! Какая гадость! Нет-нет и нет! Сейчас же прекрати! Меня сейчас вырвет! ... Хотя и нечем.
- Почему, Егорушка? Это же сон.
- Какой сон? Ты сошёл с ума! Этого не может быть!
- Нет уж, Егор! Всё так и было. Ты был очень даже нежен. И ничего не стеснялся. Я, первое время, был не готов к этому, но ты меня убедил. Ты меня совратил, Егор! Это ты!
- Фу! Какая гадость! Отстань от меня!
- Но ты же сам этого хотел! И просил меня об этом!
- Чего я хотел? Я не мог этого хотеть! Слышишь!
- Как это не мог? Я и сейчас ещё помню каждое твоё слово, Егор. Это я не хотел. ... Сразу. А ты так всё лепетал, что это всего лишь любовь. Простое и чистое чувство между двумя людьми. И не важно кто они и какие. Любовь превыше всего. Превыше всего! Превыше всего! Так ты мне кричал прямо в ухо. Я даже оглох немного после этого.
- О, нет! Нет! ... Нет! Я всегда боялся этого. Боялся, потерять это, в чём я был до последнего времени уверен. Понимаешь, Визидор? Может быть, я, поэтому и не мог заснуть последнее время. Я боялся, что во сне я изменюсь и проснусь совершенно другим человеком. Потому что днём я ещё мог всё как-то контролировать, но во сне мы бессильны. Во сне с нами можно сотворить всё, что угодно. ... Так оно и вышло.
- Да не переживай ты так, Егор. Это же всего лишь сон.
- Нет-нет, я чувствую, что это не так просто. Со мной действительно что-то произошло. Я это понимаю. ... Чувствую.
- С нами со всеми, что-то произошло.
- Что мне все! Когда я сам так опустился и пал. Перейдя предел. Ты же не можешь понять, Визидор, что это действительно для меня было последним пределом. То - за что я так держался. Я пошёл на сделку со своей совестью по многим другим вещам, найдя себе успокоение, поставив предел тому, что я могу себе позволить, а чего, ни в коем разе, не могу себе позволить даже в страшном сне. Каждый свой дурной поступок я оправдывал его незначительностью по сравнению со всем тем ужасом, творящимся вокруг - бессовестности и лицемерия к которому мы уже все привыкли. Свыклись со всем, загрубили свою душу до мёртвого онемения, до полного своего отсутствия в духе. Наш дух мёртв. Тела наши бесплотны и разум нас покинул. Может это селекция такая? ... Не знаю! Я просто оставил себе хотя бы то одно, что смогу ещё предъявить, если нужно будет ответить самому себе на вопрос - "А у тебя самого в душе-то хоть что-то осталось?". И тут такое! Оказывается, я и есть самый обычный ....
Тут к нам вышла Венера Петровна и снова, в присущей ей манере, расставила всё по своим местам: - Что вы орёте здесь на весь подъезд, как последние пидарасы! - она сказала это без злости и осуждения. Даже улыбнулась.
- Так дом же пустой, никого больше нет! - возразил ей Визидор, открывая свою дверь.
- Это не важно. Кто-то да услышит. Пойдёмте, суп уже готов.
Мы с Визидором взялись за руки, и пошли за Венерой, женщиной резкой, но, в сущности, простой и доброй.
-:-
На маленькой кухне, за столом сидел по пояс раздетый генерал и с аппетитом уплетал горячий куриный суп, так вдохновенно, что в такт ложке, двигались и его крупные уши на стриженой в ноль голове. Почему-то раньше я этого не замечал, но вся спина генерала поперёк была в старых ранах от пуль и тоже старых, поблёкших от времени, татуировках. На плечах были выколоты большие погоны с генеральскими звёздами на каждом. Ниже шли изображения всех вождей в ряд. Спина у генерала была широкая, и было такое впечатление, что изображения вождей имели прямое отношение ко всем ранениям. Потому что каждый вождь получил по пуле навылет. Опытный генерал почувствовал наши заинтересованные взгляды: - Всё прожитое привык оставлять за спиной, - пояснил он нам, не поворачиваясь.
- Кушай, Лёня! Кушай! - Распорядилась Венера Петровна. Видимо, эта картина доставляла ей особое удовольствие. - Уже третью тарелку заканчивает, - сказала она нам с гордостью.
- Ещё! Прошу пол черпачка! - протянул ей пустую тарелку генерал, облизывая ложку. - Больше не смогу. Вот сейчас подкрепимся супчиком и поедем мы с тобой, Венерочка, в Лондон. Пора уже, пора. Спешить нам нужно в Лондон. Нам, Венерочка, этим с тобой такую честь оказали. Такие люди ...
- Какой Лондон? Ты что, Лёня? - Венера Петровна, влив полный черпак, протянула тарелку обратно. - Завтра мы с тобой, Лёнечка, встанем пораньше, и поедем на дачу.
- На дачу? - по всему было видно, что это не очень устраивало генерала.
- Да-да! На дачу! - твёрдо сказала Венерочка. - Мы там уже несколько лет не были.
- Венерочка, но в Лондоне лучше, - генерал привёл свой последний убедительный довод.
Венера Петровна стала наполнять супом наши с Визидором судки: - Я сказала - на дачу, Лёня! И никаких "Лондонов"! Какой Лондон? Нужно землю перекопать. Посадить хоть что-то.
- Венерочка, но что мы там сможем посадить сейчас?
- Как что? Огурчики посадим, помидорчики, укроп. Я перец люблю свой болгарский. Лук. Картошку. Яйца будем, свежие куриные есть. А ты говоришь - Лондон.
- Венерочка, где мы возьмём яйца? Мы последнюю курицу сейчас сварили, - генерал царапнул ложкой о дно тарелки.
- Я не всю её сварила. Я оставила одну куриную лапку. Возьмём с собой конспекты моего покойного мужа - учёного. Он занимался проблемами клонирования тоже.
- Где? На даче? - удивился генерал.
- Да, на даче. Там у нас целая лаборатория. Я мужу всегда помогала, кое-что видела и запомнила. Через год у нас с тобой курей некуда девать будет, Лёня. Продавать ещё начнём, вот в твой же этот - Лондон.
- Ну, не знаю, Венерочка, если ты так считаешь и думаешь....
-:-
Наконец-то и я вернулся к себе домой. Лена была, как я её и оставил. Я поправил подушку у неё под головой и поцеловал в лоб: - Привет, котёнок! Я соскучился. Сейчас, подожди ещё минутку, я буду тебя кормить. Только ложку возьму. М-м-м! Ты такого давно не ела.