Эта история приснилась мне, приснилась целиком, и я не знаю, откуда она взялась и почему такая, как есть, а не какая-нибудь другая. Я не стал дописывать ни слова, а передал лишь то, что видел сам.
К Замку с черного хода подошла ведьма и постучала в ворота. Каждую субботу она приходила снова. Гордая осанка всем отличала ее от просящей нищенки, но взяла она только то, что и брала всегда, несмотря на стужу - немного углей в котелке и свечу.
Все ожидали, что в этот раз ей нужны будут дрова, или еда, но она спрятала свечу в заплечный мешок, а угли понесла в руках, и шла через метель, как призрак, слишком хороша для этого мира, - высокая, нездешняя, ясноглазая седая старуха, что не кланялась ни королям, ни мудрецам.
Все ее боялись, не было никого, кто с опаской не проходил бы мимо ее хибарки, беднейшей в округе, даже охотничьи процессии обходили ее стороной, а кто специально хотел отыскать, тот вовсе не находил.
А сейчас теплый огонек в руках ведьмы не гас до самого дома. Войдя внутрь, она бережно закрыла дверь и зажгла свечу, и убогий домик озарился таким теплым, таким пламенным и нежным сиянием, что в нем точно было теплее, чем в любом богатом доме в округе. Волшебство ее внимания к огню и дереву делало их живыми.
Не боялась ведьмы только ее ученица, Элизабет. Никто ничего о ней не знал, кроме того, что она осталась сиротой, из милости жила на попечении короля и никогда ни с кем не заговаривала сама. А еще, по слухам, Элизабет никогда не было, а была она лишь живой душой Мэриэн, старой ведьмы, ведь прежнюю душу свою та продала дьяволу за обретение черного искусства, и новая душа явилась в мир ей для искупления. Они действительно были схожи, эти женщины, только Элизабет живой не казалась, - всегда восково-бледная, всегда молчит, струится, как тень, с травами в руках или с кувшином, или с козой, ничего не боится, ни с кем не спорит. Красотой побеждает фей лесных, так говорили.
Ведьма лечила всю деревню от хворей, кроме рыцарей - те мужественно, скрепя сердце, ходили к придворному лекарю, отворявшему их чистую кровь грубым, острым тычком. К счастью, болели они редко и умирали чаще от кинжала, чем от лихорадки.
О прибытии нового рыцаря сообщил слуга. Разумеется, пришедший уже подвергся всем необходимым формальным процедурам принятия в орден, кроме таинства принесения клятвы, так что он был в шаге от того, чтобы считаться рыцарем Замка. Перед ним был озаренный свечами зал, и он готовился войти. Был он староват для наемника, лет тридцати и почти седой.
Как тень, из боковой двери выскользнул Мерлин. Для советника короля он, напротив, был слишком молод. Тонкий юноша со взьерошенной черной головой, пристальные глаза скользнули по рыцарю.
- Проходи, граф ждет тебя.
Граф сидел за столом неподвижно, как статуя. Подойдя, рыцарь поклонился ему и сразу отметил, как остер был взгляд графа, выдающий натуру резкую, яростную и желчную. За спиной графа висел герб с переплетенными красными драконами и белым деревом, знак Замка и окрестных земель.
- Бартоломью, рыцарь Запада, ныне рыцарь Замка, к вашим услугам. Голос его был глуховат, тих, но окружавшая его аура спокойствия и опыта выделяла его на фоне остальных юных и беззаботных балбесов.
- А скажи-ка мне, Бартоломью, - ответствовал граф, - не правда ли, что занимался ты в основном делом, не приличествующим воину, - лечением хворей. Лихорадки, прострела...
- Насморка, - подсказал кто-то из-за другого стола и захихикал.
- Выполнял роль повивальной бабки, - продолжал граф, следя за Бартоломью, как скоро тот сорвется и что скажет.
Бартоломью заставил себя скрыть ярость.
- Теперь на мне лежит обет, и врачевание - дело прошлого. А что до моего воинского искусства, то братья мои узнают его в деле, а не за праздничным столом.
- И то верно. Граф не стал расспрашивать про обет.
Тем не менее, история с обетом и со странными расспросами как-то быстро забылась, и не раз к Бартоломью обращались за врачеванием не тела, но души, и он находил нужный совет для всяких трудных ситуаций. Иногда его подначивали перевязать рану или отыскать траву, но Бартоломью всегда спокойно пожимал плечами, - это значило, что идти надо к ведьме или Элизабет, и это не произносилось вслух. Незаметно он стал покровительствовать молодым, и его влияние росло, не задевая официальной иерархии, поддерживаемой втайне Мерлином. Веселый пройдоха Ланцелот организовывал турниры, а Бартоломью по ночам приходил к раненым.
Однажды граф снова позвал Бартоломью к себе и сказал, что некий дух покинул пределы жертвенника, где проводилось строительство Западного Замка, и пришел, вероятно, мстить. А как же Мерлин, разве это не его дело, - поинтересовался Бартоломью, на что граф побледнел от ярости и приказал рыцарю немедленно начать изгонять духа без лишних слов.
Бартоломью пожал плечами, погасил свечи, оставив только одну, сел и прислушался. Стук и грохот не складывались в слова, перед глазами стояла цепь высоких елей и снежная буря, но вдруг дух ответил, с силой ударив в каменный пол. Все замерли, выжидая. Рыцарь удержал духа на расстоянии и кивком головы подтвердил, что можно задавать вопросы.
- Спроси его, сколько духов у него в подчинении, - тон графа был почти ледяным.
Ответ духа был яростным и неразборчивым, что-то вроде "не столько, чтобы разрушить ваше чертово дело".
- Пусть отвечает, сколькими рыцарями он повелевает, блядь! - заорал граф и швырнул кубок в стену.
Пятно вина растеклось по светлому дереву.
Бартоломью решил не испытывать судьбу и не повторять вопрос, явно раздражающий духа. Вместо этого он одними губами прошептал:
- Кто командует тобой, кто может помочь тебе уйти?
В это время в зал вошла Элизабет с кувшином, и дух сразу же исчез. Сколько ни искали следы его присутствия - найти не могли.
Рыцарю снился священник, меряющий шагами круглую каменную площадку перед Замком, будто он потерял что-то - вглядываясь под ноги, озираясь, вздрагивая от каждого шороха, на лице его застыло выражение тоскливой, тщетной озабоченности. Бартоломью, спрыгнув с окна нижнего этажа на площадку, будто бы знал и хотел сказать ему - "ты ищешь мертвецов", но слова застряли у него в горле, он снова попытался сказать вслух и не смог.
А потом ему показалось, что кто-то колотит в дверь, колотит так настойчиво, что явно нужно проснуться, и он попытался слезть с кровати, но это не вышло ни в первый раз, ни в другой, ни в третий. Надо зажечь свечу, - подумал он, и будто бы она зажглась, но потом погасла снова, и тут он все же проснулся, с криком, будто вырвался из сетей. А у кровати его стоял человек с ножом.
Бартоломью резко вскочил, протянул к нему руку - тот не шелохнулся. И нож держал крепко. Глаза его были открыты, но зрачки бегали туда-сюда безостановочно.
Рефлекс врача оказался сильнее страха и растерянности, и рыцарь осторожно вынул нож, разжав пальцы по одному, положил его подальше, чтобы скрыть от редкого света луны, опустил руку лунатика и отошел в сторону, ожидая, что тот будет делать. Тот поднял руку, не ощутив привычной тяжести ножа, и она снова повисла безвольно, челюсти разжались, лицо потухло, и ровными шагами он вышел из комнаты. Бартоломью схватил подсвечник и последовал за ним в нескольких шагах, намереваясь сопроводить его до постели, ведь кто знает, что еще бы натворил лунатик.
Но ночной гость повернул к спальне короля в левую пристройку, и туда Бартоломью последовать не решался, медлил, но, к счастью, лунатик свернулся прямо на пороге спальни, как собачонка, и не шевелился больше. Понаблюдав еще какое-то время и рассудив, что он сделал все возможное, рыцарь пошел прочь.
Через некоторое время его позвал к себе король, рассказав, что ему порой снятся кошмары о падении Замка и о том, как он сам, своими руками убивает рыцарей, что во власти его. Поговорив с ним, Бартоломью понял, что обет больше его не сдерживает. Он сразу же приступил к постройке госпиталя при Замке.
***
Мерлин вздрогнул от пронизавшей его тишины. Каждую ночь, в Час Быка, наступало время, когда холмы были тихими, и голос земли - неслышным, и в тишине этой другие миры стояли близко, выдыхая в ухо, шепча.
Видение будущего пришло к нему, и там был король Утер, не сломленный пленом, с горькой складкой у губ, не мертвый и не живой. Плита на его саркофаге была непосильной тяжестью для него, но легка для черного ангела, протянувшего ему руку. И когда король вышел наружу, с ним были все его воины, и не проржавевший за века меч, и не потускневшая корона. Совсем другая жизнь началась для него, а плетению Мерлина, великого чародея и заклинателя тьмы, пришел конец.
С каждым видением будущего Мерлин умирал немного, и возрождался тоже немного, и этот случай не был исключением, так что пришлось ему присесть на камень, ноги перестали его держать.
Что ж, когда-нибудь он окажется не у дел, а пока это время еще не пришло. Где-то смеялась женщина, может быть, Элизабет. Он встал и пошел прочь.