Боль. Проблески сознания, мутные рваные картинки - и боль, боль, боль. Колотит кровью по вискам, лезет в горло удушливым дымом, пронизывает тело тысячью острых, беспощадных кольев. Где я? Что со мной? Веки тяжеленные, словно прибитая крышка гроба, и Олег собирает все, что осталось у него - волю, силу, мужество - медленно, по-живому, отдирает крышку. Мутно! Горячо! В сером дыме плавают верхушки деревьев - черные, мертвые, трещит, поглощая их, белое лютое пламя, дышит в лицо Олегу жаром, жжет ресницы. "Я горю заживо, -- наконец осознает Олег. - Лесной пожар!".
...Это, разумеется, была идея Гарика - вытащить их на рыбалку. "Лес, озеро, рыба сама сигает из воды!" - соблазнял его и Мишку искуситель. "Рыба? - иронически вздернул бровь Олег. - Из тех, что хорошо идут во Франции? Зеленая? Лупоглазая?". "Барракуды, кальмары, синий кит!" - веселился Мишка. Так, с хохмачками, незаметно и собрались. Поехали! В лесу, действительно, было хорошо, хотя насчет рыбы Гарик, конечно, погорячился. Ее как раз почти не было. Но об этом никто из них ни разу не пожалел. В этом далеком лесу, среди старых деревьев с темными стволами, Олег нашел спокойствие, даже умиротворение какое-то. Время здесь текло иначе. Они никуда не торопились и - вот парадокс! - все успевали. Олег подолгу сидел у маленького круглого озера с бесполезной удочкой в руках, ни о чем не думал, наблюдал за непрерывным движением вокруг, чувствовал себя частью этого мира, зеленого, золотого, мягкого. В эти мгновенья он готов был принять все, что преподнесет ему жизнь - хорошее, дурное, даже собственное исчезновение - без всякого протеста, как должное; он был в мире с жизнью и, главное, с самим собой. Все идет как надо в этом лучшем из миров! Незаметно прошел день, и второй, и третий.
А потом начался лесной пожар. Ветер принес дым, запах гари, и они заволновались, бестолково заметались по избушке, зачем-то кинулись собирать вещи. С этого мгновенья память изменила Олегу, в сознании всплывали картинки-обрывки, нереальные, жуткие, кадры из глупого фильма ужасов, из тех, которые Олег никогда не смотрел, над которыми смеялся. Они бегут, мечутся из стороны в сторону, задыхаются в вонючем дыму, среди треска, грохота и воя и на их пути - куда не повернуть - встает стена огня. А потом он потерял Мишку и Гарика в сером жгущем дыме и уже не бежал, а шел, протянув вперед руки, и падал, и поднимался. А потом земля, встав вертикально, больно ударила его по лицу...
Громко стучит в висках кровь, сухая горячая трава колет затылок. Олег лежит и в то же время движется, кто-то тащит его через горящий лес, тянет за ноги, волочет по земле. Зачем? Огонь кругом, от него никуда не уйти! Закрыть глаза, провалиться во мрак, вдохнуть свободно... Но движение продолжается, тело Олега реагирует на каждую кочку, каждую выбоинку этого пути без дороги острым импульсом боли. Боль не дает уйти в блаженное никуда, боль - единственная ниточка, связывающая его с миром живых. Оборвать! Отдохнуть!.. Нет, не получается, все также разрываются легкие и катятся слезы из глаз от горячего дыма. Сквозь них Олег видит впереди салатовое пятно, а над ним - черное. Пятна движутся, и дергают Олега, и приносят ему боль. Это его спаситель, тот, кто тащит его по лесу. На какой-то кочке голова Олега взлетает особенно высоко, и он получает то, к чему стремился - небытие.
Впрочем, ненадолго. Снова мертвый лес, живое прожорливое пламя, трещит, подбирается к жертвам ближе и ближе, душит дымом, грызет легкие, колет виски. Спаситель Олега оборачивается к нему, наклоняется близко, вытирает горячую потрескавшуюся кожу мокрым платком.
Его голову слегка приподнимают с земли, и он чувствует на губах - о, Боже! - влагу. В горло начинает медленно литься вода, тепловатая, с привкусом гари. И это лучшее, что Олег испытал в жизни.
Он открывает глаза, видит наклонившегося к нему человека в салатовой майке, только что напоившего его. Это женщина; она смотрит ему в лицо синими глазами, такими знакомыми, единственными в мире синими глазами, она улыбается и проводит рукой по его щеке. От боли Олег, наверное, утратил разум, и поэтому совсем не удивляется, узнав Карину. Карину, его бывшую возлюбленную, погибшую в горах Памира полтора года назад.
Карина, Ка - ри - на... Имя вкуса вишни. Вспоминая позже сумбурные, счастливые и одновременно горестные дни, проведенные с ней, Олег не мог объяснить себе - себя. Вернее, не узнавал в незнакомце, державшем за руку черноволосую девушку, мечтательную и порывистую, себя - Олега, состоявшегося, уверенного, знающего истинную цену всему на свете. Каким он был неловким, каким зависимым от нее, от нее настроений, смеха, резких движений и нелепых выходок, как ни на минуту не мог отвести от нее взгляда! Карина... Цветок. Или ветер. Котенок. Пантера. Астральный воин - это она сама для себя придумала. Не человек. Не женщина, не подруга, с которой легко идти по жизни. Какое там! Анти--жена, отвратительная хозяйка. Слово "кухня" приводило Карину в веселый ужас, а в свою маленькую квартирку она приходила только ночевать. Переждать летний ливень. Заняться любовью. И - улетала дальше в свои непонятные дела, прочь от душных комнат. Он никогда не видел, как она пишет свои картины. Он никогда не понимал ни ее, ни ее творчества. Воспринимал их иронически. Но - Боже мой! - как же он ее любил! С первого момента, с первой встречи, с того самого пресловутого "первого взгляда", когда увидел ее в толпе, на городском празднике. "Ничего себе, -- помнится, подумал он. - Настоящий французский вариант"! И мысленно присвистнул. И что-то еще добавил пошлое, про динамит. А потом она посмотрела на него и улыбнулась, и он больше уже ничего не думал.
И началось, накатило то необъяснимое время. История, в общем, обидно банальная - "два медведя в одной берлоге не живут". Олег привык "быть истиной в последней инстанции" -- всегда так жил. Но у Карины были свои истины, и уступать она тоже не привыкла. Фиг вам! Самым обидным и даже диким для Олега оказалось то, что частенько опровергнуть аргументы Карины он был не в состоянии. Не находил убедительных доводов. Пасовал перед ней. Терялся. Глупо замолкал. А он не привык пасовать и теряться. Как же она его бесила!
И чего ей не хватало?! С ним она могла иметь все или почти все!
-- Ты неправильно ведешь себя с мужчинами, -- снисходительным учительским тоном наставляла Каринку его секретарша Лика. (Он замер со своей стороны двери, затаив дыхание. Ему не было стыдно. Он хотел знать о Карине все - и любым способом!). - Мужчины любят, когда на них смотрят снизу вверх, когда ими восхищаются. А ты смеешься над ними и вовсю демонстрируешь мощь своих мозгов. Мужчины не любят, когда женщина умнее их.
Каринка вызывающе вскинула свою темную головку.
-- Но если я и правда умнее?
-- Вот и не показывай этого. Будь еще и хитрей.
-- Зачем? Для меня главное - быть собой.
Лика вздохнула. Она была младше Карины годами, но сейчас чувствовала себя старой. Старой и мудрой - рядом с несмышленым младенцем, играющим с огнем. "Ты же любишь его. Ты будешь страдать!". Как достучаться до этой полоумной?
-- У жизни есть определенные правила, будешь играть по ним - выиграешь.
-- Я всегда играю только по своим правилам!
-- Значит, проиграешь.
-- А вот посмотрим!
Карина решительно затопотала каблучками - окончен разговор! - и резко распахнула дверь. Олег еле успел отшатнуться. С тех пор он с интересом начал присматриваться к Лике - какая умная женщина! А до этого и лица не мог запомнить - серая, блеклая, бестелесная тень. Правда, секретарь идеальный - незаметная, и в делах у нее полный порядок, понимает его с полуслова, тактично действует в его интересах. Для нее он всегда прав. Он чувствовал себя на службе спокойно и уверенно, рядом с Ликой отдыхал душой, обретал себя привычного - сильного, уверенного, во всем главного.
Вопреки мудрым Ликиным советам Карина продолжала играть в лихого подвыпившего сапера на минном поле. Она легкомысленно выпустила из клетки "чудовище с зелеными глазами" - ревность хватко вцепилась острыми когтями в самолюбивую душу Олега, и началось пиршество... И ведь кокеткой Карина вовсе не была! Это мужчины относились к ней с какой-то покровительственной нежностью - было в Карине что-то трогательное, что-то от заблудившегося ребенка... Вот женщины ее не любили. Все. Она была "не из их стаи". Иначе смотрела, иначе ходила, говорила, мыслила. Иначе жила. Ее посещали иные сны - странные, неведомые гости. Она была непонятной. И этим опасной. Чужой.
А дерзкая Каринка и здесь бравировала своей необычностью. Знала, что нравится, что выделяется в любой толпе. Несла себя, как знамя. Может быть, именно это так притягивало его к ней, волновало, сводило с ума? При условии, что с ним она станет другой, что он сможет подчинить, обломать, заставить покориться... Возможно, Карина и сама в глубине души хотела того же? Кто теперь разберет! Оба они потерпели фиаско - он не смог покорить, а она - покориться. И они мучили друг друга, и любили, и тосковали в разлуке, и стремились друг к другу, а встречаясь, опять мучили...
Карина ушла сама. В то время Олег был не способен расстаться с ней по доброй воле - она стала наркотиком, а он - безвольным наркоманом, отчаянно нуждающемся в ней, в ее присутствии, прикосновении, взгляде. Это было абсолютно в Каринином стиле - резко и беспричинно разорвать связывающую их нить. Он взбесился, замкнулся и некоторое время ее ненавидел. Потом как-то незаметно успокоился - отвлекли дела, проблемы, ежедневный круговорот событий и лиц... Обнаружил, что чары Карины на расстоянии не действуют. И почувствовал облегчение, нет, даже освобождение - так будет вернее. Выходит, он, пытавшийся покорить, сам находился у нее в рабстве? Ей об этом, к счастью, узнать не довелось.
Роман с Ликой начался как-то незаметно. Она всегда была под рукой. Вот и подвернулась - случайно. Так, по крайней мере, ему казалось. Милая, услужливая, беспроблемная. Прекрасная любовница. Отличная домработница. Олег зажил с комфортом, медленно обретая утраченное равновесие. А раздражающий фактор - Карину -- бесповоротно вычеркнул из жизни.
Он знал, что она его любит, продолжает любить. При их редких и однозначно случайных встречах она старалась не смотреть на него, и все-таки всегда наступал момент (как же Олег его ждал!), когда он ловил ее взгляд - напряженный, полный горячей живой боли, любви. Она никогда ничего не скрывала, осталась себе верна и теперь. "В горе и в радости". Он поворачивался спиной, а в сердце пела мстительная радость:
-- Допрыгалась, голубушка?! Пострадай, помучься, поплачь в подушку!..
В эти дни он был особенно нежен с Ликой.
А потом Карина улетела.
Именно так, по крайней мере, утверждал трясущийся от шока и перепоя Витька Силин, который взял Карину в экспедицию и был с ней на склоне в последние мгновенья ее жизни.
-- Раскинула р-р-руки и улетела... Будто кто-то ее по-по-звал... - заикался Витька, страшный, обросший, постаревший разом лет на десять. С момента гибели Карины он пил, не переставая.
-- Что значит "улетела"? - морщился Олег. В те минуты любой жест, движение, слово стоили ему страшных усилий, отдавались в мозгах острой дергающей болью, и он старался замереть, не двигаться, поменьше говорить. - Упала?
-- Раскинула руки и улетела, -- тупо повторял Витька. - С белого склона в синее небо... Да, еще она засмеялась. - Он повернулся и близко глянул Олегу в глаза страшными, воспаленными глазами безумца и алкоголика. - Последнее время она редко смеялась...
Олегу стало совсем уж муторно. Дома он зашвырнул единственную Каринину картину - пепельно-розовые цветы в теплом сером сумраке - далеко-далеко, на антресоли. Он не мог запить, как Витька - вообще не выносил алкоголя, и поэтому вышвырнул из головы мысли о Карине, как ее картину - вон, навсегда. Просто чтобы выжить. Слишком близко к себе почувствовал Олег тот смертельный склон. Тут было не до сантиментов - пан или пропал. Олег, конечно, не пропал.
А теперь сама Карина нежно улыбалась ему сквозь дым. Олег закрыл глаза, постарался сосредоточиться, медленно сосчитал до пяти, открыл. Лицо Карины исчезло, зато он увидел ее черный затылок и майку. Возобновились толчки - Карина вновь волокла его по земле через горящий лес. Мозги Олега вскипели, и он в очередной раз потерял сознание, на этот раз, к счастью для себя, надолго.
В следующий раз он очнулся уже на шоссе. Ярко светило солнце, и обожженное тело горело огнем. Жгло горло, глаза казались двумя кусочками угля. Он заставил себя приподняться. Лучше бы не делал этого! В тело мгновенно вонзились тысячи острых колючек. Карина стояла на шоссе - прямая, изящная, тоненькая - и пристально смотрела вдаль. К ее присутствию он уже притерпелся: мало ли какие глюки бывают у умирающих от удушья? "А может, я уже умер и нахожусь на том свете? И ОНА меня встречает? Ничего себе встреча! Тащить волоком через горящий лес здоровущего мужика".
Потом заскрипели тормоза. Карина говорила что-то, в ее высоком голосе слышались мягкие, убеждающие интонации. "Нужно в больницу, срочно, пожалуйста"! Мужчина что-то отвечал ей, глухо, недовольно. Потом его подхватили под мышки - у него захватило дыхание и он стиснул зубы - и затолкали-посадили на заднее сиденье синей десятки. Он увидел лицо Карины - загорелое, усталое, все перепачканное сажей - она улыбнулась, устраивая его поудобней и поцеловала в щеку. Близко-близко ее синие глаза - самые красивые глаза на свете! - ему даже показалось, что он уловил в этот миг свежий и нежный аромат горной фиалки - ее любимых духов.
Карина мечтала найти эти духи всегда. "Загонялась по фиалке" - как она сама говорила. Когда-то, на заре туманной юности, лет в пятнадцать, она случайно купила флакончик "Горной фиалки" и вот с тех пор просто бредила фиалочным ароматом . Когда он уезжал в командировки в Москву, она всегда просительно заглядывала ему в глаза: "Привези!". Он смеялся, но послушно обходил салоны. "Диорелла", Диориссимо"... Нет, все не то! Флаконы стояли на полочке почти полными, а Карина продолжала эксперименты. Потом она где-то нашла фиалковые духи сама. Ему понравился нежный аромат, хотя он не особенно вязался с ее внешностью роковой женщины и совершенно неземной, "марсианской" манерой поведения. Но она упорствовала; Олег привык к свежему, чистому запаху, фиалка теперь ассоциировалась в его сознании с образом Карины, вот и все.
Дверка захлопнулась, Карина осталась за стеклом. Поехали! Какую-то долю секунды он еще видел светлый затылок водителя машины, его загорелые руки, а рядом с собой, на сиденье, двух напуганных маленьких девочек. Они пристально, с сочувствием смотрели на него и, кажется, собирались заплакать. Олег отключился.
Генка Юдин, вчерашний выпускник Юридической Академии, а ныне - уважаемый всеми (без исключений) в райцентре юрист III категории Геннадий Васильевич Юдин смотрел на лежащего перед ним человека-саламандру, широко распахнув чистые светло-зеленые глаза. Пухлая нижняя губа юриста III категории от переизбытка чувств и роящихся в голове мыслей так отвисла, что приоткрылись сверкающие мелкие зубки, которые не смогли испортить никакие "Диролы".
Карташов Олег Николаевич, 41 год, владелец фирмы "Элизиум", преодолел несколько сот метров леса, сплошь объятого пламенем.
-- Мистика! - ошарашено думал Генка.
От двух спутников Олег Карташова, как и еще от троих несчастных, оказавшихся на свою беду в тот день в лесу, остались только обгорелые кости. А Карташов - вот он, живехонек, лежит себе на кровати перед Генкиным носом. Ожоги, конечно, но - ничего "несовместимого с жизнью". Что тут скажешь?! Только - мистика! Это было Генкино первое дело. Карташов казался 22-летнему юристу III категории глубоким стариком. Ему бы пивко по праздникам, а не по горящим лесам странствовать. Человек-саламандра пошевелился и открыл глаза. Генка вытер мокрый лоб, прокашлялся для солидности и приступил к своему первому служебному расследованию.
... Следователь был неприлично молод, даже юн, и задавал совершенно глупые вопросы. Олегу, измученному болью и постоянными бредовыми видениями, хотелось запустить в него тяжелым предметом - вазой с ромашками, йогуртом, судном из-под кровати - но Олег не рассчитывал на свои трясущиеся руки и боялся промахнуться. Пухлощекий юный Пинкертон талдычил что-то про "полосу огня", которую он, Олег, как-то преодолел. Олег, откинувшись на подушку, слушал в пол-уха. В бреду ему постоянно виделась Карина, которая куда-то волокла его за ноги, наверное, на свой проклятый склон. Видение повторялось, это было так мучительно, что Олег боялся засыпать. Конечно, Карину ему напомнили те две голубоглазые девочки из машины, доставившей его в больницу, Две голубоглазые девочки - сестры, вероятно - с совершенно одинаковыми, огромными светлыми глазами. Это же элементарно! А Карина только смеялась и продолжала тащить его за собой.
-- А та девушка, которая остановила для вас машину, - лопотал свое дотошный Генка. - Вы помните девушку?
-- Какая девушка?! - Олег подскочил на кровати и уставился на Генку. Его нижняя челюсть нелепо отвисла, глаза широко раскрылись, и он стал удивительно похож на Геннадия Васильевича Юдина, каким тот будет через 20 лет, если (не дай Бог!) получит ожоги различной степени тяжести.
-- Значит, вы не помните? - откровенно обрадовался Генка. Он почувствовал свое превосходство над человеком-саламандрой, это был миг чистого, не омраченного ничем торжества. В чем-то он сильнее; это безусловно. - Вот, свидетели Сафроновы, Николай и Екатерина, которые доставили вас в больницу, показывают, что их машину остановила девушка...
Они стороной обогнули место пожара и сильно торопились, но она так просила отвести вас... И ваше состояние... У вас был такой вид... Словом... Они не могли отказаться. А вас они даже не сразу заметили, вы ведь лежали в стороне, в траве...
Да, он помнил эту воняющую пылью, грязную траву на обочине, и как жгли обгорелую кожу лучи солнца, и как Карина... Да, именно Карина!.. тащила его к машине...
-- Какая девушка? - устало переспросил он.
-- Черные волосы, светло-зеленая майка, джинсовые короткие шорты, среднего роста, очень тоненькая, вся перепачканная в саже.
Именно такого ответа Олег ждал и боялся.
-- Ваша знакомая?
Олег помотал головой:
-- Нет, нет!
-- Мы ее найдем непременно, вы не сомневайтесь!
Но Олег сомневался, и даже очень!
-- Если она расскажет, где именно обнаружила вас, то мы сможем яснее представить себе картину и наконец, понять...
"Да, причину моего чудесного спасения!.. Вряд ли она расскажет это тебе, сосунок! Вряд ли из-подо льда она кому-нибудь что-нибудь расскажет!"
Геннадий Васильевич отбыл, наконец, по своим серьезным делам, а Олег, предоставленный самому себе, решил не поддаваться панике, включил мозги и принялся рассуждать логически. Именно такое поведение, в конце концов, одобрила бы и сама Карина.
"Кто видел ее тело? Никто! В ту расселину никто не спускался! И могила на альпинистском кладбище чисто символическая. Карины там нет! Возможно, она и не умерла вовсе! Возможно, она жива!"
Ему самому смешны были собственные жалкие потуги. Жива? Где же она была целый год? Почему не вернулась, не дала о себе знать? Ладно, не хотела тревожить прошлое, это понятно. Но как она могла узнать про пожар? Оказаться в том лесу? Наконец, пройти через огонь те пресловутые сто метров? Нет, нет ответов! Ясно одно - он, Олег, жив, хотя его обгорелые кости должны были дымиться рядом с костями Мишки и Гарика, и обязан он этим, очевидно...
Вечером к нему пробралась Лика - кормила домашним бульоном, курочкой и блинчиками собственного изготовления. Как он их обожал! Блинчики просто таяли во рту. Лика рассказывала только приятные вещи - как все радуются его чудесному спасению (Олег проницательно взглянул ей в глаза и увидел в самой их глубине мелькнувшую тень. Как и ожидал), врач делает самые оптимистические прогнозы насчет его здоровья, его случай попал во все газеты, его называют "человек-саламандра" и он уже знаменитость... Лика ни о чем его не спросила, она никогда ни о чем не спрашивала, всегда была сама деликатность. Или, возможно, ей просто было неинтересно.
Потом Лика ушла, прошелестело шелковое платье...
Олег ничего не сказал ей про Карину. Он прекрасно сознавал, что за подобным откровением последует обязательный визит высокооплачиваемого психиатра. Но не это было главным! Олег, дошедший до ручки, был не против визита психиатра, совсем даже нет! Просто он не хотел второй раз предавать Карину...
-- Знаешь, она звонила тебе в день своего отъезда... - говорит Лика.
Прошло чуть больше месяца после гибели Карины. Они лежали в постели в роскошной Ликиной квартире, и Олег не видел ее лица. Прохладный голос в прохладной августовской ночи.
Олег сжал в кулаке тонкое шелковое покрывало, выровнял дыхание.
-- И что же? - голос остался обычным, будничным. А ведь он боялся, что зазвенит, сорвется...
-- Тебя не было, и я велела ей перезвонить позже, после пяти. Ты приехал, но она не перезвонила, и я решила ничего тебе не говорить. Я не знала, что она уезжает...
"Только не говори, дорогая, что тебя загрызла совесть, и ты не хочешь жить с этим камнем на сердце! Ты такая же, как я, и совести у тебя давно нет... Ты сказала это потому, что Карины больше нет на свете. Карина никогда не позвонит снова. Ты перестала бояться, и говоришь от облегчения, ведь так"?
Разумеется, ничего подобного он тогда Лике не сказал. Повернулся к стене. Лике не стоило придумывать причин - он не стал бы разговаривать с Кариной, даже если бы Лика рискнула соединить их. Бросил бы трубку. Он знал это, знал, знал!
"Ты же мог ее спасти!
Значит, не мог. Не судьба".
Как ему хотелось вновь возненавидеть Карину! Но невозможно ненавидеть человека, улетевшего в синее небо с белого склона.
Неужели ее любовь была так сильна, что она пришла к нему на помощь ОТТУДА?! Из-под своих снегов?! Неужели ее любовь была так сильна?
Ночью она ему снилась. Сидела тихонько у него на кровати, и когда он приподнялся, чтобы увидеть ее лицо, лунный призрачный свет озарил ее улыбку. Она погладила его по щеке, и он быстро прикрыл глаза. Мужчины не плачут, это аксиома.
Они не сказали друг другу ни единого слова.
Он проснулся рано, еще в темноте, и долго лежал, впервые после спасения глубоко и свободно дыша. Предутренний серый сумрак был весь пронизан свежим и чистым ароматом. Так пахнет незаметный весенний цветок, расцветающий на зеленых горных склонах, высоко-высоко над землей.