Аромат полыни, теплая дорожная пыль, алмазные блики на воде. Я бегу по дороге, раскинув руки, а, кажется, лечу. Бьется в лицо теплый ветер, темным облаком развиваются сзади длинные волосы, и несется, летит мне навстречу лиловая полоска горизонта, ее недостижимые блуждающие огни...
Одна - в ночи, одна - на всем свете.
Я - колдунья, добрый дух этих мест, мое гибкое тело пахнет теплой полынью ночной степи, а в янтарных глазах дробятся отблески заката. Неизвестная птица пронзительно выкрикивает в ночь мое имя:
- Чер - ри! Чер - ри!
Это - мой мир, и во всем этом - я. В каждом нежном стебельке, в бледном танцующем мотыльке, в тонкой игре ночных теней в степи и в неясном мерцании звезд над ними...
"Ибо все, что ты видишь - это и есть ты, дитя мое".
* * *
Я впервые увидела тебя весенним вечером, у реки. Совершенно мокрая от росы поляна, изумрудная зелень. Мы сидим у костра, над которым в котелке варится что-то, предположительно - рыба. Славка, мой друг детства, кровожадно вгрызается в декоративную свиную черепушку. Мы смеемся, смеемся, смеемся - беспричинно, нескончаемо, счастливо. Солнце садится. Густеющий сумрак безраздельно завладевает нашим крошечным изумрудным миром, окутывает его колдовской сетью - серой паутинкой. Она пока невидима, но из нее нет выхода.
И тут появляешься ты - темная тень на фоне темного леса. Высокие, выше колен, сапоги, темный дождевик, темные, густые, блестящие волосы, цвета меха бобра - точно как мои! - темно-карие, шоколадные, сумрачные глаза. Красивые брови с глубоким угибом тяжело сведены к переносице, вид холодный, самодостаточный, высокомерный. Совершенно неприступный. Нас для тебя просто не существует. Ты бесшумно проходишь сквозь костер с псевдо-рыбой, сквозь оторопевшего Славку с глупым черепом в руках, сквозь мою застывшую, смутную фигурку... Ты спускаешься к реке, ты растворяешься в сумерках...
Я верчу в руках сорванный случайно стебелек, я - точно как ты! - свожу к переносице стрельчатые темные брови. Ты меня не заметил! Надкусываю сорванную травинку, и все заполняет горький, нежно-безнадежный, непобедимый запах. Полынь.
Теперь я знаю, ты и я - это одно.
Картинку у реки слизывает мгла.
* * *
Другой весенний вечер, теплый, туманный. Предчувствие дождя.
У небольшого речного заливчика - дачная тусовка, место сбора всех наших друзей. Только меня там сегодня нет. Во все стороны по реке далеко-далеко разносится звонкий смех, чей-то низкий голос звучит музыкой в тумане, волнующей, пылкой, смутной... В двух шагах лес, а в лесу цветет черемуха. Ее много, очень много, слишком, чересчур! Это невероятно! Весь лес - сплошь черемуха, воздух - тоже: не кислород -сладкий, тяжелый дурман, колдовское снадобье для атаки на душу, "морок", волшебство и безумие. Дышать им невозможно. Не дышать - тоже. Мы дышим, мы пьянеем, мы заколдованы, мы - не мы.
На лугу между лесом и заливом несколько деревьев опустили ветки почти до земли. Мимо них от залива неспешно скользят две тени. Ты обнимаешь за плечи белокурую девушку, невысокую, тоненькую, зеленоглазую, с изысканно-кукольным, бледным, юным, трогательно-беззащитным личиком. Это твоя подруга.
Ты мог бы, приглядевшись, различить сквозь дурман-цветы блеск моих янтарных глаз, почувствовать мою гладкую смуглую кожу, пылающую за прохладной ароматной завесой, выпить до дна все тайны моей души... В ней нет горечи.
Я здесь! Я - Черри! Это судьба.
Вы переходите по огромной железной трубе крошечную речку, летом - обычный ручей, незаметный, мелкий, насквозь пронизанный солнцем. Но не теперь, не сегодня! Волшебство потрудилось и здесь, сделало течение бурным, стремительным, опасным, придало темной воде под столетними жутковатыми ивами колдовской, влекущий, "русалочный" оттенок. Утонешь - не заметишь. Почти достигнув берега, ты оборачиваешься - мгновенно, резко, как от удара в спину. Из заморочной русалочной воды я протягиваю к тебе руки, блестят капли на медной коже, плывут по воде тяжелые длинные волосы, манят, влекут в бездонный омут глаза цвета меда, бликами вспыхивает в них звездная прозелень...
Ты теряешь равновесие. Мы стремительно летим друг к другу.
Над замершим черным омутом клубится сладкий дурман...
* * *
Лето. По лесным полянам голубоватым дымом стелется цветущий цикорий. Я иду тебе навстречу, кровь гулко стучит в висках, безжалостно палит солнце, я слепну. Ноги делаются ватными, словно в кошмаре, я невероятными, нечеловеческими усилиями отрываю их от земли... И вдруг осознаю, что голубые пятна цикория слились в единую сплошную полосу - я несусь тебе навстречу...
Мы сталкиваемся, сшибаемся, словно враги, теряем равновесие. Полынь принимает нас в свои объятия, растворяет в себе. Ни тебя, ни меня отдельно больше нет. Душистая постель из пепельных мягких стеблей, приворотная горечь на губах, совсем близко - твои шоколадные глаза, сумрачные, темные, без блеска. Прыгают красные чертики под сомкнутыми веками. Я лечу, мчусь со страшной скоростью в безграничном океане золотой плазмы, пронизываю звенящие зноем миры, подобно темной комете. В конце этого огненного пути вселенная взрывается. Душа моя - сиреневая бабочка с прозрачными крыльями - соединяется с Богом...
* * *
... Ты слегка касаешься моих волос губами. Твой поцелуй невесом, он не разбудил меня. Ты чувствуешь запах полыни на своих губах. Знаешь, он останется с тобой - навсегда. Ты уходишь с золотой поляны не оборачиваясь, бредешь по земляничным лугам, растворяешься в звенящем кузнечиками полуденном мареве. Ты уходишь от меня, но каждый твой шаг приближает тебя ко мне. Земля ведь круглая.
* * *
И вот - ноябрь. Серый город. Мокрый снег.
Я сижу дома - на самом верхнем этаже стандартной многоэтажки, смотрю на свой город сверху, с высоты птичьего полета. Безобразные прямоугольные коробки, размытые цвета. Если инопланетяне опустятся на Землю в районе, похожем на наш, они решат, что земляне напрочь лишены эстетического чувства. Надеюсь, нам будет стыдно.
Я одна.
Сейчас раздастся звонок, я распахну дверь и обожгусь о твои глаза - сумрачные, шоколадные, темные-темные, без блеска. Мои руки обовьют твою шею, и я исчезну в сумасбродном, горьком, смертельном, родном запахе. Это полынь.