Шелепов Сергей Евгеньевич : другие произведения.

На окраине вечности часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   На следующий день недолгие сборы, автобус, сутки в плацкартном вагоне и снова Север. Как в детстве когда-то - забрел в воду по пояс и нырнул, но, оказалось, не к пузатой песчаной косе, крутобоко-заворачивающей в реку, а в другую сторону, от берега в самую глубь омута.
   Вынырнул тогда, а кругом вода теплая и ласковая. Безмерье глубины испугало. Пришлось грести, чтобы не утонуть. Получилось. И выплыл. С изысканиями также всё обернулось.
   Только на сей раз, не так все страшно было, как тогда. Приехал в Архангельскую область в поселок на железной дороге Киров-Котлас. А там уже изба для экспедишников снята. А в избе той компания собралась, но командира нет. В бригадирах обычно топограф значится, а тут ни одного. Геолог Гриша; тягачист и шофёр в одном лице на двух ГАЗах - 66-ом и 71-ом; два рабочих - дембельнувшиеся десантники. "Животов" много, а "головы" ни одной - непорядок. В "Гипроспецгазе" бригадиром, "головой" вышеупомянутой топограф обычно назначается. Он и трассу ведет, и работы попутные правит, и продукты на нем, и деньгам подотчётным счет ведет. В конце месяца у него еще одна "головная боль": зарплату подсчитать на бригаду и, согласно внесенному вкладу каждого, КТУ (коэффициент трудового участи) раскидать, чтобы никому не обидно было. Справедливо распределить зарплату ума много не надо, а вот, чтобы обид не было, уже искусство.
   Из Пеньтюхова по приезду его в "партию" какой "голова"? У него вопросов на два порядка больше, нежели ответов и вразумительных планов, как работу начать.
   Для начала с мужичками из бригады познакомился. Все, кроме Гриши-геолога, такие же - кто и откуда, только не изыскатели. Топограф-бригадир, который должен был в курс дела ввести Петра, только через день-два приедет. Не сидеть же в ожидании его, потому решил всё же к делам приступить.
   Взял карты мелкомасштабные, на которых трасса будущего газопровода нанесена приблизительно. Посмотрел, покумекал - всё же опыт работы с топокартами был не анекдотический. "Старики сидят на завалинке, машина приехала, из неё люди вышли. А дедки, сидящие на завалинке. между собой балакают. Один другому говорит: "Гли-ко, топографы приехали, карты разложили. Чичась дорогу спрашивать зачнут....".
   Трасса газопровода по лесу проходит, как определил Пеньтюхов, разглядев карту. Поэтому надо визирку прорубить, а это дело и подавно знакомо - что геофизичиские профили рубить для электроразведки, что под нивилировку и трассирование на изысканиях. Рубка визирок дело хлопотное и трудоёмкое. Вот этим и решил заняться в первую очередь - на неделю, а то и больше работа есть, получалось. Перед тем, как мужиков озадачить, надо бы пробежаться по будущей трассе. С утра и отправится на рекогносцировку, как это называется у изыскателей - объяснил Грише, укладывая топокарты в папку.
   Утром в полевую сумку карту положил; кружку эмалированную и чай с сахаром да сухарей немного в карман рюкзачка сунул. Рюкзак на спину закинул, плечами поводил, чтоб убедиться: аккуратно ли к спине поклажка прилегала и отправился в лес.
   Грише-геологу, уходя ,объяснил.
   - Сегодня, Гриш, один схожу. А завтра уж все вместе отправимся.
   - Да, Петро, сходи да определись, что к чему, а то месяц то кончается - наряды надо закрывать....
   - Ну, я думаю, чё-нибудь наковыряем, - и за порог.
   Целый день ходил по лесам и болотам Пеньтюхов, разбираясь в "географии". Лишь полчаса у костерка отдохнул, попив крепкого чаю, заваренного в кружке, да сухарик пожевал. Когда вернулся в дом к бригаде, уже наметился в голове у него некое подобие плана.
   На следующий день Пеньтюхов уже расставлял людей на визире. В одном месте направление просеки задал по буссоли, объяснил "десантникам" - двум демобилизованным солдатикам: как рубить, как вешиться. "Понятно, парни?". "Поняли", - ответил один из пареньков и взялся за топор.
   Затем проехали на тягаче по лесной дороге около километра, остановились. Здесь уже в две стороны выставлял створы. Один створ на соединение с "десантниками" под углом градусов тридцать; другой створ в противоположную сторону.
   "Срубаться" навстречу дембелям стал Гриша с двумя рабочими Гошой и Сашей, а в противоположную сторону Пеньтюхов визиру "погнал". Тягач отправили обратно к "десантникам"
   Договорились, что, как только Гриша с "десантниками" пересекутся, то тягач отправят за Пеньтюховым, и после поедут домой. Для первого дня и это уже намало.
   Отвыкли руки у Пеньтюхова от топора. Сколько лет уж не махал им на таежных просеках. До первой сухой ёлки догнал визиру и всё. Руки о крепкое дерево отшиб и пропала из них сила да сноровка. Топор в руках еле держится, того и гляди, выпорхнёт из ослабевших рук и полетит по ему только известной траектории - то ли в лес подальше, то ли в ногу рубщику. Тут уж правило "лотереи" работает, не обессудьте.
   Всё же около километра просеки Пеньтюхов прорубил. Только однажды сел покурить. Когда табашничал, услышал, как вдалеке их тягач ревёт.
   "Может, переезжает...." - предположил. Но звук не замолкал и слышался примерно из одного места.
   Сигарету выкурил и снова за топор, звуки тягача уже мимо ушей пропускает. Азарт работы отвлёк от всего. И не было ничего иного для Пеньтюхова кроме этих деревьев и кустов, которые надо под топор пустить. Только вот с непривычки руки скоро одрябли.
   Сел покурить, снова рёв тягача вдалеке слышит. Сперва решил, что за ним едут. Но звук не приближался. Затоптав в мокрый мох окурок, пошёл Пеньтюхов по только что прорубленной визире к тягачу. Мол, пора уж и работу заканчивать.
   Пришёл туда, где тягач работал, а там невиданное. "Десантники" не визиру рубят, а лесную дорогу тягачом мнут. Деревья чуть подрубят, а тягач их ломает. Такой бурелом сотворили, что у Пеньтюхова даже слов не находится. Остановил это безобразие, на сваленный лес указывает.
   - Эт чё? Эт чё... - только и может сказать.
   Довольные "десантники" на дело рук своих смотрят с гордостью.
   Тягач заглушили. Никола-водитель вылез. Тоже рожа довольная.
   - Вы чё наделали то, мужики?
   - А что, плохо?
   - Хоть на велосипеде катись, начальник....
   - Ну вы, подумайте. Тут ведь только пройти надо, а не ездить...
   - Ну и иди.
   - Ка-ак? - трясущейся от возмущения рукой Пеньтюхов тычет "рубщикам" на сосняк, ершом вздыбившимся вместо узкой визирки.
   Ничего не доказал. Сели на тягач и восвояси. Беды большой нет в том, что лесу наломали. Просека под газопровод раз в десять шире. А до того то, как ходить по ней? Получил за это нагоняй Пеньтюхов от бригадира, который приехал ему дела передавать. Мужик тот из старых топографов. К строгости в делах привык. Да и как иначе? Они же пикеты в своё время двадцатиметровой мерной лентой отмеряли по трассе, а это не так просто, как кажется. Ведь чтобы сто метров отчекрыжить по лесу или болоту, надо пять раз ленту вытянуть на полную длину и чтобы прогиба не было, и чтобы шпилька, которой точку фиксируют, точно против метки начала и конца ленты оставалась. В болоте шпилька как, пьяная - её воткнул, шаг в сторону шагнул, а она подлая наклонилась сантиметров на пять - что тогда? Ладно, если раз один на километр. А если больше?
   Саша-топограф старый эту науку прошёл ещё в молодости, матюгов от асов старых наслушался - на две жизни хватит с лихвой. И вот к пятидесяти годам сам уже чин "старого" топографа имел. Увидел безобразие, "десантниками" на визире сотворенное, порцию ругани малозлобливой излил на Пеньтюхова. Когда же увидал, что вешка, по которой направление визиры в лесу выдерживается, воткнута тонким концом в землю, вырвал её и не на Пеньтюхова двинул, разъяряясь и ругаясь уже громко да с привывом.
   Петр начал оправдываться, мол, в геофизике всегда так вешились на профилях. И вешки надо реже ставить - толстый конец её срубленный наискось, виден дальше, а потому и втыкать их часто не надо. К тому же, поясняет, на толстых концах и надписи пикетных значений точек писать лучше - мельчить не надо.
   Саша вроде успокоился. Что-то пробубнил насчёт пустозвонов-геофизиков и успокоился. Прошли с полкилометра, увидел "старый", что визира чуть вправо "завалилась", снова в распыл пошёл, снова безруких геофизиков, которым не то, что топор, "шутильник" доверить нельзя зимой - поубивают, дескать, и себя, и людей. Кого имел в виду, пояснять не надо - уж так выразительно посмотрел на своего сменщика, что тот даже смутился, но тут же и в оправдание свое что-то пробормотал, попеняв на топографов, которые тоже бывает "задвигают" разное.
   Вернулись с трассы Пеньтюхов с Сашей. Всё вроде разъяснил Петру "старый топограф" Саша. Мужики уже "щец-борщец" намутили. Сели за стол. Пеньтюхов только ко рту ложку поднёс, сбрякало что-то - аж поперхнулся. А это Саша ложку о стол шваркнул, давешнее вспомнил.
   - Надо ж такими тупыми быть, чтобы лес тягачом топтать! - в адрес "десантников" укор.
   - Так ведь, Саша, парни в первый раз... - заступился Пеньтюхов за парней.
   - Понятно, что впервой.... Но ведь... - за ложку взялся. Раза три её ко рту поднёс и вновь о стол шибанул. И уже в "огород" Пеньтюхова "камешек".
   - Дак как так можно то? Чтобы вешку тонким концом в землю....
   Пеньтюхов смиренно поясняет, что в геофизике раньше работал. Снова "старый топограф" успокоился. Пока отужинали, еще раза три брякал он ложкой об стол, попрекая то "безруких вальщиков леса", то "шаромыжных геофизиков, которые даже не знают, что вешку надо втыкать толстым концом, но никак не наоборот".
  

16

  
   Еще насколько дней Саша работал, чтобы уже никаких вопросов не возникало у его "сменщика". Затем уехал, душевно попрощавшись со всеми. И остался в бригаде один топограф и разномастная ватага ухарей.
   Как всю ораву к делу приспособить, чтобы все работали - думай теперь "башка садовая" Пеньтюхов. Думал. Постепенно утряслось всё....
   К третьему году работы на изысканиях магистральных газопроводов, Пеньтюхов уже чувствовал себя, как в родной стихии - Приершовщине. Бригаду подобрал себе Петр Васильевич знатную. Всего в ней четыре человека, включая и его, но каковы работнички то! Всяк по-своему нужен и ценен. Лишних в бригаде нет, а каждый, как частица целого. Одна беда: мужики толковые, но у каждого свой бзик в башке и кроме того один общий - тяга к алкогольным напиткам.
   Собрать бригаду на инженерные изыскания - дело непростое. Из тех, кто начинал с Пеньтюховым работать, очень скоро не осталось никого. Первыми слиняли "десантники": топором махать целый день или по лесу таскаться с нивелирной рейкой - не кирпич о башку шибануть. Затем Гриша-геолог вернулся в бригаду, в которой раньше работал. К Пеньтюхову он перешёл на время, пока их бригадир сломанную ногу сращивал. С ним же и водитель тягача ушёл. Гоша вспомнил, что у него есть "жонка-мамка", у которой он, как у Христа за пазухой. "Жонка" его овдовела, а у неё пятеро детей. Старшая дочь лишь на пару лет моложе Гоши, поэтому парень и пригрелся. Днём дитём, ночью мужем - плохо ли? Товарищ его Саша просто взял да и не поехал после отгулов никуда, пришёл через пару недель за "трудовой" в контору, написал заявление да и был таков.
   Пеньтюхова такой оборот дела, а точнее бичей в бригаде не смутил. Он же в продайфуфаешной геофизике проработал не один год, там с этим "оборотом" куда заковыристей - бичары и вовсе несусветные перемещения во времени и в пространстве проделывали. Один бедолажный заблудился, его сначала искали, после на поиски плюнули, а он ещё через две недели нашёлся. Спрашивают, где был, а он поясняет, что ждал, покуда найдут - ему так сказали, когда по технике безопасности он инструктаж проходил. А что, мол, пришёл то? "Я чо подыхать должен, ожидая когда найдёте то?" - таков ответ был. Или: другой бичара поехал в отпуск на родину в Хабаровск. Съездил. Со всей родней казацкой повидался. А потом весь сезон контора почему то перечисляла из его зарплаты деньги за пребывание в питерских отрезвителях. Бывает....
   По опыту предыдущих лесных дел Петр знал, чем больше народу в бригаде, тем больше путаницы. Потому со временем лишних людей из бригады убрал. Оставил лишь специалистов, чтоб каждый за своё что-то отвечал. В итоге остался у него в бригаде ещё один топограф, геолог и водитель. Последний мог ездить на ГАЗ-66 и тягаче (тоже ГАЗ, но 71), а, когда надо, помогал бы топографам или геологу. А смысл работать "за себя и того парня" был у всех, ибо зарплату высчитывал каждому бригадир, к окладу каждого добавляя КТУ (коэффициент трудового участия). Штука очень действенная, если не единицам измеряется, а величинами более десяти.
   Первое время работал с Пеньтюховым военный топограф, сокращенный из армии. Тридцать два года парню. Почему бы на новом месте, в новом деле не применить свои знания и умение? Увы. Капитанство армейское не позволяет "пасть" "барину" так низко, чтобы простым топографом да по таежным трассам под началом избичевавшегося плебея чертоломить. Не те ныне, оказалось, военные топографы, что создавали карту Родины в числе первых, о которых читал Пеньтюхов в книгах о первопроходцах, смутивших парнишку романтикой изысканий и поисков. Поработав пару месяцев ушел упомянутый "первопроходец" в тюремные войска, арестантов охранять....
   Какое-то время Пеньтюхов всю топографию на себе тащил, умаялся, хотя визиру рубили всей бригадой, но в те дни, когда он вычерчивал топосъемку, его рабочий откровенно дрых сутками, отвлекаясь от этого занятия лишь по нужде да пожрать.
   Взмолился, мол, нужен еще один топограф, а трутня уберите. Прислали мужичка толкового из Петербурга и, как показалось, работящего. Обрадовался такому напарнику Пётр. Можно, подумал, и наряды да материалы в институт иногда с ним отправлять и на время отпуска вместо себя оставлять, чтоб дело не останавливалось.
   С полгода всё складно-ладно было. В июне Пеньтюхов отпуск взял и довольный выехал в свои любимые Ерши, чтобы с удочкой на Реке посидеть. Грибками-ягодками потешиться.
   Не получилось. Уже через неделю выловили его телеграммой, в которой говорилось, чтобы срочно выезжал к бригаде, ибо там произошла авария с участием их ГАЗ-66.
   Пришлось срочно собираться и ехать. Авария действительно знатная приключилась, благо без жертв.
   В отсутствие Пеньтюхова его товарищи нарушили "золотое правило изыскателей" - не бухать во время работы. При Пеньтюхове этот закон практически не нарушался. Но тут мужички "расслабились", но виноват в этом, конечно, "голова", от которой, как известно, вся гниль в жизни.
   Выпили мужички крепко. Не хватило, как водится. Поехал "бугорок" с Васькой- водителем - парнем шебутным и проворным за новой партией пития. Затарились водочкой и потеряли друг друга. Васька один поехал обратно. На спуске разогнался и не смог проехать между двух "фур", едущих ему навстречу. В итоге зацепил правое переднее колесо ЗИЛа, который был загружен под завязку всё той же водкой. Колесо у машины отвалилось, другой же, понятное дело, и в помине не было. А Васька через лобовое стекло вылетел в кювет. Там яма с водой, образовавшаяся ниже устья водопропускной трубы. В фуфайке, но босой (тапочки в кабине остались) Васька не пострадал нисколечко - лужа была глубины немалой. Вынырнул, а наверху его мужики из ЗИЛа ждут, чтоб кренделей навешать, но Василий не прост. Пока выползал, выяснил, что водители разбитой фуры его земляки из Яренска.
   Бить земляка кто же будет? Не побили, лишь посочувствовали. Да еще и позволили - семь бед, один ответ - попить вытекающую многочисленными ручейками из "фуры" водку. Васька пригоршнями злосчастного напитку похлебал, чтоб дойти до ручки и тут же пал на обочинку.
   За разбитую "фуру" водки наказан был весь отдел изысканий - сняли немалую сумму денег из фонда зарплаты отдела, чтоб возместить ущерб. Остались без премии в отделе, а она приличная наклёвывалась. Васька на краткое время стал главным "врагом" изыскателей "ГИПРОСПЕЦГаза". Однако, парень Васька шустрый, работящий, никогда не унывающий. На таких долго нельзя сердиться. И на Ваську не сердились. Через пару месяцев его лишь подкалывали.
   Да и Пеньтюхов лишь обматерил незло бедолажного при встрече и оставил парня в качестве рабочего. Машину разбили, другую кто даст? Пришлось без машины объект доделывать, добираясь до места работы на попутном транспорте.
   Васька стал первым членом бригады Пеньтюховско. Через год он права выправил. И уже снова водил и ГАЗ-66 и ГАЗ-71....
   Алкашничал Васька не больше и не меньше других. Единственный серьёзный "минус" это то, что работала бригада Пеньтюхова в Архангельской области, где у Васьки в каждой деревне жил кто-нибудь из ближней или дальней родни. А родню Васька почитал и она его чаяла, потому что был он при деньгах всегда, когда посещал родственников. При этом не жалел "бумажки", одаривая и опаивая всех, кто завернул "на огонёк".
   После ухода Гриши-геолога в бригаду, в которой он постоянно до этого работал,
   прислали к Пеньтюхову другого мужика. Чуть за сорок ему, пьёт только "культурно" - "сухонькое" да коньяк. Но тут началось вселенское купи-продайство и Боря, так звали геолога, ударился в "коммерцию". Работали в то лето "пеньтюховцы" в поселке Урдома. Вокруг леса богатые ягодами. Борис и приноровился их собирать во время отгулов да продавать. Сначала заработал неплохо на бруснике, которую отвозил в Питер за время отгулов два раза. Потом клюквой занялся. На этом шабашном поприще снюхался Борис с бичёвским семейством. Кроме ягод, которые сам набирал, еще и у бичей прикупал. Семейство пило всё, что могло задурить башку. Однажды угостили каким то зельем и Бориса, сами тоже пили отраву. Но утром парень не проснулся. В Урдоме и похоронили.
   Вообще в те годы Ленский район Архангельской области был для экспедиции, в которой работал Пеньтюхов, "ямой". Сначала Борис-геолог из Пеньтюховской бригады отравился каким-то "очистителем. Затем (и месяца не прошло) во время пьянки от травмы головы (поленом кажется шваркнули по ней) еще один геолог помер. А после еще две смерти, но о них чуть позднее.
   После этих случаев и пришли в бригаду к Петру парой топограф Боря - Матвеич и геолог Коля - Николаич. Они до этого мотались по разным бригадам и, по причине своей неуёмности, ни в одной прижиться не могли. Были они совершенно разные. И. видимо, в дурости своей дополняя друг-друга, представляли из себя такую "взрывчатую смесь", что бригадиры от них всячески открещивались. Хотя работники оба, когда не запивали, были отменные. Но это уж так заведено - к "золотым рукам" "глотка лужённая".
   Николаич из деревенских кузнецов - бугаист и силён. Боря же Матвеич щупловат, но жилист. Первый в деле и в жизни прямой и бесхитростный, другой не прост и даже вертляв слегка. Одно их объединяло - любовь к алкашеству. При этом каждый оставался собой. Николаич гулеванит широко - кто в этот момент оказывается в компании, всех напоит-перепоит. Матвеич любит бухнуть тихо - чтобы выпить по маленькой, побеседовать душевно и даже, может, почаевничать или "культурно сходить в кино" либо у телевизора посидеть, но при этом периодически прикладываться и прикладываться к стакашку.
   Покуда Васька "барщину" слесарем на базе отрабатывал за разбитую фуру с водкой, прислали Пеньтюхову на новый объект - газопровод до Красноборска - другой ГАЗ-66 с водителем. Машину встретили в Кирове. Поехали сперва в сторону Сыктывкара, а потом свернули на лесную дорогу. С великим трудом выползли к городку Луза, к которому изыскивал трассу Пеньтюхов в начале своей изыскательской карьеры. Там же в гостиннице подобрали, ожидающих машину Матвеича с Николаичем. Дальше уже всё знакомо. Добрались до Великого Устюга. Мост через Сухону переехали, по центральной улице катят, игнорируя знак, запрещающий проезд грузового транспорта: у них же вахтовая машина, считай - автобус. Чего бояться? Ан, нет. Тормозят. К шофёру Гене.
   - Вы знак видели?
   - Видели, - Гена спокоен. На будку показывает и поясняет, что людей везет. Да и документы у него в полном порядке - и права на все виды автотранспорта, и путёвка есть. Всё равно неймется служивым - как это с чужих ничего не поиметь?
   - Ведро бензина налейте, мужики.
   Не дали. Боря с Колей высунулись в два горла стали объяснять, что сами на "нуле" и, вообще, кричат.
   - Гена, давай быстрей за город, а то обоссымся....
   Служивый, однако, не сдаётся. По баку постучал - звенит. Тогда только и отвязался.
   До Красавино доехали. Там тоже знак на центральной улице "Проезд грузовому транспорту запрещён". Покумекали, решили ехать по паралельной улице. Опять не слава Богу. Жёлтый УАЗик выскочил из-за угла, останавливают путешествующих по закоульям. Тут уже другой подходец.
   - У вас же вахтовая машина. Вы чё по параллельной улице едите?
   - По Устюгу ехали, так остановили.... - начал было объяснять Гена.
   - И чё, что остановили. Они там вообще ни уха, ни рыла.... Вы, наверное, в столовую бухнуть заезжали? - расцвёл сержант.
   Однако, и тут облом. Даже Матвеич с Николаичем в будке сидят трезвые, как ангелочки. В Лузе они пред тем пропились, а последние деньги за гостиницу отдали, потому зарок дали, что вообще пить не будут. Сутки еще не прошли после этого заявления и они наслаждались даже своей "сверхсилой над зелёным змеем". Всё в порядке у путешественников, остаётся одно.
   - Дайте ведро бензина, мужики.
   Ага, дали. Уже учены. Пока бак не опустеет, к канистрам и бочке с НЗ не прикасаться - и такое решение тоже было принято.
   Сначала жили в Приводино в гостинице у газовиков. Хорошо в ней. Кухня. Ванна. Постельное бельё чистое и свежее.
   На улице сентябрь, бабье лето. Самая пора для работы. Комаров и прочей лесной "гнусности" нет. Дни прохладные и достаточно длинные, чтобы успеть и поработать, и наработаться до крайней усталости.
   Машина новая, не ломается. Не работа, а "малина". Только первое время останавливали всевозможные "стражи порядка" и, проверив то документы у бичар, то путевку у шофера, непременно просили: "Дайте, парни, ведро бензина". Однако против этого уже рецепт имелся - сами на "нуле".
   От "недоперепития" у Николаича на второй день работы приключился аппендицит. В больницу местную мужика устроили. Пеньтюхов в контору позвонил, доложил, что без геолога остались.
   Смену Николаичу прислали через день, но лучше б не присылали. Мужик приехавший был явно не в себе. Всё что-то говорил непонятно кому. А за стол сядет, пытается под него заглянуть. При этом еще и жестикулировал. Поняли, "собеседник" его там - в ногах путается.
   Надо было "клин" этот другим выбивать. Пеньтюхов хотел купить бутылку водки, но Матвеич, грамотный в различных питейно-гоночных диагнозах, отсоветовал. Мол, хуже будет. Наверное, так, потому что Матвеич к тому времени уже четвёртый день "насухо" жил. Нашёл бы причину, как присоседиться к "больному" в деле пития. А тут нет - тормоз включился. Значит, и впрямь опасно поить мужика.
   Согласился Пеньтюхов с доводами "старшего товарища", не пошёл в магазин за водкой. Только "больной то дурук дураком, но хитрый - разговор топографов подслушал и на Матвеича осердился шибко. Когда "враг" стал носки в ванной стирать, подошёл и тихо заговорил.
   - Зачем это ты, Матвеич, носки стираешь?
   - Воняют, - отрезал топограф и дальше тряпьё перетирает.
   - Ну и пусть воняют. Выкинь в помойку, а другие тебе уж и не понадобятся, - после этих слов охотничий ножище из-за голенища вытаскивает.
   Матвеич, как ошпаренный, выскочил из подсобки. Дверь подпёр плечом и держит. "Убивец" с другой стороны колотится, но не во всю силу - удерживает "жертва" недруга. А тут ещё и Пеньтюхов с водилой Геной подоспели. Для троих задача вполне посильная, но ведь продолжаться так не может до бесконечности. Да и нож ведь у мужика. Пеньтюхов ещё и вспомнил, как другой мужичок, когда они в геофизике работали, сам себя зарезал в таком же состоянии. И этот может так же поступить.
   - Матвеич, вы с Геной держите дверь, а лучше отвлекайте разговорами, а я за ментами и в "скорую".
   Снова бригада без геолога осталась - у одного аппендицит, у другого "крышу свернуло". И та, и другая болесть надолго. Просить ещё одного из конторы? А смысл? Раз пошёл падёж специалистов, то где гарантия, что с очередным ничего не случится? Жизнь то перекатная всякое может подстроить. Лучше уж не квелить судьбу и обходиться пока без геолога. Решили так и стали визиру трассы рубить по лесу. Мол, сделаем топографию, а Николаич оклемается - вмиг подгонит.
   Так и случилось. Николаич выздоровел к следующему заезду на работу и наверстал упущенное.
   После "цивильной" жизни в "козырной" гостинице газовиков из Приводино пербрались в следующий посёлок на берегу Северной Двины - Шипицыно. Поселились в общажке профтехучилища. Комнату бригаде Пеньтюхова на первом этаже выделили. За плату, конечно. По соседству в двух комнатах располагалась бригада лесорубов из Украины. Тамошний колхоз подрядился вырубить просеку для высоковольтной линии электропередач. Мол, просеку сладим, а лес вывезём. Кому этого леса жалко - берите, дорогие братья-славяне, у нас ещё его немерено.
   У хохлов и техника, и вахтовка, чтоб на работу ездить. Всё для работы есть, но мужики с отправкой леса родному колхозу не торопятся. Один вагон ушёл и всё. Надыбали мужики калым - дрова пилить да местному люду продавать. Машину-другую дров толкнут - три дня пьяные.
   Гена-шофёр с ними скорешился. Все вечера у хохлов пропадает. Пеньтюхова это не смущало. Парень непьющий, а у лесорубов телевизор. Пусть, дескать, парень отдыхает культурно. Что ему с шаромыжным изыскательским людом бирюшничать вечерами. У них без него всё слажено - если не в запое. А тут в самый раз такой случай и был. Николаич книжки читает, какие под руку попадут. Пеньтюхов камеральничает, если есть наработанные съёмки либо хода нивелировочные. Да и промеры по трассе надо в виде пикетажной книжки оформить. Хоть и не трудоёмкая работа, но для скучных вечеров самая подходящая и полезная развлекуха. Матвеича этими мелочами Петр не загружает, у того своя "почётная миссия".
   Матвеич по кухарским делам дока. Пеньтюхов с Николаичем тоже могут варево сготовить. Не трудно воду вскипятить и закидать в кипяток картошку, тушенку да для заправки что-либо: суп из пакетов или щи-борщи из стеклянных банок. А у Матвеича все по-иному. Он каждому упомянутому действию приготовления свой нюансик подгадает. Что-то поджарит на сковородке, что-то сыпанёт из приправ - именно тех, от которых варево во вкусную еду превращается.
   Сентябрь, бабье лето. Самая пора для работы - дни ещё достаточно длинные, чтоб уработаться и не жарко. Трассу наметили, где надо визирку прорубили. Пеньтюхов с Николаичем пикетаж по трассе прогнали, Матвеич с Геной пересечения трассы с дорогами - автомобильной и железной - сняли. Осталось лишь пройти с нивелировкой да ручным буром скважин по трассе набурить.
   К начальному пикету трассы поутру приехали, разделились на пары. Пеньтюхов с Матвеичем пошли с нивелировкой, а Николаич с Геной стали скважинку бурить. Договорились, что нивелировщики дойдут до речки, которую трасса пересекает, и подождут бурильщиков, чтоб на бережку чай сгоношить и перекусить.
   Так все и получилось. Пеньтюхов костерок развёл возле воды на песке, а тут и ГАЗ-66 подкатил. Почаёвничали душевно и дальше за дело.
   В тот день оставалось ещё продвинуться с работой на километр до железнодорожной станции Ядриха. Договорились, что Петр с Матвеичем так и пойдут со своим "хитрым глазом", а Николаич с Геной разделятся. Первый один пробурит пару "дырок" на этом километре, а второй объедет по мосту речку и приедет на станцию, где и все соберутся.
   Вышли к железке нивелировщики, через час и Николаич приполз со своими железками на плече. Сбросил поклажу в траву и с вопросом.
   - А Гену куда послали?
   - Дак не было его...
   Ещё час просидели, нет машины. Второй пошёл. Николаич не вытерпел, потопал обратно к реке. Ещё через час и Пеньтюхов к реке отправился. Матвеич остался инструмент охранять - не тащить же все причандалы с собой. И еще пообещал на поле, что за железкой, поискать картошки, которая после сборщиков остаётся. Дело полезное и нужное - Пеньтюхов ещё и посоветовал особо мелкую то не брать. Мол, если ногой ещё поподпинывать гребни, то и крупной с ведро набрать можно без труда.
  

17

  
   Подошёл Пеньтюхов к реке, а там диво. Посреди речки машина стоит до половины дверей в воде. Николаич матерится, Гены нет.
   - Побежал в деревню за трактором, - пояснил Николаич, когда кончил свою речь-монолог о том, какой Гена нехороший человек.
   - А чё в реку то полез? Ведь говорили - вокруг едь....
   - Ему, говорит, брод привиделся.
   - Какой здесь брод, - оглядывается Пеньтюхов, стоя на обрывистом бережке.
   - Ему он вон там показался, - Николаич указал Петру куда-то в берег чуть выше обрыва.
   Там и впрямь берег чуть выполаживается к воде, но от уреза то вертикально уходит вниз чуть не на метр - не только на машине, человеку выкарабкаться не так то просто, если за осоку обеими руками не цепляться.
   - Да-а... - только и смог вымолвить Пеньтюхов.
   - Вроде и с хохлами не квасит... - в тон начальнику пробухтел Николаич.
   Через полчаса Гена появился нисчем. Суббота - кто-то отказывается, мол, после бани; другой не может - пьяный. Пришлось идти на станцию, и с неё автобусом добираться до общежития в Шипицино.
   В общажке новая беда - свету нет. Впотьмах картошки, набранной Матвеичем на поле, отварили с тушенкой - благо на кухне газовые плиты, ане электрические. Сели есть, а картошка не доварена. Хрустит на зубах, да ещё и не промыта - песок меж зубов застревает. Матвиеча сильно костерить не стали, сил уж не было. Спать завалились - главное не с пустым брюхом.
   Утром хотели картошку доварить. Николаич кастрюлю открыл и разразился таким матом в адрес своего друга-врага Матвеича, что Пеньтюхов даже изумился - надо ж как "художественно" матерную трель выводит мужик. Когда же и сам в посудинку заглянул, то "запел" ту же "песню, что и Николаич. В кастрюле лежали непонятного происхождения овощи сине-фиолетового цвета. Оба матершинника были из деревни и поняли, чем их накормил "жулик ростовский Боринька". Набрал Матвеич картофелин-"маток", которые по весне посадили, а осенью выкопали вместе с урожаем, но не собрали за ненадобностью. Картофелины снаружи были ещё крепкие, а внутри "полые" - как яйца. Вот "шелуху" этих "яиц" Матвеич и отварил да попотчевал ею товарищей своих. Ну и получил заслуженной бичёвское "спасибо!".
   Пришлось чайком довольствоваться в то утро. Почаевничали, на автобус сели. В Ядриху приехали, но работать не стали - надо с машиной что-то делать. Уговорили шофёра автобуса отвезти их в деревню, где накануне обещал мужик посодействовать в деле вытаскивания машины из реки, если к тому времени не зайдёт его процесс похмельства далеко.
   На счастье - тот находился пока ещё в стадии поисков. Про обещание своё уж и не помнил. Когда же объяснили ему, что от него хотят, ожил:
   - Мужики, дак сейчас всё сладим. Где, чё у вас застряло.
   С водителем автобуса рассчитались. Пошли к трактору. Хозяин не сразу его завёл. Ещё попытался на похмелку сначала напроситься, отшили.
   - Вы с Геной едьте, а мы следом придём и с бутылкой, - разложил "пасьянс" Пеньтюхов.
   - А сейчас то?
   - Никаких. Машина стоит на берегу, значит, сразу и расчёт.
   - Хорошо, - через минуту "Беларусь" уже взревел.
   Трактор уехал, а Пеньтюхов с Матвеичем и Николаичем пошли за ними пешком. Идти недалёко - пару километров. Пока, рассудили, дойдём - мужики уж и машину выволокут.
   Так и случилось. Отдали мужику бутылку водки ещё денег на пару и разбежались. Трактор в деревню укатил, Гена остался машину сушить, а троица изыскателей пошла дело делать - Пеньтюхов с Матвеичем нивелировку дальше погнали, а Николаич бурить свои скважинки. Домой вернулись уже на своём транспорте.
   Ещё два дня отработали да закончили месяц. Пеньтюхов поехал в контору с материалами работ да нарядами. Матвеич с Николаичем поехали в Геолог. Гена остался в Шипицино. Мол, машину надо после "утопления" подшаманить. Пеньтюхов даже порадовался за парня - вот, осознал, что чуть не подвёл бригаду даже на выходные не поехал в свою Чувашию.
   В институте едва появился Пеньтюхов во своем отделе изысканий, к нему начальник с вопросом.
   - Что с машиной?
   "Прознали уже, - сообразил Пеньтюхов и даже удивился, что так быстро. - А ведь договаривались, что никому болтать о том не будем. Понял Петр, кто его продал - Матвеич с Николаичем по-пьяни.
   Деваться некуда. Стал Пеньтюхов оправдываться, что получилось неладное с машиной, но Гена-шофёр остался с ней и подремонтирует. Начальник его вроде выслушал, но далее и вовсе несуразное говорит.
   - А что ж тогда он пишет в телеграмме, что "восстановлению не подлежит"?
   - Кто пишет?
   - Гена твой. Вот, - и телеграмму протягивает. - Читай.
   "Машина разбита. Восстановлению не подлежит"
   - Он чё.... - только и смог выдавить из себя Пеньтюхов.
   - Тебе видней "чё"... Разберёшься тут и после обеда зайди. Вижу ты сам ничего не знаешь.
   - Не знаю. Уезжал, всё нормально было.... Не бухарик он вроде.... - забормотал Пеньтюхов.
   После закрытия нарядов Пеньтюхов расситывал съездить на пару недель в Ерши. Объёмов выполненных в сентябре работ оставалось еще и на следующие полмесяца. Поэтому договорились собраться на работу через три недели. А тут пришлось срочно обратно выезжать. Дозвонился до Гены. Тот что-то несвязное про угон бормочет. Пеньтюхову то от этого не легче - ему машина нужна для работы.
   - А где сйчас то она?
   - Здесь...
   - А что с ней?
   - Всё разбито....
   Так толком ничего и не выяснил, кроме того, что машины нет. ГАЗ-66 только после ремонта был выпущен. Всё на ней новое, даже резина.
   Надо на место выезжать и там уж смотреть, что с машиной делать. Обратно на поезд Пеньтюхов садится и в Ядриху, оттуда в Шипицино.
   Машина и впрямь "никакая". Вся "рожа" смята, рама погнута, а с будки фанера содрана, будто обои со старых стен.
   Выяснилось и кто угонщик - хохол из бригады. Взял у Гены покататься и девку покатать. То ли нетрезв был сильно, то ли за руль не садился. И ладно бы поехали по дороге, но его же нелёгкая в Котлас понесла. Моста через Северную Двину тогда не было - паром ходил. Спуск же к переправе непростой - довольно крутой да ещё и с вывертом. Разогнался по этой кривой улице ас-водила да и не справился с управлением - въехал в угол дома и при этом ещё бомбанул металлический шкаф с двумя газовыми быллонами. Взрыва и возгорания на счастье угонщика, его подруги, жильцов дома и, наверное, их соседей не произошло. Хохла так зажало, что пришлось вытаскивать, куроча кабину, но ни одного перелома. А вот его попутчице не повезло - обе ноги сломала.
   Доложил об этом Пеньтюхов в институт и стал ждать "Урал", выехавший в тот же день с Питера, чтобы снять с разбитой машины всё, что ещё может пригодиться.
   Разбитую машину, позднее списали, но Пеньтюхову пришлось доделывать сорок километров трассы с использованием "общественного и междугороднего транспорта". Сначала хохлы предложили, мол, если "дело" раздувать не станете, то будем возить на своей машине на работу и с работы. Согласились, что в семь утра машина будет увозить на работу, а в шесть вечера забирать там, где скажут.
   Один день съездили и послали добрых дядек подальше. Уехали в одиннадцать часов, а вечером забрали горемык в девятом вечера. Кто ж после этого с такими людьми дела будет иметь. Те ещё навязывались какое-то время со своим "сервисом", потому что хохлёнка ихнего трясла милиция, а когда тот слинял, то и вовсе хари отворотили.
   Плюнули на таких извозчиков и стали автобусом добираться до места работы. Сколько можно, проедут попутным транспортом, а после в лес к трассе изыскиваемой пешком топают. Лучше уж идти медленно, нежели ожидать быстрой езды.
   Гену в наказание за его "подвиг" увольнять не стали, а определили в помощники к Николаичу. Толку от такого напарника мало, но хотя б есть с кем словом обмолвиться - и то хорошо. Сил у парня немного, а к зиме простужаться ещё стал. Как назло, в декабре надо трассу заканчивать, а тут морозы под тридцать градусов ударили.
   Визиру для трассы без Гены рубили - пусть парень в себя придёт. Пикетаж подтягивали к рубке по утрам, когда шли к участку визиры, приготовленной накануне. Поэтому, как дошли до конца трассы - площадки, на которой будет конечная газораспределительная станция и рядом с ней дом оператора, так сразу же и к инструментальным работам приступили на следующий день.
   Пеньтюхов с Матвеичем с нивелировкой идут, а Николаич с Геной бурят скважинки свои трёхметровые на сухом месте и до минерального грунта на болотах. Бурильщики вначале вперёд вырвались - по бугоркам геология одинаковая везде, а вот на болте притормозились - надо уже через сотню метров торф "протыкать". Покуда штанг наскручивают достаточное количество, чтобы болотину "проткнуть" - времени час-два уйдёт. А нивелировщики, наоборот, болота быстро проскакивают - рельеф то ровный, просека широкая либо вовсе открытое место. Прибор поставил и на полверсты все пикеты нивелируй.
   Догнали Николаича с Геной на болоте. Но сперва не их увидали, а дым костра. Подошли ближе, видят такую картину: Николаич "бурмашину" свою крутит - грудь краснеет, подшлемник на затылок сбит, от самого пар клубами, а рядом напарник у костра околевает. Дрова почти прогорели, а бедолага уж чуть не головни обнимает, чтоб согреться. Николаич это дело увидал. Бур свой оставил. За топор схватился. Сушину сосновую исколошматил и на угли полешки покидал. Богатырскими своими мехами дунул пару раз на головешки - разгорелось пламя, оживился "хлопчик". А мастер к инструменту.
   Тут и нивелировщики подошли. У Матвеича в рюкзаке два термоса с чаем, а к нему ещё и бутерброды с салом.
   Пеньтюхов с Матвеичем "душевно" чай пьют - горячий, обжигась и греясь одновременно. Николаич свою кружку в снег отставили, бутерброд сьел, остывший чай залпом выпил и за дело.
   Николаич в изыскательской геологической братии "выродок" настоящий. Остальные то геологи по трассе скважины бурят через одну, а чаще и того реже - через километр-полтора некоторые "умельцы" лепят их. Николаич и одной не пропустит. Ему пробовали пенять на это, а он своего деда-кузнеца вспоминает.
   - У меня дед кузнецом был, кабы он кобылу на три ноги кому подковал, чё б с им было? Обиходили оглоблей бы в лучшем случае....
   - А в худшем?
   - А в худшем.... - мешается мужик. - А чё может быть хуже то? - вопросом и отвечает. И в самом деле, после оглобли то вдоль хребта иного, кроме худшего, и быть не может.
   Закончили мужики трассу к Новому Году, как и обещали. А дальше что? Машины нет, а "безлошадными" много не наработаешь. Пришлось всей бригадой в отпуск идти посреди зимы. Закончился этот праздный период быстро. Без работы осталась бригада Пеньтюхова. Но мало этого и без бригадира. Пеньтюхов заявление на отпуск написал да ещё и с последующим увольнением. Николаич с Матвеичем бездельничают, бригады все укомплектованы - кому ещё нужны лишние рты. А Петр на "биржу" встал. Средний заработок у него достаточно высокий, чтобы от всех предложений отказываться. Прямо об этом не говорит, но работодателям пеняет. Мол, зачем мне у вас работать, коли мне за безделье больше платят. А сам уже договорённость имеет с институтом, как появится объект большой - снова устроится.
   Пока же работы нет в Ерши поехал на пару недель в конце марта, по последнему льду окушков на Реке половить да в половодье с наметом побраконьерничать. К тому же и сетёшки не прочь в заводках кинуть - пошерстить щук, вышедших по большой воде на заливные луга, чтоб икру отметать.
   Весна в тот год ранняя была и скорая. Поехал Пеньтюхов в самый разгар половодья, чтоб на "бирже" отметиться да от очередной работы предложенной отвертеться, а вернулся через пять дней уже не тот вид речной. Утихомирилась буйница, в берега вошла, но ещё вертит "хвосты" на стремнинах омутов, ещё пугает своей мутной да блёсткой гладью вышедшего на берег её.
   Рыба Петра уж не интересует, нарыбачился, но на Реку выходит каждый день. Особенно нравится ему стоять на берегу сразу после заката. В реке бобров развелось немеренно-несчитано. Как только юркнет солнце за горизонт, выходят они на берег, чтоб бока почесать да покрасоваться. Глядит на Пеньтюхов, как речные обитатели марафет наводят, будто перед свиданием, а те и рады блеснуть своим мастерством. И так, и эдак повернутся. Насмотрится Петр на этих франтов и заорёт, будто ненормальный, кавалеру, "пёрышки" чистящему.
   - А Дуняшка то твоя к другому уплыла!
   Бобр вроде вздрогнет сперва, но быстро в себя придёт. Башку повернёт в сторону орущего недотёпы и нехотя в реку сползёт. Не боятся позднего соглядатая звери. Мол, ори дурень - чё с тя взять то, окромя дури. Сидел бы, дескать, в своей избе в телик таращился или дрых, как все люди нормальные.
   Обычно бобры у противоположного от Ершей берега под вётлами марафет свой ладили, а однажды подходит к берегу Пеньтюхов, а один обитатель речной под самым берегом плывёт. Подкрался Пётр тихонько к обрыву и на сухую траву прилёг - одна голова торчит над берегом. Зверь к тому времени уж совсем к берегу подплыл и с Пеньтюховым поравнялся. Лежит мужик, дышать боится, разглядывая гладкую да матово переливающуся спину бобра. А тот, видимо, почувствовал на себе взгляд, но не унырнул, ударив хвостом по воде. Наоборот, ещё проплыл немного, а после неторопливо в глубину стал уходить, спина его при этом колесом выгнулась - заблестела в свете народившегося лунного блина. Диво дивное! Скрылась спина, а затем и хвост-лопата в воде. Пеньтюхов по сторонам смотрит - где же вынырнет речной циркач. Показалсь голова бобра метрах в пяти ниже по течению от зрителя. Снова раздвигает набегающие струи артист водяной. Ещё раз мимо Пеньтюхова проплыл и новое сальто с уходом под воду совершил. Такое бесплатное зрелище перед Пеньтюховым устроил, что и в цирке не увидишь. Без всякой дрессировки молодец кренделя выписывает, залюбуешься. Нагляделся на это представление Петр и давай в ладоши хлопать, как на праском представлении. И странно, бобр это так и понял. Крутанулся на глади речной, будто в круге почёта и заскользил по глади ночной реки в нужном ему направлении.
   "Вот как, оказывается, можно в ладу со зверьём то жить!" - Восхитился про себя Петр а вслух пробубнил. - Как с людьми....
   Сказанное показалось почему-то нескладным, усмехнулся.
   - Нет, как с людьми не получится, - вкладывая в эти слова тот смысл, что и люди не так просты, и зверьё не так доверчиво да простодушно. С иным человеком, подумал, и жить не хочется по-людски, а вот со всякими зверушками да птахами не просто по-людски земной приют делить следует, но сосуществовать с ними ровно в ангельском саду.
   Поднялся. Всё еще под впечатлением бобрового представления находясь, и пошагал, заложив руки за спину, но не к дому а по берегу Реки в даль заливных лугов.
   Стемнело уж. Луна, повисшая над притихшей землёй, высвечивала сказочные очертания вётел на берегу реки. Ерши тёмной стеной возвышаются по правую руку на некотором отдалении. Редкие ивняки, начавшие полонить хиреющие луговины. А Пеньтюхов бредёт неспешно, предаваясь пустым, но сладостным мыслям и не замечает, что уж морозец легкий сковывает тонким ледком лужицы в низинках. Но вот треснул под ногами хрусталь, отразилась луна своим сияньем в луже и вернулся путник в мир Реки. Огляделся - кругом лужицы серебром блестят, будто монеты раскиданы по скатерти воровской среди ночного царства-государства.
   "Гулливер в стране великанов, - подумал о себе Петр и тут же понял несуразицку этой мысли - нет, скорее, лилипут во всяком смысле: и пространственном, и временном.
   Сколько лет Реке? Неизвестно. Видимо, очень и очень много. Пойма её местами не в одну версту шириной, но почти во всяком месте было когда-то русло. Крутило Реку туда-сюда, а скорость смещения - сантиметр-другой в год.
   "Мне уж сорок лет без малого, - подумалось Пеньтюхову - а за эти годы Река практически не сместилась".
   Старица у Ершей лет за шестьдесят до того дня образовалась, а её не затянуло ещё - кочкарник лишь у берегов появился, а посередине открытая вода бакалды скрывает, в которых карасиное племя обитает. В пойме множество низин - вытянутых и круглястых. Одни глубаной метр-два, другие едва означены - но и те и другие руслом были в разное время.
   "Получается, что не одно тысячелетие перепахивает Река свою долину, пряча в своих береговых отложениях следы былого. В том числе и следы человека".
   - Да-а.... - только и промолвил Пеньтюхов и снова в размышление погрузился: "Жили же здесь люди и тысячу лет, и больше - человечество то не один десяток тысяч лет по Земле шастает. Вот только следов не оставили те древние люди. А интересно бы узнать какие они были. Наверное, одежда у них из шкур звериных была. А рыбу они, верно, били копьями с каменными или бронзовыми наконечниками, а не как мы - не гонялись за каждой мелкой рыбёхой для ухи либо жарёхи....."
   Тысячелетия рыбы немерено-несчитано в Реке было, но в последние десятилетия почти на нет свелись ее запасы. "В войну вся округа рыбой питалась и не убывало её", - вспомнил рассказы стариков. Говорят, что в старое время по Реке мельницы стояли. Сейчас их уже нет, одни сваи торчат из воды на месте мельничных сливов, будто обглоданные с торцов льдинами.
   Но ведь и мельницы невсегда были. Лишь в последние два века, а то и меньше. Что же тогда Реку то сгубило?
   - Да мы и сгубили, - ответил на свой вопрос Пеньтюхов, усмехнувшись горько.
   Луна, поднявшаяся над Ершами, да единственный на всю деревню фонарь освещают округу. Совсем холодно Пеньтюхову. Да и не мудрено - из одёжки то на нём лишь свитер да энцефалитка. Даже к ушам под шапчонку холод пробрался.
   - Загулялся я, - и к деревне повернул.
   Ходьбой согрелся. С теплом и мысль о мельницах вернулась. "Как бы про них узнать то: кто и как строил, как они работали?" А ещё лучше чертежи бы найти этих кормилиц да попытаться восстановить, хотя б одну. Ведь можно установить на сливе турбинку, чтобы электростанция получилась. После войны, слыхал Пеньтюхов, были такие установки для получения электрического тока.
   Вернулся домой, чаю горячего напился и завалился спать. Не спится, всё из головы мельницы не выходят. Решил на следующий день в Реченск пойти, чтоб в тамошнем краеведческом музее попробовать что-нибудь узнать по интересуемому вопросу. Вроде нашёл здравое, можно и угомониться да забыться крепким сноп. Ан нет, ещё разные мысли долго донимали полуношного "гоэлрошника". Вроде забываться стал, а тут, будто в полубредовом состоянии, какой-то рыжий-бесстыжий привиделся, вставляющий лом в ротор мельничной турбины, которую восстановил таки неугомонный Пеньтюхов. Мало того, турбину курочит, ещё и верещит дико: "Конкур-ренция должна быть пр-р-раведной. А ты, Пеньтюхов, кур-р-куль проклятый...."
   - Кыш, пернатый! - Отмахнулся Пеньтюхов от наваждения и очнулся.
   "Вот сотона то ваучерная! Везде достанет", - окончательно освободился от забытья. Посмеялся тихо, поворочался и снова в сон тревожный погрузился.
   Но и тут покоя не наступило. Вместо "сотоны ваучерной" вдруг Антонина явилась. "Эта то откуда?" - изумился Пеньтюхов. А тут ещё и расслышал, как зовёт его девка на Хардагас. "Зачем?" - хочет спросить её Пеньтюхов, но окаменел весь будто, а язык куда-то заваливаться стал, дыхание пропало напрочь. Что-то бы сказать или шаг навстречу сделать. Не может ни того, ни другого. Руки-ноги будто спелёнаны. Испуг вроде уж прошёл, понимает, что виденье всё глупое и не более, но всё ж силится удержать его - уж очень сладко оно. Пропала Антонина. На лбу испарина выступила, спину вспотела.
   "Не ладно что-то. Заболел никак". - А из памяти привидевшееся уходить не хочет.
   "Зачем на Хардагас то?" - Спрашивает пустоту. - "Молодость что-ли возвратится?"
   Повернулся на бок лицом к окну. За ним луна полная, будто прожектор, в глаза хлестнула.
   "От тебя, подлая, все виденья" - К стене повернулся обратно и на голову одеяло натянул.
   "Нет. Антонина Петровна, не пойду я уж на Хардагас. Оказалась ты не спетой песней моей." - С горечью подумал и вопросил ещё: "А хорошо ли это, что была краткое время в судьбе и пропала?"
   И тут же в голове застучало, как в телефонной трубке, только не предложение ждать ответа, а полнейшее отрицание такового: "Нет ответа.... Нет ответа....".
   Утром вспомнил сновидение и тут же с лёгкостью растолковал его - не иначе понесёт куда-то нелёгкая. Однако обманной оказалась эта интерпретация сна. Как часто бывает в жизни - ждёшь чего-то важного и судьбоносного, но проходят дни, недели, а "воз" ни с места.
  
  

18

   До ноября маялся безработицей Пеньтюхов, катаясь то в Ерши, то обратно на Север, чтоб отметиться в тамошнем центре занятости. Можно было и дальше так мотаться, но с деньгами худо стало. И пособие обесценилось, и задержки с получением его начались. Зато какого объекта дождался! Переход газопровода Ямал-Западная Европа через реку Вычегда. Объём работ большой, расценки новые со всякими повышающими коэффициентами. Работай - не хочу. Пеньтюхов уже по работе настоящей стосковался - хочет и желает в дело влезть так, чтоб хребет ломало и голову кружило от задачек сложных, которых в изыскательском деле не счесть.
   Бригаду собрал свою. Николаич с Матвеичем в конторе чуть не год бельмом на глазу крутятся - обрадовались. Только и делов у них на время отпуска заменить кого-либо в других бригадах.
   Ещё и Васька объявился. Перед этим он лето проработал тягачистом. Доверили ему технику новую. Мол, ГАЗ - 71, не "шестьдесят шестой" по лесам ползает, где фуры с водкой не колесят - потому вреда большого не сделает. А чтоб о ёлки технику не побил, наварили на роже "семьдесят первого" уголки.
   Бригада, в которой Васька работал, объект закончили. Люди разъехались, а ГАЗ - 71 отогнал Василий на газокомпрессорную станцию в посёлке Урдома в Архангельской области.
   Васька - "Алибабаич" - возвращению в бригаду Пеньтюхова обрадовался. Да как не радоваться, если и мужики все ему под стать один прибабахнутей другого, да и командир к Ваське благоволит. Ни словом не попрекнул, когда тот с фурой водки набедокурил. К тому же и другой техники, кроме вездехода, на новом объекте не получится использовать. Будущий переход газопровода через Вычегду вместе с подходами имеет длину больше тридцати километров, а дорог в этих местах никаких - только зимники, по которым лес вывозили. Пешком не находишься-не набегаешься, а на тягаче в самый раз куролесить и дело делать.
   Собрались всей бригадой в конторе. Прикинули быстренько, что и как. Сперва решили остановиться в посёлке Мадмас. Там есть дом для приезжих. К тому же и от начала участка работ недалеко.
   На следующий день сели в поезд и поехали в указанный посёлок. Договорились, что Пеньтюхов с Матвеичем выйдут на станции Мадмас. Обустроятся, посмотрят трассу. Васька же с Николаичем отправятся в Урдому за тягачём. В Мадмасе леспромхоз. Вся техника на солярке работает, а для ГАЗ-71 нужен бензин. Много бензина, примерно один литр на километр бездорожья. Заправка от Мадмаса недалеко, но на другой стороне Вычегды и покуда ледовую переправу не наладят, за бензином не съездишь.
   Решили проблему заправки следующим образом: Васька заправит во все четыре бака тягача триста шестьдесят литров топлива, да ещё и в две бочки столько же. Прикинули, что двух полных заправок бензина хватит на месяц работы, а там уж и Новый Год близко, когда уж точно переправу через реку наладят.
   Выдал Пеньтюхов Ваське денег на семьсот пятьдесят литров бензина. Чтобы парень не загулял у многочисленной Васькиной родни, которая была у него практически в каждой архангельской деревне, приставил к нему "тятьку" - Николаича. То, что Васька в Урдоме остаканится, сомнений не было, ибо попадал он в посёлке на юбилей кого-то из родственников. Даже подарок вёз - немецкую овчарку. Пока, правда, без родословной. Бумаги на собаку ему должны были отдать после того, как он окончательно рассчитается за неё с продавцом.
   В Мадмасе Пеньтюхов с Матвеичем сошли с поезда, а товарищи их поехали дальше. Дом для приезжих состоял из двух половин. Одну из них и заняли топографы. Были в части дома отдельная кухня, "зала" и спальня с трёмя кроватями. Одному предстояло ночевать в комнате с телевизором на диване.
   Осмотревшись на новом месте, Матвеич возжелал "красненького" за начало "новой жизни". Пеньтюхов не возражал, но сам потреблять вино отказался категорически.
   Матвеич ушёл и вернулся скоро с "чебурашкой" портвешку. К тому времени Пеньтюхов уже чайник вскипятил. Коллеги уселись за вечернюю трапезу, потребляя каждый свой напиток. Варить что-либо было уже поздно, и на ужин открыли банку тушенки.
   Утолив первую жажду, как и заведено было у изыскателей (наверное, и не только), заговорили о предстоящей работе. Пеньтюхов карты масштаба в одном километре пятьсот метров разложил и стал объяснять Матвеичу, где будет проходить трасса будущего газопровода со звучным названием Ямал-Западная Европа.
   Прикинули, глядя на карту, откуда начать рубку визиры, а подводя итог разговору, Пеньтюхов пояснил.
   - Я завтра пойду сюда, - и ткнул пальцем в край планшета, где должен начинаться переход газопровода через Вычегду. - Задам направление для рубки визиры. Мужики, я думаю, послезавтра уже здесь будут....
   - Васильич, - прервал его товарищ - Я ещё одну "чебурашечку" возьму.
   - Бери, коли душа принмает.....
   - Лёгонького то что б не выпить. Я, ведь знаешь, водку предпочитаю, а это так - для настроения.
   Вернулся Матвеич минут через сорок и не один, а с товарищем. Представил.
   - Вот, Петро, твой тёзка. У него сестру в посёлок послали по направлению стоматологом. Поселили пока по соседству, а Петро ремонт делает у неё.
   - Ладно....
   - Мы по "чебурашечке" взяли вот.... - Матвеич две бутылки на стол выставил.
   - Ладно.... - Пеньтюхов не возражал, всё равно на следующий день он один собирался на трассу идти. "Пусть расслабятся мужики", - подумал и ушёл в "залу" смотреть телевизор. Товарищи остались на кухне потреблять "портвешок".
   Через полчаса или час Матвеич послал своего товарищи за новой парой "чебурашек". Затем сам сходил - очерёдность в таком деле - дело святое.
   Пеньтюхов под бормотанье телевизора задремал, а когда очнулся, то услышал, как друзья на кухне решали, кому за следующей парой "портвешка" бежать. Промолчать бы Петру, а он, будто за язык тянули, предложил.
   - Чё вы, мужики, за "чебурашками" бегаете? Взяли бы сразу трёхлитровую банку и нормалёк.
   Сказал шутейно, а друзья поняли это, как доброе пожелание и охотно последовали совету начальника. В магазине портвешок продавали "чебурашами" и банками емкостью в три литра - откуда ж было знать это Пеньтюхову?
   Вернулись с доброй посудинкой товарищи и уселись за питиё доброго вина. Пеньтюхов же удалился в спальню и, закрыв дверь, чтоб не слышать пьяное бухтенье с кухни, уснул.
   Встал Петр затемно. На кухне стоит банка на столе. В ней ещё с поллитра вина. Матвеич дрыхнет на диванчике, как убитый.
   Собрался Пеньтюхов по-походному: рюкзачишко на горб, в него термос с чаем, топор и уходить собрался. У дверей остановился - а с Матвеичем что?
   Подошёл к спящему, за плечо потеребил.
   - Я пошёл, Матвеич...
   - М-м....
   - Печку протопи.
   - У-у....
   - За хлебом сходи, - и тычок добрый в спину.
   - Схожу, - наконец то и внятное произнёс Матвеич.
   - Ну и ладно. Так я пошёл?
   Матвеич голову приподнял и даже глаз приоткрыл.
   - Всё сделаю, - и голову о подушку шваркнул.
   Успокоился Пеньтюхов. Матвеич слову своему хозяин. Вышел за поселок. Шагается легко по лесной дороге, слегка запорошенной снегом. Определился по карте, где эту дорогу будущая трасса газопровода пересекает. Отыскал после нужное место. Рюкзак снял, под сосну положил и палку вырубил, чтоб на неё буссоль приладить. Вырубил две вешки.
   Прибор нехитрый к палке приладил, на краю дороги воткнул в землю, прорубив пред тем мерзлоту. Поколдовал и в нужном направлении визир буссоли выставил. Отошёл метров на двадцать и вешку воткнул. Вернулся к буссоли, поглядел - ладно ли установил вешку. Конечно, не ладно. Снова переставил и уже на нужное место.
   Затем и вторую вешку выставил по створу первой и палке, на которой буссоль установлена. Истосковался без работы. Топор будто сабелька детская в руках ребёнка мелькает. В руку толщиной деревце с маху рубит; затески на деревьях покрупнее с трёх сторон, означая трассу, подсекает. Полкилометра просквозил визирой, усталость в руках почувствовал, в локте от ударов о мёрзлые стволы знакомая ноющая боль появилась. Непростое это дело мёрзлые деревья либо сушины валить. Руки в миг отшибает так, что сил нет, в кулак пальцы свести.
   Вернулся к рюкзачку, чайку попил, покурил. Бодрость вернулась и в руки, и в тело. В рюкзак топор и "тормозок" затолкал и пошёл в другую сторону, чтобы встречную визиру задать в трёх километрах.
   И ещё в одном месте кусок визиры длиной чуть не в километр прорубил. Умаялся. Чай допил. Глядит, а уж дело то к сумеркам идёт.
   "Надо завязывать", - сел под ёлкой и закурил.
   Достал карту, определился по ней, где находится сам и в какой стороне Мадмас.
   "А спрямлю ко я дорогу то", - подумал, забыв доброе правило, что прямо всегда получается раза в полтора, а то и два дальше, нежели вокруг.
   Шёл бы визирой, а потом бережком лога до лесной дороги, по которой из Мадмаса пришёл. Осилил бы шесть вёрст до посёлка часа за полтора нескорой ходьбы. А так получилось, что четыре с половиной километра "прямого пути" брёл чуть не три часа. Мало тог, что накрутился впотьмах по лесу, так ещё и в незамёрзшее болото втюхался. На кочках снежку немного, а под ним вода. У Пеньтюхова на ногах валенки без калош.
   К посёлку вышел, валенки обмёрзли, как шары сделались - идти неудобно. К тому же и "капканы" в тот день ходьбой по болоту не кончились. В сени дома для приезжих заходит, и сразу же в глаза бросилось, что дверь в избу полуоткрыта.
   Неладное почувствовал, вперёд кинулся. По сеням линолиум застелен. Обмёрзшие валенки, будто на льду разъехались по полу. Растянулся Пеньтюхов посреди сеней, но вскочил и в помещение забежал. Там холодина, как на улице, а на дворе то под двадцать градусов мороза. Свет включил и сразу же взгляд на стол упал. Там полнейший набор послепитейного безобразия, посреди которого банка трёхлитровая стоит в том же месте и с таким же количеством вина в ней, как и утром, когда уходил Пеньтюхов. Мурашки по спине у Пеньтюхова пробежали, а в голове мыслью ошарашило - Матвеич, гад такой, бормотенью обожрался и помер.
   В "залу" заскочил, надеясь, что ничего не произошло страшного. И впрямь ничего не случилось - Матвеич уже не на боку лежит, а на спине и сопит да слюну пускает, будто дитё малое.
   "Как же он в такой околевотине то целый день продрых?" - Озадачился Пеньтюхов, но от страха отошёл. На кухню вернулся. Глянул на стол - всё вроде, как и утром было на нём. После под стол взгляд перевёл невольно и понял весь фокус случившегося. Под столом стояла ещё одна банка трёхлитровая из-под вина. Получалось, что Матвеич, змеюка эдакая., приговорил за день целую трёхлитровку портвешка и теперь дрыхнет, наплевав на холод, голод и всё остальное.
   Будить и шпынять пьяного коллегу бесполезно, а времени уж много. Быстро печку растопил Пеньтюхов. Дров до отказу натолкал в неё. После уж валенки снял и в раковину под умывальником поставил, чтоб лёд растаял, а вода стекла в ведро. Ещё за хлебом надо сбегать, а то на другой день приедут Васька с Николаичем. Надо работать начинать. как без хлеба то?
   В магазин сбегал, избу отогрел и спать завалился. Утром в контору позвонил с почты, которая находилась в соседнем доме, а там его обрадовали - гони, дескать, Матвеича своего в Котлас. Летом они с Николаичем работали в бригаде, которая делала изыскания карьеров для отсыпки вдольтрассового проезда по газопроводу. С десяток карьеров таких изыскали, образцы отобрали. Топограф сразу же со своими материалами в прицепном вагоне до Питера поезда Москва-Воркута уехал, а Николаич с Матвеичем зачем-то в Котлас попёрлись - явно попировать.
   В Котласе друзья четыре ящика с образцами сдали в камеру хранения, а сами в недельный загул вошли. После гульбы Матвеич в институт поехал. Николаич с ним ящики с образцами грунта отправил. Загрузили в вагон четыре ящика, а довезли только три. Где ещё ящик?
   Этот вопрос и предстояло Матвеичу задать, когда прочухается. Да ещё и "привет" от начальства суровый - не найдёт ящик с образцами, пусть увольняется.
   Вернулся Пеньтюхов с почты, а там уже друзья-товарищи перед новой банкой пития сидят. Зло взяло начальника. Кричать не стал, объяснять что-либо тоже.
   - Так.... Матвеич....
   - Петро! Петро.... - начал было тот.
   - Матвеич. Вот видишь дверь, - указал на выход. - Через полчаса поезд. Тебя в конторе ждут.
   - А что такое?
   - Узнаешь.... Вообщем, на выход, Матвеич.... С вещами....
   - Я завтра....
   - Сейчас. И с концами уматывай.
   Матвеич уже подпил. Понял, что нешутошно начальник на него осердился, но и ему шлею под хвост нельзя запускать.
   - И умотаю.... И прямо сейчас, и прям в Питер поеду.
   - Езжай....
   - Я уж давно в Мельничном ручье на базе отдыха не балдел.
   - Вот и едь. В Котлас поезд тоже через час....
   Через полчаса сосед провожал изгнанника на станцию, прихватив под мышку опустошённую наполовину банку, к поезду Вокута-Котлас, чтобы на конечном пункте пересел Матвеич уже в питерский поезд.
   Отмякший к тому времени Пеньтюхов, когда уж мужики в дверях были, сказал.
   - Матвеич.... Ты это.... С Котласа то позвони в контору. Просили срочно. Что-то надо в Котласе им.
   - Чего? - Попытался уточнить изганный.
   - Позвони, скажут.... Я то почём знаю.
   Остался Пеньтюхов один. Васька с Николаичем так и не приехали до вечера. На следующий день, оставив ключи от "нумеров" в почтовом ящике, отправился Петр дальше рубить визиру - не сидеть же сиднем в ожидании неизвестно чего?
   Три дня ходил Пеньтюхов рубить визиру для трассы перехода газопровода. Чтобы дальше продолжить работу, нужен тягач, а Васька с Николаичем запропастились где-то.
   Пришлось следующим утром идти снова на почту и звонить уже в Урдому. Знал Пеньтюхов, что остановиться его работники должны были в общежитии газовиков. Дозвонился до вахтёрши. Спросил, не останавливались ли на ночлег его товарищи в их заведении?
   - Были. - Кратко ответили бабулька на другом конце провода, а после паузы продолжила. - Они тут пьянку устроили, так их выгнали.
   - А когда? - уточняет Пеньтюхов, будто это имеет какое-то значение.
   - Дня три тому назад.
   - А сейчас то где они? - не понимая что, все же спросил Петр.
   - Вчера вечером муж мой их на станции видел. Говорит, собаку продавали какую-то.
   Всё ясно стало. Раз уж подарок родственнику в пропой пошёл, то денег выданных на покупку бензина и вовсе нет. С почты вышел, остановился в полнейшем неведеньи - что же дальше то?
   "Сами найдутся, - решил. - А пока буду визирку рубить. Не сидеть же, сложа руки."
   К дому приезжих подходит, а на крыльце Васька сидит. Первым делом вопрос.
   - А где тягач?
   - В лесу стоит.
   - А чего?
   - Бензин кончился.
   - Как кончился? Я же.... - и рукой махнул, всё понял.
   - А так.... - Васька растолковывает бестолковому начальнику. - В баке то литров семьдесят было, а до Урдомы сто пятьдесят километров. На половину пути только ихватило.....
   - Вам же деньги то на бензин даны были.
   - Не давал никто.
   Онемел Пеньтюхов, слов не находит - наглость неслыханная. Смотрит на Ваську - трезвый, но глаза какие-то диковатые.
   В избу вошли.
   - А как его гнать то сюда? И зачем он здесь незаправленный? - вслух рассуждает Пеньтюхов.
   - Я с механиком леспромхоза договорился. Он даст полбочки бензина, чтоб сюда тягач пригнать.
   - А работать как? - всё же како-никако облегченье.
   - На заправку съездим.
   - Через Вычегду?
   - Через Вычегду. Чуть подмёрзнет ещё и поедем. Пешком то уж ходят по льду. Как на мотоциклах начнут ездить, так и рванём.... - Не ладно что-то с Васькой, а что - не понять. Вроде трезв, а говорит не с ума - ".... на мотоциклах....", ".... рванём....". Представление может получиться, как с разбитой фурой, перевозящей водку.
   - А бензин то как до тягача довезём? - дурак дураком Васька, но спрашивать то больше не с кого.
   - Не знаю.... Сходи сам к механику. Его, как и тебя, Петром звать. Договорись....
   Утром следующего дня отправился Пеньтюхов, отыскал там механика. Оказалось, что закончили один институт в один год. А так как общежития рядом находились, то и общих знакомых нашли. Как после этого сокашник не поможет? Пообещал из личных запасов выделить пол бочки бензина. И с доставкой топлива к тягачу тоже ладно получилось.
   - Мы новый МАЗ получили, - предложил механик леспромхоза, когда спросил его Пеньтюхов о способе доставки бочки - обкатываем его. Вот завтра и прокатимся до вашего тягача.
  
  
  
  

19

  
   Ещё один день пропал. С утра пока погрузили бочку на МАЗ, пока укрепили её уж время к обеду. Закончив увязку груза, сели Васька с Пеньтюховым в кабину. Объяснили шофёру, где тягач находится и поехали.
   МАЗ ревёт, не поговоришь, а Васька сидит и пальчиками на панели, будто на пианино играет да ещё и приговаривает.
   - Ценок песня.... Ценок песня....
   Надоело это Пеньтюхову видеть и слышать.
   - Чо бубнишь то, Вась?
   - Песню слушаю. Ценок песня.....
   - Какая песня? - не понимает Пеньтюхов.
   Васька глянул на начальника, как на бестолочь распоследнюю.
   - Тебе чо - Высоцкий не нравится?
   - Нравится, - не понимает Пеньтюхов, к чему Васька клонит.
   - Нравится, так слушай.... Во-во... - и пальчиками по бардачку. - Слышишь поёт: "... вздох глубокий, руки шире...."
   - Ну-у.... - прислушался Пеньтюхов. Действительно МАЗ ревёт в такт этой песне, но слов не слыхать. Отстал от парня - раз слышит, то пускай и дальше наслаждается пеним.
   Тягач стоял под соснами задом к дороге. Бочку переставили на трансмиссию тягача. Бензин слили, емкость обратно укрепили на МАЗе. Машина уехала.
   Васька стал заводить свою технику, не заводится - что-то с бензонасосом сделалось. Поднял капот, уткунулся в утробушку машинную. Что-то там шурудит и матерится, не переставая.
   Пеньтюхов его успокаивает.
   - Не торопись. Вась.... Мало ли что....
   - Так ехать надо.
   - Сделаешь и поедем.
   - Замёрзнет....
   - Кто? - не понял Пеньтюхов.
   - Галя.
   - Какая Галя?
   - Вон, мёрзнет сидит, - и указал на выворотень дерева.
   - Нет там никакой Гали. Это корень.
   - Теперь уж нет, на дерево залезла, - с тягача соскочил, куртяшку с себя снял и стал на сосну закидывать.
   Куртка по веткам скользнула, в руки упала.
   - Вот безрукая.... - ругает "Галю" Васька и снова швыряет одёжку.
   Повисла на ветке куртка, успокоился заботливый парень "Гали".
   - Не мёрзни. Сейчас бензин засосём и поедем.
   Сообразил Пеньтюхов, у Васьки "гонки" начались. Как же поедет то он с таким состоянием головы? Что ему ещё может привидеться-прислышаться? По дороге лесовозы с хлыстами едут - возьмет и долбанёт в лесины, свисающие с прицепов. А лесовоз - не фура с водкой. Врежешься, после не зельем текущим манной небесной, а кровушкой захлёбываться будешь. Вот уж на самом деле - "найдёт свинья грязи".
   Что же делать то? Сообразил.
   - Слушай, Вась, дай на тягаче прокатиться, - заискивающе просит "порулить" у водилы, как в детстве когда-то велосипед покататься у дружков.
   - Катись. Мне что жалкао? Заведём и едь, - великодушен Васька.
   Рулить Пеньтюхову не доводилось, а рычагами поворочать не единожды угораздило: и в армии, и после, когда в экспедиции работал.
   Благополучно пригнал Пеньтюхов ГАЗ-71 к дому презжих. Васька всю дорогу Высоцкого "по двигателю-матюгальнику" слушал и руками покручивал в разные стороны
   в такт мелодии.
   Поставил тягач Пеньтюхов у калитки. Проверил, сколько бензину в баке осталось - литров двадцать. До заправки хватит доехать, когда переправу через Вычегду наладят и то ладно.
   Ваську из тягача вызвал - не хочет из пассажиров в проштрафившиеся работники переходить, а надо. Кабину Пеньтюхов запер, к дверям дома презжих подходит, а на них замка нет.
   "Наверное, уборщица убирается", - подумал. Ошибся. На кухне сидел Николаич - до синевы побрит и до неё же трезв.
   - Ты, Петро, наверное, меня выгонишь? - огорошил вместо "здрасьте" вошедшего начальника.
   Пеньтюхов хмыкнул и считать стал.
   - Одного уже выгнал. Если ещё и вас похерю, то с кем останусь? Мне что - лучше кого-то пришлют?
   - А что делать? - растерян Николаич.
   - Что-что? Без тягача работать будем. А за этот месяц я вам КТУ (коэффициент трудового участия) не поставлю. Устроит?
   - Конечно, Петро, - соглашается "штрафник" - лешак с ним с этим КТУ,
   Васька тоже что-то бубнит - соглашается, что не за "кэтэями" они сюда приехали, а "роботать".
   - Ну и ладно.... - удовлетворен Пеньтюхов, а в мыслях смеётся над простофилями: "А вот это вы зря так радуетесь". До этого работали мужики в разных бригадах, занимающихся тем, что доделывали да переделывали старые "огрехи" и недочёты. Расценки были старые, КТУ взяться поэтому было неоткуда и, соответственно, зарплата была на уровне тарифа. На изыскания перехода газопровода через Вычегду задание было новое и расценки раз в десять выше, нежели на предыдущих объектах.
   Последним Пеньтюхов ещё не успел поделиться с товарищами. Поэтому был очень доволен: "Ужо я вам, ребятки, за то, что вы мне все мозги выполоскали, "козу рогатую-бодатую" в нарядах то нарисую!"
   Через неделю и последний "штрафник" объявился - Матвеич. За хранение ящика с образцами, который они не взяли из камеры хранения, насчитали ему кругленькую сумму. Денег у него, конечно, не было. Позвонил в контору, выслушал, что там о нём думают, и стал ждать перевод. Дождался.
   Пошёл в камеру хранения, чтоб выкупить ящик с образцами, а там его заставили писать заявление и составлять опись содержимого багажа. Написал - куда денешься? А тут новые претензии, чуть не упекли Матвеича.
   Прочитала опись содержимого бабулька, что вещи выдает из камеры хранения, чуть с ней плохо не стало. Не укладывается в голове, что за ведро песка можно такие деньжищи по её меркам пенсионерским отдать. Значит, вывод сделала, в ящике, если и песок, то не простой - золотой. Об этом и поведала вызванному милиционеру из линейного пункта милиции. Ящик с песком при двух понятых изъяли, а Матвеича поместили в "обезьянник".
   Всё же уговорил он служивых, чтоб его не почту отпустили. Позвонил он в контору снова. Оттуда факс на линейный пункт милиции отправили, дескать, выдайте ящик с образцами песка из карьеров вдольтрассового проезда по газопроводу. Матвеича отпустили, но взяли расписку с обязательством, если золото в том песке всё же есть, то его сдадут в ГОХРАН.
   Отправил Матвеич злосчастный ящик багажом на контору, а сам вернулся в бригаду Пеньтюхова. Ни о каком отдыхе в Мельничном Ручье уже и не мечталось - деньги то в кармане подиссякли.
   Пока собирались таким образом в кучу, ноябрь закончился. Все остались без зарплаты.
   Обещание же не ставить никому КТУ кроме себя, Пеньтюхов исполнил уже в декабре. Всем тариф закрыл - по тридцать тысяч рублей, а себе с учетом коээфициента трудового участия полтора миллиона рублей - сколько и заработал. Остальным премиальные оставил в заначке - мол, в январе выплачу.
   В январе с левобережным участком разобрались. Перебрались на правый берег Вычегды и поселились в гостинице городка Яренска. От городка трассы далеко, но можно добираться до неё по асфальтовой дороге. Трасса важная. По этой причине Ваську "реабилитировали". Гусеничный тягач на платформе увезли, а за вахтовкой ГАЗ-66 надо было ехать в Тосно на базу экспедиции. Ответственность за целостность машины возложили под расписку на Пеньтюхова. Пояснили, что в случае "беды" с машиной, Ваську, конечно, переведут в слесаря, чтоб работал и за разбитую технику расплачивался. Но ведь будет он из слесарской зарплаты долг сто лет выплачивать. Поэтому отвечать за машину будет вся бригада - объект то денежный отхватили.
   "Раз ответственность на мне, то и гнать машину надо самому", - рассудил Пеньтюхов и поехал с Васькой за машиной. Пригнали, в гостинице устроились. Договорились с организацией, чтоб в её гараже машину оставлять на ночь и на период отгулов. На улице машину оставлять нельзя - это поняли уже утром, переночевав первую ночь в гостинице. Баки были открыты и весь бензин высосан. Замок на будке сломан и всё там переворошено. Благо в вахтовке ничего не хранилось, кроме изыскательских - геолгических да топографических причандалов. Только канистрой и поживились ночные жулики. За то Пеньтюхов понял весь расклад. Машину определили в гараж и надо разбегаться. Васька зарплату мизерную получил. Куда с ней? Только к родственникам архангельским. По крайней мере прокормят десять дней в счёт будущей гульбы.
   Пеньтюхов хотел поехать в Ерши на недельку на Реке рыбку половить - сорожек да окушков, но не случилось.
   Утром Васька умотал в путешествие по родне, а в полдень Надюшка-гидролог заявилась. Мол, надо глубину Вычегду промерить по трассе и по резервным ниткам изыскиваемого газопровода.
   Пеньтюхов недоволен. Надюшка его успокаеивает.
   - Мы за день, Петя, всё сделаем. Я в Котласе взяла у речников лоции реки. Поэтому только сделаем с десяток контрольных промеров и, если нет изменений, то и всё.
   - Лёд то толстеныый уж, - разводит канитель Пеньтюхов, в душе уж давно согласившийся "со своей участью".
   - Я ледобур привезла. Ножи хорошо наточены.
   - А глубины то большие ли?
   - Метров шесть, не более.
   - Ну ладно. Только я Ваську то отпустил.
   - А мы на автобусе. Я по карте посмотрела - от дороги, по которой он ездит в Межог, с километр всего до реки.
   "Уболтала девка парня". На следующее утро первым автобусом поехали Пеньтюхов с Надюшкой промер глубин делать. Пеньтюхов за рабочего при гидрологе - не лезет в "организационный процесс" дела. Девка сама шофёра расспрашивает, где лучше выйти им. Договрилась, что и после обеда на том же месте он их подберёт.
   Шофёр - мужик путёвый. Уверил, что и высадит, где скажут; и заберёт после, где стоять будут на дороге.
   Ещё накануне, когда карту рассматривали в гостинице, Пеньтюхов обратил внимание гидролгини на условные знаки.
   - Смотри, Надюш, сосна тонкомерная по берегу и толщина у неё до десяти сантиметров. Что шесты....
   - И что?
   - Так вырубим жёрдочку в метров семь. На ней зарубки сделаем через метр и будем ею глубины мерить. Дырку пробурим, жёрдочку туды и всё - гляди по зарубкам сколько метров....
   Из автобуса вышли, где и хотели - мостик переехали, на горку поднялись. Всё, прибыли.
   Спуск в пойму реки должен быть метрах в двухстах. Пеньтюхов сразу же, как в лес вошли, стал дерево для шестика присматривать. И сотни метров не прошагали по насту, отыскалась сухостойная сосна требуемой длины и не толстая.
   Сосенку Пеньтюхов срубил, сучки поотшибал, на плечо закинул и за Надюшкой двинулся. После оттепели лыжи в снег не проваливаются. Не ходьба, а прогулка, если б не шестик, цепляющийся за кусты и деревья. По лесу прямо не пройдешь, надо деревья огибать. Поклажа на плече в повороты не вписывается: то между деревьев её заколодит так, что Пеньтюхова в сторону оттесняет; то, наоборот, с плеча норовит шутилинка соскочить.
   Петр себя успокаивает - ещё малость, ещё вот пяток деревьев обойду, и спуск будет.
   Сбиться с направления невозможно, солнце чуть слева бьёт в глаза. Уж скорлько прошли, а спуска к реке нет, и не намечается. По времени определил Пеньтюхов, что километр отмахали. А спуск то где? Непонятно.
   Матерится уже мужик, но про себя покуда. Столько "шестиков" кругом в молодом лесу, а он тащит от дороги - не обидно ли?
   Снова карту разложили. Стали прикидывать. Речка и по карте, и по названию на дорожном указателе одна и та же. Всё вроде правильно, а Вычегды нет.
   Снова шестик на плечо и вперёд. Два часа продирался Пеньтюхов сперва по лесу, а потом по заросшей ивняком пойме с надоедливой и надоевшей тычиной, покуда показалась ширь реки. Увидел этот простор и про матюги, вертевшиеся на языке, и про избитой жёрдочкой плечо позабыл.
   - Да, диво..... - только и сказал.
   Надюшка рядом встала, тоже на реку смотрит. Даже будто придвинулась к Петру и чуть на плечо его опёрлась.
   Стоять бы так, но дело стоять не может. На лёд спустились, стали со створами разбираться - как бы их с трассой изыскиваемого газопровода увязать. Перешли к противоположному берегу, конец визиры Пеньтюхов отыскал.
   - Я, Надюш, створ то пробью до того берега буде, а ты следом намечай, где тебе пробурить, - и пошёл по створу с вязанкой вешек на плече. Метров через пятьдесят их втыкает и дальше. У другого - правого берега дождался напарницу и за ледобур взялся.
   Ножи и впрямь добро наточены, в лёд бур сам вгрызается и проворачивается при этом легко Дело Пеньтюхову знакомо: бури ледобур до посинения шкур. Будто два рыбака. Один лунки сверлит, а другая снасти запускает. Сама то Надюшка от рыбака по обличью не отличается. Бахилы на ногах, пуховик пузырястый и лицо уж солнцем весенним ожжено слегка. Только удочек не хватает.
   Только дырку Пеньтюхов пробурит, шугу выдерёт вместе с водой на лёд, и за жердёшку берётся. В лунку затолкает до дна, а напарница зарубки на нём считает да сантиметры прикидывает сверху. Потом в журнальчик заносит. Пеньтюхов к тому времени уж к другой точке подходит. Дрын в сторону, ледобур в обе руки и пошёл дырявить лёд речной. Надюшка тут уж стоит и на Петра смотрит как-то странно - то ли сказать что хочет, но не решается; то ли ждёт, что тот словом каким одарит.
   Пеньтюхова же другое занимает. Ему Ерши видятся в предвесеннем заснеженье да Река с окушками. Уж очень они азартны да ахидны за горбом зимы. Только мормышку подавай, да что-нибудь на кончике крючка для затравки...
   Проводил Надюшку на другой день. Вроде и самому можно съездить, как намечал, но прикинул - только дня три ему и светит в Ершах "ершей" половить. Отказался от затеи.

20

  
   Прибыли мужики на работу, как и договаривались, к первому февраля. Все трезвый, даже не с похмелья. Кроме, конечно, Васьки, но парень он молодой, дурь из него в три дня выветрилась. Правда, ещё с неделю опять песни Высоцкого в лесу "слушал". В полном здравии пребывал, топором махал, как заведённый. Только напарнику нужно было держать ухо востро - совершенно не смотрел по сторонам. Окажись в "нужном" месте не обушком в лоб получишь, так поваленным деревом придавит. Хорошо деревья толще руки не срубали. Покурить сядут с Петром или чайку из термоска хлебнуть, тут и начинает донимать Васька начальника.
   - Во-о! Сейчас про Зинку и клоунов поёт. Неужто не слышишь?
   - Нет. Вась. Лес шумит, слышу. Как поезд по мосту гремит, тоже. А про Зинку и "...ой какие клоуны...." - убей, не слыхать....
   Отработали февраль знатно. Надо наряды везти в институт, а тут оказия - главный инженер партии приехал с инспекторской проверкой. Привёз мужикам их "мильоны" придержанные Пеньтюховым в наказание за гульбу, а, уезжая, материалы и наряды прихватил.
   Свободен Пеньтюхов. Бригада тоже. Сделали дело и гуляйте. Гулять не мешки ворочать - все горазды. Всё же, разъезжаясь, договорились собраться к пятому марта. Работы немного осталось, дни длинные. Чтобы двадцатому марта закончить работы на объекте, и напрягаться шибко не надо.
   Через день праздник армейский по календарю. Решили чуть раньше дело это отметить - все ведь служили. Душевно посидели. Даже не раскрутились на "продолжение банкета", а закончили вечер чаепитием, что было, конечно, из ряда вон выходящим для этого гулеватого сословья при имеющихся в карманах "мильёнах". Знать срок не пришёл им явиться на "сцену жизни".
   Под утро отвёз Пеньтюхова Васька в Межог на станцию, а сам вернулся в Яренск, чтоб машину в гараже оставить, а потом уж отправиться в разгул по Ленскому району Архангельской области. "Держись Виледь, Урдома. У Васьки денег до хрена....", - так он предвосхищал свой "праздник", когда после прощания с начальником шёл к машине....
   Хорошо на реке. Дни тихие солнечные. Ловятся не только ершишки, но и прочая мелочь семейства крповых, но не сами карпы. Их в в Реке нет, тольок "семейство" его. Но и это душу радует.
   Насиделся Пеньтюхов на ящике рыбацком чуть не до мозолей на соответствующем месте. Целый день ведь елозит по нему туда-сюда. Крышка ящика из многослойной фанеры жёсткая. Приклеил поверх фанерки поролон. Сидеть стало удобней. От удобства да погоды доброй в мыслях расклеенность пошла. Вроде итога подводит своим странствиям, будто собирается покончить с ними.
   Начался этот "таный ход мыслей" с того, что вспомнил, как мальчишкой хотел стать геологом. Тут же и озадачился. К чему, мол, такое в голову прокралось? Но тут же успокоение вернулось.
   "Стал же.... Что ещё?"
   А ехидна внутри новую каверзу подкинула.
   - Мечтал, кто спорит. Стал геологом. Молодец! - с подходом "гидра внутреннего организьму" - А дальше то что? - огорошила вопросцем и не успокоилась при этом. - Думал ты, Пеньтюхов, что станешь геологом?
   "Думал....", - соглашается с "ехидной".
   - А потом то что?
   "Как что?" - неуверенность в ответе слышится, ибо и сам уже понял, куда "допрос" идёт. Мечтания были. Исполнились, стал геологом. И всё.
   "А в самом деле, что дальше то?" - дальше этого "стать геологом" мечты то и не уносились.
   "Это что же получается, что в двадцать пять мечты сбылись? Но я же дальше живу. И, вона, сколько уж прожил. Получается, что за мечту перемахнул, как через "флажки"
   Сумбур полнейший в голове. Мечты исполнились, и даже упорхнуло "вымечтанное" куда-то. Топограф Пеньтюхов уж, а не геолог. Не мечтал об этом, но тоже вроде дело ладное и по душе. Всё ж пеняет себе.
   "Всё ныне запутано. Живёшь и не знаешь для чего. Работа есть. К ним и деньги, и квартирка. Мечты сбылись. Но что-то мимо просвистало, или сам просвистел, не заметив чего-то или кого-то".
   Тут вспомнил деда своего.
   "Вот деды то наши, в Ершах всю жизнь прожившие, на всю жизнь расклад имели. весна пришла - паши; посредь лета сенокос; по осени свадьбы. Одно и отвлекало от этого - войны да служба солдатская. Но ведь воевали то не всё время. Жизнь то в основном мирно текла...."
   Вертится барабан дум, цифры разнае в нём мелькают, будто на шарах "Спортлото". Какая и когда выпадет неизвестно, а надо их шесть к ряду отгадать. Тогда и счастье будет.
   А из Пеньтюхова какой гадальщик? Не его это промысел. Вот дедов он вспомнил. А у них семьи то какие были большие! "Семеро по лавкам" да ещё и старики, да погорельцы-родственники, да гости из дальней деревни. Вповалку спят, друг за дружку запинаются, а всё равно в ладу все живут. Усмехнулся, вспомнив приезжающую к ним родню в былое время, когда дед с баушкой в доме правили. От названий деревень да родственных званий голова кругом, а старики всех знают. Да ещё и каждого, как усядутся перед самоваром, как перед теликом, расспрашивают ещё о ком-то, потом другом и так до пятого-десятого. А потом телик пришёл в жизнь людей и ушло из их бытия общение в виде разговоров о здоровье да жизненном устройстве многочисленной родни, родни родни и так далее до седьмого колена, до самого конца губернии.
   Тут совсем негаданно "шар" выпал из "барабана" - Надюшка-гидролог. "Рыбачка праская.....- ещё и сравнение пришло - Как я...."
   Потом ещё вспомнил, как глядела она на него, когда створы на Вычегде он разбуривал да жердочкой глубину измерял.
   "Да вроде нормально глядела.... - успокоился, но тут же и усмехнулся, - Влюбилась что ли? А ведь и в самом деле то....".
   А что "в самом деле-то" и сам себе не смог разъяснить-растолковать. Но что-то в мыслях вдруг замерло и улетучились будто все, но тут же несуразное и вечно-спасительное всплыло: "Что-то ведь делать надо....". Удочку смотал, уложил. Ящик на плечо закинул, ледобур подхватил и домой заспешил.
   "Надо позвонить ей.... В Реченск пойду", - за ходьбой и решение какое-никакое придёт в голову. Правда, когда к дому подходил, осадил себя: "А чё скажу то ей?"
   Однако раз уж решил, не ворочаться же обратно. Быстро переоделся и в Реченск направился. Мол, покуда иду, придумаю, что сказать.
   Не придумал. Разговор междугородный заказал с конторой. Дескать, попросит Надюшку позвать к телефону. Минут сорок ждал вызова, лихорадочно придумывая причину звонка. Так и не придумал ничего более-менее разумного.
   С этим и вошёл в кабинку, ещё паузу выдержал - может, осенит. Не осенило. Да и к тому же услышанное отбило всё и сразу. Трубку взяла руководительница камеральной группы. Петр поздоровался, не представившись при этом, и сразу попросил Надюшку к аппарату пригласить.
   - А не господин ли да товарищ Пеньтюхов Надежду хочет услышать? - вот те раз! Признали.
   - Я....
   - А вот ты, Петр, сначала поговори..... - и трубку кому-то передала.
   - Здравствуй, Васильич Пётр, - начальник отдела взял трубку. - А Надежда пока подождёт. Да её и нет сейчас.
   - Подождёт, - с некоторым даже облегчением согласился Пеньтюхов, но вот по интонации слов шефа понял, что сейчас его огорошат чем-то.
   - Вот что, Пётр который Васильич.... Ты кончай свою затею в Ершах и выезжай сюда. И лучше если "вчера"....
   - Зачем? Мы же с мужиками договорились в марте собраться.... В первых числах.... Трассу то добъём до двацатого.... - Затараторил Пеньтюхов.
   - Погоди.... - остановил его шеф. - Ты лучше подумай, с кем будешь трассу доделывать.
   - Ак с бригадой....
   - С какой бригадой? У тебя Николаич помер. Прямо в гостинице в яренской....
   - Как?
   - А так. Сегодня его уж хоронят в его посёлке.....
   - А чё с ним? - спросил уже в пустоту Пеньтюхов. Связь оборвалась.
   - Пришлось снова заказывать разговор. Трубку уже сразу взял начальник. Пеньтюхов сразу с вопросом, недосказанным.
   - А чё с Николаичем то?
   - Сердце не выдержало.... Ну это неважно. Тут другое.....
   - Что ещё?
   - А то что в тот же день на базе отдыха в Мельничном Ручье и Матвеич твой душу отдал.
   - Ни чё себе.... - только и смог произнести Пеньтюхов. Действительно, новости, от которых всё отлетит - и любовь, и ненависть.....
   - Так что приезжай, Пётр....
   - Ага....
   Помянул Пеньтюхов, приехав с новой бригадой в Яренск, своих горемычных сотоварищей Николаича и Матвеича. С Васькой по этому поводу выкушали вечерком литру водки. Погорили об умерших, дивясь тому - врагами при жизни временами делались друг другу, но при этом было между ними что-то такое, что не видится глазом - дружба, скреплённая делом. Не любовь какая-нибудь и не дружба "слезоточивая", а настоящая дружба мужиков, которым всё было до лампочки, кроме их дела. Об этом и говорили с Васькой, глотая стопарь за стопарём горькой, которая в тот раз нисколько и не горчила. Оба пропивали зарплату до последней копейки, но всяк по своему. Николаич, широкая душа, спускал, сколько не получит, за три дня. Матвеич с деньгами делал то же самое, но уже с "чуйством". Выпьет грамм сто, книжку почитает, лёжа в постельке, либо телевизор посмотрит, вздремнув при этом. Очнётся от дрёмы и повторит "процедуру". Николаич всё это время рядом сидит (если к тому времени уже от своей зарплаты избавился) и жалобно поглядывает на друга, когда тот зашевелится и руку под кровать сунет и оттуда бутылку достанет, чтоб "хрюкнуть". Если же посудинка под кроватью пустая, лезет под подушку и оттуда деньги вытаскивает. Отсчитывает на поллитру и Николаичу протягивает. А тот уж знает, что делать - хватает авоську и в магазин летит. Когда приближается время закрытия нарядов в конце месяца подходит к Пеньтюхову Николаич и тихим голосом просит.
   - Пётр, ты когда остатки "полевых" будешь отдавать, то Матвеичу не отдавай. Мы с ним в прошлом месяце всю мою зарплату пробухали.
   У Матвеича свой резон.
   - Васильич, ты когда по "полевым" будешь бабки подбивть, то Николаичу их не отдавай. Я его все отгулы поил....
   Чтоб не обижать мужиков, Пеньтюхов обе доли складывал перед Матвеичем и Николаичем на стол и говорил.
   - Делите, мужики, сами свой барыш....
   Те сразу же приступали к "дележу" и тут же их пропивали. Мол, тут и делить то нечего.
   Доделал изыскания перехода газопровода через реку Вачегду. Материалы сдал. Наряды закрыл и снова поехал в Ерши.
   Распутица приближалась. Смысла нет собирать бригаду. Вот уж, появится объект, тогда и думать....
   Новую бригаду собрал Пеньтюхов. Геолога нашёл из своих экспедишных коллег. Толян, так его звали, сидел в своей геологоразведочной экспедиции на полнейших "бобах". Работал "за идею". "Идея" хороша, когда за спиной никого нет либо тылы крепкие. А у мужика семья немалая. Её то матюгами в адрес Ельцина да Чубайса не накормишь. Если сам "бичпакетами" прокормишься, то челядь от такой кормёшки взвоет, и поедом поест отца семейства.
   Толян скрипел, противился предложению Пеньтюхова. Всё же уговорил Петр Толяна съездить с ним небольшой объект сделать. Работа пустяшная - на небольшой площадке топографическую съемку сделать для размещения на ней антенны технологической связи да "конвертом" пробурить пять скавжин ручным буром - по углам и в центре. Одно неудобство - машину из-за такой малости никто за тысячу вёрст не погонит. Поэтому предстояло добираться на участок работы самостоятельно и устраиваться на житьё в ближайшем селе Ильинско-Подомское. До него добираться на поезде шесть часов и ещё на автобусе километров тридцать.
   Выехали на работу тридцатого апреля утром. Перед праздником трудящихся. Да ещё в тот год Пасха с Первомаем совпала. Народу едет немерено-несчитано. Все поезда забиты под завязку. В плацкартный вагон даже не спрашивай билет. Ладно, если в общий вагон купишь - радуйся.
   Протолкавшись в кассе пару часов путешественники приобрели желанные билеты в общий вагон поезда Москва-Воркута. Еще полчаса спустя, протиснулись в него, тесня и отжимая багажом прочих пассажиров, за что и мата в свой адрес наслушались, и упрёков. Через весь вагон продрались, мест как будто и нет.
   Всё же примостились в купе возле самого туалета. Пеньтюхов на боковой лавке уселся, где уж кроме него сидело три человека, откинувшись и выставив колени в проход. Толян занял "почётное место" притворщика у выхода в тамбур, закрывая после каждого второго-третьего входящего-выходящего дверь.
   В самом купе сидела развесёлая компания. Пили водку в ней, не переставая. Пока одни бухали, другие - набравшиеся под завязку - валялись на верхних полках. Даже на третьей полке лежал один "бездыханный труп". Когда кто-то на полках оживал и сползал, на его место готов уже был другой, клевавший носом за столом или в проходе между лавками.
   На освободившуюся полку закидывали очередного "отходника", а пир продолжался дальше. На верхней полке над Пеньтюховым тоже произошла "ротация кадров". С неё сползла полупьяная баба. Вместо неё закинули здоровенного детину. Поворочался малость малый да и затих. Ненадолго, правда.
   Сидит Пеньтюхов на боковой полке, с обеих сторон зажат. Вперёд наклонился. Локти в колени упёр, а ладони в проход вылезли, будто для сбора подаяний. Ещё шлагбаум напоминают. Перед каждым шмыгающим по проходу приходится руки приподнимать. Назад не откинуться - надо раздвигать сидящих рядом. Так и мается, горемычный. Башку, чтоб шею размять, то свесит, то задирает.
   Почти доехали, когда Пеньтюхов и "подаяния" дождался. Свалился детинушка со второй полки да так аккуратно, что задница его между вытянутых пеньтюховских рук "вписалась", а сам на руках завис на миг. Конечно "побирушка" такую "подачку" не удержал, но падение малого смягчил, будто на подстеленную соломку свалился тот. Даже не понял, что произошло упавший. Снова на полку стал карабкаться. Ему собутыльники подмогнули. Залёг и тут же захрапел. У Пеньтюхова же мизинец на левой руке втечение нескольких минут распух и стал толще большого. Слава Богу, руки не отвалились и не поломались от такого "подаяния".
   Худо-бедно доехали. Автобус уже стоял в ожидании пассажиров поезда, сошедших на станции. К вечеру были уже в Ильинске-Подомске. В гостиницу на пару суток устроились.
   На следующий день к работе не приступили - всё же праздники. Если в Первомай трудиться почётно, то в Пасху грех. Между славой и святостью выбрали второе.
   Под окном гостиницы площадь. В центре её памятник вождю, как во всяком уважающем себя поселении. В десять утра и демонстрация началась. Пришли два мухомора старых - муж и жена - по всему видать. Перед памятником встали. Постояли несколько минут в скорбном молчании, как и полагается. Затем запели негромко и нескладно: "Дорогая моя столица......"
   Пеньтюхов смотрит на это диво, но тут ещё одно случилось. На голове вождя, где уже было несколько клякс птичьего дерьма, добавилась ещё одна. Растеклась в овальное пятно. Пеньтюхов рассмеялся.
   Толян не понял и окрысился на смеющегося, как ему показалось, над праздником.
   - Чё ржёшь то? Быстро ж вы все от Советской власти открестились.
   - Ты чё, Толь?
   А тому шлея попала под известное место. Врагов народных Ельцина и Чубайса вспомнил, которых "ненавидел лютой ненавистью".
   - Толь, а тебе то власть эта что дала? - Вспомнил вдруг Пеньтюхов деда и его рассказ о мягком знаке "подаренном" Советской властью их фамилии.
   - Всё. - Отрезал Толян.
   - И всё же после отобрала.
   - Не он отобрал, - на вождя под окном указал. - А эти....
   - А эти то взялись откудова? Кабы власть эта была дорога народу, то "друзья" ничего б сделать не смогли, - наслушался Пеньтюхов демократического радио. Как верил до того советскому, так и новому поверил, не попытавшись даже вникнуть в обещания да разглагольствования ваучерной орды.
   - Народ обманули.... - и пошёл-поехал костерить "дерьмократов". Даже собрался присоединиться к демонстрантам. Оделся и вышел из гостиницы. Остновился, подумал о чём-то. Глянул на поющих и повернул в сторону магазина. Вернулся через десять минут с бутылкой водки.
   - А ну их. Петр...
   - Вот именно....
   Сели за стол, тушенки банку открыли, хлеб порезали. Почистили луковицу да порезали на четыре части. Налили водки по трети стакана.
   - Поехали.... - проговорил Толян.
   - За тех. кто в "поле", - вечным геологическим тостом отозвался Пеньтюхов.
   После водки оба подобрели. Вспомнили жизнь полевую, а эта тема для бродяжных душ безмерна. Пришлось и Пеньтюхову за бутылкой бежать - "долг платежом красен"....
  

21

  
   К осени нашёлся и напарник в бригаду Пеньтюхова - сокращенный из армии военный топограф Слава. Для Петра, знавшего, кто в былое время создавал карту России, такое звание много значило. Ещё его обрадовало то, что Слава питерский, а, значит, материалы и наряды можно будет отправлять в конце месяца с ним, когда он поедет на отгулы.
   На живца и рыбец, говоря рыбацким языком. Снова хороший рьъект подвернулся - переход гахопровода в Архангелськ через реку Северная Двина. От бровки речной долина на одном берегу до другой - семь километров. Топографической съёмкой надо охватить часть берега и всю пойму с протоками и основным руслом, на которых необходимо выполнить измерения глубин реки.
   Как обычно, объект "горел". В основном русле уже экскаватор стоял на трёх опорах, упирающихся в дно реки, и сорокаметровой стрелой с ковшом на конце был готов к тому, чтобы черпать со дна песок, только прикажи, будто злой собаке: "Ф-фас!".
   Васька летом опять проштрафился и угодил в слесаря. К Пеньтюхову в бригаду дали другого шофёра вместе с ГАЗ-66 - Фёдора. Машине ещё и трёх лет, но и при этом она выглядела, как только что с конвейера. Следил за ней хозяин знатно. Всё складывалось удачно для Пеньтюхова. И техника есть, а к ней руки, "растущие из нужного места". И с остальным проблем особых не виделось: кадры добрые, объект денежный. Но всё ж что-то давило Петра. верно то, что привык он к тем старым "испытанным бойцам": Матвеичу, Николаичу и Ваське. Пусть и шалопутные мужики, но согласны были выполнять любую работу и за любую зарплату - лишь бы не сидеть. А с новыми то как сложится?
   Толян, понятно, сродни "утраченным товарищам", а вот другая половина бригады, судя по первым разговорам со Славой и Фёдором, на первое место ставит в работе денежный вопрос. Это не упрёк и не "минус" им. У обоих семьи. А у Федора, выросшего в детдоме, отношение к своей на грани святого - она для него всё. Ещё он строил дом. "Удовольствие" это не из дешёвых, денег надо много и Федор поэтому, перед выездом на трассу основательно разузнал, что ему светит в плане заработка. У Славы двое детей в школу ходят, а это тоже требует немалых затрат.
   Понимая своих новых сотоварищей по изыскательскому делу, Пеньтюхов всё же с жалостью и грустью вспоминал умерших бедолаг своих. И ещё думалось ему, что когда пойдет по трубопроводам газ, на изысканиях трасс которых "сложила голову" половина его бригады, в "енту самую Запдную Европу", расчеркав траншеей заброшенные российские отчины миллионов мужиков (таких, как Николаич - внук сельского кузнеца), кто вспомнит об этих бичарах? Никто. Только в памяти Пеньтюхова да какое-то время в бухгалтерских ведомостях на выдачу зарплаты, рукавиц да мыла будут значиться ещё их фамилии...
   Устроились изыскатели в "Беломорской" - чуть не в самой козырной гостинице Архангельска, сняв для проживания два двухместных номера. "Гипроспецгаз" одна из многих контор, в которых рабатывал Пеньтюхов не экономила на жизненных условиях своих специалистов.
   В одной комнате расположились Пеньтюхов со Славой, в другой - Толян с Фёдором.
   Участок работы находился далеко за городом в пятидесяти километрах. Сначала сделали топосъёмку подхода к реке, где должны были располагаться будущие краны резервной и основной ниток. Затем нужно и с самой рекой разбираться. Правый берег Северной Двины в месте пресечения трассы будущего газопровода высокий. С нивелировкой спускаться к воде - дело хлопотное и канительное. Перепад высот берега и реки полсотни метров. С одной стоянки нивелиром можно "отстрельнуть не более трёх метров и снова переставляй прибор ниже по откосу, который откосом назвать можно лишь весьма условно - скорее обрывистый берег со ступеньками и скосами. Раз двадцать пришлось на всевозможных выступах устанавливать Пеньтюхову нивелир, прежед перенёс он высотную отметку на урез Северной Двины. По низу берег отсняли. Дальше протока идёт шириной более километра. Надо промеры глубин делать. Надюшку вызвали для этого. Приехала
   Если б речушка была шириной до сотни метров, то без труда бы измерили все глубины и плёсов, и омутов. Но тут река серьёзная. Кроме ширины великой, ещё и течение сильное, глубины более десяти метров да ещё и невиданное дело до того - отливы-приливы.
   Как тут гидрологические измерения сделать? На резиновой лодке с верёвочным лотом не поплаваешь. И лодку на течении не удержишь по створу, и грузик лота снесёт потоком так, что измеренная глубина в полтора раза и более будет отличаться от истинной.
   Нашелся выход. Экскаватор по реке таскает небольшое судно-катамаран. Мотозавозня называется. У неё и эхолот есть. Только вот как привязать измерения по эхолоту к участку реки? И тут смикитили. По берегу и на острове за протокой через пятдесят метров створы выставили из бревен. По выставленным направлениям мотозавозня будет ходить от берега до берега. Целый день на это потратили, за то на следующий день рассчитывали с гидрологией в широкой протоке разделаться.
   На моторке приехали на пристань в деревню Боброво. Там уже Фёдор поджидает. Целый день с машиной возился. Ведь шофёрское дело не простое. Рулить мало, надо ещё и "голубушку" свою "нежить и холить". Тогда и машина послужит честью, и человек, которого она возит, не в накладе будет.
   По дороге в Архангелсьск Фёдор увлеченно рассказывал Пеньтюхову, как около этой деревни Боброво летом фильм снимали. Сюжет фильма непростой, но очень жизненый. Поймали в Двине мужики бочку со спиртом, а после с ней "разбирались". Сам юморист Мишка Евдокимов приезжал, чтоб главную роль в том фильме сладить. Всё село в съемках участвовало.
   - Ну это всегда в массовках то.... - знанием дела "блеснул" пеньтюхов.
   - Ну да.... Если нанимают. А тут без всякого наёму утром вся деревня собиралась на съёмки. И всяк норовит режиссеру указать, как надо "правильно" снимать. Особенно бухие в том усердствуют.
   - Да уж.... - усмехнулся Петр и представил, если б ещё в это время его "ухари" Матвеич, Николаич и Васька оказались в столь "нужном" для "важнейшего из исскуств" месте.
   Помолчали, думая каждый о своём, а потом Фёдор продолжил.
   - Пришлось участковому разгонять особо грамотных.
   Через год увидал этот фильм Пеньтюхов, который назывался "Не валяй дурака, Америка....". Узнал и берег, и реку. И очень развеселился, когда прочитал в конце титров. что создатели фильма благодарят жителей деревни Боброво за помощь в создании фильма.
   На следующий день Толян с Фёдороми Славой отправились на остров - делать его топографическую съёмку и бурить скважинки, а Пеньтюхов с Надюшкой занялись измерением глубин реки. Первым делом высадили Пеньтюхова на небольшом песчаном островке в полукилометре от нижнего створа с теодолитом. Он должен делать засечки начала измерений. Мотозавозня подойдёт к берегу, сколько ей глубина позолит и даст сигнал. В этот момент Пеньтюхов должен подсечь горизонтальный угол. Мотозавозня же от берега по выставленному створу движется к острову. Как только ткнётся носом в отмель, снова сигналит. Пеньтюхов другой угол снимает по теодолиту. И так по всем разбитым шести створам. В среднем по времени понадобилось по часу на створ. Итого шесть часов простоял Пеньтюхов на острове-косе, где ни кустика, ни деревца, ни травинки. А октябрь уж был. Ветер не очень сильный, но за четверть суток просоколило бедолагу до самых костей.
   Надюшке же, наоборот, лафа. Целый день на завозне туда-сюда каталась в тепле и уюте. И даже вопреки примете, что женщина не к добру на корабле, всё ж умудрилась "добро доброе" сотворить - борщ сварила.
   По достоинству оценил это варево Пеньтюхов, когда сняли его с острова проколевшего насквозь. Сперва хватил он стакан водки, не поморщился ничуть. Потом две больших миски борща навернул. От выпитого да съеденного раздобрел, масляная улыбка расплылась по всему лицу, а сам он в дрёму стал погружаться, но Надюшка его одёрнула, мол, надо и с острова мужиков забирать - тоже, наверное, замёрзли. Пришлось выходить на палубу, где ветер хлестал нещадно и садиться в моторку.
   К новому Году разобрались с объектом. Врде и отдохнуть можно. Ан нет. Всё, но не совсем всё. Не в том месте, оказалось изыскали переход для газопровода. И широка река, и берег высок.
   Решили пересекать Чеверную Двину трубой газопровода в другом месте - выше по течению около деревни Ценовец. И долина реки здесь уже на два километра, и глубины меньше, и берег правый чуть не в половину ниже. Основным же доводом в пользу нового варианта было то, что река в этом месте сужалась и основное русло метров на триста меньше, нежели в первом случае.
   В деревне ценовец познакомились с местным жителем дядей Колей. К нему и обогреться заходили да почаёвничать, когда работали поблизости; и договорились машину оставлять на время отгулов у него под окном - в деревне то кто будет технику бомбить, если пригляд за ней есть.
   Бывало и разговеются изыскатели у дяди Коли после работы. Хозяин непротив если с устатку да с мороза выпьют мужики по маленькой. И сам непрочь стопку водки принять. После за чаем бывальщиной тешит своих гостей.
   Против их деревни в Гражданскую войну, поведал однажды, баржу с белогвардейцами затопили.
   - До сих пор кажду весну на косе у острова черепа с золотыми зубами находят....
   Сам дядя Коля всю жизнь в леспромхозе проработал. Не директором, а вальщиком. Поэтому топографам очень сочувствовал - знал каково в зимнюю пору по лесу с топором ползать да визиры рубить. Пока к ёлке подберёшься, чтоб нижние ветки обрубить, а тебя "центнер" снегу свалится. И это "канадско-лесорубское" "в лесу о бабах, с бабами о лесе" было основной темой разговоров.
   Однажды Пеньтюхов дяде Коле вопрос "на засыпку", поселившися в его голове за много лет до того, подкинул:
   - Вот скажи, дядь Коль..... Я уж сколько годов по северным лесам ползаю.... Везде вырубки одни, а новый лес посаженный только в одно месте видал - возле Сусоловки на Вологодчине. Чё ж так с лесом то?
   - Так ведь тут как.... - Замялся дядя Коля. - Наше дело то было лес валить да план давать.
   - Но ведь и восстанавливать леса кто-то должен?
   - Должен.... Но тут ведь такое дело.... - снова смутился чуть хозяин и, помявшись, рассказал, как он однажды выезжал лес восстанавливать - семенами засевать вырубку.
   Загрузили они с напарником на трелёвочник два мешка семян. И "для настроеньица" прихватили ящик водки. Посадка семян считалась в леспромхозе "лёгким трудом", куда ставили людей после такой записи в "больничном листке работника" при выписке на работу. Лёгкий же труд, как и тяжёлый, предполагает "дополнительный паёк. Одним тушенка, молок за вредность либо яйца, другим для "восстановления" здоровья необходим саамый действенный "целебныц" продукт - водка. Приехали "легкотрудники" на делянку, где предстояло им заняться "лесовосстановлением" и первым делом выпили "за прибытие". Потом ещё, ещё....
   И так, покуда ящик не приговорили.
   - Утром встали, бошки болят, а похмелиться нечем. Какое тут восстановление леса? Семена под ёлку высыпали, мешки пустые для отчётности взяли, чтоб в бухгалтерю предъявить.... И всё.
   Деревья, конечно, после такого "лесосеяния" не выросли, но тут "мильён" объяснений найти можно: семена всхожесть потеряли, птицы склевали посеянное без боронования и прочая нелепица - лишь бы с языка стекала елейно....
   Трассу газопровода изыскивают мужики, а их уж контора тормошит - давайте материалы съёмок и бурения. Объект, как всегда "горящий". А как тут за всем успеть: с трассы мокрые приходят изыскатели, а тут, вместо тог, чтоб отдохнуть, сиди да с материалами маракуй. Пеньтюховцы в гостинице вроде прокажённых. Все люди, как люди. Одеты культурно. Если даже перепьют да подебоширят слегка - так это естественно для командировошных да прочего разъезжающего люда. А эти вечером заявятся - валенки мокрые по линолиуму и дорожкам в коридорах гостиницы не следы, а следищи от них, будто от лешаков. А дух какой? И горелым от них воняет, и бензином, и еще непонятно чем. Но терпят их: ведь сразу приезжают на двадцать дней и проживание на этот срок оплачивают. Но бывает, что и раньше времени съедут, а денег обратно не просят - мол, какая разница. Всё равно бухгалтерии платить, а не им.
   Пеньтюхову после топора или прибора, приходится "тонкую" работу выполнять - план трассы вычерчивать на ватмане. Всё бы ладно. Приехал с работы. Умылся-не умылся - неважно. Лишь бы руки чистые были, и чтоб на белой бумаге ладони вычурным рисунков "следами преступлений" из детективных фильмов не сильно пропечатывались. Одно неудобство: ватман твёрдый и скручен в рулон. Надо разгладить его, а для этого утюжок - самый удобный инструмент. Изыскатели такой не возят. Надо идти к горничной по этажу. Та чай в своей коморке попивает. Услыхала просьбу Пеньтюхова, чуть чашку из рук не выпустила. "Перепугалась девка...." - отметил про себя Пеньтюхов, глянув на себя глазами работницы гостиничного сервиса. А тут ещё и в зеркало глянул за спиной женщины: волосы дыбом, борода клочьями лицо до черноты проослело.
   - Вы ещё и гладитесь? - промолвила, будто на допросе, горничная, чуть придя в себя.
   - Да нет, валенки сушить....
   - Не дам.... - твёрдость в голосе работницы гостиницы.
   - Пошутил.... Чертить надо, а ватман в рулон скручен....
   - Сейчас принесу.... Идите к себе.... - не поверила, но и отказать не смогла. Лишь когда пришла в нимер к Пеньтюхову и увидела процедуру глаженья ватмана, успокоилась, что не разыгрывают её и валенки сушить утюгом не собирабтся....
   Перед отъездом на очередные отгулы, Фёдор заправил полные баки бензином и отгнал машину к дяде Коле в Ценовец. Там же отлил себе в канистры тридцать литров горючего - чтоб до заправки после выходных доехать было на чём. Остальное дяде Коле. Хоть до суха вылизывай баки - всё его, что и сделал хозяйственный мужичок.
   К распутице и этот вариант перехода изыскала бригада Пеньтюхова. сам "отец-командёр", сдав материалы и наряды, рванул до июня в Ерши. Однако побыл в своей деревне Петр с неделю всего. Вызвали на работу. По трассе проектируемого газопровода в Архангелськ нужно изыскать несколько площадок для радиорелейных станций.
   Пришлось связываться с Толяном и договариваться с Фёдором, чтобы встретиться в Плесецке, где была первая площадка и где можно было обосноваться в гостинице - всё таки районный центр и ночлежка для приезжих в ней должна быть - так рассудил Пеньтюхов договариваясь о встрече с коллегами.
   Про космодром плесецкий только глухой не слышал. Думал Пеньтюхов, добаираясь, что это небольшой уютный городок, как и всякое поселение воееных, в каких он уже побывал к тому времени. Оказалось всё, как в столовой - мухи отдельно. Космодром за шлагбаумом и дома военных с их магазинами да козырным обеспечением тоже. Сам же Плесецк расхристанный городишко, как и его Реченск. Улицы "полунезасфальтированы", дома "всяки-разны". Народ перебивается уже не от зарплаты до зарплаты, как в предыдущие годы, облизываясь от воинского изобилия близкого, как локоть, а и вовсе не получает ничего. Организации города не работают, а люди кормятся "чем придётся", чего заработают на редких колымах или съездив на заработки в "хлебные" стольные города.
   В известный всем Плесецк не попасть. Да и нужды нет. Одна забота - машину определить на ночь, ибо оставленная у гостинцы на площадке, утром она похожа была на распоясавшегося забулдыгу, у коего открыты все "ширинки".
   Договрились в гараже одной ещё живой конторы, в которой кроме директора и бухгалтерии были ещё и сторожа - знать не всё ещё растащено со складов и "кассы" предприятия. Конечно, за стоянку пришлось платить механику "по договоренности" и сторожу "по совести" - последний намекнул, что за "цельность чужих вещей он отетственности не несёт". Понятно, если не заплатить, за ночь унесёт столько, сколько "аппетит позволит".
   Пеньтюхов работал с Толяном, а Фёдор обычно оставался у машины. Газопровод то приближался к дороге, то удалялся от неё. Машину на шоссейке не оставишь на целый день. За время отсутствия, если не угонят, то колёса открутят - а резина то новая.
   Доедут Петр с Толяном на машине до участка дороги, наиближайшего к площадке, погрузят, каждый своё барахло, и в путь. Один топографические причандалы тащит, другой ручной бур. Ещё и "тормозок с едой на день в рюкзаке у Толяна - он своё "добро" несёт в свёртке на плече, рюкзак пустой. "Тормозок" небольшой - чай-сахар, хлеб, тушёнка и печенье. И, соответственно, чифирбак - жестяная банка из-под зелёного горошка да посуда - кружка эмалированная прокопченная для Толяна и фарфорофый бокал для Пеньтюхова. Петру к тому времени уж запах костра в "печёнку засел" и он предпочитал чай без всяких ароматов, кроме чайного.
   Почти все площадки сделали, а их с десяток. Одна осталась, но самая дальняя от дороги. Идти до неё двенадцать километров. Также доехали до квартального столба на кресте лесоустроительных профилей, стоящего у дороги. Выгрузились и потопали по визире сперва, а после и вовсе решили угол срезать и по компасу пару километров пройти. И ладно бы дошли. Всё же немало побродяжничали по таёжным лесам - "прямо шесть вёрст, вокруг - четыре" им поэтому не грозило.
   Почти дощли уже. Небольшой лог перейти и там в полукилометре место для площадки, по карте намеченное. Вышли на бровку, а внизу вода - метров десять шириной, правда, неглубоко. Водя чистая и прозрачная, дно видно. Попробовали, раскатав бродни, пересечь преграду. Но не тут было.
   Пришлось вылезти на берег и раздеться - сапоги снять и штаны, а энцефалитки и рубахи просто задрали. Вступили в воду, держа над головой свёртки с одеждой, сапогами, а также инструмент каждый из ходоков свой.
   В воду вступили, холодная. Смех разбирает от вида друг друга. Гуськом бы идти, а они распотешились да строем шагают, друг друга подначивая. Мол, в траве то сейчас щука икру мечет, осердится и в трусы заскочит. Щуки в овраге не было, но узенькое русло по середине лога промытое оказалось и не мелкое. Разом, как шли "шеренгой", так и ухнули с головой в канавку придонную. Выскочили на другую сторону канавы, но уже поздно. Вымокли по самые уши и выше.
   На противоположный бережок вышли. Солнце припекает. Отжали мокроую одежду. Можно идти дальше - ходьба да работа высушат не хуже печки. Но тут другая беда - весь подотчёт Пеньтюхова - двадцать стотысячных купюр намокли.
   Одёжке то ничего не сделается от воды. А вдруг деньги то дешёвой краской нарисованы и от воды с неё рисунок сползёт? Кому такие деньги после втюхаешь. Надо сушить.
   На лужайке все деньги разложили, чтоб солнце их сушило, а сами сидят и "пасут" их, чтобы ветром не удуло. Целый час их на солнце крутили туда-сбда. еще и дули на них да самими купюрами размахивали. Полусухие собрали и в целлофановый пакет упаковали, дескать, еще и на месте пока работаем на куст подвесим на солнышке - досохнут...
   Отчитавшись по материалам и подотчётным деньгам по приезду из Плесецка, написал Пеньтюхов заявление на отпуск и последующее увольнение. Уж очень замотало его катание по "треугольнику": дом-работа-контора-дом. А следующий объект, на котором предстояло работать - газопровод "Голубой поток". Ездить пришлось бы аж в Краснодарский край.
   "Нет уж... Хватит...." - Решил для себя Пеньтюхов и. получив расчёт, встал на учёт в центре занятости. "Биржа труда" ему ничего предложить не могла. Средний заработок, указанный в справке о зарплате, значился такой, что и половины его ни в одной организации предложить не могли безработному Пеньтюхову. сам же он не очень желал получать зарплату за работу, если за безделье шло ему юольше. Так целый год и прохлаждался то у телевизора, то за префкрансом у Коти, а надоест безделье - уедет на пару недель в Ерши.
   Что-то будто остановилось в душе - ничего не хочется делать, ни к какому делу тяги нет. Тогда то и решил переехать в "Область" - так звали областной центр, где и Реченск находится.
   "Может, и на своей земле что-нибудь ещё доброе сделаю...." - рассудил. И дальше мысль эту продолжил, вспомнив городских гостей, приезжающих летом в отпуск в Ерши. Все разговоры у них о том, как дела у них на производстве ладно складываются да какие у них квартиры разэдакие с обстановкой да газом-ваннами. Гостинцы привозили всякие. Вродеи пряники, как в сельпо, по виду. но жуются и вкусом побащще. Потом уж пенсионерами наведываются в родную деревню - почётные граждане да заслуженные и все разговоры ведут о том, чтоб насовсем вернуться на родину.
   Не упрёком эта мысль Пеньтюхова кому-то, а, скорее, себе. Вот, дескать, именя сорвало да унесло. "Но ведь не одного меня подхватило по молодости да унесло в дали далёкие. Миллионы таких...." - оправдание вроде находится.
   "И раньше уезжали на заработки люди, когда страдная пора отойдёт, когда по Покрова снегами занесёт поля-луга. Но тогда ведь и в семьях то чуть не по десятку ребятни нарождалось. На всё хватало: и чтоб хозяйство вести и расширить, когда дети вырастут и отделятся от родителей; и на то, чтоб кто-то уехал в город на заводы-фабрики работать; и на службу военную; и на всякое иное дело - по искусственной части или ещё какой. Да ещё и по округе немало сестёр (замуж то и в соседние деревни выходил ) да-братьев примаками да как проживало - не счесть....."
   Времена поменялись. Даже в деревенских семьях ребятни редко у кого трое или больше. Уезжает в города столько же. Что деревне остаётся? Ничего, крохи. Из кожи лезет мужик, оставшись без помощи каждодневной в труде. Ему бы "обороты" сбавить к преклонным то годам, но не получается - детки то в городах на "анжинерских жалованьях голодают. Вот и урабатывается мужик уже и раньше ухайдаканный - тылом, когда батько на фронте был, а он с маткой всю работу колхозную тащил; армией, когда его лет на семь отправили на казённый харч....
   Остаются, конечно, и в деревне. Но сколько? Один, реже двое из семьи. А девки? У тех таже потреба - из деревни упорхнуть. На ком оставшимся парням жениться? На той, что рожей на артистку не тянет или умом на "анжинершу"? Вот и мельчает народ - что количественно, что качественно. Впору снова, как во времена Петра Первого, пленных шведов-"кнехтов" по деревням рассылать, чтоб свои "Ланцы" создавали да на девках наших женились.
   Настропалил себя так Пеньтюхов да и переехал. И вроде от дома недалеко, но всё же не в Ершах.....
   В Ерши он перебрался, когда уж на пенсию вышел, а до того чуть не десяток лет топографом поработал в проектном институте. Но это уже не тот уровень, как магистральные газопроводы со звучными названьми. Поэтому - что о том и говорить. Всё равно что о лягушках рассуждать глядя на полёт гусей в северные дали, где оставлено.... где найдено.... где потеряно.... Где жизнь.
  

И если это не жизнь....

   Если это жизнь.... А если не жизнь вовсе? Может, мечта? Ум за разум зайдёт. А кого спросить? Пеньтюхова? Так и он не много знает. Вот, когда за мечтой двинулся, точно определил для себя. Даже стишок сочинил, изложив в нём случай из детства, когда они с Коляном Лозовским пошли за луной, чтоб новеньким складенчиком кусочек от светила отчекрыжить. А через сорок лет "отдача" в голову Пеньтюхова произошла строками нехитрыми.
   Мы за лунною ковригой на бугор шли вечерком,
   а она, лишь мы поднялись, оказалась на другом.
  
   И зазывно улыбалась, сдобной рожею маня.
   повишу, мол, до утра я - подходи, бери меня.
  
   Мы бы взяли, да на ёлку на верхушку взобралась -
   и к тому же без умолку чья-то мать кричала нас.
  
   Забываю понемногу детства милую страну,
   но, лишь ночь пленит в дороге, вспоминаю ту луну.
  
   А невинной той затеи мне открылся смысл простой -
   первый шаг тогда я сделал в путь нелёгкий за мечтой
   А потом что? Опять мечты и жизнь. А где из них и что, скиталец по поднебесьям не ответит. Не потому что не знает или не хочет, а потому что нет его.
   Может Река забрала его, чтоб никогдая не возвращать то, что ей принадлежит. Ведь и в самом деле: кому, кроме неё, нужен этот "пеньтюх", однажды сорвавшийся за мечтой, когда можно было просто "жить да добра наживать" - как во многих сказках прописано. То ли унесла его нелёгкая куда-то, что вестей не подать из новых пеньтюховских реальностей....
   Обосновавшись окончательно в Ершах, Пеньтюхов жил первое время с окончательно салкашившимся братом Васькой. В доме "под метлу выметено" - ни посуды, ни вещей. Лишь бутылка для воды да стакан гранённый на единственном столе в кухне. Ещё старый диван и какое-то тряпьё на печке и на полатях. Пётр кое-что "для хозяйства" приобрёл да из своей квартиры, которую сдал студентам, привёз. Но и за этим малым скрабом глаз да шлаз нужен. Чуть проморгал и ушли безвозвратно: хоть деньги на столе оставленные на минутку, хоть вещи. Что поадёт под руку Ваське, то и пропадёт в "сей же секунд".
   В Ершах и Надежда Маркова обосновалась, поселившись в отцовском доме. Три года оформляла наследство, мыкавшись по разным "рожнедвижимостям". Когда начала мытарства по вступлению в права наследования, хотела продать дом. Но тут судьба поправку в её жизнь внесла - муж умер. У детей же свои семьи. Вот и обосновалась в Ершах.
   Вольно или невольно подкалякался к ней Пеньтюхов и перебрался не жительство. А чято им плохо? Да нет.... Жизнь одинаково годов к тому времени отмерила, но в разных "категорих" - есть о чём в долгие вечера говорить, вспоминая прожитое и пережитое.
   В хозяйстве от Пеньтюхова помощи Надежеде мало - у него Река на уме. Только и смог что - так это баню новую построить. Но это уж не от проснувшегося желания похозяйничать, а от болезней суставных - набегался за долгие годы-то, теперь каждую ночь с вывертами костей воюет. Баня тут очень нужна. Попарится, так хоть ночь-другую спит покойно.
   Баню построил и снова на Реке целые дни пропадает. Что там делает? Одному Богу известно. Также ведомее Ему и то, куда и при каких условиях пропал Пётр Васльич.
   В верховьях Реки есть пруд. Совсем узкое русло там у неё, чуть не ручей. А вот плотину построили знатную - чуть не с версту да высотой метров пять. Слив мощный, чтоб полые воды могли уходить - хоть и мала река, но долина то у неё широкая. Дружной весной заливает всю округу, будто океан-море плешется.
   на этом пруду и пропал Пеньтюхов. Лодку нашли - около сливной трубы волнами колотило её к бетонной стене вертикального стока. В лодке рюкзачишко с провиантом. Самого же Петра Васильича нет. Местные рыбаки сперва внимания не обратили на лодку. мало ли куда ушёл хозяин. Однако, на следующий день ветер поменял напрвление, "резинку" к берегу отнесло. Пеньтюхова уж знали мужики, забеспокоились.В рюкзаке даже термос не опустошён, а известно было, что любил он чайком потешиться и других угостить, кто рядом оказывался.
   Поиски организовали. Сперва предположили, что он со стены сливы в нутро пенящееся свалился. Обследовали трубу сливную, речку ниже сброса - глубина то небольшая. Разделись да поныряли - нет нигде. Хотели уж закончить поиски, но тут ребятишки прибежали и начали наперебой талдычить, что ниже за кусты куртка зацепилась и мотыляется течением. вытащили куртку. Вроде, Пеньтюховская.
   Еще ниже загородка стоит местного рыбака для морды. Через этот то заплот никак тело не пронесёт. Кто-то догадался бредешок принести. Всю речку от заплота до плотины процедили - нет тела.
   Сообщили в милицию. Те сигнал приняли, но, естественно и палец о палец не ударили, чтоб попытаться выяснить, куда человек пропал. Для них какой это человек - пенсионер, да ещё и прибабахнутый слегка - мог бы ещё посильно и подрабатывать, и хозяйство вести, а он на реке прохлаждается. Вот и допрохлаждался.
   Спустя неделю кто-то ещё слух пустил, что ушёл Пеньтюхов в леса, вроде отщельника и живёт в норе, из которой выгнал барсука.
   Насчёт барсука, конечно, выдумка, но уйти в леса Пеньтюхов мог. По телевизору показываи, что в Приреченье завёлся йетти или яг-морт по-северному. Об этом "морте" Пеньтюхов еще на Севере узнал.
   Сперва, когда напечатали про этого "лесного человека" в журнале "Техника молодёжи", онидаже спектакль устроили. Да и грех "продайфуфаешникам"-шаромыгам дурное не затеять - ведь все его прохиндейские товарищи-растоварищи молодыми были да ушлыми. А описываемые в журнале места, где яг-морта видели, в полусотне километров находились - рядом по таёжным меркам. Вот и смикитили бичи, что можно под это дело зазвать гостей газетных и прочих. А те ведь в лес без водки не являются. Написали письмо от "имени коллектива геофизического отряда", но не в "Технику молодёжи" - адрес редакции журнала не смогли найти.
   Недели две прошло.Прилетел корреспондент в отряд Пеньтюхова из какого-то солидного журнала - то ли "Знание-сила", то ли "Наука и жизнь". Молодой паренек надеялся найти "снежного человека" или следы его. В то время много писали и говорили про Яг-Морта, живущего в дебрях северной тайги.
   Сунулся журналист сперва в контору. Там ему явно в издевку подтвердили, что вполне возможно такое и направили парня к "продайфуфаешникам". Объяснили, мол, они сами почти "снежные человеки" - живут круглый год в каких то убожищах, называемых шестиместной палаткой; питаются тем, что соберут на ближайших буровых да базах геолого-поисковых партий; обликом ужасным могут и самого "морта" в ужас привести, когда нажрутся браги или антикомарина.
   И еще проинструктировали, что люди они неразговорчивые, но, выпив, всю душу изольют. Журналист купил две бутылки водки. Его на смех подняли. Чтобы разговорить "полуягмортов", надо ящик и не водки даже, а спирту. Всего то двести рублей, за то какая сенсация будет!
   Приходит "банда" "фуфаечников" с профиля, а их паренек встречает. Слышали, что вертолет садился; думали, продукты привезли, а, оказалось, корреспондента. Да еще и со спиртом.
   После первой рюмки Лешка-корреспондент вопрос для него важный задал:
   - А вы, мужики, где "снежного человека" встречали?
   - Кто же после "первой" о делах таких важных толкует? - Указали вежливо на это пареньку. Понял, еще бутылку спирта несет. Повеселели лесовички. Повторили питейное действие. Оживились, но не на столько, чтоб раскрывать таежные тайны. Уклончиво ответили:
   - Снежный человек, не комар....
   - Да как сказать тебе....
   Заминку корреспондент понял и еще "чебурашную" выставил. Совсем расцвели рожи бичевские. Когда же выведали, что спирта целый ящик, то вовсе развеселились. Уверили, что есть в здешних лесах такой "человек" - не врали, когда писали.
   Володька Сурнин сразу же взял быка за "теоретические рога". И такого напел корреспонденту, что у того глаза по ложке сделались. Возможно не от рассказа, а от выпитого, но, когда Володька поведал, что иногда "мортова морда" ходит куда то через болото недалеко от лагеря, Лешка вознамерился сразу же бежать туда и полез в палатку, откуда выволок все свои корреспондентские причандалы. Первым делом фотоаппарат стал показывать, которым можно снимать "за версту, как за пять шагов".
   Но кому хочется от спирта убегать, стали сбивать парня с толку.
   - Ты, знаешь, Леш, какой он горластый?
   - Нет....
   - Вот и зря. У него же не глотка, а труба Иерихонская. И еще: он "битловские" песни своим воем выводит.
   - Разыгрываете?
   - Ну что ты, Леш. Он ведь за людьми любит подглядывать и подслушивать. Даже иногда матерится на весь лес. Тут ведь как? С кем поведешься, от того и наберешься. Раз около бичей трется, их повадки и перенимает.
   Резон в последнем был. Лешка согласился и тут же приволок из своего багажа магнитофон с высокочувствительным микрофоном. И снова требует, чтобы вели его снимать и записывать "морта".
   Кое-как упоили и пообещали полуживому уже корреспонденту сводить на болото, где шастает по утрам "снежный человек".
   Уложив охотника за сенсациями, стали думать, как "снежного человека" предъявить. Вспомнили, что на ближайшей буровой помбур есть Лева. Два метра росту, патлы рыжие до плеч, борода во всю харю - только нос просматривается сквозь поросль волосатую да глазенки проблескивают. Его и решили преобразить в "морта".
   Утром, договорившись, на каком болоте появится "человек" и в какое время, отправили Сурнина с литрой спирта к буровикам.
   "Снежный человек", по уговору выйдет на болото в трех километрах от лагеря геофизиков в 7 часов 12 минут. Время выбрали неточное, чтобы не вызвать подозрение у Лешки. Болото заросло редкими сосенками, ходить (на случай, если корреспондент вздумает догонять "морта") гиблое дело - не утонешь, но увязнешь знатно.
   В шесть утра корреспондента подняли и повели на болото.
   В означенное время "человек" не появился. Пеньтюхов, сидящий в засаде уже стал подумывать, не дрыхнет ли подлый Сурнин в балке у боровиков, вылакав с ними спирт. Уже время оговорённое прошло, а "морта" нет. Пеньтюхова в сон потянуло, потому что в "разведку" взяли бутылку спирту и к девяти часам ополовинили ее. Дело происходило в августе, и комары уже не донимали, потому вздремнуть помехи не было.
   И, когда уже стали намекать корреспонденту, что "морт" сегодня на болото не вылезет, послышался рев. Лешка за аппаратуру схватился. Магнитофон включил на запись, фотоаппарат из чехла выдернул и на болото навел. Пеньтюхов тоже бинокль поднес к глазам. На противоположную окраину болота навели оптику, откуда рев услыхали.
   Страшный звук повторился. Из лесу, ссутулившись, вышло какое то лохматое чудище. Даже зная, что под обличьем его, прячется помбур Лева, Пеньтюхов вздрогнул. Корреспондент и вовсе в кочку, за которой лежал, вжался. Но аппарат все же навел на "человека" и начал беспрестанно щелкать.
   "Снежный человек" прошел по краю болота, раза три проревел ужасную мелодию, отдаленно напоминавшую "Эстудэй", и скрылся в лесу. Но перед тем, как скрыться в лесу, повернул харю в сторону наблюдателей.
   - Ну, наглец! - подивился Пеньтюхов, но, разглядев образину, подивился ее ужасной петикантропичности.
   Минут десять корреспондент приходил в себя, затем засобирался. В лагере стал требовать вертолет. Кто ж его пришлет к "продайфуфаечникам"?
   Пришлось вести его на буровую, где ждали вертолет с какими то запчастями.
   Пеньтюхов повел корреспондента по старому буровому профилю, навстречу Сурнин. Объяснил, что ходил проведать земляка, с которым "срок мотали".
   Корреспондент минут десять не отпускал его и благодарил, за то, что тот ему точное место указал, где обитает "снежный человек". Еще минут десять описывал обличье "ужасного петикантроповидного субъекта".
   Спровадив корреспондента, собрались около кострища, которое было и столовой, и кухней, и местом досуга. После корреспондента оставалось одиннадцать бутылок спирта. Два дня кувыркались в пьяном веселье, поминая дурня-корреспондента, с десяток раз выслушывали рассказ Сурнина, как обвешивал Леву мхом-беломошником и мазутным тряпьем.
   - А ревел то он как?
   - Секрет....
   Потом все же сознался, под ремки громкоговоритель спрятали. Для вдохновения же артистического перед выходом на болото-сцену налили Леве стакан спиртяшки.
   Сенсации не состоялось. Физики и лингвисты проанализировали запись голоса "морта" и пришли к выводу, что голос принадлежит человек лет 35, что соответствовало возрасту Левы. А на одном снимке, где "морт" поднял руку, на запястье рассмотрели браслет часов. В оппоненты к ученым Сурнина бы направить, он бы после стакашка, другого растолковал им, что "морт" - тот же человек. И про браслет бы все разъяснил - в России же обитает "мортище", а, не воруя, в ней как жить? Вот и приноровился "снежный человек" тащить все, что под руку попадет. И, в подтверждение этого, выдал бы целый список вещей, которые у него пропали в лесах и которые кроме "морта" утащить некому....
   Где же находится Пеньтюхов? В мёртвых не значится, в живых не показывается. Лишь Надежда Маркова скучает по нему, но не хоронит - вдруг заживо. Да и не верит она, что мог сгинуть Пётр. Уверена, объявится однажды. Холера таких не берёт. Придёт и скажет своё торопливое: "Здрасьте....", чтоб успеть на одном дыханье договорить слово прощания. Первое слово прощания - так уж случилось, так уж случалось. Может, ещё и подковырнёт: "Что не ждали? А это я - Пеньтюхов...."
   Ждали-не ждали... А кому ждать?
   Вернётся, поди....
  
  
  
  
  
   38
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"