Только раз покинул свою деревню Грибки Санька Симашкин. Да и то не по своей воле, ненадолго когда в Армию призвали. В такую даль завезли, что и не верилось в существование тихой своей Палестины, где добивали век с десяток стариков да старух и тянули колхозную лямку несколько мужиков и баб - последних, вследствие естественной убыли первых, было больше. Трудились немногочисленные колхозники, переживши трудодни, но не вырвавшись из нужды, на единственной ферме, где в еще большей безнадеге, не в силах даже мычать, протестуя против бессовестного разграбления худых и без того кормов затурканными нехозяевами, прибывали тощие коровенки с глазами неземных красавиц бездонными, но пустыми.
Зато впечатлений у Саньки после пребывания в полунесоциалистической стране набралось сверх головы. Особенно поразили его деревни тамошние ухоженные и чистые, с двухэтажными особнячками с клумбами цветочными под окнами, меж коих выложены камнем или заасфальтированы узкие дорожки. А вычурные оградки, какие в Санькиной деревне увидишь разве только на кладбище вокруг нескольких могил местной знати совдеповской... А красная черепица в сравнении с грибковскими чумазыми горбами крытых рубероидом изб, гнилыми обабками кособочившимися под переросшими кажется все века ветлами и тополями всколыхивала и поныне в памяти картинки из сказок дивных о заморских королях и принцессах, обитающими в вычурных строениях. Так и мерещилось спустя годы, что на каждой такой крыше обязателен шпиль острый, на котором сидит золотой петух, готовый в любой момент сорваться со своей выси и, сбив с Саньки заношенный картузишко, клюнуть в проявляющуюся все явнее и явнее плешь. От мыслей таких озноб по спине тараканниьи бега устраивал, голова невольно в плечи утягивалась, рука дыбилась к картузу, чтоб удержать его от посягательств стервятника фашистского...
Еще одна утеха была у Саньки - телевизор. Но и тот с каждым годом темнел все более ликом своим пока вовсе не угас. Лишь хриплый звук еще какое-то время раздавался из полудохлого ящика. Но раковая опухоль коммунистической лжи и непостоянное напряжение в сети электрической окончательно разъели дубовое нутро ровесника кукурузной канители, превратив детище социалистического прогресса в настольный мавзолей. Ремонтировать телевизор либо не брался никто, либо ломил цену превышающую российский валютный эквивалент поллитру, не подверженный ни инфляции, ни деноминации, ни обмену какому-либо - обесцененного на обездоленное. При мысли о ремонте вопрос однако не ставился ребром, если есть бутылка, то зачем телевизор? После поллитры такой телик с видиком получается, не одному заморскому продюсеру не состряпать. Тут тебе и "Плейбой", когда пьяная баба с голым задом в канаве валяется... Тут и триллер, когда пьяный мужик с топором по деревне бегает... Тут и "Угадай мелодию", когда очумевший хор исполняет каватину с оперой как "по Дону гуляет казак молодой", где ему ветер в харю дул, а он в Тамбов хочет, в елях субмарина, мать.
Время порой безжалостное и даже свирепое делало свое дело. Старики и старухи, что помнили еще время, когда большевики в соответствии со своим имиджем прозывались опойками и лодырями, а справные мужики в почете и уважении были, перебрались не погост и тихо упокоились под прогнившими крестами в позаброшенных могилах, провалившихся без догляду.
Потихоньку и следующее поколение уходить стало. Те немногие, кто с войны вернулся да их ровесницы вдовы и жены....
Опустела и ферма, ибо кроме Саньки никого в Грибках и не осталось, кто бы мог за ней приглядывать. А ему та ферма, как корове лисий хвост. Мизерной материнской пенсии на хлеб хватало да на соль. Картошки ешь-не переешь. А побаловать себя и тем можно, что в лесу произрастало, грибов-ягод вдоволь. К тому же озера в лесу рыбные, заповедные. Вон припасу сколько, бери-не хочу. А тут с фермой валандайся. Коровенок на центральную усадьбу перегнали, а ферма потихоньку рушилась, как избы опустевшие деревенские.
Своим чередом и перестроечное колесо накатило и подмяло и не такое уж безнадежное, но оказавшееся зыбким, сомнительное благополучие и покой брежневских времен. Малость и Грибков коснулась спутница перестройки - приватизация. Приобрел единственную колхозную недвижимость пресловутую ферму некий новый русский барин по фамилии Хитрово. При Советской власти Венькой Хитровым был. Но мода тут пошла среди новоявленного боярства на титулы княжеские да царские, так и начала братва перечинять себя на разные манеры - Романовы вдруг вспомнили, что фамилия у них царская и они де всякое самое непосредственное отношение имеют. Ну а Веньке сам сотона, видать, подсказал буковку, мол, добавь всего-то.
Ферму виртуальный потомок родовитых дворян переделал в лесопилку - станки поставил, наипервейший воз лесу попилил на доски и огородил свое хозяйство высоченным забором. Двух мужиков из городу привез виду поганого, воровского, что в словах, что в обличьи. Они, мужики те, оборудовали при лесопилке коморку себе, топчаны сколотили, печку сладили, телик установили черно-белый. И все ночи напролет огонь не гас в их коморке - то водку пили, то чифир.
Саньку тоже хотел Хитрово к делу пристроить. Но тот отнекался, вою лесопильного, мол, боится. В самом же деле рож воровских боялся, того и гляди, что не по ним, зарежут. Однако сторожить лесопилку, когда работники в город уезжали, согласился - какая разница, где дрыхнуть, что дома, что в коморке лесопильной. Тем более там телевизор есть...
Приняв, и, выдержав первый удар перестройки, вновь погрузились Грибки в затаенность и тишину обреченного до величественного угасания. Лишь ферма светилась на разные огни, да тарахтела ночами, когда срочный заказ выполняли шабашники. Да еще редкие похороны разнообразили безысходной печалью житье грибковское. Свадеб то уж лет сорок не играли...
Тетка Катерина, померла в самом начале лета, едва черемуха отцвела. Сколько лет ей было не знали в Грибках. Да и кому это надо чужие года считать, когда свои куда деть не знаешь.
Родня у бабки Екатерины то ли была, то, ли нет - давно никто не показывался. Потыкались-помыкались, некому и весточку подать. Может и есть кто, да поди отыщи в вековой сумятице пропащих...
Сами все сладили старухи-подруги - и обмыли, и обрядили покойницу. Вот только гроб оказалось и сладить то некому. Раньше то Никанор Онуфрич этим делом занимался. Да помер аккурат перед Катериной месяца за три. Себе то Онуфрич заранее гроб смастерил. Потому и чухнулись только сейчас, что гробовых дел мастера нет. Из мужиков то древний дед Тихон Поликарпыч да Санька остались... Первый по дряхлости своей не способен, а второму никогда делать гробы не доводилось.
Но так жизнь подвела, что кроме Саньки и уповать ненакого - берись, Саня...
А у того ни досок, ни инструменту нужного. Колун, пила-двуручка да топоришко на худом полене (и топорищем то язык не поворачивается назвать шутильник, к которому инструмент приложен). Пришлось по избам инструментишко собирать. Натащили и рубанков, и топоров разных мастей и размеров, и ножовку, и метр складной, и гвоздей разных, и молотков с пяток штук. Будто музей в чулане у Саньки решили открыть...
Саня и не сомневался, что сладит гроб пусть и не в самом наилучшем виде - не единожды видел, как Никанор Онуфрич их мастерил. Да и по природе мужицкой делать не то, что хочется, а то, что надо, не стал увиливать от печальной обязанности, взялся за дело без всяких слов.
Если с инструментом проблема решилась как бы сама собой, то с досками оказалось похуже дело, их вообще не было. Судили-рядили. Кто-то возьми и предложи на лесопилке стребовать:
- Обчественная ферма-то... А куркулю онному досталась. Вот пусть и уважит обчество етот Венька да выдаст досок-от на дело...
- Да-да... Сходи, Саня, - поддержала идею мать Санина. Неохота Саньке на поклон к прохиндеям идти. Но против нужды, как сладить...
Тишина была неземная. Лишь изредка протяжный храп прорывался из темной камоморки. Всю ночь мужики доски пилили, после в КАМАЗ с прицепом загружали их. Лишь под утро угомонились.
В коморке сумрачно было и вонько. Но Санька на последнее не обратил внимания. Лишь стоял да прикидывал, которого из мужиков будить. Решил растолкать того, что постарше и поздоровее - Иваном звать.
- Иван... Иван... - осторожно еще и за плечо потряс спящего.
Тот храпеть перестал. Выдохнул тяжко. Глаз приоткрыл.
- А... А... Санек... Тебе чего?
- Иван... Это... Слушай...Тетка Катерина, померла вот...
- И чо... Могилу копать?
- Нет... Я уже выкопал. У нас здесь пески. Так я быстро...
- И в чем нужда, тогда?
- Досок бы малость... На гробишко ей...
- Так бери. Если найдешь. По-моему, кроме горбыля, ничего не осталось...
- Так поищу?
Шабашник Иван оказался прав. Гора опилок, горбыля, сучков разных тьма, а вот доски, сколько-нибудь годной на гроб, ни одной. Правда, нашлось несколько бревен. Но их через станок пропустить надо, чтоб доски получились. А для этого на поклон опять идти. Без бутылки в таком деле явно не обойтись. Пока уговорил мужиков досок напилить, пока за бутылкой сбегал времени-то сколь ушло. Гроб уж при лам?почке мастерил. Только к полуночи и управился с задачей.
На горячем столе, когда уж помянули, покойницу, навалилось что-то на душу Саньке, будто плитой каменной, будто его душу завалило сегодня сырой землей. В сон вдруг клонить начало, хотя и выпил всего ничего - пару-тройку рюмок. Еле досидел до того момента, когда не непристойно покинуть поминки. Но когда до постели добрался, вместо глубокого сна, вдруг бессонница накатила. Далеко за полночь уже. А она проклятущая не отпускает. Тут и пришла Саньке мысль, что, не дай бог, случится с ним что-нибудь, тогда уж точно придется остальных грибковцев вместо гроба в целлофан заворачивать да так и хоронить (по телевизору Санька видел - так в Москве бездомных хоронят), когда помрут. Посчитал после этих размышлений жителей Грибков. Их семеро оказалось без Саньки.
Самый старый Тихон Поликарпыч - с него первого и мерку снимать. Дедко обрадовался раннему гостю. Початую пачку "Примы" вытащил из комода, которая хранилась у него с того времени, когда курево по талонам продавали. Сам то не курил, нюхал по старинке. А для редких гостей держал сигареты и непременно угощал ими заглянувших к нему. Вот Саньку угостил, пепельницу придвинул. Подождал, когда гость закурит, первую затяжку сделает, а потом уж и свою потребу стал справлять - сначала к одной ноздре щепоть табаку поднес, затем к другой. А когда прочихался, в тысячный раз поведал Саньке, как с его отцом много лет назад распивали чекушку в бане, прячась от баб.
- Хороший мужик от, батько твой, - подытожил. А после следующей дозы табаку спросил:
- А где он сейчас-то живет?
- В Ухте вроде... - ответил Саня.
Дедко то ли расслышал, то ли нет, но в соответствие со сложившейся церемонией уточнил:
-В Уфте... А...
Помолчали. Саня курил, молча, и не знал, как подъехать к деду с примеркой. А Поликарпыч между тем, завершив цикл нюхания и чихания, следующий извечный вопрос задал:
- А батько-то шлет ли алименты-то?
- Нет...- кротко ответил Саня и не стал растолковывать деду, что ему скоро сорок лет исполнится, а алименты только до восемнадцати платят. Все равно ведь не поймет. И вспомнилось, как объяснял деду приготовление настоя из лекарственных трав, присланных ему дочерью из города. Раз десять прочитал деду и словами растолковал, но дед все по-своему сделал. В той же посылке банка из под растворимого кофе была, табаком нюхательным наполненная. Так дед вместо трав, зелье заварил и потом жаловался, что настой горький и лечебного эффекту не имеет...
Вспомнились и поминки вчерашние. Дед приложился слегка к рюмке и сейчас мало что помнил. Потому и уточнял сейчас:
- А кто плясал-то вчерась?
- Дак никто... Поминки ведь были...
- Плясали.. - гнул свое дед - Только не помню кто, а Катерина частушки пела. Точно помню...
Санька, не стал разубеждать старика. Видно совсем уж в другом мире каком-то живет. Все войны и разрухи прошел какие на веку были. И каждая война жизни целой стоит для солдата. И какая из них слаще, не нам судить. Пусть уж, как есть будет.
Санька не стал говорить, о цели своего прихода. Лишь по себе прикинул рост деда - полтора метра с небольшим. А ширина... Какая уж там ширина...
С тем и ушел.
А дома его Иван поджидал.
- Слышь, Сань... Нам бы в город мотануться на пару дней. Покараулишь?
- А чо не покараулить...
- Магарыч с нас... Понимаешь... Досок наготовили на КАМАЗ, а у того двигатель заклинило. Сколько теперь проковыряются, неизвестно.
- Езжайте... Никто досок ваших не тронет, а у самого уже план созрел, как досками разжиться. Не иначе, сам Бог помогает в деле Санином.
- Да я не том, - смутился вроде Иван. - Ты б до нас дошел сейчас. Ключи забрать...
В первую же ночь славно Саня "покарульничал". Теперь хоть враз чума какая на Грибки навались, всем на гробы досок наготовлено. Только мерку со всех снять надо. Со старухами же попроще на этот счет должно быть. Они вроде при уме и памяти все. Да и видели, как с Екатериной нескладно вышло. Помехи потому Санькиному делу чинить не будут.
Так и вышло все. С пониманьем отнеслось к Санькиной затее старушечье население Грибков. Заранее благодарили его на разные лады и не забывали наговорить уймищу пожеланий в соответствии со вкусами своими и привычками.
Но сразу мастерить гробы Санька не стал. Доски на чердак затащил. Уложил их там для просушки аккуратным штабельком. Лето и всю осень обдувало и сушило их, а уж к ноябрю где-то и за дело принялся Санек. Недели две валандался в своем чулане, используя весь разномастный инструмент, от гроба к гробу совершенствуя незамысловатое ремесло, и, закрепляя умение.
Наконец дело законченно и семь гробов, как поленья в печи, аккуратной клеткой по два уложены в клети. И по верху этой пирамиды один гробишко самый мелкий -деда Поликарпыча, верно, его первый черед - рассудил Санька...
А тут и морозец ударил, снежком присыпало округу. По перволедью окуней решил половить Саня на одном из лесных озёр, что прячутся в окрестных лесах. С вечера снасти приготовил, наживку, блесенки окуневые почистил не до блеску яркого, а так, чтоб только поигрывали слегка, но не вызывающе.
Только еще развидневаться стало, а Саня уж семь верст отмахал до озер, пять полями да опушками и два вдоль ручейка, вытекающего из озера. Летом и в ручье этом рыба водилась. Узкий, но местами глубокий до двух метров и более в бакалдах до дна-то. Но сейчас даже не глянул на ямины, к озеру торопился.
Удалась рыбалка то. Уж и смеркаться стало, а окуни, взбеленились будто, хватают и хватают подлую мормышку. Уж и кивка не видать. Намерзся Саня преизрядно. Но ничего, мол, резвее побегу, вмиг согреюсь.
Так и получилось. Километр не прошел, жарко стало. Да беда, ручей переходил и в потьмах не заметил бугорок на льду. Наступил на него, и в воде по пояс оказался. Выскочил из воды и еще быстрей припустил по лесу. Вроде снова согреваться начал. Когда же на опушку выбежал, враз весь сугрев выдуло, ветер со снегом оглушили будто. Но деваться некуда, надо идти, не останавливаясь. Вот уж с километр осталось. Поле только перебежать, а там уж ферма-лесопилка. И к мужикам заскочить можно, обогреться малость.
Вот только ветер на поле сильней и снег злее и хлестче по щекам шибает, да ноги до невмоготы застыли. Посреди поля береза старая, ровесница екатерининских, что вдоль трактов заброшенных несуразными мосолыгами за свет божий да за ветра цепляются, ориентир для Сани. Да вот беда, запропастилась куда-то в круговерти снежной и во тьме. Идет и идет Саня. И все против ветра, как в самом начале, когда от лесу в поле свернул. Но нет березины. Хотя б пару минут за ней постоять не для согреву, какое там, дух перевести да с силой собраться. Наконец очертания темные поступили сквозь круговерть...
Лес... По кругу, верно, лешак водит...
Ни один гроб не подошел Сане, когда нашли его по весне на опушке леса совсем в другой стороне от деревни. Видно вокруг деревни ходил бедолага, покуда не обессилел. Но, слава Богу, нашлось кому гроб для него сладить. Иван, что в шабаш?никах на лесопилке трудился, он и сколотил домовинку для Сани. Тот сколько раз их выручал, когда посторожить надо было лесопилку-то.
Еще один холмик вырос в оканчивающейся череде могилок Грибковского кладбища... Но еще пять домов покуда не заколочены и обитатели их ждут свою очередь на переселение в вечную обитель. И с последним из них закончится еще одна история - грибковская. И возможно еще на четырех поминках спляшет дед Тихон, а может отплясался...
А месяц спустя столичные живодеры содрали крышу с фермы и через образовавшуюся дыру выволокли краном станки лесопильные, погрузили их на КАМАЗы и были таковы... Хрен с ним, с Хитрово... А вот на пять еще живых грибковцев, опирающихся на клюки и на божью волю и не глянули даже, хапнули свое...
Спасибо, гробами до скончания веку грибковцы обеспечены благодаря прихватизации. Уйдут в землю домовинки, Санькой Симашкиным смастеренные, семенами горькими...