Шатт-Амарга : другие произведения.

Что-то остается(целиком)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Здесь ссылка на повесть целиком. А вообще она на Литсовете лежит - здесь мне ее не удалось поместить.

  
  
   ЧТО-ТО ОСТАЕТСЯ
  
   (Ярослава Кузнецова, Александр Малков)
  
  
  
  
   ***
  
   Часть первая. Мотылек.
  
  
  
  
  
  
   Ставни закрыты,
   Замки, молитвы,
   И всякое прочее -
   Утром прокляты,
   В полдень забыты -
   Те, что летают ночью.
  
   Клещи ущелий,
   Спины вершины,
   Укрыты тьмою,
   Снегов перины
   На дне долины -
   Жилье людское.
   Вот ветры твари
   Крыла распяли,
   Гремит, хохочет
   Как лист металла
   Урок вокала
   Тех, что летают ночью.
  
   Глаза - агаты,
   Когтисты лапы,
   И в новолунье
   Паденья ваты
   Иных крылатых
   Полет бесшумней.
   Кровавой дани
   Ищет созданье,
   Отраву точит
   Клыкастой пасти.
  
   И черной масти
   Те, что летают ночью.
  
   Вот вороные
   Раскрылись крылья.
   Огонь геенны!
   И снежной бури
   Косые струи
   Стучатся в стены.
   Путник ли это?
   Жена соседа?
   За стенкой кочет?
   О нет, снаружи
   В ветрах и стуже
   Те, что летают ночью.
  
   Молитесь, сестры,
   За тех, кто просто
   Пал на колени,
   Страшась кончины,
   Огнем лучины
   Гоняет тени.
   Любитель крови
   На снежной кровле -
   Крыла и очи
   Не слишком грозны.
   Молитесь, сестры,
   За тех, что летают ночью.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1. Ночью кто-то летает и кусает всех подряд!
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Редда негромко заворчала. Припожаловал кто-то. Ун вскинул кудлатую башку.
   - Тихо, малыш. Спокойно.
   Гость за дверью топотал и пыхтел, как медведь. Взлез на крыльцо, кхекнул вежливо. Для верности постучал.
   - Слышь, паря. Того.
   - Заходи, - я подвинул к себе миску.
   Обедает Сыч-охотник. Черт бы побрал этого Борга. Вовремя, как всегда. Небось, опять с тем же самым.
   Вошел, покосился на собак. Редда фыркнула, а Ун уселся и принялся презрительно скрести за ухом, вычесывая воображаемых блох.
   -то го, - сказал староста, - По делу я, стало быть. От общины, Сыч.
   Ну, точно - с тем же самым. Вот принесла нелегкая.
   - Проходи да садись, - черпанул из миски. - Что за дело ко мне у общины?
   Он кашлянул, с достоинством утвердил зад на лавке, пригладил бороду. Крякнул.
   - Тварь эта, Сыч. Споймал бы ты уж ее, что ль? Всю ж скотину перепортит.
   Сыч-охотник снова черпанул похлебку.
   - Видано ли дело, чтоб нечисть всякая взор Господень оскорбляла? Богоугодное дело совершишь, Сыч!
   Я не удержался, буркнул:
   - Ловил уж я твою тварь. Не ловится она. А вреда от нее скотине нету.
   - Да как же нету вреда, когда Кайд Кузнец нетель свою забил позавчерась, порченая потому что! И мясо ж никто брать не хотел.
   - Я взял, - отрезал Сыч-охотник и отправил в рот еще одну ложку..
   - Кайд - он кузнец, - гнул свое староста, - В таких делах понимает. Сказал - порченая скотина.
   -то - Кайдово дело, - если кто дурак, это надолго, - И с чего бы кузнецу понимать в скотине, э?
   Староста сопел. Потом завел по новой.
   - Слышь, Сыч. Мы б, того. Всем миром... Денежку бы собрали, Сыч. А ты ж охотник. Ты ж - ого - го! Окромя тебя некому.
   Денежка. Денежка-то го. Надо взять.
   - Сколько? - аж хлебать перестал - жаден Сыч-охотник.
   - Ну - у, - замычал Борг, - Это, стало быть... Две гривны, Сыч. Да. Две гривны.
   - Мало. Шесть. С половиной.
   Шесть с половиной - в самый раз. Может, отвяжется.
   Староста запыхтел, жуя бороду. Мне почудился натужный скрип его мозгов. Давай - давай. Думай. Оно полезно. Не стоит тварь никакая шести с половиной гривен, это тебе всякий скажет. Совсем осатанел Сыч от жадности.
   А Борг вдруг просиял всей объемистой своей рожей:
   - По рукам.
   Вот черт. Пришлось изобразить, что я тоже доволен.
   - Ну, того, - сказал он, - Денежку я тебе принесу, как споймаешь.
   Важно кивнул, опять огладил свою шерсть, почти такую же густую, как у меня, только рыжую. Потому как он, Борг, то бишь, - альд, они, альды, поголовно почитай - рыжие. А Сыч - тил. Чужак, сталбыть.
   Староста поднялся.
   -то го, паря. Действуй.
   И удалился, донельзя собой довольный.
   Дьявол, как же я буду ловить тварь эту, когда она, тварь то есть, засаду чует? Было ведь уже - три ночи стерег, в разных хлевах, в удобных самых, с сенниками, через них лазить - милое дело. А тварь-то -то го - крыши разбирала. Да все подальше от меня, подальше...
   "Наделены даром эмпатическим..." Выходит, что так. Они вообще, того, твари всяческие - слухучие то есть. Оборотни там. Арвараны опять же. А Кадакар - он Кадакар и есть. Чего только тут не прыгает - бегает. А еще вот - летает. Ента-то тварь-то го, навроде пташки. Следов-то на снегу не оставляет. А Эрб говорил: "Нетопырь огромадный, в два человека ростом, и воет-то, и хохочет, аки диавол, тьфу, прости
   Господи!"
   Ну, в два человека - эт' он хватил. Что ж выходит - больше арварана тварь эта неведомая?..
   Фу ты - ну ты, и кто тебя за язык тянул с деньгами с ентими, Сыч? На черта тебе шесть гривен, пусть даже и с половиной?
   Я вытащил из котелка глухариное крыло, принялся глодать.
   Думай, приятель. Думай. Ты ж-то го, охотник. Шевели мозгами, ох - хотничек.
   Итак. Добыча. Летучая. Слухучая. Зубастая.
   Зубы-то тут при чем? Ну как же - кусает-то зубами. Кровь сосет. А скотина после этих визитов дрыхнет. До полудня дрыхнет и встает, как ни в чем ни бывало. Жрать просит.
   Может, силок поставить? Ничего себе птичка, в два человека ростом... А что, вдруг сработает?
   Слушай, Сыч, ежели словишь тварь эту - будешь взаправду ого - го - охотник! Да и Кайду Кузнецу нос утрем. А то че он его задирает, нос в смысле?
   - Что, Редда? Будем тварь ловить?
   Она шевельнула острыми ушами, склонила голову набок, внимательно глядя в лицо.
   "Не поняла приказа".
   - Редда, девочка. Хозяюшка, хорошая моя.
   Улыбнулась, вывалив язык. Ун ревниво вздохнул.
   - Ну, парень. Ты у меня тоже золото, а не пес.
   Хлопнул по колену, и оба подошли.
   - Эх, звери, звери, - одной рукой я трепал лохматые Уновы уши, другая досталась Редде.
   Ребята вы мои ласковые...
   На самом деле, если бы не собаки... Свобода - енто, того, хорошо. Токмо вот скорехонько так выходит, что торчишь ты, как соломина в дерьме, и просвету никакого. А тут вот - такие два приятеля. Ух, какие два приятеля!
   - Ун, прекрати. Ар, щенок! Ишь, разрезвился.
   Он виновато облизнулся.
   - Жрать хочешь? Решил хозяином подзакусить, раз, зараза, не кормит?
   Плеснул им в миски еще похлебки.
   - Куда в тебя столько влезает, Ун? Ты что, еще растешь, кобыляка?
   Завилял хвостищем своим.
   Летом с этим хвостищем - хоть ложись и помирай. Вечно ухитрится дрянь какую подцепить - от репьев до, извините... Впрочем, если вываляется, то одним хвостом дело не обойдется. Малыш всегда последователен.
   - Давайте - ка, псы, сеть подберем. Чтобы тварь удержала.
   Выволок я из сеней охотничье свое снаряжение. Ун решил, что это новая игра такая - взвизгнул, припал на передние, рявкнул радостно.
   - Прекрати, парень. Тебе бы все бирюльки.
   Хорошо б поставить побольше, в разных местах. Да хлипкие они все - на зайца, ну, на лисицу... Вот, эта сгодится. Достаточно прочная. Сдается мне, она вообще рыболовная, сеть эта. Мне ее, помнится, всучили в городе Канаоне. Да, четыре года назад. На кой дьявол я ее купил? Для объема, не иначе. Мне ведь были нужны набитые сумы... Точно, рыболовная. О, а вот и еще одна. И еще. Ну, приятель, ты и транжира.
   Срезать, что ли, поплавки и грузила? А, и так сойдет. Скажу - амулеты заговоренные. Тварь все - таки... Да, пригодились сеточки. Каждая сома удержит, что им какая-то нечисть кадакарская.
   Между прочим, ентот Кайд ихний хваленый, коли уж в "таких делах понимает", мог бы и-то го, сам "богоугодное дело" совершить. Словил бы исчадье адское, либо изгнал - а то сплел бы из железок своих сеть противотварскую - они ж все железо на дух не переносят, разные там оборотни... Так нет же - Сыча - простофилю за жалкие шесть гривен подрядили. А ежели нечисть Сыча слопает, никто плакать не станет.
   Шиш тебе, дружище Кайд. Хрен собачий. Вот назло тебе поймаю. Сам. Ужо с тобой славу делить не намерен. Так-то.
  
   Альсарена Треверра
  
   - Профанация, - проворчала Леттиса, открывая глаза, - Знал бы кто из старших, что я, без пяти минут выпускница Бессмарага занимаюсь отслеживанием Тени какой то обжорной скотинки!
   - Так что скотинка-то ? - перебила я.
   Но Летте хотелось еще поворчать. Она всегда ворчала на испытаниях.
   - Скотинка в своем скотинском раю, как ты того добивалась. Не знаю, что ей там мерещится, должно быть, целый океан помоев и стада розовых хрюшек, жаждущих любви...
   - По - моему, он слишком долго спит, - скептически заметила Ильдир, - Уже полчетверти.
   Я поглядела через загородку на растянувшегося в соломе кабанчика. Он сопел, нежно похрюкивал и перебирал копытцами. Ему явно что-то снилось. Какая-то недоступная нашему пониманию прекрасная свинячья мечта.
   Ильдир перегнулась через загородку и ткнула кабанчика рукояткой навозных вил. Тот издал вздох совершеннейшего удовлетворения.
   Летта встала с мешков и отряхнула овсяную шелуху со своего форменного марантинского плаща.
   - Оставь, Иль. Пусть себе дрыхнет. Он здоровей здорового. Пойдем, алхимик.
   Алхимик - это еще ничего. Ильдир, например, время от времени интересуется, нет ли у меня в роду арваранов, славящихся немыслимым для остальных смертных талантом составлять всяческие таинственные зелья. Отсутствие у меня хвоста,гребня и когтей,а также недостаток роста Ильдир не смущают.
   Поначалу я еще пыталась осадить ее, простолюдинку, дочь ингских рыбаков. Теперь же, два с лишним года спустя, я отучилась от высокомерия. У марантин ценятся лишь талант и трудолюбие, а родословные никого не интересуют.
   Мы вышли на свежий воздух и вынесли фонарь. Уже совсем стемнело. С востока, с вершин хребта Алхари, снежной лавиной накатывались тучи. Навершие монастырской колокольни - раскрытый, как ладонь, каштановый лист - царапало их отвисшие, набитые ледяной кашей животы. Из прорех редкими струйками сыпалась белесая колкая крупа. Последний месяц снежных гроз - февраль.
   Мы двинулись домой. Мимо барака для рабочих, мимо огородов, мимо огромного приземистого здания больницы, мимо церковки с колокольней - к жилым корпусам, примыкающим к слепой наружней стене.
   Здесь, в Бессмараге, всего два жилых корпуса. Один, поменьше, где обитает мать настоятельница и старшие сестры, и другой, большой, где живут послушницы и младшие сестры, то есть те, что готовятся уйти в мир, вроде Леттисы и Ильдир. Там же есть несколько комнат для гостей. В одной из них некоторое время по приезде жила я, но еще прошлой зимой переехала к девочкам. Ради экономии дров, но на самом деле - ради общества.
   Мы не успели подняться к себе, как на колокольне два раза звякнуло. Вечерняя молитва. Леттиса чертыхнулась.
   - Ну вот, - сказала она, - Все из - за тебя и из - за твоих внеочередных испытаний. Сейчас бы помыться да чаю горячего... Вся хлевом пропахла.
   Ильдир потянула ее за рукав. Мимо уже спускались девушки и женщины в черных марантинских плащах, прикрывая полами мигающие фонари. Одна из них махнула рукой:
   - Эй, подруги! Что это вас в трапезной не было?
   - Благодарим, мы уже пообедали, - съязвила Леттиса.
   На самом деле Летта просто дулась на меня за то, что им, младшим сестрам, надо идти и отсиживать положенное время в продуваемом сквозняками храме, а я имела полное право помолиться у себя в комнате, и она прекрасно знала, что молиться я не стану, а завернусь в одеяло и буду гонять чаи в свое удовольствие.
   Я снисходительно пообещала:
   - Вернетесь - будет вам по кружке чаю с медом.
   - Смотри, не намешай туда свинячьего зелья, - фыркнула Леттиса, и они с Ильдир удалились.
   Поднявшись в комнату, я сделала именно то, о чем мечтала моя соседка. Переобулась, умылась, завернулась в одеяло. Раскочегарила жаровню - за время нашего отсутствия комната выстыла. Поставила кипятиться чайник. Из своего личного сундучка достала бутыль с составом, густым и темным, как вишневое варенье.
   Испытание прошло удачно, как сказала Леттиса, а она у нас - лучшая из всего дипломного курса. Мать Этарда, был момент, даже уговаривала ее остаться в монастыре после выпускных экзаменов, но Летта уперлась. Она рвалась в мир, вершить добро. А Бессмараг, хоть и знаменит весьма, однако находится в захолустье, мало того, почти во внутреннем Кадакаре. А кто, скажите, если только не в смертельной нужде, добровольно сунется в Кадакар? Кадакар - это вам не шутки, аномальная зона, или, иначе, места проклятые и волшебные. Недаром предки мои, древние лираэнцы, окрестили горную страну - Кадар Аркар, что на мертвом лиранате означает - Сердце Ночи.
   Часто вы видите в Бессмараге новое лицо, мать Этарда? Раз в год, бывает приедет какой -нибудь отчаявшийся с тяжким недугом, еще реже заглянет своя же сестра из Найгона или Каорена для обмена опытом, или такая вот энтузиастка - любительница вроде Альсарены заявится с мешком родительских денег и рекомендательной запиской от давным - давно покинувшей Бессмараг соученицы самой Этарды.
   Кстати, Альсарена - это я. В Бессмараге я всего лишь вольная слушательница. Мой срок обучения истекает в мае. Тогда же мои подруги, Летта с Иль, получат марантинские наколки и отправятся в свое первое путешествие, уже как полноправные мирские сестры. А я поеду домой. Не сказала бы, что с нетерпением жду этого момента.
   Вода закипела. Я засыпала в чайник мяту, душицу, зверобой и четыре ложки зеленого кхарского чая. Чай, как и кофе (но кофе - реже), доставлял мне мой дружок - контрабандист. В обмен на пилюльки и порошки, которые можно добавлять в табак, в вино, или нюхать, или глотать просто так. Сочинять новые составы - мой конек.
   Чайник я закутала в тряпку и спрятала Летте под подушку, чтобы не остыл. Затем прикрыла раскаленные угли крышкой с дырочками, а поверх поставила плоский противень. В противень вылила содержимое бутыли, и остатки из фляги, которую носила на испытание.
   Свинячье зелье, надо же придумать! Дорогонько обойдется свинячье зелье его покупателям. У меня в сундучке лежит кошель, а в нем почти сотня лиров. Это были не папины деньги. Это были деньги лично мною заработанные и суммой немалые. Сей факт наполнял сердце мое гордостью. Норв расплачивался не только чаем, шоколадом и конфетами. Он честный малый... насколько может быть честным альхан.
   Вчера, на обратной стороне потайной дверцы, ведущей за стены Бессмарага, я обнаружила условный знак - сердечко со стрелой, начерканные мелом. Это означало, что Норв и его парни уже в Косом Узле, и мне назначается свидание. Идея дурацкого рисуночка была Норвова - даже если кто -нибудь заметит, сочтет за простое баловство. Хотя до сих пор вроде бы никто не замечал. В Бессмараге главное - не лезть на рожон и соблюдать хотя бы внешние правила приличия. Твои дела никого не касаются. Но уж если нарвался - пеняй на себя.
   Свинячье зелье загустело в противне, как патока. Я расстелила на столе лист пергамента, посыпала его заранее припасенной мукой. Прихватив противень подолом, вылила зелье на пергамент, выскребла остатки ножом. Получилась буро - черная смолистая лужа. Пока я отмывала противень и нож, лужа застыла. Я посыпала ее сверху мукой и уселась готовить пилюльки.
   Тут как раз вернулись мои красавицы.
   - Всем сидеть, руки на стол! - рявкнула с порога Леттиса, - Королевская стража с обыском!
   - Сдаюсь, господа хорошие, сдаюсь, как есть со всем товаром! Обыск советую начать вон с той подушки.
   Отвалив подушку, девушки обнаружили чайник.
   - Взятка, взяточка, - замурлыкала Леттиса, - Так и доложим, мол, взятку предлагали. Иль, доставай кружки.
   Хозяйственная Ильдир разлила чай, достала плошку с остатками меда, а из - за пазухи торжественно извлекла общипанный со одного краю каравай.
   - С кухни стащила, когда мы еще к кабанчику шли, - обьяснила она.
   Летта хихикнула:
   - А я-то думаю, что это наша тихоня на вечерней молитве так истово губами шевелит? А она, оказывается, горбушку жует.
   - Одно другому не мешает, - отвечала рассудительная Иль, ломая хлеб.
   Летта забралась на нагретое чайником место и протянула ноги к жаровне.
   - Мед кончается, - пожаловалась она.
   - У меня сегодня встреча с Норвом, - я кивнула на недоделанные пилюльки, - Уж он на гостинчик не поскупится. Сластей всяких на месяц привезет.
   Летта хмыкнула:
   - Не надоел тебе еще этот альхан? Он же неграмотный. И моется редко.
   - Зимой на Горячей Тропе не особенно помоешься.
   - Да он и летом не злоупотребляет.
   - Ты ничего не смыслишь в романтике. Скажи ей, Иль.
   - Он очень смелый, - подумав, проговорила Ильдир, - Я бы любые деньги таможенникам платила, лишь бы не соваться лишний раз даже во внешний Кадакар. Особенно зимой, в снежные Грозы.
   Летта фыркнула:
   - А где ты, интересно, сейчас находишься? Дома, в Ингмаре?
   - У нас там тоже, знаешь, не сладко, - Иль обиделась. - А снежные Грозы похлеще тутошних. От своего двора до соседнего в пургу не дойти. Занесет, оглянуться не успеешь. Весной только, Бог даст, выкопают. Если звери раньше не найдут.
   - Кстати, о зверях, - вспомнила я, - Что там слышно новенького о нечисти, что в деревню повадилась?
   - Ты о вампире, что ли? - Летта пожала плечами, - Ничего нового. Кайд корову забил, так только один смельчак нашелся, купил кусок. А остальное, между прочим, Этарда забрала. Так что завтра будем кушать объедки с вампирьего стола. Надеюсь, у вас нет аллергии на вампиров?
   - А ведь Этарда в прошлое воскресенье прилюдно объясняла, что тварь не может быть нечистью. Все вроде утихомирились.
   - Это дела не меняет. Как им утихомириться, когда у них в деревне тварь бесчинствует, а к нам в монастырь ни разу не заявилась? Боится святого места. Так Кайд толкует, мол, морок от святости бежит, прямиком к бедным поселянам в закут.
   - Ишь, как складно, - я посмотрела на Ильдир, а та вдруг всплеснула руками.
   - Эва! А что же в самом деле, тварь-то в Бессмараг носа не кажет? Может, и правда - святое место?
   - Ну, Иль, не ожидала от тебя, - Летта укоризненно взглянула на подругу, - Подумай, чем отличается деревня от монастыря? Кроме святости, конечно.
   - Стеной? - Ильдир пожала плечами, - Но тварь-то летучая, стена ей - тьфу...
   Летта прищурилась на меня.
   - А каково мнение золотой молодежи города Генета, Оплота Истинной Веры?
   Я поморгала.
   - В монастыре скотины мало. Лошадка, пара коз, боровок этот наш... Может, они невкусные? На них ведь опыты ставят...
   Леттиса приоткрыла рот и постучала себя по темечку. Звон пошел, как от пустого горшка.
   - Сдаемся, - вздохнула я.
   -то гда налей мне еще чаю. Головастые у меня подруги - страсть! С кем угодно поспорю, что тварь добиралась только до той скотины, что стояла в крытых соломой хлевах. А наш хлев чем покрыт?
   - Тесом, - кивнула Ильдир,-то чно. Гнилую солому раскопать - раз плюнуть, а тес поди отдери.
   А ведь верно, подумала я. Слабовата тварь крыши разбирать. Оголодала, что ли, совсем? Бедная тварочка. И зла от нее меньше, чем от лисы или хорька, если хорошенько поразмыслить. Ни одна из жертв ее не сдохла, не сбесилась, ничем не заболела. А селяне - что с них возьмешь - люди темные, сами на себя страху нагнали. Кайд корову зарезал - зачем? Легче ему теперь без коровы? Сам себе навредил, а виноват нечистый.
   Но какой-то внутренний голосок шептал тихонько: а если все - таки что-то есть такое? Болезнь какая -нибудь таинственная от вампирских укусов? Действует ведь вампирий яд, засыпает скотина. Правда, через полчетверти просыпается, но кто поручится, что через день, два, неделю, месяц, наконец... Ага, скотина отрастит клыки и присосется вожделенно к хозяйской вые.
   Я фыркнула в кружку.
   - Чего ты? - удивилась Иль.
   - Хватит чаи гонять. Сегодня Норв придет, а товар не готов. Садитесь помогать.
   Девушки подволокли табуреты и расселись вокруг стола. Засыпанная мукой смолистая лужа почти застыла, и нож постоянно увязал. Некоторое время мы молчали, потом Летта пробормотала задумчиво:
   - Приманить бы ее как -нибудь... Может, Белянку вывести на ночь во двор? Тварь увидит и спустится.
   - Так тебе Тита и позволит, - буркнула Иль.
   Летта не сдавалась.
   - Ну, попросим ее дверь в хлев приоткрыть.
   - Ага, все выстудишь, скотина простынет. Что тебе эта тварь далась?
   - Интересно! Тебе разве не интересно? - Иль пожала плечами, - А тебе, Альса?
   - Спрашиваешь! Я уже третий год здесь живу, а ни одной особенной кадакарской зверюги не видывала. Даже завалящего снежного кота.
   - Экая редкость, - отмахнулась Иль, - Встречала я раз зверюшку эту в Ингмаре. Обыкновенная кошка. Белая. Большая.
   - Очень большая, - поправила Леттиса, - И с вот такущими клыками. И невероятно хитрая.
   - Вот и та тварь тоже. Тоже хитрая. И клыки у нее не меньше дюйма. Я следы измеряла, от укуса.
   - Рано или поздно ее кто -нибудь подстрелит. Тогда поглядим.
   - Ага, пытались уже. Она засаду словно чует - за милю облетает. Хитрющая, говорю, невероятно.
   - Ты лепи пилюльки-то, лепи, руками не размахивай. И помельче делай, это тебе не конфеты.
   Девушки споро катали по муке черненькие горошины. Коробочка наполнялась.
   Я выкинула из головы непонятную кровососущую тварь. Впереди меня ожидало кое - что поприятней, а именно - свидание с Норвом.
  
  
  
   2. Упыря они поймали. Дьявола рогатого. Черта лысого. Х - х - храбрецы!
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Дана, Эрбова дочка, поставила передо мной третью кружку пива с арваранским. Добавляет Эрб арваранское в пиво. Мужикам деревенским нравится, а женам их - нет.
   - На здоровьице.
   Я, как заведено, хлопнул ее по ядреному заду:
   - Благодарствую.
   Сычу - охотнику полагалось уже изрядно набраться - для меня Эрб доливает кружку арваранским на треть. Я у него считаюсь "своим", поскольку знаю о его делишках и даже сам покупаю чистую "арварановку", как они здесь ее зовут. На арвараньих, сталбыть, хвостах.
   А что, Сыч-охотник - бобыль, ругаться приходить из - за него некому - Эрб может быть спокоен.
   Вот эту кружку долакаю и - на боковую. "Не переться ж в ночи в Долгощелье. Оставайся у нас, Сыч." Знаю, в чем дело, дорогуша Эрб. Знаю. Данка твоя - девка сурьезная. Денег у тебя на троих хватит, ежели брать в расчет делишки твои темные с контрабандистами. А Сыч вам с Данкой глянулся - не пойми чем, да только глянулся, и все тут.
   Когда-то, тысячу лет назад, Эгвер говорил: "От женщины, во имя ее и ради нее многое творится в мире. И хорошее, и дурное, но дурного - больше". Наверное, он прав. Ведь даже То Самое в конечном счете случилось из - за женщины. Взбалмошной сероглазой девицы, имени которой я сейчас и не вспомню... Ладно, прекрати. Лероя ее звали. Лероя Таунор. И что тебе с этого?
   Глянул в угол, где уже постелили на лавке. Дана расстаралась. Заботится. Ну - ну.
   Эх, было б сетей штук семь... Лучше - десять. Тогда бы тварь ента уж точно попалась. Куды б ей было деваться... А так - остается уповать на богов да на Великий Случай. Ну, то есть, того - на Единого Милосердного.
   Я усмехнулся, облизал усы. Дана высунула нос с кухни, встретилась со мной взглядом и шустро порскнула обратно. Нда - а, с этим надо что-то делать. Правду сказать, трудновато в последнее время Сычу - охотнику оставаться Сычом. Развелось тут всяких, именем интересуются, да "как занесло в наши края", да "не из Тилата ли сам-то "... А-то го, на черта они сдались, приятели енти? Знамо дело - пивка задарма похлебать, дичинки потрескать - енто они, сталбыть - завсегда пожалуйста. А добра от них не дождесся, токмо кошелю урон. И Данка...
   С одной стороны-то го. Эрб мужик справный, при деньгах. Трактир у его, опять же. Не последний, одним словом, человек в Косом Узле. Да тока всем известно: баба - она транжирка. Завсегда транжирка, и хуже нет, чем бабе под каблук угодить. А ента - вона как папашу к рукам прибрала. От его одно и слыхать: "Хозяйка моя, хозяюшка..."
   Говорят, в мать пошла. Та тоже была - палец в рот не клади, клешню по локоть отхватит. Упасите боги от таких хозяек!
   Я опустил руку, и тотчас холодный мокрый нос поднырнул - гладь. Редда, Редда, девочка. Вот моя хозяюшка, и другой не будет. Не нужен мне больше никто.
   А Данке надо бы чего - нито сказануть. Чтоб, сталбыть, того - отлипла. Потому как негоже девке за мужиком бегать. Особливо ежели она тому мужику и с доплатой не надобна...
   Вот тут-то и началось.
   Шум на улице, истошный бабий взвизг:
   - Нечисть! Нечисть, оборони Господи!
   - Ай, батюшки! Где?
   - У Борга! У Борга во хлеву!
   Попалась добыча хитрая - слухучая - кусучая. Ай да Сыч! Ай да охотник!
   Я выскочил из трактира.
   Колокольцы, протянутые от старостина хлева, надрывались, словно тварь неведомая и впрямь с арварана размером. Народ повыбегал из домов - крики, гам, столпотворение. Редда держалась у ноги, взрыкивая и толкаясь плечом, чтоб не затоптали опекаемого.
   И вдруг - вой. Жуткий, звериный, низкий - почти на грани человечьего слуха - аж шерсть на загривке дыбом. Вот это да! Кто же там попался, боги милостивые?
   Мы с Реддой пробивались через толпу ошалелых жителей Косого Узла, признаться, с трудом - ни меня, ни хозяюшку мою боги ростом не обидели. Весом, впрочем, тоже.
   Снова - вой. Злоба и отчаяние. К земле пригибает. Что ж там за тварь-то, Иртал Разящий?! Удержит ее сеточка моя хлипкая? А то ведь вырвется добыча - и поминай, как звали...
   - Наддай, хозяюшка.
   - Ар - р.
   Во дворе старосты творилось просто черт знает что. Штук пять факелов - рыжие всполохи прыгали, выхватывая из толпы перекошенные лица полуодетых перепуганных крестьян. Дверь на сенник распахнута, оттуда, перекрывая мычание Борговых коров, донесся подбадривающий возглас Кайда Кузнеца:
   - Смелей, Господь обережет!
   Я протолкался к сеннику, и тут оно снова взвыло - Кайд едва не выпустил палку, на которой держал фонарь, а приставленная к сеннику лестница вместе с человеком на ней рухнула назад-то лько что не мне на голову.
   Человеком оказался Ольд Зануда - он взвыл почти как тварь на сеннике и принялся ругаться. Кайд, вздымая фонарь на палке, как святой Кальсабер факел, воззвал:
   - Братие!!! Доколе терпеть будем?! Огня сюда! Спалим тварь сатанинскую!
   Заголосила Боргова Мелисса, сам староста рявкнул:
   - А ну, назад! Не сметь! Кому говорю, назад!
   - Не спеши, Кайд, - сказал Сыч-охотник погромче. - Ежели сам боисся, дай людям спробовать, - подобрал лестницу, приставил на место.
   Рагнар Секач тем временем поднял Ольда и встряхнул - на предмет выяснения целостности костей. Ругань, почти уже стихшая, возобновилась.
   Я прихватил багор, которым, видать, орудовал Ольд Зануда и полез на сенник.
   Темно, ч - черт.
   - Фонарь подымите. Выше, мать вашу так.
   Взгавкнула Редда - "Что там? Я нужна?"
   - Обожди, хозяюшка.
   Где ж ты, тварь сатанинская, аль как тебя там?.. Ох ты!.. Ну и ну...
   У стены, в переворошенном сене каталось нечто - здоровенное, раскоряченное, черное, лохматое - косматое... И оно опять - завыло.
   Но я вам, милостивые государи, не Ольд Зануда. Я вцепился в край полки, а для верности еще подстраховался багром. Переждав, попытался поддеть крюком за сеть, в которой тварь запуталась, по - видимому, намертво. Удалось с третьего раза.
   Ну, и куда прикажете ее теперь? Тварь билась, хрипела и подвывала, тащить ее на себя мне что-то не улыбалось. Сами, того - целуйтесь с ентой штукенцией. А мы ее счас вон тудыть спиханем, куды сено грузят. В кормушку, сталбыть, сверзится. Сенца бы тока сперва набросать, не то сломает себе чего...
   Тут тварь сорвалась у меня с багорного крюка и снова взвыла, катаясь по сеннику - я чуть с лестницы не полетел, удержался в последний момент. Вот ведь гадость этакая!
   Вовсю шуруя багром, я наконец спихнул - таки мерзкую каракатицу, чьи бурные телодвижения малость затрудняла моя сеть.
   Тварь обрушилась в кормушку с грохотом и воем, Борговы коровы как взбесились - заорали дурными голосами, заметались, бухая копытами в стены - хлев ходуном заходил, аж лестница затряслась.
   Пока я спускался, мужики с вилами и баграми выволокли тварь на улицу и рогатые обитательницы хлева малость поутихли. Уф - ф, черт побери, ну и работенка!..
   Внизу гомонили возбужденно, вдруг ахнули-то лпа резко раздалась в стороны. Я спрыгнул с предпоследней ступеньки, успокоил Редду, протолкался к дверям хлева и увидел неразлучную троицу - Кайд Кузнец, Рагнар Секач и Ольд Зануда - деловито лупивших тварь по чему попадя орудиями землепашеского труда. А вот это, дорогие мои, никуда не годится.
   Кайд полетел влево, Рагнар - вправо, Ольд взвизгнул по - бабьи и схватился за задницу - Редда улыбнулась ему.
   - Осадите назад, мужики, - проговорил Сыч-охотник веско.
   - Пожечь нечисть! - придушенно вякнул Ольд Зануда и шатнулся в толпу от моего взгляда.
   - Ты, паря, того, - подбоченился Сыч-охотник. - Сеть мою заговоренную оплати, а потома - жги на здоровьице.
   - Не заедайся, Сыч. Оплатим, - встрял Кайд.
   Ах ты ж, боже мой. Ладненько.
   - Три лира. Гони монету.
   - Побойся Бога, Сыч...
   - Не боюсь. Три желтых. Сколько плочено. Ну? То-то. Отлезь и не замай.
   Тварь между тем никаких признаков жизни не подавала - валялась нелепой кучей у моих ног.
   - Ты вот что, Борг, - рассудительно заметил трактирщик, - Надо б в Бессмараг послать. К мать Этарде. Уж она-то ведает, чего с нечистью делать полагается.
   - И то правда. Ну - ка, Кайд, Рагнар. Ступайте в Бессмараг. Обскажите все, как есть. Совета испросите.
   Побурчав, что, дескать, все едино тварь сатанинскую спалить велят, кузнец с молотобойцем удалились.
   Я присел на корточки, пытаясь разглядеть в непонятной мешанине хоть что -нибудь. У плеча вздохнула Редда. На заднем плане бубнили:
   - Эва, глянь, не поймешь, чего у ней где...
   - Да уж, одно слово - нечисть.
   - Кабы не амулеты Сычовы, ушла б тварь, как Бог свят, простой сетью-то го, не удержишь...
   - Охо - хонюшки, что ж теперича будет-то ?
   - Ай! Не выпутывай ты ее, Сыч, Альбереном Заступником заклинаю!
   А я и не собирался никого выпутывать. Я просто хотел определить, где у твари голова, а где - задница. Пощупал осторожно...
   Боги мои!.. Кто бы ни была эта штука, она - разумна! Принятые мною поначалу за неопрятную шкуру нетопыря лохмотья оказались - одеждой. Шерстяной тканью, понимаете? Кадакарская тварь носила одежду!
   А потом я увидел руку. Стиснутую в кулак окровавленную смуглую тонкопалую руку, самую что ни на есть человечью, с грязными, обломанными ногтями...
   Мимо уха моего сунулся Реддин нос, ткнулся, пальцы разжались - ладонь жестоко изрезана. За багор ухватился, что ли?.. Кровь красная, тоже как у людей... Редда деловито облизала твари, то есть, существу, раненую руку, сама копнула дальше.
   Ионала Милостивица...
   - Батюшки!.. - охнул кто-то из любопытствующих.
   У разумного существа полагается быть лицу, даже если, оскаленное, из - за порядочного размера клычищ, оно и похоже на ночной кошмар. А Редда, хозяюшка моя невозмутимая, лизала эту, с позволения сказать, физиономию с истовостью, достойной лучшего применения.
   - Ой, нет, не могу, оно счас бросится!
   - Да кто на тя бросится-то, дурища?
   Я последовательно подавил в себе желания: оттащить Редду и бежать куда подальше; отодвинуться и - отвернуться. Продолжил нехитрый свой осмотр.
   Тэ - экс. Черное, кожистое - енто, сталбыть, крылушки. Ежели мы - нетопырь, значитца, и крылья нам положены перепончатые. Сеть бы снять, да разглядеть тебя толком, кадакарский житель...
   Зрители, кто с перепугу, кто - подзамерзнув, потихоньку расползались.
   - Слышь, Эрб, ловко ты придумал-то. Небось, Кузнецу тока дай - спалил ба Боргу хлев, как Бог свят, спалил ба...
   - И то. А тварька - вона, гля, и не страшная совсем, тихая.
   - Ага, видал я тебя, кады она выла.
   - Ой, тьфу, тьфу, сгинь, диавол, изыди! Тьфу!
   - Че мать Этарда скажет, как полагаешь?
   - Одному Богу ведомо. Она, мать Этарда-то го. Все знает. Мудрая женщина.
   - Айда, мужики, ко мне. Энти возвернутся - углядим в окошко-то.
   - Твоя правда. Мороз сегодня...
   Я набрал соломы и хворосту из Боргова хозяйства, разложил возле твари костерок. И правда, померзнет еще, бедолага.
   Редда от добычи моей не отходила. Я почувствовал даже что-то вроде ревности - вылизывает "нечисть", как мать родная...
   Почему-то пришел на память арваран. Арваран, арваран, тварь хвостатая...
  
   Господин Судья города Кальны, Лайтарг Ардароно, идет спокойный, собранный (Арито сказал - он в Каорене служил), а за ним на шаг - этакая махина футов семи ростом и ширины соответствующей, обманчиво неуклюжая, пятнистая, клыкастая, увенчанный пикой толстенный хвост, и глаз не оторвать, а надо смотреть на Ардароно, потому что вот сейчас, сейчас...
   И нож летит в судью, и - неуловимое движение длиннющей лапы, и тяжелый метатель - такой крохотный в арвараньих пальцах с тускло взблескивающими когтями. И Ардароно усмехается, и качает головой - словно сочувствуя неудачливому своему убийце, а арваран внимательно обнюхивает метатель...
  
   С чего это меня на воспоминания потянуло? Из - за клыков? Пожалуй, у того приятеля они поболе были, чем у добычи моей...
   - Ну, Кайд?
   - Че сказали-то ?
   - А мать Этарда где?
   Вернулись посланцы Борговы.
   Кузнец приосанился и изрек:
   -то го, значится. Мать Этарда почивать изволят. Велели нечисть до утра передержать где - нито. А с утреца, сталбыть, придут. Из Бессмарага.
   - Ага, - подтвердил Рагнар. - Так-то, братцы.
   Борг задумчиво поскреб в бороде.
   - Передержать, значит... Вот незадача...
   - Так че, - влез Ольд Зануда, - Пущай туточки вот и полежит. Че еще надыть?
   - Померзнет он тута, - покачал головой староста. - В тепло его надобно. В сарай... В амбар...
   Он шагнул к твари, и остановился, потому что хозяюшка моя, нависнув над нелепым свертком, заворчала, глухо и низко - "Не трожь. Уйди, я за себя не ручаюсь".
   Во, сталбыть. По нраву ей нечисть-то. Ишь, изменщица.
   - Ладныть, мужики, - поднялся Сыч-охотник. - Неча тары - бары разводить. К себе заберу.
   Борг вздохнул облегченно, по толпе прошелестело уважительное:
   - Эка... Не боится...
   - А че, он - охотник, ему полагается...
   - Сеть заговоренная, три лира плочено...
   - Сеть тварь удержит...
   Только б добыча моя громогласная не прочухалась, а то ведь схарчить - не схарчит, а тяпнуть-то го, могет. Я ухватил за сеть - тварь оказалась неожиданно легкой - перебросил через плечо.
   Тихий сдавленный стон. Ладно, погоди. До дому доберемся - вытащу тебя из этой дряни, да гляну, что к чему.
   - Пошли, хозяюшка.
   У Эрба я забрал свои лыжи. Проводить Сыча - охотника, подмогнуть дотащить тварь никто не рвался. Ну да черт с ними, кадакарский житель и впрямь был не тяжелее ребенка лет двенадцати. Отощал, небось, твареныш, и к скотине с голодухи полез. Знамо дело - голод не тетка, щей не плеснет.
   Редда забежала вперед, заглядывая в лицо. Не волнуйся, девочка, все будет в порядке. Погладил ее по лбу, легонько дернул за ухо. Ну, хозяюшка. Не надо.
   Странно было видеть такую ее растерянность. Прямо как из времен начала обучения...
  
   Тан усмехается:
   " - Убит твой хозяин, лопоухая", - и Редда беспомощно оглядывается, ища опровержения...
   Подходит Арито.
   " - Не мучайте собачку. Поднимайся, она же сейчас взвоет".
  
   Арито Тана не боялся, в отличие от Кайра. Тот как-то посмел перечить Зубу Дракона... Так что различать близнецов можно было всегда и без проблем. Сказать "Тан идет": побледнеет - Кайр, фыркнет - Арито...
   Опять, черт возьми. День сегодня какой-то дурной. Ночь, вернее. Ночь воспоминаний. Эдак, паря, самая малость ишшо - примешься, того - кулаком себя в грудя лупить да выть дурным голосом. Угомонись, Сыч.
   Арваран, арваран - мало ли тварей на свете белом. То-то и оно - немало. И - все, и хватит. Как там говорил Великолепный Алуш - что было - было, что будет - впереди.
   Тьфу ты.
  
   Альсарена Треверра
  
   - Эй, дочка, дочка! Постой, лапушка, погоди! Дай старой доковылять.
   Та - ак. Застукали. Под полой - фонарь, в кулаке - копия ключа, единственный экземпляр которого находится у Этарды, за пазухой - свинское зелье. С поличным, так сказать. Прощай, Бессмараг! Я обернулась.
   Ко мне, пахая свежевыпавший снег клюкой - рогулькой, в хорошем темпе приближалась скотница Тита. На ходу она причитала:
   - Я ж и так и эдак, и вилами и хворостиной, и отрубей свежих насыпала, и водой плеснула - ни в какую. Только поворочается, вздохнет тяжелехонько - и опять спит. Я уж к сестрам решила за помощью бечь. Ты взгляни, доченька, что с ним, с сердешным?
   - С кем, баба Тита?
   Я уж догадалась с кем. Вот проклятье, видно переложила я вытяжки из корней стефании, чтобы смягчить всякие неприятные эффекты. Может, надо было заменить стефанию синюхой?
   - Да с боровком-то, с Черноухом. Самый ведь лучший боровок, хоть на ярмонку вези. Глянула давеча - спит, носом в ясли уткнулся. Ну, думаю, и спит, и пущай его... А тут, уж после вечери зашла - а он все спит, все носом в ясли. Уж я его и так и эдак, и вилами и хворостиной, да водой плеснула...
   Придерживая под полой фонарь, я двинулась за старухой. Кажется, мне еще повезло, Тита наткнулась на меня и не всполошила никого. Страшно представить, что было бы, растолкай она кого -нибудь из старших сестер. Ту же Малену, например.
   В хлеву оказалось темно, только перед знакомой загородкой чадил фонарь. Черноухий кабанчик лежал в соломе, вытянув к яслям рыло. Бока его мерно вздымались.
   Тита, как прежде Ильдир, ухватила навозные вилы и рукояткой ткнула в кабанчков бок. Кабанчик сонно всхрюкнул.
   - Спит и спит, - плачуще пожаловалась Тита, - Спит и спит... Я его и так и эдак...
   Я отворила загородку и зашла в закуток. Осмотрела и ощупала пациента - слизистые в порядке, дыхание глубокое, пульс нормальный, температура нормальная.
   - Да он здоров, баба Тита. Как бык.
   - А чего же он все спит и спит?..
   Я задумчиво взялась за подбородок:
   - Сегодня ведь не было никаких испытаний, так? Что ему давали из еды?
   - Как что? Что всегда... Что с трапезы осталось, корки всякие, кашу вчерашнюю, да вот листья с кислой капусты, да отрубей, да сыворотки чуток...
   - Как всегда, значит...
   - Как всегда, доченька.
   Н - да - а, и как же мне из этого вывернуться? Чертов боров свистит в две дырочки, баба Тита глядит на меня с благоговением - для нее что старшая сестра, что младшая сестра, что девица со стороны, обучающаяся марантинской премудрости за папины деньги - все одно авторитет; я делаю умное лицо, а за стеной, наверное, уже ждет меня Норв. Постоит, померзнет и пойдет обратно. Ну же, думай, Альсарена, недаром твои благородные предки весьма преуспевали по части интриг.
   - Н - да, странно. С чего бы ему так взять и заснуть? Если бы он ел сено - а он не ел сено, нет? Так вот, если бы он ел сено, можно было бы предположить, что среди травы попалась ему живокость, или хмель, или хохлатка... Но, раз ты говоришь, ничего такого...
   Все личико Титы сморщилось, смялось, будто она собиралась заплакать.
   - Доченька... А он не того... То есть, не порченый? Ты взгляни повнимательней, у тебя глазки молодые, хорошие...
   - Что ты имеешь в виду, баба Тита?
   - Дак это... Слыхала, небось? В деревне последнюю неделю шум большой. Нечисть повадилась, скотину портит. Так, может, того, у нас тоже...
   Ага, нетопырь, значит. Кровосос. Что ж, пусть кровосос и отвечает. А я тут не при чем.
   - Сейчас взгляну, баба Тита.
   Я снова наклонилась над кабанчиком, загораживая его собой, но подслеповатая старуха вряд ли могла что -нибудь углядеть. Придерживая плащ, я вынула фибулу и два раза всадила булавку в складки кожи под челюстью. От первого укола кабанчик дернулся, от второго - вскочил на ноги и затряс головой.
   - Батюшки! - ахнула Тита, - Никак оклемался! Слава святой Маранте, целительнице и заступнице нашей...
   Я попятилась, укололась об иголку, наступила на фонарь. Черт бы побрал этого кабана. Кое - как выбравшись в коридор, я принялась отряхиваться. Тита протиснулась на мое место.
   - Ай, святые угодники, кровь, кровь течет!
   - Это я его кольнула. Ты, Тита, подала мне хорошую идею. Он просто - напросто притворялся и не хотел вставать.
   - Ах ты, Боже мой, ах, хитрюга, хулиганишка, Черноушенька, лебедь ласковый...
   - Я, пожалуй, пойду. Прогуляюсь по свежему воздуху, что-то мне нехорошо от духоты.
   - Иди, доченька, иди. Иди, умница. Ах ты, свинячий сын, артист, яхонт мой бриллиантовый...
   Я вышла, унося с собой немного помятый фонарь. Тита, должно быть, еще долго будет тетешкаться со своим драгоценным боровом.
   Я прокралась мимо теплиц и огородов, мимо дровяных сараев, стоящих вплотную к стене. Тут, под навесом, среди стружек и щепы, начиналась тропинка - она вела вдоль стены, укрытая со стороны двора высоким и длинным сугробом. За сугробом же пряталась потайная дверца, ключ от которой я уже держала наготове. Некогда мне в руки попался оригинал, и я сообразила отпечатать его на воске. Я тогда еще не знала, зачем мне может понадобиться собственный ключ. Однако пришло время, и ключ понадобился. И Норв отвез отпечаток в Арбенор, а вскорости вернул мне отлично выполненный дубликат.
   Туго, но без скрипа, повернулся замок, я шмыгнула в щель.
   - Ну, наконец-то, голубка. Я уж тут замерз, как заячий хвост.
   - Норв! Слава Богу, дождался.
   Он поднялся с корточек, хватаясь за поясницу. В глубокой арке раскачивались и приседали рыжие всполохи от Норвова фонаря. Сюда не залетали ни снег, ни ветер, а от света казалось теплее.
   - Ох - ох - ох, совсем стал старый и усталый, на покой пора, да вот черт какой-то в пятках пляшет, никак его не уймешь.
   Норву от силы тридцать два, но он любит строить из себя эдакого побитого жизнью и отягченного годами патриарха.
   - Ты пешком, на лошади?
   - Альхан пешком не ходит. Разве что на каторгу.
   - Бог с тобой, не шути так. Вы давно в Косом Узле?
   - Да второй день. У Эрба, как всегда, товар ему привезли. Хороший товар, добрый. И в Канаоне порядком подзаработали.
   - Все здоровы?
   - Твоими молитвами, голубка. Волгу только чуть глаз не вышибли. С Вертовыми парнями сцепился. Сам Верт их разнимал.
   - Глаз цел?
   - Да цел, кнутом веко рассекло всего лишь. Повезло дурню.
   - И вы не зашили, небось?
   - Вот еще. Хоть на мужика стал похож, а то такой красавчик сахарный - аж противно.
   Волг, Норвов младший брат, болезненно агрессивен. Он вечно с кем-то дерется и совсем не бережет свою смазливую мордашку. Конечно, Норв надеется, что со временем парень остепенится. Может, и остепенится, если останется жив. Впрочем, альханы редко берутся за ножи - чаще выясняют отношения на кнутах, коими владеют виртуозно.
   - Завтра постараюсь зайти к Эрбу и взглянуть на Волгов глаз, - пообещала я.
   - И - и, голубка, совсем ты у меня марантиной заделалась. Тебе только болезных подавай, да увечных. Здорового и видеть не хочешь. Вот приду в следующий раз колченогий или слепой. А то вовсе замерзну под кустом где -нибудь на Горячей Тропе. Тебе назло. Забегаешь тогда.
   - Забегаю, - охотно согласилась я, - ой, как забегаю. Не замерзай, Норв.
   - А я уже замерз. Видишь, весь синий, - он показал мне смуглые красивые руки вора, сплошь унизанные массивными перстнями. Альханское золото, дутое, самой низшей пробы.
   Я взяла его ладони. Они были горячие и влажные от растаявшего снега.
   - Ну, смелей, голубка. Или ты в разлуке успела позабыть, как надо встречать своего дружка? Что ж, буду учить тебя заново.
   Он обнял меня, смачно расцеловал, похлопал по заду и вдруг отстранился.
   - Чем это от тебя благоухает, ненаглядная моя? Неужто новое снадобье? Оно так пахнет до или после употребления?
   - Это пахнет мой пациент по имени Черноух, - смутилась я, - У него-то я и задержалась.
   Норв заулыбался, прищурив плутовские свои глаза.
   - Ага, значит, я вовремя приехал и привез тебе гостинчик.
   - Привез, правда?
   - Все, что ты заказывала, - он приподнял сумку и вытащил из нее объемистый пакет, - И кое - что сверх того. Погоди разворачивать. Дома посмотришь.
   - Спасибо, спасибо!
   - Погоди, еще не все. Вот твоя доля, - он протянул кошель, - Двенадцать лиров. "Сон короля" прошел на ура. Скупили всю партию. Тебе заказ.
   - Какой еще заказ?
   - На "сон короля" и "сладкие слезы". Дают хорошую цену - три лира за лот. Это получается сорок пять за полфунта. Округленно.
   Норв грамоте не обучен, но считает прекрасно. И находит свою выгоду в любых подсчетах.
   - Норв, дорогуша, я сто раз говорила тебе - Бессмараг не подпольная винокурня. Я - исследователь, а не производитель наркотиков. И потом, я не могу брать со склада больше того, что мне позволяют. За галлюциногенами и ядами ведется строгий учет.
   Я немного усугубляла проблему, но знать об этом Норву не полагалось. Он поджал губы, выпрямился. Каждый раз один и тот же разговор.
   - Не сердись, Норв. Ради нас с тобой Этарда не будет менять порядки в монастыре. Если я попадусь, то вылечу отсюда в полчетверти. А мне это ни к чему. Не расстраивайся. Смотри лучше, что я тебе принесла.
   Я вытащила из - за пазухи коробку с пилюльками.
   - Что здесь?
   - Кое - что новенькое. Рецептура на основе "сладких слез", но с облегченной формулой. Полностью выводится из организма. Привыкание незначительное, - (Норв скептически хмыкнул). - Абсолютно безопасно, Летта проверила. Единственный недостаток - долговременный сон.
   - Опять новенькое! Так нельзя, Альса. Мои клиенты требуют качественный постоянный товар. Который хорошо знают, который себя оправдал.
   - Не хочешь - не бери, - обиделась я.
   - Ну что ты сразу на дыбы? Говоришь, рецепт вроде как у "сладких слез"? Я могу сбыть это новшество как "сладкие слезы"?
   - В принципе можешь, - я пожала плечами.
   Ни к чему читать Норву лекции о травах, составах и их действии на человеческий организм. Ему это неинтересно, да и не поймет он.
   Норв сунул коробку в сумку и завязал тесемки.
   - Вот так, - сказал он, - Дела мы уладили, и ладно.
   - Когда вы уезжаете?
   - Через день, - он потянул меня к себе и накрыл краем плаща от влетавшего в нишу снега, - К субботе должны быть в Арбеноре. Дела не ждут.
   Я обняла его чуть повыше талии, туго затянутой широченным шелковым поясом. Под плащом было тепло и уютно, а Норв был ласков, как умеют быть ласковы только сердцееды милостью Божией. Но ноги у меня замерзли. Зима - не время для свиданок. Вот летом мы...
   - Пора, Норв. Уже поздно.
   - Целый месяц не виделись, а ты уже убегаешь.
   - Я постараюсь зайти завтра. Отпрошусь с утра, что -нибудь придумаю. Давай прощаться.
   Прощались мы долго. Норв не приминул распустить руки - завтра на людях особенно не побалуешь. Наконец мне удалось отбиться, отшутиться, еще десять раз пообещать, что приду и выскользнуть в потайную дверь.
   Прижимая к себе сверток и погашенный фонарь, я той же скрытой тропкой выбралась к дровяным сараям. До нашего корпуса через огороды - рукой подать, но идти по чистому снегу я не рискнула. Поэтому я дала крюка в сторону здания больницы, почти к самым воротам. Там заслышала голоса и затаилась.
   У ворот торчала Верба, привратница. Приоткрыв створку на длину цепочки, она с кем-то препиралась.
   - Нет - нет, - говорила она, - завтра утром. Завтра утром и доложу. Идите по домам. Мать Этарда легла почивать, за нас, грешных, помолившись. Чего удумали - среди ночи по пустякам беспокоить.
   Снаружи бубнили - не разобрать.
   - Поймали - и поймали, и ладно, и хорошо. Пусть до утра где -нибудь полежит. Утречком и поглядим. Что? Зачем жечь? Кто это выдумал - жечь? Да брось ты, Кайд, какая нечистая сила? Побойся Бога, дурья твоя башка, зверюшка это голодная, а никакой не упырь. Кровь сосет? Что с того - комар тоже кровь сосет... Да что вы заладили! Сказала - не разбужу, значит - не разбужу. Куда - куда... На сенник положите, или в баню. Или в кузню, на худой конец. Что попортит, что он тебе там попортит, дурья башка? Наковальню искусает? Ах, мехи... Ну, так убери мехи. Что у вас, крыши не найдется - ночь передержать? Совсем ошалели. Мужики вы или дети малые? Мужики? Тогда делайте, как я сказала. Пожжете тварь или заморозите - Этарда с вас спросит. Да, да. И нечего тут. И все.
   Верба захлопнула ворота и, кряхтя, задвинула засов.
   - Г - герои доморощенные, - бормотала она вполголоса, - Смельчаки, тоже мне. Упыря они поймали. Дьявола рогатого. Черта лысого. Х - храбрецы.
   Ворча, она удалилась в привратницкую. Свет в окошке погас. Я обогнула угол, еще раз оглянулась и быстренько перебежала в больничный двор. Десяток шагов - и я у нашего корпуса.
   Девочки уже лежали по койкам, но не спали - дожидались меня.
   - Кадакарскую тварь поймали! - заявила я с порога.
   - Кто, Норв? - удивилась Леттиса.
   - Какой Норв? Мужики из деревни. Сейчас только приходили, Верба их не пустила.
   - А Норв? Он-то приходил?
   - Приходил. Вот, гостинец нам.
   Я положила сверток на стол. Девушки откинули одеяла и мигом слетелись терзать добычу.
   Из пакета были извлечены: большая фляга с альсатрой, крепким душистым вином из меда; куль со сластями; четыре пары шелковых чулок; куль с кофе; коробка с некоторой женской парфюмерией; бутыль арварановки лучшей очистки, маринованная селедка ("О - о!" - сказала Ильдир); лимрский шоколад, большая редкость; и маленькая, на одну чашку, джезва, заказ Леттисы, считающей, что обыкновенный плебейский ковшик оскорбляет благородный напиток.
   - Ну что, взял Норв свинское зелье? - спросила наша любительница кофе, разжигая жаровню и облизываясь в предвкушении.
   - Спать не будешь, - предупредила я.
   Она отмахнулась. Ильдир вдруг хихикнула.
   - У тебя платье расшнуровано.
   - И ничего смешного, - когда этот ловкач успел, я не заметила, - Вы, как хотите, а я ложусь в кроватку. Мне еще с утра предстоит придумать какой -нибудь повод для посещения Эрбова трактира. Заодно на тварь кадакарскую посмотрю. Интересно, что это за зверь? И к чему Этарда его приспособит? Если возьмет, конечно.
   - Возьмет, - убежденно фыркнула Леттиса, - Чтобы Этарда да не взяла? В виварий посадит. По косточкам разберет. Виданное дело - тварь из внутреннего Кадакара!
  
  
  
   3. И кому теперь достанется загадочная тварь?
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Ун встретил нас со щенячьим восторгом - вылетел в сени, взвизгнул, подпрыгнул, чуть не сшиб с ног.
   - Прекрати, малыш.
   Чуть осадил назад и уселся на пороге в комнату, перегораживая проход, преданно глядя в глаза, а хвост жизнерадостно возил по полу.
   - Отойди с дороги.
   Ногой я подвинул от стены широкую лавку, уложил кадакарскую тварь.
   - Редда, пригляди.
   А сам взял с припечка котел, набрал воды из бадьи в сенях, подкинул в печку дровишек и поставил котел греться. Хорошо, угли не прогорели. Провозись я там, в деревне, еще полчетверти - выстыла б изба. А ентому - ему тепло надобно.
   Вернулся к лавке, на которой уже происходило слабое шевеление. Редда прижала буйного больного тяжелой мордой и жалобно глядела на меня.
   - Ну - ну, хозяюшка.
   Выпутывать его из сети я даже и не пытался. Просто срезал к чертям и сеть, и лохмотья, правда, проверяя на всякий случай, не растут ли, часом, оные из кадакарского жителя. Вода согрелась, подволок котел, лохань, взял чистую рубаху и принялся мыть это несчастное создание.
   Действительно, крылья, прах меня побери! Огромные, нетопыриные, черные крылища. Растянуть, чтобы глянуть размах, не представлялось возможным - тесна комнатенка у Сыча - охотника. Но и так видать, что с левым - непорядок. Кость сломана. Средний "палец". Боги, это ведь действительно существо с крыльями! С самыми что ни на есть...
   И чего мне с ним делать, с крылом ентим, скажите на милость? Бог с ним, сперва осмотрим все остальное. Но с остальным оказалось не легче. Лицо, руки, ноги - обморожения, кожа лохмами, розовато сочащаяся сукровицей - ладно. Медвежье сало с травками - мазь, что мать Этарда дала, для Редды. Вон на правом ухе до сих пор следок остался. И как она ухитрилась тогда обморозиться?.. Ладони - остановить кровь, перевязать. Тоже несложно. Но вот дальше...
   Во - первых, у крылатого моего приобретения обнаружилось нечто навроде птичьего "киля" - ребра остро выдавались вперед. И мышцы росли совершенно не так, как положено, и вся эта красота исполосована была поджившими уже рубцами, словно от когтей (со снежным котом он, что ли, целовался?) - а когда я, смазав рубцы, его перевернул, то и со спины не нашел для себя ничего утешительного.
   Это - ребро сломано, или так и полагается? Что сломано хотя бы одно ребро, а скорее - пара, я понимал - дышал парнишка мелко и судорожно - верный признак. Но вот сколько, где и как - это уж увольте. Меня много чему учили, но такое... Увидала бы его Красавица Раэль - удавилась бы. Вот придут завтра марантины - пущай и глядят. А я, медведь тильский, тупоголовый охотник, крыло просто связал все вместе и прикрутил ему к спине, а грудь замотал натуго тоже целиком, даже и не пытаясь совместить то, чего не понимаю.
   Потом занялся головой. По голове попало основательно, Рагнар багром заехал, не иначе. Ноги выдерну скотине. Я обрезал густые черные волосы вокруг большой кровавой ссадины, смазал, чтобы кровь остановить, забинтовал - пришлось использовать и вторую рубаху. Сталбыть, Сыч, и в одной походишь. Не сахарный, небось. Где ж енто видано - три рубахи иметь! Ты ж, того - охотник, не аристократ какой -нибудь.
   А парнишка снова застонал, шепнул что-то вроде "мама", открыл глаза - черные, бездумные, невидящие и обмяк на руках у меня, и холодом продрало до костей, и чужие, заиндевелые губы сами вытолкнули:
   - Лерг...
   И я опомнился.
   Совсем ты, паря, того. Сбрендил, то есть. Какой он тебе к чертовой матери Лерг, окстись! Ты глянь на него получше, да губу ему оттяни, клычатами арваранскими полюбуйся.
   Помотал головой, отгоняя наваждение. Сглотнул. Ноги враз ослабли, руки тряслись, я опустил парнишку на лавку и полез в пояс за трубкой.
   Надо же, чего примерещится. А все - воспоминания, дружище Ирги. Воспоминания, они-то го. До добра не доводят. Так и знай. Набил трубку, и только чиркнул кресалом, как добыча моя, захрипев, повалилась с лавки - я еле успел подхватить - и обильно оросила желчью мои штаны и единственную теперь рубаху.
   Собаки взволновались, лезли под ноги, я отпихнул Уна, цыкнул на Редду, не выпуская мальчишку. Тощее тело содрогалось в спазмах, он рвался и бился в моих руках, а я только и мог, что бормотать:
   - Тихо - тихо. Сейчас. Сейчас пройдет. Все пройдет, - да держать его так, чтобы не заляпать повязки.
   Наконец несчастный желудок избавился от всего, от чего мог. Слава богам, в котле еще что-то осталось. Я снова умыл пациента.
   Сотрясение мозга, ч - черт. И голод. Что бы там ни было, парнишка истощен сверх всякой меры. Не может быть, чтобы такая худоба была ему положена по рождению. А кормить его сейчас-то лько мучить. Не впрок пойдет...
   Боги, что же мне с тобою делать, друг? Не лекарь я, не обучен... Худо - бедно перевязать могу, сломанную кость зафиксировать. А тебе вон как досталось, да и кости, уж извини, у тебя такие, что хрен разберешь, где чего... Эх, тварочка ты, тварочка... Скорей бы уж мать Этарда приходила, что ли...
   Отнес я парня на койку, уложил сломанным крылом вверх, для верности прихватил ремнями у пояса и под мышками. Полежи, приятель, на полубрюхе, даже если ты и не привык так спать. Потревожишь ведь кость, кое - как, на глазок, совмещенную. Понятия не имею, как лечат таких, как ты...
   Редда запрыгнула к нему, облизала лицо, шею, улеглась рядом, и парнишка потянулся к ней, приткнулся к теплому песьему боку. Я укрыл его одеялом и парой шкур поверх и понял, что сделал все, что в моих силах.
   Соорудил себе подстилку у печки по пути к двери. Ун, верная душа, на койку не пошел - завалился мне на ноги, припечатав их к полу накрепко.
   - Эх ты, собачий сын.
   Он вздохнул.
   Ладно, пора и на боковую. Рассвет уж скоро. И, проваливаясь в сон, я вдруг подумал - а с утра-то из Бессмарага придут за парнем. Отдашь?
   Но ответить себе не успел.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Леттиса растолкала меня еще затемно.
   - Вставай, - шипела она, округлив глаза, - вставай скорее, а то опоздаем. Одевайся, бери деньги, и пошли.
   Я повертела головой и обнаружила, что Ильдир поспешно натягивает платье. Леттиса была уже полностью одета, даже капюшон надвинула на голову.
   - Ты что? - возмутилась я, - Такая рань! До утренней молитвы по меньшей мере шестая четверти.
   - При чем тут молитва? Мы должны успеть раньше Малены. Иначе шиш получим. Шевелись, не зевай.
   - Иль! - взмолилась я, - Что она затеяла?
   - Не знаю, - флегматично отозвалась Ильдир, - По пути объяснит. Надеюсь. Одевайся, Альса.
   Пришлось одеться, обуться, укутаться в плащ и спуститься за девочками в предутреннюю холодищу.
   - Как ты собираешься выйти? - осведомилась Ильдир.
   - Мы что, сбегаем? - испугалась я.
   - Не сбегаем. Выйдем, расскажу, - Летта отмахнулась, - Ключ с тобой?
   - Со мной. Только я тебе его не дам.
   - Почему это не дашь?
   - Потому это не дам. Чтобы у меня его потом отобрали?
   - Ах, вот как? Ну и не очень-то хотелось, - она подумала, потом пожала плечами, - Хорошо. Давайте к воротам. Я разберусь с Вербой.
   Летта крадучись зашла в привратницкую. Почти сразу вышла. За ней, в шлепанцах и ночной рубахе выползла Верба. Верба почему-то не ворчала и не бубнила себе под нос, как всегда. Молча она отперла нам ворота. И только проходя мимо я поняла - Верба продолжала преспокойно спать. Створка захлопнулась у нас за спинами, загремел засов.
   - А она на нас не нажалуется?
   - Она ничего не вспомнит, - Летта зевнула, - так что зря ты жалась насчет ключа.
   - Ага? А следы?
   - Лираэнская мнительность, - поставила диагноз Ильдир.
   - Давай, рассказывай, - потребовала я, - Вскочили, ни свет, ни заря...
   - Это все Норвов кофе, - неопределенно пояснила Летта.
   Мы выбрались на занесенную снегом дорогу. Я опять обратила Леттино внимание на следы: даже если Верба ничего про нас не скажет, скрыть наше путешествие все равно не удастся.
   - Чепуха. Когда эти сони - засони продерут глаза, дело уже будет сделано. Ха - ха! На этот раз в дураках останется Малена!
   И она сделала несколько танцевальных па, взметнув полой снежный бурун.
   О соперничестве Летты и Малены я прекрасно знала. Это было как бы состязание двух партий - старшие сестры и мирские сестры, предводительницами которых обе являлись. Малена, восходящая звезда Бессмарага, была любимицей матери Этарды. Летта же изо всех сил старалась ее переплюнуть.
   Теперь у Летты появился очень хороший шанс. Вчера, напившись на ночь кофе, она не могла уснуть и от нечего делать размышляла о пойманной мужиками кадакарской твари. И додумалась вот до чего: кадакарская тварь по описанию очень и очень походила на некое таинственное существо, в старых текстах именуемое "пьющим кровь", "стангревом" на мертвом лиранате. Она даже кое - что процитировала на память: "Стангрев, Божьим промыслом наделенный разумом и речью, имеет образ с людским схожий, отличен же парой крыл, подобных крылам нетопырей ночных, летучих, не приемлет ни мяса, ни плодов земных, приемлет лишь свежую кровь тварей пернатых и четвероногих, коих не убивает, но усыпляет на время, дабы без помех насытить голод свой."
   - Любопытно, не спорю, - согласилась я, - Но при чем тут Малена?
   - Малена - не такая дурочка, как ты, - отрезала Леттиса, - Малена сразу смекнет что к чему. Учили тебя, учили, а все без толку.
   - Кажется, я догадалась, - перебила Ильдир. - "Усыпляет, но не убивает", так? Должно быть, у него, у стангрева, есть железы, вырабатывающие снотворное вещество. Вероятно, не только снотворное, но и обезболивающее. Иначе, как бы скотина позволяла ему подобраться к себе так близко? Эти его свойства весьма любопытны.
   - А - а! - обрадовалась Летта, - Дайте мне только заполучить этого стангрева! Уж я найду ему применение!
   Я хмыкнула:
   - Будешь держать его в клетке впроголодь, а перед операцией натравливать на пациента?
   - У тебя, Альса, нездоровая фантазия, - поморщилась она. - Сказано же, стангрев - существо разумное, обладающее речью. Я уверена, что смогу уговорить его на сотрудничество.
   - Да ну? Ты знаешь стангревский язык?
   - Я умею лечить. И Ильдир умеет. Подозреваю, мы найдем беднягу в прежалком состоянии. Если он действительно - разумное существо, то не откажется помочь нам в благодарность за лечение.
   Она помолчала, потом добавила тоном ниже:
   - И потом, мне безумно хочется посмотреть, как этот стангрев устроен. Как к нему крепятся три пары конечностей? Вы только представьте - две руки, две ноги и два крыла. Причем два действующих крыла с мощной мускулатурой. Все, что я знаю о строении теплокровных, не предусматривает возможности иметь еще одну пару конечностей.
   - А с чего ты взяла, что у стангрева три пары конечностей? - перебила рассудительная Ильдир, - Скорее всего, крылья - это видоизмененные руки, и конечностей у него четыре, как и у всех.
   - А с чего ты взяла, что стангрев - теплокровный? - вставила я с умным видом.
   А про себя подумала - с чего она взяла, что эта тварь вообще - стангрев? То-то будет разочарование, если им окажется обыкновенная гигантская летучая мышь.
   Тут заснеженная дорога вывела нас на деревенскую улицу. Мы свернули к трактиру. Летта принялась дергать ручку колокольца, подняв трезвон на весь дом. Во дворе забрехал пес. Через некоторое время внутри зашаркали, завозились. Скрежетнул засов. В щель просунулись борода и нос трактирщика Эрба.
   - Кого это черти в такую рань... А - а, доброго утреца, барышни марантины!
   - И тебе доброго утра, Эрб. Мы - от матери Этарды, - нагло заявила Летта, - Пришли забрать пойманного вчера стангрева.
   - Кого? - опешил Эрб.
   - Кадакарскую тварь, - пояснила я.
   Эрб почесал в бороде.
   - Тварь-то... Дак она того... Этого...
   - Умерла? - ахнула Леттиса.
   - Дак того... Почем я знаю? Сыч ее навроде к себе забрал. Он словил, он, сталбыть и забрал.
   - Какой - такой Сыч? - удивилась я.
   - Дак охотник, того. В Долгощелье живет. Во - он тамочки, - Эрб махнул рукой в сторону Алхари, - С него спросите. У нас-то ей делать неча. Твари, то есть. Страшенная, как смертный грех. Вы, барышни, с него и спросите. С Сыча, то есть.
   - Где ж это Долгощелье? - поинтересовалась я.
   - Знаю, где Долгощелье, - Летта отстранила хозяина и прошла в дом, - Ты, Эрб, приготовь нам лошадку, чтобы тварь перевезти, а мы пока в зале посидим, погреемся.
   - Можа, горячего чего? Данка-то моя уже встала, печи топит.
   - Мы спешим, приготовь лошадку.
   - Будь сделано, - и Эрб выкатился, никаких больше вопросов не задавая.
   И не любопытствуя, почему это мы, явившись по велению матери настоятельницы, своей лошадки не взяли, хотя в монастыре таковая имеется.
   - Видела я этого Сыча, - сказала Летта, - Дикарь натуральный. Шевелюра, бородища - один нос торчит. Руки волосатые. Звероподобный тип. Но денежки любит. За денежки мать родную продаст, не то что стангрева. Он сюда иной раз захаживает, у Эрба арварановку берет.
   Разомлев в тепле, я оглядывала пустой зал. Где-то наверху спят мои приятели, альханы. Вот поведу обратно лошадку, когда управимся со стангревом - повидаю их. Посмотрю, как там у Волга глаз зажил, заодно договорюсь с Норвом о новой встрече. Вряд ли они долго задержатся в Арбеноре. Прежде, чем откроется перевал, им надо сделать минимум одну ходку.
   Вернулся Эрб.
   - Лошадка оседлана, барышни марантины.
   Косматый пегий конек уже ждал нас во дворе. Ильдир ухватила его под уздцы, а мы с Эрбом открыли ворота. Близился рассвет, во многих домах зажглись окошки. Из труб тянулись к низкому небу дымки. Мы миновали околицу. Леттиса сказала:
   - Не пропусти тропку, Иль. Вон за тем поворотом направо начнется подъем.
   Ильдир кивнула. Они с лошадью шли впереди, кое - как утаптывая рыхлый снег. На востоке, между зубцов Алхари, Спящего Дракона, небо нехотя выцветало. Со стороны Бессмарага донесся печальный плачущий звон. Утренняя молитва.
   - Ручаюсь, мы столкнемся с Маленой на обратном пути, - проворчала Леттиса, - Но черта с два я отдам ей стангрева.
   - Мы купим его на мои деньги, - я похлопала себя по поясу, - Он будет по праву наш. Даже Этарда не сможет его отобрать.
   Тропинка круто вилась меж сосен и засыпанных чуть ли не с головой кустов можжевельника. Поросль густела и скоро превратилась в настоящий лес. Справа поднялись отвесные скалы. Тропа еще пару раз повернула и вывела нас на полянку, плотно окруженную сосняком, а с тыла - молодыми елками.
   На фоне елок мы не сразу разглядели охотничий домик. Фундамент из булыжника, толстенные бревна, соломенная кровля с наползшей шапкой обледенелого снега почти скрывала низкую дверь и пару слепых окошек. Неширокий двор перед избушкой был испещрен собачьими следами. Пахло смолистым дымом - охотник, вероятно, уже встал и занимался хозяйством.
   Леттиса уверенно приблизилась и постучала. Изнутри коротко взгавкнули, потом дверь отворилась.
   То, что выдвинулось наружу... М - м - м... Видели ли вы когда -нибудь высокий холм, сплошь заросший черным можжевельником? Так вот, если на такой холм напялить кожаную котту и штаны, а потом втиснуть его в маленькую избушку, то получится как раз то, что мы лицезрели. Можжевеловые заросли на вершине холма подернулись рябью. Должно быть, скрывавшиеся под ними брови, губы и щеки состроили вопросительную гримасу.
   - Доброе утро, любезный, - бодро поздоровалась Летта. - Нас послала мать настоятельница забрать пойманного тобой вчера стангрева в монастырь.
   Поросль снова зашевелилась, и из чащи донесся звериный рык:
   - Че? С какого - такого погреба?
   - Стангрева. Летающую тварь, похожую на нетопыря. Ты ведь вчера поймал нетопыря?
   - Тварь-то ? А как же. Споймал, того. Тока не нетопырь енто. Не - е, не нетопырь.
   Тут из - за холма выглянула остроухая собачья морда.
   - Обожди, хозяюшка, - проревел холм, и лапища - коряга заправила морду обратно...
   - Я надеюсь, стангрев еще жив?
   - Че? Стал... трезв?
   - Тварь, которую ты поймал. Похожая на нетопыря, но не нетопырь. Он жив?
   Холм переступил с ноги на ногу и неуклюже повернулся, заглядывая под локоть внутрь дома.
   - Ентот - от? Жив... Пошто он вам сдался, барышни?
   - Не нам, а монастырю. Мать Этарда и сестры имеют к нему чисто научный интерес.
   - Послушай, приятель, - вмешалась я, - мы же не за так его просим, стангрева этого. Мы его покупаем, все чин - чином, как у порядочных людей. Два лира, уважаемый, - я вытащила и подбросила на ладони две монетки, - Два толстеньких золотых лира. Небось, в жизни не видел столько золота, М - м?
   Охотник тяжело уставился на деньги. Засопел. Заросли на его лице снова пришли в движение.
   - Два лира, сталбыть...
   - Мало? Можем и поторговаться.
   - Можем-то можем, - пробормотал он. Вдруг вскинул лапищу и ткнул пальцем прямо в Летту: - Врешь, девка. Не мать Этарда тебя прислала.
   Летта вздрогнула.
   - С чего бы мне врать? - отступила она, - Вот еще, и вовсе я не вру...
   Но было видно, что она врет, а теперь попалась. Я решила спасти положение.
   - Эй, охотник, не забывайся. С марантиной разговариваешь, не с бабой деревенской. Бери деньги и показывай, где стангрев.
   - Ну, ежели ентот стал... трев... или как его там, мать настоятельнице надобен, дак пущай она сама сюды идет. Почем я знаю, что у вас на уме? Можа, чего удумали супротив ее воли.
   - Ты нам не доверяешь? - ахнула Леттиса.
   В черном можжевельнике отворилась пещера. Показались зубы. Это наверняка означало недобрую усмешку.
   - Доверяю, не доверяю, а ты, девка, темнишь. Вон и коняка у вас от Эрба, да и работников с вами нету. Мне, барышни, кривдой глаза не застишь, Сыч зверь пуганый. Пока мать Этарда сама ко мне не постучится, разговору не будет. Так-то.
   Я разозлилась. Всякие тут встречные - поперечные дикари указывают.
   - Матери настоятельнице только и забот по горам лазать да глупцов уговаривать! - воскликнула я, - Ты в своем уме? Три лира, и сам погрузишь на лошадь.
   - Щас! Держи карман! - рявкнул можжевеловый холм, - Мне тут с вами лясы точить недосуг. Я свое слово сказал. Будя с вас.
   И дверь захлопнулась.
   Мы озадаченно переглянулись. С такой замшелой дикостью еще никто из нас не сталкивался. В любом доме марантинам всегда рады, встречают радушно, разговаривают вежливо. А тут не только на порог не пустили, а так, извините, отшили, что мы и не знали, как поступить.
   - Что это он? - пробормотала я, - Цену набивает?
   - Бог его знает, - Летта пожала плечами, - Подвох почуял. Боится с Этардой поссориться, должно быть.
   - Может, стангрев-то -то го, сдох? - предположила Ильдир.
   Летта поправила:
   - Не "сдох", а "умер".
   Я, набравшись решительности, постучала в низкую дверь.
   - Эй, любезный. Выходи, побеседуем. Говори, сколько хочешь.
   Изнутри вырвался громовый лай. Дверь приоткрылась и в щель рыкнули:
   - Сказано - мне ваших денег не надыть! Топайте отседова.
   - Но что ж ты хочешь за стангрева, за добычу твою, то есть?
   Щель раскрылась пошире, пропустив кустистую башку.
   - Во - во, - пророкотала башка, - Моя добыча мне самому надобна.
   - Да на что она тебе?
   - Че хочу, то и сотворю. На огне поджарю и съем! Не вашего ума дело.
   Тут вышла вперед молчавшая прежде Ильдир.
   - Послушай, Сыч, - сказала она миролюбиво, - Ну, что ты ерепенишься? Ты ж, небось, сам не знаешь, что за тварь словил. Ценная это тварь для науки лекарской. У нас она пользу людям принесет, а ты словно собака на сене. Мы ее в монастырь отвезем, можешь сам нас проводить, если не веришь.
   Охотник вроде бы заколебался, но посмотрел на меня, на Леттису, и мотнул башкой.
   - Сказано - нет, и баста.
   И дверь снова захлопнулась, с треском и содроганием косяка, обвалив с крыши снежный пласт в бороде сосулек. Ильдир развела руками.
   - Ну, я не знаю... Силком у него стангрева отбивать, что ли?
   А это идея. Я подманила подружек поближе и сказала шепотом:
   - Беру это дело на себя. Спустимся сейчас в деревню. С женщинами он горазд воевать. Посмотрим, что он скажет Норву и его парням.
   - Альса, может, не надо? - испугалась Ильдир, - Шуму будет... И так Сыч Этарде нажалуется, а если парни его изувечат...
   - Э, нет. Они просто серьезно с ним поговорят. Ну, вытянут пару раз кнутом поперек хребта, чтоб посговорчивее был. От этого еще никто не умирал.
   Летта покосилась на дом.
   - А можно как -нибудь... ну, без рукоприкладства? По - мирному, по - соседски?
   - Хочешь, чтобы Малена зацапала стангрева себе?
   - А вон, между прочим, и она сама, - сказала Ильдир, - При полном параде. Сейчас начнется цирк.
   И точно. Снизу, по проложенной нами тропе, шагал Нерег Дятел, рабочий при Бессмараге. Под уздцы он вел гнедую монастырскую кобылу, запряженную в двухколесную тележку. В тележке, выпрямив спину, восседала Малена. Она хмурилась уже издали.
   Мы молча ждали, пока процессия приблизится. Малена соскочила с повозки, медленно оглядела сперва меня и Ильдир, затем, гораздо внимательнее - Летту и, еще более внимательно, Эрбова пегого конька. Убедившись, что вожделенный стангрев у нас отсутствует, она улыбнулась и мило поприветствовала нашу компанию. Причем, заметьте, без малейшего ехидства.
   - Быстро соображаешь, Леттиса, - сказала она, - Здесь ты опередила и меня, и Этарду. Хвалю. Но самодеятельность редко удается. Люди не всегда клюют на марантинский плащ. Иногда требуется вот это, - она вытащила из рукава кошель.
   В кошеле зазвякало.
   Я раскрыла было рот, но Летта ткнула меня локтем. Посмотрим, удастся ли второй заход уговоров?
   Малена подошла к домику, чинно постучалась.
   - Хозяин! Эй, хозяин, открой! Из Бессмарага к тебе.
   Дверь - в который раз - распахнулась. В проем выдвинулись обтянутые коттой плечи, увенчанные растопыренным можжевеловым кустом.
   - Че ж вам неймется, барышни? Сказал ведь... а - а, енто уже другая. С чем пожаловала?
   Малена улыбнулась.
   - Мать Этарда с пониманием отнеслась к просьбе сельчан забрать пугающую их тварь. Эрб посоветовал обратиться к тебе, Сыч. Мы готовы избавить тебя и деревню от этой неожиданной обузы. Также мать Этарда оценила твою ловкость в поимке твари и твое мужественное решение передержать тварь под своей крышей. Она уполномочила меня расплатиться со всей возможной щедростью.
   И Малена, приветливо улыбаясь, протянула кошелек.
   - Снова - здорово! - рявкнул Сыч, - Ишшо одна голову морочит!
   Короче, все повторилось с прискорбным однообразием. Охотник не на шутку взъярился, а здоровенные псы его ворчали, вздыбив шерсть, и только и ждали приказа на нас кинуться.
   По каким-то причинам Сыч не желал расставаться со своей добычей. Я уж стала подозревать, что поймал он вовсе не стангрева, а по меньшей мере жар - птицу, вдобавок несущую золотые яйца.
   В итоге Сыч захлопнул дверь, заявив, что разговаривать будет исключительно с матерью настоятельницей и ни с кем больше.
   Малена, глубоко потрясенная скандалом, сказала нам с укором:
   - Не знаю, что вы наплели этому невежественному человеку, но то, что с вашей подачи авторитет Бессмарага в его глазах подорван, факт, и бесспорный.
   - Что-то ты не особенно старалась этот авторитет повысить, - запальчиво заявила Леттиса.
   - Посмотрим, что скажет Этарда.
   Малена забралась в повозку, не предложив нам составить себе компанию. А мы и не навязывались. Повозка развернулась и покатила прочь. Мы поплелись следом.
   - Нажалуется Этарде, - буркнула я, - Чтоб мне сгореть, нажалуется. Мало того, что мы занялись самодеятельностью, мы еще и провалили дело.
   - Не знаю, - вздохнула Леттиса, - Самодеятельность - это ерунда. С тем же успехом ее можно назвать самостоятельностью. А нам с Ильдир как раз надо становиться самостоятельными, сама Этарда не раз это повторяла. А то, что провалили дело, действительно плохо. Коли взялись, должны были осилить. Вот таких ляп Этарда не любит.
   Я накручивала на палец выбившуюся прядь. Мы шагали по истоптанному, измятому колесами снегу. Когда утром поднимались в Долгощелье, нас вела единственная, хорошо накатанная лыжня. Еще один повод для охотниковой ярости.
   - А если мы все - таки вернемся со стангревом? - спросила я.
   Летта искоса глянула на меня. Ильдир вздохнула.
   - Молчание - знак согласия, не так ли?
   - Не по душе мне такие методы, - пробормотала Иль.
   - Давай, - решилась Летта, - победителей не судят.
   Мы так и сделали. Девушки отправились в Бессмараг - получать трепку от Этарды и делать вид, что сдались. Я же, вооруженная Леттиной аптечкой (которую она собрала для оказания врачебной помощи гипотетическому стангреву), с лошадкой в поводу, двинулась в сторону трактира.
   Лошадь я вручила Эрбу, а сама вошла в зал. Трактир был почти пуст - время завтрака уже кончилось, время обеда еще не настало. Но за одним из столов, поближе к камину, расположились как раз те, кто был мне нужен. Дана разгружала поднос, а Норв тем временем пытался ущипнуть ее за какую -нибудь выпуклость.
   - Добрый день, господа. Добрый день, Дана. Будь добра, милочка, согрей мне немного вина, да добавь туда меду. Что-то я озябла.
   Норв ничуть не смутился. Его вообще трудно чем - либо смутить. Он приподнял со скамьи свой поджарый зад и с великолепной галантностью поцеловал мне руку. Парни его вразнобой поздоровались. У Волга в самом деле было изуродованно веко - этой малости оказалось достаточно, чтобы его почти девчоночья мордашка превратилась в угрюмую и весьма подозрительную физиономию.
   Помочь ему я уже ничем не могла, да и Летта с Ильдир тоже. Рубец был старый и полностью сформировавшийся. Только, пожалуй, самой Этарде удалось бы с ним справиться. В подобных случаях она совершает нечто такое, что возвращает рану в первоначальное состояние, как будто ее только что нанесли.
   Но Волга мало заботила его внешность. Он отмахнулся. Тут пришла Дана и принесла мне грог. Я продолжала уговоры, изображая марантину скорее для Даны, чем для Волга:
   - Все - таки подумай, дружок. Чем больше пройдет времени, тем сложнее поправить положение.
   Парень опять отмахнулся, а Дана нагнулась пониже и прошептала мне в ухо:
   - Мне бы с тобой перемолвиться, госпожа. Наедине.
   Я кивнула. Дана уплыла на кухню. Норв сказал:
   - Оставь парня в покое. Он же упрямый, как я не знаю кто. Пусть себе ходит кривой. Так он хоть выглядит пострашнее, а то ведь никто его не боится. Обидно, понимаешь.
   Брат наградил его испепеляющим взглядом. Я покачала головой.
   - Мне бы не хотелось оставаться у вас в долгу. Потому что я хочу попросить об одном небольшом деле.
   - О Господи! Голубка ты моя! Мы же не чужие, проси что хочешь.
   Экая щедрость.
   Я вкратце изложила все наши перипетии со стангревом. Парни зароптали. Норв сочувственно похлопал меня по руке.
   - Голубка, это - дело чести для нас. Мы все уладим. В лучшем виде. Не расстраивайся. Айда, ребята. Пора прогуляться.
   Они накинули свои щегольские плащи и утянулись в дверь. Вот и ладно. Как раз подожду их здесь. Вряд ли они задержатся надолго.
   Я направилась на кухню. Данка ставила на плиту чугунок с кислой капустой - тушиться. Она вытерла о передник руки и повела меня наверх, в свою комнату.
  
  
   4. Клиент желает помахаться
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Что ж енто творится-то, братцы? Чего ты, Сыч, прицепился к им, к девкам, то есть? На черта тебе, охотник, тварь кадакарская, да к тому же полудохлая, э?
   Девицы-то - ну, врет одна, ну, выделывается другая, ну, темнят, не разбери - поймешь, чего на уме у них... Тебе какое до этого дело, Сыч? Жадный, корыстный Сыч-охотник? С них же лиров десять можно было содрать, а то и больше...
   Тот, кто поморщился гадливо внутри меня, был, конечно, не Сыч-охотник. И даже, наверное, не Ирги Иргиаро. Хотя - дружище Ирги воспитан в дайларских традициях. Сталбыть, коли тварь разумна - она сама себе хозяин, поелику в рабство тебе ее никто не продавал.
   А, черт, да хватит. Признайся уж себе-то - дело все в том, что парень действительно похож на Лергана. Особенно - в три четверти, если бровки домиком сделает. И именно поэтому ты его отдавать и не хочешь.
   А ведь девицы енти за просто так не отступятся. Ну - ка - сперва втроем пожаловали, потом - с подмогой... Н - да - а уж, миляга Сыч. Жди таперича третьего раза. Продолжения, так сказать. Нужен им парень мой. Стангрев, тварь кадакарская...
   Не отдам. Пусть катятся. Вожжа под хвост попала. Со мной так бывает - понесет, как конь норовистый - никуда не денешься.
   - Что, Редда, как он там?
   Вздохнула, опять облизала.
   Нашла себе игрушку. Ничего не скажешь - хорош приемыш. Крылья, зубья, да еще и по башке треснутый. Ох, хозяюшка, хозяюшка...
   А продолжение не заставило себя долго ждать. В "бойницу" я углядел четверых конных, что ехали неторопливой рысцой к моему дому. Лыжню потоптали напрочь, оглоеды.
   Альханы. Те самые, что к Эрбу наезжают, по Горячей Тропе, и живут у него в кабаке. Контрабандисты, рисковые ребята. Сам-то Эрб, сказывают, пока не женился, того - баловался ентим делом. Вот таперича и привечает. Собратьев, сталбыть. Между прочим, арварановку ему - они самые и возят. Да.
   Спешились. Щеголи, штучки городские. Яркие платки на шеях, яркие широченные пояса - все, того - шелковое. Штанцы с бубенчиками позвякивают. Шевелюры буйные, лохматые, глазищи темные блестят - енто на предмет чего спереть.
   А хороши ведь парни - один к одному, ладные, справные - чего бы Дане не втюриться, э? Оно, конечно, редко альхан на чужачке женится, а Сыча - простофилю окрутить легче легкого, да и охотник в хозяйстве сгодится, опять же... Тьфу! Да что она мне в башку-то лезет! Не она красавцев ентих сюда наладила. Девочки - скромницы, мышки монастырские.
   Трое, которые помоложе, остановились шагах в пяти, держа лошадок. Четвертый - он за главного у них - постучал.
   - Че надыть? - высунул Сыч-охотник кудлатую башку.
   - Удачи тебе, голубчик, под рукой Единого, - сказал альхан, показав белые зубы.
   Трое тоже улыбнулись, как по команде, но их улыбкам малость не доставало искреннейшего добродушия, которым так и лучился старший.
   - И тебе того же, паря. Коли не шутишь, - Сыч-охотник выполз на крыльцо, прикрыв за собой дверь, - Надыть-то чего?
   - Все того же, голубчик, все того же, - красив он был, альхан, красив и уверен в себе. - Сегодня день такой - ты у нас самый богатый купец по ту и эту сторону Кадакара. Твой товар - мои деньги. Назначай цену.
   Я вздохнул.
   - Шел бы ты, паря. В кабак там. Али еще куды. Язык уж намозолил, повторять-то.
   Альханская ухмылка стала еще шире.
   - Твоя правда, язык иногда сказанет - потом жалеешь. Не пожалей, голубчик. Язык - он тебе еще пригодится.
   - Че эт' ты язык мой бережешь? - фыркнул Сыч-охотник, не понимая.
   - Язык вместе с головой, - объяснил альхан доверительно, - Ты бы, голубчик, сам их поберег. Из меня бережливец плохой.
   - Тю! - дошло до тупого тила, - Никак, угрожать вздумал?
   Альханы все лыбились - молодые, жилистые, ладные. Любо - дорого посмотреть.
   - А чего ж, я не прочь, - Сыч-охотник ухмыльнулся, - Подходитя, робяты.
   За дверью заскреблись, ухнули негромко и требовательно. Я открыл.
   -то лько извиняйте, я тожить, того - не один.
   Редда и Ун вышли. Малыш фыркнул и дернул плечом, а хозяюшка лениво обозрела всех четверых и зевнула.
   - Значит, это и есть твоя цена, охотник? - контрабандист поглядел с жалостью.
   Ох, приятель, приятель...
   - Я не торгуюсь, альхан.
   Один из парней, чья улыбочка выглядела оскалом из - за странного прищура в один глаз, процедил презрительно:
   - Кончай разговоры, Норв. Не видишь - клиент желает помахаться, - и потянул из - за пояса кнут.
   Остальные сделали то же - слаженно, как улыбались. Молодцы ребятки.
   - Авось подружки ваши, марантины, вас починят, - вздохнул я, а тот, кого назвали Норвом, повел плечами, отбрасывая за спину полы щегольского подбитого мехом широкого плаща:
   - С Богом, охотник.
   Когда-то, тысячу лет назад, Великолепный Алуш с Арито и Кайром на подхвате гоняли меня в три лиаратские боевые плети.
   Знаете, небось - длинная плеть со стальным шариком, либо "ежиком" на конце... Тогда я сломал Арито руку, и Алуш долго и нудно отчитывал меня за неумение сдерживаться на тренировке...
   Лиаратские плети - это вам не альханские кнуты, пусть даже и самые лучшие, а Великолепный Алуш...
   К тому же, я действительно был не один.
   - Горло не трогать, - велел собакам и прихватил свой посох, воткнутый в снег у крыльца - дескать, дома хозяин.
   Они пошли все разом, плавно отводя кнуты в замах. Хороши ребятки, ох, хороши. Полжизни. Мне бы их задатки.
   - Хог, звери.
   Ун прыгнул к крайнему слева, ушел из - под кнута и рванул чуть выше колена.
   Редда метнулась к старшему, Норву, и заплясала, уворачиваясь от хлестких ударов, яростно взрывавших снег.
   Я качнул дубиной, поднырнул, двинул одному альхану по ребрам.
   Другой меня все же задел.
   Развернулся к нему, вскинул руку - дескать, больно - кнут с готовностью обвил запястье.
   Рывок - парень полетел в сугроб.
   Ун уже сидел у своего партнера на груди и ласково порыкивал.
   Редда играла с Норвом. Давненько не было у хозяюшки подходящего развлечения - истосковалась.
   Я отбросил дубину и на пробу щелкнул кнутом. Годится.
   - Ну, че, паря? Сыгранем?
   Он целил по ногам. Я поймал его кнут - петля сверху - и сделался обладателем двух "махалок".
   Щуренный, первым доставший кнут и первым же его лишившийся, выбрался из сугроба. Обиженный на Сыча - охотника. Ох, и обиженный...
   Шелестнул, раскрываясь, складной альханский нож - лезвие словило солнечный лучик. Ай, парень! Не парень - загляденье!
   Пошел на меня, сощурив оба глаза, вздернув верхнюю губу. Заводной парнишечка...
   Норв, отбиваясь от счастливой Редды, ругался на лиранате и по - альхански. Прижатый Уном молчал. Четвертый тоже достал нож, но пока не встревал, предоставив разбираться со мною нетерпеливому своему приятелю.
   Я взял нетерпеливого кнутами за ноги и за плечи, цапнул ножик.
   - Не балуй, паря. Не балуй.
   Рука его разжалась не сразу, пришлось слегка вывернуть кисть.
   Четвертый растерялся - упустил драгоценное мгновение, а теперь любые попытки были бы только во вред, потому что я приставил трофей к горлу бывшего владельца.
   - Хорош, робяты. Побаловались - и будя. Ар, зверье. Ар.
   Собаки с сожалением отошли и сели у ног.
   Альханы больше не улыбались.
   Тот, кого я держал, дернулся - еле успел чуть отодвинуть лезвие. Посильнее сдавил ему локоть.
   - Не трепыхайсь, чудило.
   Поглядел на остальных.
   Всегда любил альханов. Спокойное, сдержанное достоинство. Ай, молодцы!
   - Лошадки ваши застоялись, робяты, - сказал я. - Э?
   Норв вскинул голову.
   - Ладно, охотник. Твоя взяла. Мы не в обиде.
   Штаны его имели вид весьма жалкий, и левую руку он прятал под плащ (из - под плаща на истоптанный, перепаханный кнутами снег капало), но тому, кого повалил Ун, досталось серьезнее. Он ведь еще щенок, Ун. Увлекается. А тренировщик из меня аховый...
   Альханы медленно, с достоинством, отступили к лошадям. Я выпустил своего красавца.
   Кстати, действительно чертовски красивый парень, просто левое веко рассечено. Кнутом, небось.
   - Я вернусь, охотник! - глазищи черные, злые.
   - Да завсегда пожалуйста. А ты, паря, - это Норву, - так и передай: Сыч свое слово сказал.
   - Я передам, - Норв уже сидел в седле.
   Взбросил руку - четыре всадника развернулись и угрохотали в сторону Косого Узла.
   Ишь, прям дорогу к берлоге моей проложили. Лыжню испоганили - дальше некуда. Сперва те, потом с тележкой, а теперь еще и енти...
   Ножик себе оставлю. Вот.
   Нагнулся, подобрал оторванный бубенчик. Подбросил на ладони.
   Трофей. Хоть на стену вешай, кабаньей башки заместо. Видел бы меня Эгвер...
   Заставил бы раздеться да вымыться жесткой скребницей, какая для лошадей, а то вдруг с альханов на меня чего перебежало... Изворчался бы весь...
   Спина, там, куда попало кнутом, побаливала. Обленился ты, дружище. Теряешь форму. Алуш взгрел бы тебя как следует...
   Присел на крылечко, вытащил кисет, трубочку.
   Ун и Редда устроились рядом.
   - Спасибо, звери. Спасибо, хорошие.
   Ун разулыбался, а Редда удивленно шевельнула бровями.
   "За что спасибо? Мы же никого не убили. Так, игрушки..."
   А ведь никакой драки бы не было, подумалось вдруг, покажи я Норву этому свой бок. Человек он опытный, Норв в смысле, что к чему знает... Еще бы и извинился, что побеспокоил. Тройной бы дорогой Косой Узел объезжать стал...
   Да только что-то холодно сегодня. Бок показывать.
   А так - увалень тильский, охотник дремучий, накостылял, сталбыть, ловким альханам. Сколько, говорите, было-то их? Четверо? И с кнутами?
   Да их резать будут - они слова не скажут. Особливо-то т, красавчик одноглазый... Ладно. Это все хихоньки.
   Я поднялся. Надо глянуть, как там парень. С утра вроде туда - сюда был...
   Собаки вошли за мной, Редда тут же полезла на койку.
   - Погоди, хозяюшка. Дай - ка я на него посмотрю.
   Да - а... Не надо быть лекарем, чтоб понять. Худо дело. Лицо землистое, губы обметало, под глазами черно. Руки ледяные...
   А умняга Сыч марантин погнал взашей. Даже глянуть им не дал парня. Может, чего сказали бы... Мать Этарде делать больше нечего, только капризам свихнувшегося охотника потакать. А в Бессмараг идти - сестрицы марантины, я тут вас давеча гонял, так не полечите ли тварочку мою, а я уж вам, того - из заначки, сталбыть, отсыплю...
   Боги, ну почему ты так похож на Лерга, стангрев из Кадакара?..
   Ты вот че, паря. Того. Хорош скулить-то. В Лисьем Хвосте знахарь есть. Пенек замшелый. К нему и двигай. Всего восемь миль.
   - Редда, девочка. Я - за лекарем. Пригляди тут, хозяюшка.
   - Р - рах?
   - Скоро, скоро. Ун, не балуй. Кто полезет, горло не рви.
   - Аум.
   - Ну и славно.
   Взял лыжи, что сушились у печки, натер по - быстрому. С койки донесся Реддин вздох.
   - Все будет путем, девочка.
   Сам я в это верил, конечно... Но слабо.
   Слишком парнишка похож на Лергана. И с чего ты взял, друг Ирги, что боги дают тебе возможность искупить твою вину? Кто тебе это сказал? Может, они как раз и хотят, чтобы парень, похожий на твоего побратима, умер. Умер потому, что очередная бредятина пришла тебе в голову.
   Как будто Лерг умрет второй раз...
  
   Лицо его белое, расширенные от боли зрачки, голос, еле слышный, прерывающийся:
   "При чем тут ты. Я сам виноват. Сам..."
   И - беспомощность, беспомощность проклятая - "шипастый дракончик", что ты тут поделаешь... И обломанное древко торчит над ключицей - "стану красоваться шрамом" - не будет шрама, Лерг, не будет... И чернота вокруг древка - расползлась, распухла, и кровь свернулась, не течет больше...
   "Больно... Ирги, помоги мне... Ирги, пожалуйста..."
  
   Помотал головой, но видение не отпускало.
  
   "Ирги..."
  
   Черт побери, да прекрати сейчас же! Нашел чем заниматься. Ты еще в петлю полезь - Эгвер далеко, помешать некому. И взгреть тебя потом некому. Давай, вспоминай да угрызайся, как раз заплутаешь, по сумеркам-то. Дело недолгое. Вот только, если ты останешься здесь, в мягоньком снежочке, некому будет к парню лекаря позвать.
   В конце концов, это просто сотрясение мозга и переломы. Любой знахарь должен уметь. Старый сморчок его вытащит.
   Пусть попробует не вытащить, Веселый Гнев Данохара!
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Забавно, что Данка обратилась не к кому -нибудь, ко мне. Так сказать, прямо по моей специальности. Может быть настоящие марантины ее смущали: как - никак, монашки. От меня требовалось ни больше, ни меньше - изготовить для дочери трактирщика приворотное зелье. Словно я ведьма какая -нибудь.
   Дана подошла к делу очень серьезно. Очевидно, она использовала разные способы, но успеха не добилась. Интересно, кого она задумала приворожить? Меня это не касалось, и любопытствовать я не стала. Прямо отказывать я тоже не решилась, зато прочитала длиннющую лекцию об афродизиаках, о всевозможных возбуждающих средствах, а также о вреде суеверий и рассеяла миф о приворотном зелье как таковом.
   - Грамотно составленный афродизиак - суть вещество, стимулирующее потенцию и половое влечение, - поучала я. - При благоприятных условиях он может сработать очень успешно. Однако действие его основано на животных инстинктах и действие это относительно недолгое. И никакой любовной привязанности он не гарантирует. Здесь есть большой риск попасть впросак.
   Дана, конечно, была разочарована.
   - Неужели нельзя-то го... немного поколдовать... Помолиться там... ну... помочь мне как -нибудь? Марантины мертвых с того света возвращают... Неужели присушить труднее, чем вернуть уже отлетевшую душу?
   - Милочка, - ответила я, - Мне это недоступно. Нет у меня власти над душами - ни вернуть с того света, ни зажечь любовь я не умею. Обратись к какой -нибудь знахарке, к колдунье деревенской. Они, я слышала, берутся за такие дела. Хотя сестры бы меня укорили за этот совет.
   - Выходит, ни одна из марантин...
   - Выходит - так, милочка. Сердечные раны - не наша компетенция.
   Она опустила глаза и принялась вздыхать. Я терпеливо ждала. Я поглядывала в окно. Оно как раз выходило на улицу.
   - Госпожа Альсарена... - Данка набрала в грудь побольше воздуха и выпалила: - Госпожа Альсарена, я-то го... согласная. На арфа... фрадизнак этот. Свари мне его... того... ради милосердия. Внакладе не останешься.
   Ух, и забрало же ее! Решительная девушка.
   - Может, подумаешь как следует, Дана?
   - Я того... думала уже, - она выпрямилась, пряча глаза. - А к бабкам я не пойду. Чтобы Дана Эрбова еще к бабкам ходила, как какая -нибудь язычница голопятая?
   - Хорошо, будет тебе афродизиак. Только помни, проблему он не решит, а наоборот - усугубит.
   - Я уж как -нибудь разберусь.
   Вот такая у нас Дана. Не позавидую я тому несчастному, на которого она глаз положила. Небось, шантажировать начнет. Не удивлюсь, если предмет ее вожделений прибежит ко мне: "Госпожа Альсарена, свари отворотное зелье! " М - да.
   О - о, вон они едут. Довольно быстро. Я присмотрелась. Четверо. Ничего они не везут, ни у седла, ни на руках... Как же это? Вернулись ни с чем?
   - А когда он будет готов? Этот... ну, зелье это?
   - На днях, милочка. Сказать по правде, я почти не занималась этим направлением. Надо подумать, кое - что почитать. М - да... Я припоминаю, в Бессмарагской библиотеке есть кое - какие тексты... да, да, весьма интересно.
   В голове у меня уже завертелись колесики. Начала складываться формула, пока очень прозрачная и неустойчивая. Захотелось бежать сломя голову в лабораторию и приниматься за работу.
   Ах, да, еще Норв с компанией. Кажется, они без стангрева. Впрочем, может, они не решились его перевозить, вернулись посоветоваться. А может, тварь вообще не стангрев.
   Поспешно попрощавшись с Даной, я выглянула на галерею. В дальнем конце ее слышалась возня и негромкие голоса. Мягко стукнула дверь.
   Быстренько, пока Дана не вышла из своей спальни, я перебежала галлерею и постучалась к альханам.
   - Проваливайте!
   - Это я, Норв...
   Дверь приотворилась, пропуская.
   - Мы уж решили, ты ушла. Залетай, голубка.
   - Что у тебя с рукой? Высокое Небо! Что произошло?!
   Парни криво ухмылялись, отворачивались. И были они взъерошены, помяты, местами оборваны, кое - где окровавлены. Волг скалил зубы, бешено сверкая здоровым глазом. Один Норв оставался насмешливо - спокоен.
   - Уж извини, голубка. Кое в чем мы просчитались.
   - Собаки! - догадалась я.
   - М - да, - он подвигал бровями, - Собаки. И не только.
   - Он мне заплатит, - прошипел Волг, массируя кисть, - Втридорога, сучий хвост...
   Далее посыпались рокочущие альханские согласные. Смысла слов я, слава Богу, не понимала. Лант и Ньеф, остальные Норвовы подельщики, молчали.
   Я положила на стол аптечку. Вон как дело обернулось. Нежданно - негаданно. Четверо лихих контрабандистов не справились с каким-то варваром - охотником. Правда - собаки. И - "не только". Неужели - тварь?
   - Скидывайте тряпье. Воды бы горячей... Это тварь на вас накинулась, да? Норв, кликни Дану, пусть кипятка принесет.
   - Еще чего, - Норв запер дверь. - Не суетись, голубка. Никакая это не тварь. Собаки да сам Сыч. А, черт... - он поцокал языком и вдруг улыбнулся: - Здоров мужик. Ох, и здоров...
   Куртку Норв Все - таки снял. Бархатная щегольская курточка пропала, пропала и отличная рубаха - благородным впору такую носить. Яркий платок на левом предплечье пропитался кровью. Лант достал из багажа флягу с арварановкой - прижечь раны.
   Пока я трудилась, Норв рассказал об их неудачном приключении. Выходило так, что Сыч, отказавшись продать тварь и спровоцированный Волгом ("Убью!" - простонал Волг), натравил на них собак. Мало того, он с легкостью необыкновенной обезоружил всех четверых, и вообще, мог бы сделать из них рагу, но - почему-то не сделал...
   Короче, Норв был восхищен, Волг - разъярен, Лант и Ньеф - озадачены. Никакой твари они не видали.
   - Скажу так, голубка. Трудненько тебе будет достать эту зверюшку. Сыч - человек серьезный. И собачки у него серьезные. Хотел бы я знать, чем он занимался прежде, чем засесть в этой дыре. Должно быть, служил в армии... или в Страже... А может, телохранителем был у какого -нибудь аристократа. Непрост этот Сыч, голубка. Не тот он, за кого себя выдает.
   - Деньги спер у господина, а теперь скрывается, - предположил Ньеф.
   - Ухайдакал он своего господина, - буркнул Волг, - Петля по нему плачет.
   - Заткнитесь, - резко оборвал Норв, - Не наше это дело. Ручаюсь - Сыч про нас болтать не станет. А мы - про него. Если кто язык распустит - будет иметь дело со мной. Слышал, Волг?
   - Да пошли вы!..
   Норв оглядел повязку, потом потрепал меня по щеке.
   - Это и тебя касается, красавица.
   - Да, дорогой.
   Я собрала свои причиндалы. Мы еще поворковали с Норвом, и я поблагодарила его за подарки. Норв отшутился, мол, ерунда, но я видела, что ему приятно. Мы уговорились встретиться через десять дней, хотя Норв с парнями могли оказаться в деревне и раньше.
   Лант вышел поглядеть, свободна ли для меня дорога. Он очень удачно отвлек на себя Эрба. За их спинами я и проскочила на улицу. Конспирация, конечно, липовая, но кому какое дело? Если до Этарды дойдет, у меня хорошая отговорка - Волгов глаз. Впрочем, Этарде неинтересно, чем занимается ее подопечная. Лишь бы не нарывалась на скандал и исправно посещала библиотеку и лабораторию. А богатенький папочка присылал бы денежки за дочкино обучение. Образование и репутация дорого стоят в наше время, так что надо соответствовать.
  
  
  
   5. С мотыльком придется повозиться
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   - Вот оно что. А чего ж ты, охотник, ко мне пришел? В Бессмараг ваш разлюбезный ступай. Или, скажешь, не доверяешь, монашкам-то ? Так они по части целительства мастерицы, мы им не чета. Народишко чуть чего - к ним. Во имя, так сказать, Единого.
   До Лисьего Хвоста я добрался быстро - в полчетверти уложился. Но знахарь ни с того ни с сего уперся. Впрочем, оно понятно - охота ему тащиться восемь миль, смотреть какого-то больного, перебегать дорожку Бессмарагу...
   - Послушай, дед, - Сыч-охотник взялся за пояс, - Ты мне, того - башку-то не морочь. Складай манатки свои и айда.
   Старый хрыч, видать, уразумел, что тильский медведь в дискуссии вступать не намерен, а ежели ему перечить, может и придавить ненароком. Ворча, принялся собирать мешок.
   - Так что у него, говоришь?
   - Переломы. Сотрясение мозга. Обморожен малость. Истощение.
   - Ну и ну! - всплеснул руками старикашка, - Это у марантин-то под носом!
   - Поживей давай.
   - А ты меня не погоняй! Чай, я тебе не лошадь... Э, мил человек, а заплатишь-то ты мне сколько?
   - Сговоримся. Не обижу, небось. Шевелись, дед, язви тя в душу, еще ж обратно трюхать!
   Бурча, что вот тут всякие, нос не дорос, а туда же, что кто-то еще под стол пешком ходил, что марантины хваленые тоже важничают, а чего важничают-то, чего важничают, что кости старые ломит, а крыльев не имеется, ну вот никак не имеется, а тут раскомандовались, не в Тилате у себя, чай, да и больной наверняка не так уж болен, - короче, много чего бурча, пенек замшелый наконец собрался, оделся и нацепил лыжи.
   А у меня перед глазами маячило лицо Лерга, накладываясь на нелепую, гротескную, а в воздухе, наверное - соразмерно - прекрасную фигуру стангрева. Кровососа. Добычи моей.
   Обратно мы именно трюхали - приличней не скажешь. Тащились, что называется, еле - еле. Дед все скулил, кряхтел и бухтел, и, клянусь хвостом Иртала, не будь он мне необходим, я бы с ним чего -нибудь сотворил. Но он был - лекарь, единственный доступный мне вариант, и я сдерживался.
   - Не гони ж ты так, охотник, не поспеваю я за тобой.
   Опять отстал. То-то не слышно было, чего он там ворчит. На редкость утомительный субъект. Я подождал.
   - Ну куда ж это годится! У тебя ноги молодые да длинные, что ходули. Дышать же нечем, загнал ты меня совсем, ох - ох - ох...
   На закорках мне его тащить, что ли?
   - Я ж не то что лечить, я ж двинуться не смогу, охотник...
   А парень там, пока он ноет...
   - Старик, я тебе четверть лира дам, шевелись, ради всех богов!
   Заметно прибавил ходу. Опять начнет выделываться - еще накину. Черт с ним, пусть подавится, все одно из жадности никому ни словечка не скажет, знаю таких. Боги, да я ему сотню заплачу, лишь бы он вытащил парня!
   - Куда припустил! Крылья у тебя выросли? О - ох, загубишь ты меня, охотник, дурень я старый, что пошел с тобой, да всего за четверть лира...
   Слабину почуял. Жилы мне мотать собирается. Хватит. Надоело.
   Я снял с себя пояс - не тот, что на куртке, а "нижний". Мне подарил его Кайр, тогда, тысячу лет назад. На Первое Введение...
   "Нижний пояс", надо вам сказать - это хорошая, надежная, практически не изнашивающаяся веревка из хвостовой шкуры черного гиганта. Ну, слыхали, небось - на Тамирг Инамре живут, огромадные такие зверюги, арваранам дальние родственники, только - совсем звери, разума в их башках ни на грош.
   Так вот, снял я пояс и привязал дедугана к себе. "На страховку" взял. Теперь волоки его хоть в горы.
   - Спину держи прямо, ноги чуть согни, и не шевелись. Поехали.
   Ну, вот. Уж теперь-то хрычу старому меня упрекнуть не в чем. Считай, на закорках почти у меня едет. Авось в снег не завалится...
   Естественно, тут же - завалился. Тудыть - растудыть. Я вытаскивал его из сугроба, отряхивал, как дите малое, а он ворчал, что вот, совсем со свету его решил сжить охотник, и вечно от доброты да мягкости старческой беды одни, а молодежь, она...
   - Заткнись ты наконец! - сорвался я.
   Дедок хрюкнул и захлопнулся.
   Меня слегка трясло изнутри - в таком вот состоянии я на многое способен, и благодарил богов, что старикашка не вякает.
   - Встань как следует. Спину держи, м - мешок. Еще раз опрокинешься - отметелю - мать родная не узнает. Ясно?
   - Ты на меня не ори, - пискнул он, но правильное положение принял.
   И до самого дома не издал ни звука. И не падал больше.
   Вот и выходит, что способ обучения Даула Рыка - самый действенный. Впрочем, способ Тана - еще действенней...
   Добрались уже по темноте. Ч - черт, не додумался сразу на страховку его приспособить. Пенек замшелый, отсидел задницу в Лисьем Хвосте своем...
   Я сбросил лыжи, отряс снег с сапог, прошел в комнату. Навстречу выскочил Ун, ткнулся в живот кудлатой башкой и тихонько хрипло застонал.
   - Что такое, псина?
   Нащупал на столе светильник, чиркнул кресалом. Обогнул печку, поставил лампу...
   Боги, что это?..
   Кровь.
   Пол, койка - все испятнано кровью. Парнишка лицом вниз, свесился, Редда... Редда!
   Ринулся к кровати, сгреб в охапку безвольное, обмякшее тело...
   Мокро.
   Кровь.
   Руки мои разжались.
   Кто?!.
   Сзади шебурхнуло, сдавленный звук - я развернулся в стойку...
   Но это был всего лишь дедок - знахарь. Держа в руках лыжи, он шустро протопотал к двери и канул в сени, на улицу - во тьму.
   Я снова потормошил Редду, потому что она была еще теплая. Мешком осел на пол, словно Вожатый выпустил мои ниточки. В голове тупо крутилось - быть не может... Нет, не может быть...
   Даул?
   Тан?
   Рейгелар?
   И я все не мог заставить себя подняться, и перевернуть парня, и увидеть в яремной впадине у него кинжал Даула, или стилет Тана, или тенгон Рейгелара... А вокруг метался и скулил Ун... Он-то почему жив?..
   И почему тот, кто побывал здесь, не выходит - с Ирги Иргиаро сейчас проку, что с котенка новорожденного. Они выдрали из - под меня опору. Редда, хозяюшка...
   А потом из пустоты выплыло слово. "Стангрев". Пьющий кровь. Кадакарский житель - питается кровью. И вполне мог - укусить Редду. И она - заснула. А его - от сотрясения мозга - вывернуло. Не впрок пошла кровушка...
   И биение собачьего сердца мне не мерещится. Редда жива. Просто спит. Спит. Как скотина в деревне.
   Но призрак Нашедшего не желал рассеиваться, и я буквально чувствовал его в доме - Нашедшего, Доставшего... И ноги - как чужие.
   Надо встать. Надо наконец перевернуть парня и убедиться, что он цел, и прогнать призрак.
   О боги, а если он высосал из Редды слишком много - вон весь пол... Если хозяюшка не очнется?..
   Шаги - мягкие, шелестящие.
   Все - таки.
   Спину свело ожиданием.
   - Вечер добрый, сын мой. Что это у тебя дверь нараспашку?
   Голос негромкий, ласковый... Мать Этарда!
   Я смотрел на нее, невысокую, гибкую, и мышцы болезненно ныли от свистнувшей мимо смерти, и глаза застилало туманом, и язык не особо повиновался.
   - Не посмотришь ли. Собачку. Мать Этарда? Вечер добрый...
   Тепло исходило от нее. Тепло обволакивало мягко и властно, изгоняло страх и растерянность. Все будет хорошо - она ведь здесь. Мать Этарда. Целительница милостью богов. Рука Ионалы... Взглянула на койку, на нас с Реддой. Чуть шевельнулись брови в невысказанном вопросе...
   - Тяпнул, тварь такая, - промямлил я.
   Мать Этарда присела на корточки, положила маленькую руку Редде на лоб.
   Хозяюшка моя вздрогнула, потянулась, сладко зевнула и, мазнув по мне умильным взором, запрыгнула на кровать. Носом повернула своего приемыша. Никаких ножей, стилетов, тенгонов... Измаранное в крови лицо тут же было тщательно облизано, как ни в чем не бывало...
   - Смотри - ка, - улыбнулась мать Этарда, - Собачка твоя не в обиде на него. Дай мне взглянуть, хорошая.
   И Редда, чувствуя, что мать Этарда не сделает плохого - посторонилась. Допустила. Она у меня умница, Редда.
   Лопнуло что-то внутри - с трудом я подавил истерическое хихиканье, готовое уже прорваться, клокочущее за грудиной - Редда жива, парень жив, дед сбежал, ну и черт с ним - у нас мать Этарда есть, и никто тебя не нашел, Сыч, кому ты, к черту, нужен, идиот, параноик...
   Мать Этарда освободила стангрева от ремней.
   - Помяли его мужики-то, - сказал Сыч-охотник. - Я уж думал - помрет...
   Она не отвечала.
   - Что, худо?
   Обернулась. Огромные глаза грустны, меж бровей проложила тропку морщинка.
   - Да, сын мой. Ты позволишь мне полечить?
   - Сделай милость, - голос почему-то осип.
   Кивнув, мать Этарда присела на краешек койки. Рука ее легла на лоб парня, как только что - на собачий...
   Я все сидел на полу, не в силах оторваться от ее спокойного, умиротворенного лица. Такие, как она, посланы в мир богами. Святые, Великие, Источники Силы - по - разному их зовут. Суть не меняется. Рядом с этой женщиной не место боли и смерти, горю и страху. Свет ее разгоняет Тьму. Она - как факел...
   Убрала руку, открыла глаза. И тут я испугался. Парню не стало лучше. Прямо скажем - наоборот. Лицо сделалось сизо - серым, дыхание - а есть ли оно, дыхание?..
   - Мать Этарда... - выдавил я.
   - Не бойся, сын мой, - проговорила она мягко, - Не бойся. Мальчик жив. Остановлен просто.
   Остановлен? Ничего себе - не бойся! Мать Этарда продолжала:
   - У меня сейчас нет с собою необходимых лекарств. Поэтому я... - замялась, видно, не зная, как объяснить Сычу - охотнику, - Я его остановила. Теперь он может ждать даже целые сутки. Но так долго медлить мы не будем, сын мой, верно?
   Я, мало что понимая, кивнул.
   - Согласен ли ты передержать мальчика у себя какое-то время? Боюсь, нельзя его сейчас шевелить - опасно это.
   Я сделал усилие, высвобождаясь из мягкого, обволакивающего тепла.
   Стоящему на Лезвии надо быть осторожным. Очень и очень осторожным. И мне не нравится этот стангрев, то, что он так похож на Лерга, и то, что я... Это может плохо кончиться. Очень и очень плохо...
  
   ( - Это... - сказал Сыч-охотник, - Мы-то го, то есть. То есть, пущай лежит, коли шевелить нельзя, тока, мать Этарда... - вдохнул поглубже и выпалил: - Меня тогда пущай Бессмараг приютит. Под одной крышей с ентим - не останусь. Вон собачку он тяпнул, а коли - меня решит? Мы на енто дело не согласные. Так что - пустишь в странноприимный дом?
   - Конечно, сын мой, - мягко улыбнулась мать Этарда. - Я пришлю сестер приглядывать за мальчиком, а ты переселяйся на время в Бессмараг...)
  
   Стоящему на Лезвии надо быть очень осторожным. Осторожным... Очень...
   Кивнул Сыч-охотник.
   - Само собой. Он уж-то го, сталбыть. Обустроился тута.
   Она улыбнулась, довольная терпимостью тила дремучего к твари - кровососу.
   - Вот и хорошо, сын мой. За мальчиком уход требуется. Пришлю я к тебе своих девочек. Не сердишься на них? Молоды они, неразумны. Стыдно мне за них, сын мой.
   - Дак того... Кхм... Этого, то есть, - сидя на полу, Сыч-охотник развел руками.
   - Не сердишься! - просияла мать Этарда. - Да благословит тебя Единый за кротость твою.
   А я и вправду не сердился. Чего там...
   - Значит, примешь моих девочек? Они за пареньком проследят, и за собачкой твоей присмотрят, если что не так. А получше ему станет, - легонько коснулась черных волос стангрева, и сердце дернуло ревностью - я тоже хочу, чтоб по головке погладили! - Станет получше, и решим, что дальше делать.
   Я снова кивнул, потом все - таки поднялся. Ишь, расселся тута на полу, деревенщина неумытая. Перед бабой, то есть, того - дамой.
   Мать же Этарда добавила:
   - Я, правда, уверена, что с собакой все в порядке. Спала она просто. Мальчик по всем приметам - стангрев. Не тварь, не нечисть. Создание Божье. С Кадакарских гор к нам сюда залетел.
   - Во - во, - обрадовался Сыч-охотник, - И они тож балакали - стан... ентот самый.
   - Кто? - удивилась мать Этарда.
   - Ну, енти... Девочки которые. Отдай, грят, ентого самого. Сатанарев который. Кадакарский.
   Настоятельница снова улыбнулась. Да черт возьми, я готов тут придуриваться до бесконечности, чтоб только улыбка ее...
   - А питаются стангревы кровью, это верно, - сказала она. - Так что придется нам, сын мой, кормить мальчика тем, к чему Господь его народ приспособил. Кровью свежей.
   Она говорила со мной, как с Кайдом каким -нибудь. Парнишка - не нечисть, кровь пить - еще не самое худшее... Ирги Иргиаро справился с желанием сказать: "Я - дайлар, мать Этарда. Стангрев из Кадакара - гость под крышей моей".
   -то го, - ухмыльнулся неловко Сыч-охотник, - Будем с им на пару - ему кровушка, мне - дичинка. Я ж - эт' самое. Кажный день-то го. Сталбыть. Тока, мать Этарда... Оно-то, можа... Выворачивает его. Как есть наизнанку.
   - На этот счет не беспокойся, сын мой. Больше такого не случится. Девочек я пришлю с утра, они все сделают, а потом - попробуй поить его из чашки, хотя... - с сомнением качнула головой, - я не знаю, сможет ли он привыкнуть к такому способу.
   Поднялась.
   - Спасибо, мать Этарда, - я не удержался - коснулся пальцами полы ее черного плаща, - Вышние тебя видят.
   Она мягко поправила:
   - Единый, сын мой, - и погладила меня по голове.
   Улыбнулась:
   - Прощай. И не тревожься за мальчика. Все будет хорошо.
   Вот так. Пришла сюда, в Долгощелье. Сама, пешком. И - ни словом, ни взглядом не укорила наглого охотника...
   Редда лизнула приемыша своего в ухо. Повернула ко мне лобастую голову.
   - Все будет хорошо, девочка, - сказал я, - Мать Этарда - это мать Этарда. Вышние нас пожалели.
   Ох, и видочек у "парнишки" - меня аж передернуло. "Остановлен"... Нет, я понимаю, это термин такой марантинский. Только дело в том, что я другое значение слова "остановлен" знаю слишком хорошо. Синоним слова "убрать", только применительно к человеку, имеющему задание - "остановить", сиречь "перебить приказ"...
   Ладно, не надо об этом. Лучше глянь, дружище Ирги, во что превратил гостюшка жилище твое. Кровушки захотелось, ишь.
   А кровушка-то засохла уже. Как ее отдирать теперь? Кровать перестилать... Постирушку устраивать, да еще в холодной воде... Пол скоблить... Пол можно и горячей... У - у, тварь!
   Подбросил я в печку дровец, взял котел и пошел за снегом. З - закон гостеприимства, будь он неладен!
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Дуры и есть, - ворчала Леттиса, - Две дуры.
   - Три дуры, - поправила я.
   - Три, - согласилась она, - хоть тебе и позволительно побыть иногда дурой. А нам с Иль никак нельзя. У нас выпуск в мае. Шесть лет учились, а? Скоро наколки получим. И - вперед. Какие же мы марантины, если от нас люди шарахаются?
   - Просто мы врать не умеем, - сказала рассудительная Иль. - Никто не учил.
   - И слава Богу.
   Обо мне этого не скажешь. Уж я-то покрутилась в высшем свете, прежде чем отправилась в Бессмараг алкать знаний. Отец сделал реверанс в сторону церковников, набирающих силу у нас, в Итарнагоне. Не уверена, правда, что слишком удачный - марантины не очень популярны среди духовенства. Они не из тех, кто сражается за власть. Впрочем, за два с половиной года я отстала от событий. В редких письмах мой осторожный отец обходил сей вопрос стороной. Далековато я забралась от родных краев. Правда, пока Иверена, старшая моя сестра, не вышла замуж, дома мне делать нечего.
   Леттиса ткнула меня локтем:
   - Слушай, ты говорила ему что -нибудь... особо оскорбительное?
   - Я натравила на него альханов.
   - Ах, да... Вот черт! Зачем я тебя послушалась?!
   - Хватит.
   Теперь эти две без пяти минут марантины казнятся и каются.
   После заутрени Этарда призвала нас к себе и ласковейшим голосом пожурила за неуклюжесть и невнимательность. И не более того. Именно за неуклюжесть и невнимательность. Что-то есть в этой старой деве, заставляющее ходить по струнке весь Бессмараг и всю округу. Причем я ни разу не слышала, чтобы она повышала голос. Святая Маранта, говорят, с равной легкостью укрощала диких зверей и неприятельские армии.
   И вот теперь мы - Летта, Иль и я - были, так сказать, наказаны. То есть, приставлены к добытому Сычом - охотником стангреву (Этарда работала с тварью и опознала в ней стангрева) - и обязаны лечить его, ухаживать за ним и всячески помогать самому Сычу. Незачем лишний раз указывать, что Летта с Иль были в восторге. Как Этарда уговорила Малену отступиться, осталось покрыто мраком, однако Малена не чувствовала себя обделенной. Волки сыты и овцы целы. И что такого есть в Этарде, что все, и я в том числе, с удовольствием пляшем под ее дудку?
   Тропинка, ведущая в Долгощелье, наконец повернула. Мы снова увидели приземистую избушку Сыча.
   Замешкались. Летта кашлянула и храбро вышла вперед. Постучала.
   - Гав - гав - гав! - ответили изнутри.
   И уже по человечески:
   - Чего надо?
   Сейчас он нам накостыляет, этот Сыч. Я напряглась.
   - Из Бессмарага, хозяин. Пришли предложить помощь.
   Экий просительный тон. Дверь распахнулась. Можжевеловый холм просунул в отверстие черную патлатую башку.
   - А - а, барышни! Ну - кось, заходите, неча на дворе мерзнуть.
   Летта, за ней Ильдир и - последняя - я, переступили высокий порог и оказались в темных сенях. В темноте было тесно, вокруг громоздились лыжи, палки, снегоступы, похожие на великанские сита, какие-то непонятные устройства из веревок, железок и ремней - вероятно, охотничьи снасти. Хозяин уже манил нас в комнату. В комнате оказалось немногим светлее, зато было замечательно тепло. Но тоже тесно.
   Небеленая и очень большая печь, громоздкая мебель, сам хозяин, два здоровенных пса, проявившие сдержанный интерес, нас трое - все это неловко толпилось, топталось и задевало друг за друга.
   - Доброе утро...
   - Доброе утро...
   - Сюда можно положить?..
   - Ох, извините...
   - Не боись, не укусит. А ну, кыш.
   - А где пациент?
   Сыч рыкнул на собак и посторонился.
   Печь перегораживала комнату почти пополам. Со стороны входа находилась плита и дверка для дров, а с обратной стороны - маленький закуток. В закутке располагалась койка. А на койке лежал - он.
   Вернее, на койке возвышался ворох шкур и одеял, и сперва даже было непонятно, где здесь изголовье. Но тут Ильдир прошептала: "Ой, мамочки...", а Летта нагнулась и разгребла сверток с одного конца. И я увидела черную кляксу на подушке. А в кляксе этой - очертания человеческого лица. Почти человеческого. Нет, правда. И дело не в том, что лицо это было испятнано обморожением, исцарапано и избито, причем раны оставались свежими и кровь, казалось, только - только стерли влажной тряпицей. И не в том, что оно было жуткого серо-зеленого цвета. Просто...
   Ладно, сейчас не время праздно таращиться. Вон девушки уже распаковали пациента и теперь перекидывались отрывистыми фразами:
   - Свеженький. Не больше шестой четверти.
   - Кровопотеря. Обезвоживание.
   - Само собой. Это доберем.
   - Подвешен?
   - Нет, остановлен.
   Сыч за нашими спинами крякнул. Профессиональный марантинский жаргон смутит кого хочешь.
   - Хозяин, забирай одеяла. Поставь кипятить воду. Принеси сюда лампу. Альса, доставай подстилку.
   Сыч уволок одеяла и приволок лампу. Я вытащила принесенное с собой вощеное полотно, не пропускающее влагу. Пока охотник бережно приподнимал свою добычу, а девушки готовили операционный стол, я жадно разглядывала стангрева.
   Грубо и в общих чертах: это был человек с крыльями, как у нетопыря. Подробнее: никакой это был не человек, а самое немыслимое, невероятное, удивительное, фантастическое существо, из всех, созданных Единым.
   У него были крылья. С ума сойти, какие у него были крылья! Даже сейчас, сложенные, свернутые и, кажется, искалеченные, они были огромны, когтисты и черны. К крыльям крепилось какое-то тощее, изломанное и ребристое тельце. Ниже талии оно ничем не отличалось от человеческого. Имело две голенастые ноги и все, что положено индивидууму мужского пола, правда, такого кошмарно провалившегося живота я еще ни у кого не встречала. Выше же талии начинался неизведанный ландшафт, неопознанная страна, не имеющие названия кручи, овраги и буераки.
   Девушки как раз распороли довольно грамотную повязку, стягивавшую стангреву грудь или то, что у него находилось на этом месте. Грудина сильно выдавалась вперед, отчего ребра стангрева сходились под гораздо более острым углом, чем у нас с вами. Узкая и высокая грудная клетка была прихотливо опутана слоями сухих, тонких, как ремни, мышц. Похоже, плечевой пояс стангрева дублировался. Ключицы, лопатки - еще раз, немного ниже и заметно мощнее - автономная конструкция для крепления крыл.
   Меня охватило острое желание заглянуть внутрь этого загадочного тела - посмотреть, как оно все - таки устроено. Но, пока существо дышит, вскрытие отменяется.
   Девушки срезали последние повязки и теперь ощупывали пациента - стремительно и методично, не пропуская ни дюйма израненной плоти. А еще были крылья: завалив стангрева набок, немного приподняв и разведя - сначала одно, потом - другое. Буровато-черные, с прутьевидной арматурой полых сверхдлинных костей. С тисненым ветвистым узором вен, с плоскими, как лезвия, иззубренными и обломанными когтями, Господи, зачем ему когти на крыльях?
   Наконец осмотр был окончен. Летта оглянулась.
   - Вода готова, хозяин?
   Сыч хлопнул себя по лбу и утопал к плите. Летта тем временем уселась у стангрева в изголовье, подобрала ноги, чтобы нам не мешать, прислонилась к стене и сказала:
   - Ну, с Богом.
   После чего закрыла глаза.
   То, чем Летта сейчас занялась, называлось "стеречь Тень", и являлось тем видом целительства, которое прямо использовало магические практики, культивируемые орденом святой Маранты. Летта владела этими практиками почти виртуозно. Ильдир сильно уступала ей, а обо мне и говорить нечего.
   Этарда полностью подготовила пациента для работы. Она "остановила" его, поместив его Тень в место вне времени, по правде говоря, в шаге от смерти. Собственно, Тенью у марантин для простоты назывался грандиозный пласт сознания не подчиняющийся контролю разума, то есть "затененный". Работа с этим пластом позволяла марантинам творить чудеса, она же позволяла им называть свои действия магией. Увы, мне, как вольной слушательнице, сия магия была недоступна.
   Кроме того, Этарда "освежила" больного, то есть вернула раны и все внутренние повреждения в первоначальное состояние. В итоге мы получили пациента, можно сказать, только-то лько с места катастрофы. Вернуть его к жизни и привести в порядок - наша задача.
   Сколько же на бедняге синяков, царапин и ран! Слава Богу, не слишком глубоких. Мы с Иль, вымывшись, вооружились изогнутыми иглами и принялись штопать. Надо успеть, пока раны сухие.
   Ага, началось. Летта "отвязала" пациента. И теперь потихонечку отпускала поводок. Все тело его словно бы оттаяло. Вдох - выдох, неровно заходила грудь, и внутри, там, в клетке из ребер, что-то негромко, но устрашающе захлопало. Кожа меняла цвет, как у какого -нибудь осьминога. Жуткая зелень наливалась теплотой, будто железо в горне. Плоть под нашими пальцами стремительно нагревалась. Засочилась, закапала кровь.
   Сыч шумно вздохнул у нас из-за спин. Я подхватила губку, отерла кровь. Капает - не страшно. Это выходит та, застоявшаяся, несвежая. Да и выходит ее всего ничего.
   На правом боку у стангрева - старые раны, несколько параллельных глубоких борозд. Сейчас, стараниями Этарды, они снова открылись. Однако, по некоторым приметам можно определить - получены они около двух недель назад...
   - Снежный кот, - буркнула Ильдир.
   Похоже на то. Выходит, бедняга пытался охотиться в горах, прежде чем наведался в деревню. Что-то они не поделили со снежным котом. Стангрев ли выбрал хищника в качестве жертвы, или наоборот, неизвестно. В любом случае, кот за себя постоял.
   Старые безобразные шрамы - особая задача. Тело помнит, как формировался рубец и пытается повторить ту же работу. Телу в общем-то наплевать, как оно выглядит.
   Пока Ильдир колдовала над метками снежного кота, я еще раз обтерла пациента губкой. В теплую воду были добавлены уксус и мед, эвкалиптовое и миндальное масло. Теперь куском полотна - насухо.
   - Переворачиваем. Осторожно, не сдвинь ребра. Вот так.
   На спине несколько ссадин, большая рана на пояснице и на бедре, ближе к колену. Я приготовила широкие бинты, нарезанные из плотной ткани по косой, что позволяло им немного тянуться. Сломанные два ребра совместили, корпус стангрева затянули в тугой жесткий корсет. Впрочем, с этим пришлось помучиться: перепонки крыл занимали всю возможную длину спины - от основания шеи почти до самых ягодиц. Стыки перепонок и туловища густо опушены, скорее мехом чем волосами, хотя, уж не знаю по каким причинам, волосяной покров на теле стангрева оказался весьма умеренным (если, конечно, не считать не очень опрятной, но поразительно обильной шевелюры, с которой нам еще предстояло разбираться).
   Потом мы взялись за крылья. Правое помято, но в порядке, а вот на левом в двух местах сломан один из пальцев - на человеческой ладони он считался бы средним. Нет, вру, этот палец - безымянный. Указательный и средний срастались во второй фаланге, видимо, добавляя крылу необходимую жесткость.
   Мы приладили лубки - две длинные ясеневые рейки, обмотанные полотном. Сломанный палец накрепко зафиксировали, на всякий случай подвязав и обездвижив все остальные. В локте и в... хм... плече крыло оставалось свободным. Насколько я поняла, возможность двигать крыльями, даже сложенными, была для стангрева необходима.
   Мерзкая вещь обморожения. Почти такая же мерзкая, как ожоги. Плотная черная кожа перепонок глянцевито поблескивала: ее покрывал тонкий восковидный налет, вероятно, вырабатываемый особыми железами. Служил он, должно быть, для защиты от влаги и переохлаждения, но длительных испытаний, увы, не выдержал. По черной коже тут и там расползались отвратительные мокнущие пятна, которые только и ждали возможности превратиться в язвы. Мы с Ильдир приложили все усилия, чтобы этого не произошло. Кроме того, пятна обморожений имелись на пальцах рук и ног, а также на лице. Если специально составленная для подобных случаев мазь подействует на стангрева так же, как на других больных, то никаких следов не останется.
   Однако, работая, я все время ощущала неуверенность. Мы лечили его как человека, а он не был человеком. Последнее дело - не отличать одно создание Божье от другого. И внутренние отличия могут быть гораздо более глубокими, чем внешние.
   Если Иль и думала о том же, то вслух ничего подобного не высказывала. Мы забинтовали стангреву пальцы на ногах и руки - от ногтей до самых запястий. Руки у него были страшненькие - кроме обморожений, ладони оказались в лапшу изрезанны, кое-где почти до кости. Хватался за лезвие, бедняга. Такие раны плохо заживают.
   Ну, теперь голова. На темени - ссадина и обширный кровоподтек. Волосы уже выстрижены - Сыч поработал. Череп цел, а сотрясение, конечно, вещь неприятная, но не смертельная. Ничего, отлежится, отоспится. Насчет последнего Летта постарается. Мобилизует стангревскую Тень на выздоровление, и жизненной энергией щедро поделится. Летта у нас одна из лучших. Если у больного есть хоть малюсенький шанс, Летта его вытащит. А у стангрева шансов достаточно.
   Ну вот, вроде и все. Ильдир разогнулась. Я еще раз прошлась губкой по не забинтованным участкам, почистила подстилку и насухо все вытерла. Мы уложили пациента на правый бок, аккуратно разместив крылья вдоль тела. Сложенные, они все равно оказались дюймов на десять больше расстояния от пяток до плеч, и, наверное, при ходьбе царапали землю. Расправить же их хотя бы наполовину не представлялось возможным - места не хватало. Я только могла гадать, какой размах они имеют, эти крылья.
   Я складывала аптечку, Ильдир вполголоса наставляла Сыча, когда Летта наконец открыла глаза. Выглядела она измучено.
   - Ну, - спросила я, - как там дела с Тенью?
   Она нагнулась, рассматривая стангрева, словно впервые увидела.
   - Забавно, - прошептала она, - Такой на вид заморенный, слабенький. Кожица прозрачная... - погладила его по щеке и хмыкнула: - Ишь, мотылек.
   - Так что Тень-то ?
   - Какая может быть Тень у молодого парня? Нормальная Тень. Неистовая, сильная, жадная.
   - Значит, все в порядке?
   - Н - да, - Летта снова погладила стангрева по щеке, и вдруг двумя пальцами раздвинула ему губы, - Видела?
   Ну, видела. Однако, крылья меня волнуют гораздо больше.
   - Погляди, какой у него рот. Словно поцеловать кого-то собирается. Губы красивые.
   - Ну и что?
   - Собственно, ничего.
   - Летта?
   - Мне надо подумать, - она поднялась и похлопала меня по руке, - Так сразу не объяснишь.
   Какие-то проблемы. Я упаковала аптечку. Стангрев спал, укрытый до подбородка одеялом. Лоб пересекает повязка, смоляной кляксой - разметавшиеся волосы, оливковая кожа, чуть выдвинутая вперед нижняя часть лица, очень впалые щеки - необычно, но вполне терпимо. Молодой парень, мой ровесник, может, немного помладше. А, может, и постарше, трудно сказать. Увидев такое лицо в толпе, я вряд ли запомнила бы его надолго. Если бы он не вздумал, конечно, улыбаться.
   - Собралась, Альса?
   - Да.
   Сыч, несколько ошеломленный, проводил нас до дверей. Он что-то пробормотал насчет горячего чайка, но мы хором отказались. Летте требовалось кое - что посущественней чайка. Она была бледна, заторможена и цеплялась за Ильдир. Мы распрощались, пообещав явиться на следующий день.
   Леттиса всю дорогу угрюмо молчала. Лишь когда миновали Косой Узел и начали подниматься к монастырю, она проговорила:
   - С мотыльком придется повозиться.
   Такое случается. Когда живое существо измучено настолько, что уже не в силах бороться за свою жизнь. Даже Тень, самовластная неукротимая Тень, последний оплот жизненной силы, даже она сдает свои позиции и допускает до себя смерть.
   - Ты же говорила, у него нормальная Тень!
   - Тень и Свет суть две части единого. Глупо рассчитывать на одно и упускать другое, - Летта вздохнула, - Да, Тень у него сильная. Но парень забрал в голову какую-то ерунду. Я это почувствовала. Все то время, пока он болтался по окрестностям, он целенаправленно загонял себя в гроб. Словно наказывал сам себя за какой-то грех. И сам себя ненавидел за то, что страстно хотел жить.
  
  
   6. О стангревах. Достоверные описания и наблюдения, а также подлинные иллюстрации и анатомические таблицы, составленные благородной госпожой Альсареной Треверрой из города Генета.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Поднявшись, я прихватил с собой тяжелый посох и отправился смотреть ловушки. Редду оставил с парнем, а Ун увязался со мною.
   Добрались до любимой моей полянки, местные зовут ее почему-то Ведьмина Плешь.
   - Последи, малыш.
   - Уф, - ответил он и исчез в кустах.
   А я немного попрыгал.
   Посох, который тяжелый, по весу равен большому мечу. Изобразил веер, петли - снизу, сверху, сбоку; восьмерку и змею. Змею пришлось повторить трижды, пока неуклюжее тело вспомнило, что от него требуется. Хотя, конечно, змея с большим мечом - чистой воды эстетство. Погляжу я на любого, кто попытается так продержаться, ну, хоть полчетверти. Еще немножко покрутил кисть - сперва левую, потом - правую. И взялся за нож.
   Продел в колечко на рукояти нижний пояс и покидал в дерево. Старый мой добрый ножичек. Сколько же ты со мной? Лет с пяти тебя помню... Да, лет с пяти. Самый что ни на есть тильский охотничий нож, только заточка полуторасторонняя. Да кольцо на рукояти. Утопленное в щель. Чтобы не так в глаза бросалось.
   Ладно. Таперича, Сыч, покувыркаемся.
   Укувыркался досыта - всю поляну перепахал. Почище кабаньего стада. Да черт с ней, снег выпадет, закроет. И вообще, не ровнять же тут за собой.
   Кстати, надо бы как -нибудь взять сюда тенгоны, а то ведь рука отвыкнет - пиши пропало. Нельзя ничего забывать тому, кто стоит на Лезвии.
   Честно говоря, все равно опасаюсь я таскать с собой арсеналец, да оставлять следы, для умных глаз сообщение - вот туточки я и разминаюсь. Полянка-то удобная. Я ее выбрал за то, что незамеченным к ней не подобраться. Кустарник кругом густой - хочешь, не хочешь, а захрустишь ветвьем. Только с востока - но там у меня Ун "дежурит"... Понимаю, конечно, что глупости это все, что раз еще не нашли, так уже и не найдут, но иногда - изредка - опять начинаю опасаться. Впрочем, не настолько, чтобы менять место. Скорее - для порядку, чем всерьез. Потому что по большому счету...
   Э, хватит. Ты, собственно, пошел за завтраком для парнишки. Да и троица ента вот - вот заявится. Как вчерась - акурат в середине второй четверти. Позавчера-то они раньше пришли. Небось, мать Этарда их и без завтрака, и без утренней молитвы отправила...
   Намотал я под куртку один из предметов, по которым узнать меня легче легкого, подозвал Уна, совсем чуток поотрабатывал с ним обезоруживание с левой. Если кто из крестьян и увидит, мимо проходя - возится Сыч с псиной со своей. Хотя с чего бы кому из крестьян тута шастать? Оно конечно, дорога на перевал, самая короткая, да тока мало кто ее знает. Я енту тропу, промежду прочим, сам нашел. Моя, сталбыть.
   А потом сходили мы к черной елке, да к ручью и нашли в силках пару зайцев. Вот и славненько. Будет парню и первый завтрак, и второй, и на обед еще останется малость. Я ведь его помногу не кормлю - желудок-то ссохся с голодухи, может и плохо сделаться. Так что - по кружечке тепленькой кровушки, потихонечку, полегонечку... Ничего, выкарабкается. Должен выкарабкаться, черт возьми. И, кстати, прекрасно он сосет из чашки. Уверенно так глотает, словно всю жизнь посудой пользовался. Почему нет, между прочим? Разумное существо вполне может пользоваться посудой...
   Эдак собираются такие вот приятели, заходят в свой кабак или вроде того, да и говорят крыльястому да зубастому трактирщику:
   " - Пару кружечек, Эрб."
   М - да - а...
   Вернувшись, я провел "утренний туалет" господина стангрева. До чего же удобная штука эта вощеная ткань. Хорошо, что "девочки" нам подстилку оставили. Потом вытащил из мешка одного зайца, хряпнул об стол, выпустил кровь в чашку. Тряхнул парня за плечо.
   - Эй. Поешь-ка.
   Он приоткрыл мутные глаза, я подсунул чашку.
   Парнишка живенько справился с птичьей порцией. Ниче, пташка, вытащим мы тебя. Будешь как новенький, тварочка кадакарская. Припоздали мы с тобой малость с первым-то завтраком. Все - дурость Сычова. Дорвался до кувырканья...
   Обычно ведь я где-то через день на Ведьминой Плеши бываю. Что бы там ни было, форму терять нельзя. Это вам любой скажет. Забудет тело, для чего предназначено, ежели не напоминать своевременно.
   Между первым и вторым завтраком заявились наши красавицы. Пошаркали, постучали.
   - Это мы!
   Я впустил их, принял у аристократочки здоровенную плоскую папку. Рисовальная, что ль?
   Ун признал - не гавкнул. Забрался под стол и из этой "конуры" наблюдал за толпящимися в комнате двуногими. Редда немного подвинулась, чтобы не мешать, но с койки не слезла.
   Всезнайка, та из двух лираэнок, что посерьезней да причесана поскромней - уселась у парня в головах, на краешек кровати. Белобрысая инга с аристократочкой сняли с пациента повязки и принялись обрабатывать раны на боку и плечах, ссадины, царапины и пятна обморожений.
   - Молодец, Сыч, - сказала инга.
   Это она про вчерашние мои упражнения. Велели смазывать щеки, крылья да пальцы на ногах. Ну, я и смазывал. Че тута особого-то ?
   Споро работают, залюбуешься. Инга - не пойми чем - на Красавицу Раэль похожа. Может, тем, что тоже жалостливая, и прячет жалость свою за мрачноватой угрюмостью. Эк они его лихо - раз, два - и уже обратно повязки накручивают. Марантины - эт' те, Сыч, не пенек кривой из Лисьего Хвоста.
   Ох, мать Этарда, мать Этарда. Если бы не она...
   Всезнайка открыла глаза, губы тронула легкая улыбка.
   - Ну, вот и все на сегодня. Ты уже кормил его, Сыч?
   - Дак, того - чашку уговорил. Счас ишшо получит. Вона она, кровушка-то, - кивнул на шевелящийся мешок.
   - Кстати, - аристократочка хлопнула себя по лбу, - Мать Этарда разрешила попробовать дать ему молока или разведенного меда.
   - Да, - инга энергично мотнула головой, отбрасывая с лица длинную прядь, выбившуюся из пучка. - Так и сказала - жидкую пищу.
   - Ага.
   Учтем. Между прочим, я сам об этом подумывал, только экспериментировать за просто так не хотелось. Ведь если они носят одежду из шерсти и обувь из кожи, значит, держат какую - нито животинку. Сталбыть - чего? Правильно, молоко пьют.
   Ладно, за молоком к Боргу смотаюсь, к Мелиссе то есть. У Борга коровы - породистые, гнуторожки. Говорят, у них молоко - самое жирное. А медок у Сыча - охотника и дома имеется. Разболтаем на второй завтрак. Кровушки добавим - м - м! Вкуснота!
   Между тем аристократочка приволокла от двери свою папку, раскрыла. Точно, рисовальная. И причиндалов-то, причиндалов... Эх, всегда хотел научиться рисовать.
   Я сходил за горшочком с медом, положил малость в бутыль из - под арваранского, долил теплой водой. Таперича потрясть как следовает, и того - готова ента, жидкая пишша.
   Аристократочка разложила причиндалы возле койки и принялась за работу. Всезнайка и инга заглядывали в рисунок, спорили, советовали - в общем, по мере сил мешали подруге. Разговор у них почти сразу пошел на мертвом лиранате, причем, насколько я могу судить, половина слов была специфическими медицинскими терминами. Если честно, кроме "мышца" и "кость", я вообще ничего не признал.
   Сыч-охотник только башкой крутил. Чудны ж дела Твои, Господи! Вона барышни, вроде ниче особенного, девахи как девахи. А щебечут, щебечут, ни слова не понять. Того - марантины.
   Наконец, вспомнив, что, кроме стангрева, есть и другие дела, всезнайка и инга распрощались, обещались завтра пораньше прийти и убежали, отказавшись от чая, как позавчера. Вчера-то все же выпили. У Сыча - охотника чаек с травушками - зверобойчик, мятка да фиалочка лесная, оченно от кашлю помогает. Ну да не тебе, приятель, о травах рассуждать, при марантинах-то.
   Аристократочка осталась. Парень лежал на койке, раскрытый, а она знай изводила лист за листом. Ловко. Небось, учителей ей нанимали...
  
   "Рисование? Каллиграфии тебе мало? Может, в монастырь уйдешь, к Альбереновым последователям? Писцом станешь, э?"
  
   А малышу-то и померзнуть недолго. Девка - она девка и есть. Никакого понятия. Оставил бутылку, сходил за дровами, подложил в печь. Она не обратила внимания на сей более чем красноречивый намек. Не отрываясь от своего занятия, спросила:
   - Давно ли ты тут живешь, Сыч?
   - Дак того... Пятый год. Порядком.
   Зачем ей это?
   - А такое... Ну, чтобы стангрев к людям залетал, такое случается?
   - Дак енто... Кто его знает. Я вот - не слыхал. Ты ентого спроси, Кайда. Кузнеца то есть. Можа, он че ведает.
   - Кайда, значит... - она задумчиво прихмурила красивые бровки, - Кайда спрошу.
   Я представил, какую закатит ей лекцию наш знаток "таких дел" - о нечисти, взор Единого оскорбляющей, да о тварях, созданиях диавола... Спрятал усмешку в усы. Будет знать. А на самом деле, я просто ей завидую, этой аристократочке. И рисовать умеет, и вообще...
   Ей хотелось поговорить. А девицы ушли, и говорить стало не с кем. Если не собеседник-то хотя бы слушатель...
   - Понимаешь ли, Сыч, - не выдержала она, - Это ведь не праздное любопытство. Стангревы известны с древних времен. О них упоминает еще Алаторг Нилмарский, а это, считай - полторы тысячи лет назад...
   Алаторг? О стангревах? Где?
   - Жаль только, что не очень подробно - военные хроники...
   Так. Сталбыть - в "Гельбской драке". Где? Где, черт побери? Кадакар... О Кадакаре - это когда лиаров туда загоняют... Но где же там про стангревов-то ? Вот башка дырявая!..
   - ...в трактате Аввы Старосольского, - продолжала аристократочка. - Там стангревам посвящена целая глава. Но тоже очень размыто, упрощенно и неточно...
   Авва Старосольский... Авва из Старой Соли... Да, что-то такое упоминала Раэль, и довольно часто... Как же называлось?.. А, черт, не помню.
   - Ну, и другие, по мелочи. Упоминания есть, а детального, большого научного исследования нет и в помине, - обиженное личико, словно конфетку отобрали у деточки, - Это же целый пласт! - взмахнула пером - забрызгала чернилами лист и не заметила, - где конь не валялся! Целый отдельный мир. Представляешь, что нам досталось?
   Пласт. Мир. А человек? Парнишка-то.
   - Че досталось, че досталось, - пробурчал Сыч охотник, попробовал медовую болтанку, - Хм, а ниче. Сладенько. Даже жаль кровяку добавлять.
   - Ах, Сыч, - вздохнула аристократочка, - Ты не понимаешь. Для тебя это просто забава, вроде теленка о двух головах. А это же представитель народа, о котором практически никто ничего не знает. Да он дороже серебряного рудника!
   Ох, барышня, барышня. Че я те - Ольд какой, либо Эрб? Я - дайлар. И, коли уж говорить - кажный человек дороже паршивого серебряного рудника. Ежели не преступник, конечно.
   - Тады можа... - Сыч-охотник поскреб в бороде, - будя на сегодня? Застудим ведь ентого... представителя.
   Отмахнулась:
   - Погоди немного.
   Ну, и кому парень - забава о двух головах?
   Потом соизволила:
   - Ноги ты ему укрой, Бог с ними, с ногами. А вот что у него на груди творится... Фантастика! Жалость какая, что обмотано все... Ну ничего, потом наверстаю, когда повязки снимем.
   Ну, спасибочки. Слава всем богам, что прям счас не полезла разматывать.
   Вот шальная девка. Сыч-охотник протопал к плите, буркнул:
   - Чаю те налить?
   - Налей, любезный, налей.
   Вышла из закутка с папкой своей. Прислонила ее к стене, сама уселась к столу. Я сходил укрыть парня. Эх, ты. Представитель.
   Вернулся, взял чайник. Поставил перед аристократочкой кружку, вторую наполовину налил для себя.
   Прихлебывая чай, она говорила:
   - Ты припомни, Сыч, ведь все существа, созданные Единым, в общем похожи друг на друга.
   - Эт' как то есть? - Сыч-охотник пошевелил бровями.
   - Я имею в виду, у них близкое строение. Пропорции разные, верно. Но у всех равное количество голов, ног, хвостов. То же и с внутренними органами, и со скелетом. Две пары конечностей. Это - закон.
   Я задумался. Пожалуй, что так...
   - А у этого паренька - три! - она стукнула кружкой о столешницу. - Три! Это такой же нонсенс, как если бы у него было четыре глаза или два рта. Это же с ума сойти!
   Только, пожалуйста, не надо сходить с ума прямо здесь и сейчас.
   - А может... - спохватился :-то го. В предках у него - такие... - оскалил зубы, растопырил руки, - Ну, как енти... Говорят, бывают... Полубаба - полуптица... Мать там у них с кем-то согрешила...
   - А, - снисходительно улыбнулась аристократочка, - Ты говоришь об имранах. Ну, не знаю. Это - языческие байки или легенды.
   Хэ, а стангрев кто? Сама ж только что - размыто, неточно... Про имран тоже - где-то, что-то, мельком, вскользь, полунамеком... В горах они вроде живут. В Касте. Даул у нас оттуда. Как-то рассказывал...
   - И потом, насколько я знаю, у так называемых имран нет рук. Так что закон соблюден в любом случае.
   Эт' точно. Уела. Рук нету. Вместо рук - крылья. А вместо ног - лапищи когтистые. Сыч-охотник почесал за ухом:
   - Ну, того. Че только не бывает на свете.
   - Эх, Сыч, - вздохнула она, - Нет в тебе трепета. Восхищения нет. Ты, должно быть, в колдовство веришь. Веришь в колдовство, а?
   Придумает тоже...
   - А как же, - хмыкнул Сыч-охотник.
   Еще б не верить, э?
   - Вот - вот, - грустно покивала аристократочка. - Колдовство. Превращения. Обычное дело. Пара заклинаний - и готово.
  
   Лепестки огня меж ладоней жреца...
   "Наречен же отныне Ирги, и роду твоему Иргиаро имя"...
  
   - Ну, можа, не пара... - протянул Сыч-охотник, - Енто дело-то го, тонкое.
   - Все гораздо сложнее, друг мой, - наставительно подняла палец воспитанница марантин.
   Сыч-охотник пожал плечами:
   - Вам, марантинам, виднее.
   Только диспута о колдовстве с последовательницей Пресвятого Альберена не хватало.
   - Ладно, Сыч, - до аристократочки наконец дошло, с кем она разговаривает. А, может, просто выплеснула эмоции и малость поуспокоилась, - Я тебе совсем голову заморочила.
   - Есть малехо, - неловкая усмешка, дескать, извиняйте, барышня марантина, токмо мы-то го, тилы тупые, пни замшелые, речи правильной не обучены, мыслям умным - тем паче.
   - Спасибо за чай, Сыч.
   Поднялась:
   - Не буду тебе больше надоедать. Завтра зайду, с девочками. Тебе чего -нибудь принести? Меда, молока?
   Вот еще.
   - Дак того, - махнул рукой Сыч-охотник. - К Боргу смотаюсь. А меду у Эрба-то го. Мать Этарде поклон передай.
   - Обязательно. До завтра.
   Выпроводив ее, я подошел к койке. Представитель наш спал, и Редда лежала рядом, уткнув нос ему в ухо.
   Парень как парень. А что крылья да клыки - так их и не видать, кады укрытый да не лыбится. Вот выздоровеет - глянем, как летает, пташечка наша...
   Ух, черт, а ведь при таких здоровущих крылищах он же наверняка сможет нести что -нибудь достаточно тяжелое... Человека, например, а?
   Э, а ну-ка, хорош. Чем ты сейчас лучше этих девчонок с горящими глазами, дайлар? Диковинку нашел, ишь ты! Тьфу. Прежде всего он - человек. Разумное существо. И нечего тут губья раскатывать. Вот поправится парнишка и улетит к себе в Кадакар. Стангрев - кровосос, похожий на Лерга. А если кто посмеет удерживать гостя жилища Ирги Иргиаро против воли оного гостя - будет иметь дело с нами.
   - Так ведь, псы?
   Редда подняла голову, усмехнулась, Ун бафкнул.
   То-то.
  
   Альсарена Треверра
  
   Роза, библиотекарша, меня не любит. По ее мнению, я умудряюсь заинтересоваться такими темами, какими в последний раз интересовались лет сто назад, или не интересовались вовсе.
   Досыта напрыгавшись по лестницам, она завалила меня литературой и ушла.
   Я, наверное, не умею работать с книгами. Я отвлекаюсь. Порой я вообще забываю, с какой целью открыла тот или иной том. Вот например: " О всех созданиях Единого, разумных и неразумных, обитающих в пределах Аладаны, и за пределами оной, а так же повесть о удивительных путешествиях Эмора Аламерского и сына его Кадора, описанная смиренным братом Радаленом в обители святого великомученика Карвелега Миротворца в славном городе Ларнайре." О стангревах там четыре строки, зато несколько глав посвящены самым разнообразным оборотням. Естественно, просто так отложить книгу я не могла.
   А вот "Трактат о тварях и языческих богах". Слово "стангрев" в нем не упоминается, зато есть весьма пространный очерк о каких-то "вампирах", причем я так и не уловила, кем считает их автор - суеверием и мистикой, или же реально существующим народом.
   Некто Ламораг Вяхирь со знанием дела описывает стангревов, как малорослое безволосое племя с черной кожей, обитающее в Стеклянной Пустыне. Любимое занятие чернокожих стангревов - нападать на караваны, остановившиеся на ночной отдых. Причем стангревы эти отчаянно мародерствуют, крадут товары, вино, и почему-то женщин. Достоверность этих фактов оставим на совести господина Ламорага, а вот насчет вина надо запомнить. Попробуем угостить нашего пациента альсатрой. Чудесное средство для ослабленного организма.
   Копаясь в житиях святых, я наткнулась на забавную версию жизнеописаний святых Кальсабера и Ломингола. Вся история заметно отличалась от ортодоксальной, особенно подозрительным мне показался момент гибели шестнадцати тысяч плененных гиротов, занимавшихся углублением морского дна и постройкой порта города Тевилы. В Тевиле я была и хорошо запомнила гранитную дамбу, словно две руки протянувшуюся далеко - далеко в море и охраняющую судоходный канал от мелкого как пудра, подвижного песка. Залив святого Кальсабера. М-да. Надо будет поспрашивать отца, что он думает о тех, позабытых уже событиях.
   Итак, вернемся к стангревам. Посмотрим, что пишут язычники. Вот свиток без названия, на тяжеловесном старом дайлерте, еще более древнем, чем мертвый лиранат. Тоже что-то о путешествиях и всевозможных чудесах. Много рисунков - примитивных, траченых временем. Опять оборотни, опять арвараны (любят же друзья наши дайлары арваранов!), морские драконы, женщины - птицы имраны, слоны, мантикоры, тритоны, скорпионы, кентавры, грифоны, русалки, вампиры... что?
   Ну, предположим, этот рисунок изображает стангрева. Голова, руки, ноги, крылья опять же... Хвост почему-то... Ах, нет, извините, это не хвост. Это скала за спиной нарисована. А лицо у него какое-то крокодильское - пасть до ушей, а в ней зубы - зубы - зубы. И раздвоенный язык. И подписано - "аблайс". Если я правильно прочитала. Значит, на дайлерте - аблайс, на лиранате - стангрев. Хотя, насколько мне помнится, Алаторг Нилмарский, дайлар, употреблял лираэнский термин "стангрев" в своих хрониках.
   Итак, что там про этих аблайсов? Ага. Крылья, когти, кровь - это мы все знаем. "Младенцев же своих млеком вскармливают. "Значит, Этарда верно присоветовала. "На горных вершинах, у границы снегов недоступное обиталище их, и много рискует тот, кто в любопытстве неумеренном, в случайности или же злобы ради свершит поход на заоблачный дом сей". Хм? Но у нас - прямо противоположный случай, не так ли? "...легко избежит нежеланной встречи, ибо каждый из аблайсов одарен слухом сердца". Что еще за "слух сердца"? Надо заглянуть в словарь. Может, это идиома какая -нибудь.
   Снаружи глухо звякнул колокол. Вечерняя молитва. Роза заглянула в мой закуток между стеллажами.
   - Ты долго еще?
   - Иди, молись, я тебя дождусь.
   Роза удалилась, ворча, что некоторым давно пора понять, что общая дисциплина потому и называется общей, что не делает ни для кого исключений. Я показала темноте язык и вернулась к книгам.
   На столе громоздились две высокие стопки - уже прочитанные мною на предмет интересующего вопроса, и еще не прочитанные. Отдельно лежали четыре тома: "Военные хроники" Алаторга Нилмарского и трактат Аввы Старосольского "Облачный край". Я их проштудировала в первую очередь, как самые популярные и известные среди читающей публики. И, как ни странно (или, наоборот, закономерно), но два эти опуса оказались самыми толковыми источниками, затрагивающими мою тему.
   Надо все-таки сделать выписки. Собрать воедино все, что мне удалось обнаружить. Но, Боже мой, до чего же скудно, бедно, неполно... Кто-то где-то когда-то слышал, каждый из авторов на кого-то ссылается, никаких прямых свидетельств.
   Выходит, единственный прямой свидетель - это я? Ну, не единственный, однако - единственный осознавший, что наткнулся на неразработанную жилу. Братцы, здесь же сам Бог велел копать и копать, махать кдайлом, покуда не набежали другие старатели. Мне же - карты в руки... Собирай материал, да пиши трактат.
   Я зажмурилась. Мне уже ясно представлялась толстенькая книга в вишнево - коричневой коже, с тисненым золотом заглавием: "О стангревах. Достоверные описания и наблюдения, а также подлинные иллюстрации и анатомические таблицы, составленные благородной госпожой Альсареной Треверрой из города Генета." И голос Розы - библиотекарши с придыханием комментировал: "Этот исключительный, не имеющий аналогов труд, господа, ценен еще более, ибо сотворен в стенах сей скромной обители рукою нашей талантливой и благодарной ученицы... Обратите внимание на дарственную надпись..."
   - Ты чего это, подруга? Пыли книжной наглоталась?
   Я открыла глаза. Летта. За плечом ее возвышалась хмурая Ильдир.
   - Посмотри на свет, - потребовала Ильдир.
   Я опешила:
   - Зачем?
   - Если хочешь и никак не можешь чихнуть - посмотри на свет.
   - Чихнуть?
   - Интересно, - сказала Летта, - Сидит зажмурившись, нос сморщила, голову закинула. Что ты делаешь?
   - Думаю.
   - Ах, ну тогда извини. Это такое несвойственное тебе занятие, что нам простительно ошибиться. И долго ты еще собираешься думать?
   - А что, Роза прогоняет?
   - Ну да. Ей надо закрыть библиотеку и скрипторий. До полночи осталась двенадцатая четверти, не больше. Она ворчит, что ты не слушаешься распорядка. Давно бы ушла, но из-за тебя сидит тут и скучает.
   - Она не скучает, - буркнула я, собираясь, - Она вяжет носки. Если бы скучала, нашла бы себе занятие в больнице или в лабораториях.
   Я, конечно, была неправа. Кто-то должен работать в библиотеке, а Роза отлично с этим справляется. Похоже, она перечитала все тутошние книги по несколько раз. А то, что она не упускает случая подавить меня интеллектом, еще не повод, чтобы огрызаться. Может, она не любит лираэнских барышень. В смысле мирянок, выскочек, вроде меня. Ведь Летта наша, и, что еще важнее, сама Этарда являются хоть и отдаленными, а все же потомками Лираэны, Белого Дракона.
   Роза дожидалась нас внизу. Она буркнула нечто среднее между "спокойной ночи" и "наконец-то " и с лязгом заперла двери.
   Пробираясь за девочками по полутемной лестнице, я вдруг припомнила небрежно пролистанные мной картинки. Человек - лошадь, кентавр. Две руки, четыре ноги. Мантикор. Драконье тело, человечий торс. Грифон. Четыре ноги, два крыла. Легенда? Миф? А стангрев в их компании - не миф?
   Извини, Сыч. За категоричное "Не бывает" извини. А мне, выходит, есть чему поучиться у язычника - дикаря. Спокойному приятию необычайного. Сомнению в собственных познаниях. Доверию природе - раз есть, значит, так надо.
   Что ж, спасибо за науку.
   7. Трупоеды - это мы с тобой
  
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Редда повела ушами, Ун приподнялся.
   - А это мы! - от двери.
   Я обогнул печку, отворил дверь.
   Они пришли вдвоем - инга и всезнайка.
   - Сегодня мы его уже разбудим, - сказала всезнайка и улыбнулась.
   Хорошо она улыбается, деловитая лираэночка.
   Пристроилась на своем месте - в головах кровати, инга привычно размотала повязки. Вместо аристократочки сегодня у нее был я.
   - Мазь подай. Да не эту, вон ту. Ага... Подержи руку... Приподними... Хорошо. Ну, все.
   Всезнайка чуть шевельнулась и открыла глаза.
   - Готово.
   Я не сразу понял, о чем она. Потом дошло. Парень. Она его разбудила.
   Век кадакарский житель не поднимал, но дыхание изменилось. Напряженное сделалось дыхание.
   Неудивительно. Очнулся непонятно где, кругом - чужаки, последнее, что помнит - как били его. В плену очнулся, среди врагов. А, коли слышит любопытство наше жадное - так еще хуже. Навообразит себе черт знает что...
   - Как ты себя чувствуешь? - всезнайка легонько тронула его за плечо, и парень дернулся, будто по щеке хлестнули.
   - Не бойся. Мы не причиним тебе вреда. Мы - марантины. Лекарки. Меня зовут Леттиса, а ее - Ильдир. А это - Сыч, он отнял тебя у толпы.
   Парнишка все также лежал, не шевелясь, теперь уже откровенно зажмурившись.
   Я подвинул марантин. Парень, подумал я. Ты ведь слухучий. Так услышь меня. Услышь. Прикрою. Ото всех и от всего. И не бойся. Никто не посмеет тебя обидеть, стангрев из Кадакара. Между тобой и бедой твоей встану. Не бойся меня.
   Но ничего не изменилось. Только - шевельнулся он. Повернул голову к печке. Ясней ясного. Не трожьте. Уйдите. Один побыть хочу.
   - Ладныть. Барышни марантины, откушайте чаю, - Сыч-охотник махнул рукой в сторону стола, - Горяченький, свеженький. Для вас готовлено.
   Девицы - они тоже не дуры. Всезнайка, вздохнув, оторвалась от пациента.
   - Спасибо, любезный. Пойдем, Иль, действительно...
   А инга усмехнулась, глянув на меня, и бодро изрекла:
   - Желаю горяченького. Мы с тобой заработали.
   Они прошли к столу, уселись. Налил им чаю.
   - М - м! - улыбнулась всезнайка, - Отличный чай, Сыч.
   А инга сказала:
   - Ты вот что. Работа у нас, Сыч. Много работы. Так что какое-то время мы приходить не будем.
   Я кивнул. И к лучшему, по правде говоря. Парнишка-то стеснительный оказался. Меньше народу - скорее привыкнет...
   Всезнайка добавила:
   - С тем, что есть, Альсарена нормально справится. А если вдруг что серьезное - зовите нас. Прибежим.
   - Оно понятно.
   - Альсарена попозже зайдет, - инга отставила пустую кружку, - Спасибо, Сыч. Очень вкусный чай. Пошли, Летта.
   Всезнайка оглянулась на закуток. Личико ее было грустным. Ну, конечно. Только-то лько привели пациента в относительный порядок, сейчас бы с ним пообщаться...
   Но ты уж извини, дорогуша, не годится он пока для разговоров. Не доверяет нам парень. Не понимает, чего мы от него хотим.
   - Пошли, - вздохнула всезнайка.
   И они отправились восвояси.
   А я занялся приготовлением второго завтрака для господина гостя. То бишь вытащил из мешка живого зайца, стукнул башкой об угол стола, спустил кровь в чашку. Подошел к койке.
   Парень смотрел на меня огромными от ужаса глазищами. Пробормотал что-то неразборчивое, затряс головой, обеими руками делая отталкивающий жест.
   - Ну, не хочешь - как хочешь.
   В сени отнесу. На обед съешь.
   - Э, а может, тебе меду дать, приятель?
   Он снова отвернулся лицом к печи, и никак не реагировал на меня.
   Ну, пусть. Пущай-то го, привыкает. Напугался чего-то. Можа, вид у Сыча - охотника слишком звероподобен?
   Извини, друг. Я, конечно, мог бы побриться, да только последним днем моим тот день станет, когда примусь я по свету разгуливать побритый да как полагается одетый. Да и тебе, тварочка кадакарская, в тот день не поздоровится.
   Я согрел себе похлебку. Поел. И задумался. Че таперича делать, с парнем-то ? Не понимает он лираната. Как пить дать - ни в зуб ногой. Может, дайлерт попробовать? Или привлечь скудные мои запасы тильско - сканско - ингско - араготской мешанины? Слышит ли он? Вдруг, когда по голове попали - отбили чего? Может, несчастное это существо не чувствует ни моей неуклюжей преданности его лергоподобию, ни радостно - азартного марантинского интереса? Может, думает он, что его собираются убить? Не оттого ли испугался - дескать, и его - как зайца?.. Ну - ну, Сыч. Эт' ты, братец, хватил.
   В закутке мне почудилось шевеление.
   Так и есть. Парнишка, в чем мать родила, сидел, свесив с койки ноги, неловко подвернув зажатое лубком крыло.
   - Выйти тебе? - махнул рукой, - Во двор, да?
   Он угрюмо кивнул.
   Я полез в сундук, достал теплый плащ из овчины, запасную обувь - мягкие ингские чуни. У него ж пальцы замотаны, сталбыть, Сычова обувка ему акурат впору придется.
   - Давай - ка, накинь.
   Осторожно обул, набросил на худые плечи плащ. Парень не сопротивлялся. И то хлеб.
   - Вот та - ак. Ну, пошли теперь.
   Его шатало. Бедняга вынужден был опереться о мою руку.
   Вышли. Обогнули дом.
   Парень отстранил меня - дескать, дальше сам.
   - Сам, сам. Кто спорит. Вот, я отвернусь даже. Иди.
   Он уковылял.
   Обождав - ну, так, сколько положено, - я заглянул за угол. Мало ли что, вдруг гостюшке помощь требуется, руки-то тоже перебинтованы...
   Э!
   Гостюшка мой очень целеустремленно, раскорячив крылья, иногда заваливаясь в снег, куда-то шкандыбал. Небось, самому ему казалось, что он двигается уверенным быстрым шагом.
   Я догнал его.
   - Эй! Ты, парень, никак рехнулся? Куда направился? Замерзнешь к чертям!
   Он вырывался, выкрикивая что-то по - своему. Я разобрал нечто вроде "таген".
   - Во - во! Именно. Тагено аруат!
   - Аррие! - взвизгнул он, - Онг аррие!
   Что ему "хорошо"?! Истерика. Тьфу, черт.
   Сгреб брыкающийся сверток из овчинного плаща в охапку. Стангрев потрепыхался малость, но Сыч-охотник заправил пташечку, добычу свою, подмышку.
   - Цыц, недоносок. Регх. Регх, ясно?
   - Такенаун! - бесновалась добыча, - Тууа, такенаун!
   Щ - щенок. Дрыгайся - дрыгайся, да не визжи. Зажал ему рот, и эта тварь пребольно тяпнула меня за пальцы. Ах ты, пакость! Дал в лоб паразиту.
   Что нашло на него? Зачем - удирать, в мороз, в снег, одежды же никакой - под первым кустом...
   А, черт. Меня вдруг резко повело в сторону, в глазах потемнело. Что это?
   Стангрев!
   Стангрев, мать твою так...
   И, не дойдя до крыльца шагов десяти, я ткнулся носом в пуховый свежий снежок...
  
  
   Тишина. И в этой тишине - резкий, неприятный звук. Скрип снега под сапогами.
   Голос. Боги, до чего знакомый голос!..
   - Вставай.
   Нет, Даул. Не встану. Я мертвый, разве не видишь? Стангрев из Кадакара сделал вашу работу.
   Он бросил кому-то :
   - Кончайте с ним.
   И в уши ударил отчаянный крик парня, и я вскочил, и бросился...
   И кулак Даула Рыка остановил зарвавшегося ученика, и презрительное:
   - Щен - нок недоделанный, - было - как приговор.
   Парню. И - мне.
   Боль в вывернутых руках.
   Туман, туман, густой, вязкий. Голос Даула:
   - Сыч, значит? Охотник? Ну - ну. Мешок давайте.
   И - на белом - белом снегу - комок черно - пестрый.
   И красные пятна...
   Вот ты и умер второй раз, Лерг. И опять - из - за меня. А я даже имени твоего не знаю, кадакарский житель... Легкой дороги... И впустую, впустую - четыре года и вся жизнь... Легкой дороги... Прости, парень. Прости, если сможешь...
   Руки стянули за спиной. Я даже не пытался воспользоваться каким-нибудь из фокусов Тана и Рейгелара. Зачем? Пусть. Пришла пора платить. За Лерга. За этого беднягу из Кадакара. За веснушчатого новичка, что стоял на воротах тогда. Тогда, тогда...
   Его имени тоже не знаю... Нашли ли его-то гда? И как его звали?
   Серая мешковина прижималась к лицу, мешала дышать. Но мне было все равно. Все равно, что будет со мной. Мешок равномерно потряхивало - у этой лошади хорошая рысь...
   Вот и кончится глупый бессмысленный бунт, вот и станет Энидар тем, кем хотел...
   Лица, лица, лица кружились передо мной в странном танце.
  
   Мама - вздыхает:
   - Ах, Ирги, Ирги...
   Отец - усмехается:
   - Да будет тебе известно, арвараны - эмпаты. Впрочем, от ошибок никто не застрахован.
   Великолепный Алуш - улыбается, как всегда:
   - Не грызи себе печенку. Что было - было, что будет - впереди.
   Эгвер - молчит. Хмурится неодобрительно.
   Рыжий новичок:
   - А мешок зачем?..
   Зачем, зачем, зачем... Зачем ты спросил, мальчик? Зачем - нож в руке моей? Зачем оседаешь ты в пыль, и удивленно распахнуты твои глаза?..
  
   Зачем все, зачем?..
   Ну вот, кажется, и приехали. Мой мешок снимают и несут. Я слышу голоса:
   - ...неплохо спрятался.
   - Да уж. Пришлось повозиться.
   - Хозяин уже здесь?
   - Со вчерашнего вечера.
   - А знаешь, он все - таки не утерпел. Оброс.
   - Ну да? Женой, детишками?
   - Нет. Собаками и тварью какой-то. Представляешь - вроде как человек, только с во-о-от такими крыльями.
   Собаки. Значит, их тоже... Ун, Редда... И закипает внутри бессильная ярость.
   Меня вытряхивают из мешка, ставят у стены. По бокам - Тан и Даул.
   Открывается дверка, и входят Рейгелар, Ойлан, его подручный. И, конечно, Энидар. Хозяин. Глава Семьи.
   Энидар важно кивает и усаживается в глубокое кресло.
   Рейгелар сочувственно качает головой и кладет на низенький столик обтянутый черной кожей ящик.
   - Значит, Сыч-охотник? - говорит он, - Ну что ж, Сыч-охотник, побеседуем?
   И открывает ящик.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Все - таки Этарда знала, что делает, приставляя к стангреву нашу троицу. Ильдир и Летта слишком загружены, чтобы всерьез заниматься находкой. До мая им надо успеть переделать уйму дел. И сразу, после экзаменов, получив вожделенные наколки, обозначающие принадлежность марантинскому ордену, девушки отправятся в мир вершить добрые дела. И стангрев попадет прямиком в руки Малене. В загребущие ее ручонки.
   Остаюсь я. Здесь две версии - или Этарда вообще не принимает меня в расчет, так, нянька - сиделка при пациенте, или же наоборот, дает мне шанс проявить себя. Хм. Не знаю. Но своего не упущу, будьте уверены. Что бы там не предполагала Этарда.
   И чего я вообще ломаю себе голову над таинственными действиями нашей настоятельницы? Окстись, Альсарена. Это в тебе кровь предков буянит. Повсюду мерещатся заговоры и провокации.
   Вот и Сыч тоже. Не тот, за кого себя выдает. Почему не тот? Не местный, ну так он и не скрывает, что не местный. Говорит, что тил. Посмотрите на него - тил и есть. Здоровый, косматый, дикарь дикарем. Два слова связать - проблема, больше мычит и хмыкает. Однако, акцента никакого, у меня и то акцент заметнее. Выходит - не местный, но не из таких уж далеких краев. Здесь, на севере Альдамара, в основном альды живут, но с тех пор, как на трон в Арбеноре уселся тощий дайлар, от южан - язычников вот уже двести лет нет никакого просвета. А где дайлары, там и тилы. И арвараны. Странно, почему я еще не видела в Косом Узле ни одного арварана?
   Экую широкую дорогу протоптали в Долгощелье. Целый проспект. То-то Сыч радуется. Однако, сдается мне, не злой он человек, вопреки первому впечатлению. Рявкнул для острастки, а мы и перетрусили... Надо сперва было помощь предложить, а не деньги совать. Но Летта сама ведь говорила - знаю его, мол, до денег, мол, жаден...
   Все, праздные размышления побоку. Переложив папку и флягу с альсатрой в левую руку, я постучалась. Из глубины дома коротко взгавкнул кто-то из собак. Сыч не откликнулся. Я постучала погромче. Дверь едва заметно качнулась. Открыто?
   Открыто. Наверное, вышел куда-нибудь ненадолго. Приоткрыв входную дверь, я шагнула в темные сени, на ходу ощупывая развешанные по стене предметы. Слышно было, как в комнате взлаивают и колотят лапами собаки.
   - Редда, Ун, это я.
   На всякий случай. Кто знает, как поведут они себя в отсутствие хозяина?
   Тут я споткнулась. Потеряла равновесие, стукнулась локтем. И пребольно. Ч - черт... Под ногами путалась какая-то вялая груда. Справа я нашарила ручку двери и с силой толкнула. Дверь в комнату распахнулась. Кувырком выкатились собаки, и - уф - уф! - ав - ав! - бесцеремонно затолкали меня носами, затоптали лапами, оттеснили в сторону и принялись теребить валявшуюся на полу кучу одежды. Я ничего не понимала и старалась удержать в руках папку, флягу и футляр с письменными принадлежностями. Потом одна из собак метнулась к входной двери и забарабанила лапами. Другая продолжала возиться с тряпьем, а из-под тряпья показались два огромного размера меховых сапога.
   Ай, мамочки!
   Тут я пороняла все свое барахло и бросилась к сапогам. Сыч ! Господи Боже мой, Сыч, ничком на полу, целиком заваленный старой одеждой и пустыми мешками. И абсолютно мертвый...
   Нет, вроде бы не совсем мертвый... или совсем? Путаясь в шевелюре и бороде, я пыталась нащупать биение пульса под челюстью. Есть? Есть! Живой!
   Ну и напугал же он меня. Теперь я расслышала дыхание. Легкое-легкое, эльфы так дышат, а не здоровенные мужиканы. Что с ним такое? Ранен? Я пошарила, скидывая дурацкое тряпье. Нет, чисто. Может, сердце? Пульс... Отличный пульс, чуть-чуть, правда, замедленный. Да что с ним, Боже ты мой! Летта бы сразу определила, а я вот... Здесь темно! Ничего не видно! Собаки еще мешают... И вообще, мне кажется, он спит.
   Спит? Набрался, что ли? Я принюхалась. Нет, не пахнет. Косматый пес, поскуливая, тыкал хозяина носом. Другая же собака, остроухая Редда, прыгала на дверь и явно просилась наружу. Я перестала тормошить Сыча и попыталась собраться с мыслями. Надо срочно привести его в чувство. Окатить водой? Нашатырь? Уксус! В аптечке, оставленной для ухода за стангревом, должен быть уксус. Я вскочила и кинулась в комнату. Ун заскулил мне вслед.
   Я завернула за печь... Постель пуста. Одеяло откинуто, простыня смята, стангрева нет. Чашки, плошки и бутылочки, расставленные на табурете возле постели, смотрелись пронзительно одиноко. Прогоревший фитилек в светильнике прыскал искрами и грозился обвалиться.
   Где больной?!
   Сбежал? Только-только вывели его из сна, а он сбежал? Стукнул хозяина чем-то тяжелым по голове... Да нет! Тяпнул своими зубищами. И сбежал. Почему? Почему?
   Я механически сняла нагар. Нашарила среди бутылочек склянку с уксусом, вернулась в сени.
   - Эй, Сыч. Хозяин, проснись.
   Уксус не действовал. Сыч только вздохнул поглубже и продолжал спать.
   Куда эта тварь его укусила? В шею? В руку? Точно, вот две ранки на ладони. Никакой благодарности у твари! Выхаживали его, столько мороки... А он очухался и сразу - цап! Словно скотину безмозглую... О! Кольну - ка я Сыча иголкой. На Черноуха, помнится, подействовало безотказно.
   Я отстегнула фибулу. Булавка проткнула рукав и вошла в плечо. Сыч слабо вздрогнул.
   В следующее мгновение перед лицом у меня взметнулась пара сапог, ворох тряпок прокрутился колесом, я шарахнулась и неловко села на собственные пятки. В темноте коридора что-то ухнуло, треснуло, из угла веером полетело барахло. Я зажмурилась.
   - ...ты?
   - А?
   - Черт!
   Ну и булавка у меня. Лежало тело бездыханное и - на тебе - фейерверк...
   - Черт, черт! - Сыч озирался, смахивая с плеч обвалившиеся ремни, мотки веревок и лыжные палки.
   Потом уставился на меня:
   - Парень где?
   - Не знаю. Сбежал. Тяпнул тебя и сбежал.
   - Баф! - рявкнула Редда, кинулась от двери к хозяину, потянула за рукав. В рукаве затрещало.
   - Редда?
   - Ваф!
   Сыч поднялся, цепляясь за стену. Его шатнуло.
   - Погоди... Тебе плохо? Голова кружится?
   Он потрогал стену рядом с собой и ухмыльнулся вдруг.
   - Вишь... К печке привалил... Силенок-то хватило - в сени затащить да к печке привалить... Чтоб не замерз, сталбыть.
   - Кто?
   - Я, сталбыть.
   - Кто привалил?
   - Кто? Парень, козявка крылатая... Где этот недоумок, Редда?
   - Ваф! Ваф! - и - к двери.
   - Отпусти ее... как тебя... барышня.
   Я отворила дверь, собака вылетела наружу. Метнулась за дом и исчезла.
   Сыч помотал головой.
   - Крепко он меня... Никак не оклемаюсь. Че таращишься? Пойдем искать. Далеко он не убежит. Дьявол! Сколько я тут валялся?
   - Не знаю. Летта с Ильдир вернулись, и я почти сразу отправилась сюда.
   - Никак не меньше получетверти. Замерзнет, щенок. Ну-кось, двигай, барышня. Хозяюшка его отыщет.
   Сыч еще раз тряхнул головой и шагнул к двери. Я выскочила за ним. Сыч двинулся туда же, куда и Редда - за дом.
   Я, конечно, не следопыт, но без всякой собаки отыскала бы беглеца. Девственно чистый покров пропахала взрытая борозда - кто-то тут плелся, едва переставляя ноги. Вдобавок, по обеим сторонам борозды снег словно ножом изрезали - это оставили след концы стангревских крыл.
   Было видно, где он падал и возился в сугробах, как-никак, снегу здесь намело почти по колено. Впереди, из-за деревьев, донеслось Реддино "Ваф!"
   - Нашла, - пробормотал Сыч и ускорил темп.
   Я еле поспевала за ним, подобрав юбки и стараясь наступать в широкие охотниковы следы.
   Да, Редда его нашла. Эта черная каракатица под кустом - наш кусачий стангрев. Мы прибавили шагу.
   Стангрев лежал, скорчившись, головой в колени, в раковине собственных крыл, больное, однако, сверху. Крылья кое-как обтягивал охотничий плащ, но там, внутри, парень был абсолютно наг, если не считать меховых унт на ногах. Сейчас он более чем когда либо походил на летучую мышь. Крылья закрывали бы его со всех сторон, если бы одно не было связано.
   Я потянулась посмотреть, как он там, жив ли, нет ли, но Сыч сгреб свою добычу в охапку и медвежьими прыжками припустил к дому. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Впереди, часто оглядываясь, бежала Редда.
   Сыч ворвался в дом, гаркнув через плечо, чтобы я закрыла двери. Свалил добычу на постель. Принялся разгибать руки - ноги. Я нырнула Сычу под локоть и, наконец, добралась до пациента.
   Живой, мошенник, живой! Холодный, конечно, как труп, но новых обморожений вроде нет.
   - Я разотру. Разожги огонь посильнее. Нужно тепло, как можно больше тепла.
   - Сам знаю. Чем будешь растирать, ручонками? На-кось вот.
   Он пошарил где-то за койкой и вытащил объемистую бутыль с прозрачной жидкостью, отвинтил пробку - по комнате мигом распространился ни с чем не сравнимый аромат. Арварановка, да еще не разбавленная. Она же горит не хуже масла.
   Сыч утопал греметь дровами. Я хотела плеснуть арварановки на ладонь, но не решилась. Не очень-то потрешь нашего приятеля арварановкой. Там, где на нем не намотаны бинты, полно едва заживших порезов и ссадин. Еще разъест, новые язвы образуются. Нет уж, лучше ручонками, аккуратненько.
   Ух, ты мой холодненький. Зубастенький, крылатенький. Дракончик ты мой. Что же у тебя на лапках-то ногти человечьи? Когтищи бы в самый раз подошли.
   Печка гудела, раскаляясь. Я расстегнула и сбросила плащ. Вернулся Сыч.
   - Что, взмокла? Давай теперь я. Что это ты... того, в сухую?
   - Нет, нет. Не надо арварановкой. Раздражение начнется. Вот, лучше мазь. Вот эта.
   Сычовы ручищи принялись месить беднягу так, что кровать закряхтела. Беглец мало - помалу приходил в себя. Скукожил лицо, сморщился и тихонько заскулил сквозь зубы.
   - Не нравится нам. Не нра-вит-ся. Ха-арактерец у нас. Са-мо-сто-ятельные мы. Ты у меня покусаешься еще... да - да, покусаешься. Ишь, оскалился. Клычата выставил. Я те поскалюсь, к-козявка крылатая...
   Я оставила Сыча работать, а сама отошла в комнату. Собрала рассыпавшуюся папку, пенал, флягу с альсатрой. Альсатра - как раз кстати. Нашла среди посуды ковшик, налила вина, поставила греться. Из-за печи доносилась Сычова воркотня, прерываемая стонами и возмущенными вскриками. Похоже, стангрев окончательно очнулся. Не дав вину закипеть, я перелила часть в кружку и понесла больному. Больной извивался на постели, отбивался от Сыча, скулил, шипел и что-то выкрикивал. Увидев меня он резво подтянул колени к груди и свернулся в клубок.
   - Альсатра, - сказала я, - попробуй заставить его выпить.
   Сыч взял у меня кружку.
   - Ну-ка, парень...
   Парень лягнул ногой, но промахнулся. Сыч ловко прижал его коленом, схватил за волосы и влил в разинутый рот содержимое кружки. У того только зубы лязгнули.
   Хоп! Сыч зажал в кулак всю нижнюю часть лица стангрева, чтобы тот не вздумал плеваться. Другой рукой он крепко держал стангревские космы. Худющие перебинтованные пальцы вцепились в волосатое запястье. Поверх них затравленно сверкали глаза.
   Ну и зрелище. Я поспешно наполнила кружку и процедура повторилась. На этот раз больной сражался не так отчаянно. Альсатра - крепкое вино, и бродяге нашему немного было нужно. Он зажмурился и длинно втянул носом воздух. Получился звучный, жалобный всхлип.
   Сыч выпустил свою жертву. Стангрев откинулся на подушку, закрыв ладонями лицо. Локти, острые как колья, уставились в потолок.
   -М-м-м... - застонал стангрев, - Такенаунен, такенаунен, такенаунен...
   - Че? - Сыч скривился. - Э, опять свою шарманку про трупы завел.
   - Какие - такие трупы?
   - Да он все время повторяет. Ну, вроде как на дайлерте... того, похоже. Сама вон послушай. Эй, ты, козявка! Таген... как там дальше?
   Забинтованные пальцы раздвинулись. Показались глаза - черные, мокрые, как две только что посаженные чернильные кляксы.
   - Такенаунен... - прошептал стангрев и вдруг расхохотался. Смех был ужасный, рыдающий, истерический. У меня волосы дыбом встали. Я снова схватилась за кружку.
   - Сыч, напои его. Напои допьяна. Нельзя же так... сумасшедший дом какой-то...
   Бац! У Сыча были свои методы. Бац!
   Хохот прекратился. Стангрев схватился за горящую щеку.
   - Пей, козявка. Пей, а то еще схлопочешь.
   Выпил покорно.
   - То-то. А то взял моду - не слушаться. Истерики закатывать, кусаться. Я те покусаюсь!
   - Ик! - сказал стангрев. Поднял брови, удивленно поглядел на нас. И снова: - Ик!
   - Полегче тебе? - Я наклонилась. - Отпустило?
   Он смотрел на меня, как испуганное животное. Я сунула ему под нос очередную порцию.
   - Ну-ка, еще выпей. Вот хорошо. Вот умничка.
   Он обеими руками принял кружку. Выпил сам, ни я, ни Сыч пальцем к нему не притронулись. Вернул мне пустую кружку, буркнул что-то по-своему и зашмыгал носом.
   - Теперь ложись. Давай-ка я тебя укрою. Вот хорошо. Просто замечательно. Спи, дорогуша. Спи, мотылек.
   Стангрева развезло. Он моргал, икал и шмыгал носом, пока Сыч, со свойственной ему прямолинейностью, не вытащил из кармана тряпицу и не заставил его высморкаться.
   Я отодвинула одеяло и села на край постели.
   - Высокое Небо... Что нам теперь делать, Сыч? Сторожить его?
   - Выходит, так. К-козявка неблагодарная. Сторожить тебя будем, слыхал?
   Сыч сгреб с табурета баночки и флаконы, свалил их на полку, а сам плюхнулся на табурет. Бутыль с арварановкой утвердилась у него на коленях.
   - Такенаунен, ик! - пробормотал стангрев, поглядел на меня и пьяно, расслабленно ухмыльнулся.
   Как я и ожидала, ухмылка вышла впечатляющей. Я вымученно улыбнулась в ответ.
   - Слышь, - сказал Сыч, понизив тон, - Ты б тоже - того. Хлебнула, что там у тебя во фляге. Руки - вишь, дрожат.
   - Нет-нет. Это - альсатра. Для него. Такое вино нельзя просто так изводить.
   - Ну, давай тогда - арварановки. Для успокоения души. Оч-чень способствует. А, барышня? Можа, разбавить тебе?
   - Ну, нет. В смысле, не надо разбавлять.
   Я храбро забрала у него бутыль, отвернула пробку и хлебнула прямо из горла. В чем был особый кураж - мне хотелось показать тилу - дикарю, что я не просто фифа городская. И мне не нравилось, что он называет меня "барышня". В том, как он это произносил, слышалось пренебрежение, этакая плебейская гордость.
   Мне удалось не раскашляться, но на глаза тут же навернулись слезы. Жаль, я прежде не тренировалась в глотании углей.
   - Эк ты лихо, - уважил Сыч.
   Забрал у меня бутыль и тоже основательно приложился. Стангрев ворочал глазами над краем одеяла. Когда Сыч крякнул и вытер ладонью усы, он хихикнул и что-то пробормотал.
   - Че? - подмигнул Сыч, - И ты хочешь, парень? Эй, барышня, есть там у тебя че во фляге?
   - Меня, между прочим, зовут Альса, - строго заявила я, протянула стангреву флягу, он выпростал из-под одеяла руки и взял ее.
   Пока я искала кружку, больной присосался к горлышку.
   - Ты гляди, - умилился Сыч, - Прям дите с соской.
   Да уж, стангреву кружка не понадобилась. Оторвавшись от фляги, он одарил нас с Сычом саблезубой улыбкой и произнес длинную фразу, в которой два или три раза повторялись все те же "такенаунен".
   - Дались тебе эти трупы, - пробурчал Сыч.
   Он приложился к бутыли и, не глядя, протянул ее мне. Таким свойским жестом, словно мы уже не раз сидели в тесной компании, распивая арварановку. Поэтому я тоже глотнула.
   Едкая жидкость даже показалась мне приятной. От тепла, скопившегося в комнате, и от алкоголя стало жарко, но это тоже было приятно. Внутри что-то оттаивало, успокаивалось.
   Стангрев повозился, устраиваясь поудобнее. Приподнялся на локте, подпер голову кулаком. Флягу он нежно прижимал к груди. Сыч, такой домашний и уютный, сказал ему:
   - Ты дурак. Потому что молодой. Я тоже по молодости дурил - страшно вспомнить. Некому было сказать : "Дурак ты, Сыч, вот все у тя и наперекосяк". А таперича я умный... Хм. В общем, слушаться меня будешь. Понял?
   Стангрев кивнул.
   - Так-то. И никаких побегов, понял?
   - Айе ларк такенаун, - ответил ему стангрев. - Айе тамларк такенауна, - сказал он мне.
   И занялся флягой.
   Мы с Сычом уставились друг на друга.
   - Похоже, он обозвал нас трупами, - Сыч почесал нос.
   - С чего ты взял?
   - Кастанга знает, с чего. Похоже. Эй, парень. Аре лау таген?
   Это был старый дайлерт. "Я - труп?" - спросил Сыч. Стангрев посмотрел озадаченно, качнул головой и мягко поправил:
   - Ире айе такенаун.
   - Ты - трупо... чего?! - Сыч вдруг вспылил: - Тмар этхон! Ллуа тмар этхон!
   Стангрев засмеялся.
   Я всполошилась.
   - Вы оба... Эй, вы оба? Вы понимаете друг друга? Это что, действительно старый дайлерт? Э - э... - я лихорадочно вспоминала правила грамматики, но в голову лезли исключительно строки из древних дайларских саг. Я принялась кособоко строить предложение из того, что было под рукой: - Славный отрок, обрати взор свой на ничтожного... на ничтожную... черт, на меня! И поведай...
   Вытаращив глаза, стангрев следил за моими мучениями. Он даже про флягу забыл.
   - Поведай боль сердца твоего, - вещала я, - ибо... мое желание есть облегчить страдания твои. Ведомо ли тебе... Нет, навеки ли сомкнулись уста твои... Услышу ли я отклик и узрю ли... О Господи!
   - Погоди, - оживился Сыч. Он облизнулся, вздохнул поглубже и заговорил на старом дайлерте: - Закон гостеприимства. Ты нарушил. Гость под крышей моей. Десницу мою надкусил... То есть, прокусил. Причину знать желаю. Дабы свидетельствовать за тебя пред богами.
   Стангрев разразился длинной речью. Он раз пять повторил свое "такенаунен", что Сыч еще раньше перевел как "трупы". Смысла речи я не уловила, но зацепилась за несколько знакомых слов. "Ларк" - "добрый". "Тамларк" - "тоже добрый", вернее, "тоже добрая", это относилось ко мне. Старый дайлерт в устах нашего гостя оказался сильно искажен, но я чувствовала - еще чуть-чуть и я уловлю систему этих искажений. Мы с Сычом поспешно отпили из бутыли. И он, и я ощущали себя на пороге открытий.
   - Старый дайлерт, разрази меня Небо! Сыч, это действительно старый дайлерт!
   - Искалеченный, - уточнил Сыч.
   - Стангревский язык - старый дайлерт! С ума сойти! О, отрок! Поведай нам имя свое, ибо мы - други твои верные... да, и желаем тебе благоденствия и процветания. Мое имя - Альса, а сего благородного рыцаря именуют... э... а... Сыч, назовись.
   Только сейчас до меня дошло - не Сыч же его зовут на самом деле. Это - прозвище, а имя у него наверняка какое-нибудь тильское, для слуха местных непривычное.
   Сыч нагнулся, взял стангрева за подбородок и шепнул ему что-то на ухо. Глаза у стангрева стали какие-то беспомощные. Он взглянул на Сыча, на меня, на флягу в своих руках.
   - Экнар аре ау, - прошептал он.
   Меня зовут Экнар. Вернее, я есть Экнар. Погодите-погодите. В дайлерте "я есть - аре лау, ты есть - ире лае, он, она есть - эре лайт."
   - В глаголе "лэйн" теряется согласная "эль"! - я подпрыгнула на кровати и захлопала в ладоши, - Ире ае Экнар. Аре ау Альса. А?
   Сыч недоверчиво молчал. Стангрев опустил голову и тихо повторил:
   - Аре ау Экнар.
   - А! Это надо записать!
   Я побежала в комнату за папкой. На полпути меня неожиданно повело и приложило к печке. Печка была раскалена, но этот факт до меня дошел не сразу. Фу ты-ну ты, я, похоже, перебрала арварановки.
   Вернувшись, я достала чистый лист, выбрала в пенале угольный карандаш и написала сверху : "лэйн". Букву "л" я зачеркнула и поставила рядом восклицательный знак. Экнар целовался с флягой.
   - Говорить - роургэйн. Императив - роург. Экнар, роург эрр. Говори много. В смысле - еще.
   - Роркейн, - поправил Экнар, - Ауара, - и отвернулся.
   Похоже, ему не понравилась моя затея. Может, ему хотелось спать. Но мне спать не хотелось, меня охватило знакомое лихорадочное возбуждение. Стангревский язык! Я должна хотя бы наметить схему. Потом я посижу со словарями и учебниками, но сейчас, сейчас мне нужно, чтобы он говорил!
   Черт возьми, я почти его понимаю! Я почти понимаю эту крылатую кровососущую кадакарскую тварь!
   - Сыч, дай ему еще альсатры.
   - Там, похоже, пусто. Все вылакал, - охотник отобрал у Экнара флягу, поболтал. - Пустая, как есть.
   - Тогда арварановки. Что он дуется?
   Сыч сунул ему в нос бутыль.
   - Эй, ты. Вкуси. Срочно. Сейчас же.
   Экнар послушно глотнул из горлышка и порадовал меня тем, чего я так удачно избежала. Он кашлял и всхлипывал, а Сыч лупил его по спине между сложенных крыл.
   "Роркейн" написала я. "Говорить".
   - Рорк, Экнар.
   Экнар опять завел свое "такенаунен". Это слово действительно имело в основе дайлертское "таген", "труп". Я рассердилась.
   - Что он привязался к этим трупам?
   - Не к трупам, а к трупоедам, - объяснил Сыч. - "Аунэйн" - есть. "Тагенаэйн" - трупоед. Такенаунен - это мы с тобой.
   - Трупоеды?
   - Во-во. Они самые.
  
   - Такенаун ау? Такенауна айт?
   - Эо, эо! - крикнул тот, - Да, да, да!
   Меня это смутило и обидело. К нему со всей душой, а он трупоедами обзывается. Свинство это, братцы. Я надулась.
   - Ну и пожалуйста. А ты - кровосос. Стангрев, - я хотела сказать то же самое на стангревском дайлерте, но не знала глагола "сосать". Поэтому у меня получилось "аратнаун" - кровоед. Я ему так и сказала:
   - Ире ае аратнаун!
   Он засмеялся. Стукнул себя в забинтованную грудь.
   - Аре ау тнэк. Аре ау экнар.
   - Что?
   "Тнэк" - "тнаг"-то есть "трус". Он назвал себя трусом?
   - Сыч... Что значит "тнаг"?
   - "Тнаг" значит "трус".
   Сыч поглядел в бутылку и, закинув голову, принялся мрачно глотать.
   - Что он тут болтал? Экнар...
   - "Эгнер" значит "предатель". Он говорит, что он трус и предатель.
   Это было уже слишком. Я не знала, что и подумать. Остались лишь растерянность да недоумение, словно обещанный клад обернулся кучей битых черепков.
   Сыч протянул бутыль.
   - Насчет труса и предателя я не знаю, - сказал Сыч, - А то, что он - дурень и тварь неблагодарная, это точно.
   У меня шумело в голове. Было очень жарко. Я вернула Сычу бутыль, расшнуровала рукава и откинула их за спину. А что, если я сниму верхнее платье? Под ним - вполне приличное нижнее...
   Сыч говорил:
   - Он хотел сбежать и замерзнуть в снегу. Он хотел умереть. Он укусил меня. Когда я потерял сознание, он втащил меня в дом и привалил к печке. Укрыл старой одеждой. Он надеялся, что успеет замерзнуть насмерть, прежде чем я его найду.
   - Да, да. Летта предупреждала, что с ним не все в порядке.
   - Когда все в порядке, человек не лезет в первый попавшийся сугроб. С ним приключилась беда. Вряд ли он потерялся или отстал от своих. Скорее - сам сбежал, или его изгнали. Тебя изгнали, парень?
   Стангрев что-то сказал. Я уловила: "трусость", "предательство", "закон", "жалость". "Жалость" он повторил несколько раз. До меня дошло, что он просит не жалеть его. Я записала на листе - "трус", "предатель", "закон", "жалость". "Не надо меня жалеть", - записала я.
   - Ты - гость под кровлей моей, - сказал Сыч.
   - Я - предатель, - сказал стангрев. - Я - изгнанник. Изгони меня из-под кровли своей.
   - Выпей-ка, парень, еще, - сказал Сыч.
   Я записала: "кровля", "изгнанник", "изгнать". Стангрев говорил и говорил. Я исписала один листок, взялась за другой. "Горы", "небо", "полет", "стрела", "страх". Потом оказалось, что в руках у меня бутыль, а лист и карандаш перекочевали к Сычу.
   - Трупоедская стрела, - говорил стангрев, - Снизу, из долины. Я испугался. Я ушел в сторону. Я хотел остаться на месте, но не смог. Это - предательство. Я был обязан принять ее. Я, а не он. По закону. По справедливому закону.
   - Я бы тоже испугалась стрелы, - бормотала я, размякнув от жалости, - И тоже ушла бы в сторону.
   - Вы - неправильные трупоеды, - отвечал стангрев. - Трупоеды свирепы. Трупоеды жестоки. Они пожирают плоть собратьев своих. Это все знают.
   - "Неправильные", - бурчал Сыч, скрипя угольком.
   Я придвинулась к стангреву поближе, принялась гладить его по спутанным волосам. Он казался таким маленьким, измученным, одиноким. Хотелось взять его на руки и баюкать, как ребенка.
   - Трупоедица, - шептал он, - Не надо. Жалеть не надо. Так плохо. Много хуже.
   - Меня зовут Альса. Скажи - Альса.
   - Альса, - выговорил он и вдруг заплакал.
   И я тоже почему-то заплакала.
   - Прекратите, - потребовал Сыч. - Сейчас же. Сырость развели.
   В руках у меня оказался листок. Я попыталась прочитать написанное, но строчки прыгали. Слезы капали на пергамент и оставляли маленькие угольные кляксочки. Это было забавно. Я водила бумагой так, чтобы капельки падали прямо на текст.
   - Ну, ты, милая, в дребадан, - заявил Сыч. - Чаю тебе крепкого, что ли?
   Он ушел. Я облокотилась на подушку и принялась рукавом вытирать стангреву лицо.
   - Я буду звать тебя Мотылек, хорошо? Это Летта придумала. Правда, здорово? Знаешь, я ей немножко завидую. Она талантливая, она знает, что хочет. Мне за ней не угнаться, хоть я и стараюсь. А отец меня не понимает. Он у меня суровый, отец. Для него это все - игрушки, баловство, детство. Я иногда думаю, может, остаться в Бессмараге? Навсегда. Принять послушание. Но, знаешь, настоящей марантиной мне не стать. Так сама Этарда сказала, когда я только приехала. Здесь даже не в отсутствии таланта дело. Способности у меня как раз есть. Каких-то черт характера не хватает, но, убей меня, не понимаю, каких. Как-то я по-другому устроена, что ли... Мотылек... а? Мотылек, ты спишь? Ну, спи, бедный мой. Спи. День сегодня такой нелепый...
   Потом оказалось, что я сижу за столом, а Сыч - напротив. Передо мной - чашка с чаем, за окном - темно, а кто-то из собак уютно свернулся в ногах. И я говорю, ухватив охотника за рукав:
   - Сыч, миленький, как на духу, каюсь, черт попутал, никогда даже и не помыслю о таком. Норв ничего толком не знал, просто согласился оказать мне услугу. Скажи, что не сердишься. Ведь не сердишься?
   - Лады, лады. Проехали, - гудел Сыч.
   Потом, кажется, он водил меня во двор.
   Потом я ничего не помню.
  
  
  
   8. Я подожду.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Снилась мне какая-то чушь. Будто идем мы куда-то с Реддой и Уном, только почему-то еще - эта самая аристократочка Альсарена и - Лерг. Живой и здоровый... Лерг нарвал цветов, такие веселенькие, голубенькие, подарил даме... Альсарена смеется, прячет лицо в букетике, раскраснелась от удовольствия... Лерг смущенно улыбается - и я вижу стангревские клыки...
   Короче, я проснулся.
   Голова немного гудела. Да уж, местная "арварановка" - это не мятное таолорское и не душистое кардамонное из Лимра. Ни тебе тройной очистки, ни приятного привкуса, к тому же еще и разбавляют ее, арварановку енту...
   Перво - наперво я поднялся, сходил на улицу да натер снегом рожу. Крепко натер, от души. Тут-то и вспомнил, что вчера напортачил - весьма и весьма, как сказал бы Рейгелар. Посему, возвратившись в комнату (по пути споткнувшись черт знает обо что в сенях - надо бы разобраться, че ты тута вчера наворотил, приятель), - так вот в комнате я отыскал Альсаренины записи, благо искать недолго - на столе, вперемешку с объедками.
   Первый листочек писан ее рукой целиком. Ну и почерк. Надо же, а рисует как... А вот со второго уже - плоды стараний седенького злющего каллиграфа. Вот черт возьми, ведь напился, как свинья, а ниче накалякано.
   Н-да-а, дружище. Пить вредно. Пожалуй, похлеще было бы только - исповедаться красоточке Альсарене, как, того - марантине то есть. Хотя она ведь не марантина. Воспитанница. Ишь, посапывает на сундуке. Ладошку под щеку подсунула...
   Ладно. Будем надеяться, что она тоже назюзюкалась и ничего не вспомнит. Интересно, голова у нее с перепою болеть будет, или как? А вот бумажонки-то убрать не помешает.
   Свернул листочки в трубочку, первый оставил на столе, и - вышел во двор. По привычке прихватил из сеней пару полешек и колун. Колода для рубки дров у меня рядышком, так что ежели чего - натоптано тута, потому как - хожалое место.
   Снежок ночью выпал. Чистенький. Я поставил одно полешко на колоду, другое - рядом. Потом шагнул к стене дома, провел рукой по пятому снизу бревну, вставил в щель нож и открыл крышку.
   Тайник - моя гордость. Я его сам делал. Воспользовавшись одним из советов Рейгелара: "Хочешь что -нибудь спрятать - оставляй на виду".
   Совсем-то на виду нельзя - хорош будет двуручник в хижине охотника. А вот в наружней стене дома... О таких тайниках мне никто не рассказывал. Значит, вряд ли кому придет в голову.
   Как всегда, я застрял. Торчал перед тайником открытым, как пень, и все никак не мог оторваться - гладил мягкую шероховатость рукояти, промасленные тряпки, скрывавшие тусклый взблеск "черного зеркала"...
   Зеркальце, Зеркальце. Красавец ты мой. Прости, что приходится так с тобой обращаться. Может, когда-нибудь... Провел рукой по толстенькому чехлу - тенгоннику. И вы простите, Цветы Смерти. Знаю, негоже оружию прятаться в промозглой темноте, но ведь я и сам прячусь. Играю в кости с Той, чей Плащ зовут Сон...
   Наверное, в скором времени удастся провести Большое Надраивание, вы уж потерпите. И не сердитесь на меня.
   Положил листочки на мешок, в котором оружия нет, проверил войлок. Не отсырел. Хорошо.
   Закрыл тайник, потер щель снегом и взялся за дровишки. Нарубил, собрал и пошел к крыльцу.
   - Сыч!
   - Эй, Сыч!
   Ага.
   - Доброго утреца, барышни марантины.
   Набежали, ишь ты. Подружка-то не вернулась. Заволновались. Ох, небось, влетит красоточке.
   - Что у вас произошло?
   - Дак... Ну, енто, то есть.
   - Альсарена где?
   - В доме, того... Почивает, ежели не того. Не разбудил, сталбыть.
   - А стангрев?
   - Ентот-то ? Тама, в койке...
   Они вошли вперед меня. Всезнайка сразу - шасть в закуток. На пациента смотреть. Инга, в отличие от нее, все - таки мазнула взглядом по бедняге Альсарене, уже проснувшейся и моргающей красноглазо. Видочек у упомянутой Альсарены, скажем честно, был не ахти - помятая, зеленая, смурная. Точно, башка болит. Кто ж тебя просил арварановкой нализываться, э?
   Чаю, может, крепкого? Эх, жаль, кофе у меня нету. Да, если б даже и был - какой кофе у Сыча - охотника? Так что - извини, подруга.
   Осмотрев безропотного и безучастного какого-то парнишку, всезнайка с ингой переглянулись. Аристократочка Альсарена успела спустить ноги с сундука и теперь сидела на импровизированной постели, пряча глаза. Стыдно, небось. Поделом, поделом, красавица. Неча родовитой лираэнке назюзюкиваться словно моряку, что полгода берега не видал, в вонючей таверне.
   Я отошел к печке, подбросил дровишек. "Девочки" чуток побубнили:
   - Что произошло?
   - Потом расскажу.
   - Ладно, Летта. Пошли, что ли?
   - Пошли.
   И быстренько распрощались. Причем обнаружилось, что аристократочка стыдится не только переполошившихся из-за нее товарок, но и собутыльника вчерашнего. Ну-ну. Может, впрок пойдет, э?
   Удерживать их я не собирался. Куда больше, чем выяснение их отношений, в котором я вообще был - никаким боком, интересовал меня сейчас парень. Не нравилось мне его лицо. Не нравился остановившийся взгляд, направленный в потолок. Не нравился.
   Я подошел и сел на пол возле кровати.
   - Ты не хочешь жить, - сказал я. То есть, я сказал: - Оар тайрео ире.
   "Смерти жаждешь ты". На Старом языке.
   Он молчал. Зачем подтверждать - или, тем паче, опровергать - очевидное? Он - молчал.
   - Было то же и со мною, - сказал я. - Кровь на руках моих. Кровь побратима.
   Он повернул голову. Глазищи черные - бездонными колодцами, брови дрогнули - боги, как ты похож на него, парень! Одно лицо...
   - Он пошел со мной. Я хотел... доказать доблесть свою. Семье. И - женщине. А он, Лерг... Лерган было имя его... Он пошел со мной...
  
   "Никаких разговоров. Спина к спине, Ирги. Все пополам, и слава тоже".
   Подмигивает, гордо встряхивает головой. И - собственная гордость, и радость самодовольная - во чего у меня есть... Боги, боги...
   - Я хотел сделать то, что не удалось другим. Смерти одного человека хотел я...
   Чтобы эдак небрежно улыбнуться, когда пойдет шепоток:
   " - Вы знаете, судья Ардароно...
   - Да, представьте себе. Какой ужас, верно?.."
   - Но он оказался хитрее, тот человек...
   Я хотел лезть первым. Но Лерг заявил: "У Тана есть Дигмар. У тебя буду - я."
   И все - так не всерьез, понарошку... Вот мы, два храбрых чертополоховых куста, сейчас исполним приговор, вынесенный не нами, и Семья Таунор окажется должна Семье Эуло, и кое-кто из Тауноров...
   И "драконий коготь" впивается в щель между камнями кладки, и Лерг поднимается первым, и вот мы уже на стене, и готовимся спускаться...
   И - гротескный силуэт в окне, сгусток мрака, ночной кошмар - и свист дротика - смерти, моей смерти - и Лерг - отталкивает, заслоняет, принимает мою смерть в себя...
   "Уходим."
   Он пока не чувствует боли...
   Мы спускаемся со стены обратно - бесславно, глупо, бездарно, никому не рассказать, нечем хвастаться - и еще не знаем, ни он, ни я, что дротик...
  
   - Я подставил его под удар. Ради гордыни своей. И я убил его.
  
   (Если бы мне не хватило решимости, если бы я подумал, чем может кончиться идиотская моя затея, пошел бы посоветоваться, хоть с тем же Даулом, в конце концов - все было бы по-другому, и не пришлось бы Эгверу потом ломать дверь, и резать веревку, и обдирать кулаки... И, может быть, сейчас я занимался совсем другими делами, а не сидел бы здесь, выпрашивая непонятно что у этого чужого парня... )
  
   Поглядел в черные глаза, готовый к обычному Лерговскому:
   "Ты-то тут при чем? Не считай себя центром мироздания, Ирги."
   Но стангрев кадакарский ничего мне не сказал.
   - Лицо твое увидев... Подумал я - боги знак шлют...
   Он кивнул. Может быть, дескать. Свой брат - язычник. С язычником куда проще, чем с этими... последователями Альберена.
   И я решился.
   - Друг... Жизнь твоя и смерть - твои счеты с Вышними. Только... Если можешь...
   Некрасиво, Иргиаро. Подленько. Каким боком парень в твоих счетах с богами?..
   - Если уйдешь ты сейчас... Лерга снова не станет. Дай мне отвыкнуть... Отвыкнуть, что ты есть - он... Если можешь.
   Молчание.
   Правильно. Все правильно. Какое дело ему до тебя, такенаун?..
   На плечо неуклюже легла забинтованная рука. Голос - спокойный, глуховатый:
   - Ваа. Эниоау аре.
   Ладно. Подожду.
   Подождет уходить?
   - Спасибо, друг, - сказал я. - Ноал, эрт стангрев.
   - Станг - рев, а - ае? - приподнялись брови.
   - Ну, ваши. Инн рауэ.
   - Хеи, - отрубил он. - Хеи станг - рев. Энн рауэ айт - аблисен. Аре ау - аблис.
   Ну, вот. Хоть доставай из тайника бумажки да записывай. Впрочем, и так не забуду. Аблис... Аблис, аблис... Что-то знакомое...
   - А я вот... Аре ау, то есть... Тил. Ирги. Ирги эйн анн ойтэ.
   Мало ли, вдруг вчера не запомнил. Пили еще потом...
   Парень нахмурился отчего-то. И я вдруг понял, что свое "ойтэ" он мне называть не собирается. Недостоин, значит. Ладно тебе. Человек расчет с вышними отложил ради тебя, болвана...
   - Давай - за знакомство? Э - э...Эатг арварановка, а?
   Притащил из заначки бутылку. Последняя - пора к Эрбу смотаться... Налил в кружки, сгреб со стола остатки хлеба и сыра.
   - Вот. Рен. Держи, то есть.
   - Риан, - поправил он.
   Слабо улыбнулся, взял кружку.
   Чокнулись. Выпили, я сунул в рот кусок сыра.
   Парень вдруг позеленел аж, прижал руку к горлу и отвернулся.
   - Что такое? Что случилось, эй?
   Он, сморщившись, подвигал челюстями.
   Тошнит смотреть, как я жую? Черт, они что, совсем ничего не жуют?
   Выяснилось - да. "Аунэйн" для них - кровь сосать, "атгэйн" - из чашки. Молоко там, арварановку вот... А челюстями - это такенаунен делают. Плоть перетирают. Трупоеды потому что. Вот оно как. И деваться бедняге некуда - тошнит его даже от запаха готовящейся трупоедской жратвы... Радушный хозяин, нечего сказать!
   Ладно. Больше не повторится, друг аблис. Мы-то го, хоша и тупые тилы, да кой-чего все же кумекаем. Соорудим себе трупоедский бивуачок - кострище, готовить будем тамочки, а трупоедствовать - да хоть в сенях.
   Он поглядел на меня и снова вздохнул. Слышит. Слышит, чертяка. И неприятно ему от жалости моей. А кому от нее приятно-то? Сейчас. Козявка кусучая, в лоб хошь?
   Чуть улыбнулся. То-то.
   Вскинул голову, точно прислушиваясь. И почти тотчас же Редда тихо рыкнула.
   Кто-то идет.
   И - стук в дверь. И - голос Ольда Зануды:
   - Сыч. А Сыч. Выдь-ка.
   - Че те, паря? - я подошел к двери.
   Открыл.
   - Че надыть? - высунулся.
   И получил по маковке.
   И даже испугаться не успел.
  
   Альсарена Треверра
  
   - Вот расскажу Розе, чем вы с Сычом сегодня ночью занимались - она тебя никогда больше в библиотеку не пустит.
   - Да ты мне просто завидуешь, - пробормотала я.
   Несмотря на интенсивное лечение, меня еще немного мутило.
   - Изнемогаю от зависти, - фыркнула Летта.
   - Так что дальше-то было? - спросила Ильдир.
   - Да, собственно, все. Отогрели мы его, напоили альсатрой.
   - Сами приняли, - вставила Летта.
   - Переволновались мы! Еще бы чуть-чуть - и замерз бы парень. Сыч за него очень переживает. Сыч - тил, и явно перегружен дайларскими предрассудками. Закон гостеприимства, то, се...
   - Никакие это не предрассудки, - обиделась Иль.
   Она ведь у нас инга, бывшая язычница.
   - Извини, - поправилась я, - Конечно, не предрассудки. Древние мудрые обычаи. Сыч считает стангрева гостем, а гость у дайларов - чуть ли не родня. Да и вообще, мне кажется, устал Сыч от одиночества, вот и трясется над парнем, как над дитем собственным.
   - Женился бы, раз устал от одиночества.
   - Да кто за него пойдет, за тила-то косматого? Чужак все-таки.
   - Я бы пошла, - сказала Ильдир.
   Мы с Леттисой уставились на нее.
   - Вот и иди, - фыркнула Летта, - Самое милое дело. Обед варить, портянки стирать. Детишки, опять же...
   - Да что ты на меня нападаешь-то?
   - Я нападаю?
   - Тише, девочки. Летта, Иль, успокойтесь.
   - А что она гадости говорит?
   - Никакие не гадости. Милое дело, говорю. Как раз для тебя.
   - Что вы спорите? Сыча делите? Фигушки вам. Мне он самой нравится.
   Теперь они уставились на меня. Похоже, приняли всерьез.
   - А как же Норв? - спросила Иль.
   - Норв, - я отмахнулась, - Он все время в отлучке. Я не нанималась его ждать.
   - Ну и стерва же ты, Альса, - опять обиделась инга. - Он все для тебя делает. Подарочки возит. Обхаживает. Сам красивый такой, веселый.
   - В дело тебя взял, - подпела Леттиса, - В поставщики зовет. Что, контрабанда надоела? Уже не романтично?
   Забавно, что если Летта подначивала меня просто так, из любви к искусству, то Иль расстраивалась от чистого сердца. Шуток на подобные темы она не принимает.
   - Ладно тебе, Иль, - Летта похлопала нахохлившуюся подругу по плечу, - Альса, конечно, стерва, но к Сычу ходит только из - за стангрева. Она собирается стать первым в истории стангревоведом. Звучит-то как - стангревовед!
   Ильдир хмыкнула. Я тоже хмыкнула. Летта в курсе моих амбиций. Ладно хоть - не говорит, что это глупости и пустая трата времени.
   - Нам пора в больницу, - напомнила Ильдир.
   Девушки начали собираться. У двери Леттиса оглянулась.
   - А ты что, так и будешь валяться целый день?
   - Нет. Пойду в библиотеку. Мне нужно поработать со словарями.
   - Со словарями?
   - Между прочим, - я села и спустила ноги, - я систематизирую стангревский язык. В основе своей он использует старый дайлерт.
   - Да ты что! Серьезно?
   - Серьезно. Между прочим, мы с Сычом почти понимаем стангрева. Он говорит на искаженном старом дайлерте.
   - Сыч говорит на искаженном старом дайлерте?
   - Стангрев!
   - И Сыч его понимает?
   Тут я задумалась. Мне впервые пришло в голову - откуда тильскому охотнику известен старый дайлерт, забытый язык, настолько не похожий на современный, насколько мертвый лиранат не похож на современную общепринятую речь? Древними языками владеют образованные, и, как правило, очень богатые люди. Или церковники. Но охотник - варвар...
   - Слушайте, девочки... А ведь и правда. Я, конечно, вчера пьяна была, но я помню. Он говорил на старом дайлерте. Он даже первый сообразил, на что похожа стангревская речь... Ой, девочки! Он же записывал вместе со мной!
   - Сыч?
   - Ну да! Записывал! Где моя папка?
   - Какая папка?
   Я соскочила с постели. Принялась рыскать по комнате. Иль и Летта недоуменно переглядывались.
   - Моя папка! С записями! С рисунками! Где она?! Вы брали ее с собой?
   - Не было никакой папки.
   - Забыли! Ах, незадача... Там же все записано, все слова... надо срочно бежать в Долгощелье.
   - Не выдумывай, Альса. Завтра сходишь и возьмешь.
   - Нет, сегодня! Я не могу работать без моих записей.
   - Ну, все. Вожжа под хвост, - Ильдир только руками развела, - Вот ведь лираэнское упрямство.
   - Шла бы ты лучше после обеда, - посоветовала Леттиса.
   - Почему это?
   - По кочану! Потому что ты вносишь разлагающий элемент. Почему тебе можно, а другим нельзя? На службах ее нет, в трапезной ее нет, дома не ночует - что за бардак? Хочешь с Этардой побеседовать?
   С Этардой беседовать я не хотела. По собственному опыту знаю, что после такой беседы я целую неделю, а то и больше, не смогу вернуться в нормальное состояние. Этарда влепит мне такой заряд благости и кротости, что все мои грандиозные планы полетят насмарку.
   Нет уж, лучше пойти на обед и отстоять молебен. Себе дороже.
  
  
  
   9. Сволочь ты, а не гость.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Что-то происходило.
   Крики. Вой.
   Хохот сатанинский.
   Рычание.
   Собаки.
   - Ар! Ар, зверье! - горло перехватывало.
   Я приподнялся, плюнул в снег. Попробовал понять, что делается.
   Ун и Редда вернулись, а в сторону Косого Узла резво улепетывали... по-моему - трое. Ух, черт, не башка, а храмовый колокол... Парень где?!
   Вон, под окошком... Э! Окошко. Окошко было выбито. Высадили мне окно, братцы. Собаки? Нет, не собаки. А ентот, с позволения сказать, симулянт.
   Припав на колено, опершись обеими руками о землю, он застыл в несколько странной позе, живописно обвешанный остатками рамы.
   - Жив?
   Улыбка ему не удалась. Губы он закусил от боли.
   Так и есть. Акурат на больное крыло раму нацепил.
   Боги великие, ну и рожа у него!
   - Ну-ка. Вот та-ак... Давай в дом.
   Колода для рубки дров. Дверь подперли. Сучий потрох, к черту.
   Покатилась в снег.
   Дверь. Сени.
   Дверь.
   Держась друг за друга, как двое развеселых гуляк, мы добрались до койки. Собаки путались под и без того заплетающимися ногами. Я шуганул их.
   Эка, парень. Синячище во всю левую скулу, глаз заплыл, кровь на губах...
   - Что было, черт побери?
   - Они пришли, - сказал парень, - Они напали. Я вышел.
   - В окно?
   Впрочем, к двери-то колоду привалили.
   - В окно... Ауара!
   - Ну-ну, уже все. Все уже. Больно?
   - Нет.
   Лубок я вроде бы вернул на место. А кость, кажется, не сместилась. Повезло.
   - Боли нет совсем?
   - Совсем. Спасибо.
   - А дальше?
   - Я вышел. Крыло зажало. Они... испугались. Сначала. Потом...
   И так ясно. Сообразили, что тебе не двинуться. Палками, небось, орудовали.
   - Палки?
   - Палки.
   Боги, боги...
   Полез меня спасать, ишь ты... Вот такой у нас трус. А также предатель.
   - Послушай, друг. Ты вышел в окно - сам. Не выпустил собак - почему?
   Он поморгал удивленно, обдумывая. Потом гордо вскинул голову:
   - Не думал. Не подумал.
   Ах ты, чертушка...
   - Резво они драпали, э? То есть - быстро бежали они?
   Фыркнул, напрягся, втянул воздух сквозь сжатые зубы.
   - Что с ребрами? Какого черта! Зачем? Мозгов нет совсем!
   И тут он изрек такое...
   Я сперва даже решил - ослышался.
   - Они бы тебя съели.
   Я переспросил. Потом уточнил, путаясь в тяжеловесных конструкциях.
   Оказывается, парнишка был уверен, то есть, все аблисы знают, что трупоеды едят друг друга с тою же легкостью, с какой - животных. Плоть ведь у всех одинакова, а убийство есть убийство.
   - Ну, ты даешь! - только и смог выговорить я.
   И принялся объяснять.
   Да, трупоеды убивают и едят животных. Да, трупоеды убивают друг друга. Но друг друга они не едят. Мертвые тела хоронят. Сжигают, закапывают... Нет, ни кусочка не съедают. То есть, как зачем тогда убивать? О боги...
   Ну, вот, например, есть я. А у меня есть враг. И мы встречаемся с ним лицом к лицу. Либо он убьет меня, либо мне повезет больше. Потому что, если я его не убью, он убьет меня. Оправится от раны, кости срастутся - и убьет.
   Нет, малыш, не всегда можно помириться. Бывает - никакие старейшины не помогут. Не только когда месть. Хотя чаще всего - именно она. Но главное - другое. Простить, забыть, плюнуть - трудно. Убить - проще. Такие уж мы, трупоеды. Проще - убить. Покончить - раз и навсегда.
   Он долго молчал. Потом поглядел в лицо мне.
   - А твой враг... Ты его не убил? Еще - не убил?
   Ишь ты. Слухучий, чертяка.
   - Нет. Они... Они меня пока не нашли.
   - Они? Их много?
   - Много. Я - стоящий на Лезвии. Вопрос времени, парень. Знай это. Когда я скажу, тебе нужно будет...
   Черт, что же я сделал! Найди они меня сейчас - мальчишка тоже попадет под удар...
   Но не могу же я ему сказать: "Топай отсюда, друг аблис", - когда только что, утром сегодня...
   - Стуро, - сказал он.
   - Что?
   - Стуро, - рука его легла на мое запястье, - Стуро мое имя. И я остаюсь. Спать буду - там, - кивнул на мою подстилку.
   Я тупо таращился на него, а этот, с позволения сказать, аблис, перекосил избитое лицо в улыбке, продемонстрировав правый клык.
   Я высвободил руку.
   - Ты что? Мозгов нет? Я же сказал...
   - И я сказал, - перебил он. - Я хочу остаться. Я - гость.
   Сволочь ты, а не гость.
   Все ясно. Решил сдохнуть таким способом. Это вам, дорогие мои, не в сугробе померзнуть. Это - "кошачьи лапы". Гарантия.
   Впрочем, откуда ему знать о нгамертах? А объяснять - только убеждать сопляка в правильности выбора... Вот тварь!
   Что же мне делать с тобою, аблис по имени Стуро?
   - Аре гварнау ла ир, - заявила между тем крылатая козявка, прижав руку к груди между ключиц.
   И я чуть не залепил ему по физиономии. Для симметрии, а то ишь - рожа на сторону.
   Чует он меня. Слышит. Гварнайт он. Да кто тебе дал право в душу мне лезть, ты! Вытаскивать тайное, задавленное, приваленное сверху здоровенным булыганом, да еще перед носом у меня трясти - вот, дескать, не спрячешь!
   А он вдруг, даже как будто с отчаянием - вцепился зубами в свое запястье - рванул... И протянул ко мне руку.
   На пол упала тяжкая темная капля. Другая.
   - Ты... зачем... нельзя мне... - а пальцы уже выдергивали из ножен дедов подарок, помнивший, как это делается...
   Лезвие - словно истосковалось за почти двадцать лет - жадно лизнуло ладонь. И кровь моя смешалась с кровью аблиса Стуро.
   - Смотрите, Вышние...
   Это не я говорил. Не я. Тот внутри, что выбрался из-под своего булыгана, осатаневший от одиночества; а как иначе, нельзя иначе - не для связки оно, Лезвие... Сорвешься сам - сам и сорвешься, а еще кого-то с собой тащить...
   Но выбравшийся на поверхность поднакопил силенок там, под камнем, под плитой, что на кладбище ставят, и легко справился с Ирги Иргиаро, на деле тоже воющим ночами на луну. Он - дорвался. Дорвался. И тяжело, как капли на половицы, падали слова:
   - Вот мы пред вами, Вышние...
   - Пред вами...
   - Отныне - спина к спине...
   - Спина к спине.
   - Твоя кровь - моя кровь, брат мой...
   - Едина кровь наша.
   - Твоя жизнь - моя жизнь, брат мой...
   - Едина жизнь наша.
   - Твоя боль - моя боль...
   Черт возьми, что мы делаем! Теперь постоянно - оглядываться, от тени собственной шарахаться, бояться - за двоих...
   А капли все падали, падали...
   - Мы - братья на Крыльях Ветра, - сказал он, и улыбка снова перекосила опухшее лицо.
   Это, видимо, их собственное дополнение к обряду. Остальное-то совпадает - как с дайларом братаешься... О чем я думаю, боги! Дурость какая.
   - Парень...
   - Стуро, - строго поправил он. - Ты мое имя знаешь. По имени меня зови.
   - Стуро так Стуро, - он явно чего-то ждал. Чего? Имени? - Я же говорил. Ирги. Ирги Иргиаро.
   - Ирги, - сказал он и слабо фыркнул, - Трупоед, брат мой на Крыльях Ветра.
   - Зачем? - все-таки спросил я.
   Глупо, как глупо... А глупей всего - этакая самодовольная радость там, в глубине - у меня теперь снова есть побратим...
   Он пожал плечами, кивнул на потолок:
   - Они знают.
   Ну, они-то, может, и знают...
   - Эй, козявка. Нет, ты в глаза мне смотри, - уцепил его за подбородок, - Ты понимаешь, что сделал?
   Вдруг у них, у аблисов, по-другому относятся к этому? Вдруг им побрататься - что познакомиться. Сказал же он имя свое...
   - Да, - ответил он негромко и спокойно, - Волю богов нарушил. Изгнанник - вне закона. Изгнанник - один над Бездной. И боги смотрят на него. И смеются.
   И что-то лопнуло во мне. Взлелеянный камень с влажным хрустом разломился пополам, и тот, что сидел под камнем, сказал:
   - Ты - не один. Двое нас, Стуро. Над Бездной. Спина к спине.
   И пропади все пропадом!
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Кровь на снегу. На свежем снегу - свежая кровь. Расплывающийся ржаво-алый пунктир. И опять - натоптано, натоптано... Лошадиных следов я не заметила, зато человечьих - хоть отбавляй. Кто-то шастал здесь уже после нас.
   Чья это кровь?!
   Следы туда, сюда, друг друга пересекают - ничего не поймешь.
   Куда шел окровавленный - вверх, в Долгощелье, или вниз, в Косой Узел? Один ли он был?
   Быстрее! Я почти бежала, хватая ртом воздух. Что там опять стряслось? Меня ведь не было от силы четверть. Опять стангрев что-нибудь учудил?
   Избушка. Дым из трубы. Снег на дворе изрыт, истоптан, обильно окроплен красным. Какие-то ошметки, лоскуты... Разодранная одежда?
   Здоровенная колода, иссеченная топором, валялась в двух шагах от крыльца. Ступенька исцарапана. Одно окошко выбито, вырвано вместе с рамой. Заткнуто какой-то дерюгой.
   - Сыч! Эй! Господи, что у вас?
   - Баф! - донеслось изнутри. Я уже различала собак по голосам. Это Ун.
   Дверь не заперта. Едва я ворвалась в темные сени, как дверь в комнату отворилась. Громоздкая фигура заслонила слабый свет.
   - А - а, барышня. Че прибегла-то?
   Он посторонился, пропуская. Я старалась отдышаться.
   - Что у вас? Что случилось?
   - Тихо, тихо. Все в порядке. Ничего особливо не случилось.
   Лохматый Ун подошел поздороваться. Остроухая Редда выглянула из-за печи, махнула хвостом и скрылась.
   На Сыче крови вроде бы не видно. А вот одежда в беспорядке. Рукав лопнул по шву. Правая ладонь тряпицей замотана. Сам весь какой-то взъерошенный. По лицу ничего не поймешь - сплошные заросли. Нос только торчит. Хороший нос, большой.
   - Не случилось? Во дворе повсюду кровь! Где Мотылек, то есть стангрев?
   - Дак где ж ему быть? На койке, где положено...
   Я обогнула Сыча и заглянула в темный закуток за печкой. Редда и Мотылек. Оба сидели на койке рядышком. Стангрев шаркал ногами, нащупывая обувку. Выглядел он ужасно. Левая сторона лица надулась, почернела. Глаз потонул в опухоли. Вывернуло разбитые губы. Правую щеку украшала лихая ссадина - наискось, от виска до подбородка. Обрамляла эту живопись эксцентричная прическа, напоминающая взрыв смоляного котла. Господи, да он же избит! Жестоко, жестоко избит!
   - Кто это сделал?
   Ах ты, бедный мой. Что ж тебе так не везет? Взяв в ладони его лицо, поворачивала так и эдак, определяя повреждения. Синяки внятно - круглые, ровные. Нанесены не рукой, а, скорее всего, палкой. Точно, в парня тыкали палкой, причем большей частью в лицо. Наверно, хотели выбить глаза.
   Стангрев покорно позволял себя осматривать. Отстранился, только когда я попыталась раскрыть ему рот, чтобы посмотреть целы ли зубы.
   - Мы тут поправили сами, что смогли, - бурчал за спиной Сыч, - Но ты, того... глянь все ж таки сама.
   Крылья косым крестом лежали у стангрева за спиной. Больное заново обмотано бинтами. Ясеневые рейки если и были смещены, сейчас находились в правильном положении. На плечах и на крыльях добавилась уйма новых царапин. Все, однако, аккуратно промыты и смазаны бальзамом.
   - Кто его избил, Сыч?
   - Кто? Да сам постарался.
   - Сам себя изметелил палкой?
   - Да не... Это я насчет крыла. В окно он вышел.
   - Сбежать хотел?
   - Не. Меня спасал. От съедения.
   В голосе охотника явственно прозвучала самая настоящая отцовская гордость. Задавая вопросы, я глядела на Мотылька. Он рассматривал свои колени.
   - От ЧЕГО он тебя спасал?
   - От съедения. Меня жрать пришли... енти. А тут козявка наша как выскочит... Окно своротил, воет... Они и задали стрекача.
   Ничего не понимаю.
   - Кто тебя есть собрался? Звери?
   - Хуже, - торжественно объявил Сыч. - Трупоеды.
   Я обернулась. Он стоял в вальяжной позе, облокотившись на печь. У ног его сидел Ун.
   - Чего ты ухмыляешься?
   - Да так...
   Он пожал плечом, продолжая ухмыляться. В кудлатой бороде блестели зубы. Такой сам кого угодно съест.
   - Мотылечек...
   Я присела на корточки, снизу заглядывая в склоненное лицо.
   - Почему ты молчишь? - спросила я на старом дайлерте, - Кто тебя... Кто сделал это?
   - Такенаунен.
   Он взглянул поверх моего плеча на охотника. На Мотыльке было накручено старое шерстяное покрывало. Из-под покрывала торчали голые мальчишечьи колени. Я встала, пошарила на полке с лекарствами. Нашла микстуру, сильное обезболивающее средство.
   - Сыч, принеси-ка воды.
   Сыч ушел. Я снова присела на корточки.
   - Трупоеды, Мотылек. Э - э... с какой целью они приходили?
   Стангрев проговорил что-то непонятное. Потом я разобрала "моя вина". Потом - "приходили за мной" или "из-за меня".
   Вернулся Сыч с чашкой воды. Я накапала туда микстуры.
   - Пей, Мотылек. Горько? Пей, надо выпить. Это лекарство.
   Выпил, хоть и скривился. Я освободила его от чашки. Взяла в руки обе его ладони - узкие, длиннопалые, заново перебинтованные.
   - Им нужен был ты, Мотылек? Они хотели тебя забрать? Убить?
   Стангрев мотнул головой.
   - Нет. Не меня. Его.
   - Дак того... Померещилось парню с перепугу, - влез Сыч на обыкновенном вульгарном лиранате, - Кайд ко мне заходил. С Ольдом да с Рагнаром. Зашли, того. Побалакать. Слово за слово... Ну, сцепились. А тут птаха наша налетела. Они перепужались и - бежать.
   - Ага. А прежде, чем убежали, излупцевали парня палками.
   - Дак того... Мне по маковке спервоначалу тюкнули. Ну, я с копыт долой. А парень уже потом набежал. Мы ведь с Кайдом - вроде как недруги. Супротив друг друга, сталбыть. Неслух ентот - вообче никаким боком, не совался б в чужие дела - шкуру б сберег.
   Я недоверчиво покачала головой.
   - Кайд что, пьяный был?
   - Да тверезый небось бы не попер. Залил глаза и вперед.
   - Я, конечно, не знаю, какие у вас там отношения с Кайдом...
   - Да как у кошки с собакой.
   - Такенаунен, - вдруг сказал стангрев, - Трупоеды приходили убить. Приходили убить его, - он мотнул головой в сторону Сыча.
   - Брось, - перешел Сыч на старый дайлерт, - Просто злоба. Пьяные, злые. Глупость, - Сыч посмотрел на меня и пояснил на лиранате: - Для парня что пьяный Кайд, что медведь-шатун - все едино. Непривычный он к дракам-то.
   Тут стангрев опять сказал что-то непонятное. Звучало оно как "аре гварнау". Он повторил это несколько раз.
   - Аре гварнау? - я нахмурилась, - Гварнэйн? Что это значит?
   - Гварнарэйн, - поправил стангрев, - Слышать, - он дотронулся до своего уха, - Видеть, - коснулся глаз, - Гварнарэйн, - прижал ладони к груди чуть выше повязки.
   - Чувствовать?
   - Чувствовать, - он посопел, подбирая слова, - Да. Похоже. Почти. Чувствовать, что чувствует... другой. Гварнарэйн.
   - Он слухучий, - встрял с объяснениями Сыч, - Как енти, с хвостами. Арвараны всякие. Оборотни там...
   - "Слух сердца"! Вот что это значило.
   Стангрев - эмпат. Я не удивилась. Каким-то образом мне это уже давно было известно. Сейчас сей факт просто сформулировали.
   - Значит, ты э - э... слышал (ире гварнае), что трупоеды собирались убить Сыча?
   - Я слышал. Слышал. Хотели убить. Из-за меня.
   Я поднялась с корточек. Выпрямила немного затекшую спину.
   - Поговорю-ка я с Кайдом.
   Сыч отлепился от печки и растопырился в проходе.
   - Да брось. Того. Пошто тебе в енто дело лезть? Сам с им побалакаю. По-свойски. Наши енто дела, мужские.
   - Все ясно. Побалакает он. По-мужски, значит. Ну-ка, пропусти меня!
   - Э, э! Остынь, - он схватил меня за плечи, придерживая, - Ты че, того? Шум-то к чему подымать?
   Я прищурилась.
   - Можно и без шума. Сделаю заявление Боргу от имени Бессмарага. Общественный суд.
   Сыч закатил глаза.
   - О боги! Этого только не хватало.
   - Знаешь, друг мой, это не твое личное дело. Это - вандализм, причем ужасающий. Закона о равноправии и достоинстве любого разумного существа никто не отменял еще со времен колонизации. Альдамарский король его подтвердил, когда всходил на трон. Это - основа нашей цивилизации, Сыч. Мы просто не имеем права превратить это безобразие в обычную деревенскую дрязгу.
   Сыч оскалился. Пламенная моя речь задела его, но эффект оказался прямо противоположный. У него словно зубы разболелись, такую гримасу он состроил.
   - Лираэночка, - сказал он устало, - Цивилизованная ты моя. Законопослушная. Ладно, сделаем по - твоему. Суд, громкие речи. Общественное порицание. А на следующую ночь случайно загорится дом. И сгорит дотла. Мы с парнем, может, выберемся, а может - нет.
   Я невольно отступила. Он продолжал держать меня за плечи. Какие тяжелые руки!
   - Матери Этарде потом скажут: "Да мы! Да ни в жисть! Да никаким боком!" До короля дойдешь? Пф! Всю деревню оцепить, мужиков строем - на каторгу? Здесь не город, барышня. Глубинка здесь. Кадакар. В Кадакаре сгинуть - легче легкого.
   Горло у меня перехватило. Он прав. Он абсолютно, безнадежно прав.
   Я закрыла лицо ладонями.
   - Боже, что за мир!.. Что за дикость!..
   - Ну-ну. Давай-ка я тебе - арварановки, поправиться, м-м?
   Я проглотила липкий ком. Тряхнула головой.
   - Нет. Спасибо. Это... лишнее.
   - Ну и ладныть, - в голосе его снова появилась эдакая тягучая ленца, - Арварановка, она того. Штука забористая. Пойду-кось я, взгляну, как там окошко поправить.
   И он наконец освободил дорогу, но мне уже расхотелось бежать за справедливостью. Я вернулась к стангреву, по-прежнему сутулившемуся на койке. Он кутался в свое покрывало, обеспокоено поглядывая здоровым глазом. Редда привалилась к его правому боку. Я села слева.
   - Ну и разукрасили тебя!
   В ответ - непонимающая вежливая улыбка. Ага, зубы целы. Хоть на том спасибо.
   - Уходить страшно. Как уйду - обязательно что-нибудь случается.
   - Не понимаю.
   Я вздохнула. Вести замысловатые философские беседы на старом дайлерте я еще не могла, поэтому просто спросила:
   - Трупоеды. Они вернутся? Твое, э - э... твои мысли?
   Он подумал, сплетая и расплетая перебинтованные пальцы.
   - Нет, - помолчал, и - снова, уже уверенней: - Нет. Они испугались. Сильно. Вот их, - и указал на Редду.
   - А... э... пожар. Огонь?
   Нахмурился недоуменно. Я попыталась еще раз.
   - Вернутся. Тайно. Бросят огонь. В дом?
   Стангрев замотал головой.
   - Нет. Я услышу. Ночью, днем - услышу. Выпущу их, - кивок на Редду. - Я теперь знаю.
   - Что знаешь?
   - Надо выпускать их. Их боятся. Очень.
   - Они... Трупоеды - вошли в дом? Сломали окно?
   - Нет, - Мотылек снова принялся рассматривать свои руки, - Окно сломал я. Они позвали его, - кивок в сторону комнаты, - Ударили. Дверь... снаружи... Выйти я не смог. Я вышел в окно. Окно сломалось.
   Окошко в полторы пяди шириной. Даже я, не имея за спиной громоздких крыл с примотанной к ним аршинной палкой, вылезла бы через него с превеликим трудом. Какое же отчаяние двигало этим заморенным полудиким существом с птичьими костями, с маниакальным упорством именующим себя предателем и трусом? Если такое поведение называется трусостью...
   - Ты хотел помочь Сычу?
   - Да, - он поглядывал искоса.
   Здоровый глаз фокусировал и отражал пламя светильника. Мерцающий огонек сквозь нечесаный бурьян. Так глядит зверек из чащи. Надо бы парню голову помыть.
   - Не догадался выпустить их, - Редда лизнула ему руку, - Не догадался. Я глупый.
   - Ты храбрый.
   - Я думал, его убьют.
   - Ты храбрый, Мотылек.
   Он разволновался вдруг. Заерзал.
   - Ты так думаешь... Говоришь себе - Мотылек храбрый. Я слышу. Я тоже начинаю так думать. Мне приятно. Но это неправильно. Неправда. Это опасно.
   - Почему опасно?
   - Потому что ты веришь. А я слышу и тоже начинаю верить.
   - Так что же в этом плохого?
   Он сник и отодвинулся.
   - Слишком... просто.
   Что-то он меня запутал. Боится не оправдать нашего с Сычом доверия? Никак не найдет согласия с самим собой? Какой-такой поступок повлек за собой подобный кризис? Хотелось расспросить, но я чувствовала - рано. Рано, рано. Но хоть поддержать...
   - Мотылек...
   Он отпрянул:
   - Нет! Я сам.
   Словно мысли читает. Поразительно. Я встала. Сам так сам.
   - Погоди.
   Он явно пытался объяснить что-то, мне недоступное. Лоб собрался морщинками. Корка на нижней губе треснула, на ней медленно наливалась клюквенно-красная капля.
   - Прости, я... пожалуйста... - он слизнул кровь, - Это так... Ты очень... - я думала, он скажет "добрая", но он сказал: - громкая. Он - тоже, - кивок в комнату. - Я... - он прижал ладони к груди, потом к вискам, - Я падаю. Очень сильный ветер... Где верх, где низ?.. - он искательно улыбнулся. Красная капля повисла снова, - Я хочу... оглядеться. Я сам. Пожалуйста.
   Проблемы эмпата. Похоже, мы с Сычом искажаем его самосознание, как кривые зеркала. "Слишком громкие". Наверное, у стангревов какой-то иной механизм общения. Ему трудно с трупоедами. Но, видит Бог, мальчик старается.
   - Да, Мотылек. Я поняла. Я ухожу. До завтра.
   - До завтра, - он улыбнулся.
   Редда ткнулась носом в его губы, слизнула кровь.
   А собачьи симпатии, значит, ничуть его не смущают. Не привносят никаких искажений. Редда, значит, не "громкая".
   Что это я? Ревную к собаке?
  
  
  
   10. Встать на лезвие
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Отчего-то приснился мне дед, мамин отец, Косматый Лаэги. Как он слезает с коня, самого что ни на есть каоренского нилаура - любил дед пускать пыль в глаза - подхватывает меня на руки.
   - Хо - хо! Вырос! Возмужал!
   И выпускает, поворачивается к подошедшему отцу:
   - Здравствуй, Лоутар.
   - Здравствуй, - кивает отец, и они вместе уходят в дом.
   Говорить о делах. А я для дел еще маловат, мне пока только четыре года...
   Славное время, блаженное время... И мама еще жива, и черна дедова шевелюра, и он смеется... Не появилась еще - едва-едва выдержав предписанный Кодексом срок траура - худая светлоглазая Ринаора, фанатично преданная отцу и помешанная на "интересах Семьи", и не велел отец мне звать ее мамой... Одно плохо - тогда я еще не знал Лерга...
   Дед никогда не гостил у нас подолгу. Безалаберные его "мальчуганы" требовали постоянного надзора. А после маминой смерти он вообще был в Кальне раза три, и то - из-за меня. Он любил меня, дед, я знаю. И он подарил мне мой нож, сказав матери:
  
   " - Наша кровь еще свое возьмет. Подрастет - на тила похож будет. А уж как бороду отпустит...
   - Какая борода? - рассмеялась мама, - Что ты говоришь? Ему здесь жить, в Кальне, не по горам лазить..."
  
   Но дед-то оказался прав. И дайларская морда моя спряталась под тильской шерстью, а мослатость - под мешковатой одеждой. Так что - тил тилом Сыч-охотник... Вот только трудненько отвыкалось от бритья, ну да дело прошлое, таперича-то уж - того. Дикарь, то есть. И живу в ентой. В дикости, сталбыть. Э?
   Нет, мне действительно есть чем гордиться. Масочку я себе склепал что надо. На отработку движений - походка, манера садиться и вставать, повороты, почесывания там всякие - ушло по первости два месяца, что я "лежал на дне" в Канаоне, да и потом не меньше полугода. Не так-то просто, доложу я вам, поставить движения, да еще самому себе.
  
   А Редду я отдал в передержку, из Канаоны уходил без нее. Веселый альхан - звали его, помнится, Змеиная Чешуя - привел мне хозяюшку в Этарн. И вручил, сказав:
   " - Ай, хороша собачка! Ты береги ее, господин охотник. И, если позволишь - один маленький совет. Когда сутулишься, плечи не напрягай. Заметно. Э?"
   Я задумался над важным вопросом - оставлять ли в живых того, кто так легко меня раскусил и может захотеть на мне подзаработать...
   А он сказал:
   " - Нравишься ты мне. И собака твоя. А память у альхана - что ветер. Подует ветер - забудет альхан. Совсем забудет. Тебе бы тоже так научиться, э?
   - Да, пожалуй...
   - Нет, - покачал головой Змеиная Чешуя, - Не забудешь. Не сумеешь ты забывать. Память - гиря на душе твоей.
   И я понимал, что он прав. Прав...
   - Жаль мне тебя, человек. Прощай."
   И исчез во тьме. И пять лиров, за которые подрядился привести мне Редду, не взял...
   Те первые полгода жил я у Догара Волчары, охотника на Тропе возле Этарнского перевала. Подгонял маску. Учился охотничьему ремеслу. Веселил, в общем, мил человека Догара.
   " - И откель тока ты такой взялся? - приговаривал он частенько.
   - Откель взялся, там таких больше нетути," - огрызался Сыч-охотник.
   А потом Догар Волчара сказал :
   " - Все, паря. Ступай на все четыре стороны. Теперь ты нашим ремеслом прокормишься, а коли повезет, так и в прибытке будешь.
   - Догар... Если когда -нибудь...
   - ...придут да спросят, - подхватил он. Усмехнулся: - Совсем ты, паря, что ль?"
  
   Но я еще долго видел сны - как к Догару приходят, как улыбается ему, связанному, Рейгелар:
   - Побеседуем, охотник?
   Конечно, опасался я зря. В Канаоне Ирги Иргиаро наследил намеренно, но вот от славного сего города отработать меня не смог бы никто. Потому что искали бы человека - с собакой. А косматый тил был - без собаки. А потом, довольно скоро, собак стало - две...
   Ладно, хватит. Чегой-то ты, паря, того. Увлекся, сталбыть.
   Верно сказал контрабандист-пройдоха. Гиря на душе.
   Семипудовая...
   - Ирги, - он подошел, сел напротив меня, заглянул в глаза.
   - Что?
   - Ты - трупоед, - сообщил он. - Трупоед ты, брат мой на Крыльях Ветра.
   Ну, трупоед, что уж теперь поделаешь?
   - Закон трупоедов - другой. Чужой закон, Ирги. Жизнь - чужая. Для меня. Совсем. Я не аблис больше. Нет потока.
   - Потока?
   Какого потока, парень?
   - Когда - летишь... - лицо Стуро перекосилось, - Рука Отца Ветра, Крыло его... Упал я, Ирги. Упал. Крылья переломаны, кости переломаны, не вдохнуть...
   - Стуро, - я сжал хрупкое его запястье, - Зачем тогда братом стал, мне, трупоеду? Думал, так будет легче понять нас? Или просто пожалел?
   Против воли заклубилось внутри - да кто ты такой, чтоб сметь жалеть меня, кто тебя просил...
   Прекрати. О себе думаешь. А ты о нем подумай. Нет опоры. Нет совсем. Никакой опоры нет, только трупоед вон рядом бесится, на луну воет от тоски. Тоской за тоску зацепился, Братец?..
   - Не знаю, - он вымученно улыбнулся, снова лопнула корка на нижней губе, бледный, капли пота, выступая на лбу, ползли, скатываясь за густые ворсинки бровей. - Ты... этого хотел... ты хотел этого сильно... хотел... быть не один...
   Значит, вот как. Что ж, спасибо. Ненавижу жалость, но все равно - спасибо. Только...
   - Брататься было вовсе необязательно.
   Черные глаза наполнились болью.
   - Стуро. Ты - взрослый человек... взрослый аблис, ты должен решать за себя. Решать сам. Ты не должен жалеть меня. Если то, что случилось между нами, - помимо воли потер ладонь, - Если это тяготит тебя... Уходи. В Бессмараге тебя примут с радостью, тебе найдется там дело, тебе помогут...
   Что я несу, боги, что я несу, я же в кабалу его отправляю, они ведь остатков собственной воли лишат его, тихие, вкрадчивые марантины, так и будет он горстью переломанных щепочек, навсегда, ребенком станет, деточкой при добрых тетеньках... А губы мои продолжали:
   - Я забуду твое имя, Мотылек, козява, как пожелаешь. Прости. Прости, я заставил тебя сделать то, чего ты не хотел. Давил на твою эмпатскую жалость. Не хотел, клянусь. Я просто не общался с такими, как ты, не смог сдержаться. Прости. У меня не должно быть брата. У меня не должно быть друга. У меня никого не должно быть. Никого совсем.
   - Изгнанник, - сказал Стуро тихо, - Один над Бездной.
   - У нас это называется - Стоящий на Лезвии.
   Он взял со стола разделочный мой нож, осторожно коснулся пальцами наточенного, ледяного. Обрезался. Слизнул кровь, поднял глаза на меня.
   - Ты поможешь мне, Ирги?
   - Помочь?
   - Встать на твое Лезвие - поможешь? Мне. Аблису без костей. На твое трупоедское Лезвие.
   Я сглотнул тугой колючий комок и сказал:
   - Нужно время. Это просто - шок.
   - "Шок" - а-ае?
   - Ты упал. Упал с высоты на землю. Ты все сломал в себе. Все срастется. Нужно время, и все срастется. Я сделаю, что смогу, Стуро. Но ты не должен опускать руки. Понимаешь? Руки и... крылья.
   Лицо его болезненно сморщилось.
   - А если...
   - Нет, - я сдвинул брови. - Никаких "если" быть не может. Марантины лечат хорошо. Марантины, говорят, и мертвого с того света достанут.
   - Трупоедов.
   - Что?
   - Они лечат трупоедов.
   - Они вообще - лечат. Всех. Ты будешь здоров, черт побери. Обязательно. Потерпи немного, Стуро. Целые кости стоят того, чтобы потерпеть. И крыло, и... те, другие кости. Станет легче. Сможешь летать - станет легче.
   - Ирги... Ты только не бросай меня, - сказал он тихо и серьезно, - Кости мои сейчас - ты.
   Никогда в жизни не приходилось быть ничьими костями. Костями у нас был Лерг, а потом, десять лет, боги, десять лет я жил без костей, и они все думали, что сломали меня, они и вправду меня сломали, это - Итл, Вожатый, Великий Случай...
   - Я не умею, Стуро. Но я постараюсь. И я никогда тебя не брошу, козява. Никогда, слышишь?
   Он улыбнулся и стиснул на запястье моем горячие пальцы.
  
  
  
   Альсарена Треверра
  
   В Эрбовом трактире было шумно. Зимними вечерами в деревне только и развлечений - сидеть в трактире, пить вино да играть в кости. Вон Борг в компании седобородых старейшин неторопливо обсуждают какие-то свои дела. Гван Лисица скандалит с женой - та пытается оторвать его от дружков и вернуть в лоно семьи. Бесполезная затея. Старая сводня Омела клеится к парням с лесопилки. Должно быть, клянчит угощение. Эрб вынырнул из кухни - на каждом пальце по исходящей пеной кружище, объемом в кварту.
   Я ожидала обнаружить Кайда со товарищи в трактире, но просчиталась. Этих завсегдатаев на месте не оказалось. Расползлись по домам зализывать раны?
   - Добрый вечер, Эрб.
   - И тебе добрый, госпожа.
   Он улыбнулся, вытирая освобожденные от кружек руки о фартук.
   - Грога горячего? Медовухи?
   - Нет, благодарю, Эрб. Один вопрос. Ты сегодня видел Кайда?
   Он выпрямился, выпятив в бороде толстые губы, поморгал.
   - Дак того... Эт' самое, сталбыть.
   - Заходил, да?
   - Само собой, сталбыть. И сейчас, того, значит, - он поманил меня пальцем, - На кухне они, госпожа марантина. Ты б того, сама б глянула.
   Я прищурилась. Ага, ага.
   - А что такое?
   - Да вот, понимаешь, порвали их. Псы одичалые, а можа, и волки. Поди знай, что за твари туточки шляются средь бела дня... Нелюдь ента залетная, что Сыч приручать вздумал... А то Борг - младший давеча кота снежного видал. Богобоязненному человеку страшно за порог ступить, вот что я вам скажу, братья. Мать Этарда, знамо дело, молится за нас, грешных, денно и нощно, а то бы чудища кадакарские давно бы нас со свету сожили.
   Заключительную часть своей речи Эрб вещал уже через мое плечо. Я молча созерцала колоритную компанию, собравшуюся за кухонным столом поближе к печи.
   И то понятно - в глаза бросился избыток оголенных плеч, колен и животов. Кайд красовался обильным торсом, частично закамуфлированным рыжей курчавой растительностью. Ольд был в рубахе, но без штанов, и скромно прикрывался собственной коттой. На икрах и лодыжках его виднелись спирали из бинтов. Рагнар ограничился засучиванием штанин, но рубаха на нем тоже отсутствовала. Рожи у всех троих были постные.
   На фланге этого вертепа пристроилась Данка и со страшной скоростью орудовала иглой. Перед ней на столе громоздились изорванные и окровавленные лохмотья.
   Я подавила желание кровожадно облизнуться. Меня тронула откровенная радость на лице у Данки.
   - Госпожа Альсарена! Вечер добрый.
   Мужики нестройно прогудели приветствие. На Кайдовой физиономии отразилось некоторое беспокойство.
   - Кто же вас так разукрасил, молодцы?
   Молодцы дружно отвели глаза. Ответ держала Данка:
   - Собаки одичалые, госпожа. Видать, какая-то стая приблудная. У нас, в Узле, с позапрошлой зимы ничего подобного не приключалось. А в ту пору их не меньше полусотни спустилось, от пастушьих-то деревень. Помнишь, бать, Гвану тогда все ноги изгрызли, еле отбился? И это - в полумиле от околицы, по дороге в Лисий Хвост.
   - Да не в Лисий Хвост, окстись. Гван тогда к перевалу ездил, к Оку Гор. За кожами да за дратвой, эт' самое. Я еще просил ремень мне прикупить, широкий, значит, в ладонь. А он на два пальца уже привез, и мне ж еще пеняет...
   - Да не, бать, тогда Гван пьяный поехал, не помнишь, что ли? С кобылы навернулся, кобыла домой сама пришла, ать - Гвана нет. Мариона - в визг, ты сам тогда рыскал по округе с мужиками. В сугробе у третьей версты нашли, тот угрелся себе и спит, и твой ремень при нем. А собаки уж после были...
   - Да ты че, доча! Все напутала.
   - Эрб, эй, хозяин! - донеслось из зала.
   - Иду, братья, иду!
   Эрб удалился, прикрыв дверь.
   - Ничего я не напутала, ты сам все напутал! - Дана сердито сверкнула глазами на дверь. - Все было, как я сказала, - она повернулась к Кайду и компании: - Все ведь так и было, а?
   - Как скажешь, Даночка, - дипломатично согласился кузнец, - Ты шей, шей.
   Я шагнула к столу. Улыбнулась.
   - Дикие псы, говорите? Целая стая?
   - Стая, стая. С дюжину наберется, - храбро заявил Рагнар.
   - Какой ужас! И что, так и напали ни с того ни с сего?
   - Дак того, - снова влез дипломатичный Кайд, - Мы их шуганули... Палкой кинули... Они и - того. На нас, то есть.
   - Ты бы, госпожа, сама поосторожней бы ходила, - сказала Данка, отрываясь от шитья, - Дикие собаки - не шутка, госпожа. Разорвать, можа, не разорвут, а покусают - будь здоров.
   - Спасибо за заботу, Даночка. Я ведь этих собак видела, молодые люди правду говорят - истинно дикие да злющие. Вот только в числе они ошиблись - не дюжина их, а всего лишь две.
   Данка уставилась во все глаза:
   - Ой, госпожа! И не кинулись?
   - А я, милая, палками их не лупила, чего же им кидаться?
   Данка перевела взгляд на мужиков и сощурилась.
   - Э, Кайд...
   - Погоди, милая. Дай сперва я скажу. Это в первую очередь относится к тебе, Кайд, но и ты, Ольд, и ты, Рагнар, послушайте. Вы, конечно, вправе были считать и собак, и их хозяина, дикими и приблудными. Ко всему прочему, насколько я знаю, Долгощелье не принадлежит Бессмарагу и суд матери Этарды на его обитателей не распространяется. Однако вы забыли, что стангрев, которого вы тут называете нечистью, находится под личной опекой настоятельницы, о чем она объявила во всеуслышание. Иначе - за все повреждения, нанесенные ему, мать Этарда вправе с вас спросить, если до нее дойдет сия новость.
   - Ну-у, Кайд...
   - Погоди, Дана. Это была официальная часть беседы. Теперь, так сказать - сугубо интимная.
   Я уперлась в стол кулаками и нагнулась, заглядывая собеседникам в глаза. Ольд явно сдрейфил, Рагнар растерялся. Кайд медленно багровел.
   - Я - марантина, Кайд. Тебе хорошо известно, что умеют и могут марантины. Для меня нет тайн в человеческом организме. От других марантин меня отличает лишь одно - обладая могуществом Ордена, я Ордену не принадлежу, а стало быть, не давала Святой Клятвы. Клятвы не навредить своими действиями ни больному, ни здоровому, и всякое такое в том же духе. Ты понял, о чем я говорю?
   Кайд понял. Краска схлынула, он стал бледен.
   Я еще поглядела на всю компанию, добавляя весомости, потом выпрямилась.
   Почему-то мне было неприятно. Они с готовностью проглотили мой блеф, родившийся только за счет их собственного невежества. Теперь, чихнув или споткнувшись, они каждый раз вспомнят обо мне. Так им и надо. Меня тянуло обтереть руки об юбку.
   - У! - вдруг крикнула Данка и вскочила. Скомканное тряпье полетело Кайду в физиономию, - У, проходимцы, лихоманка вас забодай! Вруны проклятые! Собаки на них напали! Как же!
   В воздух взлетели рваные штаны. Ольд схватил их, опрокинув скамью. Рагнар увернулся от половника.
   - У! - вопила Данка, разбрасывая вещи, - У! Вон из моего дома! Глаза б мои вас не видели! У, мерзавцы!
   Бам-мс! Данка схватила кочергу.
   - Да ты че, девка? Э!
   Я отошла в сторонку. Вот, значит, как деревенские бабы управляются с сильным полом. Ловко, ничего не скажешь. Кайд попытался вырвать кочергу - куда там! У Данки оказалась отменная реакция. Бац! Бац! В грудь, в живот. Бац! - подобравшемуся сзади Рагнару - в пах, безжалостно.
   - Ой, Даночка, Даночка... - это Эрб набежал на шум.
   Он моргал, растерянно комкая фартук. Даже не пытался урезонить дочку. Не на нем ли она репетирует?
   - Пошли вон! Вон пошли! Чтоб духу вашего... У! У!
   - Нет! Не в зал, не в зал! - Эрб засуетился перед дверью, - Не позорь мужиков, Даночка! Во двор их, во двор гони!
   - У! Ублюдки! Пошли вон!
   Рагнар, согнувшись пополам, головой вперед, вылетел через заднюю дверь в темноту. За ним - Ольд, поддерживая кое - как натянутые штаны. Кайд отступил последним. Данка сгребла разбросанные лохмотья и выбежала с ними во двор.
   Во дворе невнятно покричали, потом лязгнули открывающиеся ворота. Мы с Эрбом поглядели друг на друга.
   - Что это... нашло на нее? - спросил он шепотом.
   - Справедливое негодование.
   - А - а...
   Вернулась Дана. Щеки раскраснелись, альдские раскосые глаза светятся, как льдинки. В косах снежная крупа. А хороша наша Даночка, братцы. Эх, будь я мужиком!..
   Да, но кочерга...
   - Пусть только сунутся еще! - агрессивно заявила Дана, ставя кочергу к печке, - Зашей, Даночка, дырочку. Собачки злые искусали. Да чтоб они их до смерти загрызли, врунов поганых!
   - Почто ты их выставила, доча?
   - По первое число! Слыхал, небось, как Кайд с подпевалами про тварь кадакарскую небывальщину плел? Мол, отродье дьявола, нечисть, нежить, на костер его... Ты думал, это так, болтовня пустая? Ан нет! Это они в Долгощелье с Сычовыми собачками побеседовали! Я тебе вот что, бать, скажу. Ежели бы Сыч собачек своих не отозвал - слопали бы собачки и Кайда, и подпевал его. И поделом. Ишь, тоже мне, охотники за нечистью нашлись. И еще, главное, бессовестно сюда заявились - Даночка, зашей дырочку. У! Как я их не убила?
   - Хм, - пробормотал Эрб, - Да я что? Я ничего, спросил тока... - и, мне: - Мы люди маленькие, госпожа. Нам бы все тихо, мирно - чтоб, значит, закон соблюсти да Бессмарагу угодить. Сдается мне, получили уже парни по заслугам-то, а? Эт' я к тому, что можа, не надо... Ну, того... Чтоб, стало быть, по-свойски, по-семейному... Сор из избы, понимаешь...
   - Не беспокойся, Эрб. Ничего я матери Этарде не скажу. Сыч шуметь не будет, Кайд и покусанные тоже. Ты, Дана?
   Она пожала плечами:
   - Как скажешь, госпожа.
   - Вот и ладно. Останется между нами. А мне пора домой.
   - Я провожу, госпожа.
   Данка накинула шаль и пошла за мной через шумную залу. Мы спустились с крыльца, и тут она ухватила меня за рукав.
   - Госпожа Альсарена... А как там насчет, ну, этого... Арфадизнака, то есть? Ты обещала давеча...
   О Господи! Забыла, так и есть. Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу.
   - В процессе приготовления, милая. Это хорошо, что ты напомнила. Завтра взгляну на него. Если состав достиг положенной кондиции, принесу.
   - Вот хорошо, вот ладно-то! А я уж думала - не до меня, глупой, госпоже нашей Альсарене. Всем известно - мать Этарда приставила ее к твари крылатой, кажный Божий день до твари ходит, лечит ее и изучает.
   - Не "ее", а "его", - поправила я, - Тварь называется стангрев. И это юноша, не старше нас с тобой, очень, между прочим, симпатичный. А ест он мед и молоко, и вообще любую жидкую пищу. И разговаривает на своем языке, я составляю словарь.
   - Эва! - удивилась Данка, - А кровь-то как? Неужто крови совсем не берет?
   - Э... Кровь он тоже употребляет, это верно. Но ведь и ты ешь мясо. А стангревам, чтобы насытиться, не нужно убивать животных. Они вообще не знают убийства.
   - А падучая как же?
   - От кого ты слыхала про падучую?
   - Все говорят... У! Кайд первый сбрехал. Ах он!..
   - Послушай, Даночка. То, что ты называешь "падучей"...
   И я еще долго рассказывала ей о стангревах вообще и о Мотыльке в частности, а Данка качала головой и цокала языком.
   Потом мы все-таки распрощались. Я и так уже опаздывала к вечерней молитве.
   Афродизиак этот обещанный... Библиотека наверняка уже закрыта, придется ждать до завтра. А может, не мудрствовать лукаво? Взять готовый рецепт, один из множества, что я знаю наизусть? Мандрагора. Дубровник, аир, подсушенные семена конопли с солью... Фенхель, подмаренник... Настойка заманихи, кстати, очень способствует... Что еще? Ах, совсем забыла - ятрышник! И еще голубиный чабер. В вине с медом и перцем действует, говорят, весьма возбуждающе... С перцем? Хм. Вкус должен быть все-таки нейтральный. Ятрышник в этом смысле - то, что надо. Значит, ятрышник, подмаренник, корневища аира... и растереть в пасту с цветочной пыльцой...
   Да, а вот папку с записями я опять забыла.
  
  
   11. Благородный рыцарь, сей вопрос - к вам.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Охохонюшки. Когда же это кончится-то? Когда я наконец перестану любоваться на дорогие физиономии по ночам? Сегодня вот чуть с лежанки своей не полетел. Лежанка у меня на печи - доски сколоченные, на манер топчана, только без ножек, сверху - перина там, шкуры всяческие. А когда, например, Даул Рык втыкает в Стуро свой кинжал, или еще что подобное - начинает Сыч-охотник хваталками размахивать. Ну, и - с лежанки долой. На пол, сталбыть.
   Да. Так вот, пробудился я, сами понимаете, не в лучшем настроении. Сходил глянуть на парня. Он вроде бы посапывал спокойно, не переполошили его страхи мои. Ну и слава богам.
   Вернулся к печи, постель свернул, доски снял, рядышком прислонил, да и отправился завтракать. В сенях порубил на кусочки заячьи тушки, сготовил на костерочке похлебку - возле тайника у меня таперича не токмо дрова рубят, тама еще костровище трупоедское. От чужих глаз в общем-то подале. Пожрал там же, колоду вместо стола используя. А че делать, коли побратима от жующих трупоедов блевать тянет?
   Покончив с едой, снова заглянул в закуток. Побратим уже проснулся и, живехонек - здоровехонек, восседал на койке, завернувшись в тогу свою, аки древний лираэнец. Хотя, конечно, лираэнец из него, как из меня - альд.
   - Доброе утро, - сказал я на лиранате.
   - Доб-рое ут-ро, - повторил он с некоторым трудом и улыбнулся: - Ирги.
   - Есть хочешь?
   Покивал.
   Я положил в молоко остатки меда. Принялся болтать ложкой. Что ты в самом деле, э? До сих пор тебя не нашли. С чего бы - через четыре-то года?
   Нет, конечно, я понимал, что сам себя обманываю. Слишком много их, тех, кто не успокоится, пока не отыщет Ирги Иргиаро, тила. Чтобы всех не стало - моровая язва должна приключиться. Холера. Чума бубонная.
   Но, черт возьми! Следы я спутал на совесть. Почти пять лет меня все устраивало, а вот теперь - не пойми, с чего... А если так подумать - обросший человек менее подозрителен, чем бобыль - охотник... Э, ладно. Чего ж тогда не женишься, хоть вон на той же Данке? Брось, приятель. Неужели не надоело себе врать? Хватит, успокойся. Судьба, боги, Ветер - плевать кто - решил поиграть с тобой. И рассудок не справился с чувством. Бывает. Ну и что?
   Всего-навсего маленькая поправка. Увеличим бдительность, а в случае чего - смоемся вместе со Стуро. Вот и все.
   - Держи.
   - Спасибо.
   Присосался к чашке.
   Одежонку бы ему какую-нито справить. Неча черт знает в чем шляться. Не приблуда, чай. Побратим. Ну да, штаны-то есть, на енти птичьи ходилки любые мои штаны на манер ингских придутся - до колена перевязывать придется. А вот рубаха... Да и наверх чего... котту, либо куртец... Ага, а крылушки куды девать? Гм... Так. Перво - наперво сходим к Марионе Гвановой. Попрошу у нее просто одежку, а потом - дырочки сами прорежем, для крылушек... Да и к Гвану к самому смотаться не худо, сапоги ему закажем. Чин - чином... Тока - не на себя. Ножонка-то у Стуро небольшая.
   Я взял дощечку и уголек.
   - Малыш.
   - Стуро, - поправил он строго, - Когда мы двое - Стуро.
   - Когда - двое? А если - трое?
   - Парень. Малыш. Эй. Ко-зяв-ка. Моты-лек, - все-таки лиранат ему еще не очень дается, - Как пожелаешь. Но - не Стуро. Нет.
   Ясно.
   Выходит - наоборот. Имя назвать - почти побрататься. Ишь ты. Сталбыть, когда лезли к нему двое трупоедов с имечками своими - вроде как в друзья набивались... Хм, а ведь похоже на Старый Кодекс... Забавно. Откуда такое сходство? Что общего у этих крылатых - зубастых с древними дайларами? Только не говорите мне, что у нас были одни предки.
   - Поди сюда, Стуро, - сказал я. - Ногу дай.
   - Зачем?
   - Одежда, - сказал я, - Одежда для ноги. Обувь, - вспомнил наконец, - Тебе сделают обувь.
   - У вас есть мгерорам?
   - Кто? - "что-то там с огнем", - Кто?
   - Тот, кто делает обувь. Из кожи. Из мертвой кожи.
   - Сапожник?
   - Са-пож-ник. Да.
   - Есть. Лисица по прозвищу. Давай ногу.
   Стуро снял чуню, поставил ступню на дощечку. Я аккуратно обвел угольком. Боги, до чего ж у него лапка махонькая...
   Стук в дверь. Ун бафкнул, Редда же и не пошевелилась. Альсарена, сталбыть. Зачисленная в "почти свои". Я пошел встречать.
   - Добрый день, мальчики.
   - О, кто пожаловал. Ну, как Кайд? Жив?
   Она поглядела удивленно, потом фыркнула:
   - Что с ним сделается. Мы поговорили. По-свойски.
   Интересно, чего она ему сказала? Или рожу все ж таки разодрала? Настроена наша барышня вчера была, прямо скажем, весьма и весьма решительно.
   - Ну-ну, - усмехнулся я. - Чайку будешь? Тока вскипел.
   Но Альсарена уже ворковала вокруг моего Стуро, мешая лиранат и дайлерт:
   - Да ты здорово высокий, Мотылек! Смотри-ка, уже на ногах! Как чувствуешь себя сегодня?
   - Хорошо, - парень чуть улыбнулся, кивнул на меня: - И он-то же.
   - Пришел срок... - начала Альса, замялась: - Э - э... Как бы это сказать... Короче, я намерена снять швы, - и посмотрела на меня - переводи, дескать.
   Стуро тоже посмотрел на меня.
   Легко сказать - переводи...
   - М - м... Жилы, - нашел я, - Чужие жилы - в тебе.
   А как еще? Раны зашили - жилами. Теперь надо вытащить...
   - Чужие жилы держали раны. Чтобы здоровье вернулось. Здоровье вернулось. Теперь надо вынуть.
   - Зачем? - парнишка отступил на шаг - одна нога в чуне, вторая босая. Он, видно, представил, как из него вытянут все жилы, потом отберут те, которые чужие...
   - Спокойно, - Альсарена взяла Стуро за руку, - Ты напугал его, Сыч. Нить, Мотылек. Нить, связующая... скрепляющая раны. Надо убрать. Иди сюда.
   Парень вспомнил, что он - не трус, и храбро отправился с нашей барышней в закуток.
   - Ложись. Сними это. Сейчас...
   А все равно нить ее - из жилы.
   Из закутка доносилось:
   - Вот так. Та-ак. Молодец. Очень хорошо. Отлично зажило! - это мне, - Впервые вижу, чтобы так быстро все зарастало. Просто удивительно, - и снова - Стуро: - Ногу. Нет, это... согни. Еще раз. Отлично. Сейчас будет немножко больно...
   Лекарь ты наш. Дорвалась до пациента.
   - Терпи. Терпи... Храбрый мальчик. Смелый мальчик. Сильный мальчик. Можешь открыть глаза.
   Ишь, воркует над Мотылечком. Еще бы - редкостный случай быстрого заживления.
   - Я не буду забинтовывать, - крикнула Альсарена, - Пусть подышит, - вышла, улыбаясь, на щеках ямочки, - Такой пациент - сплошное удовольствие. Заживает, как на... э - э...
   - Как на собаке, - я взял чайник.
   - Как на собаке, - согласилась наша барышня, выбросила зажатые в кулачке нитки в печь. - Послушай, я вчера забыла свою папку. То есть, не вчера, а позавчера. Где бы она могла быть?
   Папку. Ну да, конечно. Вчера не до папки было.
   - Енто, что ль? - Сыч-охотник кивнул владелице на ее имущество, прислоненное к стене.
   - Ага, - Альсарена принялась копаться в бумажках.
   - Я, того, - забубнил Сыч-охотник, - Тут листик валялся. На столе, сталбыть.
   - Какой листик?
   - Ну, такой же вот. Где енти... Ну, чего он балакал, ты калякала. Я его тудыть сунул. Чтоб того. Не попортился.
   Альсарена извлекла листочек, тот самый, закапанный:
   - Спасибо, - продолжила изыскания, смущенно бормоча: - И зачем я только угольный карандаш взяла?.. - подняла голову от бумажек, - Погоди, здесь же не все.
   - Че было, - покачал башкой Сыч-охотник, - Один лежал, туточки.
   Альсарена поднесла к моему лицу лист, дописанный до конца, даже кусочек слова "страх" не поместился. А ты с похмелья не заметил. Дурак.
   - Я помню, - Альсарена зажмурилась: - Трупоеды... Пожирают плоть... собратьев своих... Вы - неправильные трупоеды...
   А вроде такая косая была - ишь, что-то все же отложилось...
   - Трупоеды не пожирают плоть собратьев своих, - встряло вылезшее из закутка "сплошное удовольствие", - Трупоеды убивают собратьев своих. Но - не пожирают. Я знаю.
   - Да-да, - отмахнулась Альса, дескать, никто тебя не обвиняет, повернулась ко мне, - Слушай, ты сам это записывал! - для верности ткнула пальцем в мою сторону.
   - Че? - Сыч-охотник возбужденно поскреб в косматых патлах.
   - Ты сам это записывал, - повторила Альсарена уже не так уверенно.
   - Ага. Записывал, сталбыть. Ну да, - хмыкнул, покрутил башкой, - Две бутыли, то есть. Полторы - мои, а полушка - твоя, подруга.
   - Какие бутыли? Какая полушка? Что ты мне голову морочишь? Сыч, или как там тебя зовут по-настоящему?
   Много как зовут, барышня ты моя.
   - Две бутыли - арварановки, - с готовностью пояснил Сыч-охотник, - А с непривычки - спасибо, я тута на ентой... на дуели не дрался. С сундуком, к примеру. Э?
   - Чего? - хлопала глазами бедная девочка.
   - Пить надыть меньше, вот че я те скажу, барышня, - отрубил Сыч-охотник, уселся за стол, уцепил свою чашку. Надулся, сталбыть. А как тут не надуться - черт знает в чем подозревают...
   - Любезный рыцарь, - на дайлерте произнесла Альсарена, - Негодование ваше неуместно.
   Сыч-охотник вытаращился на нее, как давеча - Стуро в ответ на "славного отрока, ибо желание есть..." и так далее.
   А козявочка, не понимая, что происходит, но чуя, что все отнюдь не в порядке, всунулся:
   - Я... Я - причина сему?
   Чему "сему", дурачок? Тоже мне, пуп земли...
   - Нет. Спать иди.
   Он похлопал пушистыми, длинными, как у девушки, ресницами, потом кивнул:
   - Хорошо, - и смылся в закуток.
   Наша аристократическая барышня уперла руки в боки, но вместо базарных выражений, коих я ожидал, изрекла, опять же - на дайлерте:
   - С какой целью приказано ему удалиться? Днем не спят.
   - Я сплю, - поддержал побратима Стуро.
   - Ты молчи, - огрызнулась Альсарена, - Благородный рыцарь, сей вопрос - к вам.
   Вопрос, вопрос... Шла бы ты со своими вопросами...
   Сыч-охотник вздохнул.
   - Неча ему тута. Швы тока сняли. Отдыхает пущай.
   - Что ж ты, мил друг, - перешла на лиранат Альса, - разучился на старом дайлерте разговаривать?
   - Язык сей - не для склок, - сказал я и добавил на лиранате: - И парень, кстати, тоже. Чай-то будешь?
   - Спасибо, - буркнула Альсарена, села напротив, взяла чашку. Обиженно проговорила: - Что это за балаган, Сыч? Сам же знаешь, что старый дайлерт невозможно выучить, не умея читать и писать. Мертвый это язык, никто на нем не говорит.
   - Говорят, - буркнул Сыч-охотник, - При храмах. И еще - в Каор Энене.
   Традиции хранят не только аристократы. А здесь, в Альдамаре, старый дайлерт очень удобен - никто не поймет из посторонних. Близнецы вон вообще неграмотны, да и Даул Рык с грехом пополам подпись свою нацарапает, а старый дайлерт выучили, хоть, кстати, и не родной язык...
   - И ты хочешь сказать, что к храму допускают неуча? - не сдавалась Альсарена.
   - Попервоначалу каждый - неуч, - фыркнул Сыч-охотник, - Одно и умеет - пеленки пачкать.
   При храме, между прочим, насколько я знаю, сперва обучают именно говорить. Запоминать тексты, не записывая. А грамоте - уже потом. Лет с шести...
   - Откуда ты знаешь старый дайлерт?
   - Учили, вот и знаю, - и еще кое-чего знаю, чему учили - ох, и много знаю! - Че те надыть-то от меня?
   - Листочек с записями!
   Обида, обида. Не надо быть аблисом, чтобы понять. Сыч-охотник нахмурился.
   - Сталбыть, заныкал Сыч чужое добро? Что ж, - мы тоже обидимся, - Коли спер - спрятал где-нито. Ищи, барышня.
   - Ты тему-то не переводи. Бог с ним, с листочком, - напор ее куда-то подевался. Улетучился напор... - Не нужны мне твои тайны, - усмехнулась, - охотник. Только, если уж взялся морочить голову, - поднялась, - так делай это последовательно.
   Поглядел я в лицо ей и понял, что Сыч-охотник выиграл, что не пристанет она больше с листочками этими распроклятыми и с дайлертом старым...
  
   (Фыркнуть, или хмыкнуть - дескать, не разбери - поймешь, чего барышня марантина крутит, чего ей, барышне, надыть-то? - и продолжать существовать спокойно, отработанно, привычно, черт побери...)
  
   Но тот, кто вылез из-под плиты и вольготно во мне расположился, сказал:
   - А я всегда непоследователен. Наверное, это моя беда.
   Сколько раз повторяли - и отец, и Даул, и Великолепный...
   - Ты садись, садись. Давай еще налью.
   Зачем это? Пусть уходит. Зачем ей, аристократочке, марантине-любительнице, что-то кроме удовольствия от быстрозаживающего Стуро? Зачем - тебе...
   Глупо, боги, как глупо...
   - Я же не требую от тебя выкладывать всю подноготную, - тихо и даже как-то жалобно сказала она, - Меня это не касается.
   Я налил еще чаю. Ей и себе. То-то и оно, барышня. И да убережет тебя твой Единый от "касаний" к моей подноготной.
   - Не хочешь говорить - так и скажи: "Не хочу". Скажи - "Не хочу".
   - Не хочу, - покорно повторил я.
   Не хочу. Не могу. Ни к чему. Ни к чему...
   - Вот и все, - кивнула она и отхлебнула из кружки.
   - Спасибо.
   Что бы там ни было - приятно. Когда не задают вопросов. Когда можно - без маски...
   - Ладно, - фыркнула Альсарена, - Проехали.
   Из закутка высунулся любопытный нос. Значит, напряжение действительно спало... Я налил чаю в третью кружку - для "сплошного удовольствия".
   - Сюда иди. Проехали мы.
   - Что? - он с некоторой опаской заглянул в лицо мне, Альсарене, потом взял чашку, уселся со мной рядом, глотнул, - А того питья нету?
   - Какого? - подняла брови Альса.
   - Нету. Выпили. Ни того, ни другого.
   - А-а! - дошло до барышни, - Альсатра! Тебе понравилось?
   Стуро улыбнулся смущенно, покивал.
   - Постараюсь достать, - сказала она на лиранате, - В Бессмараге найдется.
   - Да ладно. Нечего спаивать парня. Пристрастится еще. Ты мне лучше вот что скажи. У вас, в Бессмараге, то есть. Есть ведь овцы там, козы?
   - Козы? Есть... Беляночка и Пестрая, Тита в них души не чает. А что?
   - Понимаешь... - я перешел на дайлерт, - Он не ест кровь маленького зверя. Зверь умрет от этого.
   - Да, - сказал Стуро, - Маленький зверь умрет, и моя вина будет. Убийство.
   - А кровь ему нужна.
   - Хочется есть, - смутился наш вампир, - Очень.
   - На молоке с медом не особо окрепнешь. Ты спроси в Бессмараге, может, можно козу арендовать? Ну, в смысле, ты ее будешь приводить, он поест, коза проснется - обратно отведешь. А? Я уже думал - в деревне купить, да держать нам животину здесь негде. Корм, опять же... У меня деньги-то есть.
   - Хорошо, - кивнула Альсарена, - Я обязательно спрошу, - потом глянула на Стуро: - Скоро ты... будешь совсем здоров, - Стуро кивнул, - Что ты... станешь делать... потом?
   - Я останусь здесь, - побратим мой продемонстрировал свои клычата, - с ним.
   Братья на Крыльях Ветра... Стало тепло, как после полной кружки арваранского залпом. Стуро почуял и снова улыбнулся.
   - Сыч, ты предоставляешь ему убежище?
   - Вроде того, - ухмыльнулся я.
   Нечего сказать - убежище. Но парень сделал выбор, и не мне теперь пытаться что-то менять.
   - У Этарды были другие планы относительно нашего молодого друга, - задумчиво проговорила Альсарена, - Вы с ней не обсуждали этот вопрос?
   - Нет. Не обсуждали. Да и рано пока.
   Другие планы. У меня вот тоже другие планы были... А так придется по весне все - таки делать пристройку, да покупать в деревне козу, да не одну, небось... Э, приятель. Куда понесся? Ты доживи сперва до весны-то.
   Смешно.
  
   Альсарена Треверра
  
   В храм я проникла через северный притвор и тихонько уселась за колонной. Вечерняя служба кончалась. Отзвучали благодарственные гимны Единому и псалмы в честь Пророка Божия, Пресвятого Альберена, а теперь одна из старших сестер завершала чтение отрывка из жития святой Маранты.
   Из-за колонны мне был виден кусок алтаря, вписанного в неглубокую апсиду и часть зеленой юбки и черного плаща чтицы, стоящей за пюпитром. Крона Каштанового Древа сияла, как костер. Золоченые лопасти листвы отражали огни светилен и бросали в полутемный зал солнечную рябь. Пресвятой Альберен с белым костяным лицом, примотанный цепями к стволу, слепо глядел чтице в спину. В День Цветения, что в конце ноября, статую отматывают от ствола и с почетом водружают на алтарный диск, символизирующий Небеса. Древо же украшают множеством конусообразных белых свечей, которые разом вспыхивают по мановению Этардиной руки. Великолепное зрелище. Венчают праздник пляски, песни и чревоугодничество. Ах, День Цветения!..
   Но сейчас - конец февраля. Между прочим, через пару дней начинается весна. Правда, ветрам, задувающим с Полуночного моря, об этом никто не сказал. Они знай себе дуют. Знай себе таскают с хребта Алхари разлохмаченные и изодранные за долгую зиму снеговые тучи. Март здесь, на севере - тоже зима. Снег начнет сходить только в апреле. А у нас, в Итарнагоне, солнышко вовсю светит. Птицы вернулись... Февраль! Ха, сухо уже все, крокусы повсюду вылезают, морозник зеленый, лиловая сон-трава... Домой хочу.
   Нет, не хочу. Там скучно. Просто я устала от зимы.
   Чтица собрала пюпитр и спустилась с возвышения. На ее место ступила Этарда. Кратко пожелала всем спокойной ночи и благословила. Все.
   Я встала у дверей, пропуская выходящих, чтобы перехватить Летту и Иль. Кто-то тронул меня за рукав. Малена.
   - С тобой хочет побеседовать мать Этарда, Альса. Пойдем, я провожу.
   Вот и влипла. Знаю я эти беседы. Сейчас меня разделают под орех. Хорошо, что папка со мной. Хоть какие-то доказательства работы.
   Малена шла впереди, не оглядываясь. Я плелась за ней. Ко всему прочему, зверски хотелось есть. Ужин-то я опять пропустила. Оставалось надеяться, что девочки припасли для меня пару кусков хлеба с сыром. Правда, вернувшись от Этарды, я неделю смогу питаться святым духом.
   Мы обогнули храм и направились к корпусу старших сестер. Поднялись по лестнице в покои настоятельницы. Малена провела меня через приемную прямиком в комнату Этарды.
   - Добрый вечер, Альсарена. Присаживайся. Малена, благодарю тебя, ты свободна. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, мать.
   Малена выскользнула и затворила дверь. Я осталась стоять у камина, безнадежно пытаясь загородиться спинкой кресла. Одновременно я делала вид, что не боюсь.
   Этарда уютно расположилась в другом кресле, положив на скамеечку ноги. Она гладила кошку. Этарде не надо было петлять по улице между сугробами. Для нее имелся отдельный ход в стене, выводящий в храм, в библиотеку и еще Бог знает, куда. Вон и дверь, обычная, ничем не замаскированная.
   - Присаживайся, дочь моя. Вот сюда, в кресло. И не жмись, я тебя не укушу. В чем дело? Ты взволнованна?
   - Да, мать Этарда. Вот мои записи, вот рисунки, но это все такое сырое...
   Этарде нельзя врать. Ни в коем случае. У нее какой-то невероятный нюх на любую ложь. И если уж она тебя сцапала, есть единственный шанс уцелеть - позволить ей делать с тобой все, что заблагорассудится.
   - О, - улыбнулась она, принимая папку, - У тебя, оказывается, и записи есть? Выписки из книг?
   - Не только. Литературы не хватает, мать Этарда. Я пытаюсь вести собственные наблюдения.
   - Вот как? Ну-ка, ну-ка...
   Она уселась поудобнее, стараясь не беспокоить кошку, небрежно полистала папку, задержавшись на рисунках.
   - Хм, любопытно... Но я хотела бы послушать комментарии к твоим наблюдениям.
   Я принялась отчитываться, стараясь говорить четко и сжато. Как бы не так. Этардины флюиды уже начали действовать - у меня случилось словоизвержение. Внутри что-то таяло и оплывало, как леденец, превращаясь в сладкие сопли. Этарда кивала и улыбалась. Темные глаза ее мягко сияли - просто удавиться можно, сколько в них было доброты, понимания и всепрощения. И я могла бы поклясться, что моя болтовня казалась ей интересной.
   Я выложила все-все. И про то, как стангрев сбежал, и про ночную пьянку, и про Кайдово покушение, и что по этому поводу сказал мне Сыч, и что я в итоге сказала Кайду, и как отреагировала Данка... Тут я затормозила, да так, что зубы скрипнули. И вернулась к стангреву. Я описала его вдоль и поперек, слева направо, сверху вниз и по обеим диагоналям. Я из пальцев пыталась состроить схему крепления крыл к корпусу. Я исполнила хвалебную оду стангревским эмпатическим способностям. Путаясь и отвлекаясь на частности, я представила стангревский язык, как оригинальную версию старого дайлерта. Потом я опять начала расписывать Мотылька во всех подробностях, сообразила, что повторяюсь и, наконец, замолчала.
   Я была оглушена, опустошена, исчерпана. Что еще Этарда хотела из меня выжать?
   Она поднялась, уложив кошку на свое место, прислонила папку к креслу и принялась расхаживать по комнате. Зеленое форменное платье шуршало, цепляясь за грубый войлочный ковер. Ворот по-домашнему распущен, рукава расшнурованы и откинуты за спину, открывая льняное нижнее платье. Уют и покой.
   Я искоса рассматривала настоятельское жилье. Ничего особенного. Комната практически не отличалась от нашей или любой другой. Вот только камин вместо жаровни. Войлок вместо соломы и сухого папоротника. Лишняя дверь. Вместо трех кроватей - одна. Да окно пошире.
   Этарда чем-то шуршала и звенела у стола. Повернулась ко мне - в обеих руках по бокалу, один увенчан стопочкой плоских печеньиц.
   - Отведай, дочь моя. Ты сегодня не успела к ужину, но не беда. Я уверена, Леттиса и Ильдир приберегли для тебя что-нибудь вкусненькое. А сейчас замори червячка.
   - Вы очень добры, мать Этарда.
   Я откусила печенье. Может, в нем какой-нибудь наркотик? Или в вине? Зачем, о Господи, я ведь и так вывернулась наизнанку!
   Этарда пригубила из своего бокала. Она присела на подлокотник, чтобы не трогать заснувшую в кресле кошку.
   - Дочь моя, мне пришлась по душе увлеченность, с которой ты взялась за изучение этого существа, стангрева. Я думаю, мне стоит поддержать твое начинание. Ты уже собрала любопытный материал и далее, я уверена, обнаружишь немало интересного. Скажи, не приходила ли тебе мысль объединить твои изыскания в отдельную книгу?
   Удар прямо в сердце. Я чуть не подавилась. Пропищала:
   - Приходила, мать Этарда...
   - Замечательная идея, не правда ли? Новая и увлекательная тема. Книга произведет фурор, и не только у нас, в Бессмараге. Блестящий финал твоего обучения. С Богом, дочь моя. Я знаю, тебе хватит сил, умения и терпения завершить эту работу.
   - Спа... сибо...
   Вот это да! А я-то шла сюда на полусогнутых. Ай да Этарда! Ну, не прелесть ли?
   - Я гляжу, ты согласна. Хорошо. Даю тебе особое дозволение брать со склада все, что может понадобиться. В разумных пределах, конечно. И прошу не забывать тщательно записывать все в хозяйственную книгу. Постарайся обойтись без лишних трат, но и скаредничать не стоит. Это я по поводу Сыча говорю. Он оказывает монастырю большую услугу, приютив стангрева у себя, поэтому вполне может рассчитывать на нашу поддержку, - Этарда помолчала, потом усмехнулась, - С вином поаккуратней. Я понимаю, чем была вызвана позавчерашняя... хм... вечеринка, но все-таки будь осторожнее. Ты - воспитанница Бессмарага, не забывай, а Бессмараг в первую очередь - монастырь.
   - Да, мать Этарда. Конечно, мать Этарда. Мне очень стыдно.
   - Не великий грех, дочь моя. Марантины не дают этих новомодных обетов аскетизма и целомудрия. Марантины дают единственный обет - всенепременно раздувать и поддерживать искру Божию, дар Единого - существование. Жизнь есть любовь Господня. Все остальное - пустяки. Но рамки приличий приходится соблюдать.
   - Да, мать Этарда.
   Щеки у меня горели, в груди теснило. Кресло качалось, как колыбель. Ох, сердце мое! Сейчас лопнет, как гранат, переполненное нежностью ко всему свету.
   - Что ты не ешь, дочь моя? Не нравится вино?
   Я залпом выпила несколько глотков, но стало еще хуже. В голове зашумело.
   - Вино отличное, замечательное... Да, насчет еды... В смысле, насчет стангрева.
   - Да-да, дочь моя?
   - Я подумала... ну... ему нужно... ну... Кровь ему нужна. Вино, мед, молоко - это хорошо, но мало. Сыч тут ничем не поможет - животное должно быть достаточно крупным, чтобы остаться в живых, и его нельзя потом есть... в смысле, убивать... Короче, Сыч просил козу.
   - Что ж, хорошая мысль. Завтра зайдешь к Тите, возьмешь у нее Беляночку или Пеструю, на твое усмотрение. Думаю, что коз можно будет менять - завтра одну, послезавтра другую. Чтобы окрепнуть, ему требуется полноценная пища.
   - О да, мать Этарда.
   - Через недельку подумаем о том, чтобы снять лубки. Наш юный пациент обладает поистине восхитительным свойством - его организм восстанавливается чрезвычайно быстро. Вероятно, и без нашего лечения он бы выздоровел, только находясь в тепле и получая достаточную пищу и уход. А после того, как Леттиса подстегнула его Тень... Замечательный юноша. Просто подарок. Надеюсь, Альсарена, ты сможешь извлечь из предложенных обстоятельств всю доступную выгоду, прежде, чем мальчика переведут в Бессмараг.
   Где на него накинется сразу сотня гарпий. Этарда заговорщически улыбнулась, подняв тонкую бровь. Изрядно обнаглев, я спросила:
   - А если... Ведь может такое случиться, что Сыч откажется отдавать его. Даже в Бессмараг.
   - При чем тут Сыч, дочь моя? Стангрев - разумное взрослое существо. Мы спросим у стангрева, не у Сыча.
   - А если и он откажется?
   - Мы спросим, Альсарена. Как он ответит, так и будет.
   А ответит он, как захочет Этарда. Причем будет полностью уверен, что это его собственное желание. А может, это и в самом деле будет его собственное желание.
   Этарда легко соскочила с подлокотника.
   - Что ж, не стану тебя задерживать, дочь моя. Тебе надо выспаться, впереди большая работа.
   Я тоже встала.
   - Благодарю, мать Этарда.
   Она вернула мою папку, проводила меня через приемную до дверей. На пороге я обернулась.
   - Но почему - именно я, мать Этарда? Почему вы доверяете эту работу мне? Ведь я даже не марантина...
   Лицо Этарды светилось в полумраке, словно выточенное из молочного опала. Улыбка плыла, плыла, кружа голову... Хотелось рухнуть на колени и заплакать.
   - Во-первых, именно потому, что ты - не марантина, Альсарена. А во-вторых, потому, что именно ты возмечтала написать книгу. Не Леттиса, не Ильдир, не Малена. Именно ты, дочь моя.
   И, привстав на цыпочки (росточка Этарда небольшого, даже для лираэнки), поцеловала меня в лоб.
   Я выбралась во двор в совершенно сомнамбулическом состоянии. Холодный воздух немного привел меня в чувство. Я доплелась до ближайшего сугроба, зачерпнула снега и принялась тереть им лицо и уши. И терла, пока за пазуху не потекло, пока кожу не защипало, а зубы не защелкали, как у проголодавшегося трупоеда.
   Ну, что, друзья? Враг вывел войска из побежденного города, проявив благородство, не тронув мирное население, ничего не подпалив и не разграбив. Однако проинспектируем наше имущество.
   Итак. Что мне хотелось больше всего до встречи с Этардой? Написать книгу о стангревах. Чего мне хочется сейчас? Написать книгу о стангревах. Порядок.
   Что я ей рассказала? Все. Все? Про афродизиак мне удалось не обмолвиться, впрочем, если бы даже и обмолвилась, ничего страшного не случилось бы.
   А вот - удача, так удача! Я ни слова не сказала о Норве, и обо всех моих контрабандных опытах тоже. И не потому, что удержалась от болтовни, а потому, что забыла о Норве начисто. Так называемая "девичья память" иной раз может оказать хорошую услугу.
   Кстати, Норв. Скоро он должен вернуться из Арбенора... Постойте, какое сегодня число? Через два дня - первое марта, а год нынче високосный... Значит, сегодня - двадцать седьмое!
   Вот те на! Прозевала сердце со стрелой, надверную живопись. Наверняка прозевала. Именно сейчас, сию минуту, мой милый, должно быть, ждет меня под стеной. А я тут гуляю.
   Однако, вчера, когда я заходила к Эрбу, никаким милым там не пахло. Если Норв и парни приехали, так только сегодня. Может, вообще еще не приехали. Уф, выгляну из калиточки для очистки совести. А то ведь устроит скандал. Малейшая невнимательность к его персоне воспринимается, как личное оскорбление. К тому же, явлюсь я с пустыми руками. Никаких тебе "слез короля", или как он там обзывает мои экспериментальные составы...
   Но ведь не только ради этих "слез" он со мной встречается? Говорил же, что любит (за два года нашего знакомства - два раза, специально считала. Но это у него такой суровый стиль). Вот и проверим.
   Итак, я осталась при своих и даже кое-что приобрела. И вовсе это не было взятие вражескими войсками беззащитного города. Это было всего лишь посольство из чужой страны. С богатыми дарами, между прочим. А мы - что поделаешь - немного испугались начищенной брони, трубных звуков, знамен и лент.
   С кем не случается?
  
  
   12. Спиной к спине.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   - Ты уж смотри, чтоб-то го. Красивые чтоб.
   - Обижаешь, Сыч! - покачал головой Гван Лисица, трупоедский сапожник. - Как для сына родного!
   Означенный сын, здоровенный детинушка по имени Ирс, по прозвищу Медвежий Окорок, ухмыльнулся.
   - Нет уж, - фыркнул Сыч-охотник, - Ты того. Поменьше сделай. В сапог, что на него, меня целиком всунуть можно.
   Посмеялись.
   Отдал задаток, еще раз выслушал заверения Гвана, что через пару дней - в лучшем виде, да ты ж меня знаешь, да моя работа добрая, да в запрошлом году из самого Арбенора...
   - Ну, того, - буркнул Сыч-охотник, - Зайду, сталбыть.
   И отправился восвояси.
   Вот, значит. Мариона пошьет рубашку, да еще одну - на смену, да котту шерстяную, тканька мягонькая, Гван сапоги соорудит, и будет у нас парень - не парень, а загляденье!..
   Ладныть, Сыч. Че кудахчешь-то, почище квочки? Братца ведь завел, не сынка. Угомонись.
   Кстати, надо бы к Эрбу завернуть. Пополнить, так сказать, запасец. А то придет в гости барышня наша, чем потчевать станешь? Чайком?
   На мое счастье, Прилипалы Бера в кабаке не оказалось. Час-то поздний. Бабье уже всех своих благоверных по домам растащило. Впрочем, Бер Прилипала - бобыль. Навроде тебя, приятель. И вполне бы мог - опять за свое. Хотя, конечно, в прошлый раз Сыч-охотник его справно отшил. Неча тута, в душу лезть да прошлым интересоваться. Н-да.
   - Здорово, Эрб.
   - А-а, Сыч. Давненько ты к нам не наведывался. Здорово, братец.
   - Мне б того. Бутылей парочку - другую. Да меду. Фунта два, либо три.
   - Счас сообразим, - Эрб подмигнул и, взяв у меня мешок, отправился в погреб, а ко мне подплыла причепурившаяся невесть по какому случаю Дана:
   - Выпей, Сыч, кружечку.
   Какая-то она сегодня радостная. Соскучилась, что ль? Не до пива сейчас, ну да ладно. Уважим, чего ж не уважить?
   - Спасибочки.
   Отхлебнул и - как ударило.
  
   Тан - щурится довольно:
   " - Хорошо. Теперь - что здесь?
   - Здесь? - окунуть язык, растереть по небу терпкие капли, - М - м... Дурман?
   - Хорошо. Тут?.."
  
   Сыч-охотник ухмыльнулся, отшагнул к столу, плюхнулся на лавку.
   - Ладныть. Пока он тама ходит... Ты, девка, того. Дай-кося мне ее. Бутылек, сталбыть.
   - Арварановки? - просияла Данка.
   Нехороший взгляд у нее. Жадный. Ждущий. Или мерещится? Вот дьявол.
   Определить, что подмешано в пиво, я не мог. Несмотря на Таново натаскивание. Слабый, едва уловимый привкус.
   Отсутствие практики? Не знаю.
   Ни на что не похоже.
   Наркотик? Нет, мимо, мимо.
   Яд? Какой, Кастанга меня побери!
   Кто?
   Как?
   Зачем?!.
   Дана, запыхавшаяся, возбужденная, глаза бегают... Нет, не мерещится. Не мерещится.
   - Вот, Сыч. Арварановка.
   Я плеснул немного в притащенную ею вторую кружку. Попробовал. Самая обыкновенная "арварановка", как всегда. Да и с чего бы Эрбу заводить какую-нибудь травную?..
   Еще искупал язык в пиве, сделав пару ложных движений горлом.
   Что-то там все-таки было. Было, разрази меня гром!
   Спохватившись:
   - Ой, а закуска-то! - Дана упорхнула на кухню.
   Я быстро слил полкружки пива на пол, потом - еще на глоток. Отправил туда же две полных кружки арваранского. Пьянствует Сыч. Дорвался до бутылки.
   - Вот. Сырок свежий, баранинка...
   Она пыталась смотреть в пол, но - не получалось. Ой, взгляд у тебя, Даночка...
   - Благодарствую.
   Снова убежала.
   Что же это? Что это может быть? Ч-черт. И где, собственно, Эрб? Инструкции получает? А, вот и он.
   Протопал ко мне, поставил на стол мешок. В мешке отчетливо брякнуло.
   - Во. Все тута. С тебя - полторы.
   Сыч-охотник кивнул, отсчитал деньги.
   Эрб ушел, а я дослил пиво и опустошил еще одну кружку арварановки - внутрь. Спокойно, приятель. Спокойно, черт возьми.
   Снова появилась Данка, ненатурально улыбаясь и комкая передник, попросила:
   - Не поможешь ли, Сыч, в погребе бочку с пивом передвинуть надо, мешается...
   Ага. В погребе. Понятно, Даночка. Понятно.
   - М-м? - Сыч-охотник поглядел на нее мутно, рыгнул, - Н-не. Того, девка. Ик. Перебрал, кажись. Пивцо у тя, Эрб, ядреное... Э. А иде Эрб-то ?.. Н-нэту? Ну и чшерт с ним. Да. Ик, - поднялся, держась за столешницу, качнулся, - Эка. Пойду, пожалуй. Того.
   И двинулся к двери, довольно, впрочем, прямо.
   - Погоди! - Данка ловко вклинилась между пьяным Сычом-охотником и вожделенным выходом, - Как же ты пойдешь-то? Оставайся, я туточки постелю, на лавке, - бормотала она, мягко, но настойчиво заправляя Сыча-охотника обратно в комнату, - На ногах ведь не стоишь, не доберешься, замерзнешь в снегу по дороге...
   Ага. Сталбыть, коли до дому дойти можешь - в погребе помоги, а коли лыка не вяжешь - оставайся. Ладно, Даночка. Ладно, красавица.
   Сыч-охотник задумчиво покопался в шевелюре, как бы невзначай накрыл ладонью Данкины пальцы на косяке. Она вся как-то напряглась, закусила губу.
   -Того, - пробурчал Сыч-охотник, - Оно вроде, того. Верно. Тащи постелю.
   И - шаг назад, шаг назад - к столу, уронил себя на лавку, чуть не шмякнувшись мимо.
   - Счас я, Сыч, - расцвела Данка, - Сейчас, скоренько, милый, - и унеслась, словно ей черт под юбку залез.
   За постелью.
   Сами понимаете, дожидаться ее я не стал.
   Итак. Что мы имеем? У Эрба в погребе - засада? Может, конечно, и нет, но проверять как-то не тянет... Один бы я еще рискнул, посмотреть хотя бы-кто там, что там, да только не один я. И, случись что со мной, Стуро...
   Ладно. Как все это могло произойти? А как обычно происходят такие вещи, э?
   Пришли они, скорее всего, ночью. Не меньше троих, это факт. А вероятней - больше. Эрб не дурак, трепыхаться не будет. Одно дело - Сыч, приятель навроде как, а совсем другое - когда приходят серьезные люди... Данка, опять же... И дом могли пригрозить пожечь...
   Хорошо. Вручили, сталбыть, Эрбу с Даной скляночку, велели влить содержимое в Сыча-охотника, пристрастие коего к пиву общеизвестно...
   Но мне не давало покоя одно. Если это - свои, то, во-первых, я знаю весь набор того, что могут подлить, а, во-вторых, свои вообще не стали бы ничего подобного делать. Они ведь тоже не идиоты.
   Значит - чужаки? Быть не может. Чтобы Энидар решился пригласить чужаков на такое деликатное дело? Да если даже и так - что они, чужаки эти, не копнули, не нюхнули, какой - такой тил Ирги Иргиаро?
   Странно. Странно, черт побери. Может, Энидар умер, и тот, кто занял его место... Пф, а это было бы забавно - кто может занять место Энидара? Ну-ка...
   "Ежели же, наследника после себя не оставив..." Почему, кстати? Вполне мог оставить. Наследничка. Лет эдак двух - трех. Но тогда заправлять всем будет Рейгелар, больше некому. Тан не любит шума, Даул ни за что не полезет на видное место...
   Ладно, хватит. Нашел, о чем думать.
   - Что случилось?
   Ну конечно, он ведь слышит. Тьфу ты. Чувствуешь себя, как без штанов.
   - Мотаем, парень.
   - Что мотаем?
   - Рвем когти.
   - У кого? Я не понимаю.
   - Стуро, - я откинул крышку сундука, бросил на кровать меховые штаны и куртку, - Мои враги. Они могут прийти. Я говорил тебе.
   Кивок.
   - Они могут прийти, Стуро. Сейчас. Сегодня.
   - Хорошо, - сказал он спокойно.
   - Нам нужно уходить.
   Боги, и ведь как раз теперь, нет чтобы подождать денька два - справили бы парню одежку, обувь... А так что ему - в тоге по снегу?..
   Дьявол!
   - Ирги, - сказал он.
   - Что?
   - Ты боишься. Почему? У нас ведь есть - они, - кивнул на собак.
   Они. Эх, парень...
   - Если придут, то придут не мужики из деревни, Стуро. И не меньше полной связки, - как будет "полная связка" на дайлерте, я не знал, сказал на лиранате.
   - Пол-ной связ-ки, а-ае?
   - Полная связка. Шесть человек. Обученных убивать. Ладно, погоди. Не мешай.
   - Хорошо, - он чинно уселся на табурете, сложил руки на коленях.
   Я сходил на улицу, прихватив с собой Редду. Опустошил тайник. Деньги бросил на койку, оружие разложил на лавке. Снова полез в сундук.
   Сейчас подыщем что-нибудь, из чего можно сварганить временную одежду... Вот, плащ меховой. Дырки для рук прорезать, да надеть задом наперед, поясом прихватить... Штаны - вот эти сгодятся, а что касаемо до сапог...
   Сапоги, сапоги... Хватит. Чем тебе плохи вон ингские чуни? Голенища к ним присобачить, да перемотать потуже, м-м? А голенища из чего? Да хоть из этих кусков. Только сперва соберем мешки.
   Я отобрал самое необходимое. Много чего придется бросить, ну да черт с ними, с тряпками. И с охотничьим громоздким снаряжением. Доберемся куда-нито - купим.
   Кстати. Неплохо бы решить, куда ты, собственно, собираешься идти, друг Ирги. В Тилат? Дурость. Тилат маленький, народу в нем - курям на смех, искать даже проще, чем тут, в Альдамаре...
   В Итарнагон? А че ты там не видал, в Итарнагоне в ентом? И потом, Сыч-охотник не любит цивилизации...
   А вот Ингмар... Конечно, путь неблизкий, да и троп ты, приятель, не знаешь... Только Ингмар стоит того, чтобы рискнуть. Вот уж где глушь беспросветная, дичь косматая, вот уж где ни в жисть не сыщут...
   Холодный северный Ингмар, сосед Ларгиры, ты укроешь двоих, вставших на Лезвие? Доберемся ли мы до тебя, или сгинем по дороге? Да вообще, выйдем мы из этого дома или на пороге ляжем?..
   Хватит, Сыч. Уходить так и так лучше - днем. Хоть какая-то надежда на фору. Не пойдут они среди бела дня нас брать. Бессмараг рядом. В любом случае ночь - ждем.
   Я затянул завязки на одном мешке, сунул в другой сумку с деньгами и тоже завязал. Лыжи одни, жалко. Да было б и двое - проку-то? Он же не умеет. На кой черт аблису лыжи? У него крылья есть... Ничего, я пойду вперед, он - по лыжне, а собаки в арьергарде. Да.
   В третий мешок пошло одеяло, подстилка и еще одно одеяло.
   Ч-черт, а если... Если весь этот спектакль устроен, чтобы "поднять зверя"? В доме-то тебя взять не так просто, э? Выкуривать придется. Шум. "Кошачьи лапы" шума не любят... Спугнуть, чтобы бечь кинулся. И тихонечко взять. Живым. И целым. Все равно проблематично, но шансов куда больше, чем в доме. А Стуро... Стуро для всех в деревне - тварь, блажь Сычова... Ладно. Подождем.
   Подождем, Кастанга меня заешь!
   - Ирги.
   - Что? Идет кто-то?
   - Нет. Ирги, твои враги... Сколько их?
   - У-у! - я рассмеялся, - Вообще - человек пятьдесят. А сколько придут сюда - не знаю. Ты слушай.
   - Я слушаю.
   Вот и слушай. А я пока оружием займусь. Как ни упадут кости - пригодится. И обещал ведь - Большое Надраивание...
   Жидкость для оружия, тряпки - пожестче и помягче. Иди сюда, Зеркальце.
   Освободил его от ножен.
   Кто никогда не видал "черного зеркала", тот не поймет. Мне иногда даже кажется, что он - живой, мой меч. "Черное зеркало" делают только в Ирее. В далекой неведомой Ирее, где, говорят, Сыны Пламени выходят из недр, чтобы принять жертвы, приносимые людьми... Говорят, ирейцы и сами уже не совсем люди - огонь не причиняет им вреда, и они способны обратить гнев Огня на своего врага... Не знаю. Ирейцев я не встречал, в Ирее не бывал, но мой Зеркальце...
   Стуро с интересом наблюдал за действиями побратима. Я сказал:
   - Это - меч.
   - Меч - а-ае? Это?
   - Это. Большой меч.
   - Да, оно большое.
   - Его держат вот так, - принял низкую стойку, чтобы не влепиться острием в потолок, - Двумя руками. Как-нибудь покажу, если захочешь. Не здесь.
   Покивал, уважительно прищелкнул языком, коснувшись начищенной тускло взблескивающей поверхности.
   - Хочешь подержать?
   Принял на подставленные ладони, покачал, улыбнулся.
   - Теплый. Тяжелый. Красивый. Им убивают? - вздохнул, - Жалко.
   Я напоследок прошелся по лезвию мягкой тряпкой и убрал Зеркальце в ножны. Развернул тенгонник. Показал Стуро Цветок Смерти, и как Цветок Смерти метают.
   - Ух! - изрек Стуро и попробовал выдернуть тенгон из стены.
   - Осторожно, обрежешься. Вот так.
   Покачал головой.
   - Нет. Я так не смогу. Ты сильный.
   - Глупости. Тренировка. Хочешь, тебя обучу?
   Он подумал, потом виновато развел руками, помотал лохматой головой.
   Ну да, конечно. Взять в руки оружие - уподобиться трупоедам. Убивающим собратьев своих. А Стуро уже разглядывал лук и колчан. Сказал тихо:
   - У нас такое есть. Только мало.
   - Луки?
   - Лу-ки. Да. У моего... У сына брата моей мамы. Реликвия. От прадеда.
   Ясно. Спер, небось, у трупоеда. А то и пришил, трупоеда-то. Вряд ли лук этот - дружеский дар. Разобравшись с тенгонами, я взялся за чистку метателей.
   Любимое оружие Великолепного. Когда-то, тысячу лет назад, он стал меня натаскивать, и первое время метатели мне по ночам снились. Этакий хоровод из метателей, и в центре - сам Великолепный. И ругается...
   Боги, подайте, что ли, знак какой? Уходить или оставаться, померещилось мне с испугу, или - правда...
   Но богам было начхать на вставших на Лезвие спина к спине. Даже моему Рургалу было начхать. Волчара серохвостый. А вот не принесу жертву в День, что тогда завоешь?
   Будто есть ему до этого дело. А, к черту.
   Пора браться за сапоги. Кое-как подравнял ножом куски, отыскал дратву и иглу потолще.
   - Сними обувь.
   - Зачем?
   - Это - присоединю. От снега.
   Стуро вручил мне чаплы свои, а сам опять уселся на табуретку.
   Что же не идут они? Неужто - правда, решили дождаться, когда побегу? Эх, мне бы к оружию, тому, что уже есть, еще одну штуку. В Каорене, говорят, водится такая. "Драконов огонь" называется. Арвараны делают, а как - никто не знает...
   Редда ткнулась мне в руку холодным носом. Сбор вещей - понятно. Чистка оружия-то же. А вот чем теперь занялся опекаемый, и, главное - зачем?
   - Не боись, хозяюшка. Не спятил. Жди гостей.
   - Ар-рм.
   Для нее все встало на место. Мало ли чем можно успокаиваться в ожидании гостей? Как говорится, каждый сходит с ума по-своему.
   - Никого?
   - Никого, - для убедительности помотал головой.
   - А как долго... э-э, как далеко ты слышишь?
   - Через это...
   - Стену?
   - Сте-ну, да. Через стену - не очень далеко. Без преград слышу лучше. Могу выйти.
   - Нет, - еще чего не хватало. Я те выйду, к-козявка, - Слушай так. Услышишь - скажешь. А сам, если придут - быстро нырь под койку.
   - Не нырь! - возмутился он, сдвинул брови, - Я буду драться. Сам нырь. Мы - спина к спине.
   Ох, чертушка! Какое "спина к спине", ты соображаешь или нет?
   - Стуро, - сказал я, - Эти люди придут убивать. Ты же не сможешь убить.
   - Я буду драться, - повторил он упрямо.
   - Нет. Драться буду я. Сначала. А ты будешь - резерв. Засада. Выйдешь из-под кровати, завоешь, укусишь. Они испугаются. Убегут. А?
   - Нет. Я не хочу. Это трусость. Мне хватит. Больше не хочу.
   - Стуро, - я досчитал до десяти и продолжал почти спокойно: - Как ребенок говоришь. Драться ты не умеешь. Убивать не будешь. А если тебя схватят...
   Безликая тень держит нож у его горла, бесплотный голос: "Бросай оружие"...
   Вот черт. А я думал, дратва руками не рвется. Очень даже рвется.
   Стуро хлопал на меня чернющими своими гляделками, и лицо у него было растерянное.
   - Полезешь, куда скажу, козявка! - рявкнул я, а Стуро обиженно буркнул:
   - Спина к спине, двое...
   - То-то и оно, - норовистый конь взбрыкнул и пустился в галоп, - Ты не себя подставляешь. Связку. А я не хочу попадать к ним живым.
   Он не понимал. Конечно, боги, откуда ему, не трупоеду, знать такие вещи.
   - Тебя схватят. Нож к горлу. Я сдамся.
   - Не схватят, - фыркнул он.
   - Ладно. Я - один. Я буду тебя хватать. Ты - не давайся мне. Ар, зверье. Спокойно.
   И пошел на него.
   Обманный выпад, он отпрыгнул - прямо в мои объятия. Худющий-то какой, Ионала Милостивица! Когда ж я его откормлю хоть чуть-чуть?..
   Потрепыхался. Замер, обиженно сопя.
   - Вот, - сказал я, - А я - один. Их будет больше.
   Выпустил его, вернулся к столу.
   А может, все - таки - показалось? У страха глаза велики... Но там что-то было, в пиве, было! Тан не зря меня натаскивал. И - Данка, Данка! Никогда она так себя не вела. Совесть нечиста - видно же...
   - Ирги...
   - Да? - я поднял голову.
   Стуро осторожно тронул меня за плечо.
   - Ирги. Я был неправ. Но я не хочу прятаться, - глаза подозрительно заблестели, меж бровей - горькая морщинка, - Я хочу - сам. Хоть что-то - сам. Понимаешь?
   - Понимаю.
   Ох, малыш, как я тебя понимаю...
  
   Сам. Хоть что -нибудь. И - если не сейчас, то - никогда.
   И за окном - дождь, и темнота...
  
   (И можно плюнуть на все и лечь в постель, и натянуть одеяло на голову, и не думать, не думать, ни о чем не думать...)
  
   И за спиной - мешок с взятым в кабинете, и Зеркальце, и в руке - поводок Редды...
   И - на подоконник.
   Сзади - пустой оружейный ковер, и отцовский тайник со вспоротым брюхом, и догорает свечка на пустом столе...
   И - пока не хватились - в Храм.
   Успеть сделать хоть Это...
  
   Стуро сжал мое плечо. Сказал очень тихо:
   - Спина к спине.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Потайная дверца подалась натужно, но без скрипа. Петли замерзли, наверное. Щель очертила оранжевая кайма - с той стороны горел свет. Все-таки приехал. Именно сегодня. Вовремя я спохватилась.
   Протиснулась внутрь.
   - Гуляешь, голубка, гуляешь. Заставляешь ждать.
   - Здравствуй, Норв. О-о, что это с тобой?
   Буйные его кудри, принципиально ничем не прикрываемые в любую погоду, теперь прижимала пиратская повязка из яркого шарфа. Все остальное - глаза, улыбка, серьга в ухе - по-прежнему блестело и рассыпало рои праздничных бликов.
   - Это? Глупости. Небольшая ссадина.
   - Ну-ка, покажи... Не крути головой! Я врач или не врач?
   - Да ерунда, я тебе говорю. Ну, Бог с тобой, смотри, коли приспичило. Обыкновенная шишка. Портит внешний вид.
   И впрямь шишка. По виду - вчерашняя. С желто-лиловым ореолом во весь лоб.
   - Подрался?
   - Да что ты! У вьючной подпруга лопнула. Так, представляешь, пряжка мне прямиком промеж глаз и влетела...
   - Да уж, пряжка, как же!
   - Как Бог свят!
   - Не богохульствуй, альхан. Ладно, ладно, пусть будет пряжка.
   - Почему ты мне не веришь? Никогда не веришь! Я тебя хоть раз обманывал?
   - Откуда я знаю? - я засмеялась.
   Норв полез за пазуху
   - Видишь это? - потряс извлеченным из недр тонкого полотна рубахи объемистым кошелем, - Десять лиров. Кругленьких, толстеньких золотых лиров. Твоя доля. За две унции "сладких слез". Этого мало? По ту и эту сторону Кадакара тебе никто не даст больше двух с половиной за лот. Посчитай! И после всего этого ты говоришь, что я нечестен? На, бери, считай!
   Он совал кошель мне в руки.
   - О Господи, Норв! Да при чем тут деньги! Мне до этих денег дела нет...
   - Я для нее корячусь, из шкуры вон, а ей дела нет?
   Чертов альхан! Я схватила кошель, не глядя прицепила к поясу и повисла на Норвовой шее.
   - Миленький мой, хороший! Да я, может быть, ревную просто, где ты, с кем ты, я же здесь, в глуши, одна-одинешенька, думаю о тебе, беспокоюсь, я же не денег жду, а тебя, ненаглядного, дорогого! Не обижай голубку свою, лучше поцелуй... м-м, еще раз... и еще, м-м, сладкий мой!
   Некоторое время мы топтались в тесной арке, чуть не сшибли фонарь. Наконец Норв оторвался, глотнул воздуха.
   - Что-то ты в этот раз больно горяча, Альса. Соскучилась?
   - Ох, и соскучилась! Норвушка, я тебе кое-что скажу, не рассердишься?
   - Что еще? - насторожился.
   - У меня сегодня для тебя ничего нет. Понимаешь, не получилось. Этарда что-то пронюхала. Глаз с меня не спускает. Если она меня застукает, вышвырнет из Бессмарага, как котенка приблудного. Я и сейчас, с тобой встречаясь, страшно рискую... Норв! Ты рассердился?
   Он знакомо поджал губы, глядя мимо меня в проем арки, в темноту. Правда, рук с плеч моих не убрал.
   - Норв!
   - Ладно, - проговорил он неожиданно мягко, - Я вернусь через месяц. У тебя будет достаточно времени. Ты уж постарайся, голубка, хорошо?
   Я покачала головой.
   - Норв, боюсь... Боюсь, с этим покончено. Меня теперь вообще не допускают в лабораторию и к складам. Норв, это серьезно. Этарда нашла мне другую работу.
   Он отстранил меня, придерживая за плечи.
   - Ах, вот почему ты такая ласковая сегодня! Поня-атно... - он покивал.
   Во мне бушевал комплекс вины. Я с трудом подавила рвущиеся наружу уверения в том, что все это - временные трудности, что, конечно же, к следующему разу я приготовлю ему целую пропасть этих проклятых пилюль, что, если он захочет, разворую для него весь Бессмараг до последнего камешка. Но, черт побери, я же - аристократка, гордая лираэнка, а не деревенская простушка, обалдевшая от золотых перстней и бархатного плаща. В конце концов!
   - Хорошо, Норв. Если ты рассматривал меня только как выгодного поставщика контрабанды, то с прискорбием заявляю, что моя лавочка закрывается. Ты хороший партнер, с тобой приятно было иметь дело. А сейчас - позволь раскланяться.
   - Альса!
   Он приподнял меня и встряхнул, да так, что от плаща отлетела фибула.
   - Что ты болтаешь? Ну, что ты болтаешь! - подтащил мня к себе и обнял, подхватив спадающий плащ. - Ладно, ладно... потом. К черту. Да не хлюпай ты, не хлюпай. Сказала гадость, теперь хлюпает... Ну, кто обижаться-то должен, а? На глупость такую? Вот дурища-то. Дурища, голубка, дурища и есть. И за что я тебя люблю, дурищу этакую?
   - Правда, любишь?
   - Правда, правда. Особенно когда у тебя губа сковородником и нос распухший. Красавица ты моя. Кра-са-авица!
   Ну вот, опять и смех и грех. Веревки вьет из меня этот альхан. Настоящее крокодильство это, ненаглядный мой.
   - Послушай, Альса, голубка, - шептал меж тем ненаглядный, - Мы на денек задержимся здесь, время есть. Давай встретимся, помиримся как следует. У меня подарочек для тебя есть - загляденье. А то ведь я уеду, опять на месяц расстанемся.
   - Сейчас же - зима, Норв! Я не снежная кошка, чтобы любиться в сугробе... Или ты к Эрбу меня приглашаешь? Чтобы потом вся деревня обо мне судачила? Благодарю покорно!
   - При чем тут Эрб, глупая? Я с Омелой договорюсь. Слышишь? Завтра, вечерком. Как стемнеет.
   - В это клопиное гнездо!
   - Плащ свой постелю, если ты такая брезгливая. Чего боишься? Омела тебя и не увидит, я ей с полудня арварановки поставлю... Слышишь? Дорогу, небось, не забыла, к Омеле-то? Я тебе открою, потом провожу, ни одна собака не заметит.
   В общем-то, я несколько ошалела от такого напора. Надо было подумать, прикинуть, но в голове путалось. На подобное приключение я не рассчитывала. Как-то оно не входило в мои планы.
   - Постой! Как же я приду вечерком в Косой Узел? А Этарда? Как я ей объясню отлучку?
   - Да ведь ты каждый день шастаешь в Долгощелье, возвращаешься по темноте. Причем - одна. И никто за тобой не следит.
   Я моргнула. Все уже знает, чертов альхан. До всего докопался.
   - Это моя работа, Норв. Тот стангрев, помнишь, из-за которого столько шума было? Я собираюсь писать книгу о стангревах, поэтому делаю записи и наблюдаю. Это очень ответственное задание.
   - Избавь меня от научных лекций, голубка. Я тебе о чем толкую? О свиданке. Постарайся завтра побыстрее закончить свои наблюдения. И - бегом к Омеле. Вернешься вовремя. Договорились?
   - Надо подумать, Норв...
   - Некогда раздумывать, - он недовольно нахмурился, - Что, опять не так? Скажешь, и эта лавочка закрывается? Зачем тогда пришла сегодня?
   - Норв...
   - Вот что я тебе скажу, голубка. Я завтра буду ждать у Омелы. Не придешь - значит, между нами все кончено. Я навязываться не собираюсь. Ночь тебе на размышление. Поняла? Вот и размышляй. А мне пора.
   Он подтолкнул меня к двери. Нагнулся, подхватил фонарь и кожаную сумку.
   - Да, - повернулся ко мне, - Это гостинцы тебе и подружкам. На здоровьице.
   Я приняла объемистый сверток.
   - Спасибо, Норв.
   - До завтра, - холодно чмокнул в щеку.
   Повернулся и вышел из-под арки.
   Ветер напал на него, задрал, распялил небрежно распахнутый плащ. Словно крылья взвилось черное полотнище. Словно крылья...
   Норв начал спускаться в сторону дороги прямо по целине. Мелькнул огонек фонаря и исчез. И Норв исчез, остались одни сугробы да ветер.
   Завтра к Омеле? Хорошо, приду. Но если таким образом Норв попытается надавить на меня и заставить вернуться к колбам и перегонным кубам, то ничего у него не выйдет.
   Я пишу книгу. И дело вовсе не в Этарде, марантинах, и даже не в стангреве, если уж на то пошло. Я напишу эту книгу, или перестану уважать себя.
  
  
   13. Афрадизнак ентот... сталбыть.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Стуро вдруг напрягся, выдохнул еле слышно:
   - Идут...
   Все-таки. Все-таки.
   - Сколько их, малыш?
   - Кажется, двое...
   Всего двое? Что же, и вправду - чужаки? Или, поняв, что так легко тильского медведя из берлоги не выгнать, решили - подтолкнуть?
   Отодвинул доску, которая "бойницу" маскирует. Ни хрена не видно.
   - Один - она, - сказал Стуро, - Та, что приносила питье.
   - Альсарена?
   Кивнул.
   Худо дело. Если они отследили нашу барышню...
   - А второй?
   - Я ее не знаю.
   - Ее?
   Может, инга или всезнайка? Нет, их он должен помнить. Но, может, помнить - не значит знать?..
   И тут я увидел две фигуры, двигавшиеся к нашему дому - чуть доску не уронил.
   Боги милосердные!
   Незнакомка, сопровождаемая Альсареной, оказалась настоящей красавицей. Высокая стройная блондинка, с эдак кокетливо загнутыми рогами. Коза. Провалиться мне на этом месте. Сам же просил...
   - Это завтрак твой идет, - сказал я, но смотреть Стуро не пустил.
   На всякий случай.
   - Больше никого не слышишь?
   - Никого.
   Альса с козой между тем были у самого дома.
   - Мальчики, доброе утро.
   - Закрой это, - кивнул я на лавку с арсеналом, а сам пошел встречать.
   - Вам гостинцы из Бессмарага, - Альса отряхнула снег с себя и со своей спутницы, - Мед гречишный, яичек десяток. И - вот. Беляночка.
   - По дороге... чужого никого не встретила? - все же спросил я.
   - Кого - чужого?
   Мы прошли через сени, в комнату.
   - Незнакомого.
   - Я не приглядывалась, - барышня наша качнула головой, - Не знаю...
   Впрочем, если они где-то в округе, что - доброго утреца ей желать будут? В засаде сидят, не видно их, не слышно...
   - Вот, Мотылечек. Это - наша Белянка. Мать Этарда прислала ее для тебя.
   Стуро расплылся в идиотской улыбке.
   - Коза... Красивая... - обошел блондинку, восхищенно прицокивая, присел на корточки, погладил мягкую козью шерсть, - Ты хорошая. Ты красивая. Белая Звездочка, - потом помрачнел.
   - Что такое, Мотылек?
   - Нет. Ничего.
   Альса принялась разгружать сумку, бормоча:
   - Вот, вот, а это - лично от Этарды, сливки от ее стола... Уф-ф! - и плюхнулась на лавку с кое-как наброшенным поверх оружия одеялом.
   Помешать я не успел.
   - Ай!
   На что она села? На Зеркальце? Он у меня шипастый...
   - Что у тебя тут? Ежи? - приподняла одеяло, - О-о-о...
   - Железо, - буркнул я.
   - Я закрыл! - отчаяние в черных глазах.
   - Да. Спасибо, малыш.
   - Вот это да-а!.. - протянула Альсарена, - Целый арсенал... Меч, а? - повернулась, - Благородный рыцарь! - со странной смесью иронии и серьезности, приправленной радостным удивлением, - Надеюсь, вы не воспримете мои действия, как желание нанести вам оскорбление?
   Да уж. С целью унизить рыцарское достоинство шмякнуться задницей на благородный меч. Я взялся за одеяло - натянуть, что ли, хотел? Сдернул. Пущай прекрасная дама пялится.
   Альсарена снова принялась рассматривать представшее ее очам, убрав руки за спину. Почему-то меня это тронуло - чтобы ненароком не дать волю любопытству, не коснуться оружия без разрешения владельца... Аристократка все-таки. Лираэнка.
   - Сыч... э-э... - смущенно пробормотала: - Даже неудобно как-то тебя так называть... А, может, вас?
   Я поморщился. Не люблю. Никогда не любил. С Эгвером все время ругался. Потом - смирился. Плетью обуха не перешибешь.
   - "Чужой"? - Альсарена нахмурилась, - Кого-то ждете - с этим? - повела рукой над лавкой.
   - Сам не знаю, - скривился я, - Нервишки шалят, - глянул на Стуро, - Э?
   - Нет, - ответил парень.
   - Что? - забеспокоилась наша барышня, - Вы думаете, я... со мной - кто-то еще?.. - мазнула встревоженным взглядом по Стуро, по мне, - Мальчики! Почему у вас такие лица?
   - Лица ей не нравятся... - я ухватил початую бутыль, приложился.
   - Что с ним?
   - Он боится, - сказал Стуро. - За меня. Сказал, чтобы я - нырь. Туда, - кивнул в сторону койки, посмотрел на меня, примиряюще поднял ладони, - Молчу, молчу.
   - Опять Кайд?
   Кайд. Я заржал.
   Альсарена опустилась на табурет.
   - Не Кайд.
   - Не Кайд, - кивнул я, - Ладно, все. Проехали.
   - Это... - попытался влезть Стуро.
   - Проехали, я сказал, - рычание вышло отменное.
   Парень обиженно хлопнул ресницами.
   Я вытащил кружки.
   - Где там у тебя гречишный?
   Ага. Открыл горшочек, положил по ложке в две кружки, плеснул по чуть арваранского, начал размешивать.
   - Я могу помочь?
   Барышня, барышня... Помотал головой. Даже если бы ты и могла что-то сделать...
   - Сыч... - маленькая рука осторожно тронула мое запястье, - Ладно, пусть Сыч. Ты мне доверяешь?
   - В смысле? - я глянул на нее. Серьезна. Отшутиться не выйдет. - Доверять и поверять - разные вещи, Альса. Давайте лучше выпьем, - подвинул им кружки, уселся, - Кстати, парень, а ты есть собираешься?
   Он смутился, кивнул.
   - Ну, так иди с ней туда. Мы не смотрим.
   Стуро снова кивнул, взял козу за веревку и утянулся в закуток.
   - Расскажи, что случилось?
   Как расскажешь все это?
  
   (Я взял себя в руки и сказал - как с обрыва, головой вниз, в ледяную воду:
   - Это - нгамерты.
   Я жду - нгамертов. Они за мной охотятся.
   - Что? - слабо вскрикнула Альсарена, а из закутка выскочил перепуганный Стуро:
   - Что случилось?
   - Объясни ему, - сказал я и вышел в сени...)
  
   - Глупость, наверное. Старею, - пуганая ворона куста боится, - Со страху мерещится.
   Я еще просто не привык, что нас - двое. Боюсь подставить Стуро.
   - Что тебе мерещится? Чужаки в деревне?
   - Можно сказать и так, - выпил свое пойло, без меда, стукнул кружкой о столешницу, - Да прокисло оно просто! К черту!
   - Арварановка прокисла? - изумилась Альса.
   - Нет. Пиво у Эрба.
   Прокисло, отсюда и странный привкус. Испортилось пиво, вот и все.
   - Сыч! - возмутилась она, - Опять виляешь!
   - Не виляю. А поверяю. Как ты хотела. Раз этой ночью сюда никто не пришел, значит, пиво у Эрба просто испортилось, - вовсе необязательно было им сюда приходить ночью. И вообще... - У прокисшего пива вкус другой... Дьявол, да кончится это когда -нибудь или нет! - залепил кулаком по ребру столешницы.
   Не полегчало. Уже давно не действует. Я этой рукой много чего могу сделать. До Тана мне, конечно, далеко, но...
   Из закутка вылез Стуро. Обвиняюще глядя на Альсу, заявил:
   - Это из-за меня!
   - Я иду к Эрбу, - поднялась решительная наша барышня, - Провожу инспекцию погребов.
   Я поймал ее за руку, дернул на место.
   - Сиди. Сказал же - померещилось. Нечего таскать судьбу за хвост.
   - Сыч, миленький! - взмолилась несчастная, - Какое отношение имеет Эрбово пиво к этому арсеналу?!
   - В том-то и беда, что никакого. Скорее всего, - устал я, боги. Бояться устал, ждать... - Между Эрбовым пивом и арсеналом - вконец обалдевший Сыч, - похлопал ее по руке, - Ничего. Привыкну.
   Альсарена отхлебнула из кружки.
   - А с медом - ничего.
   - А то.
   Если мне не изменяет память, в Каорене так, с медом, предпочитают употреблять арваранское инарги, большие лакомки. Впрочем, в Каорене я никогда не был, а из чистокровных инаргов знал только одного - каллиграфа, учителя моего. И с ним мы арваранское не пили. Тана-то нельзя назвать чистокровным инаргом, у него в крови много чего намешано... Впрочем, с Таном мы тоже не пьянствовали. Тан вообще не любит крепкой выпивки, предпочитает орнат и "львиную кровь", тагу арат, вино с Тамирг Инамра.
   - Сладость смягчает алкоголь, - сказала Альса.
   Я кивнул. Спрашивать Стуро, как ему понравилась Беляночка, не стали ни она, ни я. Мало ли, для аблисов процесс принятия пищи - все-таки не то, что для нас, трупоедов.
   Парень подсел к столу, благодарно улыбнувшись, взял кружку и тоже попробовал.
   - Тебе нравится, Мотылек?
   - Да, - помолчал, потом признался: - Но то питье - лучше.
   Конечно, лучше. Хотя по мне - так лучше кардамонной лимрской нет ничего. Когда я ее пил-то в последний раз, лимрскую?..
   - Я принесу тебе, - сказала наша барышня, и я не сразу понял, что это она парню, - Твой народ пьет вино?
   Стуро кивнул.
   - Аблисы делают вино. Тоже из меда. И из молока. Да. Вкусно. Но... - вздохнул, - то питье лучше.
   Вот заладил. Сладкоежка.
   - Аблисы?
   Ну да, я же ей не сказал...
   - Аблисы, - проговорил Стуро грустно, - Мой народ.
   - Это самоназвание! - обрадовалась Альсарена и вдруг аж подпрыгнула: - "Аблайс"!
   Вычитала где-то.
   - Сама ты аблайс, - фыркнул я, - С каких пор "ие" читается как "ай"?
   - Тебя там не было, подсказать, - огрызнулась наша барышня, - Аблисы, Мотылек. Они... вы разводите скот? Коровы, овцы...
   - Козы, - парень просиял тихой улыбкой, - Сестры-козы, - и опять помрачнел.
   - Что такое? - Альса заволновалась.
   - Я... Я оставил Олеру, - почти прошептал Стуро, - Ей плохо без меня. Мне плохо без нее.
   - Олера, - спросила Альса, - кто?
   - Сестра-коза, - в голосе парня появилась нежность, - Она красивая. Она добрая. У нее два козленка... Белая Звездочка тоже красивая. И большая. Но Олера... Она лучше всех. Ее должен взять мой брат. В свою семью. Я хочу... чтобы ей с ними было... хорошо.
   - Не понимаю, - Альсарена тряхнула головой, - Козы - это семья?
   - Семья, - кивнул аблис, - Есть я. Олера. Есть мама. Ее сестра-коза. Есть брат. Его сестра-коза... Семья. Родство крови.
   Я не прислушивался, пытаясь в очередной раз взвесить все "за" и "против" - морок или явь? В родстве крови Альса со Стуро, похоже, здорово запутались. Хотя - чего уж проще - аблис пьет кровь козы. Значит, кровь козы и аблиса - едина. Родство крови.
   - Давай сюда кружку, - развел Альсе еще меда с арваранским. - Для ясности. Держи.
   - Ты понимаешь? - спросила она у меня.
   - Понимаю.
   - Да! - воскликнул Стуро, - Он понимает, - и пустился объяснять по новой.
   Сестры-козы, родство крови... Мне б ваши заботы. Ладно, пусть привкус в пиве мне померещился. Но Данка, Данка! Куда девать ее поведение? Как это-то подогнать?
   - Слушай, - я тронул Альсарену за плечо, - Ты с Кайдом не у Эрба ругалась?
   - Я не ругалась, - с достоинством отпарировала она.
   - Ну, толковала по-свойски. Не у Эрба?
   - У него.
   - Он... - черт, как спросить-то? - Не знаешь, здоров ли?
   - Эрб? Как бык, - недоумение появилось на ее лице.
   - А... Данка?
   - Данка? - Альса чуть сдвинула брови, - Тебе показалось, что она нездорова?
   - Не знаю.
   Может, и впрямь прихворнула там, или... Ну, того. Эт' самое, то есть. С кем-нито из альханов, к примеру. Вот и мается, как дальше быть?
   - А пиво у них "прокисло", - торжественно произнесла Альсарена.
   Я подобрался. Она что-то знает!
   - Дана подала тебе пива, и ты решил, что оно прокисло. А Дана вела себя неестественно. Так?
   - Так, так. Что жилы тянешь?
   Альсарена вдруг препохабно ухмыльнулась. Взяла себя в руки.
   - Извини, - хихикнула, - Ты не то оружие приготовил.
   Я потихоньку закипал. Стуро встревоженно переводил взгляд с меня на Альсу и обратно.
   - Извини, - повторила Альса, - Это моя работа.
   - Что это было? - лязгнул я.
   Довольно уже издеваться!
   Альсарена прыснула, неразборчиво бормотнула в кулачок:
   - ...ное зелье.
   - Какое?
   - Ой, видел бы ты свое лицо! - потешалась она, - Ой, Сыч!
   Я оторвал зад от табурета, подхватил Альсарену подмышки, приподнял.
   - Повтори, - сказал я спокойно, - Что это было?
   Она кисла от смеха в моих руках. Выдавила:
   - Арфа... ди... знак... ентот... того, сталбыть...
   - Э, подруга, - спятила она, что ли?.. - Какой, к черту, знак? Какая арфа?..
   И тут до меня дошло.
   Данка.
   Заказала.
   Марантинской воспитаннице.
   Афродизиак. Приворотное...
   О боги.
   Выпустил Альсу, она брякнулась на свое место, тихонько повизгивая и всхлипывая, по щекам катились слезы.
   Приворотное зелье!
   Не то оружие приготовил!
   Сделал перекат через голову, вернее, получилось сальто через табуретку, пришел на голени.
   - Ой, Сыч! - вскрикнула Альса, перестав смеяться, - Акробатика...
   А Стуро перепугался. Он не мог понять, с чего меня так разбирает. Как, впрочем, и собаки.
   Ай да Сыч! Ай да молодчина! Девку ждет... С мечом...
   Утер слезы, поднялся, обхватил Стуро за плечи левой рукой, правой отпихнул Уна.
   - Все в порядке, малыш. Я просто дурак. Мозгов нет совсем. Мы остаемся.
   - Это хорошо-о, - неуверенно протянул парень.
   Да, братец. Ты даже сам не представляешь, насколько это хорошо.
   - Слушай, постой, - спохватилась Альсарена, - Но ведь это же салеп... кисель! Вкуса никакого! Как ты учуял?
   Как учуял, как учуял... Учили, вот и учуял.
   - Со страху, - сказал я, - У страха глаза велики.
   Всего-то навсего - салеп приворотный, а ты уж решил - травить тебя хотят. Или обездвижить...
   - Бедная Дана! - лицемерно вздохнула Альса, - Вот это разочарование! Она же мне не простит никогда.
   - А ты ей скажи, - я фыркнул, - Ну, сама понимаешь. Дескать, сработало. Дескать, еле убегла. Ты, сталбыть.
   - Ну-у, тогда она точно не простит! - расхохоталась наша барышня.
   Потом она заворковала со Стуро об аблисах, как они живут, чем питаются, кроме молока, вина из молока да кровушки, причем тут мед, да как выглядят аблисские дома... Парень рассказывал и, по-моему, даже забыл в какой-то момент, что он - изгнанник и все это для него потеряно. Принялся сам расспрашивать в ответ...
   В общем, я пошел готовить себе обед, и успел не только приготовить, но и съесть его. Вернулся в дом, и тут Альсарена спохватилась:
   - Ой, мальчики, мне сегодня надо уйти пораньше.
   - Так коза ж еще дрыхнет.
   - Коза! - ахнула Альсарена, - О Господи... - и кинулась в закуток.
   Я прошел за ней.
   Та-ак.
   Где, как вы думаете, изволила почивать монастырская Беляночка? Правильно, на койке. На бывшей моей койке. Твари они. Оба.
   - Сейчас. Сейчас я ее подниму, - Альса сняла с плеча фибулу.
   Здоровенная булавка - так вот чем она подняла меня, когда козявка удрал...
   Слава богам, это было в сенях, и я попытался сделать перекат через голову - посшибал все и прочухался, не успев со сна принять ее за Рейгелара...
   - Нет! - Стуро перехватил руку Альсарены с булавкой. Ну как же, бедной Белой Звездочке будет больно, - Не надо. Пусть спит.
   - В общем-то... - пробормотала Альса и повернулась ко мне, - Можно она у тебя побудет? У меня в деревне важное дело... А завтра я рано-рано приду...
   Я пожал плечами.
   - Спасибо, Сыч! - барышня наша расцвела, - Я побежала, мальчики.
   И действительно побежала.
   Редда тронула носом мою руку. Ей тоже было странно, что на кровати ее опекаемых валяется посторонняя рогатая блондинка.
   - Слушай, Стуро, давай ее снимем отсюда. Положим вон туда, а? - кивнул на бывшую свою подстилку у стола.
   Бывшая моя койка, бывшая моя подстилка... Наводит на размышления, э?
   - Она ведь не привыкла - на кровати...
   Стуро согласился, и мы торжественно перенесли Белую Звездочку с койки.
   Только козы в комнате мне не хватает.
   Ладно, проснется - в сени выставлю. Отгорожу там угол...
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Этот чертов двуручный меч! Он снился мне всю ночь напролет. Узкий, длинный, с колючей, прихотливо перевитой гардой. Словно спутанный куст чертополоха выбросил вдруг тонкий и прямой побег, но не цветок, а, скорее, шип. И металл, из которого это жуткое чудо сотворено - ирейское "черное зеркало".
   Мне не раз приходилось наблюдать диковинки из страны огнепоклонников. "Черное зеркало" в их числе - особая редкость, а уж денег стоит совсем бешеных. Откуда подобная вещь у человека, называющего себя Сычом? Что за загадка? Почему он молчит? И зачем... Стоп, Альса. Хватит. Не торопи события. В конце концов все само прояснится. А не прояснится... ну и Бог с ним. Каждый имеет право на тайны. И на личную жизнь в том числе. Пф. Интересно, что мне скажут любимые мои родственники, когда я заявлюсь домой с подобными идеями?
   Дверь была распахнута настежь. На истоптанном снегу у порога валялся мусор - обрывки ремней и веревок, измочаленные тряпки, щепки и козьи катышки. Что-то шуршало и двигалось в сенях.
   - Сыч, эй! Доброе утро!
   В дверях, пригнувшись, возник Мотылек. Он щурился, прикрывая глаза ладонью.
   - Здравствуй... э-э... здравствуй.
   Я подошла.
   - Уборка? Это хорошо. Сейчас помогу. А где Сыч?
   - Ушел. Гулять. С Белой Звездочкой.
   - С кем?
   - С Белой Звездочкой. С козой. Он сказал, что... э-э... Она хочет есть. Что она поищет себе пищу в лесу. Что он поищет вместе с ней. Ветки, кора... мхи... как это? Вечнозеленые. Под снегом.
   Мотылек дернул плечом и улыбнулся. Я заставила себя не пялиться на клыки. Я посмотрела в сторону леса, куда удалились Сыч и коза в поисках вечнозеленых мхов. Много нового узнаю я о себе, когда они вернутся.
   - А я решил, э-э... навести порядок, - продолжал Мотылек, - Тут немножко грязно. Белая Звездочка немножко попортила вещи. Она хотела есть. Она испугалась. Чужой дом... ночью почти не спала, - Мотылек смущенно помялся и добавил, понизив голос: - Сыч... немножко рассердился.
   Ага. Надеюсь, он немножко не свернул козе шею в ближайших кустах.
   - Я принесла корм, Мотылек.
   - Корм?
   - Еду для козы. Вот, видишь?
   Показала ему холщовый мешочек, полученный сегодня утром от Титы-скотницы. Тита, несмотря на все мои уверения, беспокоилась о судьбе любимицы. Как-никак, Беляночку назначили утолять вампирский голод, вечером домой не вернули - есть над чем задуматься, а?
   Мотылек схватил мешочек с кормом.
   - Хорошо. Да, хорошо. Я боюсь, в лесу очень мало... вечнозеленого.
   - Я помогу тебе убраться. Только папку в дом отнесу.
   Да, коза, судя по всему, тут основательно похозяйничала. Что-то погрызла, что-то порвала, что-то испачкала.
   Как-то неловко получилось с этой козой. Но не могла же я ее притащить к Омеле? И так сложностей приключилось больше чем достаточно. У околицы меня встретила Мелисса и увязалась чуть ли не до самого Бессмарага, рассказывая про отекающие ноги, одышку и боли в пояснице. Слава Богу, ее забрал возвращающийся из монастыря на своей тележке Нерег Дятел. Переждав, пока они отъедут, я двинулась следом, но долго еще скрывалась по кустам и огородам, пока наконец у Омелы во дворе не столкнулась с Норвом, которому надоело ждать и он, злой как черт, уже собрался уходить.
   Потом мы как-то умудрились прослушать звон к вечерней молитве, вследствие чего я опоздала не только к молитве, но и к закрытию ворот. От объяснений с Вербой (а, может, и с самой Этардой) меня спас ключик от потайной дверцы. Потом мне пришлось выслушивать упреки Ильдир и едкие замечания Леттисы, а утром получать нагоняй от Титы, уже оплакавшей и похоронившей свою обожаемую Беляночку. Теперь означенная Беляночка превратила дом человека, называющего себя Сычом-охотником, в хлев, и в этом тоже виновата я.
   В темных сенях шаркал метлой Мотылек. Я положила на стол свою сумку и двинулась на помощь.
   - Давай мне метлу, Мотылек. А сам возьми лопату и собери мусор на какую-нибудь тряпку. Потом вынесем со двора. Это что? А, снегоступы... были. Погоди их выбрасывать, пусть Сыч взглянет, может, что-то можно поправить.
   Снегоступы были сплетены из ивовых прутьев, и Беляночка, Белая Звездочка, очень славно их обработала. Кроме того, она объела кожаные крепления у лыж и изрядно попортила веревочную сеть. Не считая всяких мелочей, вроде порванной в клочья одежды и изжеванных пушных шкурок, годных теперь только на прихватки для кастрюль.
   Мы с Мотыльком собрали мусор в распоротый мешок и вынесли в расщелину за домом, куда и сбрасывались всякие отходы. Потом аккуратист Мотылек принялся махать метлой по снегу перед крыльцом, уничтожая следы осквернения. Я же, не придумав, чем бы еще можно было помочь, просто присела на ступеньку.
   Высокий, болезненно худой парнишка, еще почти подросток, в нелепой, кое-как подвязанной одежке, в ингских чуньках на босу ногу... ах ты, Боже мой, с голыми ногами - на холодищу такую! В тонких руках - палка метлы, да и руки у него, как жердочки, и сам он похож на метлу - связка прутиков, скрепленных лозой, одежда болтается, как на пугале, крылья эти...
   Их плотность, тяжесть, их металлический блеск, казалось, подавляют, пригибают и без того сутулую фигурку. Будто легендарный герой, таскавший на спине дверь собственного дома - этот мальчик заколдован, обречен таскать за плечами громоздкую конструкцию, тяжкий ворох костей и плоти, все эти копья, лезвия, этот собранный складками вороненый металл - захватывающую дух возможность полета.
   Он оперся на метлу, взглянул исподлобья - мол, чего таращишься, трупоедица, крыльев не видала? Не видала, Мотылек.
   Из-за плеча его лихо торчала рейка - шина. Этарда говорила, скоро можно будет снять. Снять надоевший лубок, и тогда...
   - Мотылек.
   - Да?
   - Пожалуйста, раскрой крыло. То, здоровое. Покажи, пожалуйста.
   - Зачем?
   - Это трудно?
   Он нахмурился, тряхнул головой. Сильно отросшие волосы, как многохвостая плеть, хлестнули холодный воздух.
   - Ауара, - прошипел он. - Пропасть...
   Шелохнулся неудобный груз за его плечами, испугав меня странным, нечеловеческим движением - что же это шевелится, когда обе руки опущены, в правой эта метла дурацкая, в левой - пусто? Нелепо дернулась рейка, а из-за другого плеча вдруг вымахнула, мгновенно развернувшись, изогнутая парусом, гремящая на ветру угольно - черная плоскость - и разделила надвое серое небо в пролысинах голубизны, серые, словно пеплом осыпанные, горы и дальний лес, и ближний лес, и весь мир - рассекла, перечеркнула вибрирующая легкая черная диагональ.
   Потом диагональ переломилась, превратилась в треугольник, а треугольник тяжело и неловко лег на узкую спину Мотылька. Все. Представление окончено.
   Мотылек замер, нахмурив брови, прислушался. Потом вдруг двинулся быстрым шагом через двор, волоча за собой метлу. Навстречу ему из-за деревьев уже выходил Сыч с козой на веревочке. Сыч был мрачен. Сыч вообще-то всегда выглядит мрачно и нелюдимо, но сегодня он чуть ли не дымился от ярости. Тем невиннее смотрелась рядом с ним грациозная беленькая коза с точеной мордочкой и аккуратными копытцами. Впечатление портили только шальные драконьи глаза.
   Сыч что-то буркнул подбежавшему Мотыльку, вручил ему веревку. Откуда-то появились собаки и принялись наворачивать круги. Я встала, поздоровалась.
   - Доброго утречка, барышня, - неодобрительно отозвался Сыч, - Заждались мы тебя, сталбыть. Благодарствуем, что объявилась.
   - Она принесла еды для Звездочки, - встал на мою защиту Мотылек.
   Он поглаживал козу, ероша шерсть, почесывая между рогами. Белянка игриво его толкала.
   - Я накормлю ее.
   - Только, пожалуйста, не в доме.
   Мотылек вынес из сеней рогожу и мешочек с кормом и удалился вместе с козой за угол.
   - Не сердись на меня, Сыч. Я сегодня ее заберу.
   Он хмыкнул в усы. Я сказала:
   - Прежде, чем давать кров такому существу, как стангрев, ты мог бы и подумать, как собираешься его обеспечивать. Впрочем, я получила согласие от начальства водить козу взад - вперед.
   - Аблис, - сказал Сыч.
   - Что?
   - Такому существу, как аблис, - он почесал в густой своей гриве и добавил: - Передай матери Этарде мою благодарность. Я сегодня же начну делать пристройку, где коза сможет оставаться на ночь.
   - Повторяю, я согласна каждый день приводить ее, а потом уводить обратно. Не будем делать из этого проблему.
   Он внимательно посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
   - Хорошо.
   А я впервые рассмотрела глаза его под чащобой бровей - не тускло-темные, как казалось мне прежде, а вишнево-карие, с двумя вспышками золота, лучами расходящегося вокруг зрачков. Яркие, яростные, молодые глаза. Бог ты мой, сколько же ему лет? Сбрить бы эти дурацкие заросли, камуфляж этот, взглянуть бы, что за птица прячется в можжевельнике и чертополохе?
   - ...?
   - А?
   - Тетеря.
   - Я тетеря?!
   - Ты тоже тетеря. Я говорю, пора сходить силки проверить. Может, куропатка попалась. Или - тетеря. Я-то, понимаешь, кровушку уважаю тока в колбаске - с чесночком там, с перчиком. Об собственном желудке подумать надо, говорю. Да и хозяюшку с Уном подкормить.
   - Ты уходишь?
   - К концу третьей вернусь. Не беспокойся. Оставлю с вами Редду. Запретесь, опять же.
   - Да нет, Сыч, ты не так понял. Нам с Мотыльком бояться нечего. Кайд сюда больше не сунется, а кому кроме Кайда есть дело до Долгощелья? Врагам только твоим таинственным... ох, прости, друг, черт за язык дернул.
   Сыч смерил меня мрачным взглядом и пробормотал:
   - Надеюсь, что так.
   После чего отправился в сени за лыжами.
   Надо же было ляпнуть! Таким манером ты только все испортишь, подруга. Сдерживайся, а? Любопытство до добра не доведет.
   Я завернула за угол, поглядеть на Мотылька с козой.
   Ну, идиллия. Пикник на свежем воздухе. Мотылек пристроился на чурбачке и с умилением наблюдал, как Белянка подъедает с рогожи рассыпанный корм. Кстати, лицезрение жующей козы явно доставляло ему удовольствие. Видимо, это зрелище у стангревов считается нормальным и естественным, что никак не скажешь о питающихся трупоедах.
   Мотылек поднял лохматую голову и одарил меня клыкастой улыбкой.
   - Она сыта.
   - Чудесно. А ты? Сейчас кончается вторая четверть. Надо поспешить, чтобы к началу четвертой она успела проснуться. Я должна буду забрать ее в Бессмараг.
   - Да. Ты права, - кивнул стангрев. - Иди сюда, Белая Звездочка. Иди ко мне, моя красавица...
   Коза вскинула рога и шагнула к нему, коротко мемекнув. Мотылек соскользнул со своего чурбачка коленями в снег. Он обхватил ее за шею, смеясь и отворачиваясь, а коза по-собачьи тыкалась в него носом. Я отступила, продолжая таращиться на игривую парочку. Интересно, как это можно укусить такое веселое, ласковое создание, которое так доверчиво к тебе льнет?
   Оказалось - еще как можно. Я даже не поняла сначала, что произошло. Только что Белянка, возбужденно мемекая, пыталась опрокинуть своего приятеля, а он теребил ее, смеясь и зарываясь лицом в пахучий мех, а вот теперь стангрев осторожно опускал обмякшее тело на рогожу, не прерывая неожиданно затянувшегося поцелуя.
   Он склонился низко-низко, так, что я видела лишь косой неровный крест его крыл, да ворох рассыпанных волос, иссиня-черных на фоне белой, чуть тронутой сливочной желтизной козьей шерсти. Он замер в позе плакальщицы, и остался неподвижен на долгие, долгие мгновения.
   Вопреки ожиданиям я не ощущала ни отвращения, ни страха, ни каких-либо других негативных эмоций. Любопытство - да и то не слишком жгучее. Некоторое недоумение: неужели стангревские трапезы так и проходят в молчании, на четвереньках, в нелепой скорбной позе? Некоторое смущение: Мотылек не предложил мне удалиться, видимо не подозревая, что его способ принятия пищи для людей по меньшей мере необычен. Некоторое удивление по поводу моей собственной вялой реакции. И все.
   Потом меня окликнули сзади. Сыч кое-как починил лыжи и собирался в лес проверять силки. Он взял с собой Уна. Я посмотрела, как они уходят, обернулась к Мотыльку и вздрогнула - тот стоял рядом и тоже смотрел охотнику вслед. Потом стангрев взглянул на меня и вытер губы ладонью.
   - Приятного аппетита.
   - Что?
   - Пойдем в дом.
   - А Белая Звездочка? Я возьму ее с собой.
   - И уложишь на постель? Как на это посмотрит Сыч?
   - Зачем на постель? - всерьез озадачился Мотылек, - Не надо на постель. Коза живет отдельно, аблис... э-э...трупоед - отдельно, - он пошевелил бровями и поправился: - Человек, не трупоед.
   Поднял козу на руки и понес ее в дом, словно невесту. Я подобрала рогожу и полупустой мешок.
   Белянку устроили в сенях, возле торца печи. Четверть она проспит спокойно, так что новый разгром Сычову хозяйству пока не грозит.
   Войдя в комнату, Мотылек сразу же взялся за кочергу и принялся копаться в углях. Добавил штук пять сосновых чушек - загудело пламя, волнами поплыло сухое приятное тепло.
   На пустом столе я разложила свою папку. У меня уже набралось порядком записей и набросков. И то и другое требовалось перебелить и рассортировать. Пора было составить план будущей книги, а также определить темы наших с Мотыльком бесед - содержательных и лаконичных, а не просто болтовни, утоляющей поверхностное любопытство.
   Я пододвинула чистый лист и открыла чернильницу.
   Первое - структура общества, иерархия, семейные отношения.
   Второе - быт, распределение обязанностей, ремесла.
   Третье - культурная сфера, религия, мифы.
   Четвертое - словарь, сравнительный анализ.
   Провела горизонтальную черту. Ниже распределялись пункты, где помощь Мотылька была лишь косвенной.
   Пятое - внешнее описание.
   Шестое - качественные свойства, заметные и скрытые различия, эмпатия, предположения о внутреннем устройстве организма.
   Седьмое - пластическая анатомия, рисунки, таблицы.
   Все это, вкупе с вступлением и заключением, создаст должный объем. Плюс всякие примечания и дополнения.
   Итак, приступим.
  
  
   14. Боги ничего не делают случайно, Мотылек.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   - Итак, - Альсарена раскрыла папку, извлекла несколько листочков, - Слушай, Мотылек. Это вступление. Немного напыщенно, но так принято. Вступления всегда пишутся высокопарным слогом, в старинном стиле. Потом, в главах, текст будет более современным, так что не пугайся. Итак: "Величайшая беда человеческая есть невежество. Происходит из невежества страх, а из страха - дикость, злоба и ненависть, и сосед идет войною на соседа, и уверены оба свято в правоте своей и неправоте другого, ибо лишь знающий способен сомневаться".
   Тут она сообразила, что прочтенное писано на лиранате.
   - Э-э... - оглянулась, - Давай лучше ты.
   Я, как смог, перевел. Лихо она загнула, барышня наша. Оставшись довольна куцым моим изложением, продолжила:
   - "Посему первейшая обязанность каждого человека есть по мере сил стараться возжечь огонь Знания, дабы осененные Знанием, чада Господни в мире и согласии жили, радуя взор Единого. Ибо "сказал Господь Бог наш: "Все твари земные суть создания Мои, и всех возлюблю, и во имя Мое вы такоже друг друга возлюбите, ибо равны вы пред лицем Моим".
   Стуро моргал. Пауза.
   - Все живое, - сказал я, - должно друг друга любить. Закон таков.
   - Правильно! - воодушевился парень, - Хороший закон.
   Альсарена улыбнулась.
   - "И создал Господь великое множество существ, разумом наделенных, и расселил их в пределах земли обитаемой, Аладаны, и за пределами оной, и из сех существ человеческие народы лишь небольшую часть составляют, об иных же братьях наших пред лицем Единого почти ничего неизвестно, ибо ведут они жизнь уединенную и с людьми в общение не вступают."
   Красивости правильного книжного лираната я ободрал безжалостно, как кору с ветки перед тем, как вырезать свистульку. Но Стуро важно покивал насчет аблисов, которым трупоеды не нравятся.
   - Далее. "Внушает беспокойство, что заповедям Пресвятого Альберена противоречащее деление тварей земных на чад Господних и создания Диавола премного приверженцев приобретает, и настроения таковые опасностью чреваты, ибо слаб человек и легко впадает в грех гордыни, в "Истинном Законе" же сказано: "Господь есть Судия Единый". Уф-ф!
   - Аблисы хорошие, - перевел я, - а кто так не считает, тот дурак.
   Стуро засмущался клыкасто.
   - Сыч, ты несколько упрощаешь проблему, - Альса, по-моему, немного обиделась за то, что осталось от ее изящных пируэтов.
   Я фыркнул:
   - И не несколько, а всерьез. Че парню мозги забивать Альбереном да господом богом? Не обращаешь же ты его.
   - Послушал бы тебя наш отец капеллан, - улыбнулась барышня.
   - Это какой еще?
   Откуда в женском монастыре капеллан?
   - Отец Дилментир, капеллан нашего замка. Ну, дома, в Итарнагоне. Он считает, что... - наставительно воздела палец и заявила, подражая старческому дисканту: - Наипервейшее дело для любого последователя Веры Истинной - обращать язычников.
   Явно цитата из отца Дилментира.
   Сыч-охотник усмехнулся.
   - Ну, ежели так - сама давай. Того, на дайлерте, сталбыть. А я тебе не помощник.
   - Сыч, - удивленно вскинулись тонкие брови, - Ты обиделся, что ли?
   - Да нет. Просто... - пожал плечами, - Я сам язычник. Так что с меня проку мало.
   Вспомнил единственное, что омрачало житье мое у миляги Догара. Вот енти как раз разговоры. Про Истинную Веру. Уж на что Догар был от таких вещей далек, а и то...
  
   " - Мне, конечно, неча в дела твои нос совать... А тока, паря, ты мне ответь, вот чем ваши идолы лучше Господа Единого? Ведь умаешься с ними, много их, да и злые они, жестокие. А наш Бог - Милосердный, всех любит, чада мы ему, и жертв кровавых не требует..."
  
   Ладно. Улыбнулся Альсе.
   - А это ты здорово загнула, про противоречие заповедям. Жаль вот только, что Кайд "Истинного Закона" не читал.
   - И ведь ходит на службы в храм, - вздохнула воспитанница терпимых к "нечисти" марантин, - Ничего его не берет.
   Дале носа своего не видит, а нос-то - альдский, курнопятый. А че ты хотел, приятель? Эт' тебе не Каор Энен, даже не город, как Кальна, например. Тут - Этарн, север. Дичь глухоманная.
   - Ну ладно, - Альсарена перевернула листок, - Слушайте дальше. "Первые упоминания о существах, похожих на стангревов, предоставляет нам знаменитая "Повесть Исхода" Ритарана из Налироты. Автор пишет о крылатых существах, во время бегства с Тамирг Инамра пересекавших Золотое море на плотах дайларских кланов".
   - Ага, - сказал я. - И говорят они на дайлерте... Э?
   Вот почему таким знакомым показалось мне слово "аблис". Я действительно слышал его раньше. От учителя, инарга-каллиграфа, злющего, как демон Кастанги, любителя покурить разную гадость. Одно время он жил в Лимре и работал в "Пылехранилище" - библиотеке, за право посетить которую любой книжник отдал бы правую руку. Но в "Пылехранилище" не всякого пускают. А учитель, провоняв комнату очередной дрянью, частенько позволял мне "задавать вопросы". И рассказывал, рассказывал - боги, какая пропасть знаний помещалась в седой его башке! И я, щенок, милостью Судьбы получивший эту возможность - я слушал. Нет - внимал.
   Между прочим, учитель был единственным, кому вроде бы было абсолютно наплевать на нашу, так сказать, экзотику. Он совершенно спокойно мог заявить отцу: "Мы еще не закончили, уважаемый", - и отец, что самое странное, тихо закрывал дверь. Это он сказал Тану в каком-то споре о травах : "Милейший, ты ни черта не смыслишь в куреве", - и Тан спустил ему это...
   Он уехал, не попрощавшись. Просто утром оказалось, что его в городе нет. И только потом я узнал, в чем было дело. От Эгвера. Учитель хотел взять меня с собой. В Лимр. А отец... Ну, вы понимаете, что ответил ему отец. И учитель уехал.
   Опять я отвлекся. Воспоминания, прах их побери. Меж тем Альсарена что-то выясняла у Стуро. И парень, похоже, рассказывал ей Историю Творения от аблисов.
   - Потому и зовутся аблисы детьми Ночного Ветра. Огонь же и Вода, видя детей Ветра счастливыми, воспылали к Ветру завистью, а к аблисам - ненавистью. И решили они погубить детей Ветра. И вышло из недр Подземное Пламя, и сотрясалась твердь, и громадные волны обрушивали мощь свою на берег... И лишь немногие аблисы спаслись, поднявшись высоко в небо. Но некуда было им направить полет свой, ибо лишь Вода простиралась под ними, и не видно было тверди, и ужас охватил аблисов, ибо гибель была неизбежна. Но Отец Ветер, в скитаниях дальних проведавший о беде детей своих, примчался им на помощь, и принял их, измученных, лишенных сил, на крыло, и перенес далеко-далеко, чтобы ни Вода, ни Огонь не могли более вредить им. И рек Отец Ветер: "Даю вам убежище, но не оставлю вас. Ждите, ибо вернусь за вами." С тех пор аблисы живут в Убежище. И ждут, - он замолк, глядя в пространство.
   - Значит, Кадакар - не родина аблисов? - барышня наша удивленно покачала головой.
   - Кадакар? - парень чуть нахмурился.
   - Кадакар, - сказал я, - Горы.
   - Горы - Убежище. Тлашет. Враг не подберется незамеченным.
   - Тебе ничего не напоминает эта легенда? - я глянул на Альсарену, - Подземный огонь, содрогающаяся твердь, огромное пространство воды, на которую не опустишься? Э?
   - Бегство с Тамирг Инамра? - предположила она, а я перешел на дайлерт:
   - Какой была земля, где аблисы жили прежде?
   - Там никогда не было снега, - взгляд Стуро подернулся мечтательной дымкой, - Не было зимы. Там царили весна и лето. После весны - лето, после лета - весна. И земля была изобильна, и мир царил на ней.
   - "И тучны были поля, и трижды в году собирали урожай, и злаки взрастали выше человека, и жили дайлары в содружестве с соседями своими, и не случалось на благословенной Полуденной Земле войн... " - что там еще-то, боги? В общем, молочные реки и кисельные берега. Золотой век.
   - Да, да! - воскликнул парень, - Все так и было!
   Дайларские легенды говорят, что Сыны Холода, проиграв битву за Недра Сынам Пламени, были изгнаны на поверхность. И все живое бежало, в ужасе перед ними. Ну, а дайлары и араготы с ардагами вообще удрали с Тамирг Инамра. И оборотни. И аблисы, выходит, тоже. Конечно, они ведь в горах жили-то, а эти как раз в горах и вылезли из Недр...
   - Ну вот, - я почесал нос, - с дайлертом, кажется, разобрались.
   Альсарена - глаза горят, бровки домиком - обернулась ко мне.
   - Это, конечно, только теория, у меня не хватает ни знаний, ни смелости утверждать, что все было именно так, но, черт побери, мне нравится эта идея! Подобные совпадения не могут быть случайны. Что ж, пусть меня опровергнут, но я обязательно напишу об этом в книге.
   Ишь, уцепилась как. Поборница просвещения.
   - Лучше вынеси в отдельное приложение, - сказал я. - "Легенды стангревов и предположения по поводу оных". Так к тебе никто не придерется.
   - Отличная мысль! - обрадовалась наша барышня, ухватила карандаш, вытащила чистый листочек, - Мотылек, повтори, пожалуйста, самое начало. Там, где про наделение аблисов крыльями...
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Вот теперь можешь посмотреть.
   Мотылек вскочил и забежал мне за спину.
   Я еще чиркала по бумаге, добавляя тон в складки одежды и в черные Мотыльковы волосы. Некоторое время натурщик только сопел. Потом спросил каким-то неопределенным тоном:
   - Это - я?
   - Среди нас тут один такой, с экзотической улыбкой.
   - Что?
   - Ты, кто же еще? Похож?
   - Не знаю. Наверное.
   Я оглянулась. Мотылек озадаченно трогал свое лицо, не сводя глаз с портрета.
   - На брата похож, - сказал он, - На маму. Немножко.
   - Ты что же, никогда себя не видел?
   - Видел. В воде, - он пожал плечами, - Я не запомнил.
   - Разве у вас нет зеркал?
   - Нет - чего?
   Пришлось объяснять, что такое зеркало. Заодно выяснилось, что стангревы практически не используют металла. Все металлические предметы - семейные реликвии, у каждого - своя история и ни один из этих предметов не сделан рукою аблиса. Выяснилось также, что аблисам нет нужды бриться, бороды у них не растут, а в сильные морозы они натирают лица мазью из воска и масла и надевают плотные маски.
   Тут Мотылек забрал у меня карандаш и принялся неумело, но старательно чертить облачение стангрева в холодную погоду. Надо сказать, облачение это было устроено чрезвычайно хитроумно. Так как кожу крылатые создания практически не использовали, уже сшитая и подогнанная одежда пропитывалась особыми составами, после чего не пропускала уже ни ветра, ни влаги. Парень оказался большим докой в этих вопросах. Его мать, старший брат и жена брата были чем-то вроде портных в аблисском клане, отец же его и сам Мотылек занимались приготовлением составов для обработки одежды.
   Тут мы застряли. Названия ингредиентов предложенных мне рецептов оказались ни на что не похожи. Аналогов не нашлось ни в старом дайлерте, ни в каких либо других более менее известных мне языках. Вероятно, это были собственно аблисские термины. Выяснив, что рецептура мне недоступна, я сказала:
   - Если бы я поняла, что означает "амо конта" или "итимиганна", я бы наверняка смогла воспроизвести эту вашу пропитку для одежды. Неужели у вас не существует таких понятий, как тайна семейного ремесла?
   Мотылек не понял.
   - Тебе было интересно. Я рассказывал. Тебе не было бы интересно - я бы не рассказывал.
   - Я не о том, Мотылек. Многие аблисы знают рецепт состава?
   - Нет. Моя семья. Еще несколько.
   - Почему остальные не знают?
   - Зачем им? Они делают другое... Другие вещи. Стригут коз, прядут нити, собирают дрова, делают предметы, инструменты. Из камня. Из дерева.
   - Предположим, тебе нужен деревянный... э-э... табуретка из дерева. Ты идешь к столяру...
   - Куда?
   - К аблису, который делает мебель. То, на чем ты сейчас сидишь, называется табуретка. Это - мебель. У вас есть такая?
   - Не такая. Повыше и... Сейчас нарисую.
   - Не отвлекайся. Тебе нужна табуретка. Как ты ее получишь?
   - Иду к брату отца и говорю: "Мне нужна табуретка". Он говорит: "Хорошо. К новолунию сделаю". К новолунию прихожу и забираю табуретку.
   - И что ты даешь дяде за табуретку?
   Мотылек пожал плечами.
   - Говорю "спасибо".
   - Ясно. А когда он просит у тебя непромокаемую куртку, ты тоже получаешь за работу "спасибо"?
   - Да. Даже "большое спасибо". Я хорошо работаю.
   - А если к тебе обращается не родственник, чужой?
   - В клане нет чужих.
   - А если из другого клана?
   - Зачем ему обращаться ко мне? У него своя семья.
   - Ну, а если? Может ведь такое случиться?
   - Может. Сделаю, что попросит. Почему нет?
   В общем, система становилась ясна. Честный обмен и взаимопомощь. Не думаю, что это следствие примитивных общественных отношений. Скорее, дело в эмпатии. Вряд ли обманщики и корыстолюбцы смогут выжить на этаком положительном фоне. Аблису выгодно быть откровенным.
   Пока я об этом размышляла, Мотылек продолжал разглядывать портрет. Повозил пальцем. Недоуменно поглядел на испачканную подушечку.
   - Не надо, Мотылек. Не трогай. Это уголь, пока рисунок не закреплен, его лучше не трогать.
   - А как его зак... закрепляют?
   - Яичным белком. Потом я сделаю с него другой рисунок, чистовой. Красками и цветной тушью. Новый рисунок пойдет в книгу. Когда снимут повязки, а это будет очень скоро, и не закатывай глаза, пожалуйста, так вот, когда снимут повязки, попозируешь мне еще раз без рубахи, ладно?
   - В книге все увидят меня?
   - Само собой. С портретным сходством.
   Мотылек закусил губу, хмурясь.
   - Тебе не нравится, как я рисую?
   - Мне нравится. Только это - я, понимаешь? Не хочу, чтобы узнали меня - аблисы, люди, другие. Не надо.
   - Почему же? Ты ведь мой соавтор. Прославишься, будешь знаменит...
   - Не надо! Пожалуйста! Не делай этого!
   Я несколько опешила. Он вскочил и принялся кружить по тесной комнатке - от печи к сундуку и обратно. Что-то зловеще чиркало по полу-то ли когти крыл, то ли ясеневая рейка.
   - Мотылек, угомонись. Я сделаю, как ты хочешь. Не будет никаких портретов... никаких рисунков вообще, если пожелаешь. Слышишь? Сядь, успокойся.
   Он затормозил, оперся о стол, с тоской поглядел в слепое окошко, затянутое бычьим пузырем. По пузырю гуляли солнечные пятна.
   - Пойми, - выговорил он, морщась, словно от боли, - Пойми, я не аблис уже. Я - никто. Изгнанник. Мотылек. Не надо меня в книгу.
   - Хорошо, дружок, хорошо. Я порву рисунок, хочешь? Прямо сейчас.
   Он перевел глаза на меня, болезненно улыбаясь.
   - Тебе жалко. Хороший рисунок. Тебе жалко.
   - Ну и что?
   - Оставь. Мне-то же жалко. В книгу - другой рисунок. Без лица. С чужим лицом.
   - Я так и сделаю. Покажу тебе все рисунки для книги, и ты скажешь, которые можно оставить, а которые убрать. Договорились?
   Вот до чего я докатилась. Откуда во мне такая щепетильность? Какое дело аблису до моей работы? Он - источник информации, ничего больше. Неужели и на меня так действует эта его эмпатия, что я и покривить душой не могу?
   - Понимаешь, - он опять глядел в окно, - Понимаешь, это не пустые слова. Не просто так. Это важно.
   - Если тебе трудно, давай не будем об этом говорить.
   Он тяжело уселся на свое место, неловко перекосив крыло с рейкой.
   - Будем. Сейчас будем. После не будем, - выдохнул сквозь зубы и замолчал.
   Я ждала. Мотылек упорно глядел в окно, потирая пальцем запястье.
   - Я должен был умереть, - сказал он окну. - Обязан был. Я этого не сделал.
   Пауза.
   - В тот день... несли больного. От Тлашета к Говорящей с Ветром. Его несли к Источникам, лечить. Он не мог летать. Его несли в сетке. Четверо несли. Я шел снизу. Так надо. Когда переносят... того, кого не держат крылья... кто-нибудь всегда идет снизу. Обязательно. Вся опасность - с земли. Снизу пришла стрела. Трупоедская стрела из долины. Я ее видел. Я не принял ее, ушел в сторону. Ее принял тот, в сетке. Он умер.
   Мотылек замолк, нервно растирая запястье. Я удивлялась. И как это могли его обожаемые родичи поставить на такое место юнца, почти мальчишку? Понимаю, конечно, кто-то должен был страховать беспомощного, но почему - Мотылек? Или он уже прошел обряд инициации, или как там это у них называется, и отвечает наравне с опытными мужчинами?
   И как он вообще умудрился углядеть летящую в него стрелу?
   - Я испугался, - продолжал Мотылек. - Мне сказали - уходи. Среди аблисов нет трусов. Говорящая с Ветром мне сказала - прочь. И отец сказал - прочь. Брат тоже сказал - прочь. Мама ничего не сказала. Она ушла в пещеры и я не слышал ее оттуда. Среди аблисов нет трусов. Ты больше не аблис, сказали они. Тебя нет. Нет тебя. Нигде нет.
   Он опять помолчал, облизывая губы. Он яростно растирал запястье. Я заметила на запястье невнятные царапины, вроде бы след укуса. Кто его тяпнул? Неужели Редда?
   - Потом я опять испугался. Белая снежная кошка. Нашла меня, хотела разорвать. Я, - он мотнул головой, - не смог. Боги послали мне легкую смерть, а я не смог...
   Не смог позволить хищнику сожрать себя. Теперь кается. Фантастика!
   - Я боялся. Много, много раз. Каждый день по много раз. Не помню, сколько. Все время.
   Опять пауза. Я не знала, что и подумать. Мотылек наконец оторвал взгляд от окна и уставился на собственное запястье, натертое до красноты.
   - А потом я очутился здесь. В Его доме, - "его" прозвучало значительно, с большой буквы. - Он сказал - наша встреча знак богов. Боги хранили тебя, чтобы мы встретились. Это их высокая воля. Он верил в это. И сейчас верит. И я тоже верю. Но не понимаю - сам верю, слышу ли его веру и верю? Не понимаю.
   Он замолчал, теперь уже окончательно. Я тоже молчала, растерянная. Я так и не нашла слов. Мучительный парадокс, в который влетел бедняга Мотылек, не имел разрешения. Теоретически я понимала суть, но принимать отказывалась напрочь. Дикое, косматое язычество.
   Но Сыч, выходит, пытается распутать этот клубок. И, похоже, тянет за верную ниточку. Жить ради себя Мотылек не может. Вернее, хочет, но не должен. А вот жить ради другого... да еще свалить всю ответственность на богов... Молодец, тил! Молодец, что сообразил. Даже если сам искренне в это поверил.
   Жизнь - единственная ценность в этом мире. Это - Божья истина изначальная. Другой не знаю, и знать не хочу.
   - Боги ничего не делают случайно, Мотылек.
   Он глянул на меня через стол. Провел ладонью по лицу, будто стирая что-то.
   - Спасибо, - сказал он просто.
   Пожалуйста, черноглазый. Тебе приятно помогать. Легко и приятно. Святая Маранта стоит у меня за плечом.
  
  
   15. Достоверные описания и наблюдения в действии.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Подзабросил ремесло свое Сыч-охотник, подзабросил. Ладно еще сам на хлебе с сыром сидишь, а собакам за что страдать? Перепелочка им - на один зубок, это ж не дворняжки деревенские. Каоренские боевые собаки.
   Короче, пошли мы с Уном ловушки посмотреть - подновить, да заодно и попрыгать, а то ведь прыгательными делами тоже пренебрегать не след. Редду я оставил со Стуро. Ей и прыганья ни к чему, да и в случае чего... Ун все - таки щенок, что там ни говори. Одного завалит, а с двумя ему не сладить, я-то знаю.
   Сегодня Альса придет. Может, уже и пришла. Так что Стуро без меня не соскучится, будет кому пожаловаться на зажившее крыло, которое жестокие трупоедские марантины и не думают отвязывать.
   Вчера он вел себя просто безобразно. Бедная инга напрасно пыталась изобразить строгость - она ж у него как на ладони с жалостливым своим характером. Этот свинтус из кого хошь веревки вить может. Вот и он и вил их, веревки то есть. Дайлерта инга не понимает, так он строил жалобные мины, да твердил нововыученное "здоров", да показывал всячески, как страдает. Пришлось цыкнуть.
   А инга все-таки очень похожа на Красавицу Раэль. Чем больше смотрю, тем яснее вижу. Сам я, помнится, в детстве, когда болел, был ничем не лучше, чем драгоценный побратим. Скнырил да скулил... А он ведь тоже мальчишка, нельзя требовать от него слишком много. И так бедняге несладко приходится, с трупоедами-то.
   Поглядели мы с Уном силки и так, для порядку, сунули нос к Кривой сосне. У меня там яма ловчая, на крупного зверя - чин-чином, по науке миляги Догара: колья острые, сверху ветки...
   Порядочную прореху в настиле я заметил сразу.
   - Повезло нам, парень.
   - Ух! - ответил он и возбужденно скребнул снег.
   Ну-кося, кого нам боги послали? Сдвинул остатки ямного прикрывища. Кабан. Здоровый-то, Рургал - кормилец!
   Правда, не сегодня он свалился. Вчера, судя по всему. Ладно хоть не объел его никто. Я сбросил лыжи, закрепил на сосне "нижний пояс", спустился в яму - благо, длина страховки позволяет.
   Точно, не сегодня. Закаменел - топор не возьмет. И, как назло, санки в сенях оставил... А, к черту. Сперва с колышка хрюшку снимем...
   Может, проще кол обрубить? Ага, а чем? За топором тащиться? Или не дают покоя лавры Тана, который ребром ладони камень на две половинки - хрясь, и все... Оно, конечно, камень, не камень, а деревяху мы - того, способные... Чай, не из задницы руки-то растут. Да только уж больно он толстый, кол этот. И не примериться как следует...
   Ладно. Неча искать себе проторенных дорожек. И так снимется. Куды ж он денется, кабаняка?
   У, Зв-верюг-га.
   Ну-ка, ну-ка...
   Уф-ф!
   Ниче силовое упражнение, э?
   Обвязал тушу. Узел "кошачий хвост" - сам собой получился. Хотя - что тут странного. В последнее время гиря твоя все чаще лупит. То по башке, а то вот - по рукам. "Нижний пояс"...
   Выбрался из ямы, Ун прыгнул на грудь, чуть не повалил.
   - Ар, парень. Прекрати. Помоги лучше.
   Отвязал веревку от дерева, пропустил внахлест через кольцо в Уновом ошейнике, ухватился рядом.
   - Давай. И-и, раз. И-и, раз, - пошел... пошел-пошел... Ай, мой хороший! - Молодец, Ун. Молодец.
   Пес привизгнул от радости и - отскочить я не успел - нежно залепил в живот лапищами своими. На сей раз на ногах я не устоял. Весит-то Унушка фунтов под двести. Уронив владельца, лохматая скотина не замедлила хорошенько вывалять оного в снегу.
   Чертова тварь!
   Подмял его под себя, сгреб за уши. Удавлю!
   Изумленная виноватость в желтых зенках, теплая лопатища язычины - чвак, чвак...
   Ну, почему я не могу долго на него сердиться? Почему эта дрянь что хочет, то и творит?
   Ладно. Пошли.
   Сперва до дома дотащимся, разрубим хрюку. Полтуши можно Эрбу снести, а то медок кончается, да и молочка прикупить не помешает. Ну, и, само собой, арварановки.
   Ун добросовестно помогал волочь тушу, иногда взглядывая на меня из бурых зарослей желтыми плошками - не сердишься уже? У, паразит.
   Стуро сейчас, небось, с Альсой воркует, сегодня у нас день "сбора материала" для очередной главы, не до меня им. Так что разберемся с кабанчиком, не смущаясь видом нашего вампира...
   Я пропустил их. Они шли, не скрываясь, но Ун и не подумал меня предупредить - свои же - а сам Сыч-охотник слишком занят был мыслями об Эрбе, медке да арваранском. Мы столкнулись, считай, лоб в лоб. Стуро, закутанный почти по глаза в новую одежку, под ручку с Альсареной, и Сыч-охотник. Трупоед. С трупом на веревке.
   - О, Сыч, привет.
   - Доброго утречка, - пробурчал я.
   Стуро улыбнулся немного натянуто:
   - Мы ходим. Гуляем.
   - Ага. Молодцы. Редда с вами?
   - Да.
   Хозяюшка степенно вышла из-за кустов, лениво махнула хвостом. Я кивнул. Хорошо, девочка.
   - Пойдем, - сказал Стуро Альсе, и они, чуть прибавив шагу, двинулись в сторону леса.
   - Далеко не заходите! - крикнул я, - Держитесь ельника!
   - Да, спасибо!
   Впрочем, все это глупости. Редда не пустит их в небезопасные места.
   Вот так, приятель. Решил не нервировать Стуро, а Стуро - тут как тут, легок на помине. Хотя даже и к лучшему, что они ушли гулять. Спокойно разделаю тушу. А так ведь малыш мог заинтересоваться, чего побратим топором стучит, не надо ли помочь. А побратим тело хладное на части рубит. Чтобы впоследствии сожрать, прегадко двигая челюстями. И чавкая. Вот что бывает, коли с трупоедом свяжешься.
   Да ладно тебе. Хватит. Подволок тушу к колоде, отвязал Уна, сходил за топором.
   Х - хак! Х - хак! Задние ноги... х - хак! - себе оставлю. Когда еще... х - хак! - повезет?
   Люблю кабанятину.
   Ун уселся шагах в десяти и строил умильные рожи. Пришлось настрогать тоненьких кусочков. Ему и - Редде. Вернутся с прогулочки, получит хозяюшка, в счет жалования за сопровождение...
   Отрубил клыкастую башку, передние ноги. Тулово так и так - себе, потрох на похлебку, ребра, опять же... Н-да-а, придется, видно, одну заднюю отдать. А то шиш тебе, приятель, арварановки. Мелочь кончилась. Эй, люди добрые, никто бедному охотнику поллира не разменяет? А лучше - целый. Тьфу.
   Барышню спросить надыть, вот что. У ней, небось, от всяких там арфадизнаков да прочих варений-солений в кошельке брякает, э?
   Предназначенное Эрбу я запихал в "мешок для трофеев", то, что себе, любимому, припрятал в сенях, опять нацепил лыжи и, велев Уну:
   - Охраняй, малыш. Жди ребят, - двинул к Косому Узлу.
   Эт' ты хорошо придумал, приятель, насчет барышни. А то ведь - смех один - сидишь на сундуке, а в доме жрать нечего. Ладныть, Эрб-то расщедрится, небось. Тоже к кабанятине неравнодушен. Ужо он те отвалит - и медку, и пойла, и денежку на молочишко. Хотя теперь, получив в пользование Белую Звездочку и Осеннюю Листву, принцесс Бессмарагских, Стуро, по-моему, прибавляет в весе. До жирка далековато, но мясцо нарастает потихоньку. И одежка на ем сидит эдак ладненько, и вообще, справный получился парнишечка. Таперича б его тока к делу какому пристроить, чтоб того. Не маялся, сталбыть, бедолага.
   Ага, ты его в помощнички возьми. Из зверья трупы делать. Трупоедам на пропитание. Брось, придумаем чего-нито, чай, не пустой котел на плечах, а ента... Голова, то есть.
   - Эрб! Э-эрб! Принимай провизию!
   Выскочил на крыльцо.
   - Сыч! Здорово, приятель! Заноси, заноси в кухонь...
   Я скинул торбу, снял лыжи, прошел в кухню.
   - Во.
   Эрб крякнул, пожевал бороду.
   - Чего хочешь?
   - Меду, сталбыть. Три фунта. Да арварановки. Да две гривны деньгами.
   - Ты че, Сыч, белены объелся? Уж по дружбе дам тебе, как за боровка годовалого, енто, значит, выходит...
   - Не морочь мне башку, Эрб, - Сыч-охотник нахмурился, убрал руки под пояс, - Коли те свинина ненадобна, так и скажи. На нет и суда нет.
   - Зимний вепрь-то, Сыч. Тошший, кости одни...
   - Я те его силком пихаю, что ль?
   - Да куды ты столько мяса денешь? Оттепель на носу, не сбережешь ведь. Пропадет кабан.
   - У меня, чай, не пропадет. Вона две прорвы, все хавать просют. Ну, че решил-то?
   - Эх, Сыч, и не стыдно тебе из друга сам-лучшего веревки вить? - вздохнул Эрб, сдаваясь.
   - Не стыдно.
   - Вторую-то ляжечку, небось, себе оставил?
   - А то. Хорош базар разводить. Идет те цена моя, али нет?
   Эрб снова притворно вздохнул и отправился за медом и арваранским.
   На кухню заглянула Дана, ойкнула и скрылась. Ишь. Эх, Дана, Даночка, на черта те тил косматый сдался?
   Афродизиак - зачем?
   Ладныть. Не твоего ума дело. Баба - она завсегда-то го, сталбыть. Енто самое - душа в потемках.
   Вернулся Эрб. Деньги Сыч-охотник убрал в пояс, горшок да бутыли склал в торбу. "Трофеи", вот уж точно.
   - На здоровьице, хозяин, - подмигнул и пошел.
   Удачно получилось.
   Великую науку торга я осваивал сам. Мил человек Догар учил зверя добыть, а сбыть - енто уж... Вот и освоил. Эрбу, между прочим, мясо еще обдирать. Хе-хе.
   У поворота я обернулся. И увидел распахнутую калитку и темный силуэт на фоне белесого зимнего неба. Данка? Больше некому. Ох, девка, девка.
   И смех, и грех, право слово.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - "Быт стангревов вынужденно примитивен. Суровая природа, скудные условия и религиозные табу заставляют их исчерпывающе и экономно использовать доступные ресурсы. В связи с жестким табу на убийство стангревы практически не знают выделки кож. Однако в иерархии общества отдельное место занимает так называемый "слуга огня", то есть трупожог. Его социальное положение не очень ясно (беседы на эту тему считаются неприличными), но известно, что в совете рода он имеет значительный вес. Кроме кремации трупов коз и их хозяев, в его обязанности также входит обработка снятых с мертвых тел шкур, из которых, после нескольких этапов "очищения" (термин, скорее религиозный, чем гигиенический) создают необходимые предметы, в большинстве случаев пергаменты для жреческих записей и обувь (используется ли для этих целей кожа умерших стангревов остается невыясненным)."
   - Мотылек отказался отвечать? - удивилась Леттиса.
   - Я не решилась спросить, - смутилась я, - Это такая щекотливая тема. Он рассказывал через силу. Знаешь, я не могу на него давить. Боюсь поссориться.
   - Может, незачем спешить? - предположила Иль. - Он же не собирается улетать обратно в горы. Куда ты гонишь со своей книгой?
   - Когда появятся новые факты, я напишу "Дополнения". Вы будете слушать или нет?
   - Валяй дальше, - разрешила Летта и зевнула.
   По монастырскому распорядку нам давно следовало спать. Но девочки высказали интерес, и я им воспользовалась.
   - "Жреческое сословие немногочисленно, и состоит из главной жрицы, так называемой "Говорящей С Ветром" и дюжины ее помощников. Жрецы обитают в особых храмовых пещерах, расположенных на относительно большом расстоянии от пещер собственно стангревских кланов. По рассказам очевидца, храмовые пещеры находятся на внутреннем склоне кратера потухшего вулкана (точное географическое положение определить трудно, но есть предположение, что это кратер Мангула). Кроме религиозных функций жрецы выполняют также обязанности целителей. В глубине храмовых пещер находятся священные озера, питаемые горячими ключами. Считается, что вода из этих ключей обладает сверхъестественными свойствами".
   - Убери "сверхъестественными", - посоветовала Леттиса. - Или ты думаешь, эти свойства приписываются необоснованно?
   - Вполне вероятно, что это целебные ключи, - встряла Иль, - Такое нередко встречается.
   - Доказать ни то, ни другое ты все равно не в состоянии. Так что пиши "целебными свойствами". Меньше придирок будет.
   - Мотылек говорил, вода эта возвращает молодость, - проворчала я, но послушно заменила одно прилагательное другим. "Жилые пещеры подразделяются на летние и зимние, причем зимние находятся в толще горы на большой глубине, где круглый год сохраняется постоянная температура. Стангревы охотно селятся как в тесных, замкнутых пространствах, так и в многоуровневых пещерах с большим объемом площади. Однако они избегают устраивать жилье поблизости от подземных озер или рек. Небольшие источники их не беспокоят. То же можно сказать и о неотъемлемых стангревских спутниках - козах. Я с удивлением узнала, например, что козы проводят все месяцы снежных гроз вместе с хозяевами, глубоко в недрах, где имеют полную свободу передвижений. Жизнь стангревов тесно связана с этими замечательными животными, однако термин "скотоводство" или "пастушество" здесь будет неполон, или, вернее, неточен. Скорее, это симбиоз, буквально - кровная связь. Козы для стангревов есть равноправные родственники, и в Законах Рода (смотри Примечания) занимают одно из главенствующих мест. Есть также данные, что отдельные стангревские кланы занимаются пчеловодством. По сведениям источника, их жилища расположены далеко на востоке от Убежища. Сноска: Убежище, вероятно окрестности Мангула, самоназвание "Тлашет", сравните со стародайларским "тлагет" - крепость, пограничный форт." Далее:"...и, хотя они ведут активный обмен с "козопасами", подробности об их быте отсутствуют". Ильдир, эй! Ильдир, ты спишь?
   Ильдир спала, прикрыв глаза большой белой ладонью. Летта сочувственно усмехнулась мне со своей кровати. Она перекинула на другую сторону волну темных, с багровым блеском волос и провела по ним гребешком.
   - Я не сплю, - пробормотала Ильдир. - Я слушаю.
   - Скучно?
   - Есть малость. - Иль раздвинула пальцы и недовольно посмотрела в просвет, - Кстати, твой любезный Мотылек все печенки сегодня проел и мне, и Сычу. Мол, сними да сними с крыла лубок. Мол, все зажило, он нутром чует. Такой вроде смирный, покладистый, а как упрется - хоть кол на голове теши. Ва-а-ау, - она зевнула. - Я думала, только лираэнцы такие упрямые.
   - Первое место по упрямству всегда занимали инги, это общеизвестно, - перебила я. - Потом альды, потом дайлары, а лираэнцы уже в самом хвосте.
   Иль фыркнула. Летта сказала:
   - Хорошая тема для новых изысканий, Альса. "Упрямство, как коренной фактор национального характера". Дарю идею.
   Я захлопнула папку.
   - Ну вас. Злюки вы и язвы, - и задула светильник.
   - Ух, обидчивая, - буркнула Ильдир.
   - Спокойной ночи.
   Заскрипела веревочная сетка, зашуршал соломой матрас. Летта устраивалась поуютнее.
   - Слышь, Альса. Не дуйся, а? Чего ты вскинулась?
   - Я не дуюсь, Иль.
   - И не дуйся.
   - Я не дуюсь.
   - Вот и ладно.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Я закрыла глаза. Под веками поплыли зеленые и малиновые круги. Обидно, черт возьми!
   Чтобы успокоиться, я вызвала в воображении сладостное видение - толстенький аккуратный томик, кремовый обрез, вишнево-коричневый сафьян переплета, золотое тиснение. "Достоверные описания и наблюдения, Альсарена Треверра из города Генета". Чья-то рука благоговейно приоткрыла обложку. "Итак, господа, перед вами исключительно интересный труд, освещающий доселе малоизученную форму разумных существ. Исследования проводились на довольно скудном материале, однако, благодаря таланту и упорству автора, представляют собой единственный в своем роде бесценный документ. Обратите внимание на замечательные рисунки дополняющие работу. Взгляните сюда.
   Итак, перед вами молодая здоровая особь женского пола, типичный представитель трупоедского племени. Рост средний, сложение среднее, интеллект средний. Две пары конечностей. Скелет и мускульная система значительно упрощены в связи с абсолютным отсутствием крыльев. Речь и абстрактное мышление удовлетворительны. Эмпатический "слух" не развит. Эмоциональный спектр невнятен, хаотичен, чудовищно гипертрофирован. Культура чувствования отсутствует. Главное средство обмена информацией - речь. Речь и эмоциональный ряд часто не связаны, иногда взаимоисключают друг друга.
   Есть теория, что отсутствие эмпатического дара привело к узаконенной агрессивности и каннибализму. Впрочем, понятие "каннибализм" весьма спорно. На сегодняшний момент этот вопрос остается открытым.
   Еще следует заметить удивительную хрупкость и неприспособленность трупоедского организма к условиям внешней среды. Вестибулярный аппарат трупоедов весьма примитивен. Зрение только дневное. Диапазон голоса ограничен. Зубы тупые."
  
  
   16. Чужой идет.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   - Чужой идет, - повернулся ко мне Стуро.
   - Один?
   - Да. Одна.
   Я вбросил нож в ножны. Одна. Кто это может быть? В "бойницу" выглядывать смысла нет - хрен увидишь, кого там черти несут, темно уже.
   Собаки среагировали вяло. Сталбыть, знают того, кто сюда идет. И опасным не считают. Я вышел в сени.
   - Кто?
   Из-за двери - негромко:
   - Я, Сыч. Я это. Дана.
   Вот те раз. Приотворил дверь.
   Данка, собственной персоной. В овчинном кожушке, на голове плат шерстяной, руки не знает куда девать.
   - Че надыть, девка?
   Она подняла голову - ощутимо толкнуло отчаянье в серых ее глазах. Неловкая усмешка, голос тихий, хрипловатый:
   - В дом, значит, не пустишь?
   Сыч-охотник крякнул, поскреб в затылке, посторонился:
   - Ну, того. Заходь, сталбыть. Че прибегла-то?
   Она прошла в комнату - Стуро благоразумно скрылся в своем закутке. Данка остановилась у стола, комкая край платка.
   - Ну? Че молчишь-то, девка? Тя Эрб прислал? Стряслось чего?
   Помотала головой, снова глянула - ожгла глухой болью. Потом выдохнула, точно в омут ледяной бросаясь:
   - Пришла я, Сыч. Вот. Сама пришла... - и закрыла лицо руками.
   Я тупо пялился на нее. В ночи прибежала, чтобы Альсы уж точно не было... А Альса сегодня и не приходила. Пишет Альса, книжку свою, главу о Законе. Материал обрабатывает...
   Кашлянул, прочищая горло. Данка вскинулась, а я сказал:
   - Не дело ты затеяла, дружище. Зря.
   Взгляд ее медленно наполнялся влагой, щеки горели. Ох, Данка, Данка. Я сделал шаг, другой, взял ее за плечи. Маленькая-то, боги мои, когда вот так, снизу вверх смотрит...
   - Зря это, Дана. Не выйдет ничего.
   Сглотнула. Ломкий шепот:
   - Чем же не угодила я тебе? Дура деревенская, да? Знаю, ты... - шмыгнула носом, зачастила: - Непохож ты на мужичье наше, другой ты, совсем другой, и не потому что тил, просто - не такой, как они все... Городской, небось, а серой костью прикидываешься, знаю, только ты не гони меня, миленький, я... - и зажмурилась, стиснула зубы, выдавились из-под век на щеки две мокрые дорожки.
   Ах ты, чудо заморское.
   - Нет, - сказал я, - Не дура.
   Она длинно всхлипнула, ткнулась лбом в грудь мне, я осторожно погладил платок.
   - Какая ж ты дура? Раскусила вот меня...
   Что же это такое, что ж ты смотришь-то так, глазищи серые...
   - Она, да? - холодом пыхнуло, - Вертихвостка эта лираэнская? Да она ж дурачит тебя, у нее...
   - Нет, Данка. Альсарена тут совершенно ни при чем.
   - Другая, значит? Как это, сердце занято, да?
   - Занято. Лучше не скажешь.
   - Врешь ты, - нахмурилась Данка, - Нету у тебя никого. Не по сердцу тебе девка деревенская, вот и все. А что присушил ты ее - так мало ли дур на свете. А она, может, девка эта, об тебе об одном и думает, ревмя ревет ночами, вон до чего докатилась - сама к мужику припожаловала...
   Другой совсем, значит? Другой, не такой, как все, сталбыть? Приелась жизнь обычная, чего поинтереснее захотелось? Лезвия захотелось, Даночка? Попробовать, как это - когда пятками босыми по стали отточенной? Нет уж, подруга. Не видать тебе Лезвия.
  
   (Чего испугаешься, трактирщица моя романтическая? Рутины испугаешься, серости беспросветной... Ну, так получи, милая.
   - Да уж, - сказал я, - Это ты учудила, подруга. Так уж и быть, пока - прощаю, но из дому у меня носа казать не будешь. Никаких те трактиров да постояльцев. Думаешь, не знаю, что у тебя с альханом с этим за переглядки да перещипки? Кайд вон тоже ходит, слюни роняет. Им руки выдерну, а тебе - ноги, чтоб не шастала, где не велено, ясно?
   На лице ее читалось - не пойму, он что, всерьез? Куда уж серьезнее, Даночка.
   - Трактир - оно, конечно, дело прибыльное, - продолжал размышлять вслух Сыч-охотник, - да только Кадакар - эт' Кадакар, и всю жизнь тут торчать ни к чему. Детишки здоровее будут. И народищу здесь больно много - и деревня, и Бессмараг... Наследство твое деньгами возьмем, уедем, а как Эрб копыта отбросит, съезжу сюда, трактир продам...
   Сыч-охотник продолжал расписывать радужные перспективы: детей человек восемь, не меньше, хутор в абсолютной глуши, кастрюли-сковородки, скотина в хлеву и скотина-муж под боком, а изумление в серых глазах сменялось разочарованием... Да, Дана, да. Именно так.
   - Кочергу свою из башки выбрось, со мной штучки эти не пройдут. Руки-ноги переломаю. Денег-то у Эрба сколько, знаешь, небось? Сколько выделит, э?
   Она качнула головой из стороны в сторону раз, и другой, отступила на шаг.
   - Ты чего? Задумалась о чем, красавица? - ухмыльнулся погаже.
   - Пойду я, - сказала Данка, - Сватов присылай к отцу. Завтра присылай.
   Ага. А ты им, сватам - от ворот поворот? Кайд вон, бедолага, сколько уж сватался, и на Сыча-охотника зуб имеет, потому, что тот Сыч тебе, Даночка, глянулся...
   - Нет, детка, - снова ухмыльнулся я, - Мы с тобой без сватов поладим. Ты ведь за этим пожаловала, разве нет? - и пошел к ней.
   Только вот Даночке больше уже не хотелось окрутить простофилю-Сыча. Не понравилось Даночке, что Сыч - такой же, как Кайд, если не хуже. Уйти хотела Даночка.
   Я схватил ее, она отчаянным усилием вырвалась, оставив платок у меня в руках, выскочила, хлопнула дверью. Вот так, глазищи серые. Вот так... )
  
   - Мертвый я, Данка, - сказал, сам не зная, почему, - Нельзя мертвому ни сердце иметь, ни душу. В долг живу, а долги отдавать придется.
   - Что ты говоришь такое? - недоуменно сошлись над переносицей брови, - Почему - мертвый? Как это - в долг?
   - "Кошачьи лапы", - сказал я, - Чертополох и веревка.
   Данка хлопала глазами:
   - Какие лапы? Какой еще чертополох?
   Да уж, приятель. Здесь тебе не Кальна. Кадакар, глушь непролазная. Интересно, Эрб хоть знает, какие-такие лапы, да что за чертополох?
   - Ищут меня. И найдут, рано или поздно. Найдут. И тогда - все.
   - Не понимаю, - пробормотала она беспомощно, - Ты, значит, скрываешься?
   - Вроде того.
   Данка схватила меня за руки:
   - Давай уедем! Куда угодно, в Итарнагон - хочешь? В Талорилу, в Ингмар? - ишь, загорелась, - Деньги у отца есть, лошадь возьмем, по перевалу - хочешь, давай завтра?
   - Что здесь, что в Ингмаре - разница невелика, - я высвободил ладони из ее довольно сильной хватки, - На Лезвии долго не стоят. Острое оно, Лезвие. Угомонись, Данка.
   А она не сдавалась.
   - Тогда давай - к нам, на виду будешь. Тут-то один живешь, убьют - никто и не заметит. А в деревне - не так просто это сделать, люди кругом.
   Я чуть не расхохотался.
   - Ага, то-то они батю твоего забоятся, да Борга с дубьем. - Другие у них методы. Просыпаешься утром в своей постели - ан в глотке-то кинжал. - Брось, Данка. Пустой разговор.
   Отошел к столу, вытащил початую бутылку, выдернул пробку зубами, плеснул в кружку на треть.
   - Почему пустой? - не унималась Даночка: срывается рыбка с крючка, срывается, - Я же знаю, ты не такой, чтоб как баран под нож идти, ты так просто не сдашься, почему помощи от меня принять не хочешь?
   Потому что потому. Стуро - изгой. Смертник. А тянуть за собой человека, который тут никаким боком, даже если его просто убьют... На черта мне груз перед богами?
   - Брезгуешь, да? - Дана прибавила напора и голоса, - Думаешь, баба-балаболка, дурища деревенская? Да я за тебя... Я на все готова! Не знаю, что ты там натворил, кого убил, не знаю и знать не хочу! Кто тебя ищет и зачем, наплевать мне, ясно?! Коли в острог поволокут, так уж - обоих!
   Ага, в острог. Щас. Решила, небось, что Стража за мной охотится. Преступника беглого, сталбыть, укрывать согласна. Да я б и сам Страже сдался - ловите на меня, сами знаете, кого. Посидеть в уютном подземельице, а они пускай... Только ведь потом, небось, так и оставят приманочкой - на все "кошачьи лапы" Альдамара.
   Выпил, налил еще.
   Данка сменила тактику. Подошла, заглянула в лицо, голос ласковый:
   - Ну, миленький, расскажи мне, расскажи, что за беда у тебя? Вместе подумаем...
   - Ум хорошо, а два - лучше? - рот скривило усмешкой, - Ни к чему. Думано уже. Хватит.
   Не лезь ты мне в душу, нету там ничего интересного. Спокойней будет, когда придут да спросят...
   - Уходи, Данка. Не тронь чумного, зараза перейдет. На все, говоришь, готова? - закивала, глаза полыхают, - Сама не знаешь, что говоришь. Нельзя стоящему на Лезвии близкими обрастать, одному и подыхать легче. Раз - и все.
   Энидаров характер мне хорошо известен. Наверняка Ирги Иргиаро приказано привезти живым. Стуро - тварь, его, скорее всего, действительно просто проткнут ножом. А вот супругу Сыча-охотника, либо просто бабу его... В острог, как же!
   - Ну, где раз, там и два, - улыбнулась Дана беспечно, прижалась, рука ее скользнула в бородищу мою, попыталась погладить щеку, - Ты не думай сейчас об этом. Потом подумаем. Поцелуй меня, миленький...
  
   " - Ты ведь понимаешь, - поворачивается от окна, тонкая, прямая, будто стилет, - все эти "политические соображения"... Маска у меня такая - Наследница... - и прижимает к груди тонкие руки, и еле слышно шепчет: - Я люблю тебя..."
  
   Что ж такое творится-то, Рургал?! Волосы - рыжие, сложение - покрепче, жизнь деревенская здоровая, да и альдка она, Даночка, безо всяких там примесей. И играет она попроще, ну, так не учили же - на интуитивке выезжаем...
   Взял Данку на руки, она тут же обхватила меня за шею, пальцы путались в тильской шерсти, губы неловко тыкались куда-то возле уха. Освободив одну руку, я открыл дверь в сени, потом - вторую, на улицу.
   Данка, прижатая к моей груди, почуяла похолодание, но к чему оно разобраться не успела. Потому что я перехватил ее под мышки, оторвал от себя и отправил в снег, что мы со Стуро нагребли с утречка слева от крыльца. Вскрикнув, Даночка канула во тьму.
   - Охолонись, девка, - сказал Сыч-охотник.
   Закрыл дверь и привалился спиной.
   Снаружи было тихо. Не вопила, не ругалась. Не ломилась.
   Извини, красавица. За непочтительность. Но еще немного, и...
   Тьфу, черт. Я ведь тоже живой человек, хоть и на Лезвии. Сбил намерзшую корку, черпанул из бадейки ледяной водички, протер рожу. Сам тожить того. Охолонись, сталбыть.
   Раз не лезет отношения выяснять, значит - ушла. И слава всем богам. И черт с ней. И - все. Вернулся в комнату, уселся на табурет. Опорожнил кружечку.
   Смешно, а у них с Лероей действительно есть что-то общее. Так называемые "железные женщины". Которым, то есть, палец в рот не клади - без башки остаться можно. А, да бог с ней, с Даночкой. Авось отвяжется. Обидно ведь...
   Осторожное прикосновение.
   Бледнющий, измочаленный... Слухучая козявочка, лиранат не особо пока понимаем, зато чуйства... Спокойно, Иргиаро. Спокойно. Прибери дрянь свою. Прибери. Вот так.
   - Извини, Стуро.
   - Зачем... Зачем - так?
   - Глупость. Хочешь выпить?
   - Она... Ты нравишься ей, Ирги. Нет, больше. Она тебя любит. Я слышал. Зачем ты ее прогнал? Почему?
   - Оригинальный трупоедский обычай, - огрызнулся я.
   Ну, что ты-то еще ковыряешь, и так... Ладно. Ты его сам чуть не ухайдокал, с Данкой на пару, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.
   - На, - я налил ему, всунул кружку во влажные пальцы, - Полегчает.
   Он судорожно, в два глотка, опустошил кружку, и я сказал:
   - Мы - вдвоем на Лезвии, Стуро. Она - нет. Она хорошая, милая девушка. Ни к чему ей Лезвие, - допил сам, плеснул по второй, - Не хочу, чтобы ее убили. А то ведь может быть еще хуже.
   - Хуже? - поднял брови Стуро, - А, ее схватят, ты не будешь сопротивляться?
   Я скрипнул зубами:
   - Во-во.
   А перед глазами услужливо завертелись соответствующие картинки, весельчак Ойлан, подручный Рейгелара, ба-а-альшой любитель женского пола, холодная усмешка Энидара, и собственный вой зазвучал в ушах, звериный, нечленораздельный...
   Нет, Дана, нет, даже возможность этого, даже сотая, тысячная доля...
   - Ирги... - хриплый шепот.
   Я дернулся, вырвал себя из галлюцинации, такой явной, объемной и красочной, словно все происходит на самом деле.
   - Стуро, - я не узнал собственного голоса, - Стуро, брат мой. Обещай мне одну вещь.
   - Какую, Ирги? - лицо его кривилось жалостью, - Я все сделаю для тебя. Все, что скажешь.
   - Пусть они не возьмут тебя живым, Стуро, пожалуйста. Я... я отвлеку их на себя, а ты... не дайся им живым, Стуро.
   - Хорошо, - он успокаивающе погладил меня по плечу, - Конечно, Ирги. Ты научишь меня?
   Он все еще был бледен, губы чуть дрожали, и пальцы еще дрожали от волны эмоций, только что мотавших беднягу, словно штормовое море.
   - Прости, - сказал я.
   Прости, парень. Не выходит у меня тебя поберечь-то одно, то другое...
   - Я не понимаю, - он наморщил лоб, качнул головой, - Не понимаю. Я многого не понимаю, Ирги. Не сердись. Я не могу не слышать. Не могу, - робкая улыбка.
   Я усадил его на вторую табуретку, приобнял за тощие плечи.
   - Это ты не сердись, Стуро. Я - трупоед. Я не умею сдерживаться. И я - боюсь.
   - Чего, Ирги?
   - Боюсь, что тебе будет плохо из-за меня. Очень плохо, Стуро, я серьезно говорю. Боюсь, что смогу уговорить тебя уйти в Бессмараг, там будет спокойней...
   - Не бойся, - он положил голову мне на плечо, - Ничего не бойся, Ирги. Я никуда не уйду от тебя. Ты - кости мои.
   Мы немного помолчали, а потом Стуро шепнул:
   - Ты сам сказал -- нужно время.
   Время. Ты прав, козява. Прав.
   Ничего. И к эмпатии твоей привыкну, и себя сдерживать.
   Если это время нам с тобой дадут, брат мой. На Крыльях Ветра.
   - Ладно, хватит, - сказал я. - Пора уже на боковую.
   Стуро кивнул:
   - Спокойной ночи, Ирги, - и утянулся к себе в закуток.
   Я выпустил собак погулять, забрался на лежанку и честно попытался заснуть.
   Сон не шел. Вязкая одурь какая-то. В вязкой одури плавали лица Рейгелара и Ойлана, плавали блестящие инструменты, и я пытался вспомнить все названия, потому что, если мне это удастся, Стуро не подвесят на стену. Рейгелар не учил меня, так, иногда, сообщал, что иглы бывают трех размеров... тиски ножные, иначе "туфелька", тиски ручные... плетка с "ежиком", не путать с плеткой с "шариком"... не помню, боги, нож - "ложка" под левую руку, нож - "ложка" -- под правую...
   Сквозь сонную одурь - звук.
   Характерный звук.
   Когда нужно, чтобы было тихо, близнецы переговариваются дыханием.
   Короткий выдох.
   Шорох.
   Два длинных выдоха.
   Один короткий.
   Меня снесло с лежанки, приложило об печь.
   В закутке Стуровом отчетливо хрустнуло.
   Я, как идиот, запалил лампу и - чуть на пол не сел.
   В трех шагах от меня стоял перепуганный Стуро. На одной ноге. Сжимая в руках... обломки обмотанной холстом рейки - лубка. Стуро пялился на меня.
   Близнецы отсутствовали.
   - Так, - сказал я.
   - Ирги... - он опустил ногу.
   - Что это? - спросил я, и Стуро, набрав побольше воздуху, как-то раздувшись даже, изрек:
   - Я уже здоров, Ирги. Это... это больше не нужно мне. Не нужно совсем.
   - Это сказали тебе марантины? - спокойно осведомился я, а внутри закипало, закипало, бурля, я еле сдерживал своего норовистого коня...
   - Марантины лечат трупоедов. Я - не трупоед. Я - аблис.
   - Аблис? - я поднял бровь, и Стуро замер, прижав к груди обломки рейки.
   - Трупоед взял бы ремень, - я взял ремень, - спустил бы с тебя штаны и выдрал бы тебя по заднице, - сделал к нему движение, Стуро сжался и отступил на шаг:
   - Я буду сопротивляться.
   - Это не имеет значения, - усмехнулся я. - Я не стану бить тебя по заднице. Я сделаю другое.
   - Я здоров... - прошептал он.
   - Ты оскорбил марантин недоверием. Они были добры к тебе, а ты, не посоветовавшись с ними, поступил, как считал нужным. Ты не веришь им - ладно. Они - чужие. Ты не веришь мне.
   - Неправда!
   - Я не стану бить тебя ремнем по заднице, - улыбнулся, сделал из ремня петлю и закрепил пряжкой на локте.
   Второй конец привязал к ножке стола узлом "кошачий хвост".
   - Ирги... что ты хочешь делать?
   - То, что считаю нужным, - усмехнулся я.
   И откинулся назад, перенеся вес тела на зажатый локоть.
   - Ирги! - завопил Стуро, кидаясь ко мне.
   Я оттолкнул его.
   - В том, что ты сделал, виноват я. Ты сам сказал: я - твои кости.
   Стуро вцепился в меня, потащил в сторону, я снова отпихнул его свободной рукой, что-то хряпнуло, давление на локоть ослабло.
   Пряжка скончалась. Язычок отлетел. Черт.
   - Ирги... - безумие плясало в его глазах.
   Я подошел, повернул его к себе спиной, тщательно ощупал крыло. Не сместилось? Не знаю. Что ж ты делаешь, идиот, так ведь можно на всю жизнь калекой остаться... Так, сейчас...
   Очистил от прутьев метлу, примотал на место злосчастной рейки.
   - Ну вот, а теперь - баиньки.
   И полез к себе на лежанку.
  
  
  
   Альсарена Треверра
  
   На этот раз была очередь Пестрой. Как всегда, стоило нам с козой приблизится к дому, дверь распахнулась и навстречу вышел Мотылек. Без обычной своей улыбки. Хмуро поздоровался. Пестрая, она же Осенняя Листва, радостно замемекала и натянула поводок. Парень рассеянно потрепал ее за ушами.
   - Ваш обед, мессир. Извольте кушать.
   - Что?
   - Как дела? Почему мрачный такой? Э-э, а это что еще за новость?
   Привычная рейка у него за плечом поменяла цвет. То есть, это была уже другая рейка, потолще и без полотняной обмотки. Я развернула парня спиной к себе.
   - Что это у тебя?
   Он дернул плечом, вырвался.
   - Спроси его. Он расскажет.
   - Мотылек?
   - Пусти!
   Оглянулся, полоснул яростным взглядом. Я растерянно заморгала.
   - Он расскажет, - буркнул Мотылек уже спокойнее и мотнул головой в сторону сеней.
   Взял у меня из рук поводок.
   - Пойдем, Осенняя Листва. Пойдем со мной.
   Они свернули за угол. Я пожала плечами.
   Сыч сидел за столом и чинил пряжку на ремне.
   - Что тут у вас опять произошло?
   - Ничего особенного. Ты присаживайся, Альса, присаживайся. Вот, - он сдвинул обрезки кожи и показал мне несколько длинных щепок, перевитых полосами полотна, - Отдай девочкам. С извинениями. Хорошая была вещь.
   Я повертела обломки в руках.
   - Не понимаю. Сломалась?
   Сыч с досадой плюнул на пол:
   - Сломалась. Об колено.
   - Зачем?
   - Не "зачем", а "почему". Тварь потому что.
   - Мотылек? Сломал лубок об колено?
   - М-мотылек, - Сыч оскалился, - Я этому М-мотыльку... Да сядь ты наконец, не стой над душой!
   Я села, не выпуская из рук сломанную рейку.
   - Представь, сплю я себе на печке, сны приятные вижу. Вдруг среди ночи - кряхтенье, сопение, шебуршанье какое-то. Я спрашиваю - что такое? А он мне - ничего, мол. И - тишина. Не то что сопеть, дышать перестал. Ну, слез я, лампу нашарил. Огнивом - чирк, а в ответ - хрясь! Из закутка из евонного. И стоит красавец, в руках - обломки. Чтобы, значит, я ему рейку к крылу обратно не привертел. Ну, я ему привертел потом. Ручку от метлы.
   Я подавила ухмылку.
   - А крыло-то как? Ты взглянул?
   - Да черт его знает. Зажило как будто. Я там пощупал, вроде не болтается. Ты извинись перед девочками от моего имени.
   Я отодвинула злосчастные обломки.
   - Неймется парню.
   - Ясно, неймется. Но ведь велено было ждать. Нечего своевольничать.
   Сыч с помощью ножа и гвоздя разогнул обломанный язычок на пряжке и аккуратно отложил его в сторону. Работал он нарочито медленно, стараясь унять гнев.
   - Что, поругались? - посочувствовала я.
   - Можно сказать и так, - теперь Сыч приделывал к пряжке все тот же гвоздь вместо язычка.
   Он орудовал обухом топора, умудряясь точнехонько опускать его на металлический стерженек.
   - Ухи я ему надрал. Пригрозил по заднице всыпать. Он у нас гордый - у-у!
   - Мне тоже досталось. Таким меня взглядом одарил.
   Часть гвоздя со шляпкой свернулась петелькой, охватив перемычку пряжки. Заостренный конец как раз касался внешнего конца.
   - Эт' что, - фыркнул Сыч в усы, - Я три новых слова знаю. Сугубо аблисских. Только они... кхм... не для словаря.
   - Слушай, - я тронула его за рукав, - А гордец-то наш... в сугроб опять не полезет?
   Сыч поднял глаза от работы, посмотрел на меня, прищурясь.
   - Нет, - сказал он после паузы, - Нет. Он знает, что я прав. И потом, не такой он человек, чтоб подпорку из-под ног у другого вышибать. А дурь - она от молодости. Пройдет.
   Мы помолчали. Сыч занимался пряжкой. Пряжка была бронзовая, со следами гравировки. Гвоздь - железный. Гвоздь не пролезал в дырочки на ремне.
   - Боится он, - сказал Сыч со вздохом, - Что крыло работать не будет, боится.
   - Могу себе представить.
   Однако, представляла я это весьма приблизительно. Человек с искалеченной ногой вполне способен передвигаться. Но летать с искалеченным крылом вряд ли получится. Это сравнимо разве только с полным параличом ног. А каково чувствовать себя с таким диагнозом в перспективе?
   - Кстати, отметь в своей книге, - Сыч опять фыркнул, - Отметь, что телесных наказаний у вампиров кадакарских нету. Ой, нету. А с ним про это лучше не заговаривай.
   Еще одна загадка. Интересно, каково это - получить выволочку в таком возрасте в первый раз?
   В сенях послышались шаги, шуршание. Редда лежавшая у печи, только ухом повела. Дверь отворилась. Мотылек, сутулясь, не глядя на нас, проскользнул в свой закуток. Все еще кипит негодованием, или остыл?
   Сыч, не говоря ни слова, встал и последовал за ним. Я прислушалась.
   Тихо. Молчат.
   Иль, конечно, могла перестраховаться. По ее мнению, лишние пара-тройка суток пошли бы парню только на пользу. И по закону ему бы еще недели две в лубке походить, даже с марантинскими методами лечения. Так-то оно так, но ведь Иль не снимала повязок. А мы были свидетелями, с какой скоростью все заживает на кровососе нашем. Вон даже выстриженные волосы, и те отросли. От обморожений следа не осталось. Как новенький, право слово. Надо бы позвать Летту. Она у нас признанный лидер, она пусть и решает.
   Ну, чего они там молчат? В гляделки, что ли, играют? Или соревнуются, кто ниже губу отвесит? В таком случае, ставлю на Мотылька - у него губищи не трупоедским чета.
   Ага, зашевелились. Послышался вздох, потом голос Сыча с угрюмой нежностью произнес:
   - Эх, ты. Чудо в перьях.
   И сразу все словно сдвинулось с мертвой точки. Заскрипели половицы, загудел огонь в печи. Зевнула и поменяла позу Редда, ветер потерся боком о наружную стену. Где-то за домом, в ельнике, раскаркались вороны...
   Сыч вышел из закутка, покручивая ус. Подмигнул мне. За ним появился Мотылек, с действительно откляченной губой, но это были уже остаточные явления.
   Мотылек взял со стола обломки, совместил их, покачал и сказал детским голосом:
   - Я починю.
   - Брось, ерунда, - заверила я, вставая, - Позволь-ка я тебя осмотрю.
   Он послушно повернулся спиной. Я проверила, плотно ли прибинтована палка, нет ли смещений, не натирает ли, не нарушено ли кровообращение. На мой взгляд, все было как нельзя лучше. Кожа крыл, на ощупь прохладная, гладкая, имела цвет и фактуру вороненого, хорошо смазанного металла. Восстановились и когти - длиной в мой указательный палец, хищно загнутые, блестящие лезвия. Вопреки миролюбивому характеру, экипировка аблиса выглядела весьма агрессивно.
   - Я здоров, - заявил Мотылек. - Аблисы здоровеют быстро. Выздоравливают. Правда.
   - Похоже, ты прав.
   - Так че, - вмешался Сыч, - Снимать-то когда будем?
   - Завтра приведу девочек. Думаю, Леттиса позволит снять лубок. Но без нее этого делать не следует. Слышишь, Мотылек?
   - Слышу, - он покосился на обломки, - Я не буду больше. Я... не хотел никого обидеть.
   Собрав остатки рейки, я выбросила их в печку. Чтобы глаза не мозолили.
   - Вот и славно. Ну, а теперь, собственно, займемся делом.
   Я раскрыла папку. Мотылек сел на табурет и деловито пододвинул к себе пачку рисунков, из которых часть была его собственной - чертежи одежды, планы жилищ, наброски утвари и инструментов. Я заметила - с каждым днем он рисует все лучше и лучше. Забавно. Скрытый талант прорезался? Сыч отпихнул ремень с пряжкой, взял карандаш и принялся редактировать принесенный мною новый текст. Губы его смешно двигались в бороде.
   Я поглядела на их склоненные головы. Мальчики мои... кто тут из нас пишет книгу, а?
  
  
   17. Двадцать девять лет.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Фу ты, черт. Сегодня ведь - одиннадцатое марта. Да, точно. Значит, вчера...
   Двадцать девять лет. За это стоит выпить, э?
   Угораздило же тебя забыть. Расскажи кому - засмеют...
   Хотя вообще-то день рождения Ирги Иргиаро - осенью. В октябре. Двадцать второго. И стукнет ему всего-то пять годков. Так стоит ли пить за здоровье человека, скоро пять лет, как почившего? Стоит ли вообще обо всем этом думать?
   Ладныть, паря, неча. Выпивка - она того. Завсегда на пользу.
   - Ирги... Что-то случилось?
   - Давай выпьем, - достал бутыль и кружки, - Выпьем... за одного человека.
   Стуро поглядел на меня, озадаченно хмурясь. Видно, не мог разобраться в эмоциях моих. Да я, честно говоря, и сам в них не особо разбирался. С одной стороны - дожил, коряга, до двадцати девяти, из них четыре с хвостом - лишние, подарок богов - вроде бы радоваться надо. А с другой... Гиря, гиря моя, когда ж ты меня в покое оставишь?..
  
   Вот мама - улыбается, набрасывает мне на плечи настоящий тильский плащ из овчины, расшитый яркими шерстяными нитками:
   - С днем рождения, Ирги.
   А дед, лукаво усмехаясь, вдруг извлекает из- за спины - посох! Посох пастушеский, мечту мою...
   - Держи - ка.
   - А - драться им? Научишь?
   - Само собой.
   Мне - шесть лет, и всего через месяц мама сляжет от непонятной болезни, и напрасно будет биться Красавица Раэль...
   " - Ох, малыш, бедный ты мой...
   И вовсе она не страшная, и молодая-молодая, моложе мамы...
   - Зачем ты плачешь, Раэль? Мама ведь поправится. Поправится, да?"
   Вот Лерган напускает на себя таинственный вид:
   - Идем-ка. Идем, идем, - и волочет меня в конюшню, а там...
   - Ты что, Лерг, в уме повредился? Это ж деньги какие... - бормочу я, пялясь на ладного, крепкого конягу, настоящего нилаура, откуда он, Лерг, то есть, его, лошадь, в смысле...
   - Деньги - не проблема, - фыркает Лерг, копируя Великолепного.
   А сам аж светится весь от удовольствия.
   Мне - восемнадцать, и полугода не пройдет, как Лерг...
   Дьявол, да прекрати же! Но ничего с этим не поделаешь. Не сбросить гирю. Не сбросить...
   Вот Ринаора и ее сын, Энидар, брат мой единокровный...
   " - С днем рождения, - смущенно сует мне в руку стилет в изящных ножнах с клепками ирейского серебра и убегает.
   Он немного побаивается меня, этот мальчишка, такой же светлоглазый, как Ринаора, такой же одержимый...
   Мне - тринадцать, а он - на год меня младше, Энидар...
  
   - Ирги...
   Я помотал головой, отгоняя воспоминания, улыбнулся.
   - Мне не нравится, - сказал Стуро, сдвинув брови.
   - Что не нравится?
   - Ты думаешь. Ты... Тебе нехорошо. Это из-за меня?
   - Нет. Из-за того, за кого мы выпили. Ирги Иргиаро, можно сказать - его наследник.
   - Нас-лед-ник - а-ае?
   - Принадлежавшее ему - мое, хочу я этого, или нет. Память, Стуро.
   - Она... мешает, да?
   - Мешает. Но деваться от нее некуда.
   Стуро помолчал, обдумывая. Потом проговорил негромко:
   - У меня - тоже. Только - моя, не чужая. Память. Как я был аблисом.
   Здрасте, приехали.
   Я поднялся.
   - Хочу тебя научить одной вещи, Стуро.
   Он глянул с интересом.
   - Это может пригодиться. Сейчас ты будешь уворачиваться от меня, а я - тебя ловить.
   - Уже было, - помрачнел Стуро, - Ты поймаешь. Чему учиться?
   - Уворачиваться. Ты ведь слышишь меня. Научишься слышать "хватаю", сможешь увернуться.
   - Ты говорил - будет не один, больше.
   - Ничего, двоих или троих ты тоже слышишь, так ведь?
   - Слышу, - кивнул, потом слабо улыбнулся, - Я услышу "хватаю" - и сам укушу.
   - Правильно. Ну, пошли на улицу.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Хорошо срослось, - Леттиса ощупала освобожденное Мотыльково крыло. - Даже следа не осталось. Чисто, гладко, любо-дорого поглядеть. Потрогай, Иль. Да не здесь, ниже. Вот тут был перелом, у самого сустава. И второй - на пядь ниже. А? Как тебе?
   - Ровно и не было ничего, - хмыкнула Ильдир.
   Мотылек переминался с ноги на ногу и все оглядывался через плечо - что там девицы шушукаются?
   - Вот здесь и здесь, - перешла Летта на старый дайлерт. - Чувствуешь что-нибудь, Мотылек? Вот здесь болит?
   - Нет. И здесь нет. Все хорошо. Я знал, что хорошо. Давно знал.
   В голосе его слышалось упрямство. Мол, проклятые трупоеды заставили проболеть лишние несколько суток. Вас бы так помариновать, мол.
   - Пошевели крылом, Мотылек, подвигай.
   Парень тут же выполнил просьбу. В комнатке стало тесно - мы отступили в углы. Задетая крылом табуретка опрокинулась, раскатились чурбачки у печи, кочерга, а за ней совок для углей грохнулись на железный лист.
   - Эй! - всполошился Сыч. - Хозяйство мне порушишь! Растопырился на радостях! Давай во двор.
   - И то правда, сказала я, - пойдемте на улицу.
   Летта предостерегающе подняла ладонь.
   - Только, Мотылек, имей в виду. Сегодня никаких полетов. Помахаешь крыльями и довольно.
   Парень что-то неопределенно буркнул и решительно вышел за дверь. За ним выскочили собаки, а следом - мы.
   Снег заметно осел. Сугробы, поеденные солнцем, поросли косыми слоистыми кристаллами. Пронзительно тенькала синица в ельнике. Мотылек дошагал до середины двора и замер, будто испугавшись открывшегося простора.
   - Эй, Мотылек! Распускай паруса. Места хватит.
   Я побежала к нему - а он, закинув голову, глядел на небо. Потом оглянулся и махнул рукой. Черный складчатый груз за плечами его надулся горбом и вдруг взорвался с сухим треском, мгновенно развернув гигантский опрокинутый острозубый веер. И веер этот тотчас задрожал напряженно, поймав в лопасти воздушный поток. Я уловила странный томительный отзвук - так невидимая гроза грохочет далеко за горами, волнуя, и пугая, и смущая контрастом угрозы и ясного неба. Так на грани слуха звенела мембрана распахнутых крыл, оказавшихся в своей стихии. Так звенит серебро о серебро, хрусталь о хрусталь - чистый и точный камертон, обнаруживающий истинную связь.
   Звук чуть сменил тональность - черный веер раскрылся еще шире, выбрал иную плоскость, и по плоскости этой разлилась глазурью сияющая небесная синева.
   Тонкая ломкая фигурка между звенящих крыл сделала шаг, второй, потом побежала - вниз по склону, увязая в зернистом снегу, и тут ее мотнуло, подломив не поспевающие ноги, оторвало от земли и потащило - вверх, вбок, и опять - вверх, вверх...
   - Стой, глупец! Стой! Вернись, ненормальный!
   Кричала Леттиса, к ней присоединилась Ильдир. Они голосили - а я онемела. Я глядела, забыв дышать, глядела, как он летит, наискось пересекая блеклый размытый пейзаж. Летит - черный, синий, золотой. И снова - черный, и снова - синий, и опять - золотой...
   Глаза заслезились. Я принялась ожесточенно тереть их, а потом озираться, потому что потеряла Мотылька из виду. А найдя наконец, поняла, что все переменилось.
   Он двигался теперь рывками, неуклюже заваливаясь вправо. Близкая стена Алхари служила фоном его полету - или уже падению?
   Солнце щедро лупило в ледники. В их свечении совсем пропадала уже не парящая, а порхающая черная бабочка. Вот ниже, ниже, через область тени протянулся ее прерывистый путь. Мотылек снижался, замыкая круг. Вот прямо над нашими головами пронеслась странно ныряющая в воздухе угловатая фигура, похожая на гигантский кленовый лист. Еще несколько судорожных нырков - и она канула за ельник.
   Пауза.
   - Редда, ищи! - голос Сыча хриплый, словно бы сорванный.
   Я оглянулась, чуть не грохнувшись на землю. Кажется, я все это время не дышала. У девчонок были совершенно перевернутые белые лица. Мимо них пробежал Сыч - Редда и Ун уже скрылись среди елок.
   - Дурак... Что за дурак, - проговорила Летта и прижала пальцы к губам.
   Я подобрала юбки и припустила следом за Сычом.
   Елки росли на гребне невысоких скал, окружавших дом с тыла. За елками начинался глубокий овраг; противоположный его склон поднимался гораздо выше нашего, и был, собственно, уже частью Алхари.
   Здесь я столкнулась с Сычом. Он спешил назад.
   - Где?!
   - В овраге. Туда не спуститься. Я за лыжами.
   Кое-как я добралась до края оврага. Собачьи следы вели вниз. Там, частично затянутая под снежную поверхность, чернела неподвижная клякса. Около нее, как рыбы около коряги, плавали спины собак.
   Я напрягала зрение до рези. Никакого движения. Редда вылизывала невидимое отсюда Мотыльково лицо. Ун кружил, раздвигая боками снег, поскуливал. Скулеж был слышен.
   - Мотылек! - крикнула я. - Эй!
   Ничего, только Редда подняла голову.
   - Мо-ты-ле-ок!
   Загуляло эхо, ехидно возвращая мне "ок - ок - ок". Я всхлипнула.
   - Не надсаживайся, - сказал над ухом Сыч. - Сейчас я его выволоку.
   Он с шелестом пронесся мимо, плавно завернул, остановился точно около черной кляксы. Наклонился.
   - Что там, Сыч? Ну что там?!
   - Живой. Дышит. Не пойму...
   - Что? Поломался? Смотри крылья! Осторожней, Сыч! Осторожней!
   - Да не ори ты так. Уши закладывает.
   Я перевела дыхание, утерла нос. Чего он там возится? Что он там не поймет? Ага, поднимает. Тащит наверх.
   Сыч взбирался на крутизну, ставя лыжи боком, словно по лестнице. И медленно-медленно. Собаки его не опережали.
   Забрался.
   - Мотылек! Мотылечек...
   - Идем. Идем в дом.
   Мельком я увидела облепленное волосами бледное лицо. Глаза широко открыты. Рот запачкан кровью. Сыч легко скользнул дальше, оставив меня по колено в снегу. Я побрела следом.
   Когда я доплелась до дома, все уже были внутри. Разумные девушки не теряли времени даром - печка гудела, на плите грелась вода. В закутке было тесно. Через спины и головы я наблюдала, как Мотылька раздевают, ощупывают с ног до самой макушки.
   - Что там, Летта?
   - Целехонек, - Летта выпрямилась.
   - Это шок, - сказала Ильдир, - Скоро пройдет. Шок не от боли, скорее от испуга. Ничего страшного.
   Сыч спросил:
   - А глаза почему открыты?
   - Сейчас закроем, - Летта провела ладонью по мокрому, землисто-бледному лицу. Веки опустились.
   Я протиснулась поближе.
   - Господи, что у него с губой!
   Нижняя губа кровоточила. Выглядела она так, словно ее пропороли ножом.
   - Просто прокусил. Клычищи-то, что твои сабли.
   - Надо зашить, Летта.
   - Само собой, - она села в изголовье кровати, - Я подвешу его. С Богом.
   Ильдир оглянулась.
   - Как там вода, Сыч? Согрелась? Мне надо вымыть руки.
   - Может, я зашью, Иль?
   Она смерила меня снисходительным взглядом.
   - Куда тебе. Вся трясешься.
   Меня действительно била дрожь. Пока Ильдир мылась, я приготовила инструменты. Обтерла губкой Мотыльково лицо, промокнула кровь.
   Почему я так волнуюсь? Совсем ведь недавно ассистировала девочкам при гораздо более сложной операции. А теперь все из рук валится. Да что же это, Господи Боже мой!
   Вернулась Иль, взяла иглу.
   - Отверни ему губу. Вот так, придерживай. Сыч, подыми лампу повыше. Так, хорошо. Сейчас мы этому клыкастику пасть зашнуруем... А то ишь, разлетался. Ты ему всыпь, Сыч, когда проснется.
   - Всыплю, не беспокойтесь. Уж я ему всыплю, мало не покажется.
   - Крыло долго бездействовало, мышцы ослабли, их тренировать надо. Понятно, что такой нагрузки не выдержали. Ему еще повезло, что в снег упал. А то бы о камни расшибся. Как бы мы его тут собирали по частям? Альса, ты что зеваешь? Иголку в палец воткну. Кстати, обрати внимание. Да, да, на зубы. Коренные отсутствуют, потому и щеки у парня как у голодающего. Резцы, как ты там у себя писала, по сравнению с человечьими и впрямь маловаты. А коренные совсем атрофировались. Что, стангревовед? Поглубже поленилась заглянуть? Не зевай, говорю. Вот так. Еще немножко... Давай ножницы. Ну, вот и все.
   Ильдир разогнулась. Я стала собирать аптечку. Зашевелилась Леттиса.
   - Ну, что?
   Она потерла ладонями лицо, посмотрела на нас озадаченно.
   - Что? - настаивала я.
   - То же самое, - она покачала головой, - Как и в прошлый раз. Тень, понятно, стала сильнее. А фон - один к одному.
   Внутри у меня что-то сжалось. То же самое. То же самое. Проклятье!
   Девочки и Сыч ушли в комнату. Иль и Летта наперебой бубнили, наставляя Сыча в том, как разрабатывать ослабленное крыло. Я беспомощно глядела на Мотылька.
   - Дурак ты, - сказала я тихо.
   Его лицо, юное, странное, осталось неподвижным. Освобожденная от повязок грудь со всем ее сумасшедшим такелажем мерно вздымалась в такт дыханию. Я подсунула ему под голову подушку, натянула одеяло. Нагнулась и поцеловала в скособоченный рот. На губах остался привкус заживляющей смолы.
   - Пойдем, Альса. Хватит слезы лить.
   - Я задержусь.
   - Пойдем-пойдем. Парень спит, Сычу тоже отдохнуть надо, - Иль сунула мне в руки плащ.
   - Сыч.
   Он поднял глаза.
   - Держись, Сыч.
   Он улыбнулся. И хлопнул меня по плечу.
  
  
   18. Ты у нас сегодня вроде как новорожденный
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Мы поужинали. Ун - с обычным аппетитом, Редда - как-то вяловато, все время оглядываясь на печку. На закуток, то есть. И мне кусок в горло не лез. Чуяло мое сердце, добром все это не кончится. Представляю, что будет, когда эта тварь, побратим мой, проснется. Кстати, надо бы опять глянуть, может - уже?..
   Ага. Так и есть. Проснулся.
   Он лежал на спине, уперев невидящий взгляд в потолок, придавив всей сомнительной своей тяжестью тщательно оберегаемые раньше крылья.
   - Стуро, - сказал я.
   Повернул голову и поглядел сквозь меня. Губища на сторону, под глазами темные круги.
   - Ирги... - хрипло, жалобно, как поддых сунул, - Отпусти меня, Ирги. Пришло время.
   О чем он, какое время?.. То самое. Он обещал подождать. Ради тебя. И без твоего позволения уйти не может.
   - Слушай, это глупость. Крыло просто отвыкло. Мышцы ослабли. Марантины то же сказали.
   Печальная улыбка тронула левую сторону рта, с незашитой губой.
   - Нет, Ирги. Нет. Отец Ветер не принимает меня. Я не аблис больше. Совсем. И трупоедом мне не стать. Не аблис, не трупоед - изгнанник. Никто. Я не хочу. Отпусти меня.
   Ах ты, козявка губастая-зубастая!
   - А ну, вставай! - заорал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не сбросить его с койки, - Встать, говорю!
   Чуть шевельнулись брови, дескать, зачем кричать?
   Стуро откинул одеяло, медленно спустил с кровати ноги, поднялся, голый, тощий...
   - Ты - не никто, - сказал я, - Ты - идиот. Маленький сопливый идиот, понял? Ты ведешь себя, как трус, как слабак!
   - Я и есть трус и слабак, - усмехнулся он.
   Черт, я сейчас с ним чего-нибудь сделаю...
   - Сволочь ты, ясно?! Руки опустил? Нюни развесил? Ах, Отец Ветер не принял! Ах, мы бедные, несчастные! Не позволю, мать твою так! Я тебя, щенка...
   Прекрати. Что ты орешь на него, в самом-то деле...
   Но меня уже несло - напряжение сумасшедшего этого дня требовало выхода. Стуро пытался сохранять спокойствие, но описание водопада соплей из его носа кажется, подействовало.
   Наконец я смог взять себя в руки. И сказал:
   - Я знаю упражнения. Чтобы мышцы быстро вспомнили, зачем они нужны. И ты будешь их делать.
   - Зачем? - он посмотрел на беснующегося трупоеда с жалостью, - Зачем, Ирги? Ты хочешь обмануть меня? Или - себя? Отец Ветер подал свой знак.
   - Нет, дружок, - ледяная ярость вскипела во мне, прорываясь горлом, - Ты будешь делать. Все, что я скажу. А вот если и после этого не сможешь взлететь, тогда я поверю, что Отец Ветер на тебя наклал. Тогда я сам тебя убью, хочешь? Вот этой рукой, - и, только сказав, понял, что сказал, и запоздало продрало холодом...
   А Стуро взял мою ладонь, внимательно изучил и проговорил тихонько:
   - Спасибо, Ирги.
   Кажется, он усвоил одну последнюю посылку.
   - Вот и замечательно, - я отобрал у него руку. А, черт, здесь же не развернуться. Ладно, - Одевайся, быстро. Пошли на улицу.
   - Зачем?
   - Тренироваться.
   Стуро вздохнул, демонстрируя покорность. Пусть, пусть упрямый трупоед убедится, что он, Стуро, прав. И тогда трупоеду придется выполнить свое трупоедское обещание.
   Боги, нет, неужели - снова?.. Одно к одному...
   Тьфу ты, тысяча демонов Кастанги! Хватит. Лучше подумай, как приспособить комплекс Красавицы Раэли для рук и ног к аблисскому крылу.
   Вместо груза возьмем чурбачок. А закрепим его как? Да подвяжем к пальцу, и нет проблем.
   Поминая про себя всех предков Стуро по женской линии, я притащил из сеней чурбак, соорудил веревочное крепление, примерил. Подогнал.
   - Пошли.
   В темнотище взгромоздил козявку на дроворубочную колоду.
   - Напряги крыло. Будет больно, скажешь, - взял его, завел, раскрытое...
   - Больно.
   - Хорошо. Задержи дыхание. Крыло - так. И-раз, и-два, и-три, и-четыре, и-пять. Опускай. Дыши.
   Не забыть Альсе сказать, что дыхательных упражнений у них тоже нету. У аблисов, то есть.
   - Готов? Повторим.
   Мы повторили десять раз, и у Стуро закружилась голова.
   - Как летишь, - прошептал он, - Высоко. Дышать трудно.
   Ох, парень, парень...
   - Ладно. Теперь с грузом, - нацепил лямку с чурбаком, - Давай.
   - Что давать?
   - Шевели махалкой своей, - взялся за второе крыло, - Ну?
   Ишь, опахало лираэнское.
   - Давай-давай.
   Он быстро умаялся. И, кажется, поверил, что не судьба ему подохнуть от моей руки. Пока, по крайней мере.
   - Пошли в дом.
   - Как долго... мы будем делать это?
   Ага, как же. Он просто собирается подождать, пока мне не надоест с ним возиться. Ну-ну. Неделю на два...
   - Три дня.
   Уж что-что, а результат за три дня будет. За три дня результат и у человека виден.
   У, коз-зявка, черт тебя дери.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Все-таки не понимаю такой спешки, - ворчала Ильдир, нервно дергая козий поводок. - Всего три дня прошло, сегодня не считаю. Хочешь сказать, что за это время парень полностью восстановил ослабленные мышцы?
   - Сыч тренировал его по какой-то своей системе.
   - Иль, успокойся. Не забывай, с кем мы имеем дело. Стангревы - не люди. Они приспособлены к жизни в очень жестких условиях. Им нельзя долго болеть. Они или быстро выздоравливают, или так же быстро погибают. Валяться и болеть могут себе позволить любители комфорта, люди, например.
   Ильдир, подняв бровь, смерила взглядом Летту и меня.
   - Это вы, лираэнцы - любители комфорта, - заявила она, - Своей гребенкой всех не гребите. Иные живут в таких местах, где и жить-то невозможно. "Жесткие условия"! А когда вообще никаких условий нет? Что, думаете, там не болеют? Болеют, и еще как! И мрут ничуть не реже любителей комфорта!
   Иль - девушка флегматичная, как и большинство ингов. Но в редких случаях она заводится. Сладить с ней тогда весьма проблематично. Леттиса сказала мягко:
   - Умирают они гораздо чаще, я не сомневаюсь. Дело в том, что Единый создавал людей не для жизни без условий. У людей свое место в мире, и наши тела соответствуют этому месту. И если бы люди жили по заповедям Господним, никому бы не приходилось умирать от ран или недоедания. Ты сама это прекрасно знаешь.
   Ильдир знала. И я тоже знала. Все вокруг знали, как изменить мир к лучшему. Некоторым даже удавалось кое-что привнести или переделать. Но вот насчет улучшений... мнения расходились.
   День сегодня был пасмурный. На востоке, над гребнем Алхари, собиралась какая-то сизая мгла. Она обещала снег или дождь, но с тем же успехом могла рассосаться. В Кадакаре трудно быть в чем-то уверенным.
   Тропинка сделала последний поворот, и мы вышли к Сычовой избе. Навстречу уже несся развеселый Ун. Редда поздоровалась издали.
   Мотылек дожидался нас в дверях. Выглядел он взволнованно.
   - Здравствуйте, - нам с Леттой, - Здравствуйте, - на лиранате, Ильдир и козе.
   - Ну, что? - спросила Летта, - Ты настаиваешь на полете именно сегодня?
   - Да, - Мотылек облизал зашитую губу.
   Из комнаты выдвинулся Сыч.
   - День добрый, барышни. Ну-коть, осмотрите торопыгу нашего. Он у меня вчерась тягал без малого фунтов восемьдесят.
   Мотылек вышел на дорожку. Девушки развернули крыло и принялись дотошно его обследовать. Крыло разделяло их, как забор. Девчонки смешно приседали, возили носами по крылу, каждая со своей стороны, будто две соседки пытались подглядеть друг за другом в щелочки.
   - Крыло в идеальном состоянии, - заключила Леттиса, - Вынуждена согласиться, что откладывать дальше бессмысленно.
   Мотылек весь подобрался при этих словах. Глаза у него были отчаянные, испуганные, по скуле ползла капелька пота.
   Сейчас или никогда.
   - Может, он поест сперва? - спросила Ильдир, - Переведите ему.
   Сыч перевел.
   Мотылек помотал головой. Потом. Все потом.
   Я хотела сказать - будь осторожен, береги себя, постарайся не упасть... Ничего я не сказала. Никто ничего не сказал.
   Мотылек молча поглядел на каждого из нас, и мы молча расступились, освобождая дорогу.
   Он пошел вперед, потом побежал. Звучный хлопок - и вибрирующее полотнище пересекло опушку от края и до края. Воздух пронизал томительный, на грани слышимости звон. Плавно, без толчка Мотылек взмыл прямо на стену елок и сосен, пошел вертикально вверх - и вот уже косой широкий треугольник выводит роскошную дугу по облакам, клубящимся над Алхари.
   Потом он снизился, и стало видно вытянутое в струну тело, пятно лица и волосы, бьющиеся, как флаг. Он махнул рукой и что-то крикнул - ветер отнес его голос в долину и разбил там на несколько гортанных "ра - ра - ра". Я завопила в ответ, что-то вроде "давай-давай!"
   "Вай - вай - вай!" - потешался ветер. Справа что-то проорал Сыч, залаяли собаки. Мотылек завернул на второй круг.
   Пейзаж неожиданно задернула подвижная сетка дождя пополам со снегом. Мотылек наискось рассек снежную ленту - она оборвалась и сейчас же срослась, как живая.
   - Спускайся-а-а!
   Нас хлестнуло мокрой ледяной кашей. Шквал унесло в долину. Воздух на несколько мгновений очистился. Черный парус летел уже низко, у самой земли, по диагонали приближаясь к нам. Я, путаясь в юбках, бросилась наперерез.
   Ноги Мотылька вспахали снег, он пробежал несколько шагов, гася крыльями скорость, и рухнул - на колени, потом на руки. Меня ударило воздушной волной.
   - Эй, ты как? Цел? В порядке? Мотылек, Мотылечек! - я грохнулась рядом, схватила его за плечи.
   - Да, да, да, - повторял он, задыхаясь.
   Снежный заряд обрушился из-за спины, залепив Мотыльку все лицо. Он засмеялся.
   Подбежали остальные.
   - Парень! Козявка, эй!
   Девушки попадали на четвереньки, ощупывая распластанные крылья. Мотылек смеялся, закинув голову. Из залепленных снегом глазниц текло.
   - Поднимайся... Ну, поднимайся.
   - Да... Да, сейчас...
   Крылья поползли, собираясь в огромный намокший ворох. Иль и Летта заботливо поправляли складки. Сыч нагнулся и вздернул парня на ноги. Мотылек, все еще бессильно смеясь, уткнулся лицом в охотникову бороду. Я осторожно разжала стиснувшие мой локоть пальцы. Рука была мокрая и невероятно горячая. Она сейчас же схватилась за мою ладонь.
   - Ну-ну, расклеился, козява, - гудел Сыч, гладя до отказа пропитанные водой Мотыльковы волосы.
   Из-под его пятерни выжимались и текли вниз струйки воды. Из-за плеч Мотылька, как два маленьких серпа, торчали когти на сгибах крыл.
   - Слава Тебе, Господи, - бормотала Ильдир, - Единый, Милосердный, Создатель Мира, Радетель жизни...
   У меня шумело в голове от всех этих переживаний. Под Твоей рукой ходим, Господи. Вернусь в Бессмараг, поставлю по свечке Альберену и Маранте, ибо благословение их было с нами сегодня.
   Мы потихоньку двигались к дому, обмениваясь бессмысленными восклицаниями и улыбками, словно толпа осененных Благодатью.
   Нас встретила недоумевающая коза: мол, бросили, разбежались, никакого почтения к ее козьей милости. Мотылек от переизбытка чувств (а может, от голода), кинулся ей на шею. Мы оставили эту парочку лобызаться во дворе, а сами прошли внутрь.
   Иль занялась печкой. Сыч развесил наши плащи по стенам, сушиться, а меня заодно заставил снять промокшие сапоги. Мне были выданы меховые ингские чуньки, те самые, в которых еще недавно разгуливал Мотылек.
   На столе появилась знакомая бутыль с прозрачной жидкостью, горшочек с медом, кружки.
   - Ха, - обрадовалась я, - А мы тоже не с пустыми руками. Альсатра, вот.
   Из сумки была извлечена оплетенная лозой фляга - еще с вечера я воспользовалась разрешением Этарды и навестила кладовые.
   Вернулся Мотылек.
   - Белая Звездочка сегодня в последний раз поделилась со мной кровью, - заявил он. - Теперь я сам буду... искать свою пищу.
   - Ты уверен? - засомневалась Летта.
   - Да. Спасибо вам.
   - Иди-ка переоденься, парень, - сказал Сыч. - Возьми там сухое, в сундуке. На вот полотенце, голову вытри. С тебя льет, как с утопленника.
   Мотылек скрылся в закутке.
   - И что он теперь будет делать? Охотиться? - спросила Ильдир, которой перевели Мотыльково заявление, - Опять по чужим хлевам?
   Сыч отмахнулся.
   - Не, он в долину носа не покажет. Сейчас у него силы есть, да и крыша над головой имеется. В деревню-то он тогда только подался, когда обморозился так, что летал еле-еле. Совсем ослабел, да еще снежный кот его потрепал. Парня мороз в деревню погнал, не голод. А тут, вдоль Алхари, дичи много, мне ль не знать. К тому же в доме завсегда найдется мед, молоко или пара яиц. Так что не беспокойтесь, барышни. Не пропадем.
   Мотылек в свежей рубахе вышел из-за печи. Обеими руками он приглаживал всклокоченные волосы. Сыч кивнул на табурет.
   - Садись. Будем праздновать. Ты у нас сегодня вроде как именинник.
   Сыч разлил всем альсатру, себе - из бутыли.
   - Именинник - а-ае?
   - Вроде как новорожденный.
   - О! - сказал Мотылек, - Новорожденный. Это правда.
   - За тебя, парень.
   - За тебя, Мотылек. Удачи тебе.
   - Спасибо.
   - Будь здоров.
   - Будь счастлив, переведите ему.
   - Будь счастлив, малыш.
   - Спасибо, о... Спасибо.
   Я откинулась к стене, блаженно жмурясь. Мотылек нагнулся к моему уху.
   - Это вино... Я помню. То самое?
   - То самое. Тебе нравится?
   - Да. Очень.
   - Оно называется альсатра. Альсатра - это провинция в Талориле. На мертвом лиранате "аль" означает "меч". Но скорее название, как и мое имя, произошло от "альзар" - "острие, осколок, режущий край".
   - Вино совсем не... не режет. Это, - он указал на Сычову бутыль, - режет гораздо сильнее.
   - Да нет, Мотылек, смысл не в том, режет вино или не режет. Вино называется так же, как место, где его изготавливают. А почему так называется место, я не знаю. Правда, я слыхала, там много оврагов. Тогда название "Альсатра" можно толковать как "изрезанная оврагами".
   Мотылек покачал янтарную жидкость в кружке.
   - Ты принесла это вино сегодня... Ты знала, что Ветер... Что я не упаду?
   - Я была уверена, Мотылек.
   - А я нет, - он опустил глаза.
   Конечно. Тебе полагалось поволноваться. Зато сейчас... Какое счастье!
   - А у тебя уютно, Сыч, - сказала Летта, - Все такое опрятное, любо-дорого.
   - Эт' парень старается, - охотник потрепал Мотылька по плечу, - Он чистюля. Что бы я без него делал?
   Я любовалась на румяные улыбающиеся лица и млела от тепла и покоя. Хотелось, чтобы этот вечер длился долго-долго.
   И вечер длился, и все улыбались, желали друг другу счастья, пили альсатру и болтали ни о чем.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть вторая. Кошачьи лапы.
  
  
  
  
  
  
   Рожденьем расписана жизнь -
   до могилы,
   И ты судьбою почти доволен -
   До крови, что руки твои обагрила.
   Но помни - ты над собой не волен.
   Себя обманешь,
   Судьбу не обманешь -
   На волю рвешься -
   петлю затянешь.
  
   Петля - ошейник и цепь стальная -
   Ты лишь во сне становишься храбрым,
   Судьбу жестокую проклиная,
   Надеясь, может, петля ослабнет -
   Судьбу обманешь,
   Богов обманешь,
   Ошейник сбросишь,
   свободен станешь!
  
   Свобода твоя - пустая химера.
   Ты путаешь след, погоню сбивая,
   И, страх с тоскою тебе отмерив,
   Смеются боги, с небес наблюдая.
   Судьбу обманешь,
   Богов - не обманешь,
   На Лезвие встанешь -
   в Бездну заглянешь.
  
   И одиночество крылья мрака
   Простерло над глупой твоей головою,
   И в темном углу вздыхает собака,
   А прошлое молча стоит за спиною.
   Кого обманешь,
   Кого не обманешь,
   И ждать устанешь,
   и лгать устанешь.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   А боги следили с небес за тобою
   И над безумьем твоим смеялись:
   Смотрите!
   Он все еще спорит с Судьбою!
   И, как насмешку - тепло послали.
   Себя и обманешь
   И не обманешь,
   Но дверь распахнешь
   и руку протянешь.
  
   На Лезвии связке не удержаться -
   Себе позволил ты слишком много,
   Но, если придется
   все - таки драться
   За чьей спиной окажутся боги?
   Богам заплатишь,
   Судьбу сломаешь,
   С Клинка сорвавшись,
   кон доиграешь.
  
   Судьбы начертанье посмев нарушить,
   Над прошлым празднуешь ты победу,
   Мечтами о будущем греешь душу,
   А прошлое молча идет по следу.
   Богов обманешь,
   Себя не обманешь -
   Кем был, тем остался,
   другим - не станешь.
  
   В минувшем - корни, их не отбросишь -
   Не рвется нить и не глохнет память.
   Настанет день - размотав клубочек,
   Права свои прошлое
   властно предъявит.
   Брату - не скажешь,
   Друга - обманешь
   И перед прошлым
   с усмешкой встанешь...
  
  
  
  
  
  
  
  
   1. Горячая тропа.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Сперва Стуро, как вчера, накручивал круги. Чтоб видно его было. И мы с Альсареной, как два идиота, пялились на него, и дух захватывало от невозможности виденного нами. А потом козява заложил крутой вираж и унесся к черту на куличики, скрылся за Алхари, канул... К едрене маме.
   Два идиота все стояли, нелепо задрав головы. Глупые надежды - вот сейчас вывернет из-за хребта...
   - Куда это он направился? - Альсарена приставила ко лбу ладошку козырьком, - Ишь, просторы бороздит.
   - Это называется "ловить ветер". По-моему.
   Или наоборот - ветер ловит тебя? Не ловит. На крыло берет.
   - По-моему, это называется "ловить сон короля", - усмехнулась наша барышня, - Так выражается один мой знакомый.
   Альхан, небось. Контрабандист. Интересно, который из них? Наверное, этот... Норв.
   - Не знаю, что там эта козявка собирается ловить, но что поймает - знаю.
   По шее. И по заднице. Вот пусть только вернется, я ему задам...
   - Пойдем следом потихоньку, - предложила Альсарена.
   И мы двинулись вперед по каменистой тропке. Редда степенно потрусила на два шага сзади и слева, а Ун взрявкнул и обогнал нас, потешно выбрасывая лапы в разные стороны. И этот туда же.
   - Вот и выпорхнула пташка из гнезда, - сказал я, чувствуя себя дедом столетним и все высматривая в небеси черную козявистую точку.
   - А ведь так и есть, - улыбнулась Альса, - Птенец наш встал на крыло.
   - Ищи-свищи теперь.
   - Эге-гей! - она пробежала несколько шагов, - Мотыле-ок!
   - Ге-ге-эй! - эхо пошло вверх, перевалило через Алхари, а оттуда, из-за Драконьей спины, откликнулось: - О-о-ок!
   - Ищи ветра, - вздохнула Альса и завопила: - Э-эй! Ищи ветра-а!
   - Ра-а! Ра-а! Ра-а!
   - Ты потише тут, - буркнул Сыч-охотник, - Кадакар все - таки. И не носись, как эта...
   - Как Ун, - фыркнула Альсарена, а Редда одернула совсем уже разошедшегося щенка - легонько куснула за плечо, рыкнула.
   - Правильно, хозяюшка. Правильно. Нечего, - повернулся к Альсе, - Она у меня умница.
   - Строгая она у тебя.
   - Хочешь, фокус покажу? Редда, - насторожилась, я чуть кивнул на барышню, - Охранять, - и, самой Альсе: - Ты иди вперед, иди.
   Она пошла, неуверенно оглянулась. Я достал нож и двинулся кошачьим шагом, заходя Альсе за спину.
   Редда метнулась ко мне, по пути четко сшибла опекаемую в снег, свалила врага, сомкнула челюсти на руке с оружием.
   - Ай! Ничего себе фокус! Сыч! О Боже...
   Ун, припав на передние лапы, обиженно гавкал.
   - Ар, хозяюшка. Молодец.
   Редда выпустила меня, отступила в сторону и уселась, довольная. Я поднялся.
   - Не потеряла форму, - выудил из сугроба барышню, отряхнул себя и ее, - Это тебе не Унушка. Она троих возьмет.
   - А меня обязательно надо было ронять? - снег набился Альсе под капюшон.
   - Конечно. Я же мог метнуть нож. Это называется "снять с линии". Скажи спасибо, я этого обормота не подключил. Он бы тебя еще в сторону откатил. Оп-па! - и пошел на руках.
   - Браво, браво! - обрадовалась итарнагонская аристократочка, - Да ты настоящий акробат.
   - Причем - потомственный, - заявил я гордо.
   А что - по стене, как муха - на запястьях и ступнях - "кошачьи когти", а то и без них... Тан делал это. И говорил, что отец в молодости тоже так мог... К черту.
   - Смертельный номер! "Полет Сыча"! - взмахнул руками, побежал к Альсе: - Угу! Угу! - в трех шагах от нее "наткнулся на преграду", сделал сальто назад: - Ого! Оп-па! - и раскланялся.
   Альса засмеялась, захлопала в ладоши:
   - Браво! Ой, здорово! "Полет Сыча" - это гениально!
   - Правда? Сам придумал.
   - А почему - Сыч? - спросила она.
   Я пожал плечами.
   - Прозвали. Спасибо, хоть не кабан.
   - А мне кажется, ты - дневная птица, - проговорила задумчиво барышня.
   - Это какая же?
   - Сорокопут, - она улыбнулась.
   Сорокопут, ишь... Хотя... Сам крепенький, хвост короткий, нос толстый... Серенькая такая птаха. Маловат вот разве.
   - Смотри-ка, похоже. Только Сыч, он как-то того. Солиднее.
   - Да, сорокопут росточком не вышел, - Альсарена вздохнула, - Но, знаешь, не простая это птичка. Себе на уме. Мышей вон да жуков на терновые иголки насаживает. Словно и не птица вовсе.
   - Ага. Не птица, - я фыркнул, - Кошка.
   - Точно, - кивнула барышня, - Кошачьи замашки. Ну, про терновник я так сказала. А на руках ты здорово ходил.
   - А, баловство, - отмахнулся я, - Стоять на одной двенадцатую четверти. Или шестую четверти веер крутить... В акробаты податься - самое оно. Жаль только - не возьмут.
   - Какой веер?
   Я принял стойку, изобразил.
   - Вот такой.
   - Черный зеркальный веер, - поняла Альса, - Красиво.
   Я невольно разулыбался.
   - Он тебе понравился?
   Поглядела на меня.
   - Я не знаток оружия. Но меня он как-то... задел, что ли. Снился потом несколько раз.
   А что, это мы можем.
   - Он такой. Ему лет триста, не меньше. Из Самой. Не подделка.
   - Ирейское "черное зеркало" и слепой ни с чем не спутает, - авторитетно заявила "не знаток оружия".
   - Ну, не скажи. В Тарангите приучились подделки ковать. На взгляд не отличишь. Только на звук. Зеркало - оно по-особому поет. Как-нибудь дам послушать.
   Ну, и на вес, конечно. У моего Зеркальца баланс, какой не у всякого ирейского меча встретишь. На вид двуручник, а в руках почти не чувствуешь. Сам идет, лапушка. Словно и вправду живой...
   - Не может быть! - запротестовала Альса, - В смысле, не может быть, что на взгляд не отличишь. Зеркало глаз цепляет, за собой тянет, словно под воду. На зеркало долго смотреть - с ума сойти можно.
   - В Тарангите народ ушлый. Уж поверь. Так что, ежели решишь зеркало покупать - меня зови.
   - Непременно позову, - улыбнулась она, - Как только решу. Кстати, у меня брат в королевской гвардии, офицер. Ему бы твой совет не помешал.
   Ох, зря этот разговор затеялся. Зря. Но конь норовистый закусил удила, взбрыкнул, и мне стало все равно.
   - Я вот тоже мечтал - в армию. В Каорен. Но видишь, даже в акробаты не возьмут. Куды уж, с нашим рылом...
   - А ты разве не из Тилата родом? - удивилась барышня, - Куда из Тилата путь - в Каорен, прямиком.
   - Не, - Сыч-охотник покрутил башкой, - Мы, енто - местные. Альдамарские, сталбыть. Слыхала, можа, городишко такой, - зачем, зачем?.. - Кальна.
   - Ничего себе городишко! - Альса всплеснула руками, - Здоровущий город, не меньше Арбенора. Я там, правда, не была...
   И твое счастье.
   - Уж того, не малый. Вонючий тока.
   - Ага, - кивнула она, - Запашок тебе не понравился.
   - У меня нос - что у пса. Прям больной делаюсь от запахов.
   Странное это было состояние: я и рассказывал, и не рассказывал ей, как будто лазейку оставлял для себя...
   - Что же твой нос на север тебе указал, не на юг?
   А ты что, думал, не дойдет до этого? Отвечай, раз спросили.
   - То не нос. То хвост поджатый, - давай уж, приятель, договаривай, - Струсил я. Жить захотелось.
   Ведь мог же, мог, наплевав на все - в Каорен. И взяли бы на границе, и не дался бы живым, и все бы кончилось... Нет, следы заметал, в охотничьи ученики подался...
   - Сыч, - укоризненно покачала головой Альса, - Я же марантина, - поправилась: - Ну, почти марантина. Не говори мне, что желание жить - трусость.
   Ну да, конечно. Жизнь - дар Единого. Искра, так сказать. Бесценная. И искру сию положено холить всячески и лелеять.
   - Понимаешь... Когда сделал первый шаг, и хочешь сделать второй, да вот - последним он будет... Начинает казаться, что можно отскочить в сторону, и оттуда делать "бе-бе-бе! Не достанешь, не достанешь!" Так ведь все равно - достанут. Получится - прятался, время тянул... - повернулся, глянул в глаза ей, - А зачем?
   - Ты думаешь - незачем? - тихо спросила Альса.
   Я усмехнулся, поворошил ногой мелкие камешки. Лицо Тана увиделось ясней ясного.
   " - Главное..."
   - Для того чтобы одержать верх, - я нагнулся, поднял один камешек, - Вовсе не обязательно в живых остаться. Теперь я это понимаю, - и запустил камешком в сторону Кальны.
   Пусть я прятался и трусил, но, когда вы меня найдете...
   - Это - вызов, да? - вернул меня на тропинку кадакарскую голос Альсарены. - Сорокопут, прикинувшийся сычом, делает вызов кошке?.. Или кошку вызывает... тоже кошка?
   Вот черт.
   - Не знаю, - я пнул камешек побольше, и он покатился с тропки, пропахав в снегу борозду, - Наверное все-таки... Кошка.
   А куда ты денешься от этого, друг? Имя сменить можно, а вот как сменишь память, душу... Кошка ты. Кошка и есть. Чертополох.
   - Ладно, - сказал я, - Забудь, что я тебе тут наболтал. Ни к чему это.
   А какого черта тогда болтать было? Кто тя за язык-то тянул?
   - И еще. На всякий случай... Ты только не обижайся, - глянул на нее и снова отвернулся, - Ты... пореже к нам приходи. Не светись особо. Это тебе не шутки шутить, на фокусы смотреть.
   - А я не к тебе хожу, - нахмурилась Альсарена, - А к Мотыльку.
   - Им все равно будет.
   У тех, кто меня найдет, вообще может быть приказ на Большую подчистку - брать все, что похоже на приятелей Ирги Иргиаро, Рейгелар разберется.
   Альсарена пожала плечами, беспечно фыркнула:
   - Вот книгу напишу...
   - Обиделась.
   - У меня своя корысть.
   Упрямая лираэночка.
   Мы пошли дальше. Она впереди.
   - А чтобы не путаться в фауне... - сказал я в ее прямую спину, - Ирги меня звать.
   Альса остановилась. Обернулась.
   - Все-таки тил. Я уж думала, не дайлар ли ты?
   Я хмыкнул.
   - Спасибо, Ирги.
   - Не за что.
   Внезапно с неба обрушился Звук - жуткий хохот, гул обвала, дьявольские взвизги...
   Я сбил Альсу в снег.
   - Мамочки!
   Прикрыл, приняв упор на колено и выгнувшись.
   Редда и Ун - по бокам.
   В руке - нож мой верный.
   А над головой - со свистом - пронеслась - черная клякса.
   Козява.
   - М-мать. Убью.
   Второй раз за сегодня вытащил из сугроба Альсу, отряхнул.
   Стуро между тем вернулся, снижаясь, зацепил крылищами своими за елки, грохнулся, побарахтался в снегу, выскочил на тропку.
   - Веселые игры! - заорал гневно, - Да?! Я тут! А вы! Пропасть!
   Грозен - ух! Забоялся, сталбыть.
   - Здесь нету! - продолжал бушевать козява, - Там нету! Ты сам говорил!
   Ах ты, твареныш этакий. Я же еще и виноват.
   - А скажи-ка, друг, - начал я вкрадчиво, отодвинул барышню и издал "рычание снежного кота": - Где ты сам шлялся?! Обещал на виду быть! Я т-те щас покажу "здесь нету, там нету"!!!
   - Я летал! - пискнул Стуро, - А ты!.. Ты!..
   - А я - ходил! Летать, знаешь, не обучен! Ладно, хватит. Пошли домой.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Выстрелы в темноте. Стрелы - одна, другая, третья - уходят во мрак. Во мраке - перебежки, вскрики, ахи, что-то с грохотом рушится, разбивается, раскатывается в разные стороны. Кто там вскрикивает, ахает и раскатывается - неизвестно. Понятно только одно - стрелы куда-то попали. Но куда? Или в кого?
   Сыч, сорокопут, кошки... Что означает весь этот зверинец? Какие из моих выстрелов вслепую поразили цель? Сколько стрел пролетело мимо? Где, наконец, трофеи? Опять я осталась с пустыми руками.
   Отец, а пуще него двоюродный дед Мельхиор, любят поучать: "Извлечь информацию можно из чего угодно. Слова же - кладезь неисчерпаемый. Слова - что орехи - снаружи кожура, мало на что пригодная, а внутри - сладкое ядрышко".
   Вот только не впрок пошли мне лираэнские хитрости. Зря дед Мельхиор кивал и щурил выцветший глаз. Зря отец снисходительно трепал меня по плечу. Умудрившись получить от Сыча богатейший материал, я не выжала из него ни капли смысла.
   - Привет, Ирги.
   - Привет.
   Он повернулся от печи, в руках чайник.
   - У меня тут хлеб, да грудинки копченой кусочек. Пожуем, пока козява гуляет?
   - Пожуем. Давно он улетел?
   - Да с утра раннего. Как умчался...
   - Ищи ветра... - я уселась, оперлась локтями о стол, - Понимаю я его. Я бы тоже... с утра до вечера.
   Сыч, то есть, теперь уже не Сыч, а Ирги, поставил передо мной дымящуюся кружку. Нарезая хлеб и грудинку, он хмурился, вздыхал.
   - Что-то ты невеселый сегодня.
   - Да нет, ерунда. Просто не привык еще, что парня поблизости нет.
   Он сел напротив, откусил бутерброд, пожевал. Посмотрел на меня из-под кустистых бровей.
   - Умом-то вроде соображаю, что ничего такого не случится. Но, когда он под боком, как-то спокойнее.
   - Мотылек знает, куда можно летать, а куда лучше не соваться. В прошлое воскресенье на службе Этарда целую лекцию прочла поселянам. В качестве профилактики. И девочки к Боргу ходили, и к Эрбу, специально предупредить. Чтоб ни-ни. Хотя, конечно, всегда найдется пара - тройка личностей... Тот же Кайд, например. Пока-то он себя тихо ведет.
   Ирги уныло покивал буйно-косматой головой.
   - Я тоже парню вдалбливал. Со своей стороны, так сказать. Впрочем, его учить не надо. Это мы с тобой для него - "люди". А остальные - как были трупоеды, так трупоеды и есть.
   - А Иль с Леттой?
   - Они - "девочки". Трупоедицы или нет, я не выяснял, - Сыч (Ирги, одернула я себя) - усмехнулся: - А ты - "та, которая наша".
   - Которая ваша. Очень лестно. Правда.
   Тут, по моему мнению, вводную часть беседы можно было заканчивать. К интересующему меня вопросу я подплывала кругами, издалека.
   - Кстати, насчет девочек. Они сейчас заняты по горло. Готовятся к выпуску. И наколки им должны сделать со дня на день. Ты видел когда-нибудь марантинскую наколку?
   - Не доводилось, - Ирги пожал плечами.
   - Ее наносят вот сюда, на внутреннюю сторону предплечья. Наколка изображает цветок черного мака о четырех лепестках, наложенный на свернувшуюся узлом змею - Амфисбену. У Амфисбены две головы, они повернуты в противоположные стороны, это символ двойственности: Свет - Тень, Пламя - Лед, Жизнь - Смерть... ну, и так далее. А мак, соответственно, изображает целительство. Интересно, правда?
   - Н-да, - ответствовал Ирги, поджимая губы в бороде. Пальцы его застучали по столешнице, - Весьма интересно. Весьма.
   - У моего двоюродного деда, в Катандеране, есть большой геральдический альбом. Я всегда любила его рассматривать. Ты ведь знаешь, геральдический зверь Лираэны - Белый Дракон. Вообще, знак Дракона символизирует вечность, а белый цвет - чистоту и святость. А вот у альдов старый королевский герб - Камана, это такая мифическая птица с головой рыси. А у Каорена - два герба; мирный, торговый - Золотая Ладья, и военный - Альбатрос и три скрещенных стрелы. А у Тилата какой знак?
   - У Тилата? - Ирги перестал барабанить и дернул плечом, - Кастанга знает, какой. Овца вроде... на фоне гор.
   Голос у него сделался напряженным. Не нравился ему этот разговор. Вообще похоже, он после вчерашних откровений решил идти на попятный.
   - Забавно, - я делала вид, что не замечаю его недовольства, - У благородных семей тоже есть свои гербы. Но они, как правило, сложные, составлены из множества мелких частей. Например, у Треверров - три алые розы на золотом поле. Вообще наша фамилия так и переводится - три розы, "трев иверан" на мертвом лиранате. Но мне больше нравится герб семьи Нурранов из Тевилы - крылатый корабль и шестнадцать алмазных звезд. У альдамарской аристократии все больше геометрические фигуры в ходу, правильно их называют "геральдическими", ну, там - глава, стропило, пояс... А вот изображения, взятые из реальной жизни, негеральдические, весьма редки. Но я припоминаю один герб из книги... Кому он принадлежит, не помню... Там изображена кошка... а, может, две...
   Ирги рывком поднялся, и я прикусила язык. Ох, зря я все это затеяла...
   - Черный леопард. На лазоревом поле, - Ирги шипел сквозь зубы, - С серебряной каймой.
   Я ясно различала подтекст - если ты сию же минуту не прекратишь играть в эти игры, я тебя вышвырну, как...
   Редда подняла голову, ставя торчком уши. Скрипнула входная дверь, в сенях прошелестели шаги. Охотник движением фокусника накинул на хлеб и мясо кусок полотна, заменявший полотенце.
   В комнату вошел Мотылек.
   Глаза его метнулись от меня к Ирги и обратно. Он мгновенно оценил ситуацию.
   - Привет, - сказал он и нахмурился, - Солнце светит. Тепло. Хорошо. Пойдем. Погуляем.
   И схватил меня за рукав.
   Я повиновалась без возражений. Он вытолкнул меня в сени, сунул в руки плащ, а сам задержался в дверях.
   - Спасибо, малыш, - приглушенный голос охотника.
   - Идем, - Мотылек выволок меня наружу.
   Солнце сияло вовсю. Звенела капель, продалбливая ледяные канавки в старом сугробе. Снег, зернистый и рассыпчатый, был похож на хрустальное крошево.
   Некоторое время мы брели бок о бок молча. Наконец я спросила:
   - Он разозлился на меня?
   Мотылек поддел ногой растрепанную еловую шишку.
   - Он волновался. Он был раздражен.
   - Он хотел, чтобы я ушла?
   - Да... - Мотылек подумал и повторил: - Да.
   Опять помолчали.
   Мы миновали знакомые елки. Тропинка обледенела, кое-где проглядывали вытаявшие каменные гребешки.
   - Плохо, - вздохнула я, - Возомнила о себе невесть что. Больно умная, думала. Сумею, думала, правильно задать вопрос - и пожалуйста, получу ответ на болюдечке...
   Мотылек покачал головой.
   - Я не понимаю, что ты говоришь. Но ты... жалеешь о чем-то. Ты недовольна? Собой?
   - Еще как. Знаешь, есть такая вещь - любопытство. Иногда оно заставляет делать глупости.
   Мотылек усмехнулся:
   - Любопытство - не вещь.
   - Верно. В руки не возьмешь, прочь не выбросишь. Как ты думаешь, стоит попросить у Ирги прощения?
   Мотылек словно на стену натолкнулся.
   - У... Ирги?
   - Да, у Ирги.
   - У Ирги... - он потрогал зашитую губу, - Если у Ирги... Тогда - стоит.
   - Пойдем, - я резко повернула обратно.
   Мотылек поймал меня за плечо.
   - Нет. Не сейчас. Погоди.
   - Чего ждать-то?
   Пальцы его соскользнули по рукаву и сжали мою ладонь.
   - Погоди. Дай время. Ему. И себе. Успокойся.
   - Я спокойна.
   - Нет. Еще нет. Поднимемся туда, к соснам. Там красиво. Видно долину, деревню. И твой дом.
   - Мой дом? Бессмараг?
   - Да.
   Ладонь его оказалась узкой, твердой, удивительно горячей. Мне было приятно это прикосновение. Мы шли, держась за руки, как дети. Я оглянулась: цепочка Мотыльковых следов по всей длине перечеркнута косыми штрихами - это задевали снег концы сложенных крыл.
   - Когда ты ушла вчера, он... Ирги... Он думал. И беспокоился. Я не спрашивал, но... Знаешь, очень трудно объяснить... Он верит тебе. И - боится... Боится? Опасается, да. Опасается, что ты... как сказать? Подойдешь слишком близко, так?
   - Но от тебя-то он ничего не скрывает.
   - Я другой. Я совсем другой. Я - один. И я... ничего не знаю. Правда. Он мало говорил. Не скрывал, нет. Просто я... Это сложно. Сложно для меня. Непонятно. Я могу... обойтись без этого.
   И ты, Альса, можешь прекрасно без этого обойтись. Любопытство, как известно, кошку сгубило. Кошку, н-да-а... К черту кошек!
   Я решительно полезла по склону вверх. Здесь было гораздо больше проталин, покрытых седой прошлогодней травой. В пазухах камней виднелся сочно-зеленый мох и перезимовавшие листики брусники. Наверху, среди редких сосен свободно гулял ветер.
   Долина Трав открылась, как большая чаша. Из-под наших ног ступенями уходили вниз хвойные леса, кольцом окружая прижавшуюся к самому дну деревню. От деревни разбегались две охряные полосы, две дороги. Одна - мимо нас, на юг, к Голове Алхари, вторая пересекала долину и зигзагом поднималась к противоположному склону. Там, на коленях Большого Копья, расположился Бессмараг - светло-серые стены, шпиль колоколенки, длинная, утыканная трубами, крыша больницы.
   Как все близко. А Мотыльку - пару раз махнуть крыльями - и уже на той стороне. Внизу шевелились человечки. От монастыря катила двухколесная тележка - кто-то из сестер спешил к больному. Кузница Кайда, на самом краю деревни стояла открытая, вокуг толпились люди. Люди толпились и у Эрбова трактира. Сюда, к нам не долетало ни звука. Шумел только ветер, перебрасывая у нас над головами вороха хвои, да вороны орали, одурев от солнца.
   Трупоедское поселение. Как странно. Я словно бы не имела к нему никакого отношения. Так аблис смотрит со своей верхотуры, с легким интересом и отчуждением: трупоеды. Суетятся. Бегают туда-сюда.
   Я взглянула на Мотылька. Он улыбнулся, сверкнув сахарными клыками. Жмурясь от сияния, махнул рукой:
   - Вон там... на дороге. Около домов... Там - дети... Что они делают?
   - Строят снежную крепость.
   - Дом из снега? Зачем?
   - Это игрушечный дом. Потом они разделятся - часть будет защищать дом, а часть - брать его приступом. Они играют в войну.
   - В войну? Играют?
   - Ну да!
   Он нахмурился озадаченно.
   - Война - это... когда трупоеды... люди... убивают друг друга. Везде огонь... а потом вокруг - обломки. И мертвецы...
   Что за чистоплюйство! Тоже мне, великий гуманист... Я отскочила.
   - Сейчас покажу тебе, как трупоеды убивают друг друга!
   Захватила побольше снегу и запустила в Мотылька. Снежок попал ему в плечо, разбился, осыпал котту малюсенькими хрусталиками.
   - На, получай!
   Полетел второй снежок. Мотылек уклонился.
   - Вот тебе! Вот тебе!
   Я мазала безбожно. Мотылек присел, собрал горсть снега и кинул не целясь. Я шарахнулась - кое-как слепленный снежок шваркнул меня прямо в грудь, разбрызгался кляксой.
   - Ах, так?!
   Зачерпнула обеими руками, обеими и кинула. Не докинула. В ответ - целый фонтан.
   Я нырнула за куст можжевельника, проваливаясь по щиколотку, добежала до обломка скалы, затаилась.
   Шлеп! Комок снега врезался в камень у самого моего носа. Присев на корточки, я скатала новый снаряд.
   Сейчас выгляну и залеплю ему... Я подалась вперед - мимо тотчас просвистел белый шарик. Ага! Я высунулась, метнула.
   - Ура! Ты убит! Ты убит!
   Мотылек вытирал снег со лба.
   - Пропасть! - крикнул он, - Это нечестно! Это обман!
   - Козява - раззява!
   - Что? Укушу!
   Он всплеснул крылами, на мгновение заслонив горизонт. Прыжок - я едва увернулась от цапающей руки. Бросилась под ветки молоденьких сосен, утонула почти по пояс, выбралась с другой стороны. Здесь длинная проталина огибала скалистый островок - бежать было легко. Над головой свистнули крылья - я снова кинулась в деревья. Заметила другую проталину, больше первой, всю рыжую от опавшей хвои. Затрещали ветки - Мотылек все-таки спустился. Я швырнула через плечо рассыпающийся снежок.
   - Эй! - крикнул он. - Стой! Не буду кусать!
   - Как бы не так!
   Рыжий хвойный настил сменился большой проплешиной в камнях. За спиной опять гулко хлопнули крылья - преследователь попытался настичь меня на открытом пространстве. Я совершила обманный маневр - мгновенно развернулась и бросилась назад, под защиту деревьев.
   И погрузилась в снег по грудь. Вот черт! Промахнулась. Под ноги надо смотреть!
   - Эй! - негромко окликнул Мотылек, - Что там... Эй, что случилось?
   - Сдаюсь, - сказала я. - Вытащи меня отсюда.
   - О пропасть...
   В голосе его не было торжества. Скорее недоумение.
   Вывернувшись назад, я протянула обе руки. Рывок - меня выдернули из снега, как муху из киселя.
   - Ну, кусай, - пробормотала я, отряхиваясь. - Кусай. Ты победил.
   Он сжал мое плечо.
   - Смотри. Туда, назад.
   Я посмотрела. Рыжая хвойная проталина исчезла. Исчезла абсолютно - покрытый лесным мусором, рыхлый, грузно осевший снег был повсюду равномерно глубок.
   Однако каменистая плешь посреди полянки, на которой мы стояли, оставалась на месте. В дальнем ее конце за деревья уводила черная дорожка сырой земли, будто приглашала к дальнейшему путешествию. Вперед. Только вперед...
   - Горячая Тропа!
   Я смятенно уставилась на Мотылька. Он неловко коснулся моей руки:
   - Что такое? Ты испугалась?
   - Проклятье! Горячая Тропа! Мы влипли!
   - Влипли? Прилипли? Почему?
   - Ты же в Кадакаре живешь! Неужели не знаешь? Это самая что ни на есть Горячая Тропа, по которой можно идти только вперед! Чтоб мне гореть! - я в отчаянии топнула ногой, - Черт знает, сколько миль придется шагать, и черт знает куда она выведет!
   - Успокойся. Я видел такие... штуки. Не знал, что это... что по этой тропе можно ходить.
   - Тебе хорошо, ты по небу летаешь. А нам, разнесчастным трупоедам, на своих двоих приходится... Проклятье...
   Горячую Тропу когда-нибудь притянет к дороге, или к нормальной тропе, или к жилым местам... да только кто знает, когда и где!..
   - А ты ходила по таким тропам?
   Мотылек ничуть не был обеспокоен, он с любопытством поглядывал по сторонам.
   - Не я. Мой... приятель. Он часто пользуется Горячими Тропами. Он умеет их искать и каким-то образом может вычислить, куда они выводят. Так он ходит из Этарна через Долину Трав на перевал, минуя Око Гор. Он контрабандист.
   - Кон... тран... бадист, - с трудом выговорил Мотылек, - Что это?
   - Это... Послушай, давай думать, как мы отсюда выберемся. Ты-то можешь улететь, а я...
   Он улыбнулся.
   - И ты можешь улететь.
   - На тебе верхом, что ли?
   - Вер-хом - что это?
   - На спине у тебя. Не выдумывай. Ты меня не поднимешь. А поднимешь, так грохнешься вместе со мной, костей не соберешь.
   Он наклонился, обхватил меня поперек туловища и без усилий оторвал от земли. Я засучила ногами:
   - С ума сошел! Отпусти!
   - Легкая, - усмехнулся он. - Я тяжелых носил. Да.
   Ощутив под ногами землю, я отбежала на несколько шагов.
   - Ты только-только поправился. Тебе нельзя перенапрягаться!
   - Хочешь идти ногами? Много... э-э... долго-долго?
   Идти ногами не хотелось. Но и садиться парню на шею тоже никуда не годится. Он такой тонкий, руки как прутики, а я далеко не пушинка. Может, удастся как-нибудь обратно... через все эти снега? Наломать лапника и - ползком на животе...
   - Послушай, - уговаривал Мотылек, - Я хочу... сказать тебе...
   - Подожди.
   А если сплести из веток что-нибудь вроде снегоступов... У Сыча такие были, на плоские корзины похожи, коза их еще обьела...
   - Альса.
   - Я думаю, отстань... Что?!.
   Моргая, я смотрела, как он подходит. Горячая Тропа исчезала за его спиной.
   - Альса, - проговорил он. - Я хочу сделать это. Для тебя.
   - Что?..
   - Мое имя - Стуро.
   - О Господи...
   Я растерялась. Что это на него накатило? Нашел время... Но что-то жгучее выплеснулось из сердца, залило щеки и уши, и здравый смысл мой поскользнулся на ровном месте и шлепнулся в лужу. Я прижала руки к груди. Пропасть... неужели мне так легко вскружить голову?
   Мягко придерживая меня за плечи, он прошел несколько шагов к центру полянки. Отсюда и до кромки леса, где чернела проталина, начинался небольшой уклон. Мотылек развернул меня лицом к себе.
   - Хватайся за шею.
   Он наклонился, бесцеремонно подхватил меня под ягодицы и буквально набросил на себя - так, умываясь, плещут на грудь пригоршню воды.
   С треском и грохотом распахнулись оба крыла и, наполнившись, выгнулись, зазвенели, зарокотали тихо и грозно, как тонко раскатанный металлический лист. Длинные волосы хлестнули меня по лицу.
   Мимо уже мелькали стволы сосен, размазываясь в красно-коричневый забор, а за спиной Мотылька у меня на глазах затягивалась Горячая Тропа, не оставляя ни голой земли, ни наших следов - ничего.
   Потом меня чуть заметно тряхнуло - и полянка, и окружающий ее лес провалились вправо и вниз. Я вскрикнула. Обнимающие руки сжались крепче.
   - Держись!
   Странно измельчавший пейзаж протанцевал плавный пируэт, раскланялся во все стороны и сгинул, а на его месте развернулась слепящая синева. Потом совсем рядом, сбоку, чередой проплыли блистающие зубцы Алхари. Потом жесткие волосы снова засыпали мне лицо, и я зажмурилась.
   Так было хуже. Мне казалось, я падаю спиной вперед, зачем-то обхватив руками и ногами падающее вместе со мною существо.
   - Держись! Спускаемся!
   Ветер уперся ладонями в позвоночник. Крылья сменили плоскость, разрезая студенистый воздух, как два ножа. Откуда-то снизу, кружась, всплывала долина в кольце гор. Я с трудом сглотнула - отпустило заложенные уши.
   - Ноги! Не опускай ноги!
   Сизые горы, испятнанные белым и черным, пологой спиралью вознеслись вокруг. Свитые в косу волосы Мотылька взлетели прямо в зенит.
   Мягкий толчок, пробежка. Еще один толчок, посильнее - в спину. И еще один - в грудь.
   Ветер смолк, будто выдохся. На мне грузно шевельнулся Мотылек, сполз в сторону. По всему телу неуклюже протащилось полусложенное крыло.
   - Альса, эй...
   В глаза лилась лазурь. Расплывалось темное пятно головы на ее фоне.
   - Альса, ушиблась?
   - Нет.
   - Вставай.
   Я моргнула. Остывшие слезы пролились по вискам, уползли куда-то за уши. Он, склонившись, внимательно глядел на меня. Он тяжело дышал, оттягивая пальцем воротник.
   - Я никогда не летала, Мотылек.
   - Стуро, - поправил он. Слизнул с верхней губы пот, - Стуро. Скажи - Стуро.
   - Стуро.
   Он опустился на корточки, осторожно посадил меня в снегу. Пейзаж дрогнул и качнулся.
   - О-ох...
   Стуро привалил меня к плечу, вытряхивая снег из капюшона.
   - Ничего, Альса. Сейчас пройдет. Надо посидеть... отдохнуть...
   Мое дыхание скапливалось в спутанных его волосах, у самой шеи. Там было жарко и влажно. Ворот рубахи приотстал, и оттуда, из складок одежды, пахнуло теплым, терпким, винным запахом пота, и другим запахом - пронзительно-опустошающим запахом весеннего ветра.
   Я переместила голову, и губы мои попали точно в яремную ямку, между ключиц. Стуро прекратил хлопать ладонью по моей спине и замер.
   Мягкая пульсация крови. Губы щекотало. Я снова поцеловала - чуть повыше. И еще раз - в горло. Он сглотнул.
   - Альса...
   Я ощутила легкую вибрацию только что родившегося звука. Нестерпимый тонкий зуд - я едва не закричала. Стуро закинул голову, словно нарочно продлевая мне путь. Я прошла его, шаг за шагом, медленно, растягивая этот ошеломляющий момент, когда еще не нужны ни слова, ни объяснения. Я добралась до нежнейшего беззащитного местечка под челюстью, и тут ладони его стиснули мою голову и развернули лицом вверх. Я увидела его глаза, и скулы, и капли влаги на лбу и на крыльях носа.
   Ах, милый, не надо говорить. Пожалуйста, не надо.
   Ничего кроме "Альса, Альса" выговорить ему не удалось. Впрочем, мой лексикон оказался еще беднее:
   - М-мм-м!.. - замычала я требовательно.
   Губы его смешно сморщились, сложились дудочкой. Он протянул их, будто ребенок, дарующий ритуальную ласку, склонил голову набок, чтобы не столкнуться со мной носом. Я приняла его губы, неожиданно жесткие и сильные, и малость опешила от их уверенного захвата. Царапнул заживший шов, язык, жаркий, как лепесток огня, скользнул под мой, а я вдруг встретила четыре ледяных лезвия и вздрогнула, широко открыв глаза.
   Щека его размывалась в оливково-смуглое пятно, над ней чуть яснее вылепливались отороченные черной бахромой удлиненные веки, а из щели между ними изливалась тьма.
   Я закрыла глаза.
   Меня поразил иссушающий, чуждый вкус его слюны. Во рту все вспыхнуло, пробрав меня дрожью, затем окатило мятным холодом, вытянув судорогой во второй раз.
   Вот это да! Я чувствовала, что растекаюсь студнем. Никогда со мною такого не случалось. Он настоящий колдун. Демон. Вампир. Я засмеялась, но смеха не услышала.
   Стуро, Стуро. Твое имя, как заклинание. Я теперь могу призывать тебя, как алхимик призывает эфирное существо, но без пентаграммы, без волшебных снадобий, без жертвенного алтаря, просто окликнув.
   Стуро, явись. Стуро, служи мне. Стуро, люби меня... пожалуйста...
  
  
  
  
   2. К тебе посетитель.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Редда стукнула по полу хвостом раз, другой. Значит, шаги принадлежат Стуро или барышне. Скрип двери, шебуршание в сенях.
   О Рургал.
   Вошел Стуро с Альсареной на руках.
   Я вскочил, опрокинув табурет:
   - Что? Кто?
   Стуро мрачно буркнул:
   - Ничего. Все в порядке.
   - Ранена? Упала? Да что ты, как пень!
   - Не упала. Не ранена, - он свалил барышню на сундук, словно куль с тряпьем, развернулся и утопал прочь.
   Редда глянула на меня, я кивнул, и собака скользнула в неплотно прикрытую дверь вслед за парнем.
   Я ощупал Альсу, похлопал по щекам, брызнул водой в лицо.
   - Милый... - вздохнула Альса.
   Так. Час от часу не легче.
   Да спит она!
   Спит...
   Стуро ее что, тяпнул?!
   А "милый" - это из приятного сновидения. Я вспомнил собственное сновидение после аблисского укуса и поморщился.
   Н-да-а, то-то он сердитый такой... Злобный вампир, одним словом. Боги мои, что там у них произошло?
   Барышня пристала с геральдическими своими измышлениями и к нему? Или - рассказала парню, что собой представляет побратим его? Посоветовала от оного побратима бечь куда подальше... А Стуро обиделся... И тяпнул ее.
   Чертовщина какая-то. Бред сивой кобылы.
   Стоп. Чем она меня поднимала, ну, тогда - булавкой? Булавкой, булавкой, булавкой... Так вот же, ее фибула. Ну-ка...
   Никакой реакции. И следов от укуса - ни на руках, ни на шее... Тьфу ты, да что же мне делать-то? За парнем Редда приглядит, и домой его пригонит, а вот барышня... Снова потормошил. Безрезультатно.
   Ун подошел, ткнулся носом Альсе в лицо, и она страстно застонала. Ишь, "милый" какой-то. Увидала б она этого "милого"...
   Ладно, будем ждать. Коза спит полчетверти, иногда больше, но через полчетверти ее всегда можно растолкать. Подождем. И кстати, приятель, шмоточки-то твои. Небось за ночь уже отмокли. Нечего увиливать.
   Рубаха моя старая, штаны, которые из шерсти...
   Хорошо, что заказал Марионе рубаху и на себя. Что ни говори, привыкши Сыч-охотник менять хоша б рубаху-то го, чаще чем енто принято. Тута, то есть.
   И никакая маска не заставит меня занашивать одежду до стоячего состояния.
   Простирнул рубаху, обмотки, штанцы, сменил сделавшуюся серой воду, и только-только принялся полоскать, как сзади послышалось шевеление.
   Ун, до глубины души возмущенный длительной неподвижностью человеческого существа средь бела дня, напрыгивал на сундук, тормошил Альсу, и в завершение процедуры обчвакал ей все лицо.
   - М-м... - вяло отмахивалась бедняга. - Ну, милый... ну, не надо... Что ты делаешь...
   - Прекрати, Ун! - я сгреб наглую тварь за шкирку, отшвырнул, взял Альсу за плечи, - Ну-ка, просыпайся давай, - встряхнул, усадил, - Просыпайся.
   - Что такое? - барышня пробудилась и захлопала глазами, - Что случилось?
   - Это ты меня спрашиваешь?
   - А где... Стуро?
   Ого.
   - Приволок тебя и ушел.
   - Ушел?
   - Злой, как черт. Что произошло? Он тебя укусил?
   - Э-э-э... да как тебе сказать... - она ни с того ни с сего засмущалась, - Не совсем.
   - То есть? Что ты мне мозги пудришь?
   Нет.
   Да нет, не может быть.
   А - имя?..
   Барышня задумчиво потрогала свои губы, бормоча:
   - Странно, странно... Ирги! Ах, черт! Какая же я балда!
   Так и есть. Целовались. Ну и ну...
   - Охотно верю.
   - Вот смех и грех, - она покачала головой, - А что, говоришь, мрачный ушел?
   - Мда-а... Только этого не хватало.
   А парень-то не промах.
   - И ведь могла сообразить! - не унималась марантинская воспитанница, - Я еще удивлялась - почему во рту все онемело, словно мяту жевала... Это же надо... Долго я спала?
   - Как коза, - фыркнул я, - Тряс уж тебя, тряс...
   Альса хихикнула.
   - Как коза... А что, он до сих пор гуляет где-то? Не возвращался?
   - Нет.
   Если все действительно так, а так оно и есть... Небось, бродит по лесу, снег губищей пашет. Представьте - целуешь ты девицу, а девица - брык, с копыт долой... И дрыхнет. Ох, боги, боги, вот не было печали...
   - Ты что, Ирги? Чего хмуришься?
   - Размышляю, - меня еще немного царапало, что она зовет меня по имени, - то ли искать идти, то ли сперва арварановки принять. Опять начнется - не аблис, не трупоед, с аблисами быть нельзя, с трупоедами не получится...
   Сама кашу заварила, а мне теперь...
   Альса улыбнулась.
   - Он разочарован. Ничего страшного. Я что-нибудь придумаю.
   Приду-умает она. Ишь.
   - Что ты тут придумаешь?
   Эт' те, подруга, не хиханьки по углам. Енто-то го, несовместимость.
   - Э, не скажи, не скажи. Придумать можно множество самых необычайных вещей, - глаза у нее загорелись, - Чтобы я да не придумала... дайте только время.
   - Арфадизнак? - усмехнулся я, и Альса возмутилась:
   - Так ты ж его не выпил! Поглядела бы я на тебя, когда б ты его выпил!
   Да уж, поглядела бы. Развлеклась бы, того. Ежели б сбечь успела. Хорошенькая лираэночка, пф.
   - Тут, насколько я понимаю, другое что-то варить надо, - ушел я от скользкой темы.
   - Не твоя забота, - отмахнулась беспечно Альсарена, - Что-то другое... в некоторой степени, конечно... - просияла: - А кое-что можно и оставить.
   - Э, - барышня, барышня. Не заносись. - Смотри, не укатай мне парня-то. Сваришь чего, а он с копыт долой, - изобразил оскаленного дохлого аблиса.
   - При чем тут парень? - обиделась Альса, - Я для себя сварю.
   Для себя? Эка. И кое-что от афродизиака...
   - Ладно, тебе видней.
   А она вдруг заглянула снизу вверх в лицо мне:
   - Ирги, ты не сердись. Я про сегодняшнее утро. Не сердись, ладно?
   Все в порядке, хотел сказать я, но не успел - Альса продолжила:
   - Я вовсе не собиралась выведывать какие-то твои тайны... Нет, не так. Мне вчера показалось - ты что-то рассказал важное, а я... Жонглировала символами, понятиями, а сама ни черта не поняла. А признаваться не хотелось. Поэтому и несла чушь про геральдических зверей.
   - Правда?
   Опять, сталбыть, сам себя в угол загнал. Как говорится, сам себе и Даул, и Рейгелар...
   Альса кивнула:
   - Правда. Это лираэнские игры, - сдвинула бровки, - Я в них больше не играю.
   Ох, барышня... Как же ты домой-то вернешься, в Итарнагон свой, бедолага?
   - Проехали, - я протянул руку, она стиснула мою ладонь прохладными пальцами, удержала.
   - Слушай, Ирги. Я сейчас подумала... Ирги, мне недолго осталось учиться в Бессмараге. В мае - выпуск у девочек, я уеду с ними. Ирги, обещай не отказываться сразу, - цеплялясь за руку мою и за имя - что ж ты предложить-то хочешь? - Подумай сперва. Хорошо подумай, - сглотнула и выпалила: - Ирги, я хочу, чтобы ты и Стуро поехали со мной.
   - Куда? - улыбнулся я, - В Итарнагон? - то ей суд общинный над Кайдом с собутыльники, то вон - еще похлеще, - Окстись, Альса. Язычник и тварь? Что скажет отец Дилментир?
   - Меня не интересует мнение отца Дилментира, - бросилась в бой барышня наша, - Кстати, он не такой фанатик, как можно было бы ожидать. Между прочим, ты думаешь в Итарнагоне одни последователи Истинной Веры живут? Сплошные лираэнцы? В Итарнагоне половина населения - гироты. Такие же язычники, как и ты. А у нас, вокруг Треверргара, вообще сплошняком гиротские деревни. Провинция, трое суток до столицы, - сжала крепче клешню мою, - Ирги, отказаться ты всегда успеешь. Надо подумать, что мы можем сделать, а потом отказываться.
   - Хорошо, - смирился я, - Я подумаю.
   Придется выдержать серьезную осаду. Между прочим, сперва надо Стуро спросить. И, если он захочет... В конце концов, Иргиаро, тебе-то терять нечего.
   - Вот и ладно, - Альса отпустила мою руку, - Я тоже подумаю. Сейчас уже поздно, надо идти. Завтра поговорим. Только, Ирги, давай по-честному, - ухватила меня за рукав, - Когда я приду - не прячься от разговора.
   - Хорошо, - я фыркнул в усы.
   Вот уж что-что, а вилять не стану.
   Как сказал Стуро - пришло время.
   Только вот - какое?..
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Я спускалась к Косому Узлу, потом поднималась к Бессмарагу, и всю дорогу старалась не думать. Рано еще. Рано.
   Ночью, конечно, я не засну. И не только потому, что успела выспаться. Буду ворочаться и Бог знает, до чего додумаюсь. А койки не избежать - что еще делать ночью в монастыре? Только молиться в пустой холодной церкви. Но я еще не чувствовала в себе силы на такой подвиг. Библиотеку Роза запирает перед вечерей, ключей у нее не допросишься: Роза безумно боится пожара. В комнате шуршать и жечь свет не годится, я не одна живу. Следовательно - что? Следовательно, я сейчас иду в лабораторию и беру коробку со снотворным. А заодно посмотрю, что там есть для нейтрализации оного.
   Для нейтрализации оного. М-да. А с чего ты взяла, подруга, что тебе будет нужда нейтрализировать снотворный эффект? С чего ты взяла, что крылатому герою по душе целоваться с трупоедицей? Ушел ведь, даже не дождался, когда я проснусь.
   Ирги голову заморочила. Какой черт за язык тянул? Выдумала, действительно - некую личность с темным прошлым да кровососущую тварь в Итарнагон тащить. Хорошо еще, если их просто развернут на границе...
   Рефлексирую. Хватит. Хватит!
   Стиснув зубы, я толкнула створку тяжелых монастырских ворот. Из привратницкой выглянула Верба.
   - А, Альсарена, наконец-то. Зайди-ка в комнаты гостей. Там к тебе посетитель приехал.
   - Какой еще посетитель?
   Она пожала плечами:
   - Почем я знаю? Мужчина, в летах уже, здоровенный. Простолюдин по выговору, но одет добротно. Вооруженный к тому же. Верхом приехал, да еще лошадку с собой в поводу привел. Что ты глазами хлопаешь?
   - Не могу сообразить, кто это...
   - Чего соображать, иди да посмотри. Большущий такой инг, борода стриженная...
   - Инг?
   - Может, не инг, какое мне дело? - Верба рассердилась, - Он со мной по-людски разговаривал, на лиранате. Ростом с версту, сам белесый, а может, седой, рожа красная...
   Я уже спешила к нашему корпусу, где находились гостевые комнаты. Пробегая мимо больницы, наткнулась на Малену.
   - Ты куда?
   - Туда!
   - А, правильно. Там к тебе приехали. Слушай, увидишь Ильдир, скажи, чтобы шла скорее в конюшню. Знахарский внук заявился, из Лисьего Хвоста, у него жена никак не разродится...
   - Хорошо, хорошо, - я промчалась мимо.
   Комнаты для приезжих часто простаивали пустыми - чужие в Бессмараге большая редкость. Теперь же дверь туда была приотворена, внутри горел свет и доносились голоса.
   Я остановилась на минутку, прислушиваясь. Женщина и мужчина беседовали по-ингски. Ни слова не понять, но голоса узнаваемы. Женский принадежал Ильдир. А вот мужской...
   Мужской словно прилетел из прошлого, из детства моего, из ранней юности. Медлительный, глуховатый бас. Знакомый и любимый не менее, чем голос отца.
   Имори!
   Отшвырнув дверь так, что та грохнула о стену, я ворвалась внутрь. Двое сидели у разожженного камина, за столом, Ильдир держала в руках листок бумаги. Мужчина резво вскочил, профессиональным движением заслонив собой собеседницу. Он был очень высок, и очень широк, и двигался с удивительной для своей массы скоростью. Он еще не завершил полуоборота, как лицо его просияло, а руки, каждая толщиной со среднее бревно, протянулись навстречу.
   Я вознеслась под потолок, к огромному, как таз, лицу, обрамленному льняной косматой гривой. И завизжала от восторга.
   - Имори!!!
   - А вот и золотко мое припожаловало!..
   Ильдир смотрела на нас откуда-то снизу и беззвучно смеялась. Имори встряхнул меня, заставив исторгнуть новый радостный взвизг, и уселся обратно на свое место, расположив мой зад на собственном колене, не уступающем деревянной скамье ни шириной, ни твердостью.
   Старый отцов телохранитель уютно пах ячменным пивом, кожей хорошей выделки, конским потом, смазкой для оружия. Он был совершенно такой же, как и два с лишним года назад, когда с парой других слуг привез меня в сии благословенные стены. Такая же грива по плечам, стриженная борода, нос уточкой и вечный прищур. Он был таким всегда, сколько я его помню. А помню я его с рождения, своего, разумеется. С детства я обожала сидеть на монументальном его колене. Но, увы, с возрастом такая радость выпадала мне все реже и реже.
   - Откуда, Имори? Каким ветром? Господи, как я рада!..
   Я пыталась обхватить его, возя руками по широченной груди, как по стене. Он довольно посмеивался.
   - Сейчас, золотко, сейчас все тебе расскажу... Ух, какая ты стала хорошенькая, румяная, глазки блестят... Смотри-ка, большая уже девушка, невеста...
   - Да ну, какая я невеста! Мне в девках сидеть, пока Иверену замуж не спихнут... Как, кстати, у нее там с матримониальными планами?
   - На Святую Невену обручилась с младшим Нурраном Тевильским.
   - С этим любителем аламерского фарфора? Он что, наконец осознал, что расписные пастушки вряд ли ответят ему взаимностью?
   - Э, золотко, язычок-то у тебя по-прежнему острый. Обо всем этом ты батюшку расспросишь, батюшка тебя ждет-не дождется...
   - Постой, Имори! Как так? - я отодвинулась, - Что ты плетешь? Как это - ждет? За мной ведь только в середине мая приехать должны! Все же уговорено, меня выпускают вместе с новыми сестрами...
   - Ну, глупая, сразу и всполошилась. Никто тебя силком не увозит. Господин советник повидаться хочет с тобой, коли такая оказия выпала. В Арбеноре он, тебя ждет, туда езды-то два дня от силы...
   - Отец в Арбеноре?
   - А я что толкую? В Арбеноре, точно, не дале, как в прошлую субботу приехали. Меня за тобой сразу снарядил, я только лошадку свежую оседлал, да пивка на дорожку... Так что собирайся, милая, завтра с утреца и поедем.
   - Ох, Имори... как все неожиданно... А, может, через день? У меня здесь дело срочное...
   - Да уж такое срочное, что подружки пособить не могут? Знаю, знаю, ты тут сочинение сочиняешь о каких-то тварях тварских, наслышан. Погодят твои твари, ничего им не сделается. А вот батюшка ждать не может, он, слышь, с посольством из Итарнагона к самому королю Наратаору прибыл. Наследнику его в нонешнее воскресенье как раз шестнадцать стукнет, совершеннолетие, значит. Гости со всех концов понаехали, и от нас тоже: и господин советник, батюшка твой, и господин Венревен с сыном, и старший Нурран из Тевилы, и леди Агавра, и свита большая. Дары богатые привезли и грамоту от королевы с личным ее поздравлением. Вот батюшке и повод с тобой повидаться, заодно королевской семье представить. Глядишь, присмотрит для тебя при дворе какого -нибудь дайлара длинноносого с родословной, не приведи Господи.
   - Э, - удивилась я, - Так мы что, всерьез дружимся с Альдамаром?
   - А разве мы ссорились, золотко?
   Я заглянула в широкое простоватое лицо. Имори не дурак, хоть и неграмотный. Имори очень даже не дурак. Прямо скажем, совсем наоборот.
   Значит, пуп земли, наследник древней Лираэны, а также цитадель цивилизации и оплот Истинной Веры, Итарнагон, родина моя любимая, немного опустил свой благородный лираэнский нос и соизволил поглядеть по сторонам. На ближайших соседей. И даже на дальних соседей, на Альдамар. Который раньше демонстративно не замечал, благо делить нечего. То есть, хм, мы бы, конечно, нашли, что поделить, но вот длинная рука Каорена... Что поделаешь, вовремя не спохватились, и теперь в Арбеноре вот уже двести лет сидит дайларский король. Увы, увы.
   И вдруг - посольство из надменного Итарнагона в рассадник язычества, Альдамар? О, простите, ошиблась: рассадник язычества у нас, конечно, Каорен, а Альдамар - так, подпевала, мелкая сошка. Но с Каореном мы, сцепив зубы, еще раскланивались, подпевалу же игнорировали. А теперь - шапки долой, мир, дружба, ура! И в чью светлую голову пришла эта идея? Неужели батюшка посоветовал? Но вряд ли бы он стал такое советовать, если бы атмосфера не располагала. А на атмосферу нюх у Треверров хороший, это бесспорно. Неужели за два с лишком года наступило всеобщее потепление? Аристократы перестали пыжиться, церковники - передергивать Истинный Закон? Что-то не верится. Скорее бы увидеть отца. Господи, как я отстала от жизни!
   - Что призадумалась? - окликнула Ильдир. - Радоваться надо, перемена обстановки. На балу попляшешь. Кто ныл, что здесь скучно?
   - Я уже давно перестала ныть.
   Она усмехнулась.
   - Это точно. Развлечения ты себе где угодно отыщешь. Но это так, к слову. Вот я тут список приготовила, купите кое - что для монастыря. Я Имори уже зачитала, но ты возьми с собой, чтоб не напутать. Деньги Этарда выделила.
   - Деньги туточки, - кивнул Имори, - в кошелечке.
   - Этарда знает о моем отъезде?
   - Знает, конечно. С ней все оговорено. Отпускает тебя на неделю. Кстати, вот от нее.
   Ильдир протянула кусочек пергамента. На нем Этардиным изящным почерком значился некий адрес в городе Арбеноре.
   - Это граверная мастерская, - объяснила Иль. - Лучшая, мы ею всегда пользуемся. Отдашь свои рисунки - через десять дней будут готовы гравюры для книги. Заодно доски заберешь.
   - Спасибо!
   Как кстати! Я спрятала оба листочка в пояс. Гравюры - новомодный способ иллюстрировать книги. Можно сделать рисунок любой сложности. И это гарантия, что книга вполне может создаваться не в единственном экземпляре... О, об этом я еще помечтаю! Оставлю на сладкое, на долгую дорогу до Арбенора.
   Э, стой. Тебе еще кое о чем следует подумать. Кое о чем поважнее книги. И эта отлучка... может быть, тоже кстати? Судьба дает тебе время на размышления. Да еще шанс разведать обстановку. Хорошо.
   Очень хорошо. Вернувшись, я смогу серьезно поговорить с Ирги. И строить планы, уже не вилами по воде.
   - Иль, голубушка, у меня к тебе просьба.
   Я соскочила с Иморева колена и потянула подругу в угол.
   - Сходи с утра к Сычу, объясни все про мое отсутствие. Я обещала, что приду завтра, он будет ждать. Не хочу его обманывать. Да, еще губа Мотылькова. Зажила губа, швы снимать пора. Я хотела сама, но...
   - Расселась тут, прохлаждается! Трепотней занимается, сколько можно ждать?!
   Я аж подпрыгнула. В дверях, лихо подбоченясь, стояла Малена. Ругань адресовалась не мне, Ильдир. Ильдир же помотала головой.
   - Что? Кто меня ждет?
   - Мы! Я и Летта! Сидит и не чешется!
   - Да что случилось?
   - Ой, Иль, я забыла сказать...
   Обе гневно воззрились на меня.
   - Забыла! - рявкнула Малена. - А больная тем временем Богу душу отдает! Ничего нельзя доверить... Если ты на марантину не тянешь, то что ты делаешь в Бессмараге?!
   Она развернулась, вскипев зеленой юбкой и умчалась прочь. Иль пронеслась мимо, успев только виновато развести руками.
   Я осталась стоять, закусив губы. Горше нет такой вот оплеухи, когда тебя отшвырнут, как бездомную кошку - куда, мол, к чужим крынкам? И, кем бы ты ни была в большом мире - богачкой, аристократкой, красавицей - здесь, среди женщин в зеленом и черном ты - никто, ты даже не прислуга, даже не домашняя зверушка, даже не предмет... а я не знаю, недоразумение какое-то непонятное... Как тут не возроптать на Единого? Все-то он мне дал, а вот самым главным, самым для меня важным - обделил. Что же во мне не так? Чего не хватает? Чем я хуже дочери рыбака?
   На плечо и часть спины легла тяжелая ладонь. Я и не слышала, как Имори подошел сзади.
   - Обычное дело, золотко, - прогудел он с высоты, - Люди тем и отличаются от всех иных созданий Божьих - им всегда мало того, что они имеют. Одному к черствой горбушке еще и щепоть соли подавай, другой к своим владениям жаждет соседнюю страну присоединить. Припоминаю я присловье: "Крапива вырастает возле розы, надеясь на лейку садовника, но попадает под грабли". Как правило, так оно и выходит. Крапива, она, знаешь, всего лишь крапива, а роза есть роза. Что тут поделаешь, коли Господь так всех разделил.
   Верно, Имори. И присловье я это помню. Капеллан наш любит повторять. А господин советник, мой отец и твой хозяин, говорит иначе. Он говорит: "Если роза не цветет, она не лучше крапивы".
  
  
   3. Лираэнские игры.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Завтра приду. Поговорим.
   Сказано сие было два дня назад.
   Что, барышня, одумалась? Поворочалась, небось, ночью, да не только с боку на бок. Мозгами тоже-то го. Поворочала, сталбыть. Да и рассудила здраво, что, как ни крути, а прав был Сыч. И таперича к Сычу ентому идти да говорить - брякнула про Итарнагон, ты уж извини, приятель - неловко.
   Вот и не пришла. Ни позавчера, ни вчера. Да и сегодня, судя по всему, уже не заявится.
   А Стуро... Он ведь тоже не дурак, козява-то. Им, эмпатам, слова без надобности. А построить из имеющегося - проще простого. Не пришла - значит, понимает, что ничего хорошего не получится из травоварения и прочего. И зря я позавчера почитай весь день с махонькими перерывами убеждал его, что Альса наша - марантина, а марантинам все по плечу, что варит она зелье, с помощью коего собирается посрамить мать - Природу и козявино недоверие...
   Но, в конце концов, может не ладится у нее чего... Трав там нужных нету, или...
   Брось. Сам себе-то зачем врешь? Если б чего не ладилось, пришла бы. Хоть вчера.
   - Ирги. Я пойду. Погуляю.
   Брови сдвинуты, губы поджал.
   Позавчера весь день дома просидел. И вчера отлучился на полчетверти, не больше. С ентими барышнями и оголодать недолго.
   - Давай.
   Стуро вдруг встрепенулся. Почти сразу - обмяк. Собаки обозначили приближение безопасного знакомого. Каковым оказалась инга Ильдир.
   - Привет, Сыч. Здравствуй, Мотылек. Скажи ему, что я сниму с губы швы.
   Я сказал.
   Стуро кивнул и уселся на табурет, подставив многострадальную часть лица. Инга Ильдир быстренько справилась с вытаскиванием ниток. Потом сказала:
   - Вот еще что. Альсарена уехала. В Арбенор, к отцу. Ненадолго. Просила нас тут приглядеть за вами... Человек за ней приехал, от отца, - она словно оправдывалась, - Увез... Позавчера утром. А я бы раньше забежала, да мы с Леттисой и с Маленой в Лисьем Хвосте роды принимали...
   Я перевел Стуро, что барышню позвал отец, и она уехала.
   - Да что вы, в самом деле, оба? Повидаться просто, с отцом, - бормотала инга Ильдир, - Отец зовет, как не поехать? Вот тебя бы отец позвал, ты б, небось, тоже...
   В общем, я, кажется, накричал на нее. Причем - на дайлерте. Но уж интонации-то она поняла. Обиделась. И ушла.
   Вот, малыш. Уехала наша барышня. Все правильно. Это Стуро - изгнанник, без родни, один, свободен, как ветер. А Альсарена... У лираэночки нашей - своя жизнь, и в Бессмараге она - временно, и, видать, папа решил, что пора ребенка под крыло возвращать... А ты что, раньше не мог сообразить? Стуро простительно - он в трупоедских делах ни в зуб ногой, но ты-то, Иргиаро!
   Уж кому, как не тебе, знать, какими бывают - отцы. И, позови тебя Железный, мизинцем шевельни - побежал бы на полусогнутых. Только вот Железный скоро пять лет, как поднялся с дымом костра.
   Чего ты от девчонки хочешь? Сам-то, небось, ночами в потолок пялился, внутри волком выл, а снаружи - улыбался, чтоб, уберегите боги, не заметил кто...
   Эгвер знал. Еще бы ему не знать, после того, как он лично тебе мозги вправлял... Отцу не сказал. Никому не сказал. Надеялся, что ты "образумишься". Что "привыкнешь". Да ты ведь почти и привык. Оно ж накатило, как снежная Гроза здесь, в Кадакаре-то лько эта ночь, завтра будет поздно, сейчас или никогда...
   С барышней нашей такого не случится. Ее отец жив - здоров, небось, держит дочку на коротком поводке, ну, приотпустил малость, да ошейник-то никуда не делся.
   А Стуро...
   У аблисов, наверное, не бывает "легкого флирта", либо, раз оба друг друга чуют, все это не перекашивает на одну сторону - всегда ведь можно объяснить...
   - Не надо, Ирги, - сказал Стуро тихо.
   - Чего - не надо?
   - Ты жалеешь меня. Не надо.
   - Вот еще. Нашел жалельщика, - буркнул я, а парень улыбнулся грустно.
   - Разве я не знал? Не понимал? Знал. И понимал. Я сам виноват, Ирги.
   Вот уж чего Лерг никогда не делал, так это не принимал спокойно - убежденно - несчастный вид. Коренное, сталбыть, отличие.
   - А с чего ты взял, что я тебя жалею?
   Заводишься, Иргиаро.
   Нет. Уже завелся.
   - Из-за чего, скажи, мне тебя жалеть? Девушка нас бросила! Ах и ах! Давай поплачем. Хором. Ну? Э - э - э! Что не плачешь?
   Тонкие ноздри дрогнули.
   - Давай же-а-а-а-а! Бедные мы, несчастные! У-у-у-у-у!
   - Перестань.
   - У-у-у-у-у!
   - Я тебя ударю, - выговорил он глухо.
   - Да? - встал, - Давай, попробуй. Козявка сопливая.
   И он кинулся на меня, раскорячив сложенные крылья. Махнул правым - почти уцепил верхним когтищем мое плечо. Ишь ты.
   Я уклонился, сделал подсечку - буян наш рухнул на пол, запутался в мебели.
   Поднялся, отпихнул ногой табурет.
   - Ну?
   - Ты - трупоед! И она! Она тоже! Вы... Вы...
   - Мы - трупоеды. И я, и она. А ты - сопля.
   - Я - не сопля! Сам сопля!
   Перехват, подсечка. Шмякнулся мордой, не успел подставить руки. Ничего, крепче будет.
   - Сопля.
   - Пропасть!
   Ах ты, твареныш! Запомнил, надо же!
   Сидя на полу, я взирал на злобного, задыхающегося от гнева Стуро. Грамотно провел, ничего не скажешь.
   - Как называется?
   Он хлопнул глазами. Потом усмехнулся. Буркнул:
   - Змеиный укус.
   И снова усмехнулся:
   - Кажется, я понял.
   - Что понял? - я пересел с пола на табуретку.
   - Почему трупоеды дерутся. Чтобы стало легче тут, - тронул "ухо" свое, то, что между ключиц.
   - В общем-то, наверное, так и есть.
   Козява ты, козява. Лопоухая.
   - Ладно, ты есть-то пойдешь?
   Он фыркнул, потом вдруг шагнул ко мне, быстро потерся щекой о мое плечо.
   И выскочил за дверь.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Да, да, заходи, дорогая, присаживайся. С легким паром. Я давно тебя жду. У нас тут все по-домашнему, запросто. Хавн, Астра, спасибо, можете идти.
   Слуги раскланялись и удалились. За спиной отцова кресла остался немой Сардер, второй телохранитель. Мне он не особо нравился.
   Я уселась в кресло напротив отца. После бурных объятий и поцелуев мы успели успокоиться и теперь разглядывали друг друга. Уютный шелковый халат не делал отца вальяжным и расслабленным. Вернее, на первый взгляд, отец вроде бы отдыхал и выглядел умиротворенным, однако... чувствовалась в нем какая-то настороженность, напряжение какое-то.
   Мне тоже было не по себе от этого большого помещения, от обилия мебели, от уставленного едой стола, от множества свечей в канделябрах. От того, что напротив торчит отливающий синевой череп Сардера. От того, что он смотрит на меня, словно я потенциальный противник.
   - Альсарена, дорогая, - сказал отец. - Неужели у тебя не нашлось, во что переодеться к ужину?
   - О... - я провела руками по подолу. - Знаешь, собиралась в такой спешке... Не захватила. И потом у меня все равно нет бального платья.
   - Я говорю не о бальном платье. Я говорю о простом, домашнем. Я надеялся, что ты не будешь лишний раз светить в коридорах этим зеленым...
   - Это форменное платье ордена святой Маранты, я ношу его с гордостью.
   Отец мягко улыбнулся.
   - Да, милая, но его надо почистить.
   А поклоны, искреннее восхищение в глазах у всех встречных и поперечных? А сладкий шепот за спиной: "Марантина, настоящая марантина!"? А эти долгие - долгие взгляды, которыми провожают меня знатные господа, на полуслове прерывая свой разговор? Да будь моя воля, я мылась бы в этом платье!
   Но снять придется. Хотя бы на время завтрашней церемонии. Странно, а ведь еще пару лет назад я и представить себе не могла, что стану носить одно платье больше недели. Как можно? Меня ведь в нем уже видели!
   - Я очень рад, что тебе нравится в этом Бессмараге. Рад, что ты не разочаровалась в своей затее. Сардер, будь добр, поухаживай за нами. Замечательно, что ты пишешь книгу, Альсарена. Ты всегда была у нас девочка целеустремленная, а я всегда это приветствовал.
   Сардер снял крышку с судка и принялся накладывать жаркое в мою тарелку.
   - Однако, позвал я тебя не только ради того, чтобы повидаться. Ввиду определенных обстоятельств я предлагаю послать Имори в Бессмараг за твоими вещами.
   Я выронила нож. Сардер не спеша обошел стол и стал наполнять тарелку отца.
   -то есть как? - промямлила я.
   - Понимаю, насколько это неожиданно и сочувствую, - отец разложил салфетку на коленях. - У тебя есть время свыкнуться с этой мыслью. Понимаешь ли... достаточно, Сардер, благодарю... понимаешь ли, положение уже изменилось и будет изменяться дальше. И чем больше мы будем тянуть, тем сильнее осложним свою жизнь. Посольство рассчитывает пробыть здесь еще одну неделю, после чего отправится обратно в Генет. Я предпочел бы, чтобы ты уехала вместе со мной.
   - Объясни, в чем дело. Что случилось?
   Сардер разливал вино. Отец глядел на меня, поигрывая позолоченным ножом.
   - Пока ничего не случилось. Но все говорит о том, что... Альсарена, я не хочу тебя пугать, не хочу тебе приказывать. Скажем так, я настойчиво рекомендую. Наверное, до вас в вашей глуши никакие слухи не доходили. Святые отцы зашевелились, Альсарена.
   - Они всегда шевелились.
   - Верно. Если раньше они шевелились, то сейчас забегали. Очень прытко, потрясая мечами.
   - Кальсабериты?
   Я невольно закусила губу. Молодой орден, разрешающий в своем уставе ношение оружия. Не они первые вышли на это поприще, ношение оружия разрешалось и прежде. Разрешалось. А не приветствовалось. И другие ордена никогда еще не строили свою политику на военной силе.
   - Кальсабериты, - отец вздохнул. - Они самые. Первосвященник отец Фальверен скончался этой осенью. Как раз накануне Дня Цветения. По официальным сведениям, от кровоизлияния в мозг. Собор Иерархов избрал нового Первосвященника. Отца Эстремира, Пса Господня. Твое здоровье, Альсарена.
   Он отпил из высокого стеклянного бокала и углубился в поедание жаркого. Я тоже отрезала кусочек и положила в рот. Вкуса не почувствовала.
   - Вот так, - отец глотнул еще вина и поморщился. - Такие дела, милая. Четыре епископа из шести уже кальсаберитские. За полгода, Альсарена!
   Ему не нравился подобный расклад. Раньше церковники уживались со светской властью вполне мирно. Мы - вам, вы - нам, и обе стороны довольны. Теперь же все медленно, но верно кренилось на один бок. Я уверена, крен еще невелик. У отца слишком тонкий нюх, усугубленный лираэнской мнительностью.
   - У лорда Венревена в свите имеется тишайший священник с еще более тишайшим служкой. Для частных, так сказать, богослужений, если старика Венревена оставят в Арбеноре послом.
   - Люди Эстремира?
   - Естественно. Причем никаких кальсаберитских регалий. Тишь да гладь.
   - Не понимаю. При чем тогда Альдамар?
   - Опытный рыбак, Альсарена, закидывает удочку не у берега, а подальше, где на глубине большая рыба ходит. А еще более опытный забрасывает много удочек в разных местах и, к тому же, сети ставит.
   Я хмыкнула.
   - Это уже не рыбак получается, а браконьер.
   - А как бы он ни назывался. Что до Альдамара, так тут много осталось старых монастырей. Дайлары, как известно, терпимы к иным вероисповеданиям. Альды же, в большинстве, приверженцы Истинной Веры. Поле непаханое - Альдамар.
   - Все равно не понимаю. Монастырей много, но из них кальсаберитские один - два и обчелся.
   - Новых понастроят. В старые подселят, для пополнения братии. Из Итарнагона денежки потекут, а потом и оружие. Встяхнись, Альсарена. Вспомни, чему я и дед тебя учили. О чем ты думаешь?
   Я помотала головой. Подсохшие распущенные волосы приятно щекотали шею.
   - Погоди. Слишком много информации. Сразу не соображу.
   Вот тебе и потепление, голубушка. Приглашай своих новых друзей, милости просим. Ждем не дождемся. Особенно вампиров клыкастых. Особенно их.
   - Сардер, налей-ка нам еще вина. Видишь, девочка пригорюнилась. Понятно, ей это все как снег на голову. Не до мирской суеты ей в Бессмараге было. Я бы, может, и сам не отказался месячишко - другой в глуши тамошней отдохнуть. Только не ко времени это, Альсарена, доченька. На волоске они висят сейчас, марантины твои. С колдовством их лекарство граничит, сама догадываешься, наверное.
   Я опять уронила нож. На этот раз на пол.
   - Отец... Это же чушь, отец! Марантин всегда и везде уважали. Марантин даже разбойники на дорогах не трогают.
   Он вздохнул и выпрямился. Сардер из-за его плеча смотрел неодобрительно.
   - Я тебе не о разбойниках толкую, а о святых отцах кальсаберитах. А ты, Альсарена Треверра, роза от корней дома Треверров, ты, истинное семя Белого Дракона, ты, осененная Каштановым Древом, ты пишешь писулю о каких-то вампирах! О том, что они ничуть не хуже людей, а может, даже и лучше! Вампиры! Хоть отца бы пожалела!
   Я вскинула руки.
   - Это не противоречит никаким церковным догмам. В Истинном Законе сказано...
   Бац! Отец грохнул кулаком по столу. Звякнула посуда. Из моего бокала выплеснулась и растеклась по скатерти бордовая клякса.
   - В Истинном Законе много чего сказано. А в писаниях святого Кальсабера все это подробно объяснено. И есть там параграф о защите истинно верующих от всяческого зла, и о том, что защита сия есть наипервейший долг и обязанность Пса Сторожевого, для коей ему свыше меч вручен.
   - Сказано: "не убий"! Сказано так и никак иначе! Что тут можно еще добавить?
   Фыркнув, отец снова потянулся за вином.
   - Единый дал нам свободу выбора, - пробормотала я обиженно. - И никто не вправе на нее посягать.
   Отец устало покачал головой.
   - Альсарена, у нас с тобой не теологический диспут. И упаси тебя Господь от теологических диспутов с кальсаберитами. Я тебе родитель и плохого не посоветую. Бросай своих марантин, покуда с амвона собора Альберена Златое Сердце Первосвященник отец Эстремир не объявил их ведьмами и не предал анафеме.
   - Он никогда не посмеет...
   - И книжку свою вампирскую бросай. Не дай бог, о ней узнают в Итарнагоне. Ведь не только тебе шею свернут, правдоискательница ты моя, но и мне, и всей семье несдобровать. Уже достаточно того, что ты без малого три года проторчала в этом рассаднике ереси. Еще придется поискать смельчака, который согласится тебя в жены взять.
   - Больно надо.
   - Не дерзи.
   - Но ты же сам приветствовал мою поездку! Ты сам говорил, что настоящая лираэнка должна быть образованной!
   - Я и сейчас это повторю. Образовывалась бы где угодно, хоть в Каорене. Весь мир перед тобой открыт. Нет, втемяшилось забраться в этот чертов угол... Ну почему ты не занялась серьезно рисованием? Историей? Музицированием, наконец?
   - Кстати, насчет истории, - я ехидно прищурилась. - Тут мне попалась любопытная версия из жизни твоего обожаемого Кальсабера. Я обратила внимание на некоторые разночтения. Во - первых, дамбу в Тевиле строили не три тысячи пленных гиротов, а шестнадцать. Во - вторых, отпустить их в кротости своей обещал вовсе не Кальсабер, а соратник его, Ломингол. И не небесными молниями их поразило по окончании строительства, а что-то такое приключилось, отчего Ломингол с горя подался в пустыню. А твой разлюбезный Кальсабер, предположительно...
   - Заткнись, идиотка! - отец вскочил, едва не опрокинув тяжелое кресло. Лицо его побагровело. - Что ты еще болтаешь?! Где ты этого набралась? У ведьмищ своих?!
   Я тоже вскочила.
   - Не смей так называть марантин!
   Он перегнулся через стол, подметая тарелки широкими рукавами. Растопыренные пальцы цапнули воздух перед моим носом. Я шарахнулась.
   Сардер тенью метнулся к отцу, ухватил его за локти. Замычал что-то. Отец грузно бухнулся обратно в кресло. Я укусила кулак. Ну надо же, встреча истосковавшихся родственников...
   - Прости, отец...
   Сардер поднял салфетку и расправил на отцовых коленях. Отец сидел, неловко завалившись набок, прикрывая глаза ладонью. Он тяжело дышал.
   Я обежала стол, грянулась на пол перед креслом. Схватила опущенную руку.
   - Отец, миленький, прости...
   Пульс бился часто и неровно. Сердечко пошаливает, родненький. Дура я, дура...
   Другая ладонь мягко легла на затылок.
   - Да, деточка... И ты прости... Погорячился.
   Я не спешила подниматься. Терлась лицом о костистые, обтянутые шелком колени, о влажную ладонь. Носом шмыгала. Вот тебе и марантина. Чуть отца родного до удара не довела.
   Он вздыхал, поглаживая мои волосы.
   - Да, деточка, да. Нельзя нам ссориться, никак нельзя. В такое время. Мы, Треверры, друг за друга должны держаться, иначе согнут, сломают. Вспомни, чему тебя учили, деточка. Первое правило.
   - Не подставляться, - шепнула я ему в ладонь.
   - Да, Альсарена. Не губи себя, и других не погубишь. Я всегда тебе много воли давал. Старшей сестре твоей такая воля не снилась. Ты на меня похожа. Характер у тебя мой и замашки такие же.
   Снизу вверх я посмотрела на него. Сколько новых морщинок! Вот эти, горькие, у рта. И эта, глубокая, как порез, меж бровей... Белки блестят кровавыми жилками, а серые глаза из - за свечей кажутся зеленоватыми. Он печально улыбнулся.
   - Да, отец. Я понимаю. Ты смотришь далеко и видишь отчетливо. Все правда, я согласна. Только одно скажу...
   Помолчала, собираясь с силами. Я должна выиграть. Должна. Он ведь не деспот, он знает меня. Он очень хорошо меня знает.
   - Эта книга... Постарайся понять, как это важно для меня. Это мое дело. Начиная этот труд, я сказала себе - сделаю, или я никуда не гожусь. Я дала себе слово. Если я не завершу его... то что я буду стоить тогда, отец? Я перестану себя уважать на всю оставшуюся жизнь.
   Он вздохнул, опустил глаза. Но руки не отнял.
   - Два месяца, - умоляла я, стоя на коленях. - До мая. У меня все рассчитано. Я закончу книгу. Я не оставлю ее в монастыре. С нее не снимут копии. Это я тебе обещаю. Я привезу ее с собой. Будет лежать в столе, запертая. Никто не увидит, только ты. Ты прочтешь и скажешь, как мне поступить. Скажешь: "сожги" - сожгу. Как скажешь, так и будет.
   Он покачал головой. В темных коротких волосах блеснуло серебро.
   - Ох, Альсарена, Альсарена, что мне с тобой делать?..
   - Родненький, миленький, позволяешь?
   - Второе правило, Альсарена.
   - Если риск оправдан, рискуй!
  
  
  
   4. Арбенор.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Когда-то, тысячу лет назад, Рейгелар говаривал:
  
   " - Интуиция - дар богов. Коли нет ее, ни на какой информированности не выехать.
   - А как же - значение информации?
   - Информация есть не всегда. А чутье может помочь при недостатке сведений."
  
   Вот так и теперь. Информацию мне взять просто неоткуда - те, кто бродит по следу, докладываться Ирги Иргиаро не станут. А чутье мое говорит - пора, приятель, место менять. Обомшел, в землю врос. Сие не есть хорошо.
   Раньше почему-то она молчала, интуиция моя, Рейгеларом взращенная, Рейгеларом хваленая. Почему-то только теперь зашевелилась, когда стало нас двое на Лезвии. Лезвие дрожит, ноги режет, тянет, в пузе где-то начинаясь и - наверх, к "уху", которое под шеей. Смешно, правда?
   А с другой стороны, приятель, прикипел ты, что ли, к избе ентой да к деревне Косой Узел? Что тебя держит? Одиночество твое так и так кончилось, связка, двое, вместе - так не все ли равно, где вдвоем на Лезвии соять?
   И в конце-то концов, почему ты зациклился на этом разнесчастном Ингмаре? Есть ведь и другие земли. Конечно, пытаться прорваться в Каорен - безнадежно, как и четыре года назад, как и десять лет спустя. На границах стран материка Иньеры у каждой себя уважающей Семьи свои люди есть. И граница с Каор Эненом - не исключение. Но если попробовать махнуть через Зеленое море? В тот же Андалан, в Каст, наконец... До Ирейского Порта как-нибудь проскочим...
   Даул много рассказывал о своих родных местах, думаю, охотником Сыч проживет и в Андалане, и в Кастанских горах...
   Да, черт возьми, почему именно - охотником? Почему - не в армию, например? Чем, по большому счету, андаланская армия отличается от каоренской? Кроме рыцарей да рекрутов, там есть и "парни на договоре"... А Стуро можно приспособить в лекарские помощники - он куснет, человек заснет, хоть режь его, хоть шей... Правда, такого отношения к тварям всяческим, как в Каор Энене, не встретишь нигде, ну да что нам, волков бояться - в лес не ходить.
   И уж что - что, а искать меня в Андалане не будут. Даул сам ни за какие коврижки не пойдет туда, откуда с таким трудом вырвался, и других не пустит. Мало ли, вдруг повяжут, чтоб выяснить, кто это по чужой территории шастает, ну, а уж коли повяжут да подвесят - про Даула узнать легко. Как говорит тот же Рейгелар:
   " - У хорошего мастера не молчат. Вопрос только во времени."
   Забавно, а ведь в том, что я смог сделать Первый Шаг, заслуга Даула, и немалая. Я же знал его историю, знал, что в принципе уйти, "разорвать цепь" - возможно. Правда, сам Даул и говорил, что Семья Эуло отличается от его прежней Семьи...
   " - Отсюда б я, даже если б захотел, не ушел. То есть - недалеко. Лоутар - сила."
   Редко о ком Даул Рык отзывался в подобном тоне. Непросто было заслужить уважение угрюмого горца.
   Помнится, мы с близнецами из шкуры вон лезли, чтобы он признал нас за тех, кому можно слово сказать. А уж когда Даул Рык изволил при нас с Арито опустошить две бутыли арваранского... Да я неделю от счастья светился.
   Странно, но Лерга он, Даул, то есть, признал почти сразу. И натаскивал как-то особенно, помню, Кайр все ворчал, что с ними, потомственными "чертополоховыми кустами", так никто не возится. Ревновал. А я тихо гордился Лергом. Самого Даула заинтересовать - это вам не хиханьки.
   Андалан, Золотой Берег, Кастанские горы, где живут полубожественные имраны... Да уж, когда нам с Лергом удавалось "раскачать" Даула... Ему было, что порассказать.
   Кстати, Даул из всех видов арваранского предпочитал кардамонное лимрское. Не потому ли и я о нем четвертый год тоскую, о пойле этом?
   А Рейгелар вот любил мятное. Вечно какие-то люди привозили ему из Таолора, каоренской столицы.
   " - Мои источники мне не только информацию таскают."
   Да что ты, в самом-то деле! Чем тебе местная арварановка плоха? Ну, вонючая, ну, сивушная, ну, разбавляют ее, так ты ж - Сыч-охотник, не какой -нибудь там...
   А лимрской жуть как хочется. Податься, что ли, в Арбенор? Не проще ли - прямо в Кальну?
   Ох, пора место менять. Пора. Чует спина, Рейгеларом тренированная. Печет пятки-то.
   " - Интуиция..."
   Как он говорил тогда...
   " - Даул ставит корпус, Тан - руки. А я - мозги. Тоже, знаешь ли, немаловажно. Голова - она и у чертополоха имеется. Без мозгов прямая дорога в петлю."
   А еще он говорил:
   " - Лучше тебе тренировочно повисеть у меня, чем потом - всерьез, у кого-то другого."
   И за плохие результаты заставлял по полторы четверти на руках висеть. Или по шестой четверти - вниз головой. Сетевые замашки. Он ведь-то же беглый, Рейгелар. Беглый сетевик. Из Каорена. Хотя он говорил, что, если бы его хотели найти - нашли бы в три дня. И называл себя "отставником". И натаскивал в манере, свойственной Сети Каор Энена.
   Н - да. Теперь-то, приятель, тебе так легко не отделаться. И - зуб даю - те, кто бродит по следу, должны "подбирать хвосты". Так что, может, оно и к лучшему, что барышня уехала и вряд ли вернется. Теперь бы еще Стуро как -нибудь...
   Ч - черт, опять ты сам из себя веревки вьешь. Прекрати, слышишь? Стуро надо просто объяснить, что он, Стуро, тоже должен не даться живым. И все.
   Куда уж проще, а?
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Арбенор меня потряс и заморочил. Я никак не ожидала, что это настолько большой город. Основа его была невероятно древней, еще долираэнской постройки. То и дело глаз натыкался на остатки первобытных циклопических сооружений, как правило, используемых под фундаменты, и теперь почти полностью погрузившихся в многочисленные позднейшие напластования. На костях этих монстров мои славные предки в свое время возводили белокаменные дворцы, мучаясь ностальгией по лазурному морю и жаркому солнцу. Многочисленные галереи и террасы несколько веков противостояли северной хмурой погоде.
   Практичные же и не ведающие комплексов альды быстренько замазали проемы аркад глиной пополам с гравием, надстроили третьими и четвертыми этажами островерхих фахтверковых скворешен и превратили бывшие храмы и дворцы во что-то среднее между муравейником и базаром.
   Влияние дайларов почти не прослеживалось. Но это - внутри города. Стоило подойти к внешним стенам, становилось понятно, куда дайлары вкладывают деньги и силы. Фортификационные сооружения содержались в идеальном порядке. Даже у нас, в Генете, я никогда не наблюдала такого рьяного отношения к архитектуре оборонительного назначения. Хм. Если у них оборона на таком уровне, то что можно сказать об остальном? Дайлары - известные вояки.
   Подумали бы вы, святые отцы - кальсабериты, прежде чем заглядывать через забор к соседям...
   Арбенор - наполовину белый, наполовину серый, и на треть цвета размокшего навоза. Это естественный колорит, сопровождающий переходные состояния природы. Зимой и летом он не так заметен. Основной же цвет Арбенора - белый, будто бы слегка присыпанный пеплом.
   У Арбенора есть еще одна особенность. Лучше всего она проявляется на некотором удалении от города (я успела налюбоваться, пока мы с Имори подъезжали к северо - восточным воротам). Силуэт города предстал перед нами, лишенный всякого намека на пейзаж на заднем плане. Заднего плана просто не существовало. Сразу за шпилями и башнями вставало близкое жуткое пустое небо. Словно это последний предел, край земли. Словно один лишний шаг - и ты свалишься к китам, слонам, черепахе, или к самой Кастанге в пекло.
   Арбенор стоит на краю обрыва в двести двадцать локтей высотой. Обрыв этот называют Старым Берегом. Есть легенда, что в былые времена здесь плескалось море, а Арбенор тогда назывался по иному, а как, никто не помнит.
   От Арбенора, врезанная зигзагами в обрыв, спускается вниз Хрустальная Лестница. Я осмотрела эту достопримечательность, и утверждаю - она не хрустальная. Она из того же белого камня, что и весь город. Правда, по левую руку низвергается водопад, а это всегда красиво. Кроме того, открывающийся вид на южные края фантастичен и невероятен. Если бы не было так пасмурно, я бы разглядела Каорен. Ну, если не Каорен, то город Кальну наверняка.
   Наутро после церемоний, поздравлений и прилагавшегося к ним бала, отец разрешил мне совершить экскурсию по городу, конечно же в сопровождении верного Имори. Имори сам вышел в город впервые и зевал по сторонам не меньше меня. Я вела себя паинькой и даже не надела марантинского платья. Мне еще предстояло уговорить отца отпустить меня в Бессмараг пораньше, а не дожидаться отъезда Итарнагонской делегации. Моим поведением на балу отец был не очень доволен. Но, впрочем, и не расстроен особо - я всего лишь умудрилась подтвердить слухи о распущенности нравов лираэнской аристократии.
   Церемония была роскошной, скучной и длинной. В ряду огромной толпы гостей чуть ли не со всех концов Аладаны, меня представили королевской семье. Король Наратаор, королева Ларангара, наследник, куча отпрысков и разнообразных родственников. Все рослые, длиннолицые, смуглые, темноволосые. Наследник оказался худющим долговязым парнем, одетым без особого шика, к тому же в высоких, отягченных шпорами кавалерийских сапогах. На меня он не обратил ни малейшего внимания.
   (Даром леди Агавра и армия портних терроризировали меня весь вечер и половину ночи перед торжеством. Меня запаковали в тесное белое, с белой же вышивкой, платье с глухим воротом и узкими рукавами. Юбка расширялась ненамного выше колен, а пояс сползал на бедра и спереди на нем болталась тяжелая золотая подвеска. Я билась насмерть, так как сия смирительная рубашка напрочь перечеркивала все мои представления о бальном наряде.
   - Это особый крой, придуманный в Генете, - объясняла Агавра, - Ткань кроится по косой и оттого может растягиваться, как самая тонкая кожа. Платье сидит, как перчаточка.
   - Ну да, - отмахивалась я, - Мы в Бессмараге этим особым кроем бинты нарезаем. Прекрасный способ зафиксировать ногу при привычном вывихе, знаешь ли...
   Агавра возмущалась, и я ненадолго удовлетворяла свою мстительность.
   Агавра убеждала меня, что это одеяние не только красиво, но и крайне соблазнительно. Она же взялась редактировать мои подрастерянные в глуши манеры.
   - Иди на меня. Медленно иди, куда несешься, как кавалерист в атаку? Что за солдатская выправка? Грудь зачем выставила, кому она интересна, грудь твоя? Что у тебя за спина, ты что, аршин проглотила? Выгнись! Что значит неудобно? Ты же аристократка утонченная, тебе образ нужно создать, состояние. А формы свои пусть девки деревенские демонстрируют. Образ, понимаешь, изгиб, надлом, томление, немного болезненности... Вот, вот, уже на что-то похоже... не виляй бедрами, это вульгарно! У тебя подвеска на поясе, чувствуешь ее? Где она находится, чувствуешь? Не забывай ни на минуту, где находится подвеска. Здесь твое сосредоточие, твоя женская сущность. Да, да, это самое место, а не грудь. Неси подвеску, неси, как на подносе. Каждым шагом толкай ее, толкай, как... как сама знаешь, что. Плавнее, дьявол! Ну, совсем никуда не годится...)
   Словом, как я ни сосредоточивалась на подвеске, наследник прошел мимо и увел танцевать какую-то худосочную дайлару. А я досталась носатому и лысоватому отцу семейства, который все время норовил оторвать меня от пола и поразмахивать мною в воздухе (наверное, расчищая место). В эти мгновения я могла поджать ноги и не бояться, что их отдавят.
   Я сбежала от него к гвардейцу, стоявшему навытяжку у дверей. Гвардеец был огромный и медведеобразный. Явный тил, при всех тильских регалиях - в косматой бородище до середины груди и с буйной шевелюрой. Он не мог со мною танцевать, даже отойти на пару шагов со своего поста не мог, но сказал, что его скоро сменят.
   В это время гостей пригласили в пиршественный зал, и толпа заметно поредела. Остались отплясывать лишь молодежь да особо бойкие старички. Лысенький мой кавалер рыскал в их числе. Я ушла побродить в переходах вокруг бальной и пиршественной зал, в ожидании тила - гвардейца. Хотела подняться наверх, к музыкантам, но перепутала лестницы и поднялась в пустынные полутемные анфилады. В одной из проходных комнат наткнулась на молодого человека. Он сидел в амбразуре окна, в зубах у него торчала трубка, и он сосредоточенно щелкал огнивом. Из окна заметно сквозило. Я прикрыла трут ладонями, и парню удалось запалить свою трубку.
   - Спасибо, - буркнул он. - А что ты тут делаешь?
   Я объяснила. Пока объясняла, разглядывала юного курильщика.
   Дайлар, кого же еще здесь можно встретить? Не такой верзила, как остальные его соотечественники, всего на голову выше меня. Наверное, не дорос еще. Остальное - по списку: смуглое, с высокими скулами лицо, черные волосы до плеч, светлые глаза. Сквозь полудетские черты уже проступила свойственная дайларам резкость. Чем-то задели меня эти глаза и блеснувшие в мимолетной улыбке зубы. Эта доброжелательная угрюмость. Я спросила в свою очередь, что он тут делает.
   - Как - что? - удивился юнец. - Прячусь. Не буду же я дымить при отце с матерью. Они у меня такие. Не кури, не пей, морды не бей... Разве это жизнь?
   Действительно.
   Я присела на окно рядом. Поболтали о разных глупостях. Из разговора стало ясно, что парень - свой человек во дворце, и, может быть, из ближайшего королевского окружения. О наследнике он говорил небрежно, называя его сокращенным именем "Нар". С гордостью заявил, что старше "этого раздолбая" на четыре года и куда лучше управляется с лошадью. Одет он был весьма скромно, тоже в сапогах, а на левой стороне котты блестел шитый золотом королевский герб. Парня звали Рен. Он предложил мне затянуться, что я и сделала, с некоторой опаской. В трубке оказался обычный табак, хотя и весьма крепкий.
   Спускались вниз мы уже друзьями. Бал продолжался, и я без особых усилий навязалась Рену в партнерши. А танцевал он превосходно. На нас оглядывались и перешептывались. Даже наследник соизволил с интересом на меня посмотреть.
   Все было просто великолепно. Я вытащила из прически одну из алых роз Треверров, поцеловала ее и подарила кавалеру. Тут его проняло, и он наконец покраснел.
   Чтобы дать парню опомниться, я отправила его за прохладительным, тем более, что на втором плане маячил давешний гвардеец - тил. Уже без алебарды. Извинившись, я оттащила его от компании друзей. Начала расспрашивать. Оказалось, он не из Тилата, служит в гвардии уже пятнадцать лет, сам родом из Адесты, это приграничный с Каореном город, провинция Ютерия. Нет, в Кальне никогда не был. Про тильские семейства из Кальны ничего не знает. Наконец я потеряла к нему интерес. Я увидела, как Рен, с двумя бокалами в руках остановился в дальнем углу, в простенке между гобеленами. Тил тоже его углядел и разулыбался.
   - А здорово вы с принцессой Рененгарой отплясывали, - заявил он, - Все просто ошалели. Отличная шутка. Такого цирка здесь давно не было.
   Надеюсь, он не видел, как я разевала рот, пытаясь глотнуть воздуха. Зато все видела эта ехидна, принцесса. Эта курилка в штанах и кавалерийских сапогах. Ухмыльнулась из своего угла, прищурилась. Мол, струсишь, не подойдешь больше, легковерная лираэночка. Роза пламенела у нее за ухом. Я подошла. Демонстративно, через весь зал. Мне даже удалось сделать вид, что я оценила шутку.
   - Вы ловко меня провели, принцесса.
   - Жаль, - вздохнула она, подавая мне бокал, - Жаль, что тебе все объяснили. Ты была неподражаема.
   - Я старалась.
   - Вернуть твою розу?
   - Вы хотите разбить мне сердце, принцесса? Может быть, еще потанцуем?
   - О, - обрадовалась она, - Здорово! У тебя крепкие нервы. Отличная вышла забава, - нагнулась ко мне и доверительно сообщила: - Терпеть не могу все эти придворные штучки. Я вообще-то в казарме живу. Сюда - в гости... И не зови меня принцессой. Я - Рен. Рен Вояка, - и усмехнулась.
   Вот так. Мимоходом познакомилась с одним из самых скандальных персонажей всех времен и народов. Мало того, приняла посильное участие в очередной его эпатажной шуточке. Четыре года назад, помнится, имел место колоссальный шум на всю Иньеру - наследница Альдамарского престола публично отказалась от королевской власти в пользу младшего брата. Чтобы предаваться на свободе дракам, пьянству и разврату. Об этом судачили и у нас в Генете - кто-то возмущался, кто-то восхищался, кто-то распространял самые невероятные слухи. Большей части этих слухов я не доверяла. Оказалось - зря.
   И мы еще танцевали, и болтали, и пили хорошее каоренское вино, но настроение у меня было испорчено бесповоротно. Я еле дождалась окончания бала. Можно, конечно, было уйти и раньше, но Треверры просто так не ломаются.
   Прощаясь на ночь, отец поинтересовался устроенным мною балаганом. Он тоже сперва обманулся, как и я, и тоже рядом с ним нашелся доброжелатель, объяснивший, в чем дело.
   - Дикари! - возмущался отец. - Особа королевской крови, заявилась на бал в честь совершеннолетия своего брата в грязных сапогах! Устроила идиотский розыгрыш! Это неуважение к гостям, в конце концов!
   - Дайларам понравилось, - ответила я на это, - Они ценят непринужденность.
   Я проигрывала с честью. Ушла к себе с гордо поднятой головой. Остаток ночи проревела в подушку. Не от конкретной обиды, а от общего состояния невесть откуда свалившейся тоски.
   Отпустите меня обратно, в любимую глушь! Там никому не взбредет в голову жестоко шутить над незнакомым человеком просто так, без всякого повода, ради развлечения.
   Утром, тщательно запудрив синяки под глазами, в сопровождении Имори, я отправилась в город. Мы разыскали мастерскую по изготовлению гравюр, и я отдала пачку рисунков. Потом пошли на рынок, закупить для Бессмарага некоторые редкие ингредиенты для лекарств, не произраставшие в нашей теплице. Здесь я столкнулась с неожиданными трудностями.
   Продавцы, ознакомившись со списком, очень странно реагировали на отдельные названия. Одни заявляли, что подобным товаром не торгуют, а другие вообще делали вид, что не понимают, о чем речь. На мои уверения, что я марантина и выполняю заказ монастыря, предложили показать наколку. Наколки у меня не было. Как назло, волшебное форменное платье также отсутствовало. Мне не верили. Даже Имори не верили, хотя он увещевал гораздо убедительнее меня.
   Но рынок - такое место, где рано или поздно можно достать что угодно, лишь бы были деньги. И перед нами, наконец, возник щеголеватый белозубый красавец - альхан.
   - Госпожа ищет редкий товар? - улыбнулся он. - Есть чудесная новинка, называется "сон короля".
   Пахнуло родным и близким. Попросив Имори поглядывать по сторонам, я оттащила альхана подальше от толпы.
   - Берешь товар у Норва?
   - Госпожа знает Норва? - в альханских плутоватых глазах зажглось радостное удивление, - Мы с ним старые партнеры. Ради знакомства уступлю по сходной цене.
   - Мне нужен не товар, а сырье, - я объяснила, чего мне требуется и сколько.
   Парень задумчиво теребил золотую серьгу.
   - Лады, - сказал он, поразмыслив. - Сделаем.
   Тут взгляд его метнулся мне за плечо:
   - Э - э... минуточку.
   Я оглянулась и остолбенела.
   В толпе двигалось чудовище. Оно возвышалось над головами людей на добрых четыре фута. Помесь дракона и человека на двух ногах. То ли морда, то ли лицо изукрашено бурыми зигзагами, на нем преобладает черная безгубая пасть с такими клыками, какие не снились ни вампирам, ни даже крокодилам. Сверху на всю эту красоту нахлобучена копна пепельно - желтых косм, напоминающая разлохмаченную соломенную кровлю. Облачено страшилище было в монументальный балахон, открывающий плечищи и ручищи, все в узлах, буграх и полосах. Общий колорит придерживался серой и зеленоватой гаммы.
   Надо сказать, что окружающая толпа довольно спокойно отнеслась к присутствию сего воплощенного кошмара. Никто не разбегался с криками ужаса. Люди расступались, давая дорогу, не более того. Когда они расступились в очередной раз, я разглядела еще одну великолепную деталь. Хвост. Драконий, усаженный шипами хвост с пикой на конце.
   Арваран. Господи Боже, настоящий, всамделишный арваран!
   Арваран шествовал не один. На пару шагов впереди него двигался пожилой худощавый дайлар в добротном плаще и меховой шапке с хвостом, подобной тем, в каких любят расхаживать альды. Эта парочка продефилировала мимо торговых рядов и скрылась за палатками. Имори посмотрел на меня и показал большой палец. Он тоже никогда не видел арваранов.
   Я огляделась. Альхан как сквозь землю провалился. Испугался, что ли? Забавно. Никто лишний раз головы не повернул, а этот - на тебе - сбежал.
   - Госпожа?
   Никуда он не сбежал. Отлучился на минутку.
   - Вот это зрелище, - сказала я, - С ума сойти. Я-то думала, арвараны только в Каорене водятся.
   - Это господин Ардароно. Таможенный инспектор. Бешеный, - альхан поглядел в ту сторону, куда они скрылись и вздохнул, - Ящер - помощник его и слуга.
   - Почему бешеный?
   - Всюду нос свой сует, а нос нюхучий. И уж, коли чего разнюхает-то гда держись. И взяток, говорят, не берет. Бешеный и есть.
   - Да, сложненько вам приходится.
   - И не говори, госпожа. От ящера ничего не припрячешь. Насквозь видит, дьявол.
   - Арвараны - эмпаты.
   - Чего - арвараны?
   - Эмпаты. Слышат эмоции.
   - А, это точно. С ними только один способ проходит - удрать вовремя, пока не учуяли. Слышь, госпожа. Я тут прикинул твое дело. Погуляй где -нибудь четвертую четверти и давай на это же место. Принесу товар, тогда расплатимся.
   - Хорошо. Спасибо, помог ты мне. Настоятельница послала меня за покупками, а что я с трудностями столкнусь, не предупредила.
   - Вишь, здесь все пуганые. Чужим людям не верят, провокации боятся. Были уже случаи.
   - Ты-то не побоялся, парень.
   Он ухмыльнулся.
   - А я следил за тобой, голубушка. Куда тебе в провокаторы. Ты знай за кошельком своим приглядывай.
   Он подмигнул и пропал. Я схватилась за кошелек. Слава Богу, на месте. На всякий случай перепрятала за пазуху.
   Вот и ладно. До встречи с пронырой есть время. Побродим по рынку. Надо подарочки купить. Девочкам что -нибудь вкусненькое. Ирги какую -нибудь одежку приличную. А то словно оборванец ходит. И Стуро. Стуро я плащ куплю. Большой плащ с капюшоном, чтобы крылья прикрывал.
   Мальчики мои! Как я без вас соскучилась!
  
  
  
   5. Мотыль Иргиаро.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Ох, печет пятки. Печет. Пожалуй и впрямь пора те, приятель, отседова подаваться. Оно, конечно, можа опять-то го, сам себя в угол загоняешь, зазря заводишь... Скорее всего - именно так, потому что то, что ты накрутил, вряд ли кто размотает. А все же береженого, как говорится, бог бережет. Сменить место да новых петель навертеть не помешает.
   И вообще, неча нам со Стуро тута делать, не ровен час, в монастыре-то надумают, куда б тварь стангрева приспособить. Говорила же тогда Альса - "У Этарды другие планы". И уж чего - чего, а уговорить козяву послужить науке они смогут. Все они могут, марантины...
   Не отдам парня в кабалу. Хоть, может, и лучше ему будет в монастыре, чем на Лезвии стоять... Не отдам. "Пусть сам решает" здесь не годится. Знаю - глянет мать Этарда в глаза ему, спросит голосом своим негромким да ласковым:
   " - Хочешь жить у нас, в Бессмараге, малыш?" " - Хочу! - ответит, - Больше всего на свете. Об этом только и мечтаю."
   Видел, видел я штучки эти.
  
   Тан с маленьким, в ладонь, барабанчиком. Тонкие длинные пальцы нервно постукивают, выбивая странный, ломкий ритм. Нет, два ритма... три... И все три накладываются друг на друга, переплетаются, словно три юрких змеи... И под веки будто песка насыпали, и глаза закрываются сами собой, закрываются...
  
   Он семь лет жил на Тамирг Инамре, среди ангиратов, "дикарей с барабанами". Потом сбежал. Заставил заснуть дозорных и сбежал. Тан, живая легенда...
   Оттуда и шаг его, бесшумный совершенно, "танцующий", и пристрастие к ядам... И сами яды где-то на треть - оттуда... Взять хоть тот же "шипастый дракончик", которым вечно смазан любимый Танов стилет.
   Темный, густой, как смола. Противоядия нет. Получают из детенышей черного гиганта. Взрослые особи не ядовиты, а вот детеныши...
   - Ирги.
   О, Стуро вернулся. А я и не заметил.
   Беспечен становишься, Иргиаро.
   Тьфу ты, да ну, к черту!
   - Идем - ка со мной.
   Вышли на улицу.
   Я подвел Стуро к тайнику.
   - Смотри.
   Вставил нож, открыл крышку.
   - Видишь?
   - Вижу.
   - Это - тайник. Про него никому нельзя говорить.
   Кивнул.
   - Если что - берешь это, это, это и это. Понял?
   - Не понял. "Если что" - что?
   - Ладно. Что брать, запомнил?
   - Это, - пальцы Стуро коснулись ножен Зеркальца, - Это, - тенгонника, - это, - пояса с метателями, - и это, - сумки с деньгами.
   - Хорошо. Пошли в дом, - я прихватил с собой оружие.
   Заодно и надраим.
   Вернулись в комнату, разложил на лавке железо. Приготовил жидкость для смазки, тряпки. Стуро уселся на табурет и спросил:
   - Ирги, мы... снова - ждем? Твоих врагов?
   - Не совсем, - усмешка дернула губы. - Я жду их - всегда. Но я не думаю, что они придут сейчас. Просто пора чистить оружие.
   - Чистить? Оно грязное?
   - Нет. Оружие нужно чистить регулярно. Часто. Если пользуешься им - раз в день или в два. Если хранишь - хотя бы раз в пару недель.
   Стуро кивнул.
   - И вот еще что, - сказал я. - У меня к тебе просьба, братец.
   - Да?
   Черт возьми, как сказать ему это, чтобы "трус" наш не принялся возмущаться?..
   - Я слушаю, Ирги.
   - В общем, если со мной что-то случится... Не только - они, мало ли, зверь, на охоте всяко бывает... Ну, ты понимаешь.
   - Понимаю, - он подобрался.
   - Я не хочу, чтобы Зеркальце остался здесь, - сжал рукоять его, теплую, словно живую. - И тенгоны.
   Стуро снова кивнул. Напряжение сгустилось, липкое, улеглось мне на плечи.
   - Короче, если что - сгребаешь манатки и дуешь отсюда к едрене матери.
   - К кому?
   Тьфу ты.
   - В Каор Энен.
   - Где это? - деловито осведомился козява.
   Ох, парень, до чего же с тобой все - таки легко говорить о таких вещах. Завещание побратима и - нет проблем. И никаких тебе рассуждений об "искре божией", да о болезни под названием "паранойя"... Впрочем, это я, пожалуй, хватил через край.
   - Летишь на юг. Потом - направо.
   - Потом - когда?
   - Как увидишь море.
   - Море? Это - много - много воды? - напрягся.
   - Да. Но ты сразу, как его увидишь, поворачивай. Там и будет Каорен. Каор Энен. Там живут дайлары. Те, чьи предки жили с аблисами на Благословенной Земле. Подойдешь к любому, скажешь - я с миром. Тебе помогут. То, что в сумке, называется "деньги". На них будешь жить.
   - На них? Как это?
   Я глубоко вдохнул и пустился в объяснения. Дважды или трижды мы завязали так, что я думал - не выберемся. В конце концов, кажется, Стуро хоть что-то понял.
   - Хорошо. Я найду... того, кто возьмет меня... кусать людей. Но... твое... оружие, Ирги. Что сделать с ним?
   - Отдашь от меня тому, кто метает тенгоны. Воину.
   - И... его? - Стуро кивнул на Зеркальце.
   - Он пусть будет у тебя. Если захочешь, отдашь его тому, кто станет твоим побратимом.
   - Хорошо.
   - Ну, вот. Теперь еще кое - что сделаем, - раз уж начали, приготовимся полностью, - В Каорене тебе нужно иметь при себе одну вещь.
   - Какую?
   - Сейчас, - я взял один листок из Альсарениной папки, ее же перо и чернильницу.
   И написал на Старом Языке:
   "В день сей, марта двадцать второй, года Огня Девятого Круга, назначаю я, Ирги Иргиаро, получивший имя от Рургала, в Доме Богов города Кальны, что в Альдамаре, наследником имени своего и имущества своего брата своего перед богами, аблиса... " - и уже чуть не написав "Стуро", спохватился.
   - Я могу поставить здесь твое имя?
   - Поставить - здесь?.. Это могут... прочитать?
   - Да.
   - Как - в книге?
   - Да, как в книге.
   - Не ставь. Имя... Не надо. Это нельзя...
   Кастанга меня заешь, и это - нельзя, и без этого - нельзя, что мне делать-то?!
   - Тогда как написать, что ты - мой брат, и все, что мое - твое?
   Сам изворачивайся, козявка летучая - кусучая. Вот послали боги побратима - заворот на завороте; мозги шипят и в бараний рог сворачиваются.
   - Они зовут меня - Мотылек, - Стуро чуть улыбнулся. - "Мотылек" - это ласково, да?
   - Ласково.
   Как "козявочка". Дальше-то что?
   - Тогда, если - просто, будет... Мотыль, да?
   - Мотыль, - усмехнулся я.
   - Пусть будет - Мотыль.
   Мотыль Иргиаро. Звучит! Хотя в Каорене - хоть горшком назовись... Да и вообще, может, не понадобится бумажка...
   "... Мотыля Иргиаро, дабы носил он имя мое и распоряжался имуществом моим по воле моей."
   Так. Вроде бы все.
   - Вот эту бумагу я уберу в тайник. Ее тоже возьмешь с собой.
   - Хорошо, Ирги.
   - Что мрачный такой? Э?
   Он пожал плечами.
   - Прекрати, Стуро. Все это - так, на всякий случай. Я вовсе не собираюсь умирать. Ни завтра, ни через месяц. Ни даже через десять лет. Выше нос, козява.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Кадакар - место необычное, и Этарнский перевал не лишен своих странностей. Больше всего перевал напоминает каменистое русло реки, стиснутое отвесными склонами, пересекающее горную цепь от Альдамара до Талорилы. Здесь тоже имеются свои подъемы и спуски, но, по сравнению с окружающим рельефом, они весьма незначительны.
   Перевал также - нейтральная зона. Никаких аномалий и ловушек она не содержит. Можно, конечно попасть в снежную грозу, но для снежных гроз существуют зимние месяцы. Сейчас их время прошло. Правда, торговые караваны потянутся здесь только к середине апреля, когда перевал официально откроют.
   Дальше, за Головой Алхари, начинается трудный участок пути, плохо проходимый для груженых телег. Следует дождаться полного таяния снегов.
   Но нам так далеко и не нужно. Не доезжая Головы Алхари мы свернули налево, в узкую расщелину. Начался подъем. Долина Трав лежит гораздо выше уровня перевала.
   - Куда ты гонишь? В монастырь не терпится?
   Лошадка моя устала. Мы переночевали в гостинице при Оке Гор, где расположены небольшой форт и таможня. Выехали на заре. Больше четверти езды по обледенелой неровной дороге. День постепенно угасал.
   Мне не терпелось засветло добраться до Бессмарага, чтобы уже сегодня успеть в Долгощелье. Я даже представить себе не могла, что придется отложить встречу с мальчиками на завтра. Конечно, я везу малоприятные вести. Но мы что -нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
   - Золотко, угомонись. Лошадь заморишь.
   - Я хочу поскорее с нее слезть!
   - Но не раньше времени, а?
   Имори нагнал меня. Под ним был большой серый жеребец, который, кстати, не казался утомленным.
   Скалы раздвинулись. Подъем стал положе, постепенно сходя на нет. Перед нами раскрылась долина.
   Я привстала на стременах. По правую руку вверх и вверх карабкались темные хвойные леса, скрывая подножие Алхари. За ними - серо - сиреневая ребристая почти вертикальная стена, увенчанная льдистым гребнем. Спящий дракон.
   Голова его покоилась на перевале, а хвост тянулся на многие мили к северу и оканчивался где-то в землях Ингмара, недалеко от Полуночного Моря. Долинка наша притулилась под боком каменного исполина - крохотный клочок обжитого пространства.
   По левую руку лесов было меньше, зато больше скал и буераков. Здесь располагалось Большое Копье, со всеми его многочисленными террасами и ступенями. Где, загороженный с запада тенью, дожидался меня драгоценный Бессмараг.
   Дорога вела в Косой Узел. Можно ли уговорить Имори разделиться? Чтобы он поезжал себе в монастырь, отдал бы там закупленную у альхана контрабанду, и со спокойной душой отправился отдыхать?
   Как бы не так. От Имори так просто не избавишься. Отец приставил его ко мне, а Имори человек ответственный. На него возложена задача отвезти меня домой по окончании учебы. Подозреваю, отец напичкал его всевозможными предостережениями. От телохранительского ока мне не улизнуть.
   Вернее, улизнуть можно, но только не сразу. Придется ждать. Ах, боже мой! Не было заботы...
   Я поглядела на тропку, уводящую на восток, в сторону Долгощелья. Вздохнула и свернула на единственную улицу Косого Узла.
   Привлеченная стуком копыт, из дверей трактира выглянула Данка. Зло сверкнула на меня глазами. Не поздоровалась.
   Ревнует. Глупая. И не объяснишь ведь. Решила, наверное, что вместо афродизиака я подсунула ей какую-нибудь бесполезную ерунду. Досадно. Данка мне нравилась. Я ценила ее доверие.
   Теперь все позади. В смысле, и Данка, и деревня. Мы поднимались к Бессмарагу.
   Имори соскочил с коня и помог Вербе распахнуть ворота. Я въехала во двор. Навстречу выбежал Нерег Дятел, спустил меня с седла, взялся споро разгружать поклажу. Я порылась в сумке, вытащила пакет с контрабандой. Заодно прихватила свертки с подарками для мальчиков, так как намеревалась немного попозже посетить Долгощелье.
   - Что, Имори, пойду отдам девочкам их заказ? Ты потом отнесешь вещи в нашу комнату?
   - Отнесу, золотко. Не беспокойся.
   Я двинулась к зданию больницы. На лестнице мне встретилась Роза.
   - А, приехала, гулена. Ну как дела в Арбеноре?
   - Отлично. Где Летта с Иль?
   - Где ж им быть? В палате у близнецов.
   - У каких близнецов?
   - А, да ты еще не знаешь! Тут у нас приключение - сросшиеся близнецы родились. Едва живые. Девочки почти не отходят от них. Да и мать их, бедняжка, тоже в помощи нуждается.
   - Так где они?
   - В угловой, с камином. На втором этаже.
   Я взлетела на второй этаж. Рысью по коридору. У дверей натолкнулась на Леттису. Та несла бельевую корзину.
   - Летта!
   - Тс-сс-с! - она скорчила страшную рожу, - С ума сошла, топаешь, как целое стадо. Малыши только-то лько заснули.
   - Близнецы?
   - Ну да. Заходи, только осторожно. И не топай. Я сейчас вернусь.
   Я зашла в комнату. Камин с открытым пламенем уютно потрескивал и разгонял по комнате волны сухого жара. Возле камина, покачивая ногой колыбель, устроилась Ильдир. Она что-то писала, кое - как умостив планшет с бумагой на коленях. В глубине, за полуоткинутой занавеской, виднелась кровать. Я разглядела край подушки и ворох длинных рыжих волос. Должно быть, там спала мать новорожденных.
   - Иль...
   - Т-с-с-с-с... - она бросила подозрительный взгляд на колыбель, пододвинулась, освобождая мне место на скамье.
   - Привет, Иль.
   - Привет, рада видеть. Как поездка?
   - Хорошо, только скучно. Вот, привезла все по списку.
   - Чудесно! Давай сюда, - она сунула нос в пакет.
   - Вы заходили к Сычу? Предупредили? Как там они? Что сказали?
   - Грубиян твой Сыч, - скривилась Иль, разглядывая мешочки. - Вел себя так, будто я ему чего-то должна. Сперва цедил сквозь зубы, потом вообще разорался. Это у нас что? Камфара? А это?
   - Ассафетида. А это - магнитный порошок. Сыч разорался, потому что я уехала?
   - Да нет. Он вроде бы даже не очень удивился. Разорался он потом, ни с того ни с сего. Я сняла швы у Мотылька, а после...
   - А Мотылек? Он что сказал?
   - Ничего. Поблагодарил только. Какой-то он смурной был. Может, они с Сычом поругались, а я тут ни к месту...
   - Послушай... А когда ты к ним пришла? На следующий день?
   - Нет. Дай - ка припомнить... Дня два прошло, как ты уехала... Ну, верно, близнецы в прошлую пятницу родились, а нынче у нас четверг. Завтра малышам уже неделя стукнет!
   - Почему ты тянула? Почему сразу не пошла?
   - Тс-с-с-с-с! Что это с тобой, подруга? Я нанималась за твоим Сычом бегать? Чего ради? Мотылек здоров, слава Богу, губа его, если уж откровенно, до сегодня подождать могла. Скажи спасибо, что я вообще нашла время к ним заглянуть... Ты чего, Альса? Ну, ну, не надо... ну, прости, я же не хотела тебя обидеть... Альса!
   - Ничего, Иль. Все верно. Ты все верно говоришь.
   - Это из-за близнецов, Альса. Мы все дела забросили, только с ними возимся. Да ты взгляни на них. Сама поймешь.
   Она поднялась, поманив меня к кроватке. Отодвинула кисейный полог. На подушке, очень близко друг к другу, лежали две маленькие головки, покрытые светлым пушком. Иль осторожно приподняла одеяльце.
   Я бы, наверно, вскрикнула, если б не лишилась голоса. Два крохотных тельца срастались в области таза. Ниже пояса творилось что-то несусветное. Какие-то выросты, складки, лишние конечности... Я не успела ничего рассмотреть. Ильдир опустила одеяльце.
   - Это мальчик... мальчики?
   - Мальчики. Садись, - Ильдир вздохнула. - Этарда говорит, их нельзя разделить. Общая кровеносная система, все органы перемешаны. Можно попытаться сделать из двух одного, но... - опасливый взгляд в сторону спящей женщины, - Мы не рассказываем об этом Леолиле. Она наверняка потребует одного здорового ребенка вместо двух уродцев, - Ильдир покачала головой. - Она даже кормить их отказывается.
   - Почему?
   - Почему... Она думает, это работа мужнина деда. Он знахарь в Лисьем Хвосте. Вроде как колдун местный. Это он, между прочим, тянул до последнего. Не хотел к марантинам обращаться. Своими силами, мол, справимся. Вот и справились...
   Она помолчала.
   - Операцию делали? - спросила я.
   - Пришлось. Ой, что было, Альса! Летта роженицу стережет, Малена - малышей, а я вокруг прыгаю, ничего не могу... Дед еще этот под руки лезет... Потом тот парень, Леолилин муж, еще раз съездил, саму Этарду привез. Без Этарды мы бы не справились, Альса. Кого -нибудь обязательно потеряли бы. А Леолила, когда детей своих увидала... сказала, лучше бы они умерли. Так и сказала. И сейчас видеть их не желает. Только Этарду слушается. Но не все время же ей при Бессмараге быть...
   - А что Этарда?
   - Этарда хочет оставить детей в монастыре. Но на это нужно согласие не только Леолилы, но и всей семьи.
   - А семья?
   - В семье скандал и разброд. Знаешь, я за старика боюсь. Леолила в запале крикнула, что это он наколдовал, вот и... Сама знаешь, какие в деревне люди.
   - Но откуда тогда подобное уродство?
   - Такое встречается, Альса. Очень редко, но встречается. Может, это влияние Кадакара. Надо пораспрашивать Леолилу, где она бывала во время беременности.
   - Неплохая теория. Здешние жители хорошо знают местоположение стабильных аномалий, но существуют и блуждающие. Сегодня есть, завтра нет. Горячая Тропа, например.
   - Нет, Горячая Тропа так на организм не действует...
   - Кстати, пораспрашивай еще Леолилиного мужа. Не исключено, дело в нем.
   - Ага... - Ильдир задумалась.
   В комнату, ступая на цыпочках, прокралась Леттиса.
   - Как они?
   - Спят. Знаешь, тут поступила новая идея...
   Я вышла, оставив подруг увлеченно шептаться. Заглянула в лабораторию.
   На моем рабочем столе громоздилась какая-то новая конструкция из колб, реторт и стеклянных трубочек. Чьи-то записи валялись вперемежку с раскрытыми книгами. Роза не видит этого безобразия. Уж она бы намылила шею. Но я тут не при чем. Я тут больше месяца не появлялась.
   Я открыла шкафчик. Большинство моих баночек и коробочек оказались на месте. Галлюциногены и другие психоактивные составы в Бессмараге применялись не часто.
   Я выбрала одну из коробочек и спрятала в пояс. Мое собственное изобретение, сильнейший стимулятор, не вызывающий изменений сознания. На людях не испытывался. Черноух, в свое время, не спал двое суток, подрыл земляной пол под загородкой и забрался в закут к Белянке, с которой подрался. Летта тогда уверяла, что препарат не способствует развитию агрессивных состояний, а драка произошла случайно. Надеюсь, что она права.
   Я спустилась вниз и выглянула из - за двери во двор. Уже заметно стемнело. Около церкви стояли две деревенские женщины с корзинами и узелками. Посетительницы. К ним от жилого корпуса спешила одна из старших сестер. Верба в другом углу двора разговаривала с Титой. Имори нигде не было видно.
   Я запахнула плащ и с самым деловым видом направилась к воротам.
   - Альсарена? - окликнула Верба, - Куда?
   Все-то ей надо знать.
   - В Долгощелье. К вечере вернусь.
   А даже если и опоздаю. Ничего страшного.
  
  
   6. Я пришла, Стуро.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   От интуиции, или еще от чего-то лько я сразу понял, что что-то неладно. Стуро напрягся, медленно оторвал зад от табуретки, и с лица как-то сбледнул... Редда вяло шевельнула хвостом, Ун почесался...
   - Здравствуйте, мальчики.
   Стуро посмотрел на нее, раскрасневшуюся, встрепанную - бежала, что ль?.. Посмотрел и так же медленно, словно не воздух, а воду грудью раздвигая, удалился в свой закуток.
   - Стуро... - пискнула Альсарена, - ты куда? - протянула руки, едва не выпустив пару объемистых свертков, - Я тут... подарки вам... привезла...
   - День добрый, барышня, - вздохнул Сыч-охотник.
   - Здравствуй, Ирги... Стуро! - обернулась ко мне - отчаяние плескалось в глазах, мешаясь с растерянностью, - Почему он... Ирги... вы не хотите меня видеть?
   Жалко ее. Жалко. Жалко - у пчелки. Сам знаешь, где.
  
   (Я смотрел на нее с отстраненной чуть брезгливой жалостью и молчал. Беспомощный взгляд обреченно пошарил по мне, немо шевельнулись губы, набухли прозрачной влагой глаза... Альсарена медленно повернулась, медленно пошла к двери - спина ее просила об оклике, ждала оклика... Не дождалась. Медленно закрылась за ней дверь в комнату и - последним вскриком - хлопнула дверь на улицу... и стало тихо. Совсем - совсем тихо...)
  
   - Как съездила?
   И зачем вернулась? Зачем, Альса? Надо ведь прогнать тебя, дружище, прогнать тебя надо...
   - Ирги... - в голосе ее словно потухло что-то, - это было так срочно... Отец приезжал в Арбенор на неделю... Я просила Ильдир передать вам... но они... они серьезные роды принимали... не смогли вовремя... Прости, так получилось по - глупому...
   Я кивнул.
   Вовсе и не по-глупому, Альса. Вовсе нет. Просто - Большой мир напомнил о себе. Не вовремя, как он умеет. Ох, умеет, кому и знать повадки этого зверя, как не охотнику...
   - Отец, понимаешь... - беспомощно пробормотала она, - Я не могла не поехать... Прости, пожалуйста. Не сердись. Я же вернулась.
   - Надолго? - осведомился я нейтральным тоном.
   - Что? - Альса мелко - мелко захлопала длинными ресницами, - Что?
   - Домой - когда?
   - В мае, как и рассчитывала, - губы неуверенно дрогнули - зародыш то ли улыбки, то ли жалобной гримаски, - В мае, Ирги. Еще есть время.
   - А, - сказал я.
   Время... Время - такая штука, барышня-то оно есть, да с избытком, а то - хвать! - ан нету его, все вышло. Песком сквозь пальцы, да еще и ладонь острым камешком обрезало. До крови.
   Два месяца, даже больше. А потом - домой поедешь. Домой, барышня. Сталбыть - не место тебе в нашей со Стуро изгойской связке, и сама ты это понимаешь. Зачем же вернулась сейчас, Альсарена Треверра? Зачем пришла?
   - Смотри, что я тебе привезла! - она положила оба свертка на стол, один размотала.
   Куртка охотничья, из отличной выделки кожи...
   - Примерь, тебе должно подойти, - суетливо натягивала на меня обновку, щебеча притворно - бодро: - Смотри, здесь вот кармашки, видишь, и капюшон, смотри, какой удобный, на шнуровке... - оглаживала куртец, прячась за пустые слова - не от меня, от себя самой прячась, - А вот, ты только посмотри, тут тоже карман, потайной. Можно чего хочешь держать - хоть... - я поймал бестолково мечущиеся ее руки, она вскинулась, - ...кисет с табаком и трубку, - прошептали дрожащие губы, - хоть...
   Глаза на мокром месте, молят отчаянно - сделай же что -нибудь!
   Ох, Альса, Альса...
   Шаг сделать - боязно? Боязно, девочка. Знаю. По себе. В Пропасть он, Шаг-то. В Бездну. Всегда. Иначе - не вперед, а на месте, а это, дружище, не Шаг.
   - Себя понять не выходит? - спросил я на лиранате. - Вдвоем, может, лучше получится? - кивнул на закуток, чуть подтолкнул.
   - Ох, Ирги... - она уткнулась лицом в новую мою куртку.
   Я сжал хрупкие плечи под черным марантинским плащом:
   - Давай. Семя Белого Дракона.
   Ну, выше нос. Решить за тебя я не могу, прости, это каждый - сам должен. Только, если сейчас не попробуешь, хоть ногу над Пропастью не занесешь, если забоишься, отступишь - всю жизнь потом казниться будешь. Казниться да каяться. Вот что страшно, Альса. Это, небось, похуже, чем - в Бездну.
   - Сейчас, - всхлипнув, она полезла в пояс, но вытащила не платок, а коробочку маленькую.
   А из коробочки - пилюльку. Сунула в рот.
   Ого!
   - Вот это по - нашему, - я хлопнул Альсу по плечу, а она тряхнула на ладошку еще один коричневый шаричек.
   И еще. И еще - сразу два.
   - Ты что творишь-то ?
   Пока жуешь пилюли - туда идти не надо?
   - На всякий случай, - бледно улыбнулась Альса, проглотила пятую пилюлю и решительно двинулась к печке.
   Ох, бедняга. Тяжкая ей работенка предстоит. Изгнанник, в очередной раз убежденный, что боги шлют знак - енто вам не фунт изюму. Ладно. Ежели чего - я туточки. Рядышком.
   - Эйа, звери, - прихватил - на всякий случай - бутылочку.
   Собаки последовали за мной.
   Присел я на крылечко, набил трубочку, высек искру. Решайте, ребята. В конце концов, это прежде всего касается вас двоих. Ну, а коли решите вместе держаться... Тут уж все трое думать станем. Как Второй Шаг делать.
   Выбил трубочку, погладил Редду. Ун привалился к моим коленям, шумно вздохнул.
   Ничего, звери. Ничего. Образуется все. Так или эдак, только - образуется. Обязательно, черт побери.
  
  
  
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Темно. В закутке стояла темень, хоть глаз выколи. Войдя туда, однако, я переступила некую грань - возвращаться за светом было уже нельзя. А можно - идти только вперед. Как на Горячей Тропе. Только вперед, и будь что будет.
   Я выставила руки, сделала шаг в темноту. Еще шаг. Почти сразу въехала локтем в какой-то угол. Полка. На ней - скляночки, забытые, полупустые. Ненужные.
   Половину я посшибала. Попыталась ощупью восстановить порядок и посшибала остальные. Звяканье стекла резануло слух. Я повернулась спиной к полке.
   - Стуро. Где ты?
   Должен быть прямо передо мной. Здесь так тесно, что спрятаться негде.
   - Стуро.
   Шорох. Едва ощутимое движение воздуха. Тишина.
   Протянула руку. Под ищущие пальцы попала прядь волос. Склоненная голова, ссутуленные плечи. Я осторожно присела на край постели, рядом со Стуро. Придвинулась поближе.
   Он выпрямился. Плечо под моей ладонью окаменело. Я все равно погладила его, твердое и будто бы нечувствительное.
   - Я пришла, Стуро.
   Я остро чувствовала точки соприкосновения. Они стремительно нагревались. Вся остальная поверхность тела тоже нагревалась, ненамного отставая от означенных точек. Сердце уверенно набирало обороты.
   Стуро глубоко вздохнул, - и... и ничего. Опять набрал побольше воздуха - и опять промолчал.
   Я еще раз провела ладонью по застывшему плечу. Мне казалось - тепло перетекает из моих пальцев и проваливается в пустоту, нисколько не задевая сидящего рядом. Но потенциальные запасы огня во мне были ого - го какие! Кровь, перенасыщенная жгучим веществом, гнала по телу волны жара. Я вся взмокла. Быстро действуют пилюльки... что-то очень быстро...
   - Я здесь, Стуро. С тобой.
   Снова шумный вздох сквозь зубы. И - неожиданно:
   - Я думал, не придешь... Ты - человек. Я - нет.
   - Я пришла.
   Внутри нарастало напряжение. Я дрожала. Подняла свободную руку, вытереть пот со лба, и чуть не выбила себе глаз.
   - Не надо было приходить, - сказал Стуро. - Ты - в своей семье. В своем клане. Я - изгнанник.
   Я помолчала, пытаясь придумать ответ. В ушах гремело, мешая сосредоточиться. Я закрыла глаза. Мерцание и всполохи под веками. Открыла глаза. Тоже самое. Повторила упрямо:
   - Я пришла.
   Почему-то в эту фразу укладывалось все, что обрывками всплывало из раскаленного варева внутри моей головы. Все, о чем стоило сейчас говорить, укладывалось в эти слова.
   Я подождала, но дождалась лишь нового свистящего вздоха. Не понимаю. Контроль утерян. Его никогда не было, контроля. Горячая Тропа. Только вперед. Свободное падение. Только вниз.
   Я кусала губы. Нервная неотвязная дрожь изматывала. Зря я глотала эту дрянь. Вдобавок ничего не видно. Глаз мозолило только крохотное пятнышко на периферии справа, долетевшее из освещенной комнаты.
   Вожделенная же фигура находилась слева, и воплощала собой окаменевшего сфинкса.
   Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь. Хоть что-нибудь!
   - Альса... - изрек сфинкс.
   Долгая пауза.
   Очень содержательно. Я застонала, но тут же стиснула зубы. Проклятье! Что, интересно, лопнет в первую очередь - сердце или голова?
   Сфинкс шевельнулся.
   - Альса... что с тобой?
   - Мне плохо.
   Движение мрака. Я подскочила от прикосновения. Невидимые руки мазнули по плечам, сжались. Разворот налево.
   - Альса...
   Я отчетливо поняла, что еще несколько мгновений - и со мной случится истерика. Безобразная истерика с корчами и воем. Организм вытворял черт знает что.
   - Из-за меня? Это из-за меня?
   Какое самомнение!
   - Из-за пилюль... Слишком большая доза...
   Получилось невнятно. Голова у меня тряслась, а губы кололо от прилива крови.
   - Что? Из-за кого?
   - Укуси меня.
   - Что?
   - Укуси... скорее...
   Я пошарила в темноте, нашарила складки одежды. Дернула на себя.
   - Кусай! Кусай же, чертов вампир! У меня сердце разорвется! Я с ума сойду!
   Он схватил меня за локти.
   - А...Альса... зачем?
   - Целовать не хочешь... укуси... м - ма - а!
   Фраза завершилась кошачьим мяуканьем. Похоже, я превращаюсь в животное.
   - Альса, ты... это трава, зелье? Чтобы я... чтобы ты...
   Хватит болтовни!
   - Чтобы да!!!
   В глаз клюнуло что-то горячее. Поползло вниз. Я разинула рот и с панической поспешностью кинулась в атаку. Зубы наши лязгнули, как скрестившиеся клинки.
   Так, наверное, заблудившийся в пустыне бросается к источнику. Сует голову в воду, рискуя захлебнуться. Втягивает гораздо больше, чем может проглотить, но все равно глотает, не обращая внимания на боль в горле, не чувствуя вкуса, не зная меры. Просто загоняет в себя жидкость, как можно быстрее, как можно больше, потому что мгновение назад погибал от смертельной жажды.
   Вот и я, словно тот самый заблудившийся, на время потеряла разум. Я глотала вампирий яд, едкую соль и мятный холод - единственное мое лекарство. Еще испытывая давление некоего ужасного призрака, близкого родственника безумия, гнет его лап на висках и груди, я уже точно знала, что он не причинит мне зла. Он еще присутствовал, но я забывала о нем. Я забывала обо всем.
   Я ощущала объятия, тесный, очень тесный контакт, иную дрожь и иной, чувственный жар. Ощущала под пальцами странный рельеф чужих ребер, путаницу одежд, длинные кожистые складки сложенных крыл. Обнаружила, что обнять Стуро не так-то просто. Пальцы блуждали в каких-то лабиринтах и никак не могли встретиться на обманчиво узкой спине. Со сладким страхом осознавала, что умудрилась заполучить в руки не синицу, и даже не журавля, а нечто настолько фантастическое, что никакого воображения не хватало представить весь этот полет, этот вихрь, этот фейерверк.
   Будто вынырнула с большой глубины - я заново могла слышать и чувствовать.
   Толчок в грудь, хриплый вскрик. Моя жар-птица, мой небожитель отпихнул меня в темноту.
   - Кровь!
   - А?
   - Кровь, Альса! Кровь! Что это?
   - Где?
   Но я уже явственно ощущала металлический привкус во рту. Я ощупала языком десны, губы. Теплый солевой раствор натекал в рот неизвестно откуда.
   - А-ауар-ра! - такой безнадежной ярости еще ни в чьем голосе мне слышать не доводилось.
   Таким тоном бросают вызов богам.
   Откуда кровь?
   - Не бери в голову... Ну, поранилась... это еще не причина...
   - Нельзя! Они не хотят! Пропасть!
   Я шмыгнула носом. В горло провалился остывший, отдающий железом комковатый сгусток. Я поспешно закинула голову.
   - А, черт. Из носа потекло. Дело не в тебе, Стуро. Это проклятый стимулятор.
   - Кто?
   - Стимулятор. Пилюля. Зелье. Будь добр, принеси полотенце. Мокрое.
   Вздрагивающе пальцы потрогали мое лицо, прилипли, оторвались, снова прилипли.
   - Значит, теперь только так? - спросил Стуро. Дыхание его подсушивало стягивающую кожу пленку. - Или сон, или - кровь... или... еще что-нибудь?
   - А тебя это останавливает?
   Пауза. Я испугалась, что обидела его.
   - Альса... - прошептал он очень тихо, - Это так трудно... словами... Если бы ты слышала!
   - Все будет хорошо, - я перехватила его ладонь, - Просто несколько перестраховалась. Боялась, что не хватит. Зелье заставляет быстрее работать сердце, быстрее гоняет кровь. Какой-то маленький сосудик не выдержал. Пустяки. Надо подобрать необходимую дозу, но не увеличивать ее. Это можно сделать только опытным путем. Разве ты мне не поможешь? - Я пожала слабую руку. - Принеси полотенце. А то я тебе здесь все испачкаю.
   - Альса, - не отставал он, - это правда? Ты ведь хочешь меня успокоить?
   - Я так и буду сидеть, задрав голову? Пожалуйста, полотенце!
   Вместо холодного полотенца по лицу моему прошелся горячий язык. О! только и подумала я. Затылок лег в подставленную лодочкой ладонь. Другая ладонь умостилась меж лопаток. Меня вылизывали, как котенка. Я замурлыкала.
   - Альса, Альса, - бормотал между делом большой взрослый крылатый кот, - Где правда? Я слышу, ты хочешь меня успокоить. Я это ясно слышу.
   - М - мм - м? Первую часть ты слышишь правильно. Вторую... м - м... неправильно.
   - Неправильно?
   - "Я хочу тебя" - ты слышишь верно. А вот "успокоить" - м-м-м!.. неверно.
   Старый дайлерт несколько исказил смысл фразы. Однако, Стуро понял. А может и не понял. Может, ему не было нужды искать в моих словах подтекст. Та ладонь, что грела спину меж лопаток, обнаружила шнуровку. Вторая спустилась ей на помощь.
   Хорошо.
   В комнате коротко прошипел обгоревший, провалившийся в масло фитилек. Последний отсвет исчез. Тьма кромешная. Уютно гудит печка. Ирги ушел. Надолго?
   Стуро раскопал мое платье на спине и зачем-то засунул в прореху обе руки.
   - Что ты там ищешь?
   Засмеялась - и осеклась. Кое - чего там действительно нет. Нет даже намека. Скажите, вам приятно было бы трогать чьи-нибудь обрубленные культи?
   Или я засну, или кровь потечет, или...
   Или.
   - Альса... Альса!
   - Глупый, ты думал, я прячу их под платьем? Нет у меня крыльев! Ни вот такусеньких! Трупоедица я!
   Он не дал мне вырваться. Сильный, козявище, когда захочет. Сгреб в охапку, прижал потеснее, так, что угловатый птичий киль его впился мне в грудь. Вместо разговоров принялся целовать.
   О, Господи! Погляди на нас - мы дети твои. Твоему мудрому завету следуя, любим друг друга. По крайней мере, пытаемся. Дай, Господи, нам терпения и терпимости. Не оставь милостью своей, ибо слабы мы и неразумны.
   И, пожалуйста, не надо больше неожиданностей... хотя бы на сегодня...
  
  
   7. Инг Имори.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Кабанятина наша закипела, я бросил три шепоти соли. Легонько стукнул Уна по любопытному носу.
   - Нечего, парень.
   Сварится, потом остынет. Тогда получишь.
   Прохладненько. Размяться, что ли? Отхлебнул из бутыли - приятное тепло пробежало по глотке вниз, к желудку.
   - А - р - р, - сказала Редда.
   Эва. Огонек. Того - блуждающий. Кого эт', извините за выражение, к нам несет? Придвинул поближе посох. Редда скользнула во тьму, Ун изготовился у левого колена опекаемого.
   Совсем незнакомый, сталбыть. Ну - ну. Иди сюда, гость ночной, незваный. Иди. Поглядим, кто ты таков есть. И уж не взыщи, но, коли хозяюшке моей ты по нраву не придешься - я ее останавливать не буду.
   Гость ночной оказался ингом. Здоровенным, белобрысым, бородатым. Правда, в отличие от моей, его борода была подстрижена, да и волосня лежала-то го, поровнее, чем у Сыча - охотника. Цивилизованный, в общем, инг.
   Фонарь он держал грамотно - слегка на отлете, но фонарь он все одно - фонарь, и от света в темноту глядеть... Гм. Ну да, то есть. И, между прочим, ингу сие положение тоже не нравилось, да только как ты по незнакомому-то месту в ночи пойдешь, без света?
   - Слышь, мил человек, - пробасил инг, - Не подскажешь, где здесь Долгощелье?
   Откуда ж ты взялся, приятель, с повадочкой такой? Вояка? Не, не вояка. Вояка к мечу привычный, а ты, друг, тяжесть на себе не таскаешь. Кинжал длинный, эдак ненавязчиво на поясе, пригнан ладно, да и идешь ты под него, не под меч. Телохранитель ты скорее. Либо того. Наоборот, сталбыть.
   - Долгощелье-то? - наморщил лоб Сыч-охотник, - Дак того. Тута и есть, - повел рукой, локтем сдвинув посох еще на чуть ближе.
   Редда за спиной инга приняла готовность.
   - А ты, часом, не Сыч-охотник будешь?
   - Он самый. Как есть Сыч, - косматый тил фыркнул, хлопнул Уна по загривку: - Лежать.
   - Тебя-то мне и нужно, - кивнул инг, - Госпожа моя где?
   - Какая такая госпожа?
   - Альсарена Треверра.
   - И - и! Барышня Альсарена? - Сыч-охотник ухмыльнулся, - Дак туточки, - кивнул на дом. - Дрыхнет. Почивает, сталбыть, - тут природная Сычова подозрительность проснулась: - А ты-то сам кто будешь? Че-то я тя раньше у нас не видал.
   Ун приподнялся. Рожи у нас с ним, как у братьев-близнецов, цвет только малость разный.
   - Я-то? Слуга господина советника Амандена Треверра, - ответствовал инг.
   - Енто какого ишшо советника? Че ты мне голову-то морочишь? - обратился к Уну: - Ходють тута всякие середь ночи, вопросы задають...
   - Баф, - согласился Ун.
   - Из дома Треверров я, - инги народ терпеливый, - Имори меня звать. К Альсарене приставлен господином королевским советником, батюшкой ее.
   Мы с Уном продолжали подозрительно на него щуриться, а Редда немного расслабилась, понимая, что сейчас делать для меня этого человека не надо.
   - Кликни девочку, - попросил инг, - Скажи, Имори ее ждет.
   Да, больше из него пока не выжать. Ладно.
   - Эва, - Сыч-охотник качнул кудлатой башкой. - А коли не кликну? Умаялась с дороги, почивает... Ежели ты и впрямь с нею в Бессмараг приехал, как подружек ейных звать? Ну-коть?
   - Ишь, недоверчивый, - улыбнулся в усы инг Имори, - Ильдир да Леттиса, коли о них речь.
   - Кхм, - Сыч-охотник оглядел его скептически со всех сторон.
   Дескать, вроде, девчонок знает, да вот чего б ишшо спросить, чтоб того. Наверняка свой, то есть.
   - Слушай, Сыч, - мягко увещевал инг Имори, - Госпожа моя домой не вернулась. Я ее искать вышел. В деревне сказали - сюда она ходит, в Долгощелье. Дорогу показали.
   - Енто того, - Сыч-охотник поскреб в бороде, - Понятно, сталбыть, - еще малость поразмыслил. - Ну, тады че? Садися вона, на чурбак-то. В ногах правды нет.
   - Так что, не позовешь? - инга, похоже, начинало пробирать.
   - Не, - мотнул башкой Сыч-охотник. - Не позову. Коли хошь - туточки подожди. Коли нет - ступай, мил человек, откель пришел. Барышня - она того. Уставши, то есть. И пущай - енто самое. Отдыхает. Она у меня - гость, во как.
   - А ежели темнишь, Сыч-охотник? - прищурился инг Имори.
   Пробрало тебя, любезный. Пробрало. А че, Сычик кого хошь доведет. Хе - хе, зря, что ль, старалися?
   - Ночи-то осталось всего ничего, - ухмыльнулся тил тупой, косматый, - Хошь - жди, а хошь - енто. Того, - и кивнул ингу Имори за спину.
   Инг Имори принял полоборота - ай, хорошо, грамотно! Редда улыбнулась, шевельнула бровями.
   - Ага, - сказал инг Имори. - Серьезные у тебя псы, Сыч. Ладно, обожду до утра.
   Вот и ладушки. А то - сам подумай, приятель, как я тебе барышню представлю? Со Стуро в компании?
   Инг присел на чурбачок и осведомился:
   - А ты что не в доме сам-то?
   - Эва, друг, - Сыч наградил его новым подозрительным взглядом, - А гришь, из дома Треверров, - обождал малость и наставительно изрек: - Гость под крышей. Женска полу. Да того. Привлекательный.
   И потянулся помешать бульон.
   На инга Имори сие произвело впечатление. Не половник мой, разумеется. Инг Имори покачал головой:
   - Весьма похвальное решение. Весьма. А не холодно так, во дворе? У вас тут погодка, знаешь...
   Ну да, инг-то - с Итарнагону. К теплу привыкши. Сыч-охотник ухмыльнулся:
   - А для сугреву - о! - вытащил бутыль, обтер горлышко, - Э?
   - Да ты основательно подготовился, - инг Имори улыбнулся, отхлебнул арварановки. - Ух, хорошо!
   - А то, - фыркнул Сыч-охотник. - И закусь как раз поспела, - потыкал для верности кабанятину, отодвинул котелок от огня, отрезал кусман, - На-кося, друг. С арварановкой того. Пользительно.
   - А неплохо так, на свежем воздухе, - прожевав, вздохнул городской обитатель Имори, - Слышь, ты давно тут живешь, в Кадакаре-то? Говорят, больно страшенное место.
   - Место? - Сыч-охотник отобрал у него свою бутылочку, сам приложился, вернул гостю, - Да не, ниче. И похужей бывают. Привык ужо, за пять-то годков.
   - Слышь, - инг Имори снова отдал должное арварановке с кабанятиной, - Мне Альсарена сказывала, у тебя тут тварь какая-то особая, ну, про которую книжку она пишет.
   - А - а, тварь... Тварь того, - Сыч охотник важно покивал.
   Ждешь, что расписывать стану, как тварь на человека похожа, да что она - парень молодой? Щас.
   - Так она что, в доме у тебя живет?
   - Ага. Кады не летает, - эт' на всякий случай - дескать, сейчас вполне - летать могет. Нету, то есть, дома. - Охотится она, тварь то есть. С кормежкой - проще простого.
   - А ты не боисся? - инг Имори с сомнением качнул головой, - Упырь - таки...
   - Че бояться, - фыркнул смелый тил, - Комар он тожить упырь, считай, - задумчиво добавил: - Ентот, правда, поболе комара будет, - усмехнулся в усы. - Да смирный он, послушный.
   Чем, интересно, занимаются сейчас комар наш да барышня? Можа, уже и впрямь спят...
   - Так ты что же, дрессируешь его? - изумился инг Имори.
   - А то. По дому вот приспособил. Оченно даже ничего. Пол метет, одежу чистит, а то и дровец наколет. Да. Полезная, в обчем, в хозяйстве тварь.
   - Прям не верится, - инг Имори изумленно прищелкнул языком. - Хозяин-то мой, Альсаренин батюшка, больно удивился. Мы в Итарнагоне о такой страсти слыхом не слыхивали.
   - И-и, - Сыч-охотник усмехнулся, - Поживи в Кадакаре с мое, и наслышисся и навидаесся. Да ты мясцо-то жуй. Оно тожить для сугреву хорошо - челюстями пощелкать.
   Мы еще поболтали. Главное - не пережать, говаривал Рейгелар тогда, тысячу лет назад. Надеюсь, хоть кое - что из его уроков я усвоил. Прокачивал инга Имори аккуратно, вопросы прятались в ворохе бесполезных слов, перемежались охотничьими байками...
   Семейству Треверров он служит уже двадцать с гаком лет, сам родом из Ингмара, но оставил холодный север давно, последователь Альберена, ну еще бы, в Итарнагоне язычество, чай, не в чести, язычники - гироты все - на вторых ролях...
   А господин советник, батюшка Альсин - игрок, причем серьезный... Ладно, выводы - потом, Иргиаро. Работай.
   В общем, к рассвету мы успели опустошить бутылочку, я тихонько сходил за второй, уговорили и ее. А потом инг Имори взмолился:
   - Слышь, Сыч, может, уже позовешь Альсарену-то?
   Сыч-охотник скептически оглядел белесое утреннее небо и вздохнул:
   - Ладныть. И то сказать, неча тебе тута торчать, аки шиш на юру.
   Поднялся и вошел в дом.
   Собаки остались сидеть возле инга Имори, так что я не беспокоился, что он вдруг решит пойти за мною, дабы лично разбудить "золотко" свое.
   Они лежали на койке - черный кожистый кулек с двумя головами. Крылища охватили Стуро и Альсу, словно самостоятельное живое существо, оберегающее ребят моих от Большого Мира. Стуро проснулся только, когда я тряхнул его за плечо. Альса не проснулась, даже когда парень потянул из-под нее махалку свою. Только замычала и закрыла лицо рукой.
   Стуро бережно укутал ее в одеяло - снова невнятные звуки, долженствующие обозначать отказ открывать глаза и вообще, подавать более активные признаки жизни.
   Ладно.
   - Полезай под койку, - сказал я Стуро.
   - Зачем? Там, - кивнул на стену, - чужой. Он не хочет зла.
   - Чтобы не захотел - полезай, и быстро.
   - Это - отец? - Стуро сделал бровки домиком, - Почему - под койку? Я не хочу прятаться. Я ему скажу...
   - Не отец, - перебил я. - Хуже. Телохранитель. Если он тебя увидит, то Альсе крепко влетит.
   - Влетит?
   - По заднице.
   - Ты... мы... - я пресек козявьи попытки что-то вякнуть, не без труда, признаться, затолкал его под кровать и велел не высовываться, а то барышню тут же - в мешок и к папе, а папа ей задаст.
   После чего принялся тормошить Альсу.
   Нелегкое оказалось дело. Видать, перебрала барышня наша пилюлек. Морда зеленая, под глазами синяки, вся какая-то вялая - почище, чем опосля арварановки.
   - Стуро... ой, Ирги... это ты?
   - Я, я, кто еще? Поднимайся. Имори твой припожаловал.
   - Имори?.. З-зачем?.. Стуро, где он? Куда...
   - Под койкой твой Стуро. Хватит. Потом. Поднимайся.
   С моей помощью она немного привела себя в порядок, и вышла к ингу Имори.
   - Золотко, что с тобой? - инг Имори вскочил, Редда мгновенно изготовилась, я одернул знаком.
   Инг Имори кинулся к Альсе, подхватил на руки.
   - Золотко... Сыч, эй...
   - Того, - веско сказал Сыч-охотник, - От высоты енто. Того, сталбыть. Долина Трав-то - в горах. В Кадакаре, то есть. Выше, сталбыть, перевала. И порядком.
   - Да, все верно, - простонала Альса. - В Бессмараг... к девочкам... о - ох, Имори...
   Авось не заплутает. С барышней вряд ли что-то серьезное, просто эти ее зелья рассчитаны должны быть на эффект, обратный Стурьему укусу. Отсрочить действие укуса должны. А таперича - реакция у нас пошла. Выспаться ей надо как следует, вот что.
   Ладныть, Сыч. Девочкам все одно виднее, чем тебе, недоумку. Нет чтобы поучиться у той же Красавицы Раэли - у Тана учился. У Тана.
   Я вернулся в дом, выволок на свободу Стуро.
   - Он... испугался за Альсу. Он ее любит. Альса любит меня. Почему я должен прятаться?
   - Потому что.
   - Это неправильно. Нужно сказать ему, и пусть он...
   - У нас, трупоедов, есть свои обычаи. Ясно?
   - Прятаться под кроватью?
   - Да. Это такой оригинальный трупоедский обычай. Все. Теперь не мешай мне. Я буду думать.
   По-моему, он обиделся. Плевать. Не хватало, чтобы эта козявка вылезла к ингу Имори и заявила: "Я - та самая тварь, полезная в хозяйстве. Мы тут решили пожениться, потому что любим друг друга."
   Ладно. Лучше займемся кое - чем необходимым. А именно, попытаемся построить первичный расклад. Как учил Рейгелар.
   Итак. Что мы имеем? Альсин отец - господин королевский советник. И оный господин королевский советник приехал на неделю в Арбенор. С посольством. На кой черт?
   Стоп. Погоди. Мелькнуло же что-то... Ага! Есть! Наследник престола, Илатанар. Ему в этом году должно шестнадцать стукнуть... Стукнуло уже. В начале марта. И по этому поводу, то есть, поздравить королевскую чету, самого наследника и эту чертовку Рен Вояку приехало посольство. Из Итарнагона.
   Рен Вояка... Помнится, почти пять лет назад, в июне, по всему Альдамару шепоток стоял. Еще бы - наследница официально отказалась от права на престол, причем мотивировала свой отказ такими словами, какие не в каждом кабаке услышишь... Может, это тоже сыграло свою роль в том, что случилось осенью того же года с другим наследником, введенным в Права?..
   Ладно, не отвлекайся. Нашел время. Тебе о раскладе надо думать, а не воспоминания ворошить. Рен Вояка совершенно ни при чем, наследник престола после ее выходки - Илатанар, и посольство из Итарнагона вполне могло припожаловать на праздник...
   Хм. Все бы хорошо, да только - с чего? Ладно бы еще - в Каорен, а в Альдамар-то... Альдамар с дайларской династией да с "тройственным союзом" с Каореном и Наламом, завязанном на родстве королевской крови - кому он нужен, Альдамар?..
   Э! Ну-ка, дружище, а что мы знаем о самом Итарнагоне в интересующем нас плане? Н-ну, во-первых, светская власть бы не прочь с Альдамаром дружиться, торговлишка опять же, да и вояки из Альдамара дешевле берут, чем каоренские... Но вот Первосвященник ихний, отец Фальверен, кажется, из ордена, по - моему, святого Карвелега, против контактов с язычниками. Но он ведь не первой уже свежести, Фальверен этот. Мог и помереть, э? А на место его вполне мог усесться риналет какой -нибудь - они очень и очень терпимы, орден святого Ринала - Пустынника...
   И, как следствие - резкое потепление в отношениях между Итарнагоном и соседями.
   Годится, Рейгелар?
  
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Ой, мама, голова-то как болит!
   Да, братцы, с "пилюлей любви" еще работать и работать. Результат первого опыта меня не устраивал. В смысле действия препарата, конечно. В остальном результаты самые положительные, м - м - м... что-то я не очень помню... Словно пьяная была. А теперь вот - похмелье.
   Похмелье, да. А ты как думала? После приема сильного стимулятора это закономерное явление. Организм выкладывается на пределе всех своих возможностей. Необходимо время, чтобы восстановить силы. К тому же, оказалось, снотворный эффект нейтрализуется не полностью - в основном откладывается. Все не так просто, решительная ты моя. Наскоком эту проблему не осилишь.
   Только не надо говорить об этом со Стуро. Надеюсь, он ничего не успел заметить. Хотя, кто знает? Ирги запрятал его куда-то, даже парой слов перемолвиться не позволил.
   Имори доставил меня в Бессмараг как раз во время утренней молитвы. Поэтому около двенадцатой четверти я провалялась на койке, прижимая к пылающим вискам мокрое полотенце. Имори отправился караулить девочек у храма, чтобы по выходу отправить их ко мне.
   Наконец, они явились. Первым делом отослали Имори в его комнату, высыпаться. Меня же облагодетельствовали, возложив руку на лоб и вытянув понемногу боль, головокружение и вялость, словно длинный моток колючей грубой веревки.
   Выслушав мой короткий, но эмоциональный рассказ, девочки переглянулись. Леттиса сказала:
   - Тебе не кажется, дорогая, что твои изыскания зашли дальше, чем следовало?
   Я обиделась.
   - Что я плохого сделала? Не будешь же ты всерьез упрекать меня за измену Норву?
   - Не соображает ничего, - всплеснула руками Ильдир, - ну, ничегошеньки...
   Летта потрогала себя за подбородок.
   - Альса, - сказала она, - Мотылек не альхан. На альхана нам наплевать. Он сам за себя постоит. Не о нем сейчас речь.
   Она помолчала, села на постель. Ильдир сопела на заднем плане.
   - Что ты собираешься делать дальше?
   - Не знаю, Летта. Смотря по обстоятельствам. Вообще-то я думала забрать Ст... Мотылька с собой.
   - В Итарнагон?
   - Да, а что?
   Девочки опять переглянулись.
   - Ты серьезно? - спросила Ильдир.
   - Почему бы нет?
   - Альса, - опять сказала Летта, - он не комнатная собачка, Альса.
   - Он человек, - поддержала Иль.
   - Нет, - перебила Летта, - к сожалению, нет. Он - стангрев. Вампир.
   Я вскочила.
   - Что вы на меня давите? Хватит! Я в состоянии отвечать за свои поступки!
   - Сядь, - Леттиса поморщилась.
   Я села. Пауза. Летта о чем-то напряженно размышляла, сплетая и расплетая пальцы. Ильдир пыталась придать своим голубым глазам свирепое выражение.
   - Слушай, - вдруг встрепенулась она, - а как же Сыч? Он вообще-то знает, что у вас...
   - Знает. Он, считай, меня благословил. Он поедет с нами.
   - Да?
   - Да.
   - Летта, по моему они обо всем договорились.
   Леттиса подняла голову.
   - Не знаю, о чем они там договорились. Не думаю, что увозить Мотылька из Кадакара хорошая идея. Альса... - она покусала губу, - Оставайся-ка ты здесь.
   - Где?
   - В Бессмараге. Еще хотя бы на год.
   - Отец не позволит.
   - Постарайся уговорить его.
   - Это невозможно.
   - Прими послушание.
   - И всю жизнь проходить в послушницах? Да? Быть как Тита? Как Верба? Ты же знаешь, мне никогда не стать настоящей марантиной!
   - Время идет, - она улыбнулась, - люди меняются. Некоторые люди меняются очень сильно. Ты изменилась, Альса. Два года назад в Бессмараг приехала совсем другая девушка. Ей бы, конечно, могло прийти в голову поразвлечься со стангревом, но вот влюбиться в него, знаешь ли...
   - О, Господи, при чем тут любовь?!
   Летта поднялась.
   - А ты подумай. Про любовь и про все остальное. Глядишь, и поймешь что-нибудь. Пойдем, Иль. Близнецы нас заждались.
   Они ушли. А я осталась думать. Про любовь и все остальное.
   Насчет любви я ничего нового не надумала, а все остальное от моих раздумий еще больше запуталось. Одно было ясно - Имори мне не помощник. Его следует держать в неведении как можно дольше. И лучше всего сделать так, чтобы он прекратил ходить за мной по пятам. С другой стороны - чем ему еще здесь заняться? Он телохранитель, и только. Не будет же он вместе с Нерегом чистить конюшню или вместе с Титой кормить свиней?
   Я попыталась представить себе Имори, размахивающего навозными вилами, но вилы в какой-то момент привратились в широкий ингский меч - палаш.
   Ага, вот этого в стенах монастыря ему не позволят. Интересно, сколько он сможет вытерпеть без тренировок? День? Два? Надо будет сегодня же забросить удочку.
   Я уселась за стол, поближе к окну. Провела пальцем по стопочке пергаментных листов, уже обрезанных и аккуратно сложенных пополам. Для переплетных работ опять придется посылать в Арбенор. Вот и займем этим Имори. Надо еще за готовыми иллюстрациями на днях съездить.
   Я открыла папку. Вступление и часть первой главы были у меня уже переписаны набело. Я полистала черновики, наброски, отбракованные рисунки. Вздрогнув, вынула из папки один - портрет Стуро. И уставилась на него, надолго оцепенев.
   После обеда ко мне подошел Имори.
   - Э, милая, гляжу, ты у нас совсем огурец.
   - Девочки меня поправили. Знаешь, перемена высоты, усталость...
   Имори взял меня под локоток. Мы чинно вышли во двор.
   - Чем ты намерена заняться, золотко?
   - Книгой. Наблюдениями. После поездки я выбилась из режима.
   Он закинул голову, разглядывая тускло - золотой каштановый лист на шпиле колокольни. Погода была ни то ни се. С Алхари наползали какие-то невнятные лохмотья, над долиной рассеиваясь в волглое зыбкое марево. Снег грузно плавился, чернел, но таять не собирался.
   - Часть глав я пишу прямо у Сыча, на месте. Сыч настолько добр, что разрешает работать у себя в доме. Заодно я присматриваю за стангревом в его отсутствие.
   Но Сыч Имори уже не интересовал. Поглядывая на ворота, Имори щипал себя за бороду.
   - Там, внизу, в деревне, как бишь ее...
   - Косой Узел.
   - Во, во, в Узле этом... там будто трактирчик имеется? Я, когда тебя вчера разыскивал, вроде в трактире справлялся...
   - Ты прав. Есть там трактир. И гостинница. Вернее, гостинницей Эрбово заведение назвать трудно, однако две - три комнаты на втором этаже у него всегда свободны.
   В основном, для контрабандистской братии. Этого, разумеется, я не сказала.
   - А как там насчет пивка?
   Ага. Вот это здорово. Оказывается, моего стража пробрало даже раньше, чем я надеялась.
   - Всегда пожалуйста. Хоть сейчас.
   Имори захмыкал. Трактир ему мерещился пристанью на райском берегу.
   - Ладно, Имори, - сказала я, - Мне пора заниматься. Если тебе скучно, сходи в трактир. Или отец велел стеречь меня денно и нощно?
   Он фыркнул.
   - Моя задача - отвезти тебя вовремя домой. Я тебе не дуэнья.
   И зашагал к воротам.
   Я же отправилась в лабораторию. Там крепко пахло уксусом: за длинным столом одна из младших сестер готовила свинцовые белила. Она осторожно раскладывала на поверхности эссенции в сосуде тонкие свинцовые стружки, которые постепенно превращались в хлопья и падали на дно. Белила-то же медицинский препарат, они входят в состав некоторых сложных мазей.
   Я открыла шкафчик. Ряды бутылок темного стекла, на каждой - лоскуток пергамента, на пергаменте наименование и дата, когда-то сделанные моей рукой.
   Вот этот ряд - стимуляторы. Аралия. Я взяла бутылочку. Панакс. М - м, здесь слишком важна доза. Заманиха. Испытанное средство, сойдет. Э, нет, лучше левзея - действие сильное, а противопоказания практически отсутствуют. Чилибуха. Опять проблема в дозе. Можно устроить себе судороги и рвоту. Родиола. Должна хорошо сработать. Ага. Стрекулия. Вот, что мне требуется. Начнем-ка, братцы, с нее.
   Следующим утром, отсидев положенное в храме, я вышла во двор. Мой телохранитель выводил обеих лошадей из конюшни.
   - Хочешь прогуляться, Имори? Сразу на двух?
   - Я переезжаю, - он кивнул на сумки, - спасибо этому дому, пойдем к другому.
   Оказалось, пиво сделало свое дело. В монастыре Имори было смертельно скучно. К тому же, вчера он вернулся слишком поздно (его же никто не предупредил!) и Верба закатила скандал. И утром кто-то из старших прочел ему лекцию о равной неуместности размахивания оружием как перед церковью, так и перед больницей. Короче, совсем человека затретировали. Имори переезжал к Эрбу. По собственной инициативе и к моей великой радости.
   - Ты простился с Этардой?
   - Само собой. Она меня похвалила, сказала, это разумное решение. Ну, бывай, золотко!
   - Эй, и я с тобой. Пригляжу, чтоб тебя удобно устроили. Мне самой в Долгощелье.
   Я потрясла папкой.
   - Села ты этому Сычу на шею, безобразница, - буркнул Имори, забираясь на лошадь, - Что ж, передавай ему привет от меня.
  
  
   8. Ты у нас голова...
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Стуро, светящийся от счастья, конечно, лучше, чем Стуро, при ходьбе спотыкающийся о собственную губищу. Вот только слова мои он не воспринимает практически одинаково что в том, что в другом состоянии.
   - Ты пойми, - в который уже раз подступал я, - Она ведь может еще передумать...
   - Нет, - Стуро улыбнулся. - Альса решила. Она пришла. Пришла, понимаешь? Мы теперь - вместе. Мы - семья.
   - У нее своя семья есть, Стуро. Это мы с тобой - над Бездной, а ей к нам прыгать - от родни, от жизни налаженной, самой, по доброй воле... Ты ее спросил, хочет она этого или нет?
   - Сейчас спросим, - Стуро, просияв, вскочил, чуть не сшиб свою кружку с молоком и выбежал за дверь.
   В Бессмараг намылился?
   Нет. Это Альса пришла, он встречать вылез. Вернулся, донельзя собой довольный, по - хозяйски обняв Альсу за плечи. И барышня вроде тоже не грустная, не задумчивая...
   - Привет, Ирги. Вот, сплавила Имори к Эрбу. Он теперь там будет жить.
   Стуро усадил ее на лавку, поставил третью чашку, взял кувшин.
   - Тебе молоко с медом?
   - Без, спасибо, - Альса улыбнулась, приняла щербатую кружку, как свадебный кубок.
   Отхлебнула.
   Я почувствовал себя немного лишним в осязаемой ауре их счастья. Идиллия, да и только. Семья. О боги... Ладно.
   - Ладно, ребята. Что дальше-то делать будем? - Стуро открыл рот, - Помолчи. Не к тебе вопрос.
   Стуро поджал губы.
   - Надо подумать, - повернулась ко мне барышня. - Я и пришла, чтобы вместе обсудить.
   Ну что, рискнем?
   - Насколько я понимаю, в Итарнагоне сменился Первосвященник, - кинул я пробный шар.
   Глаза Альсы распахнулись изумленно.
   - Ирги! Откуда ты знаешь?
   Попал, попал!!!
   Я погладил себя по головке:
   - Умница, Сычик. Умница. Возьми конфетку.
   - Мы даже в монастыре об этом не знали! - всплеснула руками Альса.
   Видишь, Рейгелар, что-то ты все-таки вбил в тупую мою башку. Поехали дальше.
   - В связи с этим мы по-новому можем посмотреть на переселение в Итарнагон.
   Альса неожиданно помрачнела, опустила голову.
   - Да, ты прав. Дело оказалось намного сложнее, чем я предполагала.
   Не понял.
   Погоди.
   Пусть сама расскажет.
   - Но я уверена, все еще не настолько печально, - Альса погладила бок кружки, - Кальсаберитам нужно время, они только разворачиваются...
   Кальсабериты?..
   Не риналет, а кальсаберит!
   Кальсаберитский Первосвященник!
   Прости, Рейгелар. Я ведь даже не предусмотрел такую возможность... Пропускаю ход. Пауза. Сказать надо что-нибудь... Нейтральное что-то...
   - Еще молочка налить?
   - Нет, спасибо, у меня пока есть, - Альса отпила глоточек, собираясь с духом, - Так вот, я думаю, у нас имеется некоторое время. Отец все же отпустил меня в Бессмараг, хотя собирался увезти с собой...
   Вот тебе и потепление, Иргиаро. Вот так лупят по носу зарвавшихся тупых щенков. Если папенька нашей барышни хотел ее "в мешок и домой"...
   - У него чутье, Ирги. Если бы была серьезная угроза, он бы ни за что не позволил мне возвращаться к марантинам.
   Боги мои, марантины-то тут при чем?.. Стоп. И марантины тоже. Под ударом они, марантины. Ведьмы потому что.
   - Я думаю, мы спокойно пересечем границы, - сказала Альса, вскинула глаза, - и в Генет не поедем. Поедем сразу в Треверргар, в наше поместье. Треверргар находится на окраине Мерлутских лесов. Этот край не очень заселен, там, к западу уже начинаются предгорья Кадакара, только южнее и с другой стороны. Кальсабериты туда вряд ли забредут...
   Ах, барышня ты моя, барышня! Твоими бы, как говорится, устами...
   - Не скажи, Альса, не скажи, - заговорил я медленно, - Все, что я о них слышал, свидетельствует как раз об обратном.
   - Что они гуляют по лесам? - Альса попыталась улыбнуться.
   Я ее шутку не принял.
   - Что они доберутся куда угодно, если им будет нужно. Весьма и весьма упорные святые отцы. Хорошие вояки и игроки, каких поискать.
   Не зря господин королевский советник опасается. А мне-то еще хуже, чем господину советнику. У него - всего-навсего дочь у ведьм в монастыре училась...
   - Если бы он был человеком, - перешел я на лиранат, - Оборотнем, на худой конец... А махалки эти - куда денешь?
   - А мы не будем их демонстрировать, - Альса говорила на дайлерте. Чтобы Стуро все было понятно. Стуро же благоразумно молчал, потому что, сунься он сейчас... - Ведь не полезут они ему под плащ?
   Не полезут под плащ? Альса, миленькая, да в уме ли ты?
   - Ирги! - взгляд мой ей не понравился, - ты не хочешь мне помочь!
   - Именно помочь тебе я и пытаюсь, - вернулся на дайлерт, допил молоко, подавил желание вытащить из заначки бутылку, - Помочь понять, что в Итарнагоне рискуешь не ты. Не я. Мы будем - пособники.
   Альсарена стиснула кружку обеими руками.
   - Знаешь... Может, я смогу... остаться в Бессмараге... Летта сказала, что... ну, я изменилась... и, может, у меня есть шанс... стать марантиной... Не знаю... наверное, она так сказала... чтобы подержать меня... Я... приму послушание.
   Вот это да!
   - А отец? Как он посмотрит?
   - Отец... Конечно, он не ожидает от меня ничего подобного. Ну, он прекратит присылать деньги... Увезти послушницу силой он не сможет...
   Ах, Альса, Альса. Вот, значит, до чего довело тебя общение с нами. Послушницей стать - тебе, независимой... Ради парня? Да уж, нельзя тебе в Итарнагон. Не место тебе там, дружище.
   - Что ж, - сказал я, - Оставим этот вариант на крайний случай. Для вас двоих. Потому что я здесь остаться не смогу.
   - Почему?
   - Пора место менять. Засиделся.
   Может, не надо уточнять, а?
   - Ты что-то можешь предложить?
   Надежда в глазах. Боишься ты в Бессмараге оставаться. В кабалу идти не хочешь. Правильно, Альса. Правильно. Кабала - последнее дело.
   - Андалан, - сказал я.
   - Что?
   - Ан - да - лан, - повторил раздельно, - Золотой Берег. Страна такая.
   - Но... - Альса тряхнула головой, - Погоди... Это же другой материк... Это же почти Лираэна...
   - Еще могу предложить Ингмар. Это ближе.
   - Постой, - барышня схватилась за виски, - Какой Ингмар! Что ты плетешь! Ингмар какой-то. Андалан... Почему не Каорен?! И близко, и...
   - Мне в Каорен ходу нет, - вздохнул я. - И вам - со мной-то же.
   Будь я один, может, и поехал бы. Именно в Каорен. А вас-то подставлять зачем?..
   Пауза. Потом Альсарена кивнула.
   - Понятно. А в Андалан, значит, возможно?
   - Если не засекут до Иреи - да.
   - Ты что, уже думал об этом? - удивилась Альса.
   Я чуть не расхохотался. Уже думал! Совершенно случайно, мимоходом, подумал малость...
   - Можно сказать и так.
   - Ну и выкладывай!
   Похоже, ее возмутило, что она тут, бедная, мучилась, придумывала что-то, а гадкий Сычуга сидел на придумках своих и молчал. Ладно.
   - Через перевал, - сказал я. - Не доезжая Канаоны, лошадей бросить. Купить лодку. По рекам - до Убера. Там закупить провизию. Потом - до Ирейского Порта. Там - на корабль. Через Зеленое море - до Летеля. Там покупаем хороших лошадей и - в Аль. В Але покупаем дом. Небольшой. Я заключаю договор, устраиваюсь солдатом. Вас со Стуро - в лекарские помощники определим. На первое время.
   - Ага, - Альса тупо уставилась на остатки молока в своей чашке. Потом подняла голову, - Эй, Ирги. Купим, бросим, на корабль... На какие - такие шиши? И вообще... и я, и он, - кивнула на напряженного, готового ринуться в бой козяву, - мы же иждивенцы у тебя на шее. Я и, - развела руками, - не умею ничего...
   - Брось, - фыркнул я. Начнем по порядку. - Во-первых. Шиши имеются. Шесть тысяч "лодочек". Устроит?
   - Врешь! - Альса вытаращилась, как на уж не знаю, что, - Каоренских "лодочек"? Шесть тысяч? В лирах это будет...
   - Один к пяти, - усмехнулся я. Сундучок из кабинета - "на непредвиденные быстрые расходы"... - На дорогу и обзаведение достаточно. Далее. Вы - не иждивенцы. Так ведь, Стуро?
   - "Ижди - вен - цы" - что это?
   - Неважно. Кто мы, Стуро, все трое?
   - Семья. Клан. Да.
   - Ясно?
   Альса посмотрела на меня, на Стуро, потом закатила глаза. Ниче, барышня. Пообвыкнешься. Стерпится, как говорится...
   - А насчет "ничего не умею"... Подучишься, ежели что. В паре будете работать - он кусает раненого, ты штопаешь. Марантины марантинами, а на обычного лекаря ты тянешь. Уж поверь.
   - Придется поверить, - вздохнула она. И опять спохватилась: - А Имори?
   Имори.
   - Имори жалко, - сказал я.
   Поломаем мужику жизнь...
   - Э! - завопила Альса, - Ты что! И думать не смей!
   Я смерил ее взглядом.
   - Ты меня за кого-то не того принимаешь, подруга.
   - А как же иначе? - растерялась она.
   Как же иначе - как обойтись без убийства верного Имори, или - за кого тебя принимать, куст чертополоховый?.. Неважно.
   - Он от меня не отстанет, - покачала Альса головой.
   - Скрутим.
   Барышня глянула недоверчиво.
   Уж не сомневайся, дружище. Скрутим.
   - Узлы знаю. Пока выпутываться будет, лодку возьмем. Он не "нюхач", Имори твой. Он - "стенка". Телохранитель. Не таких с хвоста сбрасывали. Семья-то есть у него?
   - Сын есть, - барышня, похоже, еще не понимала, какую пакость мы устроим бедняге Имори, - Сейчас уж ему... двенадцать годков. Хороший мальчик. А зовут по - ингски - Летери...
   - Что ж. Все равно у нас нет другого выхода.
   - Отец Имори не простит, - нахмурилась Альса.
   - А он без тебя и не вернется, - вздохнул я. - Знаем таких.
   На Эгвера он похож, Имори этот. Не внешне, разумеется, Эгвер - дайлар...
   - Ладно, ребята. Решили?
   - Если ничего лучше не придумаем, значит - так и быть.
   Стуро просто кивнул.
   - Тогда завтра с утреца в Арбенор поеду. Уладить кое-что. Собак с вами оставлю. Смотрите у меня тут. Если через пять дней не вернусь, ты знаешь, что делать, Стуро. Альсу возьмешь с собой.
   - Да, Ирги, - проговорил он негромко.
   - Обязательно ехать в Арбенор? - забеспокоилась барышня.
   - Придется.
   Бумажка наша для Каор Энена годится, а для любых других земель маловато ее, документ нужен. Нотариусом составленный, чтоб - печати и так далее.
   - Что же, - снова вздохнула Альсарена, - Как скажешь. Ты у нас - голова.
   - Ага. Два уха.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Я преписывала набело уже третью главу. "Религия и мифы". Я спешила. Ибо, поразмыслив, пришла к выводу, что нужно - таки успеть сделать хоть одну копию. Первый экземпляр я оставлю в Бессмараге под вымышленным именем. А второй возьму с собой. Может, кому-то и покажется, что книга - лишний груз, но я по этому вопросу придерживаюсь прямо противоположного мнения. Книга - серьезный капитал. С нею я могу войти в любое ученое общество не как жалкий подмастерье, но как полноправный коллега.
   Конечно, я часто отвлекалась (еще бы!). Но работа спорилась и доставляла мне огромное удовольствие. Полторы главы за три с половиной дня - неплохо, а? Я уже и псевдоним придумала - Ахтора. Это на старом дайлерте. В переводе на вульгарный лиранат - Осколок. Почти что мое собственное, родителями данное имя. Забавно, что на современном дайлерте этим словом крестьяне называют всякий травяной бурьян, заполоняющий огороды и обочины дорог.
   - Редда, встань, пожалуйста. Нет, не подходи. Стой там. Редда, я тебя прошу!
   Стуро увлеченно чирикал угольным карандашом по листку бумаги. Рисовал Редду. До этого он рисовал все подряд: интерьер из разных углов комнаты, вид с крыльца, меня, Уна, Ирги по памяти, натюрморт из кружек, опять меня, Редду, и вот снова - Редду. Сперва я подозревала, что он просто скучает, когда я принимаюсь за книгу. Оказалось - нет. Ему в самом деле нравилось рисовать.
   - Редда, не садись. Стой. Стой там.
   Редда махала хвостом и не понимала, что от нее требуется. Ун, уже прошедший это испытание, взволнованно вертелся вокруг, предлагая помощь.
   - Ауара!
   - Что такое, милый?
   Стуро грохнул дощечкой, к которой был пришпилен лист, об стол. Схватил тряпку и принялся возить по рисунку. Я вскочила.
   - Ну, что ты так расстраиваешься? Зачем же все стирать? Дай, посмотрю.
   - Плохо! Не получается!
   Я перехватила его руку с тряпкой.
   - Ну и что не так? Что не так?
   - Вот это. Колено, которое назад.
   Он ткнул в заднюю лапу полустертой Редды.
   - Я же тебе объясняла. Это не колено. Это пятка. Колено вот тут. И сгибается оно в ту же сторону, что и у людей... и у аблисов тоже. Редда, подойди сюда. Видишь, где у нее колено? Вот оно, пощупай. У собак, и у всех животных строение очень схожее с человеческим. С аблисским, по большому счету, тоже. Главное - пропорции.
   - Я помню. Пр... пр... - он расстроенно вздохнул и вытянул руку с карандашом, - то, что можно померить этим... вот этим.
   - Правильно. Пропорции - это соотношение. Как одна часть соотносится с другой. Редда, иди на место. Нет, не садись. Стой там. Так, умничка. А теперь, любимый, посчитай, сколько раз Реддина голова укладывается в длине ее же туловища? Не сгибай локоть! Следи за этим, иначе все напутаешь...
   Но он вдруг опустил руку и напрягся, словно вслушиваясь.
   - Кто-то идет. Двое. Чужие.
   - Чужие?
   Тут уже заволновались собаки.
   - Двое, - сказал Стуро, - Трупоед и... зверь.
   В дверь постучали.
   Ун разразился лаем. Мы со Стуро обеспокоенно поглядели друг на друга.
   - Не ответим, - шепнула я, - Постучит и уйдет.
   - Альса, - окликнули снаружи, - Открывай.
   Я дернулась. Стуро поднял руку и дотронулся до ямочки меж ключиц.
   - Я знаю, что ты здесь. Открывай. Ну? Я знаю, что ты здесь!
   Это Норв. Это его голос. Он пришел, и теперь ломится в чужой дом.
   - Надо спустить собак, - жестко сказал Стуро, - Они прогонят.
   В дверь задубасили.
   - Альса! Открывай! Поговорить надо. Я один. Ты что, боишься? Я тебя не трону. Слышишь? Пальцем не трону. Выйди, голубушка. Я тебя прошу, выйди.
   - Гав - гав - гав! - надрывался Ун.
   - Я выйду, - пробормотала я, шаря по стене в поисках плаща, - Сейчас выйду.
   Стуро задержал мою руку, заглянул в лицо. Я заморгала.
   - Он... слишком зол? Он задумал что-то плохое?
   - Альса, постой, - Стуро перехватил оба мои запястья, - Постой. Погоди.
   - В чем дело? Он опасен?
   - Эй, голубка! Что отмалчиваешься? Слышишь ведь прекрасно. Хватит прятаться. Твой хахаль уехал, я бы с ним побеседовал, да ждать его недосуг. Не думаешь же ты, что я тебя отшлепаю? Не глупи, голубка. Открывай. Сколько можно?
   Затрещали шаги по оледеневшей корке. На окошко упала тень. "Тук - тук - тук!" - звонко постучал палец по натянутому пузырю.
   - Норв! - отозвалась я, - Сейчас выйду. Сейчас, - и, шепотом, Стуро: - Что такое? Ты слышишь? Что он затеял?
   - Он... возбужден... чем-то расстроен. Он ждет... он... - Стуро выдохнул, неуверенно оглянулся на окно. Хотел еще что-то сказать, но только пожал плечами.
   - И только? Я выйду, поговорю. Он не сделает ничего плохого.
   - Я с тобой.
   - Оставайся в доме.
   - Я с тобой.
   - Стуро!
   Он поджал губы, засопел.
   - Хорошо. Только встанешь за дверью. Выйдешь, если позову. Ун, замолчи, наконец. Сидеть здесь, зверье.
   Мы выбрались в сени. Стуро остался, а я отодвинула засов. И сразу вышла, заставив Норва попятиться.
   - Голу - убка, - протянул он.
   Несколько мгновений мы молча пялились друг на друга. Альханская тонконогая лошадка обнюхивала низкую кровлю.
   - Здравствуй, Норв.
   - Что ж ты сразу-то не вышла, голубка? Испугалась? - он прищурился, одновременно ухмыльнувшись. Золотая серьга раскачивалась, гоняя по щеке солнечный зайчик.
   - Мотылек забеспокоился, - объяснила я, - он не любит чужих.
   - Какой еще Мотылек?
   - Стангрев. Вампир. Помнишь, я тебе о нем рассказывала?
   Норв недовольно нахмурился. Какого-то еще Мотылька приплела. Причем тут Мотылек? Я продолжала наступать:
   - Зачем ты пришел? Сыча здесь нет. А меня ты мог и в Бессмараге дождаться.
   - В Бессмараге? Ждал уже, благодарствую. Вчера. Полчетверти под дверью просидел.
   - Ждал?
   Вот те раз. Прозевала условный знак. Все на свете прозевала.
   - Забыла, голубушка, - укоряющий взгляд и покачивание головы, - А я тебе подарочки привез. Выбирал, все думал, как ты обрадуешься. Эх, Альса, Альса...
   На жалость берет. Знаю я его актерские способности, однако все равно действует. Сейчас, по сюжету, я должна кинуться ему на шею.
   - Прости, Норв. Это из - за книги, что я пишу. Совсем замоталась...
   Он откинул плащ, продемонстрировав широченный красный пояс, уперся кулаками в бедра. Блеснули зубы, блеснула серьга в ухе, засверкали застежки на новой бархатной курточке.
   - Ну, ну, - хмыкнул он, - знаю, как ты мотаешься. В монастырь только ночевать ходишь. Да и то не всегда.
   - Кто тебе это сказал?
   Он фыркнул.
   - Подружка твоя. Дана Эрбова.
   Ах, ехидна рыжая. Ошалела от ревности. Интересно, как она догадалась, что мы с Норвом не просто случайные знакомые? Уж я конспирировалась, конспирировалась... или он сам ей все выложил?
   - Дана ошиблась, - сказала я мягко, - я хожу не к Сычу, а к Мотыльку. Сам видишь: Сыча нет, а я здесь. Меня интересует стангрев, только он.
   Норвово лицо вроде бы оттаяло. Он шагнул ко мне, положил руку на плечо.
   - Ладно, голубушка. Я ревнив, но в меру. Бог с ним, с Сычом. Я так рад тебя видеть.
   - Я скоро уезжаю, Норв.
   Он осекся.
   - Это когда же?
   - Скоро. Напишу книгу, и уеду. Отец меня зовет. Домой.
   Это я к тому, чтобы он не раскатывал губы по поводу моих лабораторных опытов. С этим покончено. Похоже, он растерялся. Раньше я никогда не заводила разговоров об отъезде.
   - Альса...
   Взял обеими руками меня за плечи и потянул к себе. Испытанный способ - сначала приласкать, а потом вить веревки. Я уперлась кулаками ему в грудь.
   - Норв, не надо.
   - Что - не надо?
   - Не надо. Убери руки.
   - И не подумаю.
   Мне не хотелось с ним ссориться. Несмотря на то, что он меня использовал и все такое. Я отводила глаза.
   - Уходи. Пожалуйста, уходи.
   Дверь скрипнула, приотворившись. Стуро, стой на месте! Ты слышишь? Ире гварнае?
   - Эй, голубушка, ты меня обидела. Я тебе не прислуга - поди туда, поди сюда!
   - Норв, я же не гоню тебя... то есть... Слушай, я вечером зайду к Эрбу, поговорим спокойно...
   - Темнишь, подруга. Темнишь. Избавиться от альхана хочешь? Ну - ка гляди мне в глаза! Рассказывай, что у вас с Сычом было?
   - Ничего! Тебе какое дело? Отпусти меня. Я в твои дела не лезу. Не спрашиваю, сколько у тебя подружек, жен и детей!
   Он неожиданно отпрянул.
   - Кто тебе это наврал? Эрб? Волг? Да? Волг, паршивец?
   Дверь снова скрипнула. Норв бросил подозрительный взгляд мне за плечо.
   - Там кто-то есть?
   - Это Мотылек, - поспешно обьяснила я, - Он любопытный, подглядывает. Мотылек! - я перешла на стангревский дайлерт, - Не надо выходить. Я сейчас его прогоню.
   Ошибка. Я поняла это, не успев договорить последней фразы.
   - Так он знает человечью речь, этот твой Мотылек?
   До сего момента стангрев оставался для Норва всего - навсего животным, тварью. И еще я не учла - незнакомый язык лишь доказывал, что сия тварь разумна. А значит с нее и спрос другой.
   - Дай-ка я взгляну на этого Мотылька...
   Он отпихнул меня с дороги.
   - Осторожнее! Там собаки!
   Норв моментально замер. Но дверь уже распахнулась. Стуро явился во всей красе.
   Пауза.
   Стуро медленно шагнул через порог. Оскалился ослепительно, разинув сделавшийся вдруг ненормально широким рот. Крылья дрогнули, шевельнулись, стали колоколом, увеличивая не слишком впечатляющие объемы.
   Вероятно, это угрожающая поза, подумала я отстраненно. Вроде вздыбливания шерсти и выгибания спины. Значит, аблисы не совсем чужды некоторой агрессивности. Интересно, будет ли он шипеть?
   Стуро зашипел.
   Норв попятился. Запустил пальцы за пояс, и сразу же вынул. Из ладони, шелестнув, выпорхнуло лезвие.
   - Норв, не смей! - я всунулась между ними, растопырив руки, - Если ты к нему прикоснешься, я спущу собак!
   До собак надо было еще добежать, но те, не желая оставаться в стороне, создавали грандиозное шумовое оформление из комнаты.
   Норв ошарашенно глядел поверх моей макушки. Лезвие покачивалось в опущенной руке. Он сделал еще пару шагов назад.
   Неужели испугался? Норв, который каждый месяц по два раза пересекает Кадакар, будто собственный сад? Норв, который гуляет по Горячим Тропам, как по аллеям?
   - М - мотылек... - выговорил он странно охрипшим голосом, - Вот, значит, как... Мотылек, значит. А Данка сказала - Сыч. А это - Мотылек, чертова кукла...
   - Уходи, Норв, - взмолилась я, - Уходи, пожалуйста.
   Пауза.
   - Дура, - Норв облизал губы, - Дура. Дура. Сама не понимаешь, что творишь. Это же Кадакар. Богом проклятый, людьми забытый. Нельзя... нельзя с ним шутить!
   - Я не шучу.
   - Ох, ну и дура... Что смотришь, тварь? Что смотришь?
   Последнее, должно быть, относилось к Стуро. Тот снова зашипел и попытался оттолкнуть меня с дороги. Я уперлась изо всех сил.
   - Люди простят, Кадакар не простит. Берегись!
   Норв обвиняюще вскинул руку - я отшатнулась от лезвия. Ударилась спиной о стоящего сзади Стуро. Норв взглянул на нож, словно только что вспомнил о нем, сложил пополам и спрятал за пояс.
   Драки не будет. Уже хорошо. Теперь Норв глядел на меня. Красивое лицо его выражало не злость, нет. Скорее сожаление. Он покачал головой.
   - Одумайся, глупая. Потом поздно будет. Вспомнишь меня, когда...
   - Уходи, - прошептала я почти беззвучно.
   Лопатками я касалась Стуровой груди. И больше всего боялась, что он отодвинется.
   Норв негромко свистнул. Лошадь фыркнула, выплевывая выдранную из кровли солому, подтрусила к хозяину. Брякнули бубенчики, Норв вскочил в седло. Покружил, горяча лошадь, еще раз взглянул на нас.
   - Бог с тобой, Альса.
   И умчался прочь.
   Мы некоторое время стояли не двигаясь. Смотрели на тропу. Потом Стуро вздохнул, и я ощутила волну тепла на затылке.
   - А он звал тебя по имени... - сказал Стуро очень тихо.
   Это не было вопросом, и я ничего не ответила. Зато спросила сама:
   - Норв достал нож. Хотел убить тебя, да?
   Молчание было таким долгим, что мне показалось - Стуро не счел и мой вопрос вопросом.
   - Нож? - пробормотал он наконец, - Какой нож?
   Я оглянулась. Он смотрел в сторону тропы.
   - Норв тут размахивал ножом, ты что, не заметил? Он хотел тебя прикончить?
   - А...нет. Не хотел. Не знаю.
   - Что - не знаешь?
   - Ничего... не знаю... - он зажмурился.
   - Стуро...
   Почему-то в этот момент мне стало страшно. Будущее сдернуло розовые занавесочки, явив пропасть и тьму кругом, и холод, и головокружение, и равнодушные тычки ветра, а под ногами - немыслимо тесно от подступившей пустоты, а опора - вздрагивающая рука стоящего рядом, а путь - по едва различимой, туго натянутой струне, вперед, только вперед.
   Что там Ирги говорил о Лезвии?
   Я тряхнула головой, избавляясь от неприятных мыслей. Зачем каркать заранее? Все будет хорошо. Все будет очень хорошо, правда, Стуро?
   - Пойдем в дом.
   Мы вернулись в комнату. Редда вскинулась Стуро на грудь, обнюхала, обследовала на предмет целостности, лизнула в губы и перешла ко мне. Ун возбужденно крутился под ногами.
   Стуро отворил дверцу в печке, принялся шарить внутри кочергой. Я села за стол. Попробовала сосредоточиться на работе. Не получилось. Из головы не шло Норвово: "люди простят, Кадакар не простит". Что он имел в виду? Стуро - сын Кадакара, а что я знаю о Кадакаре? Что он волшебен, коварен, непостоянен? Что он - одна сплошная аномальная зона? Что он внушает ужас? Значит ли это, что мой Стуро аномален, коварен и ужасен?
   Что за чушь! Какого дьявола я слушала невежественного альхана, который и имени-то своего написать не способен? Это все лираэнская привычка - повсюду искать подвох. Это отец меня натаскал...
   Отец. Я ведь больше никогда его не увижу. Я попыталась вызвать в памяти его лицо, но память отказала. Словно что-то защелкнулось в голове. Приоткроешь дверцу, а изнутри как рванут - нельзя! Не суйся! Не смей!
   Наверное, это потом будет-то ска, раскаяние, угрызения всякие. А пока - нельзя.
   Ох, ладно. Ладно. Пусть только Ирги вернется, а там все образуется.
   Тихонько грохнула кочерга о железный лист. Стуро сидел на дощатом полу перед печкой. Черные диагонали крыл крест - накрест перечеркивали согбенную спину. Я встала, подошла к нему.
   - Милый...
   Он сидел, обняв колени. Глядел на огонь, замкнутый закопченой рамкой дверцы. Я перешагнула через упруго выгнутый пучок прутьев - пальцев, обернутых вороненой кожей и села на пол, рядом с ним.
   - Стуро. Ты скучаешь по дому?
   Молча посмотрел. Зачем спрашиваешь? Неужели не ясно?
   - Ты бы вернулся, если бы... если бы это было возможно? Если бы прямо сейчас сюда вошла твоя мать и сказала: "Идем домой, сынок... Где ты был так долго?"
   Взгляд у него сделался беспомощным. Он выпустил свои колени, неловко повернулся, схватил меня за плечи и прижал к себе. Изо всех сил прижал, так, что острый птичий киль его врезался мне в грудину.
   - Я не хотела... - пробормотала я сквозь спазм в горле, - не хотела я... Ты простишь меня? Простишь?
   Он ничего мне не ответил.
  
  
   9. Господин нотариус.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   - Слышь, паря, долго еще ехать-то ?
   - Не, маленько ужо осталось, не беспокойсь. Вона-то го, счас своротим. Деревня тама. Косой, сталбыть, Узел. Оттеда рукой подать.
   Кучер крякнул, хлопнул вожжами:
   - Н-но-о!
   Бутыль в мешке моем отчетливо булькнула.
   Давненько, дружище, не приходилось тебе пропорцию выверять, кады то, чему положено быть жидким и капающимся (десять капель на персону, плюс двадцать на круг, для гарантии)...
   Пробка неплотная, другого объяснения не нахожу. Фирменное зелье, рецепт Тана, одобрено Красавицей Раэлью, безнадежно засохло и капаться не желало ни в какую. Пришлось приблизительно наковырять щепочкой (которая в довершении всего еще и сломалась, прилипнув к остаткам зелья на дне флакона...)
   Разболтал в бутылке белого вина, и теперь дело за малым - оформив бумаги, выпить. Так сказать, на посошок (сам-то хлебать не буду, ученые, чай, изобразить, что пьем да слить на пол потихоньку). А потом препроводить гостей дорогих к Эрбу, на ночевку. Да через полчетверти навестить господина нотариуса в комнате его. Копию бумаги взять. Не оставлять следов, которые могут вывести на Стуро, на Альсу... Потому как - хошь, не хошь, - а подписывать завещание придется "Ирги Иргиаро". Сталбыть, ежели когда кто вдруг решит в архив Городской Управы Арбенора нос сунуть, да бумажку сию там обнаружит - станут и Стуро искать, как наследника, да и свидетелей пошерстить могут. "Кошачьи лапы" - енто вам, почтенные, не "цапы" городские. Даже не "хваты" из Тайной Стражи.
   - Эй, любезнейший, - окликнул хмырь сушеный из возка.
   - Туточки я, господин хороший, - Сыч-охотник свесился с седла, засунул башку в окошко.
   - Что-то долго мы едем.
   - Дак енто - почти прибыли. Вы ж, господин хороший, навроде как бывали здеся? В Бессмараге, то есть?
   - Видно, слишком давно, - вздохнул нотариус.
   Ничего, уважаемый господин Оденг. За беспокойство и плочено сорок желтых, заместо десяти. Ежели б мало показалось, не поехали бы, э?
   А расклад я склепал основательный. Как учил Рейгелар:
   " - Чем больше в игре правды, тем она убедительней".
   Обработал кочерыжку на совесть. Дед Сыча - охотника, тилатский контрабандист, держатель "Дерева" (правда - Косматый Лаэги не последний человек в Тилате был), так вот, дедушка преставился. А Сыч-охотник из Тилата уехал уже давно, "потому как дела енти нам не того. Не по нутру, то есть. Охотники мы, сталбыть" (разве не правда?). И старший брат долю дедова наследства деньгами передал (тоже правда. Почти, то есть). И таперича, раз у Сыча желтые имеются, "надыть, значит, того - чтоб по закону все. Чтоб, ежели че приключится, так побратим бы - енто. Чтоб владел. Наследством, то бишь" (и это ведь тоже правда. А кроме того, официально оформленная бумага с именем будет работать при въезде в Андалан. Как удостоверение Стурьей личности).
   Вспомнил изумленную физиономию секретаря господина нотариуса:
   " - Завещание? Ты хочешь составить завещание?
   - Оно самое. Дельце наше, сталбыть. В "Драконоборце" присоветовали - к господину Оденгу, потому как - сам - лучший нотариус. Так-то, паря. Докладай, сталбыть. Об ентом. Об посетителе."
   Сам-то нотариус среагировал довольно спокойно на косматого тила из глухомани, желающего изъявить свою последнюю волю. Видать, не первый сумасшедший клиент у почтенного господина Оденга. Платил бы денежку, а уж в здравом он там уме, али не в здравом... Оно и хорошо. Даже вон к черту на куличики поехать согласился. Как про Бессмараг услыхал, обрадовался вроде как. Ладно, что тебе до него.
   Ох, ребята, ребята!.. Трус я. Самый распоследний. Всю дорогу до Арбенора по полночи чушь разная мерещилась. Ведь знаю, что не может ничего особо приключиться, что собаки с вами, да и вы у меня не лыком шиты. Все знаю, а только не на месте душа. Хоть что делай. Ниче, скоро уж. Скоренько.
   Навестил арбенорский рынок. Рынок... Отвыклось малость от шумотни да толкотни - в Долгощелье живучи отвыкнешь... Вопли зазывал, перебранки продавцов с покупателями и меж собою - гулом в башке, кто-то дергает за рукав, кто-то чем-то трясет прямиком перед рожей... Да уж, ребята. Непросто оказалось отодрать с ушей и глаз, скомкать, кинуть под ноги и растоптать гудящее наваждение. Да при всем при этом еще и про маску не забыть. Ворочать тупым тильским кочаном, застывать периодически, хлопать себя по лбу да чесать в затылке... Арбенор. Столица. Итить.
   В винном ряду меня надуть хотели. Шустрый малый с бегающими гляделками вознамерился всучить Сычу - охотнику черт его знает, какую бурду под видом "вина из Каорена". (" - Эва. А печать где?" " - Какая тебе еще печать? Во, гляди - бутыль! Из самого Таолора. Знаешь, небось, Таолор?" "Видал, того. А енто, паря, не вино. Енто - ослиная моча. Так туточки и написано. Вишь - "Моча. Ослиная". Ага. "), - и прошел дальше, оставив его с раззявленной пастью. У другого торговца, степенного бородатого альда, приобрел, что собирался.
   Мешок набит до отказа-то лстенький сверток с Альсарениными иллюстрациями и досками (" - А за срочность доплатить бы полагается... " " - Мало ли че те полагается. Плочено, чай. Полномочиев мне не давали, доплачивать. Ишь!"), - две бутыли орната, белого каоренского вина, да две - красного, тлишемского, да бутыль тагу арат, "львиной крови", с Тамирг Инамра, из Кхарета. Да круглобокенькие фляжечки лимрской, аж три штуки. Да, вот так. В конце концов, имею право, э? Капюшон суконный с пелериной для Стуро - хотел сперва шапку купить, токмо ведь они все из меха, шапки-то, - не наденет козява "мертвую шкуру". Подыскал вещь суконную, добротную, тепленькую да красивую - пелерина фестончатая, хвост длинный, с кистью, отворот имеется, который ежели опустить, так не то что клыков - носа не видать. Шаль барышне, самая что ни на есть тильская шаль из козьей шерсти, такая, что в колечко женское протянуть можно. В тильских шалях уж кому и разбираться, как не тебе, приятель. Дед привозил маме шерсть от своих коз, а мама пряла и вязала шали. По серому фону - белый и рыжеватый узор... Продавец-то, космач, как личность Сыча - охотника углядел, да про шаль услышал, сразу, видать, лучший товар выложил. Поболтали с ним малость по - тильски. Осведомленный мужик попался, перекупщик - он контрабандисту сродни. Дерево наше теперь Радги держит, брательник мой троюродный. Это мы с коз переехали. Как были козы Косматых Варт лучшими в Тилате, так и остались. И шаль, что Альсе куплена, из шерсти потомков коз деда Лаэги... Такие пушистые шали, между прочим, прекрасно меняют общий силуэт. Да и капюшончик малость скрадывать Стурью сутулость станет. Еще поразмыслил и купил плащ. Красивый плащ, синий. Как до дела дойдет, поменяемся со Стуро. Он этот наденет, а я - его, который Альса привезла.
   Озаботился, короче. Приготовлениями, то есть. Полсотни - как не бывало. Зато приятно.
   Всегда завидовал легкости Великолепного в обращении с деньгами.
   " - Это все - пыль, мусор. Они затем и нужны, чтобы о них не думать."
   И поглядеть на него - странствующий аристократ, да и только. А слухи... мало ли какие про кого ходят слухи. Не могу представить себе Великолепного маленьким рыночным воришкой - попрошайкой. Не могу.
   Между тем возок господина нотариуса уже въехал в Косой Узел. Теперь действительно - уже совсем недалече. Как они там? Все ли благополучно?..
   - Счас мы, господин хороший. Енто. Лошадку вот...
   Нотариус кивнул.
   Я свернул к Эрбову трактиру. Спешился, похлопал по шее битюжка:
   - Хороший парень, хороший. Счас хозяина твого вызовем.
   Обстучал снег с сапог, обтряхнул с плеч. Весна-то опять на зиму оглядывается. На месте ли приятель мой ингский? Хотя - куды ему деваться-то, сидит, небось, пивко глушит. Того, сталбыть, с арварановкой.
   Так и есть.
   - О, вернулся уже? Здорово, Сыч.
   - Здорово. Спасибочки за конягу. Приберешь его, э?
   Имори вышел за мною на крыльцо, подхватил за уздечку своего лошадюгу, а Сыч-охотник нацепил оставленные у Эрба в сенцах лыжи, еще раз поблагодарил друга Имори и двинул догонять возок.
   А возок почти нагнал - кого бы вы думали? Именно. Альсу. На ловца, как говорится, и зверь бежит...
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Ну вот, опять снег зарядил с самого утра. Как будто не было солнца, проталин и распевающих синиц. Одно хорошо - не так скользко. Правда, если снегопад будет продолжаться, тропинку заметет. А лыж у меня нет, да и ходить на них я не умею.
   Я миновала околицу, начала подниматься к Долгощелью. Поворот - стена можжевельника и молодых сосен скрыла от меня вид на долину. В деревне мне пришлось давать крюка по огородам, только бы не проходить мимо трактира. Не хотелось лишний раз встречать Норва, если он еще здесь. Да и Данку. Надо же, она, оказывается, за мной следила... не знаю, что и подумать на это.
   Книга практически дописана. Остались заключение и приложения. Нельзя сказать, что она удовлетворяет меня полностью. Наверное, исследование не совсем точно, вероятно, не полно, конечно, писалось в спешке. Но что делать? Надо оставить в Бессмараге хоть что-то.
   Прости, отец. Но ведь книга будет под чужим именем. Твоя дочь к ней никакого отношения не имеет. Да и не узнаешь ты об этом никогда... надеюсь.
   - Эй, эй! Барышня Альсарена!
   Я обернулась. Из - за поворота, на протоптанную мной тропку выкатил крытый возок, влекомый гривастой лошадкой. Сбоку на лыжах бежал Ирги. Он махнул мне палкой.
   - Эй, обожди! Подвезем!
   Я подпрыгнула, потрясая папкой.
   - Вернулся! Вернулся!
   Кинулась обратно, спотыкаясь в снегу. Миновала разгоряченную лошадь, налетела на Ирги, повисла у него на шее. Он неловко подхватил меня. На запястьях у него болтались палки.
   - В точности сполнил порученьице-то, - объявил он громогласно, - В щечку чмок с тебя.
   Я не очень поняла, о каком порученьице речь, но с удовольствием сделала чмок в щечку. Ирги бережно отодвинул меня, указав глазами на остановившийся на несколько шагов впереди нас возок.
   - Они сперва артачились. За срочность, грят, доплати. А я им - во! - сложил из волосатых пальцев фигу и повертел перед моим носом, - Так что енто... все чин чином. Полный мешок. Там, в возочке.
   А, это он про гравюры и граверные доски. Из возочка смотрел на нас пожилой альд в лисьей шапке. С козел смотрел другой альд, помоложе, и шапка на нем была из овчины.
   - Мы тебя заждались, - сказала я шепотом, - Что-то неспокойно было.
   Он нахмурился.
   - Потом. Потом расскажешь.
   Подтолкнул меня в спину. Мы двинулись к возку.
   - Вона Долгощелье-то! - заорал Ирги, тыча пальцем в кусты на горе, - Вона, видать уже!
   Возница и господин в лисьей шапке поглядели на кусты, потом снова на нас. Я пихнула Ирги локтем:
   - Познакомь нас, Сыч.
   - Енто господин нотариус с Арбенору! - продолжал голосить Сыч-охотник, - самый что ни на есть лучший нотариус, во как. А енто барышня марантина. Она у меня того, свидетелем будет.
   - Альсарена Треверра, - представилась я.
   - Очень, очень рад, - неожиданно радушно отозвался обитатель возка, - Клайб Оденг, к вашим услугам. Нам по пути, не так ли? Соблаговолите составить мне компанию?
   Он отворил дверцу и я забралась в тесное, обтянутое кожей нутро. Возница щелкнул поводьями. Повозка, крякнув, потянулась дальше.
   Господин нотариус среагировал на марантинский плащ однозначно. Всю дорогу до Долголщелья он красочно жаловался на проклятую подагру и боли в суставах. И почему-то очень удивился моему предложению пересмотреть свою диету. Наверное, ожидал, что я исцелю его наложением рук тут же, в повозке.
   - Вот мы и добрались, господа хорошие! - жизнерадостно возопил снаружи Сыч, - А вот и братец мой названный... Эй, эй, друг сердешный, ты что, очумел? Кыш, негодник! Вот я тебе задам!
   Кричал он не на Стуро, а на собак, которые вынеслись из дома, едва парень приоткрыл дверь. Ун завалил хозяина в снег, и, восторженно гавкая, лупил его лапищами в живот. Редда вела себя немного сдержаннее.
   Возок остановился, мы с нотариусом полезли наружу. Вернее, он вылез первым и галантно подал мне руку.
   Стуро уже освободил Ирги от лыж и лыжных палок. Помог ему подняться. Они топтались, отряхиваясь, хлопая друг друга по плечам. Возница, вытаскивающий из - под сиденья увесистый сверток, обернулся, разглядел, наконец, Сычова братца и ахнул:
   - Ой, да чтоб мне ослепнуть!.. Что это у него на закорках болтается?!
   - Крылья, - ответила я со сдержанной гордостью.
   Тут Стуро оставил Ирги. Распахнув объятия, подбежал ко мне. Глаза его светились такой радостью, что мне не достало духу лицемерить перед чиновником из города. Мы обнялись и расцеловались на глазах изумленной публики. Только после этого аблис соизволил обратить внимание на посторонних трупоедов.
   - Д-добрый день! - вежливо поздоровался он на лиранате. Одарил всех саблезубой улыбкой.
   Возница вздрогнул, а господин нотариус нашел в себе силы что-то пробормотать в ответ. Кажется, Стуро доставляло удовольствие ощущать их замешательство, и, что греха таить, некоторый испуг. Во всяком случае, улыбался он во весь рот.
   - Давайте в дом, господа хорошие, - пригласил Сыч Охотник, - И ты, парень, тож заходи, - это вознице, - Я правила знаю. Два свидетеля надобны, чтоб все по закону.
   Возница привязал лошадь к крыльцу, повесил ей на нос торбу с овсом и вслед за нами вошел в дом.
   В комнате сразу стало тесно. Некоторое время все суетились, гремели табуретками, рассаживались. Я со своим кульком попыталась улизнуть за печку, чтобы там всласть налюбоваться на гравюры, но меня вернули обратно.
   Господин Оденг разложил на столе писчие принадлежности, раскрыл принесенный с собой футляр для бумаг, а из него вынул два одинаковой величины листа.
   - Любой важный документ составляется в двух или более экземплярах. В данном случае рекомендую ограничиться двумя бумагами - оригиналом и его полноправной копией. Из них первый останется у вас, милейший, - кивок Сычу, - а вторая поедет в столицу и будет храниться в архивах городской управы на случай утери или осложнений. Текст звучит следующим образом: "Я, имярек, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю свое имущество, каковым является то-то и то-то, наследнику (имя наследника)".
   - Значитца, - Сыч поскреб в шевелюре, - с ентой бумажкой никто у парня деньгу отобрать не смогет?
   Господин нотариус улыбнулся.
   - Законным образом - нет.
   - Ага, - обрадовался Сыч, - вот и ладныть. Пиши, господин хороший. Я, сталбыть, Ирги Иргиаро, по прозвищу Сыч, енто самое, в памяти и в уме... А наследник - вона, брательник мой.
   - Что они делают? - шепнул мне на ухо Стуро. Он так и не сел, торчал у меня за спиной, вздыхал и переминался.
   - Завещание. Потом объясню.
   Сыч посмотрел на наследника и ткнул пальцем в бумагу.
   - Того, господин. Это самое. На лиранате парень ни в зуб ногой. Он на дайлерте балакает. На старом дайлерте, такое дело.
   - По желанию клиента документ может быть составлен на двух и более языках. Хотите продублировать текст на дайлерте?
   Сыч закивал. Перо плясало по бумаге, выделывая красивые загогулины.
   - Завещаемое имущество - деньги?
   - Да.
   - Сумма, пожалуйста.
   - Шесть тысяч. "Лодочек" каоренских.
   Возница - свидетель присвистнул. Господин нотариус помедлил, прежде чем вписать в документ гигантскую цифру, однако никаких вопросов не задал и глаз не поднял. Скорее всего он был в курсе величины наследства, иначе как бы они с Сычом договорились насчет налогов? Впрочем, я никогда ничего не понимала в денежных делах.
   - Имя наследника, пожалуйста.
   - Э - э... Да пусть он сам назовется. Барышня, переведи, того, чтоб сказал господину нотариусу, как кличут его.
   - Мотылек, скажи господину нотариусу, как тебя зовут. В документе необходимо твое имя.
   Стуро заволновался.
   - Я... - пробормотал он, - Иргиаро... да.
   - Мотылек Иргиаро, - уточнила я.
   Нотариус поднял бровь. Стуро засопел сердито.
   - Нет. Мотыль. Мотыль Иргиаро.
   Сыч ухмыльнулся, кусая кудрявый ус.
   - Его зовут Мотылек, - обьяснила я, - он пока не очень хорошо знает лиранат. И еще, будьте добры, отметьте в бумаге, что он является стангревом. На дайлерте - аблисом.
   - "Наследник - стангрев Мотылек Иргиаро", - Зачитал написанное господин Оденг.
   - Мотыль! - упрямился наследник.
   Я обернулась, схватила его за длинную прядь, потянула к себе:
   - Не шуми, пожалуйста, - шепотом, - Что ты за имя себе выдумал? Ты знаешь, что такое "мотыль"?
   - "Мотылек" - маленький, "мотыль" - большой. Я знаю. "Козявка" - маленькая, "козява" - большая.
   Железная логика.
   - "Мотыль" - это такой красный червяк, который живет в воде. Личинка комара.
   - А "Мотылек" - это маленький красный червяк? - в голосе его зазвучала обида.
   - Балда. "Мотылек" - это бабочка. Ночная бабочка. С крыльями.
   Нотариус не интересовался насекомыми. Он заполнил второй экземпляр, проставил число и год.
   - "Сим удостоверяю, Клайб Оденг, нотариус". Завещатель, подпишитесь. Писать умеете?
   - Дак енто... - смутился Сыч, - как нито накорябаю имечко-то свое. Небось не крестик поставлю, о как!
   Высунув язык, накорябал. Каллиграфическим почерком. Господин Оденг пошевелил бровями, но ничего не сказал. Профессия не позволяла ему обращать внимание на странности клиентов. Он пододвинул бумаги ко мне.
   Потом подписался возница. Он был как раз из тех, кто способен нацарапать буквы своего имени, и потому считал себя полностью грамотным. "Люг Срока" - написал он, потеряв в фамилии одну гласную.
   Нотариус накапал сургуча, подвесил печати, вручил документ Сычу, а копию спрятал в футляр.
   - И запомните, - сказал он, - второй экземпляр я сдам в Арбенорскую городскую Управу. Если когда-нибудь возникнут вопросы или осложнения, вы знаете, куда обращаться. Советую также, - тут он обернулся ко мне, - растолковать это наследнику. Боюсь, он не совсем понимает смысл наших с вами действий.
   Я заверила, что все объясню. Тем временем Сыч Охотник достал откуда-то черезвычайно грязную бутыль с чисто протертым пятнышком, открывающим клеймо Лимрской винодельни. Расставил на столе щербатые кружки.
   - Выпьем, господа хорошие. За введение в права, сталбыть.
   - Что ж, за наследника, - согласился господин нотариус, задумчиво оглядев Стуро, скромно стоящего в углу.
   Вино оказалось орнатом. Настоящим золотым орнатом, чтоб мне гореть! Подобное вино я пила недавно - в королевском дворце. Наследник наш быстро сообразил, в чем дело. Отпив глоток, он потрясенно уставился на бутылку.
   - Спасибо, - поблагодарил господин Оденг, отставив кружку, - Поднимайся, Люг. Пора. Надо поторопиться.
   Сыч засуетился.
   - Надыть до деревни вас проводить, господа хорошие. Все чин чином, устроим вас наилучшим образом. Эрб-то как обрадуется! Столичные гостюшки редкость у нас туточки, уж и редкость!
   Господин Оденг застегнул плащ и взял свой футляр.
   - Нет, милейший. Не придется мне ночевать в деревне. В среду утром обязан быть в суде всенепременнейше. Рад бы остаться, да сам виноват: мне казалось, Бессмараг гораздо ближе. Лет уж двадцать прошло, как я тут бывал. Память подвела, а дела не ждут. Не провожай нас, милейший, мы быстро поедем.
   - Как же так, на ночь-то глядя? - Сыч, похоже, растерялся, - По перевалу в темнотище... не боязно?
   - Я не имею права терять время. Люг, вставай, кому говорят! - возница с томлением глядел на бутылку, - Прощайте, госпожа Альсарена. Прощайте, любезный Ирги Иргиаро, - и, на дайлерте, - Прощайте, господин наследник.
   Нотариус вытолкнул в сени Люга Сороку и вышел. Следом протащился Сыч, бормоча, что ездить ночью по перевалу себе дороже, и он, Сыч, на такое геройство ни за что бы не согласился, пусть его хоть озолотили бы.
   Хлопнула дверь.
   - Садись, Стуро, - сказала я, - в ногах правды нет. Давай - ка я тебе еще плесну. Понравилось вино?
   Стуро сел на табурет. Пошевелил пальцем бумагу.
   - Что это? Это важно?
   - Важно. В этой бумаге указано, что ты являешься родственником Ирги. Теперь ты имеешь определенный статус в человеческом обществе. Никто не в праве называть тебя тварью или нечистью. Понимаешь?
   - Не очень, - сознался наследник.
   Я разлила орнат по кружкам.
   - Со временем поймешь. Ирги сделал великое дело. Он заботится о тебе.
   Снаружи скрипнули колеса, всхрапнула лошадь. Повозка покатила прочь.
   Вернулся Ирги. Сыч Охотник слетел с него, как шелуха. Это по лицу было видно. По глазам, серьезным, хмурым. Первым делом он отнял у меня бутылку.
   - Эй, куда? Там еще больше половины!
   - Хватит. Что неспокойно? Ты говорила - неспокойно здесь?
   - Да нет, все хорошо. Так, на душе свербело.
   Ирги пододвинул табуретку и сел.
   - Скучали, что ли?
   Взгляд его сделался мягче.
   - Скучали, - подтвердила я, - Волновались. Ты молодец, Ирги. Молодец, что привез чиновника.
   Он накрыл ладонями наши руки, мою и Стуро. Я сжала его пальцы, погладила ласково.
   - Пожалуйста, не уезжай больше никуда.
   - Куда теперь. Теперь только вместе. Ну, или в поход. Уже там, в Андалане.
   Взгляд его наткнулся на наполненные кружки.
   - Вы чего это тут? Пьянствовать намылились? Это вино не для пьянки.
   Он поднял свою кружку и попытался слить вино в узкое бутылочное горлышко.
   - Жадюга, - возмутилась я, - все же на стол выльешь! Отдай нам!
   Ирги не отдавал. Мы со Стуро не стали дожидаться, пока нас лишат божественного нектара и поспешили проглотить свои порции. Ирги совсем расстроился.
   - Вот балбесы! Вы ж теперь... А!
   Он махнул рукой. Я почувствовала замешательство.
   - Как планы строить, так шесть тысяч, а как до дела доходит, так жмотничаем.
   - Альса, - пробормотал он, - не жалко мне этого орната... я ж из столицы всякого разного привез, на здоровье... Сейчас, погоди, будь добра, дай подумать...
   Стуро принес тряпку, подтер винную лужу.
   - Не надо было нам пить, - сказал он.
   Я зевнула, прикрыв ладонью рот. Вечно какие-то загадки. Надоело их отгадывать. Отгадывайте без меня... а я подожду.
  
  
   10. Ирги...
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Господин Оденг, господин Оденг. Старый вы идиот. Так всегда - в самый последний момент выясняется какая-нибудь глупость. Ну да ладно, Ирги Иргиаро все ж таки не полный пенек. Откорректируем.
   Итак. Пропорция... м-да-а, весьма приблизительная. Но попробуем... Четвертая четверти... Лошадь пройдет миль пять. Сталбыть, сморит их аккурат на выезде из долины. И двенадцатую четверти - беспробудно, а там уже растормошить можно будет. Значит, так и сделаем. Пускай они себе едут через деревню, а мы посидим малость, да и двинем через Ведьмину Плешь, короткой дороженькой. Перехватим. Бумажечку приберем, лошадку из долины выведем...
   Я дождался, пока пьяницы мои закемарили - ничего, вот вернусь, все дела закончив, и - выпьем. Вам - винишко, мне - вожделенная лимрская... Накинул куртку новую, Альсин подарок, сказал собакам:
   - Я скоро, - оттащил бумагу в тайник, влез на лыжи и рванул, потому что все - таки не очень уверен был в надежности пропорции.
   Смеркается. Хорошо, места знакомые, а то пришлось бы - как бедняге Имори, с фонарем... Снежок продолжал лениво сыпаться из прорвавшейся подушки бога зимних Гроз. Лыжню, сталбыть, занесет. Тьфу, да что с тобой, Иргиаро? Это уже - болезнь. Ты еще от куста от каждого пошарахайся. Ведь любой из кустов может за тобой подглядывать, э? Ха - ха. Не смешно.
   Надо бы еще до выхода пробежаться по силкам да западням моим охотничьим. Глядишь, какое мясцо и попалось, не проверял ведь, пока по столицам мотался. Соорудить чего навроде коптильни, заготовить провизию. А то ведь с одной стороны - пропадет, жалко, - а с другой - лучше денежки-то поберечь, когда возможность такая имеется.
   Оно, конечно, на еде экономить - последнее дело, да только расход так и так приличный предстоит. За лодку лир, а то и два выложить придется, чтобы хозяин молчал, из той же жадности, да трех лошадей купить, да сколько в Ирейском Порту возьмут, одному Единому ведомо... Про Андалан уж и не говорю, поелику тамошних цен не знаю. Приличная одежда, хорошие лошади, дом, опять же... А сундук у тебя, приятель, не бездонный. Жалованье-то, небось попервоначалу невелико будет, что у солдата - контрактника, что у лекарских помощников. Вот кады ты, друг, десятку получишь, а ребята - статус лекаря...
   Ладныть, Сыч. Ладныть. Неча телегу поперед кобылы запрягать. Мы покудова еще в Альдамаре. Енто ужо, перевал за спиной оставив, а лучше - в лодочке, плюх - трех, плюх - трех... Интересно, кстати, как Стуро отнесется к большой воде? Сперва река, потом - вообще море... Они же, аблисы, то есть, насчет водного пространства вроде - не очень... Тьфу ты, господи. Опять. Разберемся, чай. В крайнем случае свяжем. Глаза замотаем. Рот заткнем, чтобы не орал. Ну да, а капитан корабля и спросит - что везете, почтенные господа? Чего оно у вас дергается да извивается? Чего оно мычит так жалобно? Впрочем, поскольку про Стуро идущие по следу не знают, отработать нас это им не поможет. Помешает даже скорее. Потому что так обращать на себя внимание я не стану, они же знают меня... Кстати, еще одно. После Убера, перед Ирейским Портом, надо будет побриться да переодеться в приличное. Воспользуемся баночками с гримом, "постареем"... Проверить надо грим, а то, ежели пересох, как Таново зелье... Ежели пересох, мы его... сейчас... Говорил же Тан, говорил... Ага, вспомнил. Масло, топленый жир, чуток водички... Разведем, короче. Да и рецепты грима, кажется, есть у меня в бумажках. Порыться, сталбыть.
   Вона он, возок-то, фонаришко светит. Вообще не понимаю, на кой черт енти фонари на повозках - освещает задницу лошадиную да кучера. Едем, дескать. Налетай, разбойнички... Ладно, не ворчи.
   Коняга господина нотариуса брела еле - еле, все норовила с дороги свернуть и объесть куст какой, либо нижние ветки дерева, голые и невкусные. Кучер привалился спиной к стенке возка и тихо похрапывал.
   - Стой, подруга.
   Лошадь остановилась с готовностью. Я засунулся в возок, снял с пояса дедка футляр для бумаг, из него вытащил трубочку пергамента, копию завещания.
   Вот и все, господин Оденг. Что ездили - вспомните, что завещание составляли-то же. А вот имен - извините. Побочный эффект зельица. Оч - чень пользительный. Для вас для самого, кстати, тоже. Теперь мы вашего кучера разбудим,а вы спите дальше, до Ока Гор вам еще почти четверть трюхать...
   Слепил снежок и шмякнул его кучеру в затылок.
   Никакой реакции.
   Ч-черт, этого только не хватало.
   Набрал снегу, сбросил лыжи, запрыгнул на козлы рядом с ним. Запихал снег ему за шиворот.
   - М-м, - сказал дружище Люг Сорока.
   Пульс нормальный, дыхание тоже...
   Перебрал, приятель. И, судя по всему - крепко перебрал. Пропорция, переем-мать!
   Тихо. Спокойно. Хоть изругайся, хоть наизнанку вывернись - сейчас тебе их не поднять. И Альсина булавка тут не поможет. Просто нужно время.
   Что делать-то ? Бросить их так - нельзя. Места у нас тихие, лихих людей вроде не водится, а вот зверье... Кадакар все - таки. Еще решит снежный кот, например, подзакусить господином нотариусом...
   Ладно. Слез с козел, напялил лыжи и пошел рядом с лошадью, подгоняя. Через пару миль снова попробуем растормошить кучера.
   Свинство это, вот что я вам скажу. Самое что ни на есть свинство.
  
   Альсарена Треверра
  
   - Альса...
   Ныла шея. Холодно. Под щекой - гладкие твердые доски. Кто-то скулил и теребил меня за юбку. Я проморгалась, зажмурилась, проморгалась заново.
   Абсолютный мрак.
   - Альса.
   Встряхнули за плечо. Я нащупала руку, край одежды, пояс.
   - Стуро... Почему так темно?
   - Ночь. Мы спали. Уже ночь.
   Кружилась и побаливала голова. Снотворное. Мощное, грубое снотворное. Фу - у, как же мне не везет на все эти зелья!
   - Подожди. Отпусти меня Я зажгу свет.
   Я разжала пальцы и Стуро выпал в темень.
   - Вау, вау! - причитал кто-то, тыкаясь мне в колени. Жесткий, кудлатый. Ун.
   - А где Ирги?
   - Не знаю. - Стуро шарил по припечку у меня за спиной. Чиркнуло огниво. Жмурясь, я глядела, как он раздувает огонек и пересаживает его на промасленный фитиль.
   - Как же так? Ушел куда-то гулять, опоил нас зачем-то... не понимаю...
   Стуро открыл печную дверцу, заглянул в остывшее нутро.
   - Давно ушел, - сказал он, - угли совсем прогорели.
   Отодвинул вьюшку, принялся загружать в печь приготовленные еще с утра полешки. Внутренность осветилась, затрещала сосновая кора. Свет выплеснулся в комнату и я увидела Редду, столбиком сидящую у порога.
   Дверца захлопнулась, оставив тонко сияющий оранжевый контур. Стуро перенес светильник на стол. Ун оставил мою юбку и занялся Стуровой коттой. Тот рассеянно потрепал пса за ушами.
   - Он обеспокоен. Встревожен. И она тоже. Редда?
   Редда вскочила, толкнула в дверь плечом.
   - Р - р - ваф!
   - Знаешь, милый, им, наверное, надо выйти. Давай отпустим их.
   - Редда, где Ирги?
   - Ваф! Ваф!
   Ун взвыл.
   Я отлепилась от табурета, охнула, схватившись за поясницу. Вот что значит просидеть скрючившись за столом добрую четверть. Да еще в выстывшем доме. Отворила дверь, собаки выкатились в сени. Стуро шел за мной со светильником.
   Наружняя дверь была закрыта, но не заперта. Свежий снег перечеркнула полоска света. Даже следов никаких не видно. Если что и было - давно замело.
   - Редда, Ун, где ваш хозяин? Ищите хозяина!
   Псы покрутились у порога, потом пропали во тьме. Мы стояли в дверном проеме, Стуро прикрывал ладонью трепыхающийся огонек. Холодно. Темно. В небе ни поблеска, но снегопад прекратился. Я прислонилась к косяку.
   Где-то в лесу скрипело дерево. Надрывно скрипело, неотвязно, не хочешь, а слушаешь. Я ясно видела его - высокого деревянного старика, по колено вросшего в землю. Ночью, в толпе отступивших на шаг соседей, стонет и стонет, раскачиваясь как от непреходящей боли. Надоевший всем старик, которому не дожить до весны.
   Не дожить до весны.
   - Пойдем в дом, - сказал Стуро.
   Мы вернулись.
   - Куда он мог уйти? Зачем? Зачем снотворное? Ты что -нибудь понимаешь?
   - Снотворное было не для нас, - помедлив, ответил Стуро.
   Я опешила. Не для нас? Для кого? Для нотариуса? Для возницы? Он наливал всем из одной бутыли...
   - Он сам его пил. Вместе с нами.
   Правда, это еще не значит, что он лежит сейчас где -нибудь под кустом. "Учили, вот и знаю", вспомнила я. Принялась рассматривать засохшие подтеки внутри кружек. Сладко. Липко. Не понятно. Поди, разбери, что это за зелье!
   Стуро сидел, закрыв глаза. Брови сомкнуты, лоб наморщен. Потом пробормотал:
   - Ирги был недоволен, когда мы выпили. Он чего-то ждал. Он... он имел какой-то план... да. Что-то, связанное с тем человеком, который писал бумагу.
   Бумага составлена. Нотариус уехал. С ним - копия. Кажется, все в порядке.
   Но Ирги думал иначе. Не понимаю. Голова болит.
   - Что же нам теперь делать, Стуро?
   Он помолчал, глядя на меня из чащи спутанных волос. Губы у него кривились.
   - Не... не надо. Не беспокойся так... Подождем до утра. Собаки... они его найдут... Альса...
   Да он сам перепуган. Никакой эмпатии не нужно, чтобы это увидеть. Вон, как глаза блестят... не слезы ли это?
   Я почувствовала, как у меня расширяются зрачки. Стуро вдруг вскочил.
   - Я...я пойду, поищу его...
   - Нет! Стой!
   Кинулась к нему, обхватила, прижалась покрепче. Перспектива остаться одной повергла меня в ужас.
   - Пожалуйста, не бросай меня! Ты сам сказал... собаки найдут...
   Он как-то сразу ослабел, обмяк. Ладонь его прикрыла мне затылок. Я слышала, как грохочет его сердце - словно молотком по лбу.
   - Да. Собаки. Подождем.
   Что мы, собственно, сходим с ума? Завели вот друг друга. Ведь ничего такого... подумаешь, ушел. Еще не повод. Еще спросим его, зачем весь этот балаган...
   Остаток ночи мы провели на сундуке, тесно прижавшись. Пялились на светильник и молчали. Два раза Стуро оставлял меня, чтобы подбросить дров в огонь, и каждый раз я боялась, что он повернет в дверь, а там на улицу, и мне его уже не догнать.
   Потом за слепым окошком мутная чернота приобрела сизый оттенок, постепенно перелившийся в молочную голубизну. Издалека, как из другого мира донесся печальный отзвук - в Бессмараге звонили к утренней молитве.
   Начало второй четверти. Никто не вернулся. Ни Ирги, ни собаки. Ирги отсутствовал уже более полусуток, если считать, что он ушел, как только мы заснули.
   Мы побродили по дому и Стуро обнаружил, что исчезли лыжи. Впрочем, нас это не удивило - по лесу просто так не погуляешь. Выбрались во двор - две смурные нахохленные тени. Потоптались, разглядывая путаницу собачьих следов. Следы почему-то убегали влево, в самые дебри. Мы прошли немного и завязли в сугробах.
   - Я полечу над лесом, - сказал Стуро, - может он где -нибудь здесь, рядом, и ему нужна помощь.
   - Собаки бы пришли за нами.
   - Альса, - взмолился он, - ты пойми... Случиться могло что угодно... Собаки... а если они не могут отойти от него? Альса!
   Я все понимала. Мне было муторно и тоскливо, но я все понимала. Вот только крыл у меня не имелось, чтобы осмотреть сверху весь этот проклятый лес.
   - Лети, Мотылек. Только, пожалуйста, не приближайся к жилым местам. Вернись и все расскажи мне. Если и ты пропадешь...
   - Я не пропаду.
   Он поспешно чмокнул меня, развернул свои звенящие паруса и начал длинный разбег по пологому склону в сторону тропы.
   Влажный зябкий воздух подхватил его, закинул в светлеющее небо, превратив в черный широкий треугольник. Треугольник очертил небрежную дугу, развернулся острием на юго-восток и растаял.
   Я чуть не ослепла, вглядываясь в кадакарское обманчивое небо. Потекли слезы. Я села на порог пустого дома и поревела, уткнувшись в колени. Как вдова или нищенка.
   Шло время. Легче не стало. Я потерла снегом лицо и принялась мерять шагами двор. К общему букету добавилось раздражение.
   День на дворе! Где эти два? Где?
   Не могу. Надо как-то действовать. Спуститься в деревню, расспросить... Нотариус точно ехал через Косой Узел, может там что-то заметили? Может он что -нибудь кому -нибудь сказал? Эрбу? Данке? Имори?
   Я заметалась. Вниз, в деревню! Где этот крылатый негодяй? Надо идти вниз! Написать на снегу? Он же неграмотный. Нарисую стрелку - увяжется за мной. Как ему обьяснить, чтоб не совался в деревню? В любом случае он увидит мои следы.
   Ну и пусть. Пусть видит, пусть тащится... Надеюсь, догадается не сваливаться сверху селянам на головы, а пешком притопает, ногами своими перебирая. И - вот еще что мы сделаем.
   Я забежала в дом, разыскала там привезенный из Арбенора подарок - плащ с капюшоном. Вышла наружу, поозиралась. Пусто. Никакого намека. Ну и пожалуйста.
   Зашагала в сторону тропы. На повороте, где скалы и сосны скрывали охотничью избушку, бросила плащ. Прямо поперек собственных следов. И отправилась дальше.
  
  
   11. Чертополох и веревка.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Ага. Щас. Прям сами они тебе проснулись и побежали. Вперед кобылы.
   Уж коли повезет, так повезет - старый добрый принцип. Какое-то время я шел на лыжах, но по разбитой езжалой дороге на лыжах не особо погуляешь. Подопечные мои все дрыхли и дрыхли, так что забрался Сыч на козлы, рядом с кучером Люгом, не замедлившим пристроиться у меня на плече. И нахрапывал в ухо, зараза. А господин Оденг из возка ему подсвистывал. На тормошение мое ни один, ни другой не реагировали совершенно.
   От меня ничего не зависело, и мысли снова побежали по кругу, натягивая поводок. Досадные мелочи есть досадные мелочи. Не более того. А план наш, с какой стороны не прокачивай, выглядит вполне пристойно. На первый взгляд, во всяком случае. Да и на второй тоже, черт побери. Пошла прочь, зануда с колокольчиками, слышишь, вон пошла! Если бы могли найти - раньше бы отыскали. А сматываемся мы просто так. Надоела глушь Этарнская, ясно?
   Нет, действительно. До Иреи не так уж далеко, да и затруднен перехват тем, что мы на плаву будем... И вообще, он возможен, перехват этот, только если по следу уже идут вплотную и знают, что нас трое. Брось, приятель. Брось. Загнать себя в угол ты еще успеешь. Вся жизнь впереди - сомневайся на здоровье, - а вдруг они все же полезут в Андалан? То есть, если поймут, что ты туда подался. Энидар сам из шкуры вылезти готов и других заставит, чтоб тебя заполучить. Может даже предложить обменять тебя на Даула... Нет. Эт' ты хватил, Сыч. Этого Энидар не сделает. Никогда не сделает. Право убежища священно. Право убежища - это Кодекс. Даже Тан не предложит такого. Даже Рейгелар. Как он говорил тогда:
   " - Игра игрой, только важно - не заигрываться."
   Беда в том, что партнер в моей игре - почти воображаемый. Слишком много приходится достраивать. Информации нет. А интуиция, черт ее дери, не поймешь, с чего - звонит во все колокольчики. Вот и бесишься ты, друг Ирги. И совершенно зря.
   Повторил сделавшийся уже привычным ритуал - потряс кучера Люга, постучал по стенке возка.
   У-у, паразиты! Разоспались, комар их забодай. Дрыхнут, как не знаю кто. Торчишь тут на козлах этих клятых, как... Да убери ты башку свою!
   - М-м...
   Ну, проснись, а? Проснись...
   Бревно чертово! Еще один поворот и к Оку Гор выедем. Не трепыхайся, Сыч. Так и так проводил ты их чин - чинарем, все тридцать миль, чтоб им обоим спалось слаще. Ладно, спихну сейчас. В гостиницу сдам. И все.
   Око Гор - лираэнский донжон с внешней стеной и рвом. Старый пограничный пост, таможня, казарма. А гостиница, тоже "Око Гор" - рядом. Гостиница серьезная, не Эрбову трактиру чета, человек на пятьдесят. По дороге в Долгощелье мы тоже тут останавливались.
   Последний раз потормошив кучера, я соскочил на землю перед воротами, прошел немного вдоль забора, постучал в калиточку.
   Скрипнуло окошечко, высунулся курносый альдский нос.
   - Чего надо? - пара раскосых глаз сонно помаргивала.
   - Чего-чего, ворота открывай. Господин Оденг, в Арбенор возвращается.
   - Вот неймется, на ночь глядя... - ворчал слуга, уходя к воротам.
   Отвалив правую воротину, удалился будить конюха. Я завел колымагу во двор, фонарь, висевший на возке, рядом с козлами, тушить не стал. Господин Оденг и дружище Люг на пару выводили замысловатые рулады. Я подождал малость, пока смутное "бу - бу - бу" перешло в полусонное шевеление.
   Теперь-то красавцев моих разбудят, в комнаты препроводят - в общем, не нужен я им больше. Вон уже и конюх идет, тоже мрачный. Ниче, толстомясый, тебе зад поднять не вредно.
   Пора потихоньку убираться. Извините, господин Оденг, дожидаться, пока вы изволите продрать глаза, не буду.
   Вышел я за ворота, лыжи с палками - подмышку. Сюда - под горку, в возке, а обратно - пехом да в гору. Ладныть, приятель, перевал кончится, свернешь на свою тропку. Ребята, может, и проснуться-то не успеют. А то начнется - где был, зачем, бросил, ушел...
   Скучали, ишь... Ничего, теперь уже все. К выходу готовы. И засиживаться не будем. Имори, он тоже не идиот. Сообразит что к чему, если провозимся. А тут скажет Альса - закончила книжку раньше срока, видишь, какая я умница... Через перевал - к Канаоне, только до самой Канаоны не доедем. На последней стоянке перед Канаоной повяжем тебя, друг Имори. Извинимся да и пойдем своей дорогой. Лодочку...
   Грохот копыт за спиной - гулкий в ущелье.
   Несколько всадников - галопом.
   Лошади - крупные...
   На всякий случай - с дороги.
   Шестеро.
   Шестеро.
   Трое быстро спешились.
   Трое проскочили вперед и тоже спешились.
   Не трое.
   Двое.
   Один остался в седле.
   И впятером пошли на меня.
   Спокойно, слаженно.
   Силуэты - знакомые.
   Как из снов моих силуэты...
   Тан.
   Алуш.
   Даул.
   Близнецы.
   Вот и все, ребята.
   Вот и все.
   Нашли меня.
   Полная связка.
   Как в воду глядел...
   Швырнул им в ноги лыжи, перехватил палки - ты учил меня драться двумя легкими палками, Тан... Вы не станете убивать. Вам нужно взять меня живым...
   Я медленно отступал, пока не уперся лопатками в стену ущелья. Хоть бы посох мой, боги...
   Близнецы синхронно пустили арканы, я пригнулся, бросив палки, ринулся головой вперед - выручайте, сто девяносто фунтов и скорость...
   Прорвусь к лошадям - хрен возьмете меня.
   Захват за шею - локтем в сплетение.
   Прорвусь. Ребята ждут.
   Скользящий - в плечо.
   Короткий острый удар в грудину.
   Темнота.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   Я почти бежала. Хорошо, что под горку. Однако в боку скоро закололо, пришлось сбавить темп.
   Снег скрыл все весенние отметки, весь лесной мусор. Чисто и бело. Насыпало порядком, дюймов на десять. Кромка юбки скоро обледенела.
   Я спустилась почти до самой долины, когда небеса послали мне жуткий замогильный хохот и вой. Мне уже доводилось это слышать, но я все равно подпрыгнула. Вампирские позывные.
   Низко, почти цепляя древесные верхушки, пронеслась черная комета. Вывернулась в воздухе, грохоча крыльями, сшибая ветки, и обрушилась на несколько шагов впереди меня. Взвился снежный фонтан.
   Я подбежала. Стуро уже поднялся, растирая колено. Взлохмаченный, злой. В руках, как я и расчитывала, плащ.
   - Куда?
   - Где?
   - Ушла! Ауара! В голове что? Что в голове?
   - Где ты был? Ты его видел? Что ты видел?
   - Нет! Нет его! Собак нет! Тебя нет!
   - Тебя, знаешь ли, тоже нет! А я иду в деревню. К людям. Там можно узнать...
   Он замолк, хлопнул глазами.
   - Можно узнать?
   - Надеюсь. Нам необходимо посоветоваться с людьми, лишенными навязчивых идей. Стуро. Что ты видел?
   - Где лес кончается. Следы... собачьи следы выходят на дорогу. Которая на юг, из долины. И все. Я сразу вернулся. На дороге ничего не видно.
   Почти до перевала долетел, пока я тут за сердце хваталась. Злодей.
   - Надевай плащ.
   - Что?
   - То, что у тебя в руках. Надевай. Незачем крылища на людях демонстрировать. Не поймут.
   - Зачем ты его бросила?
   - Что бы ты его поднял!
   - Альса! Это нарочно? Я сверху вижу - лежит... Я подумал...
   Он не договорил, развернул обнову и тут же в ней запутался.
   Да, этого я не учла. Мой плащ тоже черный.
   - Извини. Не хотела тебя пугать. Дай, помогу. Ну что ты дергаешь, зацепилось же за крыло. Я решила, раз ты все равно отправишься за мной, то хоть чтобы в плаще. А ждать я тебя не могла. Я же не знала, когда ты вернешься...
   Я оправдывалась до самого Косого Узла. Стуро молчал и дулся. В плаще и капюшоне он казался грузным, неуклюжим, даже как будто горбатым. На нас пялились из окон.
   У трактира произошла небольшая заминка. Стуро и так поджимался, кося глазами по сторонам, и мне подумалось, лучше бы ему не появляться в скопище трупоедов. Мало ли что...
   Я уговорила его постоять снаружи, в арке ворот, благо в доме напротив ничья любопытная физиономия не отсвечивала. Он поворчал, но остался. Надеюсь, за это время никто к нему не привяжется.
   В трактире, за своим любимым столом напротив камина капитально расположились альханы. Похоже, они никуда не торопились. Вокруг вертелась Данка и Норв вяло ее пощипывал. Увидев меня, он осклабился, но руки не убрал. Я поздоровалась.
   А вот Имори я заметила не сразу. Он сидел за дальним и темным столом, вдобавок в самом что ни на есть углу. Перед ним возвышалась кружища в добрых две кварты.
   - Что, золотко, проведать пришла? Присаживайся рядышком. Нет, этак далеко, я тебя не разгляжу, давай к старику под бочок.
   Я пересела, и мне сразу стал понятен столь странный выбор места. Весь небольшой трактирный зал был виден, как на ладони. Профессия, куда денешься.
   - Как поживаешь, Имори? Не скучно? Ты, наверное, все здешние новости знаешь...
   Дверь открылась. В зал один за другим вошли три человека.
   Три чужих человека. Я замолчала на полуслове.
   Первый - аристократ. Вроде и одет неброско, никакой показной роскоши, а сразу видно - голубая кровь. Высокий, смахивает на альда, но масть темновата. Полукровок, наверное.
   С ним какой-то странный, маленький. Весь в черном, смуглый, а глаза светлые, кошачьи. Нервная, текучая походка. Мне почему-то подумалось, он актер или акробат.
   Ну, и слуга. Длинный унылый дайлар.
   Абсолютно чужие, никогда не виданные мною люди. Имори наклонился, ткнув меня бородой в висок.
   - Кто такие?
   - Понятия не имею.
   Маленький актер - акробат оглядел залу. На мгновение глаза наши встретились и я осталась в уверенности, что он прекрасно разглядел в темном углу и меня, и Имори. К ним порхнула Данка.
   - Добро пожаловать, добро пожаловать! Лошадки ваши на улице? Сейчас кликну отца, о них позаботятся...
   - Мы вряд ли задержимся, красавица, - остудил ее аристократ, - Эта деревня не Косой ли Узел?
   Данка закивала, косы запрыгали по плечам. Имори пробурчал:
   - Экие любопытные личности сюда захаживают. Сперва альханы, теперь вот эти... Золотые прииски у вас здесь, что ли?
   Я заерзала:
   - Почему ты так думаешь?
   - Да железа на них под завязку. Ну и темная же компания...
   Никакого железа я не заметила, но Имори виднее. "Темная" компания рассаживалась за другим дальним столом, как раз напротив нашего. Тут Имори что-то уронил и, тихонько проклиная кривые руки, полез под стол. Выбрался же он в торце стола, где и уселся, заслонив широкой спиной весь вид на незнакомцев. Еще месяц назад я бы приняла за чистую монету эти его перемещения. Теперь же было ясно: он "снял меня с линии", если я правильно помню пояснения Ирги.
   Данка приняла заказ и унеслась на кухню.
   Норв занимался содержимым тарелки и плевать он хотел на всяких посторонних. Молчуны Лант и Ньеф сразу нашли тему для оживленной беседы, зато Волг сделал на вновьприбывших стойку. Он прожигал их взглядами и стискивал кулаки. Чем-то они не пришлись ему по душе. Мне, признаться, тоже.
   " - Видела в деревне чужих, барышня?"
   И - арсенал на широкой лавке. Железо. Меч с гардой, шипастой, словно терновый куст. Черное ирейское зеркало.
   Чужие.
   Они? Они, те самые, кого Ирги ждал и для кого готовил шипастого ирейца? Зачем они здесь, если Ирги в их руках? Или они явились по его душу-то гда где он, почему ушел от нас?
   Данка принесла на подносе бутыль и стеклянные бокалы. Оказыается, у Эрба и стекло имеется! Снова скрылась на кухне. Я подвинулась на лавке, чтобы лучше видеть.
   Аристократ, морщась, вертел бутыль.
   - Крысьи дети, - ни с того, ни с сего зашипел Волг, обращаясь в постранство, - плохо ветер нюхали... - тут посыпались непонятные альханские согласные, - кто им на берегу насвистел, мол, вдоль Алхари... (непонятно), давно крысам хвостов не крутили... (непонятно), их место в... (непонятно).
   Норв двинул брата под столом ногой. Актер откупоривал бутыль, а аристократ, подпершись ладонью, со скукой глядел на альханского юнца.
   Но Волг уже завелся. Он поднялся, сбросив Лантову руку, шагнул к незнакомцам.
   - Волг, сядь!
   Ноль внимания.
   - Крысы, э! Хорош кусок, да не на ваш роток! Ваше дело... (непонятно), валите... (непонятно).
   Его распирало от злобы. Определенно, мальчишку надо показать Этарде.
   - Ци-ирк... - бормотал в кружку Имори.
   Замах в сторону аристократа-то т лениво перехватил летящий в лицо кулак. Волг вдруг ахнул, поплясал на цыпочках и кувырнулся на бок.
   Норв выскочил из-за стола.
   Актер аккуратно разливал вино. Бедный парень извивался у него под ногами.
   Норв одним прыжком покрыл разделявшее их расстояние. И неожиданно отвесил брату такого пинка, что тот откатился к самому камину.
   Я не выдержала. Так ведь можно все ребра поломать! Прежде чем Имори смог меня остановить, я выпрыгнула из своего угла.
   - Прекратите драку! Сейчас же!
   И кинулась к пострадавшему.
   А Норв и незнакомцы не думали драться. Норв расшаркивался:
   - Прощения просим, господа, кровь у альхана горячая, а умишко по молодости небогатый. Он у меня еще получит, господа, за каждое слово в отдельности и за всю партию оптом, без скидки.
   Волг скорчился у камина, прижимая к груди искалеченную руку.
   - Уйди, - шипел он мне, - пошла вон... отвяжись...
   - Правая же рука, Волг, не будь глупцом, покажи!
   Тут я заметила, что Норв сменил адресат извинений. Теперь он приседал перед актером.
   - Никаких претензий, любезный, - мягко сказал актер, - Просто небольшое недоразумение. Насколько мы поняли, ты и твои люди неплохо знаете окрестности. Не поможешь ли прояснить кое - какие вопросы?
   Норв высказал самое горячее желание. Актер поднядся и направился к выходу, Норв за ним. Не хотят прояснять вопросы при посторонних.
   Слава Богу, рука не была сломана. Но запястье распухало прямо на глазах. Связки если не порваны, то в лучшем случае сильно растянуты, и привести конечность в более - менее приемлимый вид могли только в Бессмараге.
   Больше всего на свете Волгу хотелось вырваться и куда -нибудь убежать. Вернее, больше всего ему хотелось всех вокруг убить, но он все - таки понимал, что даже мечтать о таком нереально. Поэтому он всего лишь шипел, как умирающая гадюка и дергался. Я продолжала кудахтать, а Лант и Ньеф подняли его и усадили за стол. Аристократ и слуга - дайлар тянули вино, ждали актера и скучали.
   Конечно, сам Волг ни в какой Бессмараг не пойдет, придется тащить его силком. Я объявила это парням и они согласно закивали. Волг сказал в мой адрес какую-то альханскую гадость и получил по уху от Ньефа.
   А пока надо сделать холодный компресс. Я выбежала на улицу за снегом.
   Актер и Норв стояли на крыльце. Проскользнув мимо, я услышала странный ритмический перестук - актер барабанил пальцами по перилам. Нет, не по перилам, а по непонятной штуковине, подвешенной к поясу. Отдирая с оконного карниза ледяную бороду, я испытала неприятное чувство головокружения. Почему-то это связалось с ритмическим аккомпониментом.
   Норв между тем быстро, вполголоса рассказывал. Опять же, краем уха я уловила:
   - Нет, какие приятели... спор у нас был... мы не то, чтобы серьезно... поначалу... в четыре кнута... потом ножи... шутя обезоружил... я, господин хороший, такого и не видел никогда... ну, и собаки, конечно... не отозвал - разорвали б в клочья...
   И это говорил Норв, который и под пытками не признался бы, что какой-то косматый дикарь, даже при помощи двух собак чуть не отправил на тот свет четверых прожженых контрабандистов. У меня хватило ума не таращиться на него, пробегая мимо. Он, к слову сказать, меня и не заметил. У него был вид сомнамбулы.
   Я прилаживала на запястье пациенту платок с сосульками, когда вернулся псевдо - актер со своим тамбуринчиком. Он что-то сказал спутникам, они снялись, оставив деньги, и покинули зал. Даже не окликнули Данку, которая колдовала на кухне, наверняка желая поразить гостей своим кулинарным искусством.
   Через некоторое время явился Норв. Лицо у него было потрясенное и в то же время сосредоточенное. Не говоря ни слова, он перегнулся через стол и отвесил брату затрещину. Волг попытался вскочить, но Лант и Ньеф держали крепко. Волг зарычал что-то по альхански и получил вторую затрещину.
   - Ур-род, - выговорил Норв сквозь зубы, - Щ-щенок, - сплюнул на пол, выпрямился, - Собираемся, ребята. Сейчас же. Голубушка, - он щелкнул пальцами и посмотрел на меня. Неприязненно? С сожалением? - Выйди-ка со мной на два слова.
   Он направился через кухню во двор. Я за ним. Раскрасневшаяся Данка повернулась от плиты, взглянула недоуменно.
   - Мы уезжаем, Дана. Скажи отцу.
   - Так скоро? Вы же хотели...
   Норв уже вышел. Через двор двинулся к конюшне.
   Мне пришлось встать в дверях, глядя, как он седлает четырех верховых и четырех вьючных лошадей. Норв не собирался отрываться ради меня от дела.
   - Эти трое в Долгощелье отправились, - объявил он, затягивая подпругу. - Сычом твоим интересовались. Если ты, вроде моего идиота, еще ничего не поняла, спешу обратить твое внимание - это серьезные люди. Это очень серьезные люди. Я не желаю с ними связываться и тебе не советую.
   - Что они говорили про Сыча?
   Он повернулся, прищурился.
   - Они ничего не говорили. Говорил я. Кажется наговорил слишком много.
   Норв провел мимо меня оседланную лошадку. Оставив ее во дворе, вернулся. Задержался напротив.
   - Альса... кажется, про тебя я ничего не сказал. Не благодари, просто к слову не пришлось. Собиралась сваливать - сваливай. И поскорее. Сегодня же. Бери своего инга - и вали к дьяволу. В Долгощелье не суйся.
   - Почему?
   - Ты дура, но я не желаю тебе зла. Напротив. Предупреждаю, видишь? Уходи.
   Он похлопал меня по щеке и отправился за следующей лошадкой.
   - Норв!
   Мимо опять проплыл лощеный гнедой бок.
   - Не торчи в дверях, мешаешь. Уходи, я сказал.
   - Норв!
   Он больше не обращал на меня внимания.
   Во дворе уже громоздились тюки. Жилистые альханы и Эрб вместе с ними таскали поклажу из дома. Освобожденный от работы Волг злобно пинал угол сарая.
   - Лант, парня нельзя просто так оставить. Его надо показать сестрам.
   - Времени нет, подруга. Не развалится.
   - А если с рукой что-то серьезное?
   - Сам виноват. Посторонись.
   Я отошла. В дверях стояла Данка - растерянная, озабоченная. За ней возвышался Имори.
   Эрб отодвинул засов, распахивая большие ворота. Вдоль створки во двор скользнула громоздкая черная фигура, закутанная в плащ.
   - Ой, кто это? - удивилась Данка.
   Во тьме капюшона зловеще светились две желтоватые точки. Господин вампир собственной персоной. Не дождался, когда я выйду.
   Он направился в мою сторону, неловко увернулся от лошади и уткнулся прямо в грудь материализовавшегося перед ним Имори. Отпрянул испуганно.
   - Многовато незнакомцев за одно утро, - буркнул Имори.
   Движение, слишком быстрое, чтобы отреагировать - капюшон слетел прочь, явив тонкую шею и узкое странное лицо, удивительно диссонирующие с тяжелой нелепой фигурой.
   Теперь все таращились на бедного Стуро, даже альханы.
   - Кто еще такой? - рявкнул мой телохранитель, профессиональным своим чутьем определивший, что это вам не наделавшая паники троица, и рявкать на парня можно без опасений.
   Жесткие складки плаща подозрительно шевельнулись. Стуро отступил на шаг.
   - Имори, это ко мне... то есть... ну, что вы на него все уставились? Это Мотылек, Сычов приятель.
   Пауза.
   Я обогнула Имори - Стуро сейчас же уцепился за мою руку. Он тяжело дышал.
   - Не бойся, милый. Они не посмеют сделать тебе ничего плохого.
   - Ты хочешь сказать, это и есть та тварь, которую ты... изучала?!
   Имори потешно хлопал белесыми ресницами. Я ожидала, что Норв скажет на прощание какую-нибудь сальность, но он только усмехнулся невесело.
   - Айда, ребята. Нечего зря по сторонам зевать. Пора нам. Прощай, Эрб. Прощай, Дана. С Богом, голубка.
   Альханы повскакивали в седла и нестройной группой выехали за ворота. Донесся заливистый свист и лошадиный топот - кавалькада удалялась в сторону перевала.
   С Богом, Норв. Больше не увидимся.
   Пальцы Стуро сильнее сжали мою ладонь. Губы ткнулись в ухо.
   - Ты что-нибудь узнала? Узнала, да? Где он?
   - Здесь были люди, - ответила я, - Те, кого Ирги ждал. Те самые.
   Лицо Стуро стало как кора у вяза, серо-зеленое. В глаза смотреть - только душу выворачивать. Я опустила голову.
   - Наверняка ты их видел, этих людей. Они оставляли лошадей у крыльца, когда заходили в трактир. Они недавно уехали. В Долгощелье.
   - Трое... - прошептал Стуро.
   - Что?
   - Трое. Их было трое. Ир...э - э... - Стуро стрельнул глазами по сторонам и не посмел произнести имени побратима даже шепотом, - Он говорил, их шестеро.
   - Альсарена, - Имори тряхнул меня за плечо, - Что тут происходит? Давай-ка, выкладывай.
   - Сыч пропал, - выдохнула я.
   - Сыч? Куда еще пропал?
   - Сыч? - Данка выскочила из дверей, - Сыч? Как? Как пропал?
   Я схватила Имори за ремень.
   - Он пропал, слышишь? Он исчез. Те трое, с которыми сцепился Волг... ну, мальчишка-альхан, они поехали в Долгощелье. Сыча там нет. Мотылек говорит, их должно было быть шестеро.
   - Кого шестеро? - Имори нахмурился, - Во что ты ввязалась, Альсарена?
   Остальные трое, скорее всего, недалеко. Ирги их отвлекает, скрывается по лесам, может быть, вместе с собаками. А те, которых мы видели, решили засаду организовать. В доме. Будут сидеть и ждать там.
   - Тут давеча один в возке проезжал, - прогудел Эрб, - Можа, он...
   Данка закусила пальцы.
   - Эва, как вывернулось... Правду, значит, говорил. Я-то, дура, думала, стращает мужик. Отряд, мол, за ним снаряжен, шарит, мол, по горам... Да не поверю, что он эдаких субтильных забоялся, хошь их трое, хошь шестеро!
   - Субтильные, - фыркнул Имори, - Что ты, девка, понимаешь! С длинным я бы еще встал, с красавчиком... хм... не знаю. А вот с недоростком - увольте. Давай, девка, не жмись, раз такое дело. Говори, как есть.
   Дана закатила глаза, вспоминая. Эрб сопел, поглядывая на дочь.
   - Ну... не очень-то я помню... Крутил он что-то, вокруг да около... Веревку какую-то поминал, сорняки... эти, лапы...
   Имори вдруг подобрался, напрягся.
   - Лапы? Кошачьи лапы?
   - Во-во. Веревки, лапы...
   - Чертополох и веревка? - он развернулся на месте, - Слышь-ка, золотко...
   И тут Стуро, доселе смирно стоявший рядом, отпихнул меня. Всем телом сунувшись вперед, с размаху боднул головой Имореву руку. В следующее мгновение ворох черного тряпья колесом прокатился по воздуху, мелькнули перехваченные ремешками сапоги и вот уже Стуро ничком растянулся посреди двора, в соломе и ошметках навоза.
   - С-стервец... - прошипел Имори, выдавливая из основания ладони две красные капельки.
   Данка завизжала. Я крепко прикусила кулак. Это надо же было оказаться такой слепой, глухой, ни о чем не желающей думать бестолочью!
   Кошачьи лапы. На дайлерте - "нгамет ртамен". Нгамерты. "Ночная аристократия". Люди, возведшие заказное убийство в ранг искусства, чуть ли не религии.
   Чертополох и веревка. Один из самых известных нгамертских кланов. Альдамарский, между прочим.
   Стуро поворочался в грязи и приподнялся, нервно облизывая губы. За моей спиной что-то длинно зашуршало. Имори, привалившись к косяку, медленно, очень медленно сползал на пол, а Эрб смотрел на него, беззвучно разевая рот.
   Данка снова завизжала.
  
  
  
  
  
   12. Око Гор.
  
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Все это уже было. Было. И не раз. В снах моих.
   Кляп во рту, натуго скрученные руки, мешок, нетряская рысь нилаура...
   Они нашли меня.
   Как они меня нашли, Кастанга их заешь?!.
   Фонарь на возке. Чертов фонарь на возке. Они были там, в гостинице. Они увидели меня...
   Тан. Тана - не обмануть. Если он меня увидел, то - узнал, и плевать ему, сколько я бился, чтобы поставить движения. Это же - Тан...
   Бумага! След к Стуро! Нет, боги, пожалуйста...
   В бумаге черным по белому написано - Мотылек Иргиаро, брат, наследник... На двух языках.
   Но они ведь не знают, где живет Сыч-охотник... Или знают? Что они делали там, в гостинице? Может, ехали в Долгощелье?..
   Да если даже и не знают - Тан. Тан со своим барабанчиком. Он спросит меня, и я... Я не продержусь долго.
   " - Стучи. Стучи, ну!
   - Я... не... не могу..."
   - Перебивай ритм, чтоб тебя, - и по щекам - раз, и два...
   А тут чем стучать, когда руки связаны?..
   Но, может, бумагу не нашли, она ведь в сапоге... Проверить бы... Подергал руками - так, для порядку. Когда связывает Тан, рыпайся, не рыпайся...
   Кто шестой, тот, что остался в седле? Рейгелар? Может, сначала меня спросит он? Хоть какая-то фора ребятам...
   Погоди. Погоди, приятель. Почему ты так уверен, что у них приказ на подчистку? Вдруг Энидар просто велел привезти Ирги Иргиаро живьем, они ведь понимают, что я не стану обрастать, чтобы не подставлять никого... А может, они меня пожалеют?..
   Час от часу не легче. Пожалеют, ха. Даул-то т мог бы, пожалуй, привезти только меня. И Алуш. И Кайр с Арито... Кто шестой, боги, если Рейгелар...
   Неважно. Для Тана то, что ты сделал - личное оскорбление. И Тан наизнанку вывернется, но добудет и Мотылька Иргиаро, и свидетельницу Альсарену Треверру. Именно затем, чтобы ты выл и ползал в ногах у Энидара, и ты будешь, будешь - и выть, и сапоги ему лизать, даже зная, что бесполезно, - есть вещи куда хуже своей боли...
   Ребята, уходите. Услышьте меня, уходите! Стуро, козявочка, Альса, я же говорил... А ты "ни черта не поняла". Боги, ну что стоило сказать прямо...
   Ты боялся. Боялся, что они действительно уйдут. Вот и тянул, сколько времени тянул кота за хвост... Не кота. Кошку. Черную когтистую кошку... А ребята спят, они же по второй кружке высосали...
   Пусть я умру, боги, пусть вот сейчас, здесь прямо - умру. Тогда их не тронут, или просто убьют, но им не висеть на стене перед Рейгеларом, пожалуйста, Вышние, ну, что вам стоит?..
   Прекрати истерику. Баба. В конце концов, ты знал, что делаешь, когда влезал осенней ночью на подоконник; в руке - поводок Редды, за спиной - Зеркальце, мешок с тенгонником и метателями, с шестью тысячами "лодочек"... Ты знал, что плюешь Семье в лицо, и пока был жив отец, ты ни за что бы на это не решился. Первая ночь Введенного в Права Главы стала последней ночью Анаора Эуло. И родился Ирги Иргиаро. Из детского имени, которым звала меня мама. И Лерг...
   Стуро, братец, оно случилось, наше с тобой "если что". Уходи. Забирай Альсу, перетряхивай тайник и чеши в Каорен, козявочка, ну, сообрази, малыш, догадайся, что меня взяли, что меня нет уже, уходи!!!
   Ты ничего не сможешь сделать Тану, малыш. Тану, Алушу, Даулу - ты не успеешь их тяпнуть. Ты даже заставить их убить себя не сможешь, братец, я не думал, что все они идут за мной. Лучшие люди Семьи... Конечно, их есть кому подменить, кроме, разве что, Тана... Даже у Рейгелара, если шестой - Рейгелар, - есть замена... И Энидар отправил их, чтобы достать меня. Чтобы наверняка достать.
   Энидар... Воспитанный одержимой Ринаорой, сам такой же одержимый... Угрюмый подросток с требовательно - ждущим взглядом...
   Ты ошибся, Железный Лоутар. Ошибся. Мало перешло ко мне от тебя. Ты думал, мне приятно будет осознавать, что брат мой, который мог бы претендовать на мое место, перервет любому глотку за непочтительное слово обо мне и, скажи я - прыгни с обрыва на камни - прыгнет, счастливый, что доставил мне удовольствие. Если бы ты так не думал, не взял бы его в дом, не признал бы сыном. А мне приятно не было.
   С какой стати этот парень смотрит мне в рот, мысль поймать пытается - я же ничего не сделал... И желание - Сделать - оборачивается - смертью Лерга от моей дрожащей руки. И слово "потеря" обретает плоть и кровь. Лергову скрюченную от боли плоть и Лергову черную кровь.
   Во имя чего?! Военачальник хоть может сказать себе: "Я посылаю на смерть защитников Альдамара и сам веду войско". А здесь... Ступайте, парни, кладите свои жизни, ваша кровь станет моим золотом... Еще десяток "толстых" в сундуке... Еще два десятка... Три...
   Тебе надо было назвать Преемником - Энидара. Сразу и без волокиты. И старшенького, овцу паршивую - убрать. Простенько и без лишнего шума. С лошади, например, упал - шею свернул... И все было бы хорошо и прилично, и не предал бы сын твой еще не остывший пепел твоего костра.
   Хлебнуть бы сейчас...
   Лимрская. Пузатенькие фляжечки.
   Винишко для ребят... Так и не выпьем.
   О чем ты думаешь, идиот?!.
   Учитель, инарг - каллиграф, говорил:
   " - Если человек чего-то Хочет - по - настоящему хочет, - перед ним и боги бессильны."
   Я - Хочу. Хочу, чтобы ребята остались живы, чтобы никто - НИКТО, слышите! - не смел их тронуть!
   А со мной - пусть будет, что будет.
   Вы, там, наверху!
   Слышите меня?!.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Ты видишь его, Дана?
   Она придержала рыженькую лошадку, ту самую, на которой я путешествовала в Арбенор. Сама я восседала на здоровенном Иморевом жеребце. Дана осмотрела вечерний, подкрашенный с запада розовым зигзаг неба.
   - Не угляжу что-то, госпожа Альсарена.
   - Проклятье! Куда его дьявол понес? Просила же быть на виду!
   Не ответив, Данка ударила пятками, посылая лошадь вперед. Я продолжала озираться.
   Что за необязательность! Знает же, как я волнуюсь. Одного Ирги Иргиаро мне не достаточно, извольте еще из-за Мотыля Иргиаро с ума посходить.
   То он, видите ли не может сесть на лошадь - как так, прямо на спину, это исключено, я не удержусь, нет, нет, я лучше полечу над вами... То эти лошади, оказывается, скачут слишком медленно, и поэтому он полетит вперед, да, да, совсем недалеко, и не над перевалом, конечно, над горами, где нет трупоедов с дальнобойными луками, я же не совсем дурак, я знаю Кадакар, я только посмотрю, нет ли каких следов и сразу вернусь...
   Сказать по правде, он в самом деле несколько раз возвращался довольно скоро. Сделав над нами пару - тройку кругов, он снижался и разводил руками - мол, ничего не нашел. Данка каждый раз изменялась в лице, шептала "прости, Господи", и обмахивалась большим пальцем.
   Лошади же, напротив, не боялись вампира нисколько. Вообще, я заметила, все животные принимали его безоговорочно, как лучшего друга.
   Все это прекрасно, но парня что-то не видать. По моему мнению, слишком долго. Где его носит? Мы уже в двух шагах от Ока Гор!
   - Госпожа Альсарена! Давай быстрее! Время идет!
   Данка. Данка молодец. Не из тех, кто теряется, когда приходит беда. Не из тех, кто тетешкает свои обиды, когда пора действовать. Пока я хваталась за сердце, она придумала и предложила весьма разумный план.
   Нужны вооруженные люди, сказала она, как можно больше вооруженных людей. И не крестьяне с дрекольем. Нужны солдаты. А солдаты где? Солдаты там, где таможенный пост и гарнизон. В Оке Гор. Значит, мы должны ехать туда, и как можно быстрее.
   Данкина лошадь крутилась впереди, запахивая чужие следы в снегу. Я, конечно, не охотник, и не могу сказать, сколько лошадей и куда по перевалу проехали. Чьи следы принадлежат Норвовой кавалькаде, чьи - нгамертам, а чьи - просто добрым путешественникам. Мое дело сейчас - мчаться в Око Гор и всеми правдами и неправдами заставить начальника гарнизона вывести солдат против нгамертов.
   "Нгамет ртамен". Эти слова знакомы даже тем, для кого весь остальной дайлерт - набор бессмысленных звуков. Любому наверняка доводилось слышать жутковатые истории о темных делах "ночной аристократии". Говорят, у нгамертов есть свои короли, графы и бароны. Своя армия и своя тайная служба. Свои налогоплательщики, крестьяне, невольники... свои глаза и уши, везде, везде... Ходят также слухи, что официальные власти имеют с нгамертами особый договор - ничем им не препятствовать, а напротив, потакать. Потому, как сами иногда пользуются специфическими услугами, а лучших исполнителей найти трудно. Сколько в этих разговорах правды, я не знаю. Да и знать не хочу, если честно.
   И ты был прав, Ирги Иргиаро, что ждал их каждую минуту. Ты был дважды прав, что молчал, что не сказал ни слова ни мне, ни Дане. Ты был четырежды прав, что забился в медвежий угол, прикинулся дикарем, чтобы не дай Бог, никого, никогда, никаким боком...
   А мы были глупы, любопытны и самоуверенны. А сказав "Оп!" надо прыгать, или не говорить "Оп!". Вот мы и прыгаем, Ирги Иргиаро. Слово "нгамерты" сказано, взрослые разумные люди частично выведены из строя, частично обмануты, лошади похищены, а мы спешим к тебе на помощь, словно герои романтичной и волшебной сказки, в которой всегда все хорошо кончается. И да поможет нам Единый!
   - Госпожа! Этот твой... ну, этот... летит, прости Господи...
   Я придержала коня. В сумеречном небе блеснул розоватый росчерк, превратился в черный клин, и, снижаясь, пошел прямо на меня. На мгновение его проглотила тень, потом косые плоскости крыл снова поймали малиново - розовый блик, и снова поменяли цвет на угольно - черный. Стуро стремительно терял высоту. В сажени от земли его словно бы вздернули на ниточке вверх, выровняли и плавно опустили. Он коснулся дороги, пробежал мимо Даны, разбрызгивая снег, и грудью ударился о мое колено.
   - Где ты шлялся? Я черт знает что подумала!
   - Башня, - прохрипел он, со свистом глотая воздух, - Там! - махнул рукой на запад.
   - Я знаю. Это Око Гор. Мы почти приехали. Ты что -нибудь видел?
   Помотал головой. Он никак не мог отдышаться.
   - Хватит. Налетался. Полезай ко мне за спину.
   Я освободила стремя, и Стуро, цепляясь за что попало, вскарабкался на конский круп. Ни слова против, видимо, вымотался совсем. Сколько миль окрест он прочесал, интересно?
   - Быстрее, госпожа, быстрее! - подгоняла Данка.
   Вот ведь верная душа! Если б не она, и не Стуро, я бы, наверное, убежала в Бессмараг кусать локти и плакать. Стуро - Бог с ним, он понятия не имеет, что за знакомства у его побратима, а вот Данка... За мной бы так кто -нибудь когда -нибудь кинулся!..
   Я забарабанила пятками, и серый жеребец прибавил шагу. Данка все равно держалась впереди. Стуро сцепил руки у меня на животе и шумно дышал в ухо. Его здорово болтало, но он не жаловался.
   Стены перевала мало - помалу раздвинулись. Скалы отступили в стороны. Дорога в последний раз вильнула, и перед нами открылось широкое устье, полого спускающееся к долинам Этарна. Далекий горизонт едва - едва освещала угасающая нить заката, а темное небо по правую руку загромоздила зубчатая корона сторожевой башни. Меж зубцами горел огонь.
   Ниже виднелись каменные постройки, и их, и башню окружала крепостная стена. Еще ниже располагалось здание гостинницы. Уютно светились окошки. Око Гор.
   Данка осадила лошадь, оглянулась. Я обогнала ее, поднимаясь вверх, к башне. Спешилась у ворот в стене.
   - Мотылек, накинь плащ. Вот так. Держи уздечку и старайся не особенно лезть на глаза.
   Ну, с Богом! Я ухватила деревянную колотушку.
   - Откройте! Скорее! Нам нужна помощь!
   Данка присоединилась ко мне, лупя по воротам так, словно это была физиономия нгамерта. Через некоторое время из - за стены откликнулись.
   - Иду, иду. В чем дело? Кто такие?
   Окошко в воротах приоткрылось. Человек с факелом пытался разглядеть нас через частую решетку.
   - Из Бессмарага! К начальнику гарнизона! Разбойное нападение на деревню Косой Узел!
   - Марантины, э?
   - Марантины! Откройте!
   Загремел засов. Ворота распахнулись.
   - Доложите начальнику гарнизона! Скорее! Бессмараг в опастности! Взяли заложников!
   - Сейчас, сейчас. Не надо так кричать, госпожа. Заводите лошадей. Сколько вас?
   - Трое. Доложите, пожалуйста, быстрее!
   Человек взмахнул факелом.
   - Эй, Раф, Барсук! Где вы там? Возьмите лошадей! Идемте, барышни. Идемте за мной.
   Через темный двор нас провели к башне. Тесный холл, лестница. Небольшое помещение на лестничной площадке. Лавки, стол, открытый очаг. Похоже, кордегардия.
   - Подождите здесь. Я позову коменданта.
   Человек с факелом ушел. Мы робко расселись по лавкам, Данка, на всякий случай, подальше от Стуро. Стуро же неуверенно озирался, явно ощущая себя жертвой в логове трупоедов.
   По лестнице простучали сапоги, в комнату заглянул встрепанный парень с пачкой бумаг в руках.
   - А... Э - э... - пробормотал он, шаря глазами. Не нашарив искомого, развернулся и помчался прочь.
   - Во - ро - бей! - донеслось из недр башни, - Где эта чертова документация?
   Какая-то у них тут суета непонятная. Этот друг с факелом куда-то пропал. Может, вообще про нас позабыл? А мы тут так и будем сидеть, как бедные родственники?
   Мимо опять прогрохотали сапоги, кто-то на мгновение задержался в дверях, мазнул стеклянным взглядом и канул в коридоре.
   Я вскочила. Стуро поймал меня за рукав.
   - Я с тобой.
   - Сиди здесь. Я скоро вернусь.
   - Я с тобой.
   - Что? - заволновалась Данка, - О чем вы говорите, госпожа?
   - Хочу поискать местное начальство. Вы с Мотыльком останетесь здесь.
   - Э, нет! Я тоже хочу начальство!
   - А если комендант придет сюда? А нас нет? Надо остаться. Мотылек, ты...
   - Я с тобой!
   Что за упрямое создание. Однако, он прав. Лучше бы ему тут без меня не отсвечивать. Трупоеды кишмя кишат.
   - Пойдем. Ты только не скалься и веди себя тихо.
   Мы поднялись на второй этаж. В узком коридоре толклись какие-то люди, спорили, размахивали руками.
   - Господа! Где найти начальника гарнизона?
   - Ха, это что еще за чучело? Извини, барышня, это не про тебя.
   - А бес его знает. Наверное, зубы дайлару заговаривает.
   - Кто вы такие, вообще? Кто вас пустил?
   - Протри глаза, Снегирь, марантина это. А комендант занят. Обождите внизу.
   - У нас срочное дело. Где его искать?
   - У всех срочное дело.
   - Не лезь в бутылку, Снегирь. Барышня, а зачем тебе наш старик? Проблемы с таможней? Пойдем - ка в сторонку, обсудим.
   Я дернула Стуро за руку и мы протолкались мимо. Поворот. Несколько шагов, еще поворот. Я рванула первую попавшуюся дверь. Заперто. Дальше. Другая дверь. От углового стола обернулся седенький писарь. Дальше. Опять запертая дверь.
   Впереди кто-то шаркал по коридору в нашу сторону. Невнятно гудели голоса. Я решительно двинулась к говорящим.
   А, эти двое, похоже, люди посерьезней. Средних лет, военная выправка, один при мече. Говорят на дайлерте.
   - Господа! Где найти начальника гарнизона?
   Стуро вдруг сдавленно ахнул у меня за спиной и встал, как вкопанный. Я не успела удивиться-то же остановилась, разинув рот.
   Я не разглядела его сперва. Огромный, широкий, пыльно - серый, как стена, к которой он прислонился. Весь в черных полосах, повторяющих узор теней и каменной кладки. Только глаза пылали, как фонари, где-то под потолком, где собиралась тьма.
   Арваран.
   - В чем дело? - раздраженно отозвался человек с мечом, - Вы ко мне?
   Я с трудом отвела взгляд от ящерообразного гиганта.
   - А...Да - а... Добрый вечер. Да, мы к вам. Вы начальник гарнизона?
   - Комендант пограничного гарнизона Сван Ульвенг, к вашим услугам.
   - Меня зовут Альсарена Треверра. Я марантина. Это Мотылек, стангрев. Он находится под опекой Бессмарага. Мы приехали за помощью. Комендант, на деревню напали!
   - На деревню? - он нахмурился, - На какую деревню?
   - Косой Узел. Это в Долине Трав. Бессмараг в опастности! Взяли заложника! Умоляю, помогите нам!
   - Кто напал?
   - Не знаю. Разбойники.
   Арваран и человек без оружия, дайлар, глядели на нас молча. Меня почему-то пугало это молчание, пугало больше, чем раздражение коменданта.
   - Сколько разбойников? - продолжал допрашивать комендант.
   - Много. Больше двадцати. Они взяли заложника и могут сжечь монастырь. Господин Ульвенг, пожалуйста... Крестьяне боятся, а мы всего лишь слабые женщины...
   - Проклятье, - пробормотал комендант, - Паршивые новости. Здесь не слыхали ни о каких разбойниках...
   Дайлар и арваран быстро переглянулись. Я решила, что для убедительности пора заплакать. И заплакала. Стуро придвинулся поближе, сжал мое плечо.
   - Э - э... Позвольте, любезный господин Ульвенг, - неожиданно подал голос дайлар, - Я бы желал поговорить с госпожой наедине, вы не против?
   Комендант пожал плечами:
   - Пожалуйста. Мой кабинет вас устроит?
   - Вполне.
   Дайлар подцепил мой локоть и повлек меня, а за мной Стуро, куда-то по коридору. Арваран отлип от стены и бесшумно последовал за нами. Я похолодела. Плохи наши дела. Похоже, арваран догадался, что я передергиваю. Если они докопаются до правды...
   Кабинет начальника гарнизона оказался довольно тесной комнатенкой с узким окном. Камина в нем не было, а была жаровня, дающая не слишком много тепла.
   - Присаживайтесь, госпожа. Присаживайтесь, молодой человек.
   Дайлар неофициально примостился на краю заваленного бумагами стола. Арваран прикрыл дверь и встал в проеме. Перехватив мой взгляд, ухмыльнулся по - крокодильски.
   - Лайтарг Ардароно, таможенный инспектор, - представился дайлар, - Это мой друг, Алаг из клана Тхорр.
   Алаг из клана Тхорр опять ухмыльнулся и кивнул. А я вдруг вспомнила - Арбенорский рынок, толпа, дайлар с арвараном в арьергарде и шепот альхана - контрабандиста: "Бешеный... Право слово, бешеный..."
   - Альсарена Треверра, - я прятала глаза. Голос мой дрожал.
   - Что ж, Альсарена Треверра, изложите по порядку ваше дело, - бешеный Ардароно изобразил улыбку,-то лько врать больше не надо.
   Чтоб ты провалился со своим ящером - эмпатом! Ладонь Стуро легла на мои сцепленные руки. Я взглянула на него - он кивнул, словно благословляя. Вряд ли он понял что-то из наших слов, хотя мы беседовали на дайлерте.
   - Пропал человек, - выговорила я, запинаясь, - наш друг... близкий друг. Мы уверенны, он... ему грозит опасность.
   - Откуда же такая уверенность?
   - В его доме засели какие-то люди. Получилось так, что мы узнали... в доме находятся не все. Часть банды где-то рыщет. Может быть, его уже схватили. Пожалуйста, передайте это коменданту. Он обязан помочь!
   - Хм, - Ардароно потрогал себя за подбородок, - Значит вы предлагаете поднять по тревоге пограничный гарнизон и отправить его среди ночи на поиски гипотетической части банды, которая то ли захватила, то ли не захватила вашего товарища...
   - Господин... господин таможенный инспектор! Умоляю вас! Любые деньги! Я дочь Треверра из Генета, королевского советника...
   "Бешеный... Взяток не берет..." - опасливо напомнил в моей голове альхан - контрабандист. Я осеклась.
   Лайтарг Ардароно насмешливо щурил светлые глаза.
   - Когда пропал этот человек, ваш друг? При каких обстоятельствах?
   Продолжает допрос. Может, еще выкручусь.
   - Вчера ночью. Он ушел из дома вечером и не вернулся. А бандиты... они появились в деревне сегодня утром.
   - Вот как? Раз они появились в деревне утром, то логично предположить, что ваш друг не попал им в руки. Вы не договариваете, уважаемая Альсарена Треверра. Вы очень многого не договариваете.
   Я облизнула пересохшие губы.
   - Наш друг... скрывался...
   - От кого?
   - Я...я не знаю.
   Ардароно и арваран по имени Алаг переглянулись. По - моему, арваранская расписанная зигзагами пародия на человеческое лицо ничего не отразила, однако Ардароно безапелляционно заявил:
   - Знаете. Вы это знаете. И я тоже хочу это знать. В противном случае гарнизон не двинется с места.
   Какого дьявола он тут командует? Для этой цели положен комендант, а не таможенный инспектор. Кто ему дал такие полномочия?
   - Странно не доверять тем, у кого ищешь помощи, - мягко удивился Ардароно.
   Я сопела и выламывала пальцы. Ардароно зашел с другой стороны:
   - Сдается мне, вы хотите подставить доблестный гарнизон, госпожа Треверра.
   - Нет! Это неправда! Вот этот ваш... Алаг, скажи господину Ардароно, что это неправда!
   Алаг ухмыльнулся. Ардароно даже не посмотрел в его сторону.
   -то гда почему вы виляете?
   - Я боюсь... вы откажете в помощи...
   - Предоставьте судить об этом мне.
   В ухо неожиданно воткнулись Стуровы губы.
   - Альса... говори. Говори, что знаешь.
   И этот туда же. Может, он что-то чувствует? Все равно терять нечего.
   - Хорошо. Я скажу. Это - нгамерты.
   Пауза.
   Арваран и дайлар не переглядывались. Они знали, что это - истинная правда.
   После тысячи лет размышлений господин Ардароно потрогал себя за подбородок и спросил:
   - Как зовут вашего друга?
   Что-то изменилось в его тоне. Напряжение-то ли возникло, то ли спало... не знаю.
   - Сыч. Сыч Охотник.
   Ардароно усмехнулся:
   - Я спросил, как его зовут.
   - Ирги Иргиаро.
   Я сглотнула. Алаг из клана Тхорр еле слышно присвистнул.
   - Твою мать...
   - Вы в этом уверены? - Ардароно наклонился со своего насеста. Прищурился.
   - Он сам мне сказал. Он тил из Кальны.
   Ардароно спрыгнул со стола, принялся расхаживать туда - сюда, хрустя тростниковым настилом.
   - Значит, вы говорите, они приехали в деревню утром. Вы их видели?
   - Да. Троих. Я знаю, что их должно быть шестеро.
   Сбросив с языка жгучее слово, я ощутила облегчение. Мой собеседник не побледнел, не задрожал, не покрутил пальцем у виска, мол, нашла ненормальных... Вид у него был серьезный, собранный. Господи, помоги нам!
   - Можете их описать?
   Я описала, как запомнила. Полукровку - аристократа, унылого слугу, малорослого актера с барабанчиком...
   В момент, когда я произнесла: "барабанчик", Ардароно остановил меня взмахом руки, встал и обратился к арварану:
   - Поднимай этих толстозадых, Алаг.
   Арваран сорвал с пояса рог и выскочил за дверь. В коридоре гулко, ликующе разнеслось: "Та - ра - ра - ра - ра!!!"
   Я схватилась за грудь.
   - Господин Ардароно! Так вы поедете? Да? Поедете? На нгамертов?
   Он улыбнулся мне, но глаза его, дайларские, странно светлые на смуглом лице смотрели мимо.
   - Да, госпожа Треверра. Сейчас же.
   Он двинулся к двери, бормоча: "Таможенники, м - мешки... десятку бы "хватов" из Кальны... А, черт!"
   Он вышел. Я повернулась к Стуро.
   - Они едут! Едут с нами!
   - Да, я понял.
   Я кинулась ему на шею. И впервые за сутки увидала его улыбку, робкую, едва различимую.
   - Все хорошо. Все будет очень хорошо, милый. Правда?
  
  
   13. Вся беда в том, что я люблю вас.
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   Остановились. Привал?
   Мешок сняли, пронесли немного и положили на землю. Завозились возле моей головы, и в сумерках я увидел Арито. Или Кайра. Проверим?
   - Тан идет.
   Оглянулся испуганно.
   - Привет, Кайр.
   Слабая усмешка.
   - Привет. Как себя чувствуешь? Не тошнит?
   - Нет.
   Он вздохнул, обернулся через плечо:
   - Может, перенести его поближе к костру?
   - Угу.
   Даул.
   Подошел Арито. Вдвоем с Кайром перетащили меня. Их всего трое. Где остальные? Где Тан, Алуш и тот, шестой?
   - Тан поехал на подчистку, - бросил Даул, - Раскрутил он твоих подопечных.
   Спасибо, учитель. Спасибо, что сам сказал. Потому что я не знал, как спросить тебя.
   Значит, тройка Тана "подчищает". Ведь, кроме тебя, приятель, есть еще эти двое, нотариус и дружище Люг. "Подопечные" - они, больше некому. Их расспросить с барабанчиком - чтобы не запомнили, кто спрашивает и о чем - проще, чем ждать, пока ты очухаешься... Следовательно, Стуро с Альсой возьмут живыми и привезут в точку встречи, где-то по пути.
   Поедут... поедем. Скорее всего - через Арбенор. Проходы в Лестнице есть, "тайные тропы", так сказать. И верные люди у каждой себя уважающей Семьи тоже имеются. Так что никакая стража не станет спрашивать, что это господа путешественники везут в мешках, да почему мешки шевелятся и мычат, а то и вопят: "На помощь!"
   - Нагрейте воды, - велел Даул.
   Зачем? Может, кашу варить?
   Ладно. Значит, дело за малым. Сегодня, в крайнем случае, завтра, надо выдраться у них. А потом перехватить тройку Тана...
   Интересно, как ты себе это представляешь? Даже если устроить засаду, даже если повезет, и сможешь вывести из строя, пользуясь внезапностью - так ведь только одного. А - кого?
   Тана?
   Алуша?
   Того, шестого?..
   В любом случае надо пытаться - с Таном. Вчистую мне его не взять, с Алушем хоть какая-то надежда... А Рейгелар метнет тенгон - и все...
   Тьфу ты, черт тебя дери! На кой дьявол дурью маешься? Выдерись сперва у этой тройки, да вычисли точку встречи.
   - Готово, Даул.
   - Давайте сюда, - он достал нож.
   Ничего не понимаю.
   А - а, ясно.
   Как заправский цирюльник, учитель мой принялся меня брить. Что ж, прощай, Сыч-охотник, прощай, уютная тильская масочка... Даул хочет, чтобы все было - прилично. Небось, и следить станет, чтобы щетина за дорогу не отросла. Анаор Эуло возвращается домой... К черту, я - Иргиаро, и сдохну с этим именем, и провалитесь все!
   А может, он просто не уверен, что это действительно - я? Сталбыть, движения-то поставил, э? Признание, так сказать...
   Непривычное ощущение, странное. Холодно морде без шерсти. Хотел потереть бритые щеки...
   Даул смотрел на меня. Я усмехнулся.
   - Что, непохож?
   - Похож, - буркнул он. - На Лоутара похож.
   Ой, не скажи, учитель, не скажи. Энидар похож на него больше. По крайней мере, изнутри. А во мне тильский характер верх взял. И наружу пророс, кучерявой шерстью.
   - Кстати, что такое "стангрев"? - повернулся от костра Кайр.
   - Потерпи немного, - фыркнул Арито. - Увидим.
   Может, увидите. А может, и нет. Будь я сам по себе - принял бы судьбу такой, какая она получилась. Но есть на свете один стангрев, и я не хочу, чтобы вы его увидели. Слишком хорошо мне известен характер Энидара.
   - Ужинать будешь, Даул? - Кайр протягивал миску.
   Арито подошел ко мне.
   - Поешь?
  
   (Я усмехнулся:
   - Пожалуй. Покормишь с ложечки?
   - Могу - с вилочки, - Арито присел рядом.
   - Презираешь меня?
   Он покачал головой:
   - Нет, что ты. Просто... то, что ты сделал... Это - не для нас.
   - Почему?
   Пожал плечами. Задумался. Сказал:
   - Ты всегда держался чуть в стороне. И Лерган твой.
   Да, Арито. Ты прав. И, когда Лерга не стало, я остался - один...
   - А как вам Энидар?
   Арито фыркнул:
   - От добра добра не ищут.
   Даул кашлянул, и Арито снова фыркнул. Вот как?
   - Ладно уж, - сказал я, - Что за церемонии, теперь-то ?
   Они переглянулись, потом Даул проговорил негромко:
   - Думаю, ты был бы хорошим Главой Семьи.
   - За чем же дело стало? - я попытался устроиться поудобнее, Арито молча подсунул мне под плечи одну из седельных сумок.
   Они смотрели на меня. Я улыбался. Вся беда в том, что я люблю вас. Всю жизнь любил. Я не хочу перебивать вам приказ. Может, мы просто сделаем вид, что Глава Семьи отлучился по делам? Тогда приказ Энидара недействителен...
   - Может, он пообтесался, - мечтательно вздохнул Кайр, - Все - таки время прошло...
   Арито коротко, зло рассмеялся:
   - Жди, как же. А что, Даул... а?
   Учитель мой тяжело задумался. Снял с пояса фляжку, открутил крышечку, хлебнул. Потом протянул фляжку мне.
   - Несподручно, - заявил я, и учитель мой, ухмыльнувшись:
   - Вот кто пообтесался. Нахалом заделался, - двумя легкими касаниями ножа перерезал мои веревки.
   Руки разминать будем потом. Удержать бы фляжку... Удержал.
   Вожделенная лимрская.
   Маленький переворот внутри благородного нгамертского семейства...
   Вот только беда в том, что я не хочу становиться Главой Семьи. Но с этим тоже можно что-то придумать... )
  
   Я мотнул головой. Буду выдираться у вас, ребята. Перебивать вам приказ. Останавливать. На одной чаше весов - вы, на другой - Стуро и Альса. И выбор мой сделан. Придется остановить вас. Нехорошо делать это, поев с вами из одного котла. Что бы там не говорил Рейгелар об усыплении бдительности. Я буду с вами честен. Пока смогу, по крайней мере.
   - Зря, - вздохнул Арито, поняв мои мысли, - До Кальны путь неблизкий.
   Вот именно. Хотя мне нужно торопиться. Против полной связки у меня шансов нет.
   Они поели. Кашу с мясом. Кайр здорово готовит. Ладно, нечего слюни пускать. От грога я тоже отказался. Опять припомнил оставленную на полке в доме лимрскую... Ничего. Ничего, еще, может, доберусь до нее, родимой... Доберусь. Иначе - никак.
   Даул проверил мои веревки. Неужели связывал - не Тан? Может, Рейгелар? А, один черт - хрен вывернешься. Но ведь вам все равно придется развязать меня. Сейчас холодно, кровь разгонять - придется, а то замерзну я у вас. Однако Даул Рык - не новичок в делах перевозки. Он растер меня, не развязывая, даже из мешка не вытряхивая - ловко, споро, тщательно. Значит, если развяжут, то только завтра... Плохо.
   Ребята, где вы сейчас? Может, все - таки смогли - убежать, спрятаться?
   Ты же эмпат, Стуро - услышал чужих...
   Собаки. Лохматые мои. Вот уж кого-то чно... Не станет же Тан брать живыми вас.
   Редда, хозяюшка... Ун, малыш... Простите меня, псы. Простите.
   Даул остался дежурить. Близнецы развернули подстилки.
   Я пялился в черное низкое небо и выть хотелось от густой, давящей тоски. Почему я не оставил тебя тому альхану, Редда? Зачем завел Уна? Одиночества забоялся, ишь! А то, что их теперь...
   Даул вытащил трубку и кисет.
   - Уо - у - у - у!.. У - уо - о - у - у - у!..
   Волки?
   Редда?!
   Сам же учил ее - под волка...
   Даул чуть повернул голову на звук.
   Не обращай внимания, учитель. Пожалуйста, не обращай внимания.
   Я сглотнул, потом выдавил:
   - Дай затяжку.
   Брови его шевельнулись. Что курить одну трубку, что есть из одного котла - разница невелика. Не выдержал, значит?
   Да, да. Не выдержал. Сопля.
   Раскурил трубку, всунул мне в зубы.
   Я затянулся поглубже, горло перехватило - закашлялся. Ну, мог я, в конце концов, забыть за четыре с лишком года, что Даул курит "черный талим", всем табачищам табачище, крепче моряцкого? Мог ведь? Вот и забыл. Теперь бы только не переиграть.
   Даул приподнял меня за плечи, встряхнул. Я продышался.
   - В поясе - трубка. Если вы не выбросили.
   Грустная усмешка.
   Даул запустил руку в мой мешок, нашарил пояс, в нем - курительные принадлежности. Пока он набивал мою трубку моим же табаком, я спросил, чтобы отвлечь его, помешать услышать Редду, мою Редду:
   - Как вы нашли меня?
   Даул поднял голову, глянул.
   - Зачем тебе это?
   - Хочу знать.
   Пожал плечами.
   - Ладно. В Канаоне ты наследил. Были опасения... Но я знал, что этого ты не сделаешь.
   Вот как? Честь Семьи? Нет, учитель. Не в Чести Семьи дело. Просто обратиться за покровительством к чужим, выставив своих на посмешище - ваа, как говорит Стуро, но разница-то в чем? Сменить Кальну на Канаону, положение Главы Семьи на роль забавной игрушки? Я ведь хотел...
   - Хвосты ты спрятал удачно. Мы почти три года искали ниточку. Уходить без собаки - ловко. Молодец. Если бы ты совсем от нее избавился, мы тебя вряд ли отследили бы.
   Знаю, Даул. Знаю. И тогда знал. Ну и что с того? Если я не расстался с Реддой ради ее безопасности...
   - Пришлось брать "широкий веер", - сказал он, подбросил в огонь хворосту. - И все равно, возились порядочно.
   "Широкий веер". Значит, вы отмотали меня у Догара. Прости, Волчара. Хотя - Тан с барабанчиком... Чтобы не оставлять следов...
   - Охотник?..
   - Склочный тип, - ответствовал Даул. - И как ты с ним уживался?
   Легкой дороги, Догар. Прости меня.
   - Так и так оставался небольшой район, - Даул подвинул к огню котелок с недопитым грогом. - Но ты сам пришел в гостиницу. Тан узнал тебя.
   - У - уа - оу - у... - тихонько.
   Даул поморщился. Все правильно, учитель. Все верно. Пес - телохранитель голос без команды не подает, даже "волчий". Значит - волки и есть. А с волками довольно легко справиться, если они все - таки решатся напасть, несмотря на костер. Ты один прекрасно справишься с волками. Нет никакой необходимости будить сладко посапывающих близнецов...
   Ох, не зря я тебя переучивал, хозяюшка. Не зря старался, ставя полную противоположность тому, чему обучал - Тан. Не зря...
   Они уже совсем рядом, я даже, кажется, услышал Уново пыхтенье... Звери мои, звери... Не подведи, Редда, девочка... пожалуйста, не подведи...
   - Хог!
   И бурый всплеск обрушился на спину Даула, а Редда метнулась к спящим.
   Раз горло, два горло... четыре удара сердца...
   Успели ли близнецы понять?..
   Тут же подскочила к малышу.
   Но все было уже кончено. Ун не дал Даулу развернуться. Сломал шею. Сразу. Почти двести фунтов очень злого живого веса...
   - Хорошо, звери. Спасибо. Хорошо.
   Туман в глазах какой-то... Спасибо, лохматые. Спасибо, что живы. Спасибо, что пришли. Трое на трое нас было. Нас - против них... И вот их - нет, а мы - есть...
   Редда - лапами отгребла мешок, деловито пережевывает веревки. Не забыла, хозяюшка моя. Не забыла Танову науку...
   - А - ах?
   - У - ум - р - р.
   - Баф.
   Малыш присоединился.
   Зверье мое, раз вы живы, значит, ребята проснулись и выпустили вас. Выпустили - чтобы вы меня нашли. А сами? Сами ведь вполне...
   Имори! Они могли пойти к Имори! За помощью. А?
   Поднапрягся. Веревки лопнули. Ун радостно взгавкнул и залепил мне лапищами в грудину. Отозвалось резкой болью. Тан бил. Точно - он.
   Боги, я - живой. Живой!!! И собаки живы! И ребята вовсе необязательно уже - по мешкам. А тогда...
   Ладно. Перво - наперво - оружие.
   Я поднялся и подошел к близнецам. У Кайра были открыты глаза и стыло в них последнее - недоумение и страх...
   - Чистая работа, хозяюшка.
   Улыбнулась. Ун лапой перевернул на спину тело Даула - безвольно мотнулась голова - дескать, а я? Глянь, как хорошо.
   - Да, малыш. Да, - прокашлял комок, закупоривший горло. - Хорошо. Молодчина.
   Смерть пришла раньше понимания, кто убивает и почему. И близнецы не успели проснуться, не успели ничего сделать... Даул, ты натаскивал меня, ты опекал Лерга; Кайр, Арито, близнецы - неразлучники, рассказывают, в детстве каждый из вас говорил о себе только "мы", я так завидовал вам, вы ведь были братьями не потому, что так захотел Железный...
   Оружие. Шевелись.
   Подволок к костру поближе все торбы.
   Здесь - еда.
   Это - Даулова, вон короткая дубинка, метатели, кисетище "черного талима", меч - полуторник... И мой нож. Дедов подарок. На место. Дубинка не нужна, а метатели можно прихватить. Меч... Меч - его. Пусть ему и останется.
   Если бы можно было по - другому! Но - приказ получен. Сами вы не остановитесь. Вы, родные мои люди, связка моя, никого, кроме вас у меня не было, и теперь...
   Прекрати. Прекрати сейчас же. У тебя есть твоя работа. Вытащить ребят из неприятностей, в которые они вляпались по твоей милости. Будь ты один - вот твой нож и полковое знамя тебе в руки. Ты - не один. Связка у тебя за спиной. А те, кто тебя вырастил, кто был тебе друзьями - они идут убирать твою связку. Значит, ты должен их остановить. А все остальное - потом. В Андалане. Если доберешься до Андалана. Понял?
   Вот так. И руки трястись перестали.
   Вот так. Это уже лучше.
   Тут - опять еда. Вяленое мясо.
   А этот мешок - Кайра. Он безалаберный, Кайр, все вперемешку... Лиаратская плеть зачем-то... Кисет... Пряности в мешочках... Чистая рубаха... Три арканных мотка... Тенгонов нету.
   И у Арито тоже. Не любят близнецы тенгоны... Не любили. Длинный кинжал. Хотя Арито зовет... звал его коротким мечом. У Имори похожий... Не пригодится.
   Все. Хватит. Возьмем эту торбу, в нее - метатели. И - "снегоходки". И довольно. Лошадь - Кайрову, а то только выяснения отношений с нилауром мне не хватает. Все равно, как только смогу, сверну на тропу свою.
   Бумаги господина Оденга не было ни в одном из мешков. На Дауле ее тоже не было. И на близнецах. Что ж, значит, она у Тана или у Рейгелара. Ладно. Ничего. Не страшно.
   Легкой дороги, Даул, Кайр, Арито. Простите, что оставляю вас так. Простите. Но мне надо торопиться.
   У меня еще - тройка Тана. Если смогу, вернусь к вам и сделаю все, как полагается. А если не смогу... Вы меня поймете.
   И на всякий случай собак отправим - ка вперед. Пусть найдут ребят и не пускают их в дом.
   Вот.
  
   Альсарена Треверра
  
   Выспавшегося Имори мы встретили глубокой ночью на полпути от Ока Гор. Он был невероятно зол (что для инга явление крайне редкое), а Эрбов пегий конек уже едва переставлял ноги. Наверняка Имори применил бы силу и засунул меня в мешок, но на помощь мне неожиданно пришли господин Ардароно и Алаг. Так, что Имори пришлось, скрепя сердце, поворачивать и вместе со всеми возвращаться обратно в деревню.
   Не доезжая Косого Узла господин Ардароно отправил Стуро в разведку. Не сказала бы, что эта идея пришлась мне по душе, но разве меня кто -нибудь спрашивал? Меньше всего - сам Стуро. Плевать он хотел на мое беспокойство, кровосос несчастный. Он улетел, а комендант Ульвенг, двадцать человек из гарнизона, Ардароно, Алаг, Данка, Имори и я отправились ждать его в трактире.
   Заслышав шум, на улицу выскочил Эрб. Полностью одетый, несмотря на поздний (или ранний?) час и страшно взволнованный. Однако Данка сейчас же на него рявкнула, не позволив раскрыть рта.
   Трактирная зала наполнилась шумом и гамом, запылал камин, на кухне растопили печь, Данка принялась что-то резать и раскладывать на блюдах, Эрба отослали к лошадям, Имори - в погреб, а Алаг вышел на улицу, встречать разведчика. Я, пользуясь отсутствием Имори, увязалась за ним.
   Дело близилось к утру. В окошках, один за другим, зажигались огоньки, в воздухе запахло смолистым дымом. Любопытные носы высовывались, но тут же прятались обратно. Еще бы! Огромадное чудовище по улицам расхаживает! И не важно, что рядом с ним расхаживает всем известная Альса из Бессмарага. Все равно жутко.
   - Этот твой идет, - объявил Алаг.
   - Где? Где? - я щурилась, моргала, всматриваясь в восточный край неба, чуть - чуть подсвеченный скрытым за Алхари восходом.
   - Идет, а не летит, - Алаг ткнул когтистой лапой себе за спину, - Охранник твой, как его бишь...
   Подбежал Имори.
   - Слушай, золотко, если ты еще раз улизнешь...
   - Я никуда не улизываю... не улизнываю... тьфу! Отошла на пару шагов, а ты уже скандалишь!
   - Все отцу расскажу! Он тебе всыпет! Уж он тебе всыпет!
   - Потом будете ссориться, когда все закончится, - сказал Алаг, - Вон, смотрите. Кажется, это наш разведчик.
   - Где? Где?
   Я ничего не видела. Алаг же замахал ручищами:
   - Эге - гей! Давай сюда!
   Теперь ухо мое уловило знакомый томительный звук, напоминающий отдаленное громыхание бронзы. Ударило волной холодного воздуха, остро пахнущего снегом. Черный ком плюхнулся нам чуть ли не на головы.
   - Свят, свят, - пробормотал Имори.
   - Там... Они там. - Стуро закашлялся, поднимаясь с колен, - Трое. Ждут.
   - Не понял. Трое? - Алаг облапил его за плечи, - Пойдем - ка, парень, к Лайтаргу. Доложишь, все как есть.
   Я на ходу пыталась ощупать свое сокровище:
   - Ты в порядке? Цел? Тебя не заметили?
   Он только мотал головой.
   - Ну? - встретил нас господин Ардароно.
   - Двое сидят в доме, - ответил Стуро, - А один - на дереве. Прямо над тропой. Высоко. Он сторожит. Он смотрит, не идет ли кто.
   Я перевела. Сначала на современный дайлерт, потом на лиранат. Ардароно оживился.
   - Госпожа Треверра, спросите его, не попробует ли он снять наблюдателя стрелой? Ваш Мотылек единственный, кто может подобраться к нему незаметно.
   Тут уж я возмутилась:
   - Мотылек не умеет стрелять! Он вообще не способен убить кого - либо! Убийство для него - табу, понимаете? Я не буду это переводить!
   Стуро же тряс меня за рукав:
   - Что? Что он хочет? Скажи ему, я сделаю все, что угодно!
   Комендант Ульвенг, не говоря ни слова, протянул Стуро лук с незакрепленной тетивой. Стуро повертел оружие, попытался натянуть болтающуюся петельку, но жесткий рог спружинил и вырвался из ладоней.
   - Понятно, - сказал комендант и отобрал лук.
   - Может, он просто метнет в наблюдателя камень? - предложила Данка.
   Я поджала губы. Ардароно покачал головой.
   - Сейчас не время для опытов. Мы должны действовать наверняка. Дана, подай, пожалуйста, вон ту большую разделочную доску. Спасибо. А ты, Алаг, найди мне уголек. Ага, сойдет. Итак, смотрите сюда. Здесь находимся мы. Вот здесь - дорога и выход из долины. Где находится Долгощелье?
   - Вот тут, - я ткнула пальцем.
   - Хорошо. Теперь пусть Мотылек нарисует мне тропинку и дерево, на котором засел наблюдатель. Или рисовать он тоже не умеет?
   - Он прекрасно рисует. Мотылек, будь добр... - Я перевела просьбу Ардароно и Стуро взялся чертить на доске подробный план.
   Ардароно, Алаг, господин Ульвенг и, чуть позже, Имори принялись обсуждать стратегию. Я довольно быстро потеряла нить рассуждений. Единственное, что до меня дошло - Ардароно предлагал разделить отряд на три части, из них две послать в окружение, а третью скрытно (Скрытно, я сказал! Не изображая скрытность, а действительно скрываясь! Что значит - не заметят? Еще как заметят!) направить прямиком к дому и спугнуть нгамертов. Стуро крутил головой и заглядывал каждому в рот, но, боюсь, понимал не больше моего.
   Простые солдаты в обсуждениях не участвовали. Они попивали пивко, болтали вполголоса и подмигивали Данке. Данка таскала из кухни кувшины и тарелки, относила пустые, и терпеливо дожилалась развязки. Командирам моя помощь не требовалась, ни в качестве переводчика, ни в каком либо другом качестве. Я немного помаялась, а потом принялась вместе с Данкой носить туда - сюда тарелки.
   И вот, нарезая на кухне очередную порцию хлеба и сыра, я подумала - а чего я, собственно, жду? Жду момента, когда Ардароно и комендант отправятся в Долгощелье, оставив в тылу женщин, стариков и детей, то есть, меня, Стуро, Данку, и, скорее всего, Имори, которого меньше всего интересует судьба какого-то Сыча? И Имори, не дожидаясь финала, запихнет меня в мешок и увезет поскорее куда подальше. И не видать мне тогда ни Ирги, ни Стуро, ни литературных моих трудов...
   Я вернулась в зал с блюдом в руках. Обошла наших стратегов, особенно настойчиво покрутилась вокруг Имори, так, что он даже шикнул раздраженно. К Стуро подойти не решилась. Чтобы не привлекать внимания и не возбуждать подозрений, там более, что Стуро продолжал торчать у Ардароно за спиной и следить над его плечом за перемещениями уголька по разделочной доске. Потом я забрала пустые кувшины и вышла на кухню. Из кухни, крадучись, во двор - через калитку в воротах - и была такова.
   По улице я припустила бегом. Уже заметно посветлело, и стало видно, что истоптанная ночью лошадьми дорога прекрасно скрывает мои следы. Первый порыв - спрятаться неподалеку - я отмела сразу же. Имори начнет именно с обыска деревни. Бессмараг не подходит по той же причине. Интересующие меня новости доберутся туда в последнюю очередь, а в первую доберется мой добросовестный телохранитель. Идти к Сычовой избушке и путать Ардароно карты так же не годится, тем более, что Сыча там нет. Остается - что? Остается спрятаться где -нибудь в лесу, на полпути к Долгощелью. И ждать. Ждать, чем вся эта авантюра закончится.
   Так я и сделала. По целине поднялась до края леса, вытоптала себе норку в сыром снегу меж можжевеловых кустов и кое - как в ней угнездилась. С этого места неплохо просматривалась дорога и ответвляющаяся от нее тропа. Сумерки редели. От Бессмарага долетел звон - пошла вторая четверть.
   Замерзнуть я не успела. От Косого Узла, от обледеневших, утыканных трубами крыш, отделилась вдруг черная галочка и потянула длинную дугу через всю долину. Широкой расходящейся спиралью меряла она студеный воздух. Затем наискось ринулась к земле, порыскала в разные стороны, пропала из виду.
   Что такое? Опять парня отправили на разведку? Как, интересно, им удалось без меня договориться? Брось, Альса, не такая уж это сложная наука - стангревский дайлерт. Ардароно - человек образованный.
   На краю зрения мелькнуло что-то черное. И - звенящий, трепещущий звук, странно откликающийся в сердце. Я вскочила, замахала полой плаща.
   Стуро спрыгнул в снег, словно из высокого окна. Присел, коснувшись ладонями земли.
   - Я улетел, Альса. Большой Человек очень сердит. Погнался за мной.
   - Зачем?
   - Он ищет тебя. Он думал, я знаю.
   - А что Ардароно? Алаг?
   - Им все равно. Я им уже не нужен. Ты тоже. Когда я улетел, они собирались выходить.
   Что ж, милая, можешь гордиться своей дальновидностью. Смоталась вовремя - молодец. Теперь думай, что делать дальше.
   - Смотри, - Стуро указывал вниз, в долину, - Это они.
   Да, это они. Весь Ардароновский отряд, разделенный на три неравные части. Первую, всего из трех человек, ведет арваран. Вторую - чуть побольше... кажется, сам Ардароно. Третью, самую большую, сейчас наполовину скрывает скалистый гребешок. Наверное, ею командует Ульвенг.
   Значит, мы их пропустим, и, чуть погодя, двинемся следом. На рожон, конечно, лезть не будем. Хм. Жаль, у меня ничего с собой нет. Ни аптечки, ни какого завалящего оружия. Могла бы сообразить и взять с кухни один из ножей.
   Эй, а кто это плетется там, в хвосте? В длинном платье, пешком, а в руках... кочерга! Ну, Даночка, ну, подруга... вот к тебе-то мы и присоединимся. Арьергард, так сказать. Как у настоящей армии.
  
  
   14. Что-то остается
  
   Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
  
   На "снегоходках" не особо разгонишься, они хоть и шире обычных лыж, но короче. И все равно, по моей тропе, через Ведьмину Плешь, быстрее будет, чем на полузагнанной Кайровой кобыле через деревню.
   Следа тройки Тана мы с Реддой не нашли, снегом, может, замело. И я отправил собак к ребятам. Скорее всего, тройка Тана сидит в засаде. В доме Сыча - охотника. И ждет тех, кто придет. А ребята, если боги будут милостивы - в трактире у Эрба. Если, кстати, Имори вообще не забрал их отсюда. Потому что на его месте, услышав про "кошек" из города Кальны, я сделал бы именно это.
   Ладно, неважно. Сейчас все неважно. Кроме одного.
   Снегу навалило. Как зимой. Март месяц называется. Да че ты, друг, не привык, что ль? Теплышко тебе подавай. Неча было в курточке выскакивать. Плащ бы надел, либо котту теплую, меховуху... Да уж, думал-то - ненадолго...
   Глупости. Скоро все уже кончится. Скоро.
   Вот и Ведьмина Плешь.
   Лошади.
   Оседланные.
   Три.
   И человек, слава богам, спиной ко мне.
   В мешке роется.
   Не Тан. Не Алуш.
   Шестой.
   Значит, в доме - двое. Тоже хорошо. А тут у них - "конюшня". Резонно. Полянка-то удобная, незамеченным только с востока подобраться можно. Как я вот...
   Человек поднялся с корточек, затянул мешок, повесил на ветку дуба. И тут я узнал его. Никакой это не Рейгелар. Захотелось вдруг взвизгнуть от радости, кинуться... или молча кинуться, ткнуться лбом в костлявое плечо... Захотелось...
  
   (И я кинулся, и ткнулся лбом, хотя пришлось для этого нагнуться, вымахала деточка, я бормотал какие-то дурацкие слова, без голоса бормотал, всухую возя губами по обмерзшему крохотными льдинками сукну его плаща, потому что горло сдавило колючим волосяным арканом и царапало, царапало изнутри... А потом рука его легла мне на затылок...)
  
   Я сбросил лямки "снегоходок", осторожно опустил наземь свою торбу. И шагнул вперед.
   - Эгвер.
   Он вздрогнул. Повернулся медленно. Смесью радости и благоговейного страха стыло лицо. Судорожно дернулся кадык.
   - Хозяин...
   - Я, Эгвер. Я. Ну, что и как, рассказывай.
   - Даул повез вас. Мы нашли хибару. Пусто там было. Только - следы. Утренние. Женщина - в деревню шла. Собаки - через эту поляну... И еще один след. Непонятный. Оборванный. Человек сперва шел, а потом - делся куда-то.
   - Ясно, - "оборванный след" - Стуро. - Дальше.
   - Тан сказал - ждать будем. Стали ждать. А под утро стража приехала.
   - Стража?
   Господин Оденг поднял шум? Неужели Тан не заставил его забыть? Или не подействовало на старую лисицу... Или - ребята...
   - Не "хваты". Я их засек. Мы разбежались, хвосты сбрасывать.
   - Встречаетесь здесь?
   Кивнул.
   Грех роптать на богов, Иргиаро. Грех. Простите, Вышние. Не разглядел вас за спиной за своей. Спасибо.
   - Зря ты поехал, Эгвер, - сказал я. - Зря.
   Он снова сглотнул, привалился спиной к дереву.
   Не смог себя пересилить. Остался в седле. Брать меня - не смог.
   Телохранитель мой.
   Бурчливый воспитатель лопоухого щенка...
   Ты ведь мне жизнь спас, Эгвер. Тогда, после гибели Лерга. Успел высадить дверь. Успел перерезать тенгоном веревку. Начесал мне потом физиономию... Зачем ты поехал, Эгвер? Зачем?.. Боги, лучше бы - Рейгелар, Рейгелар спать ложится с малым тенгонником, Рейгелар бы не стал со мною лясы точить, он бы...
   - Мне жаль, Эгвер. Правда жаль.
   " - А если тебе скажут убить меня, Эгвер? Отец, например...
   - Я никогда не подниму на вас руки, хозяин..."
   Мой нож вошел ему в сердце.
   Он хрипло вздохнул и начал сползать на землю, медленно-медленно, нехотя.
   Влажная рука стиснула мое запястье:
   - Сзади, хозяин...
   Я нырком присел, высвобождая оружие, а в дереве над нашими головами дрожал тяжелый метатель.
   На другом краю поляны Великолепный Алуш мягко потянул из ножен второй.
   Я поднялся.
   - Здравствуй, Анаор, - сказал Алуш.
   - Здравствуй.
   - Сыграем, как в старые добрые времена? - он улыбался.
  
   (Я отбросил нож и пошел к нему, выставив вперед пустые руки. Мы не будем играть, Алуш. Если хочешь, убей меня. Убей, Великолепный. Я не стану сопротивляться. Ты же все понимаешь, Алуш, ты знаешь меня, я не изменился, честное слово, и ты знаешь, что такое свобода, Алуш; ошейник - он всегда ошейник, даже если поверх намотана яркая ленточка и привешен к ней серебряный колокольчик, Алуш, "любимчик" Железного Лоутара, тебе не хочется снять ошейник?.. Он смотрел на меня, морщась, как от кислого, потом сплюнул и швырнул в снег метатель:
   - Чтоб тебя...)
  
   - Сыграем?
   - Что ж, - я скинул куртку, Альсин подарок, - Сыграем, Алуш.
   Сыграем. Ставки равны. Ты - не Эгвер, Великолепный. Ты - не Эгвер. Ставки равны и шансы-то же. Примерно. Не так ли?
   Помнишь, Великолепный, Ежегодные семь лет назад? Тогда я чисто сделал тебя. Потому что на трибуне сидела Наследница Таунор, и она сказала, что давно мечтает посмотреть классический "кошачий танец"...
   Помнишь, Великолепный?..
   Я поудобнее перехватил нож. Алуш отстегнул пояс с метателями, оставив себе один. Улыбка не сходила с его лица. Он хлопнул в ладоши и затанцевал - легкий, стремительный, гибкий, как змея.
   А я - охотник. Обленился. Потерял форму.
   Бери меня, Алуш. Голыми руками бери.
   Не попадется. Так скоро - не попадется.
   Нырок - он ушел вправо, легонько коснулся лезвием моей щеки.
   Я метнулся к нему, ткнул ножом снизу вверх.
   Плечо ожгло, рубаха сразу намокла. Перебросил нож в левую.
   Алуш рассмеялся, обошел меня на три счета - правый бок, левая лопатка - левый бок.
   Играет.
   Кошка играет с мышью.
   Я дергался бестолково туда-сюда, споткнулся, припал на колено и - послал нож.
   Изумление стерло улыбку, пальцы цапнули рукоять, торчащую в солнечном сплетении. Он осел в снег тряпичной куклой, глаза замутнели.
   Видишь, Великолепный, я не терял времени даром. Все - по твоей методе, все, как ты учил... Ты доволен мной, Великолепный?
   Остановить бы кровь... Набрал снегу, прижал к правому плечу.
   Боли не было. Только мокро. Ничего, скоро засохнет.
   Если Тан даст мне время.
   А он не даст.
   Алуш еще дышал. Я поднялся, шагнул к нему.
   " - Ты мне нравишься, Анаор. Хочешь, я немного с тобой позанимаюсь?.."
   Спасибо, Великолепный. Ты знал ставку. Игра была честная. Спасибо.
   Выдернул нож и перерезал ему горло.
   Вот так.
   Распрямился. Шатнуло. Голова гудит, как после трех кружек. Лимрская...
   Ничего, теперь между тобой и лимрской-то лько Тан.
   Тан. Ты должен достать его. Иначе нельзя. Никак нельзя иначе. Иначе все бесполезно. Даул, Кайр, Арито, Алуш, Эгвер... Дело должно быть закончено.
   Он придет сюда, Тан. "Конюшня"-то чка встречи...
   И тут я понял, каков он, мой единственный шанс.
   След я буду оставлять хороший. Мокрый красный след. Тан поймет, кто это. Тан пойдет за мной. Мне нечего рассчитывать взять его честно. Тан - не Алуш.
   К Кривой сосне.
   Только бы успеть.
   Только бы успеть, боги...
   Шаг. Еще. Быстрее.
   Быстрее, приятель.
   Вот она.
   Вытащил длинную вешку, наступил на образовавшуюся ямку. И вообще, здесь я упаду. Вот так.
   Поднимусь. Еще несколько шагов. Тут упаду снова и смогу только ползти. Тем более, особо притворяться не надо... Да, Великолепный, спасибо, конечно...
   Ничего. Справишься. Нету у тебя другого выхода. Связка за спиной. Твоя связка.
   Положить вешку на края ямы. Переползти по ней. Только бы выдержала...
   Выдержала. Хорошая вешка.
   Как получилось? Оглядываться нельзя, след испортишь. У тебя "нет на это сил".
   В кусты.
   Колючки, ч - черт...
   Ну, как там у нас? Красиво. Удачный след.
   И - ждать. Ждать.
   Неужели он не поверит? Так старался, все чисто, тщательно... Человек шел, увязая в снегу, спотыкаясь, упал, поднялся, опять упал и пополз...
   Щека схватилась морозцем и саднила.
   Он осторожен, Тан. И - следопыт, не тебе чета. Настоящий "нюхач". Это же - Тан. Живая легенда...
   Почему, кстати, он не повез меня сам? Четыре года поисков - разве не заслуживают награды? А он уступил почет Даулу, а сам остался делать грязную работу...
   "Подчистка" - не для Даула. Ему такие вещи не по нутру. У них, в Андалане, все делают проще. Привозят не живьем, а - головы. Экономия места, между прочим. В один мешок голов войдет - пропасть.
   И вообще, они наверняка собирались встречаться. Встречаться где-то по дороге. Так что приехали бы все вместе. А уж Энидар прекрасно поймет, кто меня нашел...
   Чертова кровь никонец-то унялась. Кажется. Холодно, дьявол. Но куртку надо было бросить там. Для Тана. После драки с Великолепным у меня "не было сил" одеваться. Или хотя бы сил подумать, что одеться стоит. Я "еле полз".
   Где же он? Я просто загнусь тут потихоньку, и уверенности, так мне необходимой, не обрету. Я должен увидеть его мертвым. Только тогда буду спокоен.
   В ушах шумело. Перед глазами полусонно проплывали Кайр и Арито, играющие в кости, смеющийся Алуш, вертящий в пальцах кинжал на цепочке, грустный Эгвер и пьяный Даул, что-то упорно ему доказывающий... Не сердитесь. Не сердитесь, поймите меня. Будь я один... Вы же знаете. Вы теперь все знаете. Поймите меня. Пожалуйста...
   Тук, тук. Тук - тук - тук. Тук.
   Что это?
   Встряхнул головой, прогоняя наваждение и увидел - Тана.
   Он шел, мягко ступая, собранный, как стальная пружина, и рядом с ним шел - Звук.
   Тук, так. Тук - тук - так. Иди сюда. Тук - тук - так.
   Нет. Нет, Тан. Не пойду. Не пойду. Не...
   Он шагнул - хрустнули ветки - изогнулся отчаянно, пытаясь удержаться - рухнул вниз.
   Слабость спасла меня. Я бы вылез к нему. Вылез бы. Барабанчик... У меня никогда не получалось как следует перебивать ритм. Я никогда не мог долго продержаться против барабанчика.
   Тишина.
   Тишина. Ни звука.
   Вот и все. Так просто...
   " - Главное - одержать верх, запомни."
   Я запомнил, Тан.
   Поднялся. Выдрался из кустов, оставив клок рубахи. Опираясь о верную вешку, доковылял до ямы. Послушал тишину... Вот так. Как просто, боги. Как просто... Почему?..
   Мутит, черт. Еще до деревни топать... Да что ты, как полусонный. Шевели ходилками.
   Вот и все. Дело - сделано. След окончательно смазан. Если сам Тан нашел меня только на "широком веере", то теперь, через четыре года... Да и Догара уже нет... Да и вообще мы будем в Андалане... Все в порядке, ребята. Боги встали за нашей спиной. Про вас знают только мертвецы. Про то, что вы - со мной. Только - мертвецы. Они никому не скажут...
   Бумага.
   Бумага с именем наследника и с подписью свидетеля.
   Бумага наверняка - у Тана. Раз шестой был - Эгвер, старший в связке - Тан. И бумага - у него. Ладно, это - терпит. Сейчас приду, скажу - привет, ребята. Скажу - все в порядке. Скажу - поехали в Андалан...
  
   (Лица их - облегчение, смывающее тревогу, потом - вспомнив, что необходимо устроить разнос, оба одновременно сдвигают брови; Альса - сердито, Стуро - грозно...
   - Привет, ребята, - я протягиваю руки, и они... )
  
   Пусто. Пусто как, боги!.. Хоть бы птичка какая чивякнула, что ли... Тихо и пусто в лесу. Солнце сошло с ума - лупит в белый снег с синего неба. Как летом. Только вот сверху насыпалось. Белое-белое, холодное...
   В общем, я повернул обратно. Да, глупость. Да, все это легко терпит. Сначала надо успокоить ребят, а потом заниматься погребением... Да.
   Но я вернулся к яме. Шатаясь, как пьяный, подошел поближе.
   Опустился на четвереньки. Заглянул осторожно.
   Заостренный кол прошел через его грудную клетку и высовывался хищно, окровавленный, будто клык гигантского зверя.
   Ты сам учил меня, Тан. Ты говорил, что мое слюнтяйство - вещь совершенно лишняя, что эмоции надо держать в руках. Сегодня я сдавал экзамен, учитель. Я его сдал?
   И тут труп, распластанный гигантским насекомым, открыл глаза. Он был жив, Тан. Двенадцатую четверти жив на одной бездонной ненависти.
   Оскал - усмешка.
   Короткий замах.
   Реакция подвела меня. Стилет его любимый, Зуб Дракона, воткнулся - не в грудь, так в плечо.
   Вот теперь - действительно - все.
   Все, ребята.
   Вот я и заплатил.
   Заплатил богам их цену.
   За то, что смог взять полную связку.
   Свою связку.
   Я тут же выдернул узкое лезвие, темное от "шипастого дракончика", дедовым подарком расширил рану, поковырял, чтобы спустить побольше крови... Знал, что бесполезно, и все равно... Так уж устроен человек - трепыхается, даже когда вопрос времени решен.
   " - Убит твой хозяин, лопоухая."
   Они ушли. И я уйду с ними. "Кошачьи лапы" ходят связками. Связками. И это - правильно.
   Легкость какая-то странная. Голова кружится. То ли - "шипастый дракончик", то ли просто много крови потерял...
   " - Главное - одержать верх..."
   Что ж, Тан. Меня ты убил. Мы с тобой квиты. Но верха ты не одержал, учитель мой, живая легенда. Ирги Иргиаро и был смертником, а больше ты не убьешь никого. Последнее усилие отняло дыхание, забрало жизнь.
   Нелепая фигура на дне ямы - черный плащ переломанными крыльями, оскал - как улыбка аблиса...
   Ты будешь жить, братец. Я остановил их. Остановил. И это, черт возьми, главное. С Лезвия не сходят, братец. С него только падают. Но у меня, по крайней мере, есть отсрочка. "Шипастый дракончик" действует не сразу. Если повезет, все - таки успею добраться до вас, ребята. Попрощаемся по - человечески...
   Давай же, шевелись. Чего разлегся?
   Вдоволь повозившись в снегу, наконец поднялся на колени. Теперь - где тут наша вешечка?.. Обопремся на нее и встанем. Вста - анем...
   Дьявол!
   Ноги не держат. Как с перепою.
   Ладно. Сейчас еще попробуем.
   Сейчас...
   Сейчас...
   Серое, испятнанное бурым, в обрамлении светлой пакли - морда.
   Нависла надо мной.
   Арваран.
   Бред. Быть не может.
   Арваран...
   Зачем-то внимательно обнюхал плечо мое, то, с уже чернеющей по краю дыркой...
   Полный бред.
   - Эй, - сказало видение, - Ты живой?
   Озабоченность на морде выглядела презабавно. Галлюцинации.
   Разве "шипастый дракончик" дает галлюцинации?..
   - Уйди, - поморщился я. - Пусть лучше будет Стуро.
   Если уж дойти до него не смогу - хоть так...
   Но галлюцинация никуда не ушла. Напротив - ухватила меня вполне реальными ручищами, легко подняла, во что-то завернула и куда-то потащила.
   - Куда?
   - К Ардароно.
   Ардароно?
   Нет. Так не бывает.
   Бывает, приятель. Все бывает в последний день.
   Значит, это он. Тварь клыкастая, призрак...
   Не просто арваран, а-то т Самый арваран... И стражников, что спугнули тройку Тана, привел - Ардароно?.. Круг замкнулся...
   - Мои?..
   - Целы, - голос глухой, мрачный. - Ждут. В хибаре.
   В хибаре?
   - Собаки?
   - Не видал. Все утро за этим бегал. Который в яме.
   За Таном.
   Опоздал ты, клыкастый. Чуть - чуть опоздал. И я пойду к Лергу. Пойду за Таном, за Эгвером, за Алушем, Даулом и близнецами. К Лергу. От того же самого "шипастого дракончика"... Не зря ты разглядывал да нюхал. Не зря. Ты-то понимаешь толк в "шипастом дракончике".
   Странно, клыкастый - ты убил его, а я не хочу взять тебя с собой. Хоть, наверное, это можно было бы как-то сделать. "Кровью к крови"... оцарапать тебя и прижаться раной... Но нет во мне ненависти, тварь хвостатая. Почему?
   Странно...
   Может, дело в том, что ты - не из нашей связки?..
   Ровный гул в ушах, мерное нетряское покачивание. Легкий шаг у арваранов. Почти как рысь нилаура. Спать охота...
   Нельзя спать. Никак нельзя мне сейчас спать. Насплюсь еще. Будет время. Целая пропасть Времени.
   - Эй, - окликнул арваран. - Дерево-то тебе - какое?
   Дерево. Да, конечно.
   Последние распоряжения. Прав, хвостатый. Прав. Потом может и не получиться...
   - Костер - общий. Со связкой, что за мной... С моей связкой. Трое - по дороге к Арбенору. Трое - на поляне.
   - Видел.
   - Хорошо. А дерево... Хочу этот лес.
   Развей пепел, хвостатый. У нгамертов нет могил. Развеется пепел, растворится память.
   "Уйти к Ветру" - так, братец? Ветер возьмет на крыло...
   Неси меня, хвостатый. Поторапливайся. Я должен успеть. Успеть к ребятам живым. До боли. От "шипастого дракончика" плохо уходят. Как Лерг...
   Простите, ребята. Не поедем мы в Летель. Не поселимся в Але. Так уж получилось, Альса. Вам со Стуро вдвоем - в Каорен лучше добираться. Хорошо, что Ардароно подвернулся. Какие - никакие должны были связи в Каорене остаться. Говорили, он вообще - проштрафившийся Сетевик... Не знаю, это, по - моему, слишком. Да и неважно. Он поможет вам пристроиться. Он не откажет мне, Ардароно. Право последней просьбы - это Кодекс. Кодекс ни один дайлар не нарушит...
   А здесь вам оставаться нельзя. Тихо, спокойно, не обидит никто - это верно. Да только, Альса, Бессмараг - кабала. Если останешься в Бессмараге, сама на ноги не встанешь. Придавят тебя, дружок. И Стуро придавят. Дети вы еще оба. И будете под матерью Этардой. В мягком, уютном покое. Летта вон твоя не просто так в мир рвется. А ты не вырвешься. Сама - не вырвешься, Альса. Я знаю. Со мной это было. Железный Лоутар...
   Но, может, ты хочешь - именно так? Может, я просто по себе меряю? А Стуро? Он чего хочет?
   Боги мои, ребята, я ведь, оказывается, совсем вас не знаю... Что там, внутри у вас, у Стержня... Чем живете, чем хотите жить... Люблю вот просто...
   Люблю.
  
  
   Альсарена Треверра
  
   - Что? Я - глупец и бездарность? Я - варвар? Это вы - варвар, проклятый язычник! Я на вас в Арбенор жалобу подам! Я вас выведу на чистую воду! Что? Что, что, повторите? Да вас ваши же дайлары за такие дела посадят в одиночку! На хлеб и воду! И ящера вашего! Чтобы неповадно было с нгамертами в прятки - догонялки играть!
   Мы - я, Стуро и Данка - остановились на повороте. Разинули рты. Мы ожидали увидеть сражение, пленников, трупы, в крайнем случае. Но банальнейший скандал с перетряхиванием грязного белья...
   Господин Ульвенг, красный, распаренный, вопил и грозился на весь лес. Господин Ардароно, пятнистый, как осьминог, с белыми глазами, шипел что-то неслышное, но, видимо, очень обидное. Двадцать конников из гарнизона растерянно топтались на перепаханной полянке перед домом. Алага нигде не было видно.
   - А вы не тычьте мне в глаза взятками моими! Не тычьте! У самого рыльце в пушку! Да, да! В Арбеноре пускай разбираются, что это вам приспичило за нгамертами гоняться... Что вы там с ними не поделили... Все, не желаю больше ничего слушать! Ничего не желаю!
   Господин Ульвенг вскочил на свою лошадь и двинул шпорами.
   - Отряд! За мной!
   Они прогрохотали мимо, окатив нас веером снежных брызг. Господин Ардароно остался перед домом в одиночестве. Я кинулась к нему, путаясь в юбках.
   - Господин... господин таможенный инспектор! Что случилось? Почему они уехали?
   - Потому, что прохлопали. М - мешки! - он сплюнул. Поглядел на меня, на подбежавших Данку и Стуро, - Не дождались нас "лапки кошачьи". По меньшей мере на шестую четверти опередили.
   Мы беспомощно переглянулись.
   - Алаг по следу пошел, - уже спокойней добавил господин Ардароно, - Может, ему повезет. Собственно, идиот - я, а не Ульвенг. Ульвенг - обыкновенный мешок. А я совсем ошалел, когда про Эуло услышал.
   - Про кого?
   Стуро теребил меня за рукав:
   - Скажи ему, что я полечу. Я сверху увижу их. Я их найду.
   Господин Ардароно понял его и без перевода.
   - Молодой человек жаждет расстаться с жизнью? Светло уже. Засекут. Дождемся Алага. Госпожа Треверра, позвольте узнать, где ваш охранник?
   - А...Не знаю. В деревне, наверное, меня ищет. Потом он в монастыре будет искать, а здесь уже в последнюю очередь. А что, Алаг хорошо читает следы?
   - Он - нюхач. Ищейка. Друзья мои, понимаю ваше беспокойство, но самое разумное сейчас - это пойти в дом и дождаться Алага. Я намереваюсь сделать именно это.
   Что ж, инициатива опять попала в чужие руки. Очень обидно, но приходится мириться. Мы вошли в пустой дом.
   Против ожиданий, здесь было тепло и пахло едой - запах, давно позабытый в этих стенах. Стуро задержал дыхание, зажмурился. Я думала, он выскочит наружу, но он сглотнул и справился с тошнотой. Хозяйственная Данка нашла применение своей кочерге. Занялась печкой. Ардароно уселся за стол - как раз на место Ирги.
   - Ха, - сказал он, - Забавно. Что это?
   - Это моя книга. О стангревах. О таких, как Мотылек.
   Книгу мою читали. Те, кто сидел здесь в засаде со вчерашнего дня. Нгамерты читали мою книгу. От скуки, наверное. Читали и делали заметки на полях. В столбик, бисерным почерком: "Интересная мысль. Непонятно. Пример неудачен. Это недостаточный аргумент. Хорошо. Тоже хорошо. Это неправда. Натяжка, но в целом неплохо." Добросовестный, в меру придирчивый читатель - рецензент. Вписавший свои замечания чернилами - не вымарать, не зачеркнуть.
   Я села за стол, рядом со Стуро.
   - Вы говорили... Ну, вы назвали какую-то фамилию. Вы сказали, Ульвенг не виноват, а вы...
   Ардароно оторвался от книги, посмотрел на меня. Внимательно, но без раздражения.
   - Вы любопытны, госпожа Треверра.
   - У нас, - я повела рукой, указывая на Дану и Стуро, - личная причина искать встречи с нгамертами. Вы ее знаете, господин Ардароно. Так что же подвигает искать этой встречи вас? Или это тайна?
   Он вздохнул.
   - Да нет... не тайна. Тоже личные счеты. Не с нгамертами вообще, только с семьей Эуло.
   - Семья Эуло? Чертополох и веревка - их герб?
   - Чертополох и веревка, перекрещенные серпы, разрубленное колесо - три исходных нгамертских герба. Символы Старых Кланов. В клан может входить много семей. Семья Эуло, одна из самых влиятельных в Альдамаре, носит знак чертополоха.
   Он помолчал, разглаживая исчерканную страницу. Данка отложила кочергу и тихонько присела на табурет у стены.
   - Я был городским судьей Кальны, - продолжал Ардароно после паузы, - Еще три года назад. В принципе, ждал отзыва в Арбенор. На должность королевского судьи, - он усмехнулся, покачал головой, - Но, увы, оказался взяточником.
   Я вытаращила глаза:
   - Вы? Взяточником?
   - Угу. Взяточником. Причем мелким. Полсотни лиров, - он фыркнул, - И загремел в таможенные инспектора.
   - Вас подставили?!
   - Сделали, как лопуха.
   - Нгамерты? В смысле, семья Эуло?
   - В смысле, Зуб Дракона. Недомерок с барабанчиком.
   - Актер!
   Ардароно снова усмехнулся.
   - Тот еще актер.
   Пауза. Я кусала губы. Стуро выкручивал себе пальцы и молчал. Мы говорили на лиранате, но он не требовал перевода. Данка, кстати, тоже отмалчивалась.
   - А что же Ирги с ними не поделил? - пробормотала я наконец.
   Я думала, Ардароно пожмет плечами или скажет: "Не знаю". Однако он многозначительно хмыкнул.
   - Ирги. Ваш Ирги, госпожа Треверра, от рождения наречен был Анаором Эуло. И приходился Железному Лоутару старшим сыном.
   Я забыла, как дышать, и раскашлялась. Стуро выпал из созерцательного состояния. Он двинул меня меж лопаток и, похоже, спас мне жизнь. Я отдышалась, вытерла слезы. Господин Ардароно смотрел на меня сочувственно.
   - Лет пять назад... Да, точно, без малого пять лет назад, в октябре, Железный Лоутар скончался. Молодой Анаор Эуло был введен в Права и стал Главой Семьи. Однако, наутро после церемонии он исчез. Бесследно. Вернее, через некоторое время след его обнаружился в одном из кальнских храмов. Молодой Эуло побывал там в ночь побега и сменил имя. Вы, конечно, понимаете, что это означает для дайлара?
   - Он официально отказался от семьи?
   - Да, госпожа Треверра. Анаор Эуло прекратил существование. Вместо него на свет появился Ирги Иргиаро, основатель нового рода. Фамилия Иргиаро, как нетрудно догадаться, образована от имени Ирги.
   Я с трудом переваривала услышанное. Сыч-охотник, нелюдимый косноязычный дикарь... Параноик с мечом из ирейского черного зеркала... Побратим крылатого вампира, мой соавтор...
   Нгамерт, перечеркнувший свое прошлое.
   - Ирги - тильское имя, - подала голос Данка из угла.
   - Да, - господин Ардароно кивнул, - Это тильское имя. Мать вашего друга была из Тилата, из рода Косматых Варт. Тилатские контрабандисты, один из самых уважаемых родов.
   Все-то он знает, бывший кальнский судья, и про нгамертов, и про тилатских контрабандистов... И взяток не берет... И Алаг этот... На него, на Алага - арварана вся надежда. Нужен хоть один из слуг этой распроклятой семьи. А уж вытрясти из него, куда подевали Ирги... вытрясем, не беспокойтесь. У Этарды не запираются. И никакие барабанчики не помогут.
   - Вот такая история, - подытожил Ардароно. - А ваш Ирги... что ж, выучка у него первоклассная. Иначе Энидар давно бы до него добрался.
   - Что за Энидар?
   - Энидар Эуло, младший сын Железного Лоутара. Сам до Железного малость не дотягивает. Но - короля играет свита.
   Помолчали. Вот, значит, как. Семья, значит. Нгамертская. Чертополох и веревка. Вспомнила:
  
   " - Мне кажется, ты дневная птица.
   Усмехается.
   - Это какая же?
   - Сорокопут. Маленький, серенький, да непростой. Мышек да пичужек на иглы терновые насаживает. Словно и не птица вовсе.
   Смеется, а глаза будто мглою заволокло.
   - Не птица, верно. Кошка."
  
   Ах, Ирги. Скрывайся, маски меняй, прячь кошачью шкуру под мягким совиным пером... себя, может, и обманешь, а кровь свою, печать несмываемую, клеймо жгучее... Что-то остается. Всегда что-то остается, Ирги.
   В этот момент смирно сидящий прежде Стуро вскочил, чуть не опрокинув меня вместе с табуретом. Грохнула входная дверь, за ней распахнулась дверь в комнату. Два стремительных мохнатых клубка, молча, без лая - я даже ахнуть не успела - уже теснили, отталкивали к выходу и Стуро, и меня.
   - Редда! Ун! Что вы делаете?! Ну - ка, прекратите! Сейчас же прекратите!
   Я схватилась за косяк. Редда зарычала.
   - Госпожа Треверра! Не мешайте им, делайте что велят.
   Ардароно поднялся, опустив и чуть разведя ладони. Данка скорчилась на своем табурете, подтянула колени к груди. Словно мышь увидала.
   - А что они велят?
   - Не вздумайте от них отбиваться! Собаки, видимо, получили приказ. Нам придется покинуть сие гостеприимное жилище.
   Стуро взял меня за руку.
   - Надо выйти, - сказал он.
   Мы повиновались. Ардароно и Данка вышли за нами следом. Остановились посреди полянки - собаки заставляли держать дистанцию шага в три, при попытке сблизиться недвусмысленно зарычали.
   - Послать собак мог только Ирги! - волновалась я, - Значит, он где-то рядом! Редда, Ун! Ищите хозяина! Где ваш хозяин?
   - Собаки получили приказ, - терпеливо повторил господин Ардароно, - Они не тронутся с места, пока приказ не отменит тот, кто его отдал. Это обученные телохранители, госпожа Треверра.
   - Пусть они идут за Ирги! Зачем они здесь?
   - Советую не размахивать руками. Никуда они не пойдут, - он вздохнул. - Нам еще придется с этим что-то делать... Подождем Алага. Надеюсь, он сможет справиться с псами.
   Я набрала в грудь побольше воздуха и завопила что есть мочи:
   - И - ирги - и - и! Где ты - ы? Иди сюда - а - а! Данка, давай вместе. И - ирги - и - и!!! - заголосили мы на пару.
   - Не кричите на ветру, госпожа Треверра. И вообще, скорее всего, ваш Ирги... Его, скорее всего, уже нет.
   - Да что вы такое говорите! - возмутилась я, - Как это - нет? А собаки?
   - Собаки получили приказ охранять вас. Не пускать в дом, - Ардароно взялся за подбородок. - Вероятно, он знал, что в доме засада, и понимал, что не успеет сам вас перехватить. Значит, он находился достаточно далеко. Интересно, каков состав второй тройки?
   Стуро вдруг невнятно вскрикнул. Рванулся в сторону - Редда прыжком сшибла его, он грохнулся на колени.
   - Там! Там! - он тыкал пальцем куда-то в самые дебри, в сторону перевала.
   - Где? Что?
   - Там! Он! Там!
   Молодые сосенки качнули ветками, раздвинулись. Какая-то невероятная, огромная фигура протиснулась на полянку. Алаг. В руках он тащил громоздкий кулек.
   Поймал! Кого-то поймал, ящер, чертяка!
   - Алаг! Что у тебя?
   Он задержался, с великой осторожностью перехватывая ношу.
   - Не что, а кто.
   Ун заскулил, перебирая лапами. Алаг шагал к нам, и я увидела, как из кулька капает часто и расплывается по снегу ржавый пунктир.
   - Хорошо, звери. Молодцы.
   Голос из кулька. Ирги?! Мы со Стуро, забыв про собак, кинулись вперед, но собаки кинулись вперед быстрее нас. Арваран уперся хвостом, чтобы его не своротили и приподнял кулек.
   - Но, но. Ну - ка, брысь!
   Кожаный лоскут - арвараний плащ - развернулся. Нет, это не Ирги. Лицо исполосованное кровью, бледное, безбородое. Слишком молодое, совершенно незнакомое.
   Глаза. Глаза вишнево - карие, яростные. Но вспышек золота не видно - все пожрали расширенные, черные как сама пропасть, зрачки.
   - Привет, ребята.
   Чужое лицо, лишенное камуфляжа, улыбается под кровавой кашей. Ой, мама!
   - Ирги! Ирги! Что они с тобой сделали?! Что они с тобой сделали, Ирги?!
   - Где? Что? - это Дана, - Он ранен! Это опасно, да? Опасно? - она просунула голову между мной и Стуро.
   - Данка... - Ирги перевел взгляд на нее, - Данка... Ты?
   - Я, Сычик, я.
   - Зачем, Данка?
   Она растерянно хихикнула.
   - Как это - зачем?
   - Нгамерт я, Данка. Ясно?
   - Да, да. Я знаю, Сычик, знаю, - она выпрямилась, взглянула на Алага, - В дом бы его, а?
   - Слушайте, - сказал Ирги, - У меня мало времени.
   - Да, - заспешила я, - Скорее в дом. Данка, беги, ставь котел на плиту. А ты, Ст... милый, лети в Бессмараг. Зови девочек. Зови мать Этарду. Пусть они...
   - Стой, - Ирги ворохнулся в кульке, выпростал руку. - Козява. Ты мне нужен.
   Стуро, уже сделавший движение прочь, качнулся к нему. Мгновенная задержка - и лицо Стуро странно застыло.
   Я увидела рану на левом плече, в коросте лохмотьев, неприятного черного цвета, словно ей, ране, по меньшей мере дня четыре. А кровь - кровь текла не из нее. Из каких-то других ран, которые прятал арвараний плащ. А здесь кровь превратилась в деготь, в смолу, в вязкую мертвую грязь.
   Это... это яд. Яд, отрава...
   - Альса, убери руки!
   - В Бессмараг! Стуро, скорее! Слышишь? Слышишь?
   Я толкнула Стуро, он поскользнулся, схватился за Данку.
   - Козява, стой. Хвостатый, хочу в дом, - Ирги поморщился. - Альса, прекрати орать. У меня нет времени.
   - Алаг!
   Алаг отстранив меня локтем, двинулся к дому.
   На пути ему попался Ардароно. Прежде чем уступить дорогу, тот отсалютовал раненому. Я, конечно, небольшой специалист по военной субординации, но, показалось мне, подобным салютом приветствуют каоренские солдаты старших по званию.
   - А, - отозвался Ирги, - Привет, привет. Ты мне тоже понадобишься.
   Они вошли в дом. Я дергала за одежду всех подряд.
   - Послушайте, нельзя тянуть! Это серьезная рана! Алаг, ты слышишь? Господин Ардароно, скажите же им! Ну, хорошо, тогда я сама побегу...
   - Альса. Подойди ко мне.
   Алаг положил свою ношу на сундук. Сам присел на корточки рядом - в полный рост в Сычовой избушке он не умещался. Ирги оперся о его плечо. Лохмотья, похожие на изъеденное ржавчиной железо, струпьями облепили жуткую рану. Запах отравленной крови, на улице почти неразличимый, жестко вломился в ноздри, ударил в голову.
   - Альса. Не лезь, кому сказал! Дай руку сюда... И ты, малыш. У меня мало времени. Мне надо. Вам кое - что сказать. Выбор теперь - за вами...
   Взгавкнул Ун. Топот, шебуршание, хлопнула дверь.
   - Вот они где! Я так и знал! Эй, что это у вас тут?
   Имори. А за спиной у него - Летта и Иль.
   - Девочки! Слава Богу!
   - Ой! - вскрикнула Ильдир, - Кто это? Господи, ужас какой!
   - Ч - черт! - выругался больной, - Хвостатый, девок убрать. И подержи их там, ладно?
   Ящер пригнулся и с невероятной скоростью бросился на марантин. Летта поднырнула ему под локоть, но была зажата под мышкой. Иль взвизгнула.
   - Спятили?! - заорала я, - Спятили?! Вы что творите, идиоты?!
   Рванулась было на помощь подругам, но мокрая от пота рука стиснулась так, что вопль мой перешел в шипение. Алаг выволок девочек на улицу. Дверь захлопнулась.
   - Ирги, да что на тебя нашло? Ты что, не понимаешь...
   - Это ты. Не понимаешь. Слушай меня.
   - А...
   - Потом позову твоих лекарок. Обещаю. Малыш?
   - Я здесь.
   Стуро подсунул ему под плечи ворох скомканной одежды. Опустился на колени у изголовья - лица их оказались на одном уровне.
   - Андалан отменяется, - сказал Ирги, - Неразумно.
   Я не могла сидеть спокойно и ерзала.
   - Хорошо, отменяется. Все?
   - Нет, не все. Есть. Три варианта. Бессмараг. Итарнагон. Каорен.
   Расскажешь кому - не поверят. Нашел время править планы! И пока не выложит - гори все синим огнем...
   - Ирги, миленький, давай потом об этом.
   - Потом не будет. Бессмараг - кабала, Альса. Навсегда. Останетесь детишками. Итарнагон - риск. Оказаться. Без башки. Каорен... - он поглядел поверх наших голов на Ардароно.
   - Да, - откликнулся тот, - Сделаю. Эльроно мне должен. Не беспокойся.
   - Ребята... - стынущие от пота пальцы сжались, - Выбор за вами. Если не трудно. Сделайте его сейчас.
   Что за морок! Лицо его, лицо какого-то незнакомого дайлара, как зимнее поле - перепахано, заморожено болью; голос - соломенный жгут, колючий, шуршащий, то и дело обрывающийся... И профиль Стуро под гладким крылом черных волос, явственно - зеленого цвета, глазницы - провалы, щеки - провалы, просто ангел бездны склонился у одра...
   Я помотала головой. Чем скорее мы окончим это собеседование, тем лучше.
   - Мы сделаем, как ты захочешь. Что ты хочешь?
   Пауза. Взгляд словно сквозь толщу воды - утекает, туманится. Страшноватой тварью со дна всплывает укор. Шевелит щупальцами.
   - Так нельзя, Альса. Что хочешь ты? Что хочет он? Я из расклада выпал. Выбор. Ваш.
   Тварь наотмашь хлестнула щупальцем. Острекала. Я схватилась за щеку. Как так? Почему - я? Я же доверяю тебе, Ирги... Разве мое доверие ничего не стоит?
   - Малыш, - теперь он обращался к Стуро, - Тебе придется. Самому вставать на крыло. Здесь, в Бессмараге. Тебя никто не тронет. В Итарнагоне ты. Будешь нечистью. В Каорене. Работать. Тянуть лямку. Какое-то время - за двоих.
   Стуро кивнул. Глаза у него были накрепко закрыты.
   - Имори. Тебя и его... - Ирги слабо мотнул головой в сторону Ардароно, - Оставляю. Ребята выберут. Вы обеспечите.
   Отцов телохранитель перегнулся через мое плечо. Он жалостиво сопел.
   - Слышь, друг. Марантины, они ведь это... может, еще...
   - В задницу марантин. Шипастый дракончик. Тебе хвостатый потом. Растолкует. С вами все. Хозяюшка. Ун.
   Песьи морды живо просунулись между мной и Стуро. Слабые пальцы отпустили наши руки, приласкали собак.
   - Молодцы. Хорошие мои. С ребятами остаетесь. С ребятами. Да?
   - Ваф! - тихонько сказала Редда.
   Ун лизнул ласкающие пальцы.
   - Дана.
   Она подошла, теребя край платка. Серебряный крап на щеках. Плакала.
   - Прости дурака, красавица. Так уж вышло. Не держи зла.
   Я думала, она завоет и кинется "Сычику" на грудь, и даже отодвинулась, давая место... Дана кивнула, шмыгнула носом и скрылась за спиной Имори.
   Я бы на ее месте взвыла. А что тебе, собственно, мешает? Вой на здоровье.
   - Альса. Не надумала?
   Я смотрела, моргая. В черепе было пусто и звенело. Еще пару минут назад я куда-то спешила, боялась не успеть... Теперь из меня вынули все - и кости, и жилы, и мозги... Что здесь происходит, не понимаю?
   - Ладно. Имори, зови своих марантин. А вы, - это нам со Стуро, - дайте руки. Берегите друг друга, негодяи. Только попробуйте у меня... Я к вам оттуда...
   Неожиданно крепкое пожатие.
   Стукнула распахнувшаяся дверь. В комнату ворвались две зареванные черно - зеленые фурии. Я успела вскочить, а Стуро они опрокинули.
   - Сыч! - страшно гаркнула одна из них, кажется, Летта, - Я тебя убью!
   Кто-то аккуратно, но крепко прихватил нас сзади. Алаг.
   - Он попробует... Сам только попробуй!.. - выкрикнула я.
   Голос вдруг сфальшивил. Из горла выдавился жалобный задушенный скулеж.
   - Эй, как там тебя... Инга! - громыхнул над ухом Алаг, - Ты перчатки там одень или что... Руками-то голыми не лезь!
   - Без советов твоих обойдусь, - окрысилась Иль.
   Алаг хмыкнул и потянул нас к выходу. Правильно. Не будем мешать девочкам. Они и так в растрепанных чувствах.
   - Хвостатый, - оклик получился невнятным. Сонным, усталым. Видимо, Летта добралась до упрямца. - Там, на поляне... Курточка моя... Принеси, а?
   - Ага. Сбегаем, не боись. Будет тебе курточка.
   Мы вывалились из дома - и зажмурились, заслонились руками. Белый режущий свет бросился в глаза. Сейчас. Сейчас проморгаемся. Фу ты, мокро...
   Унылые серые клочья над нашими головами разлезались, обнажая свежую синеву. Новая плоть под коркой старой раны - новое, ошеломляюще яркое небо.
   Весеннее небо. С сегодняшнего дня - и на целый год.
  
  
  
  
  
  
   Эпилог
  
  
   Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек
  
   Мы уезжаем, Ирги. Уезжаем. Видишь, я снова с тобой прощаюсь. Вчера летал над лесом. Сегодня - сижу в маленькой тесной коробочке на колесах. Мы уезжаем. К Альсе на родину. В страну... опять забыл. Что за голова у меня!
   Позади твой лес, Ирги, позади человеческое поселение, маленькие коробочки без колес, позади - Бесс - ма - раг, - уф, все - таки запомнил. Все позади, Ирги. Впереди - новый ветер. И я перебираю воспоминания, словно это придаст твердости крылу...
   Ты зря боялся той женщины из Бессмарага. Той, которая все может. Ты велел мне не смотреть ей в глаза, никогда и ни под каким предлогом. Велел думать о тебе, если она заговорит со мной, и ни о чем больше не думать. Ты говорил - она может сделать так, что я захочу тебя оставить. Что не захочу уходить из Бессмарага. Она не сделала этого. Она... как это... благос... словила, да? Она благословила нас. Сказала, пусть с нами будет "единый". Сказала, нас примут, если мы решим вернуться. Но мы уезжаем. И не вернемся, Ирги. Я знаю, ты не хотел, чтобы мы здесь оставались...
   Редда прижалась к моей ноге, Ун положил голову на колени Альсы. Альса запустила пальцы в бурую шерсть. Альса молчит. Альса смотрит в окошко. Вспомнил! Родина Альсы называется - Итарнагон. Язык сломаешь.
   Человек и арваран сказали, что нам помогут в Каор Энене. Они сказали, чтобы мы заехали к ним в том городе, столице, куда ездила Альса. Сказали, как их найти. Но мы едем не в Каор Энен. Альса сказала: "Нельзя разбивать жизнь другого человека, только чтобы нам с тобой было легко и хорошо. Ирги ведь вынудил его помогать нам. Я выбираю Итарнагон. А ты?"
   Ты же хотел, чтобы мы выбрали, Ирги? Мы сделали все, как ты хотел. Ты спокоен там, под крылом Отца Ветра? Ты и те люди. Которые... которых...
   Кровь на снегу, кровь из перерезанного горла, и второй человек, сидит, прислонясь спиной к дереву, тоже - неживой...
   Прости, Ирги. Я не могу. Даже так, внутри - не могу. Я не буду больше об этом думать. Ладно?
   Большой Человек боялся, что мы поедем в Каор Энен. Он не стал бы мешать нам. Но ему было бы плохо. Я знаю. А девочки, подруги Альсы, думали, мы поедем позже, вместе с ними. Но мы едем сейчас. Наверное, им легче, что мы уехали. Им было жалко нас, Альсу и меня. И - стыдно. Понимаешь, Ирги, Альса сказала, ты был у них первым, кто - ушел. И они чувствовали себя виноватыми. Но мы уезжаем, и они забудут. У них тоже новый ветер впереди. Новый ветер.
   Большой Человек покрикивает на лошадь, щелкает этой штукой, кнутом, он хочет быстрее уехать. Он доволен, Большой Человек.
   А ты доволен, Ирги?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   241
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"