Как тяжко жить на белом свете,
когда цветы цветут в поэте,
когда пьяна и тяжела как свет,
шумит душа...
Не спит сосед.

Повезло тебе больше, Карим!
Был Рим и больше не надо Рима.
О, грузчик!
Мы рядом вовсю горим,
но я уже в <дым>, а ты вовсе без дыма.

Корова не ищет доярку.
Доярку нашёл режиссёр.
Дуняшка пошла на свалку.
Русалка красит забор.

Бежал я с больших заводов.
Пахал, но по светлым субботам
кого-то <чужого>,
       <чужого> кого-то
намыливал и смывал. 
И выходил на причал.

Я хочу быть поэтом.
(Ты слышишь меня, Карим?!)
Я мог бы разрушить Рим
и закусить котлетой.
Но главное - быть поэтом.
Поэзия - быть живым.

Поэзия - быть живым.
Антарктика законопослушна.
А мне не сносить головы,
если строчка не скажет: мне душно!

Поэзия - быть живым.
Лечили меня, заику.
Но только поэзии рвы
словесную груду выкрикивают.

Поэзия - быть живым.
И я подтягиваю жилки:
большущую комнату Инки
надо набить золотым.

Я знаю: казнят всё-равно.
Как только внесу Скалу,
мне в спину воткнут перо...
Оставят на чёрном полу.

Оставят лежать у знакомых
единственной книжкой моей,
в шкафу, где лежат кондомы
и туалетный змей.

Но даже на это согласен.
Такие соседи - мечта. 
Со скальпелем я опасен:
чик-чик... и нет живота!

Ну как я пойду в хирурги,
ну как я спасу подлеца,
имея дрожащие руки,
желая клеймить без конца?!

Я есть. Я использую случай
быть всеми - ответ на вопрос.
Деревья, звёздочки, тучи
имеют огромный спрос.

Таким вот
слыву работягой,
такой вот подвешан язык. 
Склонился над белой бумагой,
карабкаюсь, как на пик. 

Я слесарю дам на поллитра,
раз сделать не в силах сам,
но в шкуре останется выдра -
не стану сдирать ради дам. 

Я б нюхал в пекарне сдобу,
в халате ходил мясника -
но ты извиняй меня, бобик!
Я кормлю голубка. 

Как тяжко цвесть,
       когда - поэт, -
дуть, раздувать свой свет -
свой огонь, разведённый прямо на письменном столе,
бросая в огонь свежую зелень полей.

Блесните, журналов ножи,
откройся, контора старения, -
но нет во мне каскадёра лжи
и жаль мне ассенизатора покушения.