Стеклянные кружки звонко стукнулись друг об друга, пена из одной плеснула в другую.
- Все по обычаю, - засмеялся человек в потертой меховой куртке моряка, - чтоб знали, что пиво ни у кого не отравлено.
Его собеседник молча отхлебнул пива. Он был худ, словно школьная линейка из самого сухого дерева. На лице, которое сплошь состояло из одних острых углов и глубоких впадин, настороженно щурились светло-голубые глаза.
- А ты и правда... оттуда? - осторожно спросил моряк.
- Оттуда. С Голландца.
- И... где он сейчас?
- Стоит на рейде. В гавань, сам понимаешь, Ван Страатен его не поведет. И без того проблем хватает.
- А таможенники?
- Что таможенники? Один раз к борту катер подошел, стали требовать декларацию груза. Ну, Страатен сам и вышел. Пятьсот лет все-таки, годы капитана не красят. Те как увидели - полный вперед, дернули по акватории так, будто сам дьявол на хвосте.
Оба коротко рассмеялись. Человек в потертой куртке что-то коротко черкнул в блокноте. Потом задумался, рассеянно потер рукой щетинистый подбородок.
- Не понимаю, - наконец сказал он, - ведь легенда же про вас есть? Как там - капитан Ван Страатен вечно будет пытаться обогнуть мыс Доброй Надежды. И чем сильнее будет рваться вперед, тем сильнее будет встречный ветер... Так?
- Так... - проворчал его собеседник, чиркнув спичкой и глубоко затягиваясь "Житаном" без фильтра. - Только и прогресс на месте не стоит. Да ты сам все увидишь - вам, журналистам, только дай зацепиться.
Журналист вопросительно поднял бровь. Несколько секунд худой молчал, мелкими глотками прихлебывая пиво. Потом качнул головой.
- Ладно. Дело было примерно с десяток лет назад. По нашим меркам - всего ничего. Шли мы через Атлантику, малым ходом шли - а куда торопиться-то? Обрыдло все. И тут выскакивают наперерез нам эти. Лихие - спасу нет. Сначала попытались нас пустить на дно, потом поняли, что не получится. И начали торговаться. Ван Страатен - мужик, конечно, древний, но ушлый. Сразу смекнул, что сделка выгодная - они нам свой корабль, а мы им... свой и карты. Много карт у нас накопилось за века - все настоящие, без подделок. Тут крестик, там тайная метка, широта, долгота... Знай, копай да богатей. Ну и...
Худой закашлялся, зыркнул исподлобья на официантку, которая поменяла на столе пепельницу.
- И что? - с жадным любопытством спросил журналист.
- И то... Сам знаешь - с добровольцев и спросу нет. Они - к нам на борт, мы - к ним. Так и разошлись потом. Одно я тебе точно скажу - в ту ночь даже ангелы голоса лишились от такой наглости. "Голландец" так и сгинул в тумане, больше мы его не видели. Ну, а мы пошли к мысу нашему, перед которым вечно стопорили и поворачивали на другой галс. Первое время, правда, было тяжело со всей этой кучей приборов освоиться, да ничего, обвыклись, на то и моряки. Иные из команды еще с Дрейком ходили, и не такие виды видывали.
Он снова замолчал, провел рукой по лбу.
- И вот подошли мы... Перед нами мыс Доброй Надежды, вот он, проклятый, как на ладони. Ван Страатен трубку в зубах стиснул так, что чубук раскололся, и командует: "Полный вперед!" Рванули на всех машинах.
Пустая кружка стукнула по столу.
- И... прошли. Как по маслу пролетели, будто на крыльях. А перед нами - ты не поверишь! Чистое море - ни бури ни облачка, синь хрустальная. Вся команда от радости чуть не рехнулась. Повылазили на верхнюю палубу, кто плачет, кто танцы устроил. Сам капитан, гляжу, отвернулся и украдкой вроде как глаза вытирает. Может брызги просто, черт его поймет. А потом повернулся, да как заорет: "Команда! Братцы! Раз уж мы прошли и все вместе кой-кому кое-что показали, так может и дальше двинем? Теперь у нас все впереди!"
- Согласились? - журналист закурил.
- Почти все. Кто не согласился, тех на побережье высадили, попрощались. Проставились, конечно, как надо.
Худой вздернул рукав, поглядел на часы и заторопился.
- Пора уже. Ты как - со мной?
- Погоди. - человек в потертой куртке замялся. - А обратно потом я... вернусь?
- Вернешься, - коротко отозвался его собеседник, - иди за мной.
Вечерело, когда они подошли к пирсу.
Сверху сыпал снег, контраст между черной водой гавани и белым берегом в сумерках чувствовался особенно сильно. У пирса ждала резиновая лодка. Журналист, неловко балансируя, забрался в нее и присел на холодную банку, вцепившись руками в упругие борта. Следом неслышно скользнул худой, развязал хитрый узел, взмахнул веслами.
Лодка долго шла по акватории. В темноте, навалившейся с моря, не было видно совсем ничего, и журналист все сильнее нервничал, вглядываясь в непроглядный мрак. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут его спутник перестал грести.
- Здесь, - сказал он. Журналист недоумевающе огляделся.
- Ничего не вижу.
Рядом, в десятке метров от лодки, зашумела вода. Оцепенев от ужаса и восхищения, судорожно скрючившимися пальцами впившись в резину дико прыгающих на зыби бортов, он смотрел, как рядом из моря вырастает черная, чернее воды, железная стена. Потоки воды стекали с огромной, хищно закругленной рубки, пенясь, выливались через шпигаты в длинном корпусе подводной лодки.
- Проект 661. "Анчар", - спокойно сказал за спиной худой, - мало кто ее обгонит. Теперь нам даже ангелы нипочем - да мы, если подумать, к их воздушному ведомству больше и не принадлежим.
- Так это что? Это и есть...?!
- Да. Теперь.
- Добро пожаловать на "Летучий Голландец"! - резкий скрипучий голос послышался сверху, словно заговорила сама черная глыба рубки.
- А вот и старина Ван Страатен, - подмигнул, еле различимо в темноте, собеседник журналиста, - с ним не соскучишься.
Огней не было.
Но под ногами торопящихся навстречу людей уже грохотал палубный настил.