Это полтинник с еле видной на нем фигурой молотобойца в фартуке и надписью по-русски на ребре: "девять граммов чистого серебра". Вряд ли в нем сейчас наберется столько. Пальцы, десятки лет перебрасывавшие его туда-сюда, каждый раз уносили с собой частички металла.
А в моем пистолете остался один патрон. И свинцовая пуля в нем весит тоже девять граммов - весьма символично? Ну, кому как. Когда-то Чарли Смит по прозвищу "Чак Большая Нога" (его так прозвали за то, что исполняя соло на саксофоне, он всегда вставал на одну ногу, поджимая вторую, в огромном стоптанном башмачище) говорил: "Серебро отлично лечит простуду". Поэтому он всегда таскал с собой в кармане пиджака эту монету.
Но наедине Чак говорил мне другое. По его словам, полтинник ему отдал старый эмигрант ("Не то Григорий, не то Иван. И фамилия еще такая... типично славянская", - вспоминал Чак, мусоля сигарету. "Карамазов, что ли?" - спросил я его, на что пьяный Большеногий смертельно обиделся). Старик перевел Чаку все надписи на монете, а потом скончался от белой горячки в ночлежке, где мой приятель как раз коротал дни после развода с очередной женой. "Иван Карамазов" уверил его, что полтинник приносит счастье, и если носить его с собой, то в самом скором времени непременно разбогатеешь. То, что сам он помирает на досках от воспаления легких и без гроша в кармане, старика не волновало - он свято верил в судьбу.
Полтинник помогал - от простуды Чак точно не умер. Его ухлопали в одном портовом кабаке, где даже сцены нормальной не было. К тому времени Большая Нога, переживший звездные выступления и шеренги поклонников, уже вконец опустился - знаменитому джазмену теперь даже барыги в долг не давали коксу нюхнуть, не то чтобы чего-то посерьезнее. "Су-уки! - орал он каждый раз, нажравшись до соплей, - я играл с сам... самим Луи! Он мне жал руку, слышите, бляди!" Луи - так он называл Армстронга, с которым когда-то, по молодости и верно, виделся в Новом Орлеане. Но черт возьми, разве кто-то мог бы поспорить с тем, что у него все было? В одночасье его саксофон стал просто золотым. А полтинник ниггер таскал завязанным в грязный носовой платок и перекладывал из одного сшитого на заказ смокинга в другой. Старик русский на том свете должно быть, помер еще раз, от смеха.
К чему я это рассказываю? Не знаю, просто вспомнилось, как Чак лежал на полу, залитом кровью и смотрел в потолок, откуда к нему точно не спустился ни белый ангел, ни черномазый Армстронг. Разве что Барон Суббота. Тот, кто грохнул моего черномазого приятеля, был уже мертв и валялся рядом, но я не думаю, что Смита это как-то порадовало.
Тогда я и достал у него из кармана этот русский полтинник, испачкав манжету в крови. Сам не знаю зачем. Не верю я в приметы.
Монета лежит на ковре.
На аверсе серебряного кружка мужик в фартуке на голое тело колотит по наковальне здоровенным молотом. Они все крепкие, эти кузнецы. Таким был и мой дед - подковывал лошадей до глубокой старости и сыграл в ящик прямо у горна, оставив бабке пятерых детей мал-мала меньше. А вот его внук решил заняться другими делами.
Когда я взял монету, меня поразило, какой же она была холодной - словно у Чака в кармане был небольшой морозильник. Пальцы просто примерзали. А дальше стало и того непонятнее. Вечером, когда я пришел домой и прямо в ботинках повалился на кровать, перед моими закрытыми глазами снова начала крутиться эта проклятая монета: орел-решка-ребро... орел-решка-ребро. Я с трудом сумел заснуть. Ночью мне приснился мертвый Чарли, который нес какую-то чертовщину.
На следующий день, когда я остановил свою четырехколесную развалину как раз напротив магазинчика Джимми Пирелли, чтобы купить колечко для своей новой подруги, что-то звякнуло об асфальт. Это был полтинник, который выпал из кармана моих латаных джинсов и теперь катился под уклон, по направлению к решетке водостока шагах в десяти от меня. В несколько прыжков я догнал его, поскользнулся и упал, успев накрыть блестящий кругляш ладонью на самом краю. И тут витрины за спиной взорвались языками пламени.
Оглохший, я сидел на заднице, а сверху сыпался дождь из стеклянного крошева и каких-то мокрых обрывков. Бесспорно, Джимми Пирелли был смелым парнем, носил две "пушки" в карманах пальто и никого не боялся. Но так долго не платить парням покруче себя... удивительно, что его конуру взорвали сейчас, а не раньше.
Рядом с моим коленом с неба упало золотое кольцо с бриллиантом. Оно было горячим - и, честно говоря, подружке я хотел купить что-нибудь подешевле. Но кто оставляет нам выбор?
Только вечером, разглядывая безнадежно поцарапанную дверь машины, я вдруг понял, что остался жив благодаря монете, которая покатилась к водостоку. Проверил джинсы, в карманах которых не нашлось ни одной дырки. И забыл об этом.
Монета снилась каждую ночь и утром, проснувшись, я точно помнил, повернулась она ко мне советским гербом или наоборот - кузнецом. Герб означал, что день пойдет наперекосяк. А с кузнецом, похожим на деда, бояться было нечего. Ни за что и никому я бы даже в пьяном бреду не признался, что верю какому-то кусочку металла, но себе-то не соврешь.
Дурные деньги перли валом, и машина давно уже стала новой и блестящей, а полтинник так и не покидал моего кармана. Смешно, но спасибо ему - в июле снайпер, присланный за мной ребятами Саратоги, напрасно ждал на чердаке под раскаленной крышей, пока в затылок ему не вбил пулю другой. Дальше больше - всего и не упомнить.
Скотина Чарли не рассказал мне только одного.
Потом я понял это сам. Понял вот что - никакая, пусть даже самая счастливая монета не может служить тебе вечно. Грамм за граммом старое серебро исчезает, отводя мыслимые и немыслимые несчастья. И постепенно (черт, только не спрашивайте меня, как) заменяется тем металлом, который больше всего подходит для ее теперешнего хозяина. В моем случае - свинцом. Но продолжает приносить удачу. Как может.
Судите сами: я сейчас сижу на ковре в номере дешевой гостиницы, придерживая простреленную руку, и слушаю, как в коридоре возятся и сопят люди, готовые начать вышибать дверь.
Но в обойме моего пистолета еще остался патрон - а разве это не самая большая удача?