Обветшавшие за время долгого путешествия доски скрипнули, вода на дне суденышка, в добрую ладонь глубиной, бултыхнулась и замерла. Отстранив рукой мокрый, обвисший парус, монах Мэйвин, сын Калпорния, шагнул на берег, кутаясь в грубую материю плаща.
Он огляделся и не спеша побрел вверх по всхолмью, вспоминая эти места так четко и явственно, словно до сих пор был босоногим мальчишкой, далриадским пастухом, гонявшим стада и получавшим тяжелые затрещины от хозяина. Вспомнив о затрещинах, Мэйвин криво улыбнулся, поморщился и потер затылок - столько лет прошло, а рука вождя Милху не забылась. Пробормотав короткую молитву, монах взошел на холм.
Перед ним лежали долины Далриады, утренняя дымка окутывала их словно волшебный плащ Ши. Правда, Мэйвину Калпорниусу было не до красот. С нехристианской суровостью он пнул попавшийся под ногу камень, ушибивший ему лодыжку, произнес несколько кратких, но выразительных ирландских фраз и присел, завязывая распустившийся ремень башмака.
Когда монах вновь поднял глаза, перед ним, замерев в угрожающей стойке, неподвижно высилась огромная змея. По желто-черным ромбам ее чешуи пробегали маленькие молнии.
Невольно отшатнувшись, человек в грубом плаще вскинул узловатый посох, собираясь если не отогнать гадину, то хотя бы дорого продать свою монашескую жизнь. Из-за пазухи у него вывалился и шлепнулся на траву тяжелый свиток.
Змея перевела желтые глаза со стрелками зрачков с лица Мэйвина на лежащий перед ней пергамент. Монах мог бы поклясться, что угол рта рептилии внезапно тронула ухмылка.
- "Деяния Апос-с-толов", я полагаю? - осведомилась змея, склонив набок треугольное рыло. - Перепис-с-ано в Риме... умело перепис-с-ано, грамотно. Хотя они там, в Риме, грешат вс-с-тавками и маргиналиями... излиш-ш-не.
Мэйвин твердо опираясь на посох, вглядывался в змею, на лице его не было страха, а только напряженное узнавание и чуть детское любопытство. Внезапно он расхохотался - звонко, весело, пристукнул посохом по земле и опустился на большой валун, не отрывая глаз от лоснящейся чешуи.
На морде змеи проступило легкое недоумение и даже обида.
Отсмеявшись, Мэйвин бесцеремонно ткнул пальцем в змею.
- Так это ты, верно? Тот самый Змей, о котором написано в первых главах Библии? Конечно, кто бы еще мог обставить свое появление с такой эффектностью...
- Ну ты не очень-то... - неуверенно начал Змей, но монах прервал его на полуслове:
- Стоило мне, спустя столько лет вернуться сюда, чтобы проповедовать язычникам - и ты тут как тут! Ни в Африке, ни в Иберии, ни в Галлии - а тут, в Далриаде! Приполз предложить мне отведать плодов с Древа Добра и Зла?
Змей скрутился в три тяжелых кольца и угрожающе зашипел, его глаза изменили цвет и засияли, словно два рубина. Волна злобы окатила Мэйвина с ног до головы, вызвала тошнотную тупую боль в груди - но он сидел все так же прямо и не отводил прищуренных в веселье глаз. Минуты тянулись звеня тишиной, словно струны арфы, и звон этот становился все невыносимее. Но вот, наконец, змей отвел тускнеющий взгляд и смиренно распластался на земле.
- А ты с-с-ильно изменился, монах Мэйвин... Помнитс-с-я, когда ты был еще совсем юн, я не обратил на тебя должного внимания. А зря. Нужно было с-с-ломать тебя тогда, не дать тебе стать тем, кто ты ес-с-ть... епископ Патрик. И что теперь? Потребуешь с-с-воей доли на этой земле?
- Нет. - ответил Патрик из монастыря Святого Мартина Турского. - Мне не нужна здесь доля. Я возьму все - эту землю Далриады, Миде и Коннахт, Ульстер и Мюнстер, Тару и Слемиш. Возьму холмы и леса, холмы сидов и крепости вождей. Возьму реки и озера, шемрок и боярышник. Возьму самую последнюю хижину, которая не достанется тебе. И - слышишь, ты? - все это я возьму Божьим словом.
- Божьм с-с-ловом... - повторил Змей. Его раздвоенный язык метался в ощеренной пасти, чешуйки скрежетали друг об друга. - Ты многого хочешь, Патрик! Я могу сейчас направить на тебя всех своих слуг и ты умрешь, подобно крестьянину. Оглянись!
Патрик поднялся с валуна и бросил взгляд по сторонам. Вначале ему показалось, что трава на всхолмье поменяла цвет и шелестит, как под сильным ветром, хотя все это время стоял мертвый штиль. Но приглядевшись, епископ понял, что это - полчища змей, которые покрыли собой все видимое пространство. Тогда он усмехнулся снова и решительно сделал шаг вперед. Подойдя вплотную к шевелящемуся змеиному ковру, Патрик поднял посох и очертил им круг.
- Эй, отродья Сатаны, убирайтесь! Здесь люди пашут землю и гоняют скот, а вы мешаете им жить, убивая их коров, жаля их детей, заползая в их дома. Змеи, а ну - вон из Ирландии! - монах добавил несколько крепких выражений и опустил посох, указывая одним его концом на морской горизонт. Чудовищная плетенка дрогнула, зашевелилась и начала скатываться с холма вниз, на отмель, мимо полузатонувшей уже лодки - в море.
Когда последняя запоздавшая змея скрылась в волнах прибоя, Патрик опустил посох и обернулся.
Змей растерянно глядел на него.
- Ну, знаешь, Патрик... - пробормотал он, - конечно, у каждой проблемы ес-с-ть решение, но ты вс-с-егда был с-с-торонником крайних мер. Даже в Галлии, помнится.
- Дай тебе волю, ты бы и меня запутал вконец, превратил бы проблему в бессмыслицу наподобие языческого Гордиева узла, с которым бились столько лет, - отозвался епископ. Змей, судя по движениям хвоста, сделал попытку пожать несуществующими плечами.
- А что Гордиев узел? Обыкновенный топологичес-с-кий казус... Крас-с-иво было завернуто, пока не приш-ш-ел этот Алекс-с-андр. Кстати, на тебя был похож чем-то.
- Я читал, - невозмутимо кивнул головой бывший Мэйвин Калпорниус, ныне - епископ Патрик. - Прости, нет у меня времени на беседу с тобой. И, думаю, тебе здесь отныне тоже нет места.
Змей помолчал.
- Хорош-ш-о. Я ухожу. Покоя и радос-с-ти здесь тебе не обещаю... но змеи не вернутс-с-я никогда, - огромная рептилия еще раз свернулась в кольцо и свистнувшей по траве стрелой проскользнула момо монаха. - Прощай, Патрик.
Не отвечая, Патрик подхватил свиток и пошагал вперед, туда, где за холмами лежала древняя столица королей - Тара Логайре. Нагнулся, сорвал под ногами листок шемрока, повертел в пальцах. Не останавливаясь, рассеянно сунул его в дорожную суму. Через росистый луг пролегла темная полоса пути.
..."Я, грешный Патрик, свидетельствую во истине и в радости сердца перед Богом и Его святыми Ангелами, что никогда не имел иной причины, кроме Евангелия и его обетований, чтобы вернуться к народу, от которого прежде бежал с таким трудом. Но я умоляю всех верующих в Бога и боящихся Его, чтобы никто из них не приписывал моему невежеству никакой малости, угодной Богу, которую я совершил или изъяснил, - но пусть все знают и твердо верят, что это соделалось только по дару Божьему...".