Шалункова Анна : другие произведения.

Ханами-пати

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о туристическом визите первого класса старшей школы Шико в город Корияму.

  Из южных морей пришел март; теплый воздух, раскручиваясь, поднимался к небу - где встречался с холодными ветрами; гремели, сталкиваясь друг с другом, грозовые облака, и на размокшую землю проливался слабый дождь.
  Точка равноденствия, постное сердце месяца, пришлась в этот раз на двадцатое его число. За Хиганом последовала и томительная неделя - страна ожидала цветения сакуры; создан был специальный штаб - для сбора оперативной информации; фиксировалось подрагивание каждого лепестка. В метро, на улицах, в магазинах - всюду розовели плакаты, на чьей фотобумаге изображены были нераспустившиеся бутоны. В бенто, помимо онигири со сливами, клали теперь листья сакуры - маринованные, сладко-острые на вкус.
  В храме Ясукуни, где, уважая волю императора, из года в год распускается первый вишневый бутон - в храме Ясукуни под каждым деревом установили уже мощные прожектора; наблюдение продолжалось и ночью. Поступило предупреждение от метеорологов: из-за сильных ветров в этом году цветение длиться будет меньше обычного. Сакура цветет лишь день, а после облетает; теперь это займет несколько часов.
  Праздник станет острее и ярче.
  Когда, наконец, раскрылся первый бутон - у основания розовый, по краям нежно-белый - храм Ясукуни посетила императорская чета; присутствовали также премьер-министр Ямамото Фумио, мэр Токио Ишихара Шинтаро и, к всеобщему удивлению, Саяко-химе; по слухам, принцесса была больна настолько, что не могла даже подняться с постели.
  Император взглянул на дочь, но ничего не сказал. Ветер растрепал его седые волосы. С отстраненным видом император прочитал венок из семи танка, посвященных цветению сакуры; среди авторов были Басе, Сайге и Исса. Закончив, император вяло махнул рукой. Ему немедленно поднесли нефритовый ковчежец, доверху наполненный белым порошком; император положил щепотку себе под язык, вздохнул - и сказал:
  - Да установится мир.
  Ханами начался.
  После императора ковчежцем обнесли и прочих гостей. Саяко-химе зачерпнула особенно крупную порцию. Не дожидаясь, пока порошок рассосется, стала жевать его; из носа ее, незамеченная, вытекла капля крови. Ямамото Фумио преподнес принцессе шелковый платок, свернутый треугольником; Саяко-химе поблагодарила его, не разжимая губ. Вокруг мерцал свет - приглашенные журналисты фотографировали первый мартовский цветок.
  Праздник, начавшись в Токио, перетек и в остальные города. В Наре (где до сигнала из столицы уничтожали торопливые бутоны) перевели дух - и стали готовиться к вишневому шествию; в Киото прошел первый вечер сакуры. В холодных, соленых землях Хоккайдо ждали первого бутона с нетерпением; но до него было еще две-три недели.
  Люди приходили к деревьям, ели бесплатные наркотики - и любовались тем, как медленно отсыхают и падают бело-розовые лепестки. Учителя и воспитатели водили детей на экскурсии. Дети поедали наркотики особенно жадно; каждый упавший лепесток они провожали одобрительным криком. Дети очень чувствительны к истинной красоте.
  В парках расстелены были полиэтиленовые коврики, где сидели, поджав под себя ноги, расслабленные саляримены; они подмешивали порошок в саке и пили так, чувствуя, как земля под ними тает, а небо взрывается сотней багровых цветов.
  И не было такого, чтобы люди ссорились под сенью сакуры - как подмечено у Иссы:
  Чужих меж нами нет!
  Мы все друг другу братья
  Под вишнею в цвету.
  Так что все случаи насилия, связанные с ханами и цветением сакуры, аккуратно замяли; ничто не осквернило праздника.
  
  Мать Орино Май умерла родами; отец же - настоятель храма - погиб относительно недавно; так что разрешение на поездку (всем классом) в город Корияму для Май подписать могла только ее кузина Шизуко. Орино Шизуко, будучи взрослой и финансово самостоятельной, удочерила Май после того, как на Орино Мамору упала подпиленная балка - кто именно подпилил ее, так и не выяснилось; Май, быть может, и рассказала бы об этом - но вряд ли, поскольку любое воспоминание о том дне причиняло ей невыносимую боль; и стыд тоже.
  Кузина Шизуко жила в Токио - однако все время проводила в разъездах; за свою жизнь Шизуко уже семь раз обогнула северное полушарие. Разрешение, заранее подписанное, Шизуко прислала кузине из Нанкина; к нему прилагалась открытка на плотной бумаге - тигр сгребает под себя панду. "Надеюсь, панда останется жива", - подумала Май. Открытку она положила в специальный ящичек; там их лежало около полусотни.
  "Посещение города Кориямы", - прочитала Май в разрешении; не удержавшись, счастливо пискнула - и прижала мятую бумажку к груди.
  Целых два дня! Вместе с остальными одноклассниками... и вместе с Аяо-куном.
  Аяо-кун был, несомненно, проблемой - из разряда проблем философских; сам факт существования его, такого доброго, надежного, невыносимо спокойного, сам факт этот задавал для Орино Май определенную систему ценностей, систему координат, выйти из которой она не могла, как ни старалась. Да Май и не делала таких попыток. Ее чувства к Аяо были настолько реальны, что причиняли боль буквально физическую; однако к боли этой примешивалось наслаждение. Май слабела в присутствии Аяо. Убила бы она его, представься ей шанс? Нет, точно нет; ведь со смертью Аяо исчезло бы это сложное, тягучее, тяжелое удовольствие, которое она испытывала при виде его. Хватало и одного взгляда, отзвука его слов; страшно подумать, что произошло бы при физическом контакте...
  - О нет, о чем я думаю! - спешно свернула Май свою непристойную мысль.
  И, в качестве наказания, отхлестала себя по щекам. Так бил ее отец - чтобы отрезвить, привести в чувство; сейчас, за неимением отца, приходилось делать это самой.
  Май наказала себя - но блаженное чувство никуда не пропало.
  - Когда это произошло, Аяо-кун? - спросила Май, кружась по комнате; в кулаке она комкала несчастное разрешение. - Когда ты стоял, глядя в небо, и рассказывал, как сгорают в космосе звезды? Когда ты убил хомячка на моих глазах? Или когда ты повалил меня, пользуясь преимуществом в силе, и долго лежал так, издавая странные звуки - ты сказал, что это была свадьба, и мы теперь муж и жена? Ты смеялся, Аяо-кун, ты пошутил; а я поверила. И до сих пор верю. Ты отдалился от меня... а я?
  Май остановилась и, положив разрешение на стол, стала круговыми движениями разглаживать его.
  - А я приблизилась к тебе, - сказала она грустно.
  Как жаль, что Аяо-кун не может принадлежать только ей; у него, в конце концов, есть и сестра, и родители, и даже младшая сестра; и все они должны жить и здравствовать, ведь иначе Аяо-куну станет больно... А этого нельзя допускать - нельзя, чтобы Аяо-кун чувствовал боль.
  Никак нельзя.
  Сложив аккуратно разрешение - и сунув его в рюкзак - Май присела на футон. После мыслей, связанных с Аяо-куном, захотелось контакта с ним: не физического, конечно, а словесного. Поговорить с ним. Позвонить ему. Май, конечно, имела номер Аяо; в случае, если он менял вдруг номер, Май спешно обновляла информацию. Она знала весь его распорядок дня, все привычки; бывая у него дома, Май тщательно изучала расположение вещей - чтобы, если понадобится, в точности воспроизвести их. Мало ли что. У Аяо, конечно, есть сестра, и есть родители, и есть младшая сестра... но может случиться так, что они ему разонравятся - и тогда он позовет к себе Май.
  И все будет так, как захочет он.
  Май, пребывая еще в сладких грезах, набрала заветный номер; ее черный телефон, старый, уродливый проводной телефон, дважды звякнул - и звук пошел. Аяо взял трубку.
  - Аяо-кун, - волнуясь, выдохнула Май.
  - Да, - сказал он.
  Между собой они общались в европейской манере, без опостылевших "муси-муси"; просто имя, просто "да". Еще один символ близости. Милый, дорогой сердцу символ.
  - Ты собираешься? - спросила Май. - Что ты возьмешь с собой в Корияму? Там, наверное, холодно; все-таки север Тохоку. Может, мы даже увидим снег. Я возьму теплую кофточку и юбку с шерстяным начесом. Еще, наверное, чулки, перчаточки, шапочку...
  Она сама не понимала уже, что говорит; такое часто бывало - в разговоре с Аяо-куном. Ему нравились деловитые, целеустремленные женщины (наверное); Май изо всех сил старалась быть такой. Однако - зная, что Аяо-кун слушает ее, и даже думает о ней - Май не могла как следует сосредоточиться, и несла порой откровенную чушь. Аяо-кун такого не любил, и Май это прекрасно понимала. Но ничего поделать с собой не могла.
  - И еще...- замирая от ужаса и восторга, пролепетала Май, - я возьму много нижнего белья, теплого...
  - Вот как, - сказал Аяо ровным голосом. - Я рад этому.
  - А ты что возьмешь? - спросила Май.
  И в этот момент - кошмарный момент! - она ощутила, как по ногам ее течет теплая жидкость. Переволновалась. Нет! Только не это! Май едва не заплакала. Какое счастье, что Аяо-кун не видит ее сейчас - иначе бы она умерла со стыда.
  В феврале Май, упав со стропил, сломала себе таз; кости вскоре срослись - однако возникла одна проблема: поврежден оказался мочевой пузырь. Диагноз - дисфункция. Теперь выделительная система работала не так, как раньше; Май могла пить литры воды, и не мочиться в течение целого дня - зато в полночь ее судорожно сжатый пузырь расслаблялся, и Май просыпалась в луже горячей мочи. Очень неудобно. Одно утешение - Аяо-кун этого до сих пор не знал. В те дни, когда они встречались, Май не пила вообще ничего - или (секрет) надевала под юбку толстенький подгузник; он делал ее похожей на утку.
  Подгузник сейчас, конечно, не поможет - придется менять белье. Май огорченно оглядела свою промокшую хакаму.
  - Ты уже минуту молчишь, - сказал Аяо. - Что-то случилось?
  - Н-нет, Аяо-кун! - спохватилась Май. - А разве что-либо могло случиться? Хаха, нет, конечно же! Со мной ничего такого не случается. Я скучная девушка. Очень. Вот.
  - Вот как, - отозвался Аяо. - Если тебе нужно по делам, отключайся. Нет. Пожалуй, это решение я приму за тебя сам. Я отключаюсь. Удачи в делах.
  И он действительно отключился.
  А Май осталась сидеть на футоне (тоже промокшем), в мокрых трусиках и мокрой же хакаме, и мокрых штанах. Она думала об Аяо-куне.
  
  
  Позже, когда класс Май - триместр только начался, и она не успела пока познакомиться со всеми - занял уже свои места в носатом шинкансене, отбывавшем в Корияму, размышления Май об Аяо продолжились; он сам дал им пищу. Аяо сел у окна, как и всегда; соседнее место занял Кацуджи Кога - большой, добродушный и с печальными глазами. Аяо не стал его прогонять. Он сидел, глядя в окно, и подпирал ладонью подбородок. Огорченная, что нельзя быть рядом с Аяо, Май подсела к Тамаи Хиромицу, старосте (очки в стильной оправе и волнистые волосы); единственное свободное место оставалось по левую руку от него. Тамаи-кун обрадовался. Он сразу наклонился к Май и, источая запах мяты, заговорил:
  - Прекрасная погода! Небо пустое и солнечное; значит, знаменитая кориямская сакура зацветет и облетит в точные сроки. Мы успеем, Орино-кун, не беспокойся. В случае, если лепестки опадут раньше времени, я подам в суд на Арикаву-сенсей. Гнусная женщина! Так задержать наше отбытие. Я решительно поражен. Будь моя воля, я бы давно уже отстранил ее от работы с детьми. Дети - подрастающее поколение; мы же, ученики старшей школы Шико - будущая элита страны. А Арикава-сенсей своим безответственным поведением позорит не только себя, но и нашу школу. Нет, гнусная женщина! Как считаешь, Орино-кун?
  Май бы хотела сказать: "Да-да, Тамаи-кун, ты абсолютно прав", - и отвернуться; староста был невыносимым занудой, и спорить с ним не мог никто. Но Арикава-сенсей ей нравилась, и этот дурацкий навет нельзя было оставить без внимания.
  - Ты неправ, Тамаи-кун, - сказала Май тихо.
  Тамаи вскинулся. Крылья его тонкого, острого носа затрепетали. Переносье, стянутое подушечками оправы, сморщилось; Тамаи-кун негодовал.
  - Но Орино-кун! - произнес он наставительно. - Сколько часов отсутствовала Арикава-сенсей? Пять часов она возилась в медпункте. Потом пришла и объявила, что на этот шинкансен мы опаздываем, и что следует ждать второго. Еще два часа мы сидели на станции, занимаясь разной ерундой - абсолютно бесполезной, к слову - а потом и полчаса помогали Фунакоши-кун искать ее любимый брелок; я бы и отказался, но Арикава-сенсей настояла - будто я, как староста, обязан помогать каждой из моих одноклассниц. Это так; но в понятие помощи, в моем представлении, поиск каких-то брелоков не входит. Бесполезная ерунда! Арикава-сенсей украла мое время. Будь мы в Америке, я давно бы уже засудил ее; жаль, мое образование продолжилось здесь. Я слышал, в Японии замечательные учителя. Это не так, Орино-кун, отнюдь не так! Хвастливая ложь. В Японии есть учителя грубые, глупые; откровенные дилетанты. И эта Арикава-сенсей, вдобавок ко всему, ведет себя...
  Тамаи-кун изобразил руками нечто сложное и воздушное.
  - Вот так, - закончил он.
  Май испустила тяжелый вздох. Все обстояло не так плохо, как расписывал Тамаи-кун: пускай они и вправду задержались по вине Арикавы-сенсей, тому была причина. Причиной являлся Мисора-кун - дерганый, неухоженный неврастеник. Мисора-кун верил в странное: он считал, что является персонажем некой высокорейтинговой драмы; и, чтобы поддержать свою популярность, раз за разом совершал глупейшие поступки, как то: выпрыгнуть из окна, изрезать пальцы ножницами, подраться с пожилым якудза (якудза был стар, и потому проиграл), съесть бомбу. За несколько дней знакомства он дважды напугал Май: когда съел бомбу (сделал это вблизи Аяо-куна) и - сегодня - когда обрызгал из огнетушителя их учительницу, Сугияму-сенсей; Сугияма-сенсей разозлилась настолько, что потеряла способность к членораздельной речи - и стала бессвязно кричать; Май испугалась за нее. Ситуацию спасло вмешательство Арикавы-сенсей; она прижала Сугияму-сенсей к себе и стала успокаивать, проводя узкой ладонью по ее спутанным каштановым волосам и по дрожащей спине. Позже Арикава-сенсей увела заплаканную Сугияму в медпункт; и отсутствовала почти пять часов - как результат, на первый шинкансен они опоздали всем классом. Мисора-кун так и не поехал; Китазава Сейджи, угрюмый громила, завел его в туалет и несколько раз ударил в живот. Пришлось Мисоре-куну отправиться домой. Арикава-сенсей сильно удивилась, узнав, что Мисора отказался от поездки. "Странно", - сказала она.
  История с брелоком Фунакоши Рин была еще проще: Рин, маленькая, наивная и притом сильная (мать водила ее на карате), обожала свой брелок в форме лягушонка; и, когда он потерялся на станции, пришла в ужас; Рин плакала и хотела даже отказаться от поездки, чтобы остаться и поискать как следует. Арикава-сенсей сказала, что, если не поедет Рин, не поедет и она; и вместе они стали искать брелок. К ним присоединились и Кацуджи Кога, и Китазава Сейджи, и в меру ответственный Тамаи Хиромицу; вскоре брелок стал искать весь класс. Его нашли - но чуть не пропустили второй шинкансен. И вот, наконец, они едут; через полтора часа класс будет в Корияме. Ночь они проведут в гостинице; а завтра, с утра, пойдут любоваться кориямской сакурой.
  Тамаи Хиромицу, оставив тему Арикавы-сенсей, перешел к сакуре:
  - Ей целых шестьсот лет! Толстое, мудрое дерево. В старые времена оно служило орудием казни. Слышала про это, Орино-кун?
  - Нет, - сказала Май.
  - Так услышишь, - самодовольно произнес Тамаи. - Провинившихся дайме приводили к сакуре и, проделав у них в животе отверстие, вытаскивали кишки; кишки эти приколачивали к сакуре. Потом дайме заставляли ходить вокруг дерева, наматывая тем самым кишки на ствол. Дайме и шел; если во время казни он молчал, то его семью не трогали - если же он застонал хоть раз, то...
  - Как насчет заткнуться? - прервал его Кейтаро Ичиру, сидевший впереди. - Хватит действовать Май-чан на нервы. Ты ей надоел, не понял еще?
  - Сам замолчи, - степенно произнес Тамаи. - Орино-кун, это правда?
  - Ну, - замялась она.
  - Вот видишь, - обрадовался Тамаи. - Твоя ложь, Кейтаро-кун, меня не смутит. Орино-кун я не надоел.
  - О, - сказал Кейтаро. - Но все равно заткнись. Теперь уже ради меня. Как тебе такое предложение?
  Тамаи-кун оскорблено смолк. Кейтаро же подмигнул Май, сначала одним глазом, затем другим - и наконец отвернулся; Кейтаро Ичиру был невзрачным, лохматым и носил вдобавок очки с толстыми стеклами - в отличие от стильного Тамаи, он производил впечатление заученного, глуповатого парня; однако он пользовался феноменальной популярностью у девчонок. Май Кейтаро-кун не нравился; слишком мало было в нем от Ацумори Аяо.
  Полтора часа прошли относительно быстро; Май взяла из дома PSP и посвятила один час из полутора видеоиграм. Тамаи-кун несколько раз пытался взять ее за руку и объяснить-таки, почему он любит кориямскую сакуру и почему не любит Арикаву-сенсей - но всякий раз ему мешал Кейтаро Ичиру. Он, похоже, положил глаз на Май - и ей это не нравилось; но ничего поделать с этим было нельзя.
  Ближе к концу пути произошло одно событие: Накахара Аюми, взрывного характера, поссорилась отчего-то с тихой Накано Хикари - и сильно приложила ее лицом о стекло. Нос у Хикари немного помялся. Аюми сказала: "Кажется, кто-то потерял нюх". Хитори Юка - злобная и ограниченная толстушка, подруга Аюми - рассмеялась; бедная Хикари шмыгнула носом, но все же сдержалась от плача. Арикава-сенсей, сверкая глазами, устроила Аюми и Юке выговор; Хикари она забрала к себе. Кацуджи кога, извинившись перед Аяо, занял освободившееся место рядом с Аюми. И его присутствие, очевидно, повлияло на Аюми благоприятно - весь остаток пути она вела себя относительно тихо. Май надеялась, что Кога ударил-таки Аюми; она того заслуживала.
  За окном мелькали рисовые поля, залитые чуть теплой водой; среди зеленых ростков стояли цапли. Белел горизонт, изрезанный горными вершинами; небо напоминало море, перевернутое вверх ногами. Тохоку, северо-восточная часть Хонсю, расцветал медленно - когда на юге цвели уже сливы и вишни, Тохоку по-прежнему стоял голым, зимним почти; лишь сомкнутые бутоны напоминали о грядущей весне.
  - Корияма - промышленный город, с миллионным населением, - нудел над ухом Тамаи. - Рядом находится атомный реактор, он и снабжает Корияму энергией. Торговля развита, в Корияме... промышленность... торговля... рыба...
  Когда впереди показался Корияма, Май, задремавшая уже, вспомнила слова Тамаи-куна; она стала осматриваться по сторонам, надеясь найти и рыбу, и атомный реактор. Корияма оказался городом серым, тихим, с венцом высоток по краям. На станции шинкансен остановился, соприкоснувшись носом с другим. Раздался металлический голос: "Станция Корияма", - и слова эти подхватила Арикава-сенсей:
  - Ребята, выходим, выходим!..
  Сама она стояла в проходе, миниатюрная, в кепке и джинсовой куртке, в кроссовках с толстыми подошвами; глаза ее - светло-зеленого цвета, с искрой - были широко раскрыты; Арикава-сенсей хотела видеть каждого своего ученика.
  - Я должен помочь ей, - самодовольно огладив рукав формы, произнес Тамаи. - Дай пройти, Орино-кун.
  Май встала, пропуская его; сама же она присоединилась к Аяо-куну. Вместе они сошли со шинкансена на вечернюю уже станцию. Их никто не встречал. Арикаву-сенсей это, впрочем, не расстроило. Выстроив класс в каре, она заняла позицию полководца - и, оправив кепку, заявила:
  - Вперед! Дорогу я знаю, так что не пропадем.
  - Ага, знает она, - проворчал Тамаи под ухом у Май.
  Слова эти услышал Аяо. Он посмотрел на Тамаи и равнодушно произнес:
  - Не любишь ее, так убей.
  - Отличная шутка, Ацумори-кун, - поморщился Тамаи. - Ты и вправду считаешь, что это смешно?
  - Я не шучу, - сказал Аяо, и почему-то погрустнел.
  Это стало сигналом для Май; она решила, что должна защитить Аяо от назойливого Тамаи. Май сказала:
  - Тамаи-кун, не хочешь ли купить мне колы?
  Она надеялась, что он обидится и уйдет; но Тамаи удивил ее, когда сказал: "Я не против, Орино-кун". Взяв у ошеломленной Май деньги (сто иен), он отлучился к ближайшему аппарату; когда же вернулся, с двумя банками кока-колы в руках, класс уже отправился в путь. Осталась лишь Май, предельно рассерженная; раз она послала Тамаи за колой, то и дождаться его обязана. Выхватив у старосты колу, Май бросилась догонять класс. За углом ее ждал Аяо-кун; он, оказывается, хотел и ее подождать, и класс из виду не потерять. Май растаяла. Взяв Аяо за руку - он не возражал - она быстро направилась за остальным классом; за спиной ее шагал торопливо Тамаи-кун. Свою колу он открыл слишком рано; и сейчас был вынужден пить ее на ходу.
  - Орино-кун, не хочешь меня подождать? - хотел спросить Тамаи; но, едва он открыл рот, как кола, проглоченная им заранее, пошла не в то горло; и Тамаи пришлось потратить какое-то время на то, чтобы откашляться. За это время он потерял и Май, и Ацумори. Пришлось их искать. Нашел он потерявшихся одноклассников - не только Май, но и всех остальных - у гостиницы "Oriental", что расположена была на южной оконечности Кориямы. К северо-востоку от них - в получасе ходьбы - находилась знаменитая сакура. Но туристический визит будет завтра; сейчас же им следует помыться в онсене, поесть и хорошенько выспаться. Арикаву-сенсей эта перспектива радовала. Она созвонилась сначала с Сугиямой-сенсей (та сидела дома и в печальном одиночестве смотрела телевизор), затем с Накахарой-сенсей, директрисой их школы; и, поговорив с хозяином гостиницы - улыбчивым ниссэем с неяпонским именем Овари Джон - повела класс в заранее приготовленные для них комнаты.
  Май гостиница понравилась.
  Она, конечно, не сразу сообразила - откуда возьмется онсен в Корияме, городе, где геотермальных источников отродясь не было? Решение оказалось простым. Онсен - фальшивый, имитация; две ванны (для мальчиков и для девочек), обложенные камнем, с подогревом для воды, и с направленными струями. Можно использовать пену. Лжеяпонский онсен; лжеяпонский, как и вся гостиница. Открытая веранда, с раздвижными стенками и с рисовыми ковриками; внутреннее убранство кое-как соотвествует канонам - однако помещение само выстроено не на сваях, как следует, а на фундаменте; Май подозревала, что при ближайшем же землетрясении гостиница "Oriental" сложится вовнутрь себя. Однако пока - пока не началось землетрясение - гостиница радовала глаз; она напоминала красивую игрушку, и прекрасно подходила к личности своего хозяина. Ниссэй Овари - родившийся в Америке и переехавший сюда - говорил с забавным акцентом. Он был блондином средних лет, имел объемный живот и красил лицо румянами; в пальцах ниссэй постоянно крутил золоченный карандаш. Он ужасно разозлил Тамаи-куна; Тамаи, сам ниссэй, терпеть не мог вот таких комедийных актеров; он заявил: "Позор!" - и постарался в сторону Овари-сана не смотреть.
  
  
  Их разместили в двух больших комнатах. Гостиница имела симметричное строение: два онсена, две одинаковые комнаты, две раздевалки, два туалета, два холла, две веранды - симметрия шла относительно длинного коридора; коридор этот был кишками гостиницы, и заканчивался он анусом - главными воротами. Над входом висели две вываренные бараньи лопатки; обереги, как пояснил хозяин. "Абсолютная дикость", - проворчал Тамаи-кун; а вот Арикаве-сенсей эти лопатки понравились. Она прошлась по коридору, громко стуча своими тяжелыми подошвами, и в конце концов объявила:
  - Хорошее место!
  - Вы мне льстите, - растрогался Овари-сан.
  - И вам ведь приятно? - уточнила Арикава-сенсей. - Это хорошо. Ведь вы наш хозяин на этот вечер, и мы обязаны сделать вам приятно.
  Овари-сан смутился.
  Он показал девочкам их комнату - большую, полутемную, с галогеновой лампой и с математической матрицей расстеленных футонов; Май при этом не присутствовала - она, почувствовав легкое томление внизу живота, немедленно отправилась к туалету; там ее и настигло мочеиспускание. Май успела. Моча шла сильно, струей; Май забрызгала свои лодыжки - их пришлось оттирать мягкой туалетной бумагой. Закончив, Май смыла за собой и, успокоенная (очередное мочеиспускание еще нескоро), пошла в комнату девочек. По пути ей встретилась Накано Хикари. Она посмотрела в сторону Май и испуганно повела плечами; словно теперь, после происшествия с Аюми, боялась всех своих одноклассниц. Май слегка обиделась. Остальные девочки начали уже распаковывать вещи. Накахара Аюми обматывала свой футон покрывалом. Она выразила надежду, что Хикари вскоре появится; у Аюми - и у Юки - было что ей сказать.
  - А зачем она вам? - полюбопытствовала наивная Рин.
  - Для дружбы, - сказала Аюми, и мечтательно прикрыла глаза.
  Май, разбирая свои вещи, наткнулась на нож - длинный (23,1 см), с керамической рукоятью. Нож хрупкий, таким не разрезать кость и не проломить полицейскую броню; но вот горло перерезать - вполне. Май посмотрела в сторону Аюми. Накахара Аюми, рыжая мужененавистница, дочь директрисы, успела уже ей надоесть. Май не любила злых людей и иногда их наказывала. Аюми от смерти спасало пока одно обстоятельство - к Аяо-куну она относилась хорошо (вернее, никак); но жизнь Аюми висела уже на волоске. Эти издевательства над Хикари... нет, Аюми однажды следует наказать. Пускай и не сейчас; но в какой-нибудь из дней - точно.
  - Слушай, Аюми-чан, - сказала Ямагата Матоко, миловидная, с круглым лицом и чуть вздернутым носом; она стояла у раздвинутых перегородок, и смотрела во двор. - Ты когда-нибудь ела пасту из лепестков сакуры?
  - Нет, - ответила Аюми, насторожившись.
  - Вот и я тоже, - сказала Матоко. - Но я-то когда-нибудь ее попробую. А ты - нет.
  "О чем это она?" - удивилась Май.
  Удивилась и Аюми:
  - Почему?
  - Потому что я люблю мужчин, - сказала Матоко невозмутимо. - А ты их не любишь, и пасты никогда не попробуешь. Никогда.
  Май смутилась. Паста, о которой говорила Матоко, явно была чем-то неприличным.
  - Никогда, - повторила Матоко.
  Аюми, поняв, что происходит, аж покраснела от злости.
  - Ну и что? Как будто меня это расстраивает!
  - Расстраивает, еще как, - сказала Матоко насмешливо. - Но ты слишком стеснительна, чтобы признаться это. Если продолжишь обманывать себя, то никогда, никогда.., - Матоко зевнула. - Даже Хикари-чан тебя опередит.
  - Неправда! - закричала Аюми.
  - Правда, - возразила Матоко.
  Этот спор прервался с появлением Арикавы-сенсей; та принесла с собой компактную видеокамеру - чтобы задокументировать их пребывание в гостинице. Арикава-сенсей засняла как следует угрюмые лица Матоко и Аюми, безмятежно-тупое лицо Юки, смущенное личико Рин, длинные ноги Куримото Мицу (она накрылась футоном и лежала так, дурачаясь), круглую физиономию Мисоры Фуюки (к слову, близнеца Мисоры Масато), и прочие лица; попала в кадр и Май. Она несколько неестественно улыбнулась и даже помахала рукой. "Хорошо!" - похвалила ее Арикава-сенсей, и отправилась на мужскую половину, чтобы смущать там мальчиков.
  - Мы еще поговорим, - сказала Аюми, обращаясь к Матоко.
  - Конечно, - сказала та, - в онсене.
  Май решила, что ей нравится Матоко; давно пора осадить Аюми.
  Может, даже нож не нужен.
  
  
  Был ужин; весь класс собрался в левом, мужском холле. За огромным столом расположились и мальчики, и девочки; во главе восседала Арикава-сенсей. Свою кепку она сняла - и тяжелые темные волосы рассыпались по ее спине; Арикава-сенсей зачесала челку назад, и открылся ее ровный выпуклый лоб. Хозяин поднес ей миску с горячей собой. Арикава-сенсей поблагодарила его за угощение - и сказала, взмахнув палочками:
  - Приступим!
  Май повезло: она села рядом с Аяо. Он тянул лапшу из рамена, делая это медленно и осторожно. По другую руку от него сидел Кацуджи Кога. Сегодня он, видимо, решил не отставать от Аяо. Кога немного повеселел; он шутил даже, и иногда невежливо толкал Аяо локтем. Они обсуждали, как правильно любоваться сакурой; Май их разговор быстро утомил. Ее никогда не привлекали ни наркотики, ни ханами; и в поездку эту она отправилась только для того, чтобы побыть наедине с Аяо-куном.
  Отчаявшись, Май тронула даже его колено своим - и сразу испугалась этого поступка. Испуг мог спровоцировал мочеиспускание, поэтому попытки свои Май прекратила. Не хватало еще описаться посреди ужина - на глазах Аяо-куна.
  Слева от Май сидел сначала неизменный Тамаи-кун. Он бы сильно мешал ей - если б не был так поглощен едой. Тамаи снял даже запотевшие очки; сам он весело и быстро хлебал из миски с раменом. "Я не обиделся, что ты не подождала меня, Орино-кун", - шепнул он ей между делом. "Хорошо", - ответила Май. Потом Тамаи-куна сменил Кейтаро; этот воспользовался хитростью - сказал, что отсутствующая за столом Накано Хикари застряла в каком-то чулане и сейчас требует к себе старосту. Тамаи поверил. Бормоча: "Вот же неразумные люди бывают", - он покинул стол; Кейтаро Ичиру немедленно уселся на его место.
  - Вот и я, Май-чан, - сказал он весело.
  - Я рада, - ответила она.
  Он начал было говорить, и взял даже ее за ладонь - но Май быстро проговорила: "Вам не кажется, что пора бы искупаться?" - после чего встала из-за стола. Ее слова услышали не все; однако Арикава-сенсей их услышала, и это стало решающим фактором. До этого Арикава-сенсей сидела, обсуждая с хозяином местного маньяка, Давителя из Кориямы (среди прочих маньяков Давитель имел относительно высокий индекс популярности и служил своего рода достопримечательностью); теперь же она загорелась идеей поскорее искупаться. Ее сильное, эластичное тело жаждало теплой воды и энергичных движений мочалки; Арикава-сенсей хлопнула в ладоши и громко заявила:
  - Девочки, все в онсен! Купаемся!
  Девочки, кто доев, а кто - не доев, отправились в раздевалку. Особенно быстро собралась Накахара Аюми; перспектива остаться за столом с одними только мальчиками ее не прельщала.
  Вереницу девочек увидел, возвращаясь с улицы, Тамаи-кун; он уже десять минут как искал Хикари и пребывал теперь в дурном настроении. Тамаи-кун заявил: "Вот ведь люди!" - и, кивнув зачем-то Май, двинулся в холл; там он стал надоедать остальным мальчикам. Кончилось все тем, что Кейтаро Ичиру подставил ему подножку; и, когда Тамаи упал, растянувшись на полу, рассмеялись все - за исключением молчуна Китазавы и добросердечного Кацуджи. Не стал смеяться и Ацумори Аяо; Май, будь она там, не сильно бы этому удивилась - ведь Аяо, как и Кацуджи Кога, весьма добр и сердечен.
  В онсен - с прохладным плиточным полом (плитки цветов белого и молочного шоколада) и запотевшими стенами, с ямой, обложенной квазидиким камнем, и с отверстием в крыше - Май вошла с пушистым зеленым полотенцем, обмотанным вокруг тела. В правой руке она держала другое полотенце - для волос, и мыльный камень. Девочки расположились уже вокруг булькавшего "источника" водопроводного происхождения; Май поискала Матоко и Аюми, и нашла их обеих около Арикавы-сенсей. Они успели уже поссориться, и она теперь успокаивала их. Сама же Арикава, чья грудь прикрыта была влажным полотенцем, выглядела благодушно и по-матерински заботливо. Май захотелось сесть к ней, приобнять. Она подавила это желание; нельзя же так сильно выпячивать свои комплексы. Май росла без матери - и потому всякое напоминание о ней вызывало приятную слабость. Но мать относится к темам запретным. Не стоит вообще думать о ней, и не стоит вспоминать отца; Май, запутавшись окончательно, нырнула с головой и стала сидеть, булькая, на дне.
  Отец, отец...
  Май не хотела ничего плохого.
  - Как считаете, кто из мальчиков самый-самый хороший? - спросила Фунакоши Рин, и голос ее сквозь толщу воды прозвучал как-то взрослее.
  Май вынырнула.
  - Среди наших ни одного нормального нет, - сказала Аюми. - Одни извращенцы и придурки.
  - Придурки и извращенцы, - поддержала ее Хитори Юка.
  Матоко хихикнула. Аюми бешено взглянула на нее; однако никаких действий предпринимать не стала.
  - Тамаи-кун неплохой.., - робко произнесла Мисора Фуюки, но ее тут же освистали.
  Стали просить совета у Арикавы-сенсей; она ведь взрослая женщина, и в парнях должна разбираться как следует.
  - Хохо, - сказала, польщенная, Арикава-сенсей. - Дайте подумать. Сразу отбросим в сторону незрелых парней. Тамаи-кун совсем незрелый, скажем. Неплохой, но незрелый. Парочка Кацуджи-Ацумори мне нравится; они вроде готовы взять на себя ответственность. Китазава - ух какой, молчаливый и суровый; был бы еще красивым, цены бы ему не было. Но самый лучший, конечно же...
  Все насторожились - особенно Май, которой понравилась похвала Аяо-куну; хотелось теперь знать, кого Арикава-сенсей оценивает выше.
  - Самый лучший, конечно же, Кейтаро-кун! - закончила та, после чего откинулась назад и сложила руки на груди.
  - Вы издеваетесь, сенсей? - проговорила Аюми с гримасой отвращения.
  Май ее понимала; однако все остальные девочки закивали, соглашаясь с Арикавой-сенсей.
  - Действительно, Кейтаро-кун... он ничего так, - сказала Хитори Юка, чем ввергла Аюми в неистовство.
  Май же задумалась: неужели Кейтаро Ичиру действительно так хорош, как говорит Арикава-сенсей? Что у него есть такого, чего нет у Аяо-куна? Харизма, обаяние, красота? Нет, Аяо-кун в этом отношении намного лучше. Так в чем же дело?
  Непонятно.
  И тут Май, задумавшись, ненароком обмочилась; моча потекла из ее промежности, смешиваясь с водой. Испуганная, смущенная, Май стала молиться всем богам - чтобы никто не заметил; едва горячий поток ослаб, Май выскочила из онсена - и, предупредив Арикаву-сенсей, вышла в коридор; на голове ее покачивалось, свернутое, полотенце. Май не стала исполнять даже такую важную часть ритуала, как жадное, с причмокиванием, поглощение холодного молока - она сразу юркнула в комнату девочек, где переоделась (и спрятала испорченное мочой полотенце). Ее не оставляла мысль о том, что сейчас все девочки - и Арикава-сенсей - сидят в воде, где растворена ее моча, горячая, соленая моча. "Ужасно!" - подумала Май. Хотелось от такого плакать.
  Почему она?
  Почему ей такое досталось?
  Вконец измученная, Май направилась в мужской холл. Там можно и холодное молоко найти, наверное.
  Действительно, молоко для нее нашлось; услужливый Овари-сан, мелко семеня, поднес ей запотевший стакан. Поблагодарив хозяина, Май залпом выпила молоко. Кацуджи-кун, который сидел за столом и играл в маджонг с Авано Юджи (темноглазым, хрупким юношей), китазавой Сейджи и Овари-саном, сказал ей:
  - Не простудись.
  - Она не простудится, - сказал Китазава. - Я знаю.
  - Ну, раз знаешь, - пожал плечами Кацуджи Кога, - то и спорить не стоит. Рон.
  Раз Кацуджи-кун здесь, то Аяо, возможно, сейчас в полном одиночестве, подумала Май; он не будет против ее компании. Чувствуя, как льнет футболка к мокрой спине (и чувствуя, как туго шортики обтягивают ее бедра), Май вышла на улицу. Показалась уже бледная луна; здания выглядели черными провалами на фоне темно-синего неба. Двор у гостиницы был небольшой, с кустами, что росли под забором, с бельевой веревкой, растянутой между двумя столбами, и конурой для собаки (собака отсутствовала); сама же гостиница, с покатой крышей, невысокая, приземистая, снаружи показалась Май очень уютной; захотелось войти - и присоединиться к Кацуджи и Китазаве за игрой в маджонг.
  Но тут она увидела Аяо.
  Он сидел на крыше, забравшись туда с ногами; смотрел перед собой и думал о чем-то. Его волосы, влажные после купания, быстро сохли на ветру. Аяо переоделся; сейчас на нем была не школьная форма - красная с белым - а обычная одежда; свободная футболка и джинсы. Заметив Май, Аяо кивнул: присоединяйся. Май, обрадованная, подошла к скату крыши; она заметила уже дождевую бочку, приставленную к стене - похоже, именно с ее помощью Аяо взобрался на крышу. Май оперлась о бочку и подтянулась; Аяо протянул ей руку, помогая залезть. Ладонь у него была горячая и крепкая. Май он поднял легко, словно ребенка; только сейчас до нее дошло, насколько силен Аяо-кун. Она не решилась сесть рядом с ним, и чуть отодвинулась. Аяо ее сомнений не заметил. Он вернулся к своему занятию - стал смотреть вперед; смотрел он на юг, в сторону Токио, поняла вдруг Май.
  - Аяо-кун...
  - Скучно, - сказал он.
  Май опешила.
  - Аяо-кун?
  - Мне очень скучно, Май-чан, - сказал он бесстрастным голосом. - Мне все надоело. Я не знаю даже, чем себя занять. У меня нет цели в жизни. Надеюсь, перед тобой не стоит такой проблемы, Май-чан? Есть ли что-то, чего ты очень желаешь?
  - К-конечно! - отозвалась она.
  "Аяо-кун..."
  - Вот как, - опустив голову, произнес он. - Может, тебе нужна помощь? Я рад буду помочь. Ты только скажи: чего ты желаешь?
  - Давай, - запнулась Май, - давай не будем торопить события, л-ладно? Ведь цель... ну, если добиться ее с чьей-то помощью... она ведь ничего не стоит тогда, верно?
  Аяо помолчал немного; потом снова опустил голову, соглашаясь.
  - Да. Ты права.
  Май, осмелев, тронула его за плечо.
  - Тебе плохо, Аяо-кун?
  - Нет, - ответил он. - Я не испытываю физической боли. Я не ощущаю дискомфорта. Однако я пуст. Я живу, не имея мечты и цели. Вместо чувств - ватная пустота. Мне не плохо... мне, - он задумался, - я никак не ощущаю себя, и это, наверное, плохо. Но точно сказать не могу.
  Невыносимо было видеть его таким; и Май торопливо предложила:
  - Давай придумаем тебе цель.
  - Цель? - поднял он брови.
  - Да! Придумаем цель, и все будет хорошо, да?
  - Наверное, - ответил он. - И какую же цель ты предлагаешь?
  - Я не знаю... - растерялась Май.
  Внизу показались две фигуры - одна высокая и тонкая, другая приземистая; приглядевшись, Май узнала в них Накахару Аюми и Хитори Юку. Аюми несла целлофановый сверток. Хихикая и подталкивая друг друга, Аюми и Юка выбрали место под кустом, где земля была мягче, и закопали сверток там. После они, не прекращая хихикать, бросились обратно в гостиницу.
  Аяо проводил их спокойным взглядом. "Хорошо, что он отвлекся", - подумала Май; и стала лихорадочно размышлять, какую бы цель предложить Аяо-куну - и не выдать ее истинное, самое заветное желание.
  Так не придумав, она подумала раздраженно: "Что за человек - ищет цель, когда рядом есть... есть..." Не доведя мысль до конца, Май несильно шлепнула себя по щеке; она этого заслужила. Дура, дура! Аяо-куну плохо, а она тут ругает его, пускай и про себя; надо сейчас же, сейчас же придумать ему цель, и пусть...
  - Подожди тут, - сказал Аяо, и легко спрыгнул с крыши.
  Разумеется, Май не послушалась; она спрыгнула следом за Аяо-куном. Влажная земля чуть промялась под ее ногами. Май кое-как удержалась равновесие - и бросилась догонять Аяо. Она думала, что он направится к свертку - чтобы откопать; однако Аяо пошел в другую сторону. Он приблизился к одной из форточек гостиницы. Встав на цыпочки, Аяо постучался туда. Ему никто не ответил. Аяо постучался сильнее.
  - Я знаю, ты там. Открой, - сказал он.
  - Аяо... - начала было Май, но он жестом прервал ее.
  - Открой, - повторил Аяо.
  Форточка медленно отворилась. Слишком узкая, чтобы человек пролез; но для руки места хватает.
  - Кто там? - шепотом осведомилась Май.
  Аяо слабо улыбнулся.
  - Хикари-чан? - позвал он громко.
  Ответом ему был жалобный всхлип.
  - Они заперли тебя там? - спросил Аяо.
  - Ацумори-кун, - чуть слышно произнесла Хикари. - Пожалуйста, не говори никому, я прошу...
  - Они заперли тебя в женском туалете, - безжалостно продолжил Аяо. - Тамаи-кун ушел искать тебя; он долго искал, однако найти не смог. Было два места, куда он не мог заглянуть - это женский туалет и спальня хозяина. В спальню хозяина даже Аюми-чан не посмела бы войти; остается лишь туалет. Ты до сих пор там; значит, они сняли с тебя одежду. Я прав? Если прав, возьми мою футболку.
  С этими словами Аяо стянул через голову футболку; под ней он носил еще одну, такую же. Май затрепетала невольно - не от жеста этого, конечно, а от логики выводов. Футболку Аяо скатал в комок, который легко, одним движением руки забросил в окно.
  - Она свежая, - сказал он. - Потом вернешь.
  - Они и юбку забрали, - едва не плача, произнесла Хикари. - Спасибо, Ацумори-кун.
  - Вот как, - отозвался он. - Май-чан, не хочешь ли снять шорты?
  Май ойкнула.
  И сразу же:
  - Конечно!
  Пара заученных движений - и шорты спали к ее ногам; Май, смущаясь, протянула их Аяо-куну. Он принял шорты с невозмутимым видом. Май знала, что он может в любой момент приглядеться к ее нижнему белью, увидеть ее полосатые трусики (покупала, думая о нем); но Аяо деликатно не смотрел в ее сторону.
  - Здесь кто-то еще, Ацумори-кун? - жалобно спросила Хикари.
  - Май-чан, - ответил Аяо.
  - Уууу, - всхлипнула Хикари.
  Май такое поведение возмутило; однако она промолчала.
  Так шортики Май переправились к Хикари.
  - Хикари-чан, - позвал ее Аяо.
  - Спасибо, Ацумори-кун! - шурша шортами, отозвалась она. - Я, если хочешь... вот... я не знаю, я.. не знаю, как отблагодарить тебя... вот.
  - Хикари-чан, - сказал Аяо, глядя наверх, - хочешь, я накажу их?
  Шуршание прекратилось.
  - Их? - переспросила Хикари.
  - Да, их, - сказал Аяо. - Аюми-чан и Юку-чан. Я заставлю их пожалеть о сделанном. Хочешь?
  Хикари ответила быстро:
  - Нет.
  - Понимаю, - ответил Аяо.
  И Май понимала, в общем-то; какой смысл в цели, если достигнута она чужими руками? Должно быть, Хикари хочет сама разобраться с Аюми и Юкой. Не стоит ей мешать.
  Аяо и Май не видели, что сейчас происходит в туалете - и потому заблуждались относительно мыслей Хикари. Увидь они, что Хикари сидит на унитазе, держа один палец между ног - живо переменили бы свое мнение; от издевательств Аюми, от своего униженного положения Хикари получала огромное удовольствие; женская жидкость обильно сочилась из нее. Происшествие с туалетом Хикари сочла приятной удачей; и теперь она с большим неудовольствием покидала свое уютное убежище.
  А Аяо между тем повернулся к Май и сказал:
  - Переоденься.
  Он прошел мимо ее - и занял свое прежнее место на крыше; Май же, в полосатых трусиках, присоединиться к нему не могла. Поэтому она двинулась - стараясь остаться незамеченной - в сторону спальни девочек. Сейчас все, наверное, в холле, или сидят до сих пор в онсене. Май повезло; до спальни она добралась без происшествий.
  Май, счастливая уже, взяла на руки рюкзак - чтобы вытащить новые шорты - как в комнату заглянул вдруг Кейтаро Ичиру.
  - А где остальные? - спросил он.
  Май собралась было ответить - но, пораженная внезапным ужасом, остановилась; по ногам ее текла теплая моча.
  Снова.
  Она снова обмочилась.
  - Май-чан, где остальные? - повторил Кейтаро.
  Тут он заметил, как расплывается под ней лужа; и немедленно смешался.
  - О нет, - пробормотал он, - нет-нет. Извини. Я не хотел. Извини.
  - Пошел вон! - закричала Май, не помня себя от ужаса.
  Кейтаро сразу скрылся; Май, смущенная, злая на себя, стала быстро оттирать свои бедра - с помощью скомканных трусиков. Трусиками она промокнула и лужу. Пришлось надевать новые; только натянув поверх них вторые шортики, и забросив грязные трусики на самое дно рюкзака (поместив их перед этим в пакет), Май слегка успокоилась. Лицо ее по-прежнему горело. Одно дело, если б тайну ее узнал Аяо-кун - конечно, это очень стыдно; однако Аяо, наверное, смог бы понять ее, помочь, скрыть тайну. А Кейтаро Ичиру? Он производил впечатление человека легковесного, противного; любитель девушек, без друзей (кроме парочки ненормальных извращенцев) и без особых привязанностей, неопрятный, неумытый, лохматый... О нет! Должно быть, он уже пересказывает "забавный случай" Аюми, Юке, кому-нибудь еще; он, он... Колени у Май подогнулись. Слабеющими пальцами она стала рыться в рюкзаке. Нашла какую-то бумажку, сунула машинально в карман. Дальше. Вот и он. Нож. Май оглядела его керамическое лезвие. Самое простое решение проблемы.
  "Очередная глупость", - прозвучал в ее голове голос отца.
  Да.
  Май остановилась.
  Так нельзя. Убив Кейтаро здесь, она повредит Аяо-куну; ведь подозрение пасть может и на него. Стоит переждать. Вдруг Кейтаро-кун окажется хотя немного благородным?
  Повторяя про себя это, Май на негнущихся ногах покинула спальню девочек; ей хотелось на свежий воздух. Там и Аяо-кун... Май вышла из гостиничных ворот. Над головой ее стукнулись друг о друга бараньи лопатки. Не зная, чем занять руки, Май вытащила найденную бумажку, развернула. Над воротами, с наружной стороны, подвешен был фонарь - теперь он горел. В его переменчивом свете Май прочитала:
  "Завтра, на фестивале, я открою тебе свои чувства".
  Уааа!
  Май, не владея собой, запрыгала на месте.
  Это от Аяо-куна! Наверняка от него! И речь его, посвященная скуке, значила лишь одно: Аяо хотел, чтобы Май была с ним. Чтобы она и стала целью для него. Она и ее любовь... Май, счастливая, съела записку. Хотела почувствовать вкус счастья - но у записки был легкий привкус мочи. Май выплюнула ее. Фу. Неприятно. Но накатившее на нее отвращение тут же смылось иной волной - волной счастья; Май, обо всем уже забыв, снова запрыгала под фонарем.
  Уааа!
  На заднем фоне звучали крики; кто-то, похоже, выяснял отношения. Шум шел со стороны женской веранды. Май направилась туда. Май желала, чтобы все были счастливы, как она; ей хотелось всех примирить, привести к доброму компромиссу. Обогнув угол, Май заметила большую толпу - собрался почти весь класс; кое-кто не расстался даже с банными полотенцами, как Мисора Фуюки или Фунакоши Рин. Собрались все вокруг Накахары Аюми - она и была источником шума. Аюми яростно пинала бедного хозяина гостиницы, Овари-сана; из ее криков следовало, что Овари-сан - мерзавец и негодяй - проделал в стенах онсена небольшие дырочки для поглядывания. Аюми заметила это, когда расхаживала туда-сюда с Юкой; Май нашла в толпе немного бледную Накано Хикари (в футболке Аяо), и подумала: "Она поговорила уже с Аюми или нет?" Но Хикари не говорила, нет; сейчас ее заботило иное. Она думала, где бы найти отнятую у нее одежду.
  Май же подобное не волновало. Она размышляла уже о другом.
  "А что, если дырочки не Овари-сан проделал, а кто-то из посетилелей? Такое не исключено", - думала она.
  Бедный Овари-сан; Аюми пинала его своими молодыми, сильными ногами. Он только закрывался руками, и кричал, что сей глупой школьнице не убудет от того, что кто-то насладится ее рыжей красотой; тем более следует радоваться, если она привлекает чей-то взор. Аюми такая логика возмутила. Она заявила: "Вот похотливая сволочь!" - собралась пнуть хозяина так сильно, как только могла; Овари-сана спасло лишь появление Арикавы-сенсей. Она вежливо и ласково взяла Аюми за плечо - и увела в сторону. Овари-сан обрадовался было - но Арикава, обернувшись, состроила такую страшную рожицу, что он опять расстроился. От наказания не уйти, понял хозяин. Но это его не утихомирило. Напротив, он еще больше разухарился; едва Арикава скрылась с расстроенной до предела Аюми, как Овари-сан встал, собрал мальчишек в круг (присоединились не все) и заявил:
  - Сегодня украду их трусики. Кто со мной?
  Его поддержали унылыми криками. Все знали, как больно дерется Накахара Аюми; и никто не хотел, вдобавок, расстраивать Арикаву-сенсей.
  Кейтаро Ичиру, растолкав мальчишек, встал в центр круга. Сам он, оглядев самодовольно толпу, объявил: красть белье - это невысокий пилотаж. Он, Кейтаро Ичиру, намного более искусный ловелас; поэтому завтра на ханами он - да-да! - соблазнит саму Арикаву-сенсей.
  - Ага, ври больше, - пробормотал Китазава Сейджи.
  - Не веришь? Не верь, тебе же хуже, - Кейтаро прищурился. - Я буду веселиться с Арикавой-сенсей, а где будешь ты? Жрать порошок под старой сакурой? Глупейшее занятие.
  - А спать с женщинами? - перебил его Овари-сан. - Женщина вообще существо противное, скользкое. Как можно спать с ними? Только нюхать трусики, и ничего сверх!
  Теперь, когда Кейтаро успел уже разозлить всех, мальчишки большинством голосов поддержали хозяина гостиницы. Решено было приступить к сбору девичьих трусиков ближе к полуночи; Кейтаро, разозленный, отошел в сторону. Его пытался ободрить Тамаи ("Все эти споры - глупость несусветная; спорить о таком противно и мерзко!"); однако Кейтаро был безутешен.
  Май почувствовала к нему сочувствие - но сразу его подавила; нельзя, никак нельзя сочувствовать таким, как Кейтаро; он не побрезгует этим воспользоваться. И потом, не рассказал ли Кейтаро - тому же Тамаи - о ее тайне? Похоже, что нет; но за ним стоит проследить.
  "Ножом я всегда успею воспользоваться", - успокаивала Май себя.
  Тамаи-кун отыскал ее; благоухая мятой, предупредил о замыслах Овари-сана; Май эту информацию приняла благосклонно. Она сказала:
  - Я свои трусики никому не отдам, Тамаи-кун.
  - Не говори этого слова, Орино-кун, не говори, - сморщил нос он, - ведь есть более правильное выражение "нижнее белье". Мы, как цивилизованные люди, должны использовать его, и только его.
  - Хорошо, Тамаи-кун, - сказала Май. - Мое нижнее белье останется на мне.
  - Правильный настрой, Орино-кун! - похвалил он, после чего отошел к мальчикам.
  Теперь, когда ее предупредили - а предупредили и остальных девочек (сделала это Арикава-сенсей, обладавшая хорошим слухом) - теперь Май и вовсе не хотелось оставаться в женской спальне. Вместо этого она пошла в женский холл; он был пуст и тих. Там Май и просидела некоторое время - она размышляла о завтрашнем дне, и о записке, и об Аяо-куне. Странно, но ей совсем не хотелось видеть его. Как европейской невесте, наверное, не хочется перед свадьбой видеть своего будущего мужа... Май нашла на столике золоченный карандаш, принадлежавший хозяину гостиницы. Тронула пальцем острие - и укололась. Опасная вещь. Май положила карандаш на место.
  Позже, когда время подошло к полуночи, Май вышла во двор. Мальчишки не начали еще своей охоты; они, должно быть, собрались в мужском холле, бурно обсуждая всякое-разное. Девочки же сидели на веранде, охраняя свое белье. "Как много для них значит какой-то кусок ткани", - удивилась Май. Она бы без сожаления отдала свои трусики кому угодно - была бы нужда; особенно Аяо-куну. Но он не просил; и она не давала.
  Во дворе было тихо и спокойно. От нечего делать Май выкопала форму Хикари; решила отнести в женскую спальню. Из складок формы выпала записка. Май, заитригованная, подняла ее.
  "Завтра, на фестивале, нацепи бумажную корону на голову - и так я пойму, что ты приняла мое предложение", - прочитала Май.
  Глупые шуточки Аюми, вне всяких сомнений. Май разозлилась. Зачем нужны эти издевательства над Хикари?
  "Нет, так нельзя", - сказала Май себе.
  Аюми он накажет; накажет прямо сейчас.
  Отыскав в женском холле бумагу и золоченный карандаш, Май нацарапала записку: "На фестивале я надену бумажную корону, и ты поймешь мои чувства к тебе", - после чего отправилась в мужскую спальню. Там никого не было. Первую записку, предназначенную ранее Хикари, Май спрятала в вещах Кацуджи-куна; вторую она сунула под покрывало самой Аюми. Пусть веселится, глупая, жестокая Аюми. Может, Кацуджи-кун и найдет, чем проучить ее.
  Испытывая от своей хитрости стыдливое удовольствие, Май направилась в мужской холл, надеясь застать там Аяо-куна. Мальчишки вышли уже, оставив холл пустым и бесприютным; Аяо-кун, однако, сидел там - в компании Арикавы-сенсей; вместе они смотрели старенький телевизор.
  - Сенсей? - спросила Май.
  - Орино-кун? - отозвалась та, не оборачиваясь.
  - Разве они не пошли... за вашими, ну, - произнесла смущенная Май, - вашим бельем? Вы что, все это время сидели здесь, с ними?
  - Да, - просто сказала Арикава-сенсей. - Это ведь забавная игра, не более. Я сразу сдалась. Пришла и отдала им свежие, вчера только купленные трусики. Овари-сан ответил, что это - не решение. Мол, трусики должны быть грязными. Я ответила: "Извините, но все они свежие. Я просто не люблю грязи". Все мальчики так расстроились... Но мне позволили смотреть телевизор. А я и рада. Новости интересные, пускай и однообразные.
  - Действительно, - отозвался из своего кресла Аяо. - Снова маньяки. В каждом городе есть маньяк-убийца; не надоело им еще?
  - Наверное, нет, - осторожно сказала Май.
  Аяо-кун наверняка не станет спрашивать, нашла ли она его письмо или нет; тем более в присутствии Арикавы-сенсей. Поэтому Май молча села в третье кресло - приняла из рук Арикавы-сенсей стакан с горячим молоком.
  Новостная программа посвящена была Давителю из Кориямы. Этот серийный убийца жил в провинции - и поэтому в столичные сводки не попадал. Давитель насиловал и затем убивал молодых женщин, а также - иногда - детей; каждой из жертв он сдавливал горло до полной асфиксии. Второй отличительный признак - нижнее белье; к нему Давитель питал особую страсть. Белье он резал ножом (или иным острым предметом), а после лоскутами запихивал в рот мертвой уже жертвы. Двойной автограф.
  - Я считаю, - сказала Арикава-сенсей, - что Кориямский Давитель может быть и жителем Токио; первые убийства, совершенные таким образом - с удушением и с внимание к белью - произошли именно в столице. И только потом серия убийств перешла в Корияму. Убийца мог, чтобы запутать полицию, в каждый из дней убийства приезжать из Токио в Корияму (полтора часа езды), и, совершив убийство, возвращаться домой к ужину. Легко и просто; и главное, никто не станет искать убийцу именно в Токио.
  - Он интересен вам, сенсей? - спросил Аяо.
  Арикава-сенсей нервно рассмеялась.
  - Еще как. Маньяк-убийца, современный хищник. Вероятно, импотент. Хочу его увидеть, хочу потрогать. Живое свидетельство ущербности человека... Да, он интересен мне.
  - Вот как.
  Май допила молоко; и оно, дойдя до желудка, стало греть ее, успокаивать. Май не слышала уже, о чем говорят Аяо и Арикава-сенсей - она засыпала; и звук собственного дыхания убаюкивал ее больше и больше.
  Май заснула.
  А проснулась она от того, что моча, остыв, стала холодной как лед; Май поняла, что обмочилась во сне - и снова расстроилась. Теперь и кресло испорчено. Как теперь объяснить это хозяину?
  И главное, что у нее закончились сменные трусики.
  В соседнем кресле спал Аяо.
  Май посмотрела немного, как он спит - а затем выключила по-прежнему работавший телевизор. Из спальни девочек она принесла одеяло - теплое, но нетяжелое - и укрыла Аяо как следует. Он произнес в полусне: "Нэ-сан?" - и повернул голову; волосы падали ему на глаза. Май захотелось его поцеловать. Но нельзя. Нельзя делать это без его согласия; иначе это не любовь, а нечто ужасное, лишь принимающее облик любви.
  Полюбовавшись на спящего Аяо, Май на цыпочках двинулась обратно.
  Она взялась уже за раздвижные стенки - когда раздался странный звук; напоминал он то ли стон, то ли всхлип. Май прислушалась. Звук шел откуда-то снизу. Май прошлась туда-сюда, стараясь шагать как можно тише. Скрип-скрип, трещали доски. Снова тот же звук. Он стал громче - словно... словно тот, кто был внизу, понял: его услышали.
  "Здесь нет свай, - дошло до Май. - Нет свай; значит, здесь может быть подземное помещение... подвал".
  Ногой она отодвинула длинный, уродливый ковер, сплетенный из рисовых стеблей; под ковром, как и ожидалось, была сдвигаемая доска. Волнуясь (кто там? зачем он здесь?), Май убрала доску; та оказалась тяжелой - и потому выскальзывала из пальцев. Май кое-как управилась с ней; и заглянула вниз.
  В тусклом свете (единственным источником которого была лампа в начале коридора) виднелось чье-то тело. Человек; его связали, заткнули рот кляпом. Узлы на запястьях, на коленях, лодыжках.
  Май сразу поняла, что кричать: "Кто вы? Вам помочь?" - глупейшее занятие. Поэтому она, подбадривая себя, начала осторожный спуск. Май, держась руками за край отверстия, сунула туда одну свою ногу, затем другую; потом, так и не нащупав носками пола, спрыгнула. Падать оказалось недолго. Май удержалась на ногах. Оглядевшись по сторонам (бетонные стены, пол, утепленный грудой вонючих одеял), Май склонилась над лежавшим в углу человеком. Темные волосы, с песчинками, застрявшими в прядях. Мягкое, женское лицо. Май сорвала кляп. Женщина выдохнула - и потом жадно втянула в себя затхлый воздух. Хриплым от долгого молчания голосом произнесла:
  - Орино-кун?
  Этот голос Май узнала сразу.
  - Арикава-сенсей, что произошло? - спросила она. - Давайте я вас развяжу... Вот так, я буду развязывать, а вы говорите, кто сделал это, и зачем он, - Май взялась за первый узел, на запястьях, - сделал это.
  Странно, но волнения не было. Будто Май, как и Аяо-кун, жаждала действия, стремления к какой-либо цели. Сейчас ее цель была простой и ясной - освободить Арикаву-сенсей; и понять, конечно же, что произошло.
  - Давитель из Кориямы, - сказала Арикава-сенсей. - Я искала его... и нашла, - она нашла в себе силы усмехнуться. - Он, знаешь ли, оказался неприятной личностью. Малоинтересным. Все маньяки, конечно, убогие создания, но он - особенно... Осторожно!..
  - Простите, - сказала Май.
  Она просунула палец между сомкнутых запястий Арикавы-сенсей и стала двигать так, ослабляя узел.
  - Я осторожно, сенсей, - сказала она, стараясь успокоить учительницу.
  Но Арикава-сенсей повторила, на этот раз громче, почти крича:
  - Осторожно, Орино-кун! Он!..
   В ее зеленых глазах слабо отражался свет. Май это запомнила - потому что в следующий момент что-то ударило ей пониже затылка; и возникла отчего-то мысль: "Мне должно быть больно", - мысль холодная, равнодушная и словно бы чужая. Май молча уткнулась в грудь Арикавы-сенсей - и стала лежать так, чувствуя, как тело ее потихоньку расслабляется.
  "Сейчас бы не описаться", - забеспокоилась Май, и попыталась переменить позу; но ей это не удалось. Странно. Что особенно странно, мысли ее теперь были медленные, валкие, будто пингвины на берегу. Май это рассмешило. Но и посмеяться не удалось. Странно. И с Аяо-куном не повидаться... Странно.
  - За хлороформом ходил, - в невообразимой дали произнес кто-то. - Сейчас вас обеих усыплю... удача какая, еще одна явилась, миленькая, миленькая... она ведь молочко пила... миленькая...
  - Вы омерзительны, Овари-сан, - сказала Арикава-сенсей.
  - Нет! - заклокотал он. - Нет, никогда! Я человек полноценный! Я член общества! Я обществу полезен! А вот вы, женщины, вы омерзительны; вы кичитесь своими половыми признаками, своим красивым бельем... всегда хотел носить такое, но мне не разрешали, не разрешали!.. Сволочь человеческая. Ненавижу - и уничтожу! Очищу землю от зла! Да! Да! Да!
  - Вы омерзительны, - повторила Арикава-сенсей. - Что вы сделаете со мной?
  - Накажу своим мужским признаком, после чего уничтожу, - ответил Овари-сан.
  Прозвучало шуршание.
  - Вы омерзительны.
  - Заткнись! Заткнись! - завизжал Овари-сан.
  Теперь ничто в его голосе не напоминало прежнего ниссэя; даже забавный акцент пропал.
  - Омерзительно, - сказала Арикава-сенсей. - Но в этом что-то есть. Необычный сексуальный опыт. Да, ради такого стоило искать маньяка. Я потратила столько времени на то, чтобы отыскать нужного мне... И, пожалуй, результат меня устраивает. Ооох, полегче!..
  - Заткнись-заткнись-заткнись, - пропыхтел Овари-сан. - Заткнисьзаткнисьзаткнись...
  - А... а что вы сделаете с Орино-кун? - задыхающимся голосом спросила Арикава-сенсей.
  "Они говорят обо мне", - поняла Май.
  И только сейчас сообразила, что она не лежит больше на Арикаве-сенсей; ее перенесли - судя по всему, уже давно - к стене; и положили лицом вниз.
  - Младшенькую убью, - сказал Овари-сан, подвизгивая от удовольствия.
  - А можно ее не убивать?
  - Нельзя!.. Убью!.. Мерзость!.. Мразь, да как она посмела явиться ко мне, в мой подвал, в мое убежище... мразь, мразь... мразьмразьмразь...мразьмразьмразьмразьмрррразь... сияние мерцание мразь горящий свет нетнетнет жирная копоть на стенах зачемзачемзачем хватит хватит хватит не стоило зачем перестаньте рыжая сойка перепрыгивает с ветки на ветку взрыв и сойка сгорает все сгорает весь мир взрывается все сгорает все и даже небо и даже звезды с людей сползает кожа ядерный гриб лучевая болезнь катастрофа катастрофа огромная волна это потоп это великий потоп о котором говорили в христианских книгах и некоторых христианских фильмах и даже в синтоистских мультфильмах дадада не рви не рви катастрофа гибель Земли!..
  
  ... Май очнулась.
  Сразу ее посетили - в том холодном озарении, что настигает нас по пробуждении - две мысли. Первая - ее изнасиловали; вторая - те страшные грезы, что привиделись ей во сне, были проекцией изнасилования (грубого, отвратительного вторжения в самое нежное ее место) на спящее сознание; на сознание, отравленное хлороформом.
  - Все в порядке? - спросил Аяо.
  Он сидел рядом с ней, опустившись на колени. Лицо его - освещенное рассеянным, утренним светом - ничего не выражало.
  - Аяо...кун?
  Горло болело. Наверное, она простыла.
  - Все в порядке? - повторил он.
  - Да... наверное. Помоги мне встать.
  Аяо взял ее за плечи - и поднял; после разгладил ей волосы, проверил, нет ли ран на теле. Май было все равно. Она слишком устала; слишком сильно болела у нее голова.
  - Что произошло? - спросила она; и чуть не рассмеялась, поскольку тот самый вопрос она вчера задавала Арикаве-сенсей.
  Кстати, где она?
  Вот же, у соседней стенки. Сидит, смотрит и пьет из пакетика сок. Упаковка у сока удобная, его можно и в кармане носить, и все в порядке будет...
  - Я проснулся, - сказал Аяо, заканчивая осматривать ее. - Я спал в кресле. Я проснулся и пошел умываться. На обратном пути я услышал шум из-под пола. Я спустился в подвал, нашел вас. Шумела Арикава-сенсей, она проснулась раньше тебя. Я развязал ее, затем тебя. Все.
  - А где?.. - Май попыталась сказать "убийца", но не смогла. - А где Овари-сан?..
  Арикава-сенсей - заметив, что Май смотрит на нее - пожала плечами.
  - Не знаю, - сказала она чуть хрипло.
  - Как это "не знаю"? - удивленно произнесла Май.
  - Не знаю, - сказала Арикава. - Я... в общем, я заснула. А когда проснулась, то стала орать во весь голос. Конечно, на мне кляп был... Но кое-то услышал. Счастливая развязка. Мы свободны. Приключение закончилось.
  Она выглядела довольной и сытой.
  - Ничего не понимаю, - вздохнула Май. - А куда подевался Овари-сан?
  - Может, пошел за зубной щеткой, а когда ходил, поскользнулся на полу и сломал себе шею? - попыталась пошутить Арикава-сенсей; шутка вышла такой дурацкой, что Май рассмеялась.
  Аяо помог ей подняться. Вместе они покинули подвал. Май ощутила облегчение - и своего рода счастье; ведь ей не придется ждать фестиваля (кстати, а он не начался случаем?), чтобы сказать...
  - Я получила твою записку, Аяо-кун, - шепнула она ему.
  - Какую записку?
  Их нагнал голос Арикавы-сенсей:
  - О, уже утро! Вы пока одевайтесь, пойдем на ханами! Орино-кун, надеюсь, произошедшее не сильно на тебя подействовало? Не бери в голову. И не переживай. Одевайся, и вместе с Аяо-куном на фестиваль. Я чуть позже к вам присоединюсь. Мне надо помыться. Сенсей хочет быть чистой! - она издала смешок, и скрылась в пустой сейчас комнате для девочек.
  "Раз хозяина больше нет, то вся гостиница "Oriental" в нашем распоряжении", - рассеянно подумала Май.
  Аяо все так же вопросительно смотрел на нее. Май, досадуя, поискала записку по карманам; и вспомнила, что вчера зачем-то съела ее.
  - Записка, - жалобно произнесла она. - О чувствах... на фестивале... Вчера.
  - Вчера? - переспросил Аяо.
  Нет.
  Нет.
  Записка ведь была от Аяо-куна!
  Нет.
  - Ты не писал записку, - упавшим голосом произнесла Май.
  - Нет, - сказал он.
  Конец мечтам.
  Май ощутила, как сердце ее срывается со своих жилочек - и падает вниз, в мертвенную пустоту.
  Это не Аяо-кун.
  Это кто-то другой.
  Кто именно?
  Догадаться несложно.
  "Кейтаро, - с ненавистью произнесла про себя Май, - Ичиру!"
  Ему понравилось, видно! Уринофиксация! Он видел, как она обмочилась - и счел это достаточным, чтобы назначить ей свидание!
  Здесь до Май дошло, что записка появилась в ее рюкзаке раньше, чем произошел тот неприятный случай с Кейтаро-куном; однако ничего это не меняет.
  Он положил на нее глаз.
  Она этот глаз вырвет - с корнем.
  Нож. Точно, нож.
  Май, отодвинув осторожно Аяо, вошла в комнату для девочек. Арикава-сенсей переодевалась, напевая что-то. Май думала поначалу заговорить с ней - но не стала; воспоминания о прошлой ночи были достаточно тусклыми и размытыми, и делать их четче не хотелось.
  - Я пойду переоденусь, - из-за стены сказал Аяо.
  Точно!
  Он ведь спас ее. Наверняка это был он. Он проснулся, стал искать ее - и не нашел; затем он обыскал весь дом, и обнаружил-таки проклятый подвал. Там сидел убийца, Давитель из Кориямы (то, что им оказался Овари-сан, Май не сильно удивило - он был самым подозрительным среди собравшихся в гостинице), и обе его жертвы; а среди жертв - и Орино Май! Аяо-кун, конечно, рассердился; он убил Давителя, спрятал его тело (где? да в любом месте, даже и под кустами!), а после - когда настало утро - освободил жертв. Пауза нужна была, чтобы отвести от себя подозрения. Какой же он, Аяо-кун...
  Какой же он умный!
  Успокоившись, Май стала собираться быстрее, энергичнее. Одежда. Нож - спрятать осторожно под футболкой; чтобы не заметила Арикава-сенсей. Жаль, что не Аяо-кун назначил ей свидание... но ведь он спас ее, а стоит это намного больше!
  Почти счастливая, Май - вместе с Аяо-куном - прошла под бараньими лопатками; и те ударились друг о друга, возвестив для нее начало фестиваля.
  Вопрос, бараньи ли это лопатки, Май оставила открытым.
  
  
  
  Почувствовав, как сжимается ее мочевой пузырь, Май извинилась перед Аяо (он глянул понимающе; кивнул, отпуская ее) - и отправилась в кусты.
  Кориямская сакура - низкое, но обхватистое дерево - росла в полном одиночестве; пространство вокруг нее расчистили, и даже траву вытоптали. Чтобы найти кусты, Май пришлось отойти от сакуры метров на сто; она миновала палатки, где раздавали бесплатные наркотики (Май не прельстилась), и углубилась в светлый утренний парк. Устроившись кое-как под разлапистым кустом азалии, Май стянула шортики. Моча полилась из нее вялой, слабой струей; Май даже ощутила разочарование.
  - Что, не получилось соблазнить Арикаву-сенсей? - прозвучал где-то рядом знакомый голос; Китазава Сейджи-кун.
  Май вздрогнула, но своего занятия не прекратила.
  - Не знал же я, что она на фестиваль не придет! - раздраженно ответил Кейтаро Ичиру.
  Вот и он!
  "Доведу дело до конца, и тебя поймаю", - подумала Май, и облизнула губы.
  Как ей повезло!
  - Не знал, ага, - сказал Китазава. - Так себе оправдание.
  - Пошел ты! - отдал приказ Кейтаро.
  Однако, вопреки приказанию, пошел вовсе не Китазава Сейджи; пошел почему-то Кейтаро Ичиру. Китазава толкнул его в грудь. Вскрикнув, Кейтаро упал - прямо в куст азалии; обламывая веточки, обрывая листья, он достиг наконец земли. И моча, которая полилась из Май вдруг сильной струей, ударила ему в лицо.
  Кейтаро открыл широко глаза - и лежал так, с выражением неизмеримого удивления, до тех пор, как мочеиспускание не прекратилось. И даже когда ужасно смущенная, забывшая о своих кровожадных намерениях Май сказала ему тихо: "Извини", - даже тогда Кейтаро сохранил на своем лице удивление.
  А потом он встал.
  Отряхнулся.
  Провел ладонью по лицу, сгоняя вниз прозрачные капли.
  Вздохнул: "Ох".
  И ушел, не сказав больше ни слова.
  Май же подтянула шортики - и направилась в противоположную сторону; ей было стыдно, ее уши горели от смущения. Одно дело - убить человека; совсем другое - помочиться ему на лицо. Масштаб несоизмерим.
  Май шла и шла, пока не достигла сакуры; там и нашел ее Тамаи Хиромицу. Он был в полной форме, и выглядел как нельзя хорошо - школьник в форме, сакура в цвету; прекрасное сочетание. Жуя мятную резинку, Тамаи произнес:
  - Орино-кун! Я рад тебя видеть.
  - И я рада, - еле слышно ответила Май.
  - Ты не знаешь, что сделали эти глупые люди, - сказал Тамаи, оправляя очки характерным жестом. - Представляешь, Кацуджи-кун пришел на ханами в бумажной короне! А Арикава-сенсей...
  - Кацуджи? - переспросила Май вяло.
  - Да, - с осуждением произнес Тамаи. - Он пришел, и начал всех смущать. Спрашивал, кому его корона пришлась по душе. Ямагата-кун сказала, что ей понравилось; глупейший ответ! Я его корону конфисковал. А Арикава-сенсей...
  - А Накахара Аюми? - спросила Май, хоть немного, но заинтригованная.
  - Не знаю, - сказал Тамаи. - Она разозлилась и ушла. Не знаю уж, на что именно. А Арикава-сенсей...
  - Арикава-сенсей?
  - Арикава-сенсей, - торжествующе подхватил Тамаи, - не пришла на фестиваль! И я сам собирал класс, сам проводил экскурсию. Я даже от наркотиков отказался, Орино-кун. Я ведь ответственный. Ответственность, в наши-то дни - качество важное; жаль, кое-кто его лишен!
  - Жаль, - сказала Май.
  Она вспомнила, как посмотрел на нее Кейтаро Ичиру, и залилась румянцем.
  Стыдно.
  Очень стыдно.
  - Вижу, тебе тоже нравится цветение сакуры, - с одобрением произнес Тамаи. - Это правильно. Природа редко дарит нам такую радость; и, как и всякая радость, цветение сакуры быстротечно! Но мы, люди, может и сами создавать себе радостные моменты. Скажем, помогая друг другу, протягивая иным людям руку помощи, руку дружбы. Или - рождая... не знаю, как выразиться... любовь, наверное. Слово несколько не то; оно не отражает всю глубину переживаний, которые испытываю сейчас я. Понимаешь, о чем я говорю, Орино-кун?
  - Нет, - честно ответила Май.
  - Я, - Тамаи призадумался. - Я хочу встречаться с тобой, Орино-кун!
  Май моргнула.
  - Случаем... а это не ты написал мне ту записку? - пораженная (не)внезапной догадкой, спросила она.
  - Ты получила ее, - кивнул Тамаи, - и пришла на фестиваль, и даже нашла меня! Ты догадалась ведь! Догадалась сразу, Орино-кун?
  - Нет, я...
  Май глубоко вздохнула.
  - Да, я сразу поняла, что это ты, - произнесла она с усилием. - Может, мне звать тебя Хиромицу-чан?
  - Нет, - покачал он головой. - Это слишком неофициально. Я не хочу торопиться.
  - Хорошо, - сказала Май. - Тогда... прогуляемся?
  Тамаи согласился.
  Он взял ее за руку - "чтобы подтвердить серьезность своих намерений" - и повел вдоль тропинки, уводившей в парк. Весь город собрался сейчас вокруг сакуры, на поляне; парк был пуст и тих. Май - которая с определенного момента взяла управление на себя - завела Тамаи-куна в удобное (для необходимых действий) место; здесь росла акация, густая, почти непроходимая. Странно, что ее не выкорчевали. Май оглянулась, удостоверилась, что рядом никто нет - и повернулась к терпеливо ждавшему ее Тамаи.
  - Прости, - сказала она нервно.
  - В чем дело, Орино-кун? - посерьезнел он.
  - Прости, Тамаи-кун. Я... я люблю другого человека! - дрожа от страха, произнесла Май; одной рукой она нашарила нож - и сжала его рукоятку.
  - Что с того? - сказал Тамаи. - Перестань любить его, и полюби меня. Проблем-то.
  Это и стало его последними словами.
  Перестав колебаться, Май вынула нож - и, крепко зажмурившись, побежала вперед. Нож наткнулся на что-то мягкое. В уши ударил чей-то (Тамаи!) крик; кто-то стал бить ее по спине, отталкивать. Но Май все давила и давила ножом в это мягкое, податливое; и вскоре оно перестало сопротивляться, и расслабилось, и повалось неуклюже на землю, увлекая за собой и Май.
  Молчание.
  Длилось оно долго.
  Очень долго.
  А потом Май, сняв с себя испачканную красным футболку (запасная обмотана была вокруг пояса), переоделась. На существо, лежавшее перед ней, она не смотрела; это был уже не человек - а так, груда костей и мяса. Как его звали при жизни? Неизвестно; его имя Май быстро забыла - по ненадобности. Она отерла рукоять ножа, отскребла пятна крови, оставшиеся на шортиках; закончив, она стащила с (куска мяса) его штаны. Вот и они, трусы. Нижнее белье, то самое, что так любил Овари-сан... Жаль, нет рядом Аяо-куна. Но она сделает все сама; все это - ради их любви. Май, прикрыв стыдливо глаза, разрезала широкие, белые, хлопчатобумажные трусы Тамаи Хиромицу на части; затем, собрав отрезки в клубок, поднесла их к красному, мертво распахнутому рту. На языке была мятная жвачка. Май приклеила к ней лоскуток; вслед за этим запихнула и остальные. Все сделано.
  Тамаи Хиромицу убит Давителем из Кориямы.
  Май расхохоталась, чувствуя, как текут по ее щекам слезы.
  Чуть позже она, оставив труп, отправилась на фестиваль. Ей хотелось в компании Аяо-куна попробовать-таки белого порошка.
  Иначе какой это ханами?
  
  
  С поездки в Корияму прошла неделя.
  Май посетила врача; он сказал, что мочевой пузырь вскоре придет в норму, и что ей следует больше времени проводить на свежем воздухе. Кейтаро Ичиру ее тайны никому не раскрыл; ведь эта тайна стала и его тайной.
  Что касается Кориямы - то Май тщательно следила за всеми новостями оттуда. Нужную информацию она нашла в интернете.
  Овари Джон, 45 лет, был найден на окраине Кориямы; его лишили гениталий - в остальном же почерк убийцы совпадал с почерком Давителя. Давителя убил Давитель; удивительно.
  Тамаи Хиромицу похоронили; на похоронах присутствовал весь класс: и Накахара Аюми, и Хитори Юка, и Ямагата Матоко, и Мисора Фуюки со своим братом Масато, и Куримото Мицу, и Фунакоши Рин, и Авано Юджи, и Китазава Сейджи, и Кацуджи Кога, и все прочие. Был и Аяо-кун. В раскрытую могилу он смотрел грустно и с пониманием; Май не видела прежде у него такого взгляда.
  Аяо сказал ей:
  - Думаю, я нашел свою цель. Я хочу жить. Жить интересно.
  Но что это значит, он так и не объяснил.
  Аяо был расстроен, Май чувствовала это. Гадкий Тамаи вредил Аяо-куну даже после смерти.
  Хорошо, что Тамаи умер.
  Немолодая уже мать его, американка Тамаи Арика-сан, расплакалась на похоронах; ей было плохо и больно. Чтобы успокоить ее, Арикава-сенсей произнесла речь. Она сказала, что Кориямский Давитель - чудовище, разрушающее семьи; и что, будь ее воля, она бы таких чудовищ уничтожала.
  Чудовищ ведь надо убивать, не правда ли?
  Там же, на похоронах, до Май дошло: убийц могло быть и двое. Мысль эта, в меру забавная, в меру пугающая, ненадолго задержалась в ее голове; ведь спас-то ее Аяо-кун!
  Май хотела так думать.
  И она думала так. А после похорон он жевала сладко-острые листья сакуры и смотрела телевизор.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"