Серое море шипело, покусывая серый песок, гоняло стада грязноватых "барашков", изредка выбрасывало на берег склизкие чёрные куски дерева. Каждое утро по серому пляжу бродила, собирая эти деревяшки, девушка, такая же серая, как песок, море, небо, солнце. Море слизывало следы её небольших сабо, но они упорно появлялись снова. Дрова девушка уносила туда, где за дюнами туманно серел замок, а потом сердитый норд трепал серый дым над его шпилями и башенками. За ночь шторм приносил новый плавник, перевитый обесцвеченными солью водорослями, и девушка покорно собирала его, теребя покрасневший носик.
Но иногда море предлагало обломки больших кораблей, ящики со всяким добром, порой окончательно испорченным солёной водой, или бесполезные мелочи: драный носок, рыболовецкий буй, бутылку с размокшей запиской... Кое-что девушка уносила, кое-что море забирало обратно.
Днём по пляжу гуляли чайки, оставшиеся на зиму возле жилья, и их плачущие крики метались в дюнах.
Вечером девушка снова выходила на берег и долго сидела на песке, глядя на чёрное небо и вслушиваясь в ропот сердитого моря, а когда начинала замерзать на пронзительном ветру, уходила в почерневший замок, где светилось всего два стрельчатых окошка.
Северные шторма редко позволяли солнцу выглянуть из-за торопливых туч, но порой бледно-жёлтые лучи нитями свисали на серый островок и заставляли щуриться голубые глаза девушки, бродящей по берегу и не решающейся расправить зябко сведённые под серым платком плечи. В такие дни даже море казалось немножко синим, а лишайники на замке - зелёными и рыжими.
Именно в такой день к острову прибило лодку - целую лодку, пусть и с изодранным парусом, одним веслом и сочащимися бортами.
Девушка сначала перепугалась до холодных пальцев и присела за дюной, от страха накрыв голову своим пуховым платком. Но когда лодка не превратилась в морское чудовище и из неё не выскочила орущая орава пиратов, девушка осторожно встала и, набирая в сабо песок, побежала к берегу.
Море мелко хлюпало о борта шлюпки, подталкивая её на сушу и разворачивая боком. Девушка заглянула через борт, задравшийся так, что ей не видно было дна, подтянулась немножко и отпрянула. В лодке лежал человек. И не просто человек - мужчина. Она отдышалась, ухватилась за планшир крепкими обветренными руками и опустила борт к себе. Человек перекатился и слабо охнул, едва разлепив спёкшиеся солёной коркой губы. Девушка удивилась: на её памяти до острова никто не доплывал живым. Она вытащила пришельца на песок, несколько раз больно ударившись коленями о борт - слишком уж неподатливым оказалось тело, да и лодка всё норовила перевернуться по-своему. Убедившись, что волны не достанут свой новый подарок, она попыталась оттащить лодку, но ей не хватило сил, хотя она и тянула, и толкала, замочив свои толстые серые носки и испачкав их песком. Ещё раз проверив состояние лежащего на берегу человека, она метнулась к замку, а песок хватал её за ноги и ронял на склоны дюн. Вернулась она минут через двадцать, неся толстый плед и несколько круглых чурбачков.
Вкопав чурбачки под лодку, девушка откатила её повыше, чтобы не достал шторм, а затем уложила человека на плед и, как могла, осторожно потащила эти импровизированные носилки в замок.
Там в кухне уже булькал над огнём котёл и сладковато пахло мыло в плошке. Девушка попробовала снять с незнакомца заскорузлую, но всё ещё яркую и разноцветную одежду, однако ткань присохла к ранам и язвам на загорелой коже, и её пришлось осторожно отмачивать. От пара в небольшой кухне стало жарко, девушка сбросила свой платок, и оказалось, что у неё крепкие и непокатые плечи, с которых сползает широкий вырез её сероватой холщовой рубашки. Она закатала рукава, сняла котелок с огня, в спешке обжигая пальцы, и выплеснула кипяток в корыто со студёнойводой. Пока незнакомец не пришёл в себя от горячей и пресной воды, она смыла с его губ солёную корку чистой фланелью, и тут мужчина снова застонал - раны и язвы запылали болью. И открыл глаза - горячие и чёрные.
Когда с них сошла пелена, он рассмотрел, что перед ним незнакомая девушка, и попытался что-то... как-то... Но собственная кожа не позволила ему пошевелиться. А девушка хрипло выговорила:
- Тише, тише, - и смочила ему губы холодной водой.
Слегка притушив солёный вкус во рту, он спросил:
- Где?.. Где я?
- На острове, - девушка пожала плечиками и поправила рубашку. - На Змеином острове.
Его лицо выразило явное облегчение, и он снова потерял сознание.
Девушка с минутку смотрела в обезображенное воспалением от ветра и соли лицо и сделала гримаску: только безумцу может понадобиться Змеиный остров. А затем принялась смывать соль.
Выходец из морской пучины был достаточно высок, чтобы его длинные ноги не умещались в корыте, и в меру молод и силён, чтобы не смертельно пострадать от своего путешествия, но и, возможно, настолько строптив, чтобы толстые рубцы поперёк его широкой спины были единственным прощальным подарком. Кроме того, он был хорошо сложен, и здоровую кожу покрывал ровный жаркий загар, которым девушка долго любовалась, осторожно лаская его мягкой губкой.
На холодном каменном полу кухни вода в корыте быстро остыла, и девушка переложила всё ещё бессознательного незнакомца на топчан, покрытый чистой простынёй, и осторожно вытерла изъязвлённое тело. Закончив эту операцию, она повесила закипать новый котелок и достала с полки ступку, а потом вышла из кухни.
Пока её не было, молодой человек приходил в себя. Он открыл глаза, но тело и мозг ещё не оправились от многодневной качки, поэтому он увидел, что бешено болтающийся котелок сейчас выплеснет на него своё бурлящее и плюющееся содержимое или он сам просто свалится в вакхически пляшущий камин. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, но тут же застонал, и кое-где на его теле выступили алые бусинки крови.
Вернулась девушка, терпеливо промокнула свертывающуюся кровь и смочила пересохшие губы свежей водой. А затем вытряхнула из фартука на стол рядом со ступкой пучки засушенных трав.
Она отбирала своими крепкими пальцами определённые стебельки по одной ей ведомым принципам, откладывала в сторонку, снова перебирала пучок, что-то шептала в его душистую глубину, бралась за другой и, мечтательно подперев рукой голову, выискивала нужную травинку среди сотен других...
Только однажды она вздрогнула и чуть не уронила пахучий веничек - когда над её головой спазматически икнул колокольчик. Но звон не повторился, и она поняла, что это просто сквозняк, вечно носящийся по бесконечным замковым коридорам, пошевелил сонетку. Девушка облегчённо вздохнула - так не хотелось покидать тёплую кухню, всю в летних ароматах, где появился загадочный незнакомец.
Она перетёрла отобранные травы и семена в ступке, высыпала сероватый лёгкий порошок в фарфоровую мисочку и плеснула туда кипятку. Клубы душистого густого пара взлетели под потолок, потом медленно спустились к топчану, где тихо дышал спящий. Девушка слабо улыбнулась, проследив за его дыханием, и достала из ледовика комок серого, резко пахнущего жира.
В результате помешиваний, пришёптываний, покачиваний и напеваний в мисочке получилась серая мазь с острым запахом не то зверя, не то моря...
Вечером девушка не ушла мёрзнуть на пляж, а осталась в комнате, куда перенесла своего пациента. Там было хорошо вытоплено и сухо, туда не долетали ледяные сквозняки. Она внимательно слушала его дыхание, ещё не совсем ровное, и смачивала его губы, постоянно пересыхающие. Один раз она выходила - её позвал настойчивый тонкий звон колокольчика. Уснула она в той же комнате, уронив усталую голову на жёсткую ручку деревянного кресла.
Утром, несмотря на ломоту во всём теле, она сходила на море за плавником и быстро сбегала на пронзительную трель колокольчика. А после с её саму удивившей радостью вернулась в комнатку рядом с кухней, где лежал её больной. Вонючая мазь сделала своё дело: красные опухоли на теле опали, раны начали рубцеваться, дыхание выровнялось и сон стал легче. Девушка повторила процедуру, с удовольствием прикасаясь к молодому жаркому телу, и села любоваться пришельцем. Это было поинтереснее, чем опостылевшая серость моря, песка и чаек.
Третье утро было дождливым и серым, но она всё равно отправилась за плавником, а когда вернулась, стряхивая с платка тяжёлые капли, её встретил пронзительный чёрный взгляд. Она от неожиданности замерла, так и не спустив платок с плеч, затем сорвалась с места и принесла из кухни чашку янтарного бульона.
- Еда, - сказала она.
Молодой человек с видимым трудом протолкнул в пересохшее горло несколько глотков жидкости и, силясь улыбнуться трескающимися губами, сказал:
- Чего-то не хватает.
- Там нет соли, - постепенно хрипота из голоса девушки исчезала. - Изжога ещё будет, и я принесу соды...
Молодой человек, глотая бульон, попытался рассмотреть свою хозяйку, но ничего, кроме разрозненных серых деталей, не увидел.
- Ты кто?
- ЭмИ.
Ох, сколько вопросов бедняжке Эме хотелось обрушить на своего непривычно загорелого гостя, но он намекнул движением губ на улыбку и снова провалился в сон, не уследив за собой, и она стала наблюдать за игрой выражений на его лице. Он то хмурился, то с нежностью улыбался, то ресницы его намокали изнутри...
Ещё несколько дней прошли для него в дымке сна, расплывчатости пробуждений, изжоге, солёном вкусе во рту и зуде заживающей кожи. А Эме не могла налюбоваться его лицом, почти очистившимся от струпьев и опухолей. Правда, на загаре остались бледные пятна, но она их не замечала. Это было единственное живое человеческое лицо, и пусть оно не было таким утонченным, как лица на замковых портретах, зато на нём часто светилась обаятельная улыбка, отражающаяся в горячих чёрных глазах. А ещё Эме невероятно хотелось прикоснуться к длинным густым прядям, рассыпанным по подушке, от южной черноты которых сероватая холстина наволочки казалась белоснежной...
Но вот однажды он проснулся, и ему показалось, что жизнь вновь прекрасна, а сам он здоров, как и прежде. Он бодро вскочил с кровати и - растянулся во весь рост на холодном полу: закружилась голова. На шум примчалась Эме и подняла его.
- Лежите... Вы же, наверное, в два раза легче, чем были...
- Ты, пожалуй, права, - согласился он, побледнев.
Эме помолчала, глядя, как он растерянно уставился в полог кровати, и застенчиво спросила:
- А как мне вас звать?
- А я не говорил? - он солнечно улыбнулся своей забывчивости. - Иф. Я Иф... Но послушайте, милая хозяюшка, мне скучно лежать здесь одному и плевать в потолок.
Эме посмотрела вверх и пробормотала:
- Я могу взять вас к себе на кухню..., если вы, конечно, хотите.
- Да куда угодно, только бы не оставаться здесь одному!
Эме принесла ему разноцветный, с золотой ниткой халат. Иф рассмеялся:
- Ну, такого я никогда не носил! Может, ты принимаешь меня за принца?
- Н-нет... Не знаю... Это из моря. Здесь всяких полно... Я ещё не починила вашу одежду... А замшевые сапоги пришлось выбросить. Их совсем разъело. И ни к чему они вам тут - полы каменные, сквозняки... Вот лучше носки и сабо.
- Ну, спасибо. Я бы умер, если бы не ты, - снова засмеялся Иф.
- Да, - серьёзно кивнула Эме.
- Выгляжу я довольно гротескно, - Иф хмыкнул, оглядев себя: пёстрый халат, ладно сидящий на стройной фигуре, - и толстые серые носки в неуклюжих сабо.
- Как? - переспросила Эме.
Иф объяснил.
- Вас здесь всё равно никто не видит, - Эме пожала плечами.
- Да?
- Идёмте, а то у меня суп сбежит.
Ещё с неделю Иф нежился в халате на кухне у Эме, ел разные деликатесы, которые она ему готовила, и пытался завести с ней разговор, но она всегда отвечала односложно или разражалась невнятной нервной тирадой, и Иф торопился отхлебнуть молока, чтобы не продолжать.
А Эме радовалась, что теперь есть кому показать своё кулинарное мастерство, и вся с головой уходила в это тонкое искусство, сердясь порой на неуместные реплики Ифа. Ответив когда-то "да" на вопрос, хорошая ли она кухарка, Эме не думала, что ей придётся лишь многократно заваривать крепкий чай да делать творог из молока тощей козочки.
Но вот Иф понял, что начинает толстеть, и потребовал у Эме свои вещи. Она принесла всё, чистое, отглаженное, яркое, и вдобавок тёплую безрукавку унылого серого цвета. Иф скривился, но смирился.
Не привыкший бездельничать, Иф сначала помогал Эме собирать плавник, потом взял эту обязанность на себя; потом отобрал у неё топор и со смешками и шутками колол дрова (а Эме слушала и звонко хохотала, чего он от неё не ожидал); потом стал таскать воду из родничка в скалах за замком. Эме всё ждала, что он примется за лодку и когда-нибудь уедет, но он просто перевернул судёнышко килем вверх и закрыл просмоленной парусиной.
Был на исходе второй месяц с того дня, в который к острову прибило лодку, когда на Ифа напала меланхолия. Всё началось с того, что он решил осмотреть замок.
Выждав, когда Эме куда-то ушла, он покинул кухню и вошёл в замок через парадную дверь. Сначала он едва не заблудился в паутине коридоров, увешанных проржавевшими доспехами и разъеденными сыростью портретами. Он рассматривал лица, порой мог различить только прозрачные серые глаза, словно поднятые к мрачному небу, порой видел отчуждённые тонкие черты и не мог избавиться от ощущения, что ходит по гадючнику. Попробовал вытащить из потерявших цвет ножен клинок, но рукоять, скрипнув, осталась в его руке, а с излома посыпалась ржавая труха. Иф сердито отшвырнул рукоятку в гулкую сырую темень, и оттуда отозвались эхо и мышиный писк.
Побродив ещё немного, он случайно вышел в закрытую балкончиком бойницу. Из бордюра повываливались камни, свод искрошился на ветру, но там ещё можно было стоять, и Иф выглянул.
Островок: серый песок и скалы, на которых возведён острый, но тяжело осевший замок, уже сдавшийся вечным ветрам. Море: холодное, неспокойное и бесконечное; полоска пены на пляже. Дюны: виднеется скрюченная фигурка Эме - наверное, вяжет что-то, как всегда, серое. Небо: низкое, в пелене туч, с воплями невидимых чаек... И вдруг: чёрный зигзаг, свист и медленные хлопки огромных крыльев с запада на восток, за ту башню, в которой был Иф - и помертвевшая тишь, даже ветер ненадолго стих.
Иф сглотнул и бросился наобум вниз - найти Эме и спросить, спросить...
Как он мог всё забыть?! Всё, ради чего он так стремился на этот остров! Столько проваляться, игнорируя свою цель! Пить молоко, есть вкусности - когда, может быть... Тут его фантазия пугливо шарахнулась, и он вернулся к укорам в собственный адрес, потом в адрес Эме. Это она виновата - это её чары заставили его забыть о своём назначении. Кто знает, чем она его поила. Он разнежился в её ласковом внимании - и всё забыл. Она, конечно, добрая и милая, но он-то рвался сюда не за ней!..
Не обращая внимания на саднящие колени и ладони (он несколько раз упал на склизких ступенях), он помчался туда, где заметил сидящую Эме, и вскоре плюхнулся рядом с ней на песок. Эме поспешно захлопнула книгу и, спрятав её под платок, опасливо покосилась на Ифа: заметил ли? Но тот был занят своим:
- Ты видала?! - он всё ещё не перевел дух.
- Что? - забеспокоилась Эме.
- Ну, это... Полёт!.. Он пролетел туда, - Иф ткнул себе через плечо на замок.
- Кто "он"?!
- Да дракон же!
- О Боже! - охнула Эме, бледнея.
Она немедленно вскочила, схватила Ифа за руку ледяными пальцами и потащила за собой.
- Скорее... Нам сейчас нельзя тут сидеть... Потом, всё потом. Бежим!
Сам испуганный, Иф не очень-то обратил внимание на ужас Эме и её поспешность, но едва смог отдышаться, когда уже уселся на лавку, а Эме захлопнула дверь в кухню.
- Ну вот! - сказала она. - Хочешь чаю?
- Какого чаю! Там дракон!
- Да-да, - невнимательно бросила Эме, что-то поспешно ища в потемневшем и рассохшемся комоде, ревматически охавшем по ночам. Оказалось, пыльную бутылку вина. - Ты где его видел?
- Я стоял там, на башне, - начал Иф, обрадовавшись, что можно наконец блеснуть красноречием: история просто распирала его.
- Ты был в замке?! - Эме даже выронила из рук полотенце, и оно ярко вспыхнуло в камине.
- Ну да, я же говорю...
- Ты был в замке... Зачем? Кто тебя туда звал?! - с укором выкрикнула она, чуть не плача. - Не надо было этого делать! Почему бы меня не спросить! Больше не ходи... Не нужно. Слышишь?!
- Почему?
- Мне и так влетит, - с тоской вздохнула Эме. - Я никому о тебе не сказала... А в замке чужим быть не положено.
У Ифа зашлось сердце: вот оно!
- А... кто здесь, кроме тебя?
- Хозяйка. Ты же слышал, как она меня зовёт.
Словно в подтверждение её слов нервно вздрогнул и задёргался колокольчик. Эме испуганно покосилась на него и быстро собрала на поднос сыр, ветчину, вино, две чаши резного дерева, что-то в ещё тёплой кастрюльке и, не глядя на Ифа, поспешила на зов, но у дверей помедлила и попросила:
- Только сиди здесь и не высовывайся.
Иф пожал плечами: он всё равно потом всё выяснит, а пока, раз Эме так боится, - ладно.
Он даже не успел заскучать, потому что Эме вернулась почти сразу и с тихим недоумённым ужасом сказала:
- Хозяйка приглашает тебя на бокал вина. Идём, я провожу.
По дороге она поучала Ифа:
- Не забудь поздороваться, отвечай на все вопросы, не говори о драконе, а когда она допьёт своё вино - попрощайся и уходи, тебя на большее не звали. Ты меня понял?
- Да, но к чему такие предосторожности?
- Ты просто послушайся меня...
В темноте он не заметил, как Эме вдруг остановилась у двери, и пошёл бы дальше, если бы она не тронула его за рукав рубашки.
- Входи, - нервно шепнула она, и совершенно неожиданно его щеки коснулся лёгкий вздох, а затем его втолкнули в полутёмную залу и закрыли за ним дверь.
От неожиданности он резко обернулся, но позади тяжело качнулись старые нецелые занавеси из тёмного бархата, похожие на суровых стражей, хранящих дверь, и Иф подумал, что теперь уже нечего трусить, тем более, что огромная зала с невидимыми потолками была пуста. В ней было бы совсем темно - узкие карнизы стрельчатых окон едва виднелись во мраке наверху, - но на столе посреди залы меланхолично мерцал семисвечный шандал, освещая один угол стола, рассчитанного на сотню человек. В этом пятне стояли уже виденные Ифом бутылка вина и две чаши. Если на столе и было что-то ещё, то это скрывала темнота.
Постояв в тишине и почувствовав себя глупо, Иф подошёл к столу и взял одну из чаш, заинтересованный узором. Вокруг неё обвился дракон, вырезанный со знанием дела: на его теле можно было различить каждую чешуйку, на крыльях - каждую кожистую складку. Пока он изучал резьбу, не мог избавиться от впечатления, что кто-то смотрит ему через плечо. Но ничьих шагов он не слышал, поэтому думал, что это обычная иллюзия большой тёмной пустоты. Он долго вертел чашу в руках, испытывая свою выдержку, и довёл себя до звона в ушах, напряжёно прислушиваясь и не слыша, но не оборачивался. И потому едва различимый голос из-за плеча хлестнул по натянутым нервам, словно кнутом:
- Жаль, что она не стеклянная.
Он проглотил подпрыгнувшее сердце и, обернувшись, повторил:
- Жаль... Почему?
Стоящая сзади девушка пояснила:
- Потому что вино на свет красиво.
Иф ничего не сумел из себя выдавить и только разглядывал её, открыв рот. Высокая, тонкая, бледная, с длинными волосами, она огромными глазами смотрела сквозь Ифа и чему-то там неясно улыбалась. Он даже оглянулся. В этот момент девушка медленно подняла бутылку за плетёную ручку и налила вина в чашу в руках Ифа, а затем в стоящую на столе.
- Прошу.
- Здравствуйте, - опомнился Иф.
- Эме - заботливое создание, - думая о другом, сказала девушка и опустилась на тяжёлый стул морёного дерева. Складки её свободного платья не издали ни звука.
Иф помялся и кашлянул, как мог тихо. Девушка вздрогнула, недоумённо посмотрела на Ифа и слабо шевельнула бледными пальцами, приглашая сесть. Он слишком порывисто шлёпнулся на стул, неловко себя чувствуя, а она замедленным движением поднесла чашу к губам и макнула в вино острый бледный язычок. Иф едва не поперхнулся - это странно выглядело, - но сумел проглотить то, что набрал в рот.
- Вы - давно? - после длительного молчания спросила девушка, будто в трансе глядя на три горящие в шандале свечи. Одна вдруг погасла, выпустив голубенький дымок.
- ...Месяца два, - не сразу сообразил Иф и снова отхлебнул вина, так и не чувствуя вкуса.
- Вот как? - ответ девушку не заинтересовал. - Вы приходите завтра обедать...
Она посмотрела себе в чашу, ещё раз лизнула вино - и вылила его на пол. Иф, несмотря на внезапную тяжесть в затылке, сумел понять намёк, поторопился поставить чашу, поклонился, заслужив трепетанье тяжёлых голубых век, и бросился вон, схватившись за голову.
В коридоре его поймала Эме и повела за собой на кухню. Он не сопротивлялся и не пытался ничего выяснить.
На кухне его усадили на лавку, поставили перед ним дымящуюся кружку и тактично оставили в покое. Он посидел, слегка очумелый, хлебнул из кружки, обжёгся и посмотрел на Эме:
- Это кто?
- Хозяйка... - Эме присела напротив.
- Господи!.. Она пригласила меня завтра обедать...
- Невероятно, - Эме тщетно пыталась высмотреть в Ифе то, что могло бы привлечь её хозяйку. - Она была одна?
- Да, само собой... Никогда не видел более странного существа.
- Ещё увидишь, - пообещала Эме, но Иф не обратил внимания на её слова, подавленный воспоминаниями о встрече. Он не того ждал...
Усталая Эме давно уже ушла к себе, а Иф всё никак не мог справиться с тяжёлой мутью в голове, оставшейся то ли от вина в полумраке, то ли от той, что его наливала. Он долго смотрел на постепенно затухающий огонь, потом - на красных червячков в золе, потом подкинул дров - да так и заснул на лавке. Ему снились змеиные яйца, качающиеся и трескающиеся от ударов изнутри.
Утром он был мрачен, а вот природа решила побаловать островок солнечным днём. Холодное солнце хоть и не разогнало вечную серость скалистого кусочка суши, всё же придало живости морю, чайкам и дюнам и заставило Эме радостно щуриться. Иф же, отправляясь за водой, хмуро посмотрел на неё, а затем на замок. И остолбенел. На одном из балкончиков, кое-где бородавками выступающих на серой плоскости замка, стояла хозяйка, всё такая же бледная, и смотрела в горизонт, и чайки не решались пересекать линию её взгляда. Стояла она долго, и Иф не мог оторвать глаз от ничего не выражающего лица со знакомыми тонкими чертами. Потом она шагнула назад и исчезла из его поля зрения, а он всё стоял с мутным взглядом и глухо дёргающимся сердцем, пока мимо не пробежала напевающая Эме. Тогда Иф побрёл за водой, намеренно громыхая ведром.
Он провёл несколько мучительных часов в колебаниях, идти или нет, и почти решился не идти, но, когда подошло назначенное время, он вдруг забыл о сомнениях и как не в себе отправился в залу.
И даже не узнал её. Сероватый свет из узких окон осветил все пыльные углы, видна была даже дальняя стена, украшенная фреской, показавшейся Ифу отвратительной: ящерицеподобные драконьи детёныши в разных позах кольцом расположились вокруг огромного чёрного ящера, изображённого так натурально, что он казался приклеившимся к стене.
Хозяйка уже сидела за столом. Перед ней была пиала с бульоном и стакан чаю, все остальные блюда предназначались Ифу.
Сначала он пытался улыбаться, хотел расспросить сидящую напротив о том, как её зовут и почему Эме зовёт её хозяйкой, но едва открывал рот, как мысли смешивались в серый дым, и он снова опускал глаза к тарелке. Неохотно там поковырявшись, Иф дальше сидел, томясь и не решаясь встать, пока хозяйка не закончила трапезу. Но она его, видимо, вообще не замечала и, допив чай, встала и беззвучно уплыла куда-то вглубь залы. Иф помотал отяжелевшей от пыльного света головой и потащился на кухню спать, чувствуя, что его знобит.
Но хозяйка потребовала его к себе разделить ужин, и он, глядя в умоляющие глаза Эме, нашёл в себе силы туда пойти.
Хозяйка вроде бы оживилась, её бледные губы почти отчётливо улыбались, она что-то изредка говорила Ифу, позвякивая ложечкой в стакане чая. Но этот тонкий звон не давал ему сосредоточиться на её тихих словах, и он отвечал ей наугад, не слыша самого себя...
Как он дошёл до кухни - не помнил; очнулся, только когда Эме тревожно поправила упавшие ему на лицо волосы и попыталась посмотреть в его глаза.
Змеёныши во сне почти вылупились, он старался им помешать и не мог справиться со всеми, плохо спал, поэтому проснулся поздно. Голова болела, тело ломило, во рту был мерзкий привкус, но это не было похмельем - он выпил вчера лишь стакан вина за обедом. Иф стёр засохшие на ресницах бессильные слёзы и осмотрелся. В кухне никого не было. Он поднялся, хлебнул холодной воды и пошёл на пляж, где завывал резкий морской ветер. Его порывы слегка охладили Ифу голову и вроде вернули прежнюю ясность мыслям, но когда Иф посмотрел на море, ему показалось, что на сером фоне неба вертят свой хоровод дракончики с фрески.
- Это белая горячка, - громко, чужим голосом сказал Иф, стараясь разогнать внезапную обморочную тишину, - и упал навзничь.
Его едва растолкала Эме, присланная пригласить его к обеду.
Ещё три дня он находил в себе силы доплестись до хозяйского стола и очнуться с мокрым полотенцем на лбу в кухне у Эме, а на четвёртый просто не смог встать.
Весь день он провалялся на своей кровати, и к вечеру ему показалось, что серый туман, в котором блуждали обрывки его мыслей, слегка рассеялся. И он позвал Эме.
Он уже несколько раз заставал её в задумчивости над книгой, и Эме всегда растерянно старалась спрятать томик - из застенчивости. Вот и теперь она не сразу отозвалась, глядя в серое оконце и придерживая книгу на коленях. Но наконец повернула личико, виновато улыбаясь, и не стала прятать книгу. Она сидела в кресле у камина и на фоне потрескивающего пламени выглядела совсем хрупкой и беспомощной со своей улыбкой и фолиантом, так что у Ифа перехватило дыхание. Но он спросил:
- Эме, что со мной?
Она, виня только себя, пробормотала:
- Не знаю... Я не понимаю, от чего это, поэтому не представляю, как помочь... Я прочитала уже почти всю "Драконью гомеопатию", но ничего подходящего не нашла...
- "Гомеопатию"... - Иф задумчиво заложил руку, с которой уже медленно сходил загар, под голову. - У нас о ней остались только слухи, а книга давно пропала...
- Это может быть ваша, - Эме посмотрела на книгу. - Именно так пополняется наша библиотека.
- Да что от неё толку, если она не может мне помочь...
- Ну, возможно, там, в конце, я что-нибудь найду, - без особой надежды вздохнула Эме и вздрогнула: в дверь постучали.
Иф напрягся, уже ощущая знакомую муть в голове, и, действительно, за дверью стояла хозяйка. Эме, удивлённая, отступила, и та вошла, куда-то глядя и никого не замечая. Постояла, бледно улыбаясь в окно, и сказала одной фразой:
- Вы нездоровы пойдите ужинать вам сразу станет легче.
Тут опомнилась Эме:
- Вы же видите - он совсем обессилел! Я его никуда не пущу.
Хозяйка посмотрела на Эме так, как смотрела бы на говорящую птицу.
- Хозяин сказал, - непререкаемо заявила она.
Эме сникла, комкая передник.
- Пойдёмте, - хозяйка повернулась к уже привставшему Ифу.
- Нет! - вскрикнула Эме и загородила его собой, от страха стиснув кулаки на груди.
- Да! - хозяйка заглянула ей в глаза, и Эме мягко осела на пол.
А Иф встал и, кристально чётко (даже слишком) воспринимая окружающее, поплёлся за беззвучно плывущей впереди хозяйкой.
В зале мягко плескался золотистый свет сотен свечей - в больших канделябрах, в маленьких подсвечниках и просто приклеенных воском к каминной полке, стенам, столу... Видна была даже фреска, только с неё исчез большой дракон.
На столе стояли три прибора, в центре возвышался румяный, ещё горячий поросёнок в зелени, рядом было вино и радужно сияли хрустальные бокалы.
- Садитесь, - велела хозяйка и уже знакомо бесшумно опустилась на свой стул.
Иф оказался во главе стола, по левую руку от неё и уставился на поросёнка.
- Налейте мне вина.
Иф покорно взял кувшин и наполнил подставленный бокал, затем вернул вино на место и снова стал смотреть на поросячье ухо.
- Подайте мне маслины.
Иф достал блюдо и протянул ей, затем отставил обратно, засмотревшись на копытце.
В голове метались, как перепуганные кролики, отчётливые мысли: "Что я здесь делаю? Почему не остался с Эме? И что со мной?!" Без коротких приказов хозяйки он не мог пошевелиться и, прекрасно всё видя и осознавая, просто сидел и смотрел на поросёнка.
- Налейте себе.
Она подняла свой бокал, он - свой, на свету ало вспыхнуло вино, и Иф словно проснулся: исчезли муть в голове и неспособность двигаться. А из того, дымчато-таинственного конца залы к ним шёл, звеня подкованными сапогами по крышке стола, человек. Он стремительно приближался, но не вытерпел и уже с половины стола громко и весело спросил:
- Ну, что, принцесса, угодил я тебе? Хороши бокалы?
Хозяйка медленно обернулась к нему и ответила едва слышно:
- Да.
Мужчина спрыгнул со стола, грохнув подковами об пол, громко отодвинул стул, сел полубоком, положив ногу на ногу, и, звеня приборами, принялся наполнять свою тарелку, ни на минуту не закрывая рта. Иф не прислушивался, точнее, не мог разобрать ни слова - мужчина говорил ни о чём, беспрестанно смеялся своим же шуткам и бодро уплетал поросёнка. От его голоса у Ифа звенело в ушах.
Зато он видел, как смотрит на того, второго, хозяйка. Всё так же держа на вилочке маслину, она не сводила огромных глаз с балагура и счастливо улыбалась, потихоньку розовея. Иф понимал - смотреть стоило: мужчина был хорошо сложен и гибко двигался; по его широким плечам рассыпались смоляные кудри, оттенявшие смуглую кожу; улыбаясь, он скалил белоснежные зубы; только странновато на его лице светились серые глаза с золотой россыпью точек.
Иф поглядел на них обоих и почувствовал себя лишним. Но в этот момент хозяин развернулся к нему, насквозь просмотрел своими прозрачными глазами и с ядовитой усмешечкой вопросил:
- А позвольте-ка у вас поинтересоваться, мой незваный друг, нравится вам у нас в замке?
Иф даже подпрыгнул, внезапно расслышав слова, и с трудом сообразил, что ответить.
- Да, - выдавил он, чувствуя холод во всех пальцах.
- А что же вам тогда нравится? - хозяин вскочил и встал у Ифа за спиной. - Нет-нет, я уж сам постараюсь угадать!
Иф попробовал встать, но его как камнем придавило - хозяин уронил руки ему на плечи.
- Сидеть!.. Так. Давайте мыслить логично! ...Кухня наша вас не прельщает - плохо вы едите! И зря. Совсем отощать можно. А вы и так не пышете здоровьем... Красоты наши - тоже не ваша стихия, я вас только один раз на башне видел. А вам бы воздухом подышать - морской воздух так оздоравливает!.. Уж не эта ли серая кухонная мышка вас приворожила?! Но нет, вы достаточно равнодушно оставили её валяться на холодном полу. Ай-яяй, как нехорошо, она-то о вас заботилась... Ах, вот оно что!!! Как же я сразу не догадался! Да-да, грешен, забываю, что и у людей бывает изысканный вкус! Вам нужна принцесса!!!
Иф тупо смотрел прямо перед собой и даже не кивнул, а хозяин, гаерствуя, продолжал:
- И вы думаете, что вы герой. И вы хотите её получить. Слышите, принцесса?!
Хозяин одним прыжком оказался за её спиной и схватил, смял её в объятиях, как тряпичную куклу. Она охнула, но продолжала сомнамбулически улыбаться, свесив руки и уронив голову.
- Ну, попробуйте, отберите её. Вы смелый человек, рискните! Только вы уже подумали, как? Нет, вы скажите, подумали?
У Ифа похолодело в животе, он вскочил, уронив с грохотом стул, и рванулся прочь. Хозяин же отбросил принцессу и раскатисто захохотал Ифу вслед, разгоняя эхо по углам. Иф не чуял ног под собой, видел только дверь, и щёки заливала душная краска стыда...
Но вот Иф хлопнул дверью, погасив сквозняком несколько свечей и этот бесконечный хохот с истерическими повизгиваниями.
Этого он, конечно, не заметил, его занимала одна мысль - скорее добраться до Эме и спросить, не сошёл ли он с ума.
Он нашёл её там же, где оставил, только она перебралась на его кровать и, вложив ладони между колен, смотрела в огонь. На полу валялась "Драконья гомеопатия".
Иф сел рядом и отдышался, успокоил сердце.
- Там былон...
- Кто ты, Иф?
- Он давно здесь?
- Откуда у тебя на спине рубцы?
- Почему она такая?
- Зачем ты сюда приехал?
- А кто он?
- Он - дракон!
- Я приехал убить его.
Эме перевернулась на спину, чтобы не потекли слёзы.
- Почему?!
- Рассказать?
- Всё моё детство прошло в балаганчике бродячей труппы. Помню вечную тряску, запах пота, лошадей, грима - и пятна света в драном холсте над головой. В эти дыры иногда попадал дождь, иногда - снег... Я рос: вертелся на трапеции, ползал по шесту и в перерывах крал кур по дворам, потому что вместо денег мы частенько получали тумаки.
Год за годом мы таскались по стране, пока наконец на случайном съезде нашей гильдии - дело было на какой-то ярмарке, где оказался с десяток повозок, а это уже кворум - постановили, что и наша труппа допускается на Большой карнавал в столицу.
Ох, как же я радовался!!! Мне казалось, что я попаду в рай - учёные люди, книги, университет... Читать и писать я выучился от чудом попавшего к нам молоденького дворянчика, подавшегося бродить не то от кредиторов, не то от разбитого сердца. Но тратить своё умение на то, чтобы грамотно намалевать афишу, я не мог. Зато я мечтал узнать обо всём, что написано в книгах. Поэтому и рвался в столицу, в оазис знания...
И я туда попал.
Какое же разочарование ждало отощавшего четырнадцатилетнего мечтателя за толстыми стенами, украшенными флагами по поводу карнавала! Такая же грязь, как и везде, расплывшиеся мостовые, бочки со смолой, пылающие на каждом углу, и бочки с вином в любой подворотне, ждущие жаждущих ртов, толпы пьяных с факелами, вопли женщин, гоготанье мужчин, рёв животных... И это и есть тот самый Большой карнавал?! А где же столичнаяизысканность, где все интеллектуалы, о которых я так мечтал?
В первый же вечер от злости я так выложился в программе, что не пошёл со своими повеселиться в толпе, а улёгся спать, пылая от обиды. Зато утром трезво посмотрел на ситуацию: конечно, на улицах нет учёных, разве они унизятся до таких грязных развлечений, как ярмарка?
И я сбежал. Наш балаганчик уехал, а я остался в столице. Сначала я ходил по тавернам и прислушивался, пытаясь понять, что мне делать, к кому же в ученики податься, но там об этом не говорили. Меня били, принимая за шпиона; лупили и злющие, как крысы, конкуренты, когда я пытался подработать на еду или украсть.
Промаявшись несколько дней и ночуя на берегу под лодкой, я не вытерпел и пришёл в отчаяньи к воротам университета проситься внутрь. Меня, конечно, не пустили, а гладкие, откормленные студенты-пансионеры ржали и тыкали в меня пальцами. Я обиделся и побежал прочь. Гордость была сильнее голода, но мечта - сильнее гордости, и я свернул в какую-то улочку рядом с университетом дожидаться темноты.
Я ходил вдоль стен, подыскивая перелаз, когда из подворотни напротив донеслись глухие удары и басистое уханье. Я побежал туда и вмешался в драку, а нападающие тут же струсили и оставили свою жертву и меня, рассыпавшись в разные стороны. Вместе со мной на свет вышел большой и упитанный мужик в мантии, с разбухшей папкой подмышкой. Он насмешливо погрозил своим грабителям кулаком:
- Малы ещё свои бездарные опусы у меня отбивать! - а затем оглядел меня. - Хорош, хорош...
Я тут же встал на дыбы:
- А что?!
Мужик расхохотался, задрав голову:
- Худ ты больно, отроче, а в драку полез.
- Что я, нелюдь, что ли? - буркнул я.
Мужик одобрительно кивнул:
- А чем же тебя, отроче, отблагодарить?
- Вы профессор?
- Да-а, - он самодовольно погладил мантию на брюхе.
- Возьмите меня к себе.
Мужик снова расхохотался.
- Это зачем?
- Хочу всё знать! - взвизгнул я - у меня ломался голос.
Профессор даже икать начал от восторга.
- Ты хоть представляешь, чем я занимаюсь?
Я помотал головой - об этом я действительно не подумал: а чем я хотел бы заниматься? А профессор торжественно прогрохотал:
- Мифологией, отроче! И ты не прогадал, попросившись ко мне!Миф - это всё, вся жизнь, мы все! Вот тебе и первое знание!
Тут мы подошли ко входу, мужик отодвинул привратника брюхом и снисходительно пробасил:
- Этот со мной!
И я, как мышь, юркнул за ним.
Профессор оказался именно тем, что я искал. Он не только всё знал и обожал постоянно об этом напоминать, он ещё и вдалбливал эти знания в мою голову. И чем мы только с ним не занимались, даже пытались выращивать гомункула, но изобрели лишь горькую витаминную настойку, которую нарекли в честь профессора - бальзам Биттнера...
Однако единственной нашей любовью была мифология. Ради неё мы даже подземным ходом добирались до дворцовой библиотеки - целый шкаф трудов по драконоведению! Из-за этого и произошли все мои беды...
Иф нахмурился, а чтобы Эме не смотрела, встал и подбросил дров в угасающий очаг. Девушка подозревала, что же будет дальше, но перебить его не решалась, хотя у неё ныло сердечко.
Иф ещё помолчал, а потом продолжил напряжённым голосом:
- В то время в университете бушевали те ещё споры: относить драконоведение к мифологии или к естествознанию? Профессор, бия себя в грудь, доказывал, конечно, что к мифологии, а я - отступник! - сомневался. Только одно более-менее достоверное свидетельство существования драконов - и я бы торжествовал вместе с ним, но были сотни сказок и рассказок - и ни одного слова очевидца. Я весь покрылся пылью с тех книг, что я читал, я простыл на вечных сквозняках, я испортил себе зрение слабым светом свечных огарков, но, словно одержимый, повторял про себя и вслух всего несколько фраз из одной песни:
Это север, это море,
Это ветер, это волны.
Это горе!!! Там драконы.
Там принцесса в замке хмуром
Ждёт того, кто к ней прибудет
По волнам на чёлне утлом
И спасётся от мечтаний.
Последней строки я не понимал, но меня интересовали третья и четвёртая, я грезил о принцессе..., до тех пор, пока однажды, когда профессора не было рядом, в библиотеке не возникло почти беззвучно одно юное и любопытное создание... Я её не сразу заметил, но потом перепугался и заметался, не зная, где спрятаться, и забыв, где выход. Но она вовсе не собиралась визгом созвать сюда всю стражу, она сказала, что давно обо мне знает, и спросила, чем я тут занимаюсь... И всё, я больше не думал о работе - я рассказывалей сказки о драконах, а она глядела на меня широко открытыми глазами - вот как ты сейчас, - и её чудные губки задумчиво приоткрывались... По ночам я вместо сна таращился в темноту, где мне виделась улыбка королевской дочки, и размышлял о том, какая она миленькая... Я влюбился и, хотя профессор предостерегал меня, летел во дворец как на крыльях увидеться с ней. Она так ласкова, так проста...
Профессор добился долгожданного разрешения, и я стал появляться во дворце официально, через парадные ворота, а король не мог нарадоваться на дочкину тягу к знаниям.
Потом она сказала, что это нехорошо - я так далеко от неё по ночам, и на меня во дворце косо смотрят, разрешение разрешением, но пора и честь знать. Она предложила - нет, приказала - занять одну должность во дворце, ведь я знаю так много сказок...