Шая Воронкова : другие произведения.

Голос ненависти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кайрис никогда не думала, что возьмет в руки меч. Что убьет. Восемнадцатая весна должна была стать для нее лучшим из дней, но вместо этого стерла всю жизнь в мелкую труху. Но когда все разрушено, не остается ничего, кроме как отстраивать заново. Обрезать волосы, переодеться в мужчину, примкнуть к наемным убийцам и самой стать чудовищем, чтобы больше никогда их не бояться. Только вот путь воина никому не дается легко, и молодому волчонку придется тягаться не только с кроликами, но и с матерыми волками. Раньше Кайрис бы просто сдалась, но не теперь. Невозможно остановиться, когда тебе поет сталь, и это - голос ненависти.
  Пролог
  
  Проходят года, наши тени растут вместе с нами,
  И мы становимся теми, кого ненавидели сами.
  Неизвестный сказитель.
  
  Он тащит ее, а она вырывается и кусает грязную ладонь. В нос ударяет запах земли и навоза, во рту горчит, будто полынь жевала. Когда он прижимает ее к шершавой стене трактира, царапая щеку деревом, и дышит перегаром в шею, голова запрокидывается, и Джелика видит звезды, похожие на осколки разбившегося зеркала: холодные и безразличные. Ветер щиплет кожу и голые плечи. Чужая рука грубо дергает за косу, наматывает вокруг ладони и тянет, будто строптивую кобылицу.
  Как скоро ее хватятся?
  Она кусает ладонь снова и снова, но с каждым разом слабее, словно ночное небо выпивает всю ее силу. Надо бежать, но ноги дрожат, и Джелика задыхается. Упрямо жмурится, лишь бы не слышать чужое бормотание, не чувствовать прикосновений. Сжимается, дергаясь в последний раз, и безвольно повисает, как тряпичная кукла. Вот вверх ползет подол юбки, вот слышится смешок - и, внезапно, резкий вскрик, прервавшийся на середине.
  Коса, никем больше не удерживаемая, падает, а потом и вовсе сползает по плечам, и когда мягкие волоски щекочут шею, Джелику передергивает. Рухнув на колени, она стискивает плечи руками. Где-то рядом начинает выть собака.
  - Ну все, тише. Этот ублюдок тебя больше не тронет.
  Джелика оборачивается, тонко пискнув, и собака замолкает. Только потом она понимает, что выла сама, а в тот миг просто долго смотрит на грузное тело, скрючившееся на земле. Высокая угловатая тень склоняется над ним, пиная носком сапога, но оно безвольно дергается от удара и опять замирает. Джелика поднимает глаза выше, прижавшись спиной к стене. Небо над головой кажется слишком огромным и тяжелым.
  В двух шагах от нее кто-то стоит. Сперва Джелика принимает силуэт за мужчину и шарахается - настолько грубое и жесткое лицо она видит. Но, несмотря на некрасивые черты, подобающие воину, перед ней стоит женщина. Она подходит ближе и протягивает Джелике узкую полоску стали.
  - Отомсти. Убей его, - ее голос сильный и звонкий, как вьюга.
  Но Джелика не слушает, только смотрит на изящную рукоять клинка. А потом отскакивает, будто чужая мозолистая рука держит за горло ядовитую змею.
  - Нет, я так не могу! Я никогда не...
  Женщина равнодушно пожимает плечами и, повернувшись к Джелике спиной, склоняется над землей. Раздается странный чавкающий звук, потом еще и еще. Когда она выпрямляется вновь, кинжала в ее руках больше нет, и Джелика рада, что из-за темноты не может разглядеть чужие ладони как следует.
  - Я тоже так говорила.
  Голубые глаза спокойны, но есть что-то жуткое, звериное в этом взгляде. Наверное, поэтому, когда женщина начинает рассказывать, Джелика верит каждому ее слову.
  
  Глава 1. Праздник весны
  
  Каждый раз, когда матушка слишком резко проводит по волосам гребешком, Кайрис мелко вздрагивает, но не смеет противиться. Пахнет свежим хлебом и чем-то, чего не передать словами: хоть до весны и остался еще один день, она уже чувствуется в воздухе. Кайрис опускает голову и пытается представить, как выглядит. Почти видит: выбеленная мукой кожа, угольные узоры на щеках и лбу, больше похожие на резкие росчерки, остающиеся на дереве после удара ножом. Матушка дергает ее за волосы.
  - Не вертись, женщина должна быть терпеливой.
  Кайрис послушно выпрямляется и больше не двигается. Сильнее всего хочется сбегать к озеру, наклониться и долго-долго смотреть на девушку, в которой так сложно узнать себя. Кайрис тянется рукой к шее, на которой висит вырезанная из светлого дерева птица, и осторожно поглаживает ее. Матушка велела никогда не снимать, иначе богиня разгневается. Пальцы то и дело кидаются проверять. Обычно она даже не вспоминает о птице, но сегодня - другой день.
  Сегодня она празднует свою восемнадцатую весну. Сегодня вся деревня соберется, чтобы задобрить богиню после суровой зимы. Сегодня...
  Матушка вплетает ей в косы чаячьи перья, которые старейшина привез специально для праздника из города. Когда последнее вплетено, матушка начинает оборачивать косы вокруг макушки. Кожу головы тянет - у матушки слишком жесткая рука. Матушка в последний раз поправляет косы и отступает на шаг.
  Кайрис поднимается. Шелестит белоснежный подол платья, щекоча голые ноги. Поднимает вверх руки, и широкие длинные рукава хлопают как на ветру. Взмах, еще взмах. Сердце подпрыгивает от восторга: что бы ни было потом, сегодня она свободна. Матушка потуже затягивает на ее талии пояс, расшитый морскими волнами. Кайрис потирает пальцы - вспоминается, как они болели после ночи работы.
  - Быстрых крыльев, - матушка оглядывает Кайрис и напутствует. - Не вздумай даже глядеть на парней. Женщина должна быть скромной.
  - Попутного ветра, - отвечает Кайрис, не особо ее слушая.
  Раздается стук, и в окно кто-то заглядывает - красавица-Велиса. Кайрис машет подружке и спешит к выходу, не в силах сдержать широкой улыбки. Матушка недовольно поджимает губы вместо прощания.
  
  Дорожку до дома старейшины усеивают красные ягоды. Кайрис ступает прямо по ним босыми ногами, чувствуя, как их тонкая кожица лопается и в стороны брызжет соком. По бокам от дорожки - неровные ряды деревенских, от детей до стариков. В воздухе стоят крики, смех, нежная трель свистулек в виде птичек, с которыми носятся дети, перестукивание трещоток.
  Пройдя половину дороги, Кайрис слышит, как запевают где-то за спиной. Песня гортанная, медленная и тягучая, будто покачивание морских волн. По крайней мере, так рассказывают путники. Кайрис представляет море, как огромное озеро. Она слышала даже, что солнце успеет пять раз опуститься и подняться, а ты так и не достигнешь другого берега, но верится в это слабо. Как столько воды удерживается вместе?
  Становясь все громче и громче, голоса замолкают, когда Кайрис доходит до конца красной дорожки. Она делает еще пару шагов и останавливается перед широким круглым алтарем. Кладет на него ладони - дерево теплое от солнца - и опускается на колени. На гладкой поверхности вырезаны нужные слова, Кайрис чувствует их подушечками пальцев - глубокие выемки, изрезавшие алтарь. Но ей не нужно подсказок - она знает все наизусть.
  - О, белокрылая Кай, обрати взгляд на детей своих, усмири моря, укроти ветра, уведи зиму...
  Деревянные статуи пяти птиц, сыновей богини, будто внемлят ей со своих мест вокруг алтаря. Люди вокруг вторят эхом. Кайрис пытается разобрать голос матушки, но сбивается и перестает прислушиваться. Когда последнее слово слетает с губ, Кайрис открывает глаза. Вытаскивает перо из волос, царапнув по щеке, и опускает его на алтарь. Стоит ей подняться, как мимо проносится ветер. Все ждут, и Кайрис чувствует тяжелые взгляды у себя на спине. Перо колышется, чуть сдвигаясь к краю, но все-таки замирает.
  Люди разражаются радостными выкриками: эта весна будет теплой, а лето - щедрым. Богиня приняла дар. Кайрис оборачивается и каждому, кто подходит к ней, преподносит перо из своих кос, чтобы тот возложил его на алтарь. Некоторые обращаются с дарами и к священным птахам: кто просит у Ази богатства, кто молит Ари защитить от зла. Когда улыбающаяся Велиса протягивает руку, перьев остается совсем мало. Глядя, как она опускается на колени и едва заметно шевелит губами, произнося молитву, Кайрис понимает, что Велиса - последняя, а значит, до вечера Кайрис свободна.
  Подруга не задерживается слишком долго - почти сразу вскакивает на ноги, хватает Кайрис и тянет за собой. Они проносятся мимо старого музыканта, дергающего струны кэллы, мимо парней, соревнующихся в стрельбе по треснувшему глиняному кувшину, и мимо стайки кур. Велиса тащит к дальнему концу деревни, сразу ясно, к кому - к ворожее.
  Здесь, на окраине, только ее дом и стоит, совсем один. Темный и тяжелый домишко будто сбит из камня. Стены кажутся холодными, только пробивающиеся сквозь ступени одуванчики желтеют, как маленькие солнышки. Ворожея сидит на пороге. Вот уж кому на поклон не нужно - богиня и так не отвернется.
  - Погадайте нам, дэр Крия, - просит Велиса, чуть поклонившись.
  Ворожея кивает. Крия совсем не похожа на старуху, хотя при ней не только матушка росла, а и бабка тоже. Едва заметные морщины, тонкие нежные пальцы, как у благородной, и глаза дикой птицы, серые-серые. Говорят, все ворожеи такие: молчаливые, прозорливые и сильные. Чтобы играть с огнем, нужна очень грубая кожа. А чтобы им управлять...
  Крия встает, и костяные браслеты на ее руках позвякивают. Она уходит в дом и возвращается с грубой каменной чашей, наполненной водой до краев. И как эти тонкие руки могут ее удержать? Ворожея снова садится на порог и водружает чашу себе на колени, не расплескав при этом ни капли. Велиса нетерпеливо топчется на месте.
  - Подходи, Чайка, будешь первой, - манит Крия.
  Кайрис, понадеявшаяся, что Велиса побыстрее наиграется и можно будет уйти, недоверчиво клонит голову набок, но все же подходит. Видеть будущее в воде чудно, но ворожеи говорят с ветром и читают по звериным шагам, как по книге. В этой силе не принято сомневаться. Кайрис вздыхает. По воде проходит легкая рябь, но тут же исчезает. Слушаясь наставлений ворожеи, Кайрис зачерпывает горсть влажной земли. Немного колеблется, а потом резко бросает в чашу.
  Вода брызжет в стороны, оросив руки мелкими каплями, и мутнеет. В центре вспыхивает темное пятно и расползается, пока не окрашивает воду полностью. Кайрис смотрит, как очарованная. Крия склоняется над чашей, ее жесткие волосы закрывают лицо, кончики намокают, коснувшись воды. Ворожея молчит, только губы подрагивают. Тишина затягивается, и страх холодит Кайрис спину. Крия зачерпывает воду, и по ее ладони стекают грязные струи.
  - Я умру? - невольно шепчет Кайрис.
  - Нет, - Крия поднимается на ноги и выплескивает воду. - Твоей смерти я не вижу.
  - Это же хорошо? - говорит Велиса, беззаботно улыбаясь, но тут же замолкает под взглядом ворожеи.
  - Не стоит волноваться, Кайрис, - говорит Крия мягко, будто успокаивая. - А теперь иди. И ты иди, Велиса-лиса. Не гадается мне сегодня.
  Только и остается, что послушаться и выкинуть странное предсказание из головы вместе с поселившимся на затылке холодком. Солнце поднимается на середину неба, и все начинают готовиться к главной части праздника. Расчищают землю и собирают хворост для "чайкиного" костра, благословляют пищу у алтаря. Чаще всего это птичий хлеб - плоские лепешки с узорами перьев. Молодые девушки приносят первоцветы - для мешочков на удачу. Кайрис тоже сделает такой следующей весной и зашьет в подол зимней юбки.
  Велиса уходит вместе с остальными девушками - гадать по венкам. Кайрис с легкой тоской смотрит им вслед, но сегодня ее место тут. Пара мужчин покрепче начинает складывать на расчищенной площадке хворост небольшими кучками, чтобы образовать круг. Работа тянется медленно, и Кайрис устало опирается об алтарь, все еще теплый от солнца. Как-то разом накатывает странная сонливость. Голову обволакивает туманом, она тяжелеет, и веки сами собой опускаются. Кайрис закрывает глаза вроде бы всего на миг, тут же открыв от чьих-то осторожных потряхиваний.
  - Что ты видела? - спрашивает старейшина.
  Мужчина стоит, внимательно вглядываясь в лицо слезящимися глазами, и Кайрис понимает, что успела заснуть. Она растерянно моргает. Солнце успело скрыться, не видно даже золотистой полоски на горизонте. Все уже тут, встали незамкнутым кольцом вокруг алтаря, только ее и ждут.
  - Что ты видела? - настойчиво повторяет старейшина.
  Мысли ворочаются в голове медленно, как лопасти старой мельницы, но до нее доходит, что он говорит про поверье. Мол, когда Чайка стоит у алтаря, ожидая вечера, с ней обязательно заговорит богиня. И как теперь объяснить, что просто от усталости сморило?
  - Я... видела мешки, полные зерна, - находится Кайрис.
  Старейшина довольно крякает и отходит. От вранья как-то не по себе, но иначе он решил бы, что Кайрис - плохая Чайка. Внутри едва заметно колет обидой: почему богиня действительно не заговорила? Прошлая Чайка много рассказала. Тоже врала? Тем временем сложенные кучкой ветви начинают поджигать. Дым взвивается вверх сизой лентой. На сердце как-то тяжело, но Кайрис уговаривает себя успокоиться. Надевает черную деревянную маску с грубым изгибом клюва, берет в руки протянутый букет.
  От дыма начинает кружиться голова, и недавние страхи и переживания отступают. Кайрис уверенно расправляет плечи, окинув взглядом толпу, похожую на единое существо, - и выходит из круга. Осталось обойти всю деревню, вернуться и, наконец, станцевать. Проходя мимо пустых домов, Кайрис вспоминает движения, украдкой повторяя их на ходу. Букет с первоцветами невольно выписывает в воздухе плавные линии, следуя за рукой. Оказавшись на краю деревни, она поворачивается, и сердце замирает от восхищения. Кажется, будто сейчас весь мир принадлежит ей одной.
  По пальцам течет сок, источаемый стеблями. Кайрис начинает делать круг по краю деревни, считая шаги - просто чтобы немного успокоить рвущийся наружу восторг. Небо такое огромное - взглядом не охватить. Звезды поблескивают, будто огни костров. Она так засматривается, что даже не замечает, как доходит до места, от которого начала свой путь. Вокруг уже совсем темно - кажется, недавно было отлично все видно, а теперь едва можно различить свои ноги.
  Кайрис делает глубокий вдох и свободной рукой тянется к завязкам, чтобы стащить маску с головы. Когда она уже почти распутывает узел, что-то стискивает запястье, и резкий рывок сшибает с ног.
  Букет первоцветов падает на землю, брызнув в стороны синими лепестками.
  
  Глава 2. Опасная ложь
  
  Шаг - и она оказывается в объятиях лесного озера.
  Вода обжигает плечи, спину, стекает по груди, и... неожиданно стынет, будто Кайрис смогла ее потушить. От холода собственное дыхание замирает в горле. Пальцы вздрагивают, и она самыми кончиками касается губ. Вода еще слишком холодная - на нее богиня обратит свой взгляд в последнюю очередь. Но, быть может, если искупаться в ней, удастся серьезно заболеть? И если Кайрис не выздоровеет, в этом не будет ее вины. Черные мысли заполняют голову, и она трясет ею, отчего мелкие брызги расходятся в стороны веером. Но как бы Кайрис ни пыталась не думать, не удается избавиться от малодушного "так было бы лучше".
  Кайрис стоит, поглаживая пятнышки-синяки, усыпавшие руки, кольцами обхватившие запястье, и не знает, какие из них оставил отец, а какие - этот. Вздрагивает. Может, эти, продолговатые - когда заламывал руки? Или кляксу чуть выше локтя - билась, как бабочка в стакане, пытаясь вырваться. Или эти? Кайрис впивается в кожу ногтями, оставляя красные полосы. На ранах бусинками проступает кровь. Кажется, что иначе не вытравить эту грязь, которая не смывается водой, не стереть следы чужих прикосновений. Решимость, на мгновение вспыхнувшая внутри, пропадает, и Кайрис опускает руки. Холодная вода щиплет кожу.
  Воспоминания встают перед глазами сами собой, сколько бы она их ни гнала.
  Вот качается и ухает вниз ночное небо, вот смазывается сияние звезд, плывет оранжевыми пятнами. Дергаются, будто руки сломанной куклы, тени, и чужая, слишком широкая, заслоняет собой все остальное. Кайрис помнит, что замечает эту тень прежде, чем мужские руки хватают ее за запястье, выворачивая кисть, и волочат по влажной земле.
  В конюшне стоит запах сена, лошадей и почему-то горячего молока. Слышно тяжело вздыхающего коня за стеной, топот чужих сапог и глухие хлопки ударяющихся о бок ножен. Сперва Кайрис даже не сопротивляется, позволяя бросить себя на стог сена в углу. До последнего хочет верить, что это все - глупая шутка, и даже убеждает себя в этом до тех пор, пока маска не слетает, с шелестом упав на землю. Когда вокруг воцаряется душный полумрак, Кайрис будто просыпается, широко распахнув глаза, и начинает молотить по чужой спине кулаками.
  - Пусти!
  Получается сдавленно - от страха в горле встает ком, и голос ей не подчиняется. Незнакомец наваливается сверху, зажимая грязной ладонью рот. От него пахнет дорожной пылью и потом -как от путника. Крик превращается в невнятное мычание, и легкие горят от недостатка воздуха.
  - Заткнись.
  Мысли стучат в висках в такт бешено бьющегося сердца. Если только она успеет выбежать и громко позовет на помощь... Откуда-то издали доносится музыка и ритмичные постукивания, и осознание впивается в разум холодными иглами. Никто не услышит. Не во время праздника. Кайрис пытается отпихнуть чужака, но только путается в складках платья. От собственной беспомощности становится дурно. Незнакомец тявкающе смеется, наблюдая за ее потугами. Кайрис с трудом освобождает голову и выкрикивает единственное, что, как ей кажется, может его остановить:
  - Если тронешь меня, богиня...
  Чужак почти по-звериному задирает голову, расхохотавшись, и его кадык дергается в слабом свете.
  - Не скули, - цедит он, задирая подол юбки. - Я верую в Магнеса и никаких ощипанных куриц не боюсь.
  Раздается звон ударившейся о землю пряжки, и мир раскалывается надвое.
  Даже сейчас Кайрис помнит каждое слово - так крепко они врезаются в память. Наверное, потому что именно в это мгновение огонек надежды, качнувшись, окончательно гаснет. Другой бог, чужой, он не поможет. И тогда Кайрис цепенеет, будто теряет контроль над своим телом, перестает быть его хозяйкой. В уголках глаз набухают слезы и катятся по щекам. Кажется, она молится, просит спасти ее, защитить - остальные воспоминания перепутаны, как клубок ниток, и Кайрис не может в них разобраться. Все смешалось - боль, липкие щупальца ужаса, ворочающиеся в низу живота, чужие прикосновения, тошнота, слова молитвы, тяжесть чужого тела. Этого одновременно слишком мало - и слишком много.
  Где-то в кронах деревьев вскрикивает птица, и Кайрис вздрагивает. Звук больше похож на плач, и он почти сразу затихает - не определить, откуда прозвучал. Она все еще стоит посреди озера, окоченевшая от ледяной воды. Пальцы еле шевелятся. Воспоминания медленно блекнут, уступая место холоду, но Кайрис знает, что это ненадолго. Опустив голову, она бредет в сторону берега.
  Ей так и не удается вспомнить, как в ту ночь она шла обратно.
  После щелчка расстегиваемого ремня все воспоминания идут обрывками: вот жар и тяжесть, вот мокрые щеки и горячий лоб. Она бредет по деревне, и собственные руки и ноги кажутся чугунными. Живот будто раздирает дикая кошка, но боль как чужая, и Кайрис молчит. Ноги сами ведут ее мимо черных провалов окон. Кайрис продолжает идти только потому, что не может остановится.
  Скоро темнота чуть светлеет, и становится слышно, как трещит огонь, выплясывая на толстых поленьях, как хлопают в ладоши и ударяют по струнам. Люди и всполохи костров сливаются в сплошное кольцо. Кайрис делает шаг за шагом, и каждый - будто маленькая смерть. Пламя разрастается, алые языки переплетаются с голубоватой дымкой, и люди хлопают все быстрее и громче.
  Огонь будто змея, танцующая под дудку.
  Танец... какая-то мысль проскальзывает в голове, и лавина боли тут же обрушивается на тело. Нет. Кайрис обнимает себя руками, будто укрывается в невидимом коконе. Хлопки убыстряются, сливаясь в сплошной гул. Сделав последний шаг, она выходит в круг и внезапно останавливается. Оранжевый свет и жар костров обволакивает, и Кайрис будто видит себя со стороны. Она стоит в самом центре. Растрепанные и спутанные волосы с торчащей из них соломой падают на голые плечи, расползающаяся ткань обнажает кожу, а на ветру качаются рукава, похожие на ободранные птичьи крылья.
  Вокруг разом становится тихо, и это оглушает. Все вокруг смотрят на нее, не спуская глаз, и кажется, что презрение и гнев навсегда застывают на их лицах.
  Поэтому, возвращаясь из леса, Кайрис старается ни с кем не пересечься. Богиня будто смеется над ней - в самих дверях Кайрис сталкивается с матушкой. Та тут же обругивает, называя "ленивой бездельницей", и протягивает пустое ведро, морщась, когда Кайрис тянется к нему и рукава задираются, обнажив синяки на запястьях. Кайрис сжимается под ее взглядом - вдруг ударит, как в ту ночь, когда кричала про позор, а отец таскал за косы. Но матушка только отворачивается, нахмурив брови. Кайрис хватает ведро и идет к колодцу.
  Воздух теплый и пахнет весной, но Кайрис кутается в длинный шерстяной платок, и он колет ей плечи. Она идет и смотрит только себе под ноги, вздрагивая каждый раз, когда слышит голоса и смех за спиной. Мимо проносятся дети, поднимая облака пыли, и Кайрис невольно закашливается. Она ускоряет шаг, жалея, что не может передвигаться бегом: в прошлый раз, когда так делала, запнулась и разодрала коленку. На боль плевать, но криков дома было...
  Уже подходя к колодцу, Кайрис натыкается на чью-то спину. Мужской голос поминает Зилая, и она каменеет, роняя ведро. Чужое лицо расплывается перед глазами, а течение времени на мгновение замедляется, чтобы тут же возобновить бег. Паренек-крепыш, в чью спину Кайрис врезалась, бросает на нее мимолетный взгляд и, сплюнув, уходит. Ткань липнет к взмокшей спине. Это не тот. Конечно, не тот. Показалось. Кайрис прислоняется к колодцу, и поднимающаяся с его дна прохлада едва ли может остудить горячую кожу. Сбившаяся у колодца кучка молодых девушек ее будто не замечает.
  - Да пустоголовая. Так маменька говорит. Хорошо, что наш дом не рядом рядом, - тараторит курносая.
  - Погодь хвастать. Не твой ли миленький живет всего в паре шагов от нее? Будешь постоянно слушать этот жуткий вой, - посмеивается в ответ ее подружка.
  - Да ну тебя!
  Девушки заливаются смехом, обмениваясь шутливыми тычками. Кайрис вздрагивает, но отводит глаза в сторону. С нее хватит. Нащупав ведро, она медленно поднимает его, придерживая платок другой рукой.
  - А ты почему молчишь, Велиса? Небось, защищать ее будешь?
  - Да нет, с чего бы? - раздается знакомый голос. - Не после того, как она на празднике загуляла. Наверняка с пьяницей каким, нормальный парень не позарился бы.
  Ведро выскальзывает, и слышно, как оно плюхается на дно колодца, порождая гулкое эхо. Не замечая этого, Кайрис оборачивается, да так резко, что коса хлещет по щеке. Велиса стоит рядом с двумя другими девушками, раскрасневшимися от смеха, и улыбается. Их взгляды пересекаются, и Кайрис не видит в чужом ничего, кроме равнодушия. Велиса смотрит на нее с превосходством.
  - Это неправда! - выпаливает Кайрис, будто пытаясь оправдаться.
  Велиса только отворачивается, вздернув подбородок. Курносая наклоняется и шепчет ей что-то на ухо, отчего обе девушки хихикают, поглядывая на Кайрис. Глаза начинает щипать, и она бросается прочь, позабыв про ведро.
  
  Кайрис сидит на пороге дома и наблюдает за бурой птицей, чистящей перья во дворе. Сидеть жестко, да и платье пачкается, но все равно лучше, чем в доме, замкнутой четырьмя стенами. В пятнах света танцует пыль. Птица прыгает по земле, временами хлопая крыльями. Кайрис считает взмахи, не в силах побороть охватившее ее чувство безразличия. Раз, два. Надо было все рассказать еще тогда, но от одной мысли становится тошно. Три, четыре. Птица склевывает что-то с земли. Кайрис приглядывается и успевает заметить, как в остром клюве исчезает червяк. Надо было говорить правду, а теперь, даже если расскажет, никто все равно не поверит. Пять, шесть.
  Вильнув хвостом, птица взлетает и медленно растворяется в небе. Кайрис смотрит ей вслед, пока та не превращается в маленькое пятнышко. Точно такое же, только намного больше, расплывается по полу в тот вечер после того, как отец разбивает кувшин. Дзынь - и глиняные осколки летят в стороны, а под ногами разливается вода. Отец задел стол, взмахивая рукой, и теперь черепки валяются по всему полу. Его слишком смуглая для этих мест кожа выглядит совсем черной. Сейчас отец кажется ей чудовищем. Лучше бы осталась один на один с толпой, из которой тот ее вырвал. Сор из избы не пожелал выносить.
  - Почему ты в таком виде?! - выкрикивает отец, и его ноздри гневно подрагивают.
  За его спиной стоит побледневшая матушка, плотно сжав губы - только скрещенные руки слабо дрожат. Больше всего Кайрис хочется уткнуться в ее плечо, спрятаться в объятиях, как в детстве, но между ними - красное от злости лицо отца. Кайрис беззвучно открывает и закрывает рот, не в силах выдавить из себя ни звука.
  - Кайрис! Почему ты молчишь? - отец шевелит желваками. Видно, как вздуваются вены у него на шее - будто у быка.
  - Там... - голос охрип, и Кайрис машинально хватается за горло. Каждый слог приходится с усилием проталкивать сквозь зубы. - ...был мужчина, и...
  От одной мысли о том, что придется все рассказать, к горлу подкатывает тошнота, и слова не идут - приходиться переждать. Кайрис опирается о стол, глубоко дыша и надеясь, что ее никто не услышал, но матушка бледнеет еще сильнее. Кайрис собирается с духом, но договорить ей так и не удается - щеку обжигает ударом, и голова качается назад.
  - Ты была с мужчиной? Во время обряда?!
  Кайрис вскрикивает - удар валит ее на пол, и острые края осколков впиваются в кожу сквозь одежду. Отец нависает черной тенью, и его сжатый кулак угрожающе трясется в воздухе. Из глаз брызжут слезы, и Кайрис зажимает горящую огнем щеку.
  - С кем? Гремор? Севир? - начинает перечислять отец. - Вертис?
  Она молчит, прижимая холодную ладонь к коже. Голова гудит, будто огромный колокол, и чем сильнее повышает голос отец, тем громче этот звон. Отец вновь заносит руку для удара, и Кайрис видит, как матушка за его спиной дергается, будто пытаясь остановить, но в итоге остается на месте. Губа лопается, и по подбородку течет струйка крови. Хочется возразить, закричать, оправдаться, но тогда придется выложить все. Внутренности Кайрис будто стягивает узлом, и она продолжает молчать.
  - Так это правда? - спрашивает матушка дрожащим голосом.
  Все внутри рвется воспротивиться, но тут отец вновь выбрасывает вперед руку. Страх - то ли перед новой болью, то ли перед словами, которые придется сказать, - захватывает целиком. Прежде, чем отец хватает ее за косы, Кайрис кивает. Слезы катятся по щекам, но вместе с этим ее охватывает и облегчение. Теперь-то все оставят ее в покое и ни о чем рассказывать не придется. Увидев этот кивок, матушка отворачивается, приникнув к отцовскому плечу. Пелена застилает Кайрис глаза, но она продолжает сидеть, не успев до конца осознать, что только что сделала.
  Вдруг снаружи раздается звук опрокинутой бочки. Отец кидается к окну и распахивает ставни. Кайрис утирает глаза, но все, что она успевает заметить - это стремительно мелькнувшая тень. На следующий день о случившемся знает вся деревня, и сказанную ложь уже никак не исправить.
  
  Нога соскальзывает, когда Кайрис спускается с последней ступени, и она падает, выронив лучину. Огонек вспыхивает красным и потухает. Потирая ушибленное место, Кайрис вглядывается в темноту, но без лучины совсем ничего не видно. Споро поднявшись по ступеням, Кайрис пытается нащупать проем, но натыкается ладонью на преграду. Толкает дверь, но та только вздрагивает на петлях, не открываясь. Похоже, захлопнулась.
  - Эй! - Кайрис приникает к двери подпола, чуть дрожа от холода. - Я здесь! Матушка?
  Ответа нет - только какое-то странное попискивание в углу. Сердце испуганно сжимается, и Кайрис начинает молотить сильнее - до ноющих костяшек пальцев. Как это она недоглядела? Последний раз взмахнув рукой, Кайрис опускается на корточки. Можно, конечно, постараться поискать лучину, но зажечь ее все равно нечем, да и в такой темноте ноги на раз-два переломаешь. Лучше подождать, пока кто-то вернется и отопрет. Закутавшись в платок и опираясь лопатками о следующую ступень, Кайрис зябко съеживается. Странные шорохи и шелест почему-то начинают убаюкивать - сказываются бессонные ночи, а еще вспоминается детство. Как сестрицы запирали ее в погребе, а матушка отпирала дверь и успокаивала Кайрис, уткнувшуюся ей в живот.
  Хорошее было время, пока сестры не вышли замуж, одна за другой повыскакивав из гнезда. А потом Кайрис стала Чайкой. Почти заснув, она вздрагивает, впечатавшись плечом в стену. Сверху раздаются тихие шаги. Кайрис тянется к двери, но рука замирает, так и не ударив. Людей сверху оказывается двое. И эта твердая поступь может принадлежать только одному человеку.
  - Такую замуж не возьмут. Порченая, - говорит отец раздраженно.
  - Да кто бы на нее и так позарился? Ленивая, нерасторопная - не жена, а обуза, - матушка делает пару шагов и застывает на месте. - Отдать бы в служанки, да кому такая неумеха нужна?
  - Но соседи-то косятся. Надо бы ее куда-то спровадить, пока не поздно.
  На Кайрис внезапно будто обрушивается весь холод, царящий в подполе, и она, оступившись, съезжает по ступеням и задевает что-то рукой. Раздается звон, и голоса наверху затихают. Дверь подпола со скрипом открывается, и упавший вниз квадратик света на пару мгновений ослепляет Кайрис. Будто зверь, гонимый охотничьими собаками, она выскакивает в проем и, хлопнув дверью, выбегает из дома. Ветер тут же бросает в лицо горсть пыли. Заслонившись от него ладонью, Кайрис бредет прочь, не разбирая дороги. Ноги сами приводят ее к знакомому дому - к, похоже, единственному оставшемуся другу. Кайрис останавливается и переводит дыхание. Прошмыгнув под окном, она обходит дом кругом и тихо свистит.
  Притулившись к стене, на земле лежит темная гора, похожая на кучу углей, и то вздымается, то опадает. Когда Кайрис подходит ближе, пес вострит уши, и похожий на обрубленную дубинку хвост чуть вздрагивает. Кайрис наклоняется, широко разводя руки, и тихо шепчет:
  - Костолом.
  Пес вытягивается стрелой, а потом начинает медленно подниматься. Костолом всегда напоминал скорее бешеного медведя, только пробудившегося от спячки, чем собаку, и все равно Кайрис доверчиво тянется ему навстречу. Зверюга, однажды разодравшая дикого волка, не могла терпеть никого, кроме хозяина - но Кайрис всегда была исключением. Может, потому что звери любили ее, а может, потому что она лечила Костолома, когда тот был еще щенком, - но пес всегда с готовностью подставлял под ее руку свою массивную голову.
  Кайрис протягивает к нему пальцы, уже мечтая, как уткнется лицом в густую шерсть. Звякает цепь, кожаный ошейник стягивает толстую собачью шею. Пес поворачивается, и его глаза отблескивают красным в свете солнца. Кайрис выставляет вперед раскрытую ладонь, чтобы Костолом ткнулся в нее холодным носом. Тихие, как кошачьи, шаги поглощает земля. Под кожей пса перекатываются мышцы, и Костолом, все так же не произнося ни звука, приближается к ней на чуть согнутых лапах.
  По спине пробегают мурашки, и Кайрис резко понимает - что-то не так. Он не виляет хвостом - обрубок даже не вздрагивает. Дергаются точеные ноздри, и пес слегка обнажает пожелтевшие клыки. Костолом не бежит, повизгивая, и не плетется лениво - он крадется, как охотник, и пружинит лапы, будто собирается прыгнуть. Костолом... не узнает ее?
  Кайрис широко распахивает глаза и в этот же миг слышит рык. Все внутри поджимается, и она вскакивает на ноги, случайно наступая на подол платья. Раздается треск рвущейся ткани, и земля взлетает вверх. От удара в глазах темнеет, и Кайрис неожиданно остро понимает, что подошла слишком близко и длины цепи как раз хватит, чтобы челюсти пса сомкнулись на ее горле. Звенья с шелестом волочатся по земле. Надо отползти, но Кайрис опять охватывает онемение. Ногами не пошевелить.
  Пес дыбит шерсть на загривке, и из его распахнутой пасти вырывается глухой рев. Прижавшись к земле, зверь прыгает. Мгновения растягиваются, чтобы тут же полететь стрелой. Черная тень зависает в воздухе, и грубая рука хватает цепь, дернув ее назад. Кузнец, ругаясь, как моряк, уволакивает сопротивляющегося пса прочь. Кайрис нескоро находит в себе силы, чтобы подняться на дрожащие ноги. Она отряхивает подол, с грустью глядя на висящую неровным куском ткань. Сейчас, когда страх утихает и Кайрис приходит в себя, его сменяет обида. Последнее живое существо, которое было на ее стороне, Кайрис просто не узнало. Но почему? Но на странное поведение пса не находится ответа.
  
  Жизнь напоминает Кайрис затянувшийся кошмар, и теперь он перетекает и на сны. Там Костолом точно так же готовится для прыжка, но кузнец не приходит ее спасать. Собачье тело приминает Кайрис, и удар вышибает весь воздух вместе с криком. От запаха псины щиплет глаза. Кайрис ничего не видит, кроме темноты, и чувствует только острую боль. Это длится почти вечность, а потом темнота резко становится другой.
  Тело обволакивает душный воздух. Лошадь за стеной то и дело всхрапывает и беспокойно перебирает копытами. Солома под Кайрис шуршит и колет спину, но единственное, что она ощущает, это чужие прикосновения. Лица чужака не видно, как и четких очертаний - только черная нависающая тень. В шорохах и шелесте ей чудится непрекращающийся звук чужого смеха.
  Несмотря на ужас попавшего в ловушку животного, Кайрис не может пошевелиться. Что бы ни делала, сон не меняется. Тревожные тени мелькают перед глазами, раз за разом прокручивая одни и те же воспоминания: запах конского навоза и человеческого пота, тяжесть, давящая на грудь. Кайрис будто раз за разом погружается все глубже в болото, проваливаясь в мутную густую жижу.
  Из горла вырывается крик, и Кайрис резко вскакивает на ноги, крупно дрожа. Стоит раннее утро, и в щель между ставнями пробивается тонкий розоватый луч. Одежда вся промокла и сбилась на животе. Кайрис вертит головой, как дикая лошадь, медленно осознавая, кто она и где находится. Спать больше не хочется, хотя выспавшейся она себя не чувствует, скорее заболевшей. Кое-как приведя себя в порядок, Кайрис тащится на кухню.
  Пытаясь хоть как-то отвлечься, она впервые спустя долгое время берется за вышивку. Матушка даже не начинает ругаться, застав ее сгорбившейся над белым полотном. Может, надеется продать потом - именно вышивкой Кайрис заработала себе на приданое. Пара полотенец и сейчас на стене висит: вот красочные голуби, вот гроздья роз, вот кобыла с жеребенком в высокой траве. Такие ровные стежки даже у Велисы не выходили - только что с этого теперь?
  Солнце уже успевает полностью встать, а Кайрис так и не удается доделать даже первый цветок. Стежки получаются не такими. Красные лепестки выходят неровными и кривыми, как будто вышивал ребенок. То нитка порвется, то игла выпадет из скользких пальцев. Кайрис цыкает и сразу же морщится, глядя на красную каплю, набухшую на коже. Укололась. Такого даже во время обучения ни разу не было. Она так и смотрит на выступившую кровь, пока со стороны двери не раздается шум. Матушка идет открывать. Облизнув палец, Кайрис засовывает его в рот. На языке едва-едва ощущается металлический привкус.
  Голоса в коридоре становятся громче, и Кайрис с досадой откладывает в сторону ткань, сложив пополам, и втыкает в нее иголку. Может быть, она никогда не закончит этот рисунок, потому что теперь он ощущается словно чужим.
  - Проходите, я мерку сниму.
  Кайрис вздыхает. Опять кто-то рубаху хочет или платье. Она сжимает висящую на шее птичку в ладони, прося у богини, чтобы это была женщина. Иногда ей хочется, чтобы матушка сломала палец, как прошлая портниха, и больше никто не приходил к ним в дом. Но это дурная мысль, и тошно от того, что она засела в голове. Кайрис закусывает губу.
  - Сюда. Что в столице слышно?
  - Все по-старому, только начальника стражи повесили, - отвечает грубый голос.
  Все-таки мужчина. Кайрис стискивает подол платья. Наверное, стоит посидеть пока во дворе. Она уже собирается подняться со стула, как другая мысль ударяет в голову стрелой, и Кайрис замирает. Голос смутно знакомый, будто она уже слышала его, но это точно не кто-то из местных. Кайрис морщит лоб, прислушиваясь. Матушка пропускает незнакомца вперед и заходит следом, неодобрительно покосившись на Кайрис, и тут мир раскалывается вдребезги. Она не видела его лица. И ни за что бы не узнала теперь, в чистой и опрятной одежде.
  Сердце сжимается до боли, и Кайрис кажется, что сознание вот-вот ее покинет. Она никогда не знала, что можно бояться так сильно. В детстве, когда дикий волк забрел в деревню и матушка захлопнула дверь прямо перед его оскаленной мордой... даже тогда не было настолько страшно, что отнималось дыхание и темнело в глазах.
  За это краткое мгновение, пока Кайрис цепенеет, чужое лицо отпечатывается в памяти. Загорелая кожа. Ярко-синие глаза. Короткие мягкие волосы. Она бы ни за что его не узнала, если бы не голос. Кайрис с трудом поднимается на ноги, все еще не отводя взгляда, как кролик - от змеи. Чужак вздергивает бровь - то ли притворяется, то ли действительно не разглядел ее тогда в темноте. Он чуть тянет за ворот рубашки, и Кайрис замечает продолговатое родимое пятно на его шее. Почему-то это оказывается последней каплей - отшатнувшись в сторону и ударившись о стол локтем, Кайрис выскакивает наружу и плотно закрывает дверь, прижавшись к ней спиной. Матушка только и бросает ей вслед: "Дурная девка". Грудь ходит ходуном, и животный порыв убраться как можно дальше все-таки пересиливает остатки разума.
  Будто собака, поджавшая хвост, Кайрис устремляется к лесу.
  
  Глава 3. Горький мед
  
  Веки Крии слабо подрагивают, когда в тишине раздается звон колокольчика.
  Звук тонкий и чистый, даже приятный, но она напрягается. Встает, покручивая браслеты на запястье, и подходит к массивному столу. Солнечные пятна падают на бок каменной чаши и просвечивают темную воду. По поверхности проходит рябь, и широкие круги расходятся один за другим, с каждым разом - все чаще. В чашу погружен колокольчик. Он лежит на самом дне, то и дело вздрагивая. И хотя ничего не должно быть слышно, его звон такой же четкий, как если бы тот висел над самым ухом. Крия тянет за ленточку, медленно вытягивая колокольчик из воды, пока он, совершенно сухой, не оказывается на ее ладони. Кладет на стол и, закатав рукав, погружает руку в ледяную воду, касаясь кончиками пальцев дна.
  Рука мгновенно немеет, только кожу слабо покалывает. Распущенные волосы щекочут шею. Крия прикусывает губу, колеблясь: колокольчик звенел в последний раз той весной, когда на тракте умирал безбожник, правда, намного громче. Его даже мотыляло из стороны в сторону. Но в этот раз то, что заставляет колокольчик звенеть, совсем рядом.
  - Всплеск энергии. Кто-то колдует, - Крия моргает и поправляет сама себя. - Нет. Слишком слабо. Кто-то только начинает пробуждаться.
  Пока это только эхо, отголосок будущей силы, но за молнией всегда следует гром, поэтому Крия хмурится, свободной рукой сложив пальцы в защитный знак. Сосредоточившись, она начинает перебирать воду, словно музыкант - струны. Сила поддается ей неохотно, будто сама богиня противится, не давая заглянуть. Крия вздыхает - она не любит подминать силу под себя, предпочитая плыть по течению, но другого выбора нет.
  Крия опускает свободную руку в карман, схватив щепотку перемолотых красных листьев, и бросает в чашу. Порошок тает, едва коснувшись поверхности, но вода становится все светлее и светлее, пока не начинает напоминать молоко. Взгляд мутнеет, будто подергиваясь туманом, и Крия позволяет себе упасть в видение и раствориться. Тут же выныривает обратно, но уже не в собственном доме, а где-то высоко над лесом. Крия прислушивается к своим чувствам. Совсем рядом будто бьется огромное сердце. Крия тянется к нему, и ее дергает вниз, сквозь ветви и густую листву, отпустив только над самой поляной.
  Сперва она видит только красное марево и переплетения стальных нитей, но стоит сфокусировать взгляд, как все пропадает. Посреди поляны на коленях стоит сгорбленная фигура. Сквозь ветви падают расплывчатые пятна света, покрывая тени неровными дырами. Солнечные лучи скачут на согнутых плечах и оголенной шее. Крия узнает ее: Кайрис, та бедная девочка, которую недоглядела. Ее юбка вся в складках, задралась так, что видно синяк на ноге, а спина мелко подрагивает. Кайрис горбится еще сильнее, и ее пальцы впиваются в землю, комкая молодую траву.
  Изодранные руки дрожат от напряжения. Кайрис запрокидывает голову так сильно, что Крия видит ее расширившиеся зрачки, и кричит, будто дикий зверь. Согнутые пальцы вспарывают землю. Крия невольно отшатывается: она чувствует, как воздух плывет от силы, окружающей изломанную фигуру, будто ураган. Странно. На миг Крие кажется, что она видит совсем другого человека, можно сказать - незнакомца. Искаженное болью лицо ей знакомо, но вот то, что скрывается за ним... Кайрис швыряет комья земли в стороны, вытирая пальцы о траву. Она затихла и теперь только шумно дышит, обнимает себя за плечи.
  Крия чувствует себя как ребенок, решивший разломать снежную бабу и внезапно ударившийся о камень. Она привыкла ощущать от Кайрис успокаивающее тепло, но теперь его нет. Не удивительно, что Костолом ее не признал - животные чувствуют такие вещи даже лучше, чем ворожеи. Теперь же ничего, кроме злого жара и стали, не осталось. Крия смотрит, как девушка поднимается, едва удерживаясь на ногах, и хватается за ствол растущего рядом дерева.
  Глядя удаляющейся фигуре вслед, Крия думает, что ошиблась, когда решила не вмешиваться в ее судьбу. То, что она видела во время гадания, было слишком похоже на дурной сон. Ворожеи никогда не рассказывают таких предсказаний. Наверное, зря. Но теперь уж точно нельзя пускать все на самотек - надо понять истоки этой силы и удержать ее от разрушений. Крия тянется вверх, все дальше и дальше от земли. Просыпается от видения она с тяжелым камнем на сердце.
  
  Кайрис месит тесто, когда из-за двери слышатся мягкие шаги, а следом за ними - вежливый стук. Она невольно напрягается, сжав пальцы, и кожа становится липкой. Посыпав сверху немного муки, Кайрис чихает и продолжает свою работу, не оборачиваясь и стараясь делать вид, что ей все равно. Только руки сами собой так сильно месят тесто, что, похоже, оно получится в самый раз как матушка любит. Скривившись, Кайрис все-таки бросает тесто на столе, осторожно выглядывая из-за двери.
  Фигуру гостя заслоняет матушкина прямая спина.
  - Легкого полета, дэр Крия, - голос матушки сладкий, как мед.
  Ворожея? Кайрис ежится и трет грудь - резко начинает колоть. Знала ли дэр Крия, что произойдет, и просто не сказала? Или не знала? В любом случае, ворожее делать в доме швеи нечего - они ведь и одежду себе сами шьют. Вздохнув, Кайрис наклоняется сильнее и прищуривается, но все еще ничего не может рассмотреть. Присутствие ворожеи напрягает. Был бы тут отец, не пустил бы на порог, и раньше Кайрис его за это осуждала... Но, вспоминая предсказание в чаше, Кайрис уже не так уверена. Может, отец и прав: ворожеи приносят только беды. Она отвлекается и слишком сильно выступает из-за угла, поэтому матушка ее замечает. Качает головой и шикает:
  - Кайрис! Сюда, быстро! - и сразу же обращается к ворожее.- Простите ее, негодную.
  А голос-то, голос - так в уши и льется. Кайрис поджимает губы, но послушно подходит ближе. Ну почему ее не хотят просто оставить в покое? Матушка подгоняет, помахивая кухонным полотенцем, и Кайрис все ниже опускает голову. Желание повернуть время вспять в такие моменты ощущается как никогда остро. Крия смотрит на нее, но будто насквозь, и от этого взгляда не по себе. Кайрис отворачивается и просто ждет. Послушно, как овечка на веревочке.
  - Дэр Крия хотела поговорить с тобой.
  Матушка пихает в бок локтем, попав аккурат по синяку. Кайрис вздрагивает, и ей приходится уткнуться взглядом в крашеные бусы на шее ворожеи - смотреть ей в глаза нет сил. Матушка пихает еще раз и, наконец-то, чуть отступает.
  - Кайрис, я хочу взять тебя в помощницы, - манера говорить у Крии напоминает течение реки -мягкое, но непреклонное. - Что ты думаешь насчет этого?
  От удивления Кайрис все-таки поднимает голову. Крия не улыбается даже глазами, только смотрит устало, будто на мгновение богиня отступила в сторону и все прожитые года легли ворожее на плечи, но это длится всего мгновение. Стоит ему пройти, и Крия опять кажется едва задетой течением времени.
  - Что? - Кайрис моргает и повторяет еще раз. - Что?
  Какая же глупость - такое предлагать. Кто ж пойдет к ворожее с такой помощницей? Что-то внутри восстает против одной этой мысли, и Кайрис готовится ответить отказом, даже открывает рот, но сказать ничего не успевает. Матушка начинает улыбаться, но на ее жестком и строгом лице улыбка смотрится как гримаса. Матушка подхватывает Кайрис под руку и, повернув, легко пихает в спину. Кайрис делает шаг и оборачивается. Она еще не до конца понимает, что происходит, но во рту становится горько от обиды. Под тяжелым взглядом матушки Кайрис удаляется обратно, к тесту и собственной беспомощности.
  Замерев у дверного косяка, она слышит, как матушка говорит:
  - Да, так будет лучше.
  Кайрис никогда раньше бы не подумала, что можно отречься от своего ребенка таким сладким голосом.
  
  Матушка сшивает выкройки, и иголка танцует в ее руках, как девица на свадьбе. Лицо матушки напоминает грубую глиняную маску: губы плотно сжаты, подбородок выпячен, лоб сморщен. Как и всегда, когда она приняла окончательное решение. Перекусив нить зубами, матушка откладывает иглу в сторону и говорит:
  - Не смей пререкаться. Завтра же отправишься к дэр Крие. Радуйся, что она берет в помощницы такую дуреху, как ты.
  Кайрис, хмуро сидящая у окна и наблюдающая, как две курицы не могут поделить червяка, сжимает пальцы.
  - Я не пойду.
  Матушкины губы белеют. Она откладывает рубаху, которую шила, и утыкается в Кайрис взглядом. Выбившаяся из косы прядь падает ей на лоб, но матушка этого будто даже не замечает.
  - Благодари богиню за такую удачу! Замуж не возьмут - так хоть какую-то пользу принесешь.
  - Но я не хочу.
  Кайрис говорит это себе под нос, но выходит недостаточно тихо, и матушка слышит. Ее лицо идет красными пятнами от гнева. Кайрис невольно сжимается, глядя сквозь опущенные ресницы на собственные сцепленные пальцы.
  - А чего хочешь? Валяться на сене с подзаборными пьяницами? - матушка кривится от отвращения. - К дэр Крие отправишься утром, как только встанешь.
  К горлу подкатывает комок - страх мешается вместе с обидой, встав в глотке камнем, и Кайрис хватает только на то, чтоб покачать головой. У нее уходят несколько мучительных мгновений и последние силы, чтобы как-то совладать с голосом:
  - Нет!
  Матушка резко подскакивает на ноги, хлопнув по столу раскрытой ладонью и сбросив на пол недошитую рубаху вместе с нитками и иголками. Кайрис вздрагивает, вжавшись в стену лопатками. Чужое лицо искажается, сквозь знакомые черты проступает печать гнева, глаза лихорадочно блестят.
  - Замолчи! Я тебя кормила, на своем горбу все годы перла, чтобы ты опозорила нас на всю деревню! - каждое слово как пощечина, и под конец матушка уже просто кричит.
  Когда она выдыхается, Кайрис понимает, что успела зажмуриться и зажать уши руками, съежившись в своем углу.
  - Матушка... - шепчет она, медленно подняв глаза.
  И не узнает в этой разозленной жесткой женщине родного человека, которым она когда-то была. Чужачка. Кайрис поднимается на ноги, все еще не спеша отрывать спину от стены, и боком движется прочь, в свою комнату, то и дело смаргивая выступающие слезы. Хватит. Матушке была нужна идеальная дочь - а такую вот, неправильную, она выкинет, как неудавшийся пирог. Слышится шорох юбок - матушка садится обратно, подбирая рубашку с пола.
  - Можешь забрать свое венчальное платье, - будто бы нехотя добавляет она, не встречаясь с Кайрис взглядом.
  Когда матушка отворачивается, в ее молчании ясно читается "хотя зачем оно тебе теперь".
  
  Добравшись до двери, Кайрис захлопывает ее со всей силой, на которую способна, и устало прислоняется спиной, прислушиваясь. Какая-то ее часть надеется разобрать там матушкины шаги, но их не следует. По мере того, как дыхание успокаивается и слезы высыхают, обида превращается в мрачную решимость. Платье, значит? Будет тебе платье. Бросившись к шкафу, Кайрис вываливает оттуда всю одежду скопом, чтобы достать до аккуратного свертка в самой глубине. Она разворачивает его и расправляет платье на вытянутых руках. Идеальный крой, яркая вышивка, стоившая ночей работы и исколотых пальцев. Каждый стежок сделан с любовью, но сейчас чем дольше Кайрис на него смотрит, тем сильнее в ее груди разрастается жар гнева.
  Она швыряет платье на кровать и достает ножницы, не зная толком, делает это назло матушке или же самой себе. Раз ей никогда не воспользоваться этим платьем, то оно не смеет существовать. Кайрис стискивает рукоять. Первый надрез оказывается самым сложным, но одновременно и самым приятным. Кайрис отсекает широкие рукава, распарывает синюю нить, заставив витой узор в виде волн распуститься. Разрушать - не шить, поэтому чтоб уничтожить то, что создавалось месяцами, хватает всего нескольких щелчков ножницами.
  Кайрис распаляется, ее движения становятся все более рваными и резкими. Под конец обида внутри нее достигает пика, и в глазах темнеет. Когда Кайрис приходит в себя, то понимает, что уже давно беспорядочно кромсает драные ошметки. Вот и кончилась сказка. Кайрис сбрасывает их на пол. Тяжело дыша, она с каким-то злым удовлетворением наблюдает, как они падают, будто птичьи перья. В голове стоит звенящая пустота.
  Кайрис опускается на пол и садится, подтянув колени к подбородку. На смену злости приходит отрешенность. Кажется, что она сидит над грудой обрезков всего пару мгновений, но успевает взойти и скрыться луна, а потом на закате начинает дребезжать рассвет. Стоит взойти солнцу, как Кайрис выскальзывает в утреннюю прохладу, ни с кем не попрощавшись - будто вместе с платьем обрезала последнюю нить, соединяющую ее с домом.
  Трава и листва вокруг блестят от утренней росы. Когда Кайрис подходит к дому ворожеи, та сидит на пороге, как и в день праздника, будто приросла к ступеням. Можно почти поверить, что Крия не вставала с них с того самого дня, если бы Кайрис не видела ее у себя дома собственными глазами. Дома... это слово теперь звучит, как чужое, и Кайрис отгоняет непрошенные воспоминания. Ворожея кивает и легко поднимается на ноги - вспархивает, будто мотылек. Кидает на Кайрис мимолетный взгляд и отворачивается.
  - Проходи.
  Кайрис идет следом, чувствуя себя в высшей степени заболевшей, будто простуженной. Ей больше не хочется ничего, кроме как свернуться клубком на кровати и не двигаться. Но никто не даст ей такой возможности. Пригнувшись, Кайрис проходит в дверной проем, впервые оказавшись внутри дома ворожеи и невольно осматриваясь по сторонам.
  Про ворожей рассказывают всякое. Но в доме Крии нет ни волчьих голов, ни вороньих когтей, ни пучков трав, развешанных под потолком. Не видно даже оберегов, которые так любит Велиса. Стены темные из-за дерева, из которого сделаны, поэтому вырезанные местами символы Кайрис различает не сразу. Зато замечает, насколько везде чисто.
  Крия приводит ее на кухню и останавливается, выждав, пока Кайрис оглядится. Становится странно, что у столь уважаемой женщины так мало вещей: грубо сколоченный стол, табурет, очаг... Из приоткрытого окна веет холодом, и Кайрис потирает голые плечи.
  - Спать будешь тут, я постелю тебе и дам, чем укрыться, - говорит Крия, и ее птичьи глаза на миг прикрываются. - Твои обязанности обговорим позже. Жди меня здесь, я скоро вернусь.
  И уходит, оставив Кайрис в замешательстве. Сколько же ей лет, этой Крие? Голос не дрожит и совсем не похож на старческий, спина прямая, поступь уверенная, а морщины скорее напоминают паутинки-трещинки на застывшей поверхности лужи. Еще немного побродив, но не найдя ничего интересного, Кайрис возвращается в выделенную ей комнату и опускается на покачнувшийся табурет, устремив взгляд в окно. Может быть, матушка пройдет мимо? Хотя, зачем ей?
  "Обнажать меня без боя - какой позор".
  Кайрис вздрагивает. Послышалось? Странный лязгающий голос прозвучал совсем рядом, будто над ухом, но слова разобрать удается с трудом - будто прислушиваешься к человеку, находящемуся слишком далеко. Наверное, ветер принес отголосок чужой беседы. Кайрис вздыхает, теребя платье - в доме ворожеи совершенно неуютно. Голые стены, полупустая кухня, громоздкие вещи. Начинает казаться, что Крия вообще не живет здесь, а только приходит посидеть на ступенях и погреться в свете солнца. Если бы не такая чистота, Кайрис бы легко в это поверила.
  "...как далеко... прекрасные и веселые времена..."
  В этот раз голос звучит чуть громче, но обрывками, будто кто-то говорит сквозь подушку. Кайрис чуть не подскакивает на месте и начинает вертеть головой. Ее сердце начинает больно биться о ребра от страха. Да нет, вокруг слишком тихо. Если бы чужак вошел в дом, было бы слышно. Может, кто-то стоит под окном? От порыва ветра кожа рук покрывается мурашками, и Кайрис поднимается на ноги - давно пора закрыть ставни. Прежде чем сделать это, она с опаской выглядывает наружу, но замечает только чьего-то петуха, методично расклевывающего землю.
  - Кыш! - Кайрис машет в его сторону рукой. - Пшел отсюда!
  Забредет еще в лес, ищи потом. Петух, заклокотав, пару раз хлопает крыльями, но устремляется обратно в деревню. Потянув за выемку, Кайрис плотно прикрывает ставни, оставляя только маленькую щелочку, и успокаивается.
  "Давно я не пробовал теплой крови - все горький сок травы".
  В этот раз голос звучит так отчетливо, будто говорящий стоит за ее спиной. Кайрис оборачивается на ослабевших ногах. Пусто. Что за бред?! Не может же вор так шуметь в чужом доме, да и не полезет он к ворожее, поостережется. Разве что мальчишка какой. Проспорил друзьям и теперь дурачится. Кайрис делает глубокий вдох и начинает красться к спальне. Надо прогнать его, иначе ворожея решит, что это Кайрис рылась в ее вещах. Не хватало, чтобы ее звали еще и воровкой.
  Дощатый пол скрипит и будто стонет от каждого шага. Когда Кайрис только пришла, это не отвлекало, но теперь каждый шаг кажется слишком громким. Шумное дыхание прорывается сквозь сомкнутые зубы. Кайрис старается ступать, не касаясь пола пятками и зажимая рот ладонью. Чем ближе она подходит к двери, тем сильнее сомневается, что поступает правильно. Может быть, все-таки послышалось? Кайрис пару мгновений стоит, решаясь дернуть за ручку и глубоко дыша. Наконец, она одним рывком распахивает дверь, чтоб не дать себе передумать, и видит...
  ...никого. Крепко сбитая кровать из светлого дерева, белые занавеси, на которых вышиты странные знаки, сундук, окованный потемневшим железом. И ничего больше. Даже каменной гадальной чаши и трав не видно. Кайрис хмурится и уже собирается уйти, пока Крия не вернулась и не застала ее здесь, как слышит голос опять. Очень громко и одновременно как-то размыто, будто пытается разобрать речь чужеземца.
  "Как же я скучаю по свисту ветра и влажным брызгам в воздухе."
  Здесь! Кайрис залетает внутрь и испуганно оглядывается, готовая сорваться с места в любой момент. Она напряженно сжимает кулаки, вертясь во все стороны, но от быстрых движений мир смазывается и разглядеть ничего толком не удается. Не остается ничего другого, кроме как остановиться и отдышаться. Кайрис замирает, напряженно вслушиваясь в тишину. Неужели богиня все-таки наказала ее безумием?
  Пока Кайрис пытается прийти в себя, взгляд сам собой начинает бродить по комнате. Что-то не дает просто уйти и оставить все, как есть. Тогда-то она и замечает нож, лежащий на кровати. Кайрис подходит ближе, чтобы получше рассмотреть, и понимает, что это скорее серп - плавный изгиб, тонкое матовое лезвие и резная рукоять. Кайрис никогда не была знатоком, но выглядит нож дорогим. Зачем он Крие? Таким траву для лекарств срезать - то же самое, что запрягать в плуг породистого жеребца.
  "Чужая жизнь... на острие..."
  Кайрис широко распахивает глаза. Она вдруг понимает. Этот голос сильный, острый и в то же время какой-то лязгающий. Он чем-то похож на голос Крии, но намного более приземленный, что ли, не успевший лишиться страсти. А еще он будто зазывает. Серп не блестит, хотя свет солнца падает на него, разливаясь по кровати. Догадка, мелькнувшая в сознании, звучит абсурдно. Так ведь не бывает?
  Кайрис охватывает странное волнение, и ее пальцы начинают подрагивать. Прижав их к груди,она склоняется над серпом, пытаясь получше его рассмотреть. Все-таки он слишком красивый - не похож на те, которыми срезают сено. Кайрис склоняется ниже, и дыхание замирает на губах. Интересно, насколько удобна эта рукоять? А какая она на ощупь? Гладкая, как змеиная кожа, или шершавая, как дерево? Пальцы будто сами собой устремляются вперед, с трудом преодолевая воздух. Желание схватить ими серп.
  "Сердце... разрывающееся на части..."
  Все тише и тише. Кайрис кусает губы, наклоняясь еще сильнее, но голос гаснет, словно свеча на ветру. И это отзывается таким сильным сожалением и жаждой в груди, что весь остальной мир отступает на задний план. Остается только голос и желание. Ну же, еще чуть-чуть! Кайрис выбрасывает руки вперед, чтобы сжать их на рукояти и этим касанием продлить льющиеся, будто песня, слова.
  - Стой!
  Кто-то хватает ее за запястье и дергает назад. Кайрис вскрикивает и только потом оглядывается, чтобы натолкнуться на хмурящуюся Крию. Моргает - раз, другой, будто только очнулась, - и с непониманием смотрит на свою руку, застывшую в воздухе, так и не коснувшись оружия. Что произошло? Но в голове только звенящая пустота и отголоски затихающего эха чужого голоса.
  - Что ты здесь делаешь?
  Крия отпускает ее и берет серп в руки, придирчиво пробежавшись по нему глазами. Потом чуть кивает и слаженным движением убирает его в ножны, которые успела достать так быстро, что Кайрис не заметила, откуда. Кайрис сглатывает, но не может выдавить ни слова. Она и сама не может объяснить, зачем сунулась в чужую спальню. Крия задумчиво взвешивает ножны в руке и вешает их на крючок.
  - Запомни, девочка, в этом доме есть одно нерушимое правило: никогда ничего не трогай без моего разрешения. Даже не заходи сюда, - говорит она строго, - если хочешь остаться с тем же количеством конечностей.
  Глаза Крии сужаются, и морщины на лбу становятся глубже и заметнее, чем обычно. Этот холодный гнев такой же сильный и неотвратимый, как дикая стихия. Кайрис кивает, чувствуя, как по спине бегут мурашки. После того, что произошло, ей и самой не хочется сюда соваться.
  
  Крия гоняет ее строже, чем командир в армии. Ругает за не туда поставленные тарелки, за плохую готовку, за то, что картошку кинула после моркови, а не наоборот, за грязные пятна на платье и за то, что Кайрис шугается других людей, будто дикая кошка. Теперь Кайрис скучает по тихой жизни с матушкой, которой достаточно было не попадаться на глаза. С Крией такой номер не проходит: она находит Кайрис везде, где бы та не пряталась, будто действительно спрашивает у жуков или травы. Одно хорошо: за день Кайрис так выматывается, что она падает и тут же засыпает, успев урвать себе немного сна прежде, чем разум захватят кошмары.
  Стоит сомкнуть глаза - и Кайрис опять возвращается в ночь своей восемнадцатой весны. Жаркая темнота, мечущиеся тени и ощущения, засасывающие все глубже в болото, заставляют раз за разом продираться сквозь липкую паутину сна и просыпаться с криком, разбитой и раздавленной, чтобы на следующую ночь все начиналось сначала. Вконец вымотавшись, Кайрис решается стащить что-то из запасов Крии. Та понемногу учит ее определять травы, поэтому с определением сложностей быть не должно. Пару раз Кайрис это спасает, пока она не попадается.
  Крия ловит ее, когда Кайрис пытается проскользнуть в маленькую кладовую - три шага вперед и один в сторону, - где хранятся цветы, травы, крысиные хвосты и волчьи когти, порошки из костей, ягоды, пепел и мох. Просто хватает за юбку и качает головой.
  - А я-то думаю, куда травы пропадают. Они стоят больше, чем вся эта деревня, девочка. Не стоило пускать тебя в кладовую.
  Кайрис вырывается и скрещивает руки на груди. Крия еще немного ждет ответа, но в итоге просто вздыхает и, оглядев ее цепким взглядом, говорит:
  - Раз уж ты тут, сходи-ка и отнеси Мойре ее настойку от кашля.
  Крия заскакивает в кладовую, и из-за двери вырывается резкий пряный воздух, от которого начинает зудеть в носу. Кайрис морщится. Она уже почти привыкла, хотя все еще закрывает нос рукавом, прежде чем зайти внутрь. Пошелестев свертками, Крия выныривает и протягивает глиняную посудину с пробкой в тонком горлышке. Пристально глядит прямо в глаза, заставив поежиться.
  - Скажи Мойре, пусть перельет, а эту мне принесешь. Только смотри - не забудь. И чтоб не задерживалась - туда и обратно, не вздумай по всей деревне скакать.
  Скажет еще, да будь воля Кайрис, она бы совсем из дома не выходила, но выбора нет. Взяв настойку, она спешит уйти прежде, чем ворожея вспомнит еще о каких-то наставлениях. Зачем Крия вообще взяла ее к себе, если постоянно всем недовольна?
  Дом Мойры находится почти на другом конце деревни, поэтому Кайрис идет тенью, прячась у заборов или за телегами. Меньше всего ей хочется с кем-то пересечься: и так от чужих взглядов хоть вся в платок замотайся, все равно - будто голая. Кайрис так напряженно выбирает дорогу, что не замечает, как ослабляет хватку, и бутыль с настойкой катится по земле, чудом не расколовшись.
  Кайрис ойкает и бросается за ней, стараясь поймать, но не успевает - бутыль закатывается в старый прохудившийся сарай. Одно хорошо: ничейный, только кошки то и дело забираются вовнутрь и гоняют крыс. По двору носятся мальчишки, поднимая облака пыли и показывая на нее пальцами. Кайрис стискивает кулаки и, придержавшись за косяк, проходит внутрь. Свет попадает в сарай неровными пятнами, поэтому она почти сразу спотыкается о деревянный обломок. Кое-как устояв, Кайрис начинает шарить глазами в поисках бутыли, но ту будто корова языком слизала. Приходится опуститься на колени - Крия голову оторвет, если она потеряет настойку. Да где же она? Руки становятся серыми от слоя пыли и грязи. Кайрис чихает, когда пытается откинуть волосы с лица, и в этот миг дверь с громким грохотом захлопывается.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"