- Аделида, любовь моя, - незнакомец прикоснулся к ее ладони, и она содрогнулась от ужаса и восторга. - Пойдем со мной, Аделида.
Ярче вспыхнули свечи в люстрах бального зала, и по тонкой ткани сна пробежала золотисто-черная рябь.
На лакированном журнальном столике остался белый налет. Перл провела по нему пальцем, машинально лизнула, скривилась от горечи. Стены дрогнули и стали неуловимо четче - будто оператор наконец нашел нужный фокус. Сквозь суетливую утреннюю невнятицу проступили кушетка на гнутых ножках, модерновая ширма, расписанная пурпурными маками, медный цветок граммофона. Вокруг разбросаны пестрые конверты: вчера Перл ставила одну пластинку за другой, не дослушав, со скрежетом сдергивала иглу, тянула кого-то за рукав - "А вот это... послушайте, ну слушайте же!". В голове зазвучал густой низкий голос, вступила виолончель - арию Левиафана крутили вчера раз десять под споры о приезжем басе.
Одна пластинка разбита - Перл прищурилась, разбирая надпись на наклейке. Горько усмехнулась: "Немного любви для Долли Джонс", печальная негритянская песня со странным, изломанным ритмом, прощальный подарок В. Вспомнилось, что сама разбила пластинку в припадке тоскливой ярости. Перерыв в съемках приводил в исступление. К морским сценам готовились несколько дней, и страсть, разгоревшаяся под светом софитов, требовала выхода. Но сегодня - наконец-то! - ей стоять на палубе, облитой солнечным светом. Сегодня из-под воды поднимется тень, чтобы взглянуть на Аделиду и навсегда поселить в ее сердце ужас и любовь. Сегодня она впервые увидит Левиафана...
Перл провела щеткой по коротким волосам, посмотрела напоследок в зеркало. Оправила пелерину, полюбовалась рыжеватым мехом, сливающимся с каштановыми кудрями. Горячечный румянец на бледных скулах, слишком блестящие глаза, обведенные темным, еле заметная ниточка шрама над ключицей. Аделида влюбленная, Аделида испуганная. Аделида, глядящая во тьму. Гюнтер прав: будет скандал; будет сенсация. Отснято лишь несколько эпизодов, но уже ясно, что фильма выйдет великолепная.
Лифт, громыхнув, остановился в вестибюле. Прячась за узорчатой решеткой двери, Перл посмотрела на скучающего у лестницы консьержа, военного моряка в отставке, к старости заразившегося идеями социализма. Богему он почитал главным классовым врагом и не уставал напоминать об этом жильцам. Перл заранее знала: сейчас консьерж загородит проход и хмуро скажет: "Уж вам-то, госпожа Уизли, стыдно должно быть. Должны понимать, что такое труд простого человека... дружки ваши опять..." В голосе появятся нотки справедливого гнева, и Перл, пряча глаза, сунет в деревянную ладонь несколько монет. Отставной моряк сделает оскорбленное лицо, ловким движением уберет деньги в карман и наконец отодвинется от двери.
Ничего, скоро все изменится. Перл представила почтительное лицо консьержа, склоняющегося перед гениальной актрисой. А она гениальна, чтобы там не говорили... Ее Аделида - настоящая, живая. И пусть Гюнтер причитает, опасаясь скандала: он всего лишь антрепренер, ему не понять. Как он ее отговаривал! Сколько вещал про амплуа... Перл сжала кулаки, вспомнив ухмылку режиссера на первых пробах - она исчезла, когда Перл начала играть - наконец-то по-настоящему, в полную силу - свою Аделиду. Они еще узнают. Перл представила, как Гюнтер на коленях просит прощения. И В. с этой его дурацкой пластинкой... Он поймет, от кого отказался, но будет поздно. Уже поздно: у нее появилась настоящая роль, и плевать на всех.
Хрипло ударили часы над входом: без четверти полдень. Перл выскочила из лифта, заранее роясь в кошельке. Консьерж окинул ее равнодушно-глумливым взглядом и молча распахнул дверь. Недоумевая, Перл поспешно вышла на улицу.
Пустынный в предпраздничное утро бульвар был сплошь сепия - корявые голые вязы, рыжие пятна мертвой листвы. Даже бордюры из вечнозеленого самшита, казалось, подернулись ржавчиной. Утренний бриз разогнал смог, обнажив хрусткое бледное небо. Ветер нес с собой зимнюю промозглость, запах загустевшей от холода морской воды. Перл прошлась по тротуару, приостановилась у афишной тумбы, поджидая таксомотор.
С плаката сверкал демоническим взглядом Шаляпин. Вокруг русской звезды назревал скандал. Поговаривали, что знаменитый бас, едва успев приехать, поссорился с Гибким Шульцем; предсказывали полный провал; пророчили невиданный успех. В голове вновь зазвучала ария Левиафана. Ходили слухи, что Шаляпин способен исполнить ее так, как было задумано великим композитором, гением и безумцем, не бравшим в расчет пределы человеческих сил. На премьеру не попасть, полный аншлаг, билетов неделю как не достать. Тушинский обещал контрамарку, да позабыл. Перл вздохнула и перевела взгляд на соседнюю афишу - будто в пику мрачным тонам "Левиафана", она пестрела всеми цветами радуги. Рекламировали новую приключенческую фильму. Мраморные плечи героини были обнажены. Надменный изгиб бровей над прозрачными глазами, загадочная полуулыбка... Вся она была белая, округлая, статная, ничуть не похожая на прежнюю, бойкую и смешную Полину. Горбун рядом с ней казался не зловещим, а жалким. "Быстро же они", - прошептала Перл. Долгожданное избавление от надоевшей роли вместе с радостью принесло и горечь.
Из задумчивости вывело гудение мотора: сверкая лаком и плюясь газолиновым дымом, приближался таксомотор. Перл метнулась к краю тротуара, замахала рукой.
- На киностудию, - бросила она, устроившись на кожаном сиденье. Ослепительно улыбнулась в зеркальце перед шофером, воображая: полутемный кабачок, папиросный дым, автомобильные очки подняты на лоб. Со стуком сдвигаются кружки с пивом. "Вообразите, кого я сегодня вез! Саму Перл Уизли!"
Вислоусый шофер, неуклюжий в толстом свитере под хромовой курткой, поправил кепи и хмуро взглянул в зеркало:
- Это у Стаббовых пристаней, что ли?
Перл кивнула, погасив бессмысленную улыбку. Не узнал. Холодок страха заставил поплотнее стянуть на груди пелерину. А ведь Гюнтер предупреждал: стоит шагнуть в сторону - и ты на дне. Публика неблагодарна, ей подавай привычное. Но - безделица ведь, глупость, ничуть не лучше, чем представлять по кабакам непристойные сценки, как сто лет назад, в прошлой жизни: "Белошвейка и китобой", "Приключения вязальщицы", сальные шуточки, гогот отребья... И Гюнтер, в светлом полосатом костюме и с толстой сигарой в зубах, неизвестно как забредшей из далекой волшебной жизни, где пьют шампанское и играют настоящие роли, лоснящийся, как дирижабль - спаситель, благодетель. "Из вас выйдет прелестная фильмовая актриса... Как раз ищу девушку на комедийную роль - вы мне совершенно подходите. Я сделаю вас знаменитой, поверьте..." Доверительно наклонял розовое, усатое лицо: "Пришлю за вами автомобиль. Постарайтесь уйти тихо - у вашей... режиссерши, - он выразительно подвигал мохнатыми бровями, - могут быть возражения". Он еще не знал об Одноруком Крассе, усмехнулась Перл.
Обещанное сбылось. Еще вчера лицо Перл мелькало на открытках; афиши с ее портретом висели на каждом углу. Полина в объятиях спортсмена и исследователя, счастливо спасенная из начиненного ловушками древнего храма. Полина на палубе броненосца: белый берет, короткая юбочка, бинокль в руке; капитан смотрит с любовью и тревогой, - уже спускают на воду батисферу, и Полина вот-вот спустится в бездны за новой порцией сокровищ. Полина, привязанная к столбу, в окружении пляшущих каннибалов, платье разорвано, - пикантно. "Пенни, деточка, из вас вышла очаровательная жертва, - гудит Тушинский, наткнувшись на Перл на вечеринке, и его большая мягкая рука будто случайно падает на голое плечо. - Случайно забрел в кинотеатр, знаете ли, - оборачивается он к остальным, - спасался от дождя". Понимающие смешки. "Но позвольте, это же не искусство!" - восклицает сморщенный юнец в монокле. "Бросьте, голубчик, я получил массу удовольствия". - "Может, вы еще и графическими романами не брезгуете?" Хохот. Тушинский с улыбкой разводит руками. Перл хихикает вместе со всеми - ах, вцепиться бы ногтями в эти рожи, в эти шакальи рожи, с визгом, в кровь... Так ли они говорили, когда каждая новая серия о Полине собирала полные залы?
- Они узнают, они все еще узнают, - прошептала Перл.
- Что? - переспросил шофер.
- Я могу, - Перл сжимала кулаки, вдавливая ногти в ладони. - Я - Аделида. Я, я.
- Меня Миклош зовут, - неохотно откликнулся шофер, и Перл расхохоталась, очнувшись. В зеркальце виднелись обиженные глаза водителя, и это вызвало новый приступ смеха. Перл прижала руку ко рту и согнулась, уткнувшись лицом в колени.
Впереди уже виднелось ячеистое марево Стаббовых пристаней. Перл торопливо отвернулась - от вида Мертвого порта по коже пробегал холодок страха. Вновь подумалось, что пустырь между заброшенным портом и старым кладбищем - не лучшее место для киностудии. Будь воля Перл, она бы сюда и близко не подошла. От Красса она знала кое-что о тайной жизни Стаббовых пристаней. С одной стороны - слуги китов, с другой - их жертвы, и бедная Перл... нет, Аделида - посередине. Перл нахмурилась, прищелкнула пальцами: это может пригодиться, это можно сыграть...
Таксомотор остановился у лабиринта жестяных ангаров. Когда-то здесь были мастерские, производящие механических слуг, но фабрикант разорился, и здания были куплены под киностудию. Поговаривали, что дело не ограничивалось автоматами: в ангары часто наведывался Вивисектор; иногда под покровом ночи подъезжали крытые грузовые платформы, из-под парусины доносились стоны и плач. При постройке нового павильона откопали несколько медных деталей причудливой формы и человеческий череп. Впрочем, все это были слухи.
Перл рассеянно расплатилась и вышла из автомобиля. Ветер басово гудел среди жестяных стен, - будто напевает арию Левиафана, подумалось вдруг. Густой, китовый голос, который хотелось слушать и слушать. Перл тряхнула кудрями, коротко рассмеялась - да что с ней сегодня? Будто сомских бобов наелась.
- Вы к кому, барышня? - окликнул подслеповатый швейцар. Перл покачала головой: ну и денек. В гримерку заходить не стала - не терпелось поделиться едва оформившейся мыслью с режиссером.
В огромном павильоне царил полумрак; лишь вдалеке мелькал свет. Оттуда доносились стрекот кинокамеры и голоса - Перл разобрала недовольный рокот режиссера. Она шла, с грустной насмешкой рассматривая старые декорации. Две фанерные стены, драпированные темным штофом, массивная мебель: кабинет миллионера, отца Полины. Механический питон работы Нормана Планкетта. По губам Перл скользнула нежная улыбка: неудачливый механик, узнав, для чего предназначена кукла, обложил металлические сочленения слоем ватина и только потом обил тканью, раскрашенной под питонью шкуру. Пыльное чучело попугая. Еще загородка - кровавый притон, зловещее логово Скрюченной Руки. Намалеванные на картоне джунгли, несколько тростниковых хижин, в центре - гигантский чугунный котел, на закопченном дне которого выбит номер подразделения морской пехоты. Акулий плавник из папье-маше - без акулы. Изогнутый кусок жести - сегмент батисферы, заклепки нарисованы торопливой рукой. Лишь бы побыстрее снять новую фильму, чтобы подогреть угасающий интерес публики. Сценарист одурело сверкает очками и рвет всклокоченные волосы.
У загородки, зажав подмышкой полосатую хлопушку, дымила папиросой в длинном мундштуке стриженая девица с незапоминаемым именем. Перл кивнула, остановилась рядом. Окинула взглядом задник: рыжеватое небо с карими барашками, размытая линия горизонта; в глянцево блестящие волны вдавался нос парусника с длинным, украшенным резьбой бушпритом. На палубе, романтически облокотившись о фальшборт, стояла высокая девушка. Великолепная осанка, глаза с поволокой. Желтоватое платье - на экране оно будет белым - ниспадает мягкими складками. Присмотревшись, Перл узнала Оливию Хэтгорн: она недурно сыграла в паре драматических фильм. Ходили слухи, что Оливия, получив отказ от роли Аделиды, грозилась "еще показать этой выскочке Уизли". Смутная тревога охватила Перл: что Хэтгорн делает на площадке?
- Пошел Левиафан! - крикнул режиссер. На томном лице Оливии проступил страх; она приложила руку ко лбу, закатила глаза. Где-то впереди вспухала водяная гора в пенных бурунах, на поверхность поднималось чудовище, внушающее ужас, и лишь Аделида была способна не поддаться страху и заглянуть в его глаза... Но кого изображает Оливия?
- Не помню такой роли... - заговорила Перл со стриженой девицей. - Изменили сценарий?
Та неприязненно покосилась на Перл.
- Это Аделида, - процедила она сквозь зубы.
- Вы шутите?
Девица фыркнула, осмотрела Перл с ног до головы и отошла в сторону. На палубе трепетала от страха Оливия, - казалось, она готова рухнуть в обморок. Камера стрекотала обезумевшим кузнечиком, от софитов пахло горячим железом - звуки и запахи вдруг стали болезненно-четкими.
- Что здесь происходит? - громко спросила Перл внезапно охрипшим голосом. Никто не обратил внимания, и она шагнула вперед. - Я спрашиваю, что здесь происходит!
Оливия скосила на нее глаз, томительно-плавное падение замедлилось.
- Стоп, стоп, стоп! - заорал режиссер. - Это еще кто такая?! Кто пропустил?!
Перл, не в силах вымолвить ни слова, обернулась к нему.
- Кто я такая? - переспросила она, не веря своим ушам. - Какого дьявола, Виктор?
- Вы испортили отличный дубль! - обиженно воскликнул оператор. Оливия, сердито дернув плечом, отошла от фальшборта. К кораблю побежала полная гримерша с пуховкой наготове.
- Марта, что случилось? - бросилась к ней Перл. Гримерша шарахнулась, из коробки покатились баночки с красками и пудрой.
- Виктор, - с капризной надменностью проговорила Оливия, - я не могу работать, когда вокруг мечутся сумасшедшие.
- Бездарная интриганка! - прошипела Перл. Глаза Оливии расширились; она медленно заливалась краской. Перл вновь повернулась к режиссеру.
- Виктор, что делает здесь эта... эта кукла?
Режиссер желчно взглянул на Перл:
- Эта, как вы изволили выразиться, кукла - а на самом деле прекрасная актриса, - он ободряюще кивнул хватающей ртом воздух Оливии, - играет здесь Аделиду. И я не понимаю, почему вы врываетесь в студию и мешаете съемкам!
- Почему?! Виктор, ты с ума сошел... Это я - Аделида. Это моя роль, моя! - режиссер поднял бровь. Послышались смешки, и Перл вздрогнула, как от удара. Медленно огляделась: операторы, ассистенты и помощники, матросы из массовки, осветители глазели на нее, перешептываясь и хихикая. "Психическая", - проговорила стриженая девица. Виктор снисходительно улыбнулся:
- Барышня, я вас впервые вижу. Уходите, вы мешаете нам работать.
- Виктор...
- Да выведите ее кто-нибудь! - раздраженно крикнул режиссер.
- Подлец! - Перл, пристав на цыпочки, изо всех сил залепила режиссеру пощечину. Загнанно огляделась - к ней, неуверенно ухмыляясь, приближались несколько человек. Перл не могла разглядеть их из-за застилавших глаза слез.
- Барышня, вы что, китов услышали? - возмущенно проговорил один.
- Ааа, мой дорогой Гюнтер! - зловеще пропела Перл. Глаза ее превратились в узкие щелки. - Без тебя не обошлось!
Гюнтер выронил сигару и попятился, загораживаясь руками. Перл слепо шла на него, ярость захлестывала ее горячими черными волнами. Под пальцами оказалось мягкое, жирное на ощупь, и Перл с наслаждением впилась в него ногтями. Ее схватили, потащили назад. Она не глядя отмахнулась; за спиной вскрикнули, но хватка не ослабла.
- Да ради кальмара, позовите кто-нибудь швейцара! - плачущим голосом воскликнул Гюнтер. На его щеках набухали багровые царапины.
- Пойдемте, пойдемте, барышня, - сладко проговорил кто-то на ухо, - вам нужно на воздух.
Перл подхватили под руки и неумолимо повлекли к выходу. Она оглянулась - Гюнтер что-то спрашивал у режиссера, тот в ответ удивленно разводил руками; гримерша хлопотала над все еще пурпурной от возмущения Оливией. Ни одного сочувственного взгляда - лишь раздражение и насмешка. Предана. Предана всеми - за что? Неужели она плохо играла? Зачем Виктору отнимать у Перл роль, для которой она была рождена, менять живую Аделиду на томную фальшивку? Неужели ради интрижки с красавицей Оливией? Невероятно... Ярость схлынула, оставив лишь горечь и звенящую пустоту в голове. Перл обмякла и разрыдалась, послушно переставляя ноги.
- Наверное, какая-нибудь мелкая актриска, - услышала она за спиной. - У них частенько делается мозговая горячка от неудач. Кажется, я видел ее на пробах...
Перл бесцельно кружила по городу. Виллы Монте-Боки, окруженные садами - за каждой оградой разрывается от злости собака. Молчаливые громады броненосцев в новой гавани. Грозящие бивнями статуи мамонтов у Музея. В черной воде канала отражается барельеф - кальмар намертво сошелся с китом в последней схватке. Притихшая перед премьерой опера. И афишные тумбы, десятки и сотни толстых, грубых жестяных цилиндров, оклеенных пестрыми плакатами - Перл и не думала, что их так много. Она искала следы Полины - и не находила их. Им мало вышвырнуть ее, как нашкодившую кошку, - надо растоптать, уничтожить, стереть всякое воспоминание. Гюнтер, поднявший ее со дна, теперь своими руками швыряет обратно? Она подвела его, отказавшись от сериала ради роли Аделиды, - но не слишком ли велико наказание? Или Виктор... О, они все заодно. Перл никогда не думала, что у Виктора есть актерские способности - он вел себя так, словно действительно не узнал ее. Трусливо и подло. Перл еле шла, снова и снова прокручивая в голове унизительную сцену. Что-то смущало ее, мешало осознать предательство до конца. Тончайшая иголочка сомнения царапала мозг, и этой занозой был полный ужаса взгляд Марты. Гримерша всегда сочувствовала Перл. Она могла пойти на поводу у Виктора - но не шарахаться от Перл, как от опасной сумасшедшей... Но какое теперь дело до гримерши? Все потеряно, Левиафан напрасно будет взывать к чопорной курице Оливии - Перл слышала его печальный голос, но уже не могла ответить.
Она покачнулась, оперлась о стену. Пальцы совсем онемели от холода. Навалилась слабость. Перл глубоко вдохнула и огляделась - в стылом воздухе витал теплый аромат свежей сдобы. Сразу захотелось в тепло, захотелось смотреть сквозь витрину на ледяной бульвар, согревая пальцы о горячую тонкостенную чашку. Толкнув стеклянную дверь - нежно звякнул колокольчик, - Перл зашла в пустое в это время суток кафе
Дожидаясь гарсона, она подошла к стойке с открытками. С наигранно-рассеянным видом принялась перебирать карточки. Городские виды; лирические сценки из жизни китобоев. Многочисленные портреты знаменитостей: героев войны с Великой Бирмой, оперных звезд, и - самое главное - актрис, подкрашенных, подретушированных, утонченно-прелестных. Перл несколько раз прокрутила стойку. Всюду красовалась эта ледяная блондинка, Брунгильда Олленсен, - ну и имечко! - пришедшая на смену прежней Полине.
- Я хотела бы купить карточку с Перл Уизли, - сказала она. Гарсон удивленно поднял брови, подошел к стойке. Сейчас скажет: "Извините, карточки с Полиной все разошлись", или что-нибудь в этом роде. Гарсон бесцельно прокрутил стойку, почесал нос.
- А кто это? - спросил он и, напугавшись изменившегося лица Перл, добавил: - Мне чтобы знать, где искать. Впрочем, все открытки здесь, посмотрите... - гарсон ретировался, нервно оглядываясь через плечо.
Перл одним глотком выпила кофе и сердито вышла, не оставив чаевых.
Перед кинотеатром был разбит небольшой сквер. На мокрых ветвях играл рубиновый отблеск вывески, включенной пораньше по случаю праздника. На лавочке молодой человек, на вид - мелкий чиновник, нетерпеливо поглядывал на часы, вертел в руках заранее купленный билет. Серое пальто, бесцветные глаза - сколько таких повидала Перл на премьерах! Скучающие днями напролет в душной конторе, заеденные унылым однообразием, они тайком нащупывают мускулы на костлявых руках и прячут под деловой газетой приключенческий роман. Перл готова была поспорить, что этот человек не пропускает ни одной новой фильмы. Она украдкой заглянула в зеркальце, поправила прическу. Присела рядом - романтическое выражение лица, глаза широко распахнуты в предвкушении чуда.
- Ах, я так люблю синема! - с наивным оживлением заговорила она. Клерк с любопытством покосился, дружелюбно хмыкнул. - Скоро начнется дневной сеанс, ведь правда? Я обожаю смотреть про приключения Полины!
- Полины? - переспросил клерк, и у Перл оборвалось сердце: слишком удивленным был голос. Неужели ошиблась, и перед ней вовсе не любитель кино, а случайный зритель? Еле справившись с лицом, она снова защебетала.
- Да, приключения Полины, как она ищет сокровища, и сражается с бандой Скрюченной Руки, и...
- Так вы про Брюн, дочку профессора? В новой серии она едва спасается от этого горбуна...
- Брюн? - Перл встала. Хотелось ударить, влепить пощечину прямо в невзрачное лицо; подступили слезы, перехватив горло. - Ах да, Брюн... эти имена так путаются, правда? - она коротко хохотнула и пошла прочь.
Перл брела вдоль канала. Домой вернуться невозможно: стоит оказаться в одиночестве, вдали от посторонних глаз, и боль навалится, раздавит. Поговорить с Тушинским? Перл отчаянно замотала головой: она не может появиться перед ним раздавленная, несчастная, просящая о помощи. Подруги? У нее нет подруг: все они остались в прошлой жизни, на подмостках бродячих театров, прикрывающих обыкновенные бордели. Бывшие поклонники, отвергнутые - или отвергнувшие? Им больше нет дела до нее; с Перл расставались легко. Все нынешние знакомые - из богемного круга; среди них найдутся те, кто с фальшивым сочувствием и плохо скрываемым восторгом выслушают историю Перл - режиссеры, завидующие Виктору, актрисы, отвергнутые Гюнтером... Выслушают, ободряюще потреплют по плечу и уйдут по своим делам - мало ли на их глазах погибало мелких звездочек? Еще один повод позлословить, не больше. Перл сжала кулаки. Нет уж, от нее такого удовольствия не дождутся. Она старательно распаляла злость, откидывая назойливые факты: в одночасье исчезнувшие афиши; неподдельное удивление съемочной группы; забывчивость случайных встречных, еще вчера норовивших взять автограф у "той самой Полины". Перл не могла признаться себе, что до обморочного оцепенения боится: пустые глаза и - "Простите, не припоминаю... мы знакомы?". Перл грустно усмехнулась: если уж кто-нибудь ее вообще помнит - то только Однорукий Красс. Черт с ней, с любовью; их связывали более прочные нити.
Красс Дестривар, герой войны с дикарями, один из немногих выживших после неудачной кампании Остенвольфа. Ему полагалась крошечная пенсия. Красс исправно являлся за ней, прятал под тяжелыми веками горящие холодной яростью глаза, благодарил "господина Канцлера, который, слава кальмару, нас не забывает". Для чиновников он был безобидным инвалидом, несчастным обитателем трущоб. Более осведомленные соседи опасались вспышек его гнева, всегда готовых разрешиться ударом ножа. У Красса были какие-то сомнительные дела в Мертвом порту и Пуэбло-Сиаме. В квартирку Красса являлись престранные личности: монахи-иониты, пропахшие гуано огородники, китобои, таинственные дамы, скрывающие лица под низко надвинутыми капюшонами. Ходили слухи, что Красс не потерял связи с обезумевшим генералом и даже выполняет для него кое-какие поручения - Перл, больше года пробывшая его любовницей, так и не узнала, правда ли это. Идти к Крассу было страшно: Перл не была уверена, что останется в живых после этой встречи. Дернулась ниточка шрама. Перл машинально прижала пальцы к ключице, горько вздохнула: этим неосознанным жестом она наградила Аделиду - и в минуты волнения ей было удивительно к лицу прижимать тонкие пальцы к трепещущей жилке. Но теперь все пропало. Перл вдруг охватило горькое чувство правильности происходящего: живой Аделиде не место на экране, она обречена бродить по промозглым улицам Кето, пока не встретит свою судьбу.
Под порывом ветра вода в канале пошла крупной рябью. На мгновение Перл показалось, что это киты поднялись по Баллене, проникли в город, чтобы забрать ее. Где-то в пучине Левиафан взывал к Аделиде. Перл, обмирая от страха, перешла через улицу и свернула в первый же переулок - лишь бы оказаться подальше от воды, подальше от призрачных теней, уйти от притягательного кошмара. Впереди показалась серая громада собора. Вдруг пришло в голову, что забвение послано в наказание за грех, и Перл охватила смутная надежда - крест обещал спасение из чрева.
В свете свечей блестели колени бронзовых святых, отполированные прикосновениями множества губ, пахло амброй и ладаном. Перл окунула пальцы в чашу со святой водой - руку будто обожгло ледяным холодом. Прошла вдоль деревянной статуи кита, читая прибитые к лоснящемуся боку таблички - имена перемолотых чудовищными челюстями Левиафана. Джек Линдон... Ганс Доффер... Перл Уизли... Она отшатнулась, моргнула: Пьер Уинли, безвестный китобой. Перл обхватила плечи руками, мучаясь от озноба. Медленно вошла в исповедальню, опустилась на колени.
- Я согрешила, святой отец, - сказала она и замолчала, собираясь с мыслями. Решетка исповедальни походила на китовый ус, и за ней была темнота гигантского чрева. Перл подняла глаза, борясь с подступающей паникой, и своды собора навалились на нее, в лицо хлынул синий свет витражей. Голос священника показался слабым и далеким - он пробивался к ней сквозь толщу воды, и понятно было, что он не донырнет туда, где в зарослях водорослей гибнет Аделида, не дотянется, не спасет. Перехватило горло от подступивших слез.
- Простите, святой отец, - прошептала Перл, - я... не могу сейчас, - она вскочила, путаясь в платье.
- Сударыня, постойте! - окликнул священник, и Перл замерла в иступленной надежде услышать то, что спасет ее.
- Вы слышите китов? - тихо спросил священник.
Хрипло расхохотавшись, Перл бросилась к выходу.
Сквозь сумерки по набережной брел дряхлый фонарщик в истрепанной фуражке, едва управляющийся со своей приставной лестницей, и за его спиной разгоралась цепочка золотых огней в туманном ореоле. Над Балленой висели гирлянды флагов: серебряные кальмары на синем поле, вялые и слабые в низком, набухшем тучами небе. Со стороны устья доносился гул; там уже собирались участники карнавального шествия. Промаршировал оркестр, сверкая медью труб и шитыми золотом мундирами - топот ног казался приглушенным. Погромыхала высокая платформа в клубах угольного дыма - на ней стояли несколько мужчин во фраках, с лицами таинственными и радостными; из-за дощатых бортов выпирало что-то огромное и колышущееся, до времени прикрытое дерюгой. На острове светились окна Навигацкой школы: выпускной бал в разгаре. До набережной долетали звуки вальса - юные кадеты кружили с приглашенными курсистками, взбудораженные и разгоряченные: быть может, им не суждено вернуться с Большой Бойни, но сейчас впереди - целая жизнь, горячая и яркая, полная настоящей, взрослой работы, и счастья, и драки.
Перл не помнила, как пришла сюда, сколько бродила по улицам: сверкающие витрины на проспекте Канцлера, сталь и бетон делового района, строгий классицизм здания Университета... Теплый и сочувственный голос священника все звучал в ушах; может быть, подумала Перл, стоило рассказать ему... но что? Что Аделида полюбила Левиафана и за это была низвергнута в пучину? Что она, Перл Уизли, услышала зов и откликнулась на него? Что толща воды уже сомкнулась над головой, и ни один взгляд не способен проникнуть в бездну?
Пошел снег. Мост через Баллену теперь был еле виден и казался китовым скелетом; в его стальных ребрах путались клочья тумана. Тусклые огни на другом берегу исчезли, будто закрашенные огромной белой кистью - где-то там в душной квартирке пьянствовал Однорукий Красс, его нож был наготове, и неутоленная страсть, и злая память - наготове. Крупные хлопья таяли, едва коснувшись мостовой, оседали ледяными каплями на щеках, отрезвляли. Перл выдавила смешок: она вдруг поняла, что собиралась идти за Баллену пешком. Голова кружится, ноги гудят от усталости... это чепуха. Но сколько она пройдет по улицам, полным упившимися по случаю праздника пролетариями? Рабочие кварталы и в будний день - неподходящее место для прогулок. И Перл - уже не та Пенни в дешевом платьице и единственной медной монеткой в кармане, естественная и неприметная, как деталь пейзажа. Перл остановилась у парапета, достала пудреницу, взглянула в зеркальце: огромные, черные глаза в половину бледного лица, распухшие искусанные губы. Машинально провела пуховкой по носу, щекам и почувствовала себя уверенней - ужас не исчез, но притаился в ожидании; достаточно, чтобы взять себя в руки и остановить таксомотор.
- К пролам, ночью? Сегодняшней ночью? Вы что, китов услышали?!
- Да, - с вызовом ответила Перл.
Шофер вгляделся в ее глаза и испуганно захлопнул дверцу. Неторопливо подъехал ожидающий поодаль извозчик. Едва выслушав, взглянул бешеными глазами и молча стегнул вожжами по лоснящемуся крупу лошади. "Детка, есть более приятные способы самоубийства". "Уберите ваши деньги, и я отвезу вас к маменьке, она, верно, волнуется". Один за другим таксисты, извозчики, веселый и взлохмаченный сиамский рикша - качали головой и уезжали прочь.
Из-под колес полетела грязная ледяная жижа. Перл отшатнулась, каблук застрял в сточной решетке, острая боль пронзила лодыжку. Перл со всего маху села на бордюр и разрыдалась. Она плакала все отчаяннее, не замечая удивленных взглядов прохожих, до боли в горле, размазывая слезы по лицу и вцепляясь ногтями в щеки, и уже не могла остановиться: с каждым всхлипом оковы разума слабели, и черная свобода безумия становилась все ближе.
Над Перл стоял морской офицер - в сумерках тускло отсвечивали погоны на шинели; сквозь пелену слез едва проступало четко очерченное лицо, темные глаза, глядящие почти с болезненным вниманием, жесткая складка у губ - след затаенного горя. Перл повела плечом, высвобождаясь, и сморщилась от боли в ноге.
- Шоферы бывают редкими хамами, - сказал офицер, - сейчас я остановлю таксомотор. Не плачьте. Куда вам ехать?
- На тот берег.
- Вы с ума сошли! - воскликнул офицер. Перл громко всхлипнула, и он спохватился: - Простите... но это же чистой воды самоубийство! Зачем вам?
Перл пошла прочь, слегка прихрамывая. Офицер догнал ее и молча подхватил под руку.
- Никто! - заговорила Перл, ломая пальцы. - Ни один таксист, ни один извозчик...
- Их можно понять.
- Я пойду пешком. Будь что будет.
- Погодите. Вон скамья у причала - присядьте на минуту, вы же еле идете!
Перл кивнула. Опираясь на локоть офицера, спустилась по нескольким широким ступеням, ведущим к самой воде. Присела, стиснула руки, глядя на серый строй доходных домов на том берегу. Офицер сел рядом, протянул платок. Перл вытерла глаза, глубоко вздохнула.
- Наверное, вы спешили, я задерживаю вас...
- Нисколько, - ответил офицер. - Сейчас я совершенно свободен... - его лицо на мгновение затуманилось. - Знаете, я ведь убил человека, - вдруг сказал он с какой-то развязностью, - и совершенно свободен до самого утра. - Перл все смотрела за реку, не меняясь в лице. Казалось, она не слышала ни слова, и он прервал сам себя, махнул рукой. - Так зачем вам туда? Такой девушке, как вы, не место в трущобах.
Она покачала головой, откинулась на жесткую спинку скамьи. Навалилась апатия. Перл бездумно рассматривала стоящий рядом газетный автомат, самодовольно поблескивающий никелированными деталями. Будто в ответ на взгляд, в механических недрах зашипело, и гулкий голос принялся выкрикивать заголовки.
"Канцлер говорит: морская пехота легко остановит безумного генерала! Мятеж накануне большой бойни! Тушинский убит на дуэли - новая жертва прекрасной..."
- Тушинский... убит! - воскликнула Перл. -- Из-за этой шлюхи!
- Не смейте так говорить о ней, - покраснел офицер. - Скверные сплетни...
- Да она... - Перл прижала ладони ко рту и уставилась на офицера широко распахнутыми глазами. - Вы?!
Офицер неопределенно кивнул.
Перл сжала кулаки.
- Вот вы за нее на дуэли дрались, а она того не стоит, она дрянь, дрянь, дрянь! - выкрикнула Перл. Офицер пожал плечами
- Простите меня, - Перл уронила ладонь на его рукав. - Я сама не своя...
Он кивнул. Посидели молча, - от растущей неловкости сковывало спину. "Сейчас - вот только перестанет болеть нога, - Перл осторожно пошевелила ступней. Боли не было. - Поблагодарить, встать и уйти".
"Скандал на киностудии! - снова засипел автомат. - "Курьер Кетополиса" - самые свежие новости!" Перл вздрогнула.
- Купите газету, - попросила она.
Загремела монета, и механический газетчик выплюнул желтоватый лист. Перл раскрыла страницу с фельетоном. "Абордаж Левиафана. Звезду экрана таскает за волосы Лже-Аделида" - кричал заголовок. Перл пробежала несколько строчек.
- Боже, какая пошлость! - вновь подступили слезы ярости. Перл склонилась над газетой, заставляя себя дочитать до конца. Косточки Перл Уизли, знаменитой комедийной актрисы и жертвы интриг, перемывали бы сейчас все журналисты Кетополиса - это куда как любопытней, чем никому не известная сумасшедшая. Перл откинулась на спинку скамьи. Безумные, невероятные догадки вдруг обернулись реальностью. Не предана - но забыта, начисто стерта из памяти... Перл взялась за виски, зажмурилась: снова звучал певучий шепот, но она еще не могла разобрать слов.
- Что с вами?
Перл покачала головой, приходя в себя - "все в порядке, оставьте". Машинально перелистнула страницу - портрет Тушинского в черной рамке. Уронила газету на скамью.
- Я должна идти, - сказала она.
- Нам по пути, - офицер поднялся и подставил руку.
Перл старалась идти как можно быстрее. Стоит поддаться слабости - и незнакомец отговорит ее. Перл вернется домой - но что дальше? Горбатая туша моста приближалась. Засосало под ложечкой - еще несколько шагов, и она останется одна; пути назад не будет. Решительно повернула к мосту - офицер продолжал идти рядом. Перл испытующе взглянула на него, но его лицо оставалось непроницаемым. Наконец Перл топнула ногой:
- Не смейте идти за мной!
Офицер улыбнулся, вновь взял ее под руку.
- Я вижу, вы в беде. Но не знаю, как вам помочь. Послушайте, - он горячо сжал ее ладонь, - я теперь человек пропащий. Нужно вам за реку - я вас провожу. Понадобится киту в глотку, - Перл вздрогнула, стянула на груди пелерину, - пожалуйста, мне терять нечего. Но скажите, что с вами случилось? Вдруг я придумаю лучший выход...
Перл замедлила шаги. Остановилась, облокотившись о парапет. Далеко внизу катились медленные волны реки, исчерченные золотыми зигзагами огней. "А вот прыгнуть", - отстраненно подумала она. Вода в Баллене была как сизая кровь чудовища, холодная и густая. Перл зябко повела плечами и заговорила, не глядя на офицера:
- Меня все забыли. Вы не понимаете, - жестом остановила она офицера, пытавшегося что-то сказать. - В самом деле забыли. Вот и вы... - она взглянула в озадаченное лицо офицера и грустно рассмеялась: - Нет, не трудитесь вспоминать, мы не знакомы. Однако же совсем недавно вы бы меня узнали... - Эта статья, - она кивнула на газету, все еще зажатую в руке офицера, - обо мне. Сегодня пришла на киностудию и... святой Иона, эта фальшивка, эта бледная немощь - пытается играть Аделиду!
- Погодите! Как же, как же... - он мучительно нахмурился и прищелкнул пальцами. Провел рукой по лбу. - Странно, я уверен, что знаю ваше имя... но не могу вспомнить.
- Зовите меня Аделидой, - ответила она, поколебавшись.
- Козмо.
Она вскинула на него глаза, и офицер смущенно улыбнулся:
- Это правда. Родители были большими поклонниками "Левиафана"... Вот видите, - весело продолжил он, - я просто обязан прийти вам на помощь.
Перл покачала головой.
- Поймите, я сама не уверена уже, что вся моя жизнь - не плод больного воображения... Но я должна убедиться. Есть один человек... он не мог забыть меня, не мог!
- И он живет за Балленой, в трущобах?
Перл кивнула.
- Однажды он пытался убить меня... - она машинально коснулась шрама и уставилась на реку невидящими глазами.
На кушетке разложено синее платье с матросским воротником. Беспощадный свет ламп отражается в зеркалах, - видно самое крохотное пятнышко на лице. Объяснение в любви прервется нападением пиратов, подкупленных Скрюченной Рукой. Платье сшито на живую нитку - скоро его зальют потоки бутафорской крови, но Полина, как всегда, выйдет сухой из воды. Ей еще долго, долго мелькать на экране, попадать в переделки, спасаться, с лукавой и счастливой улыбкой опускать ресницы, покоряясь герою, чтобы в следующей серии вновь влипнуть в приключения.
Дверь в гримерную распахнулась.
- Нет-нет, я не одета!
Перл оглянулась и прижала руку ко рту: на пороге стоял Красс. Больные, несчастные глаза, черная поросль щетины, трещины на воспаленных губах. Пустой рукав завязан узлом и всунут в карман лоснящегося бушлата. Неуловимое движение - и в его руке появился кривой малайский крис. Перл истерически хихикнула: казалось, что Красс позаимствовал нож из реквизита к серии.
Красс аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Не подходи ко мне. Я буду кричать.
- Не будешь, - ухмыльнулся Красс. Подошел ближе, взял Перл за подбородок - лезвие нежно прильнуло к щеке.
- Думала избавиться от меня? - тихо спросил он.
Перл застыла, мучительно вытянув шею и прикрыв глаза. Одно движение - и нож вонзится в горло.
- Сейчас придет Гюнтер, - сказала она, еле шевеля губами. - Он тебе...
- Твой колобок? Да он и не пикнет, - Красс плюнул.
- Что тебе нужно?
- Ничего, детка.
Дыхание Красса становилось все тяжелее. Дернулся уголок рта - Перл увидела это сквозь туман слез, застилавших глаза, точно так же, как три года назад... "Посиди со зрителями, не ломайся", - и она сидела, вливала в себя вонючее пиво, борясь с тошнотой, слушала сальные шуточки. Волосатая лапа на коленке. Масляные глаза напротив. В конце концов она встала, чтобы уйти, но ее схватили за руку, потянули обратно, и она, не выдержав, разрыдалась.
Он подошел к столу незаметно - приземистый, жесткий и колючий, единственная рука как клешня. Оттолкнул Перл себе за спину: "Вы надоели девочке", - "Э, э!" - "Хочешь поспорить?" Он выставил перед собой нож и ощерился. "Это Однорукий Красс", - прошел шепоток. Однорукий равнодушно отвернулся, убрал нож. Чуть откинулся назад, откровенно рассматривая Перл. Уголок рта дернулся. Красс крепко взял Перл за локоть и повел наверх - хозяин кабака держал на втором этаже несколько свободных комнат. Перл не сопротивлялась.
Красс придвинулся ближе. "Ты моя, ясно?" И еще - "Тварь". Она молчала, текли слезы по горящим щекам, и кружилась голова. Свирепое лицо Красса - она могла рассмотреть каждый волосок на его дубленой коже. Он швырнул ее на пол, навалился. Краем глаза она видела, как плывут зеркала гримерки, медленно опадают костюмы в открытом шкафу, и неспешно текут снизу вверх стены.
- Пенни, дорогая моя, ты готова? - проблеяли под дверью. Зрачки Красса сузились, губа приподнялась, обнажая зубы. Холодная сталь рассекла горячую кожу над ключицей, и тогда Перл наконец закричала.
Дверь распахнулась, в гримерную ворвался Гюнтер. Красс вскочил. Рука бессильно болталась, он сгорбился и стал похож на огромную обезьяну, запертую в трюме. Мгновение он колебался. Нож дрожал в руке - один удар, и все будет кончено. Он может успеть.
- Трус, - выплюнула Перл. Красс дернул плечом и бросился к двери. Занес нож - Гюнтер шарахнулся, ударившись затылком о дверной косяк. Топот, вскрик, сдавленное рычание. Тишина.
В дверях толпились испуганные гримерши, ассистенты, одетые в пиратов сиамцы из массовки - все, как один, в алых платках на выбритых головах. Перл прикрыла глаза, зажала рану. Сквозь пальцы текли последние капли горячей крови - Красс ушел, а она осталась здесь, среди душного бархата и зеркал, истаивать под жарким светом софитов. Она станет тенью на экране, и в ее жилах будет течь пыльный свет проектора. Вместо голоса - хруст ореховой скорлупы под сиденьями, вместо слов - скачущие титры, вместо мысли - шорох целлулоида. Тысячи глаз будут равнодушно раздевать взглядами Полину, миллионершу и авантюристку. А Перл умрет.
Кривые иглы, инъекция морфия, золотисто-голубой сон - Перл стоит на палубе стремительного парусника, ожидая чуда. Медленно вспучивается вода у горизонта, встает зеленой стеклянной стеной, и из-за нее на Перл смотрят с ожиданием и любовью горячие, горящие глаза.
- Гримировать не станем, - сказал Гюнтер, - Скрюченная Рука попытался убить тебя, но в последний момент... - его глаза затуманились, он пошевелил пальцами. - Отлично, отлично, - он потрепал ее по плечу и вышел.
Тихо проскользнула в палату монахиня-ионитка с судком, и Перл принялась жадно глотать куриный бульон, нетерпеливо поглядывая на подносик - там лежала стерильная салфетка и шприц. Укол. Перл закрыла глаза и погрузилась во тьму, расцвеченную золотыми змейками.
- Вот так, - медленно сказала Перл, не отрывая взгляда от воды. - Но я простила его, простила...
- И вы думаете...
Перл вновь прикоснулась к ключице, пожала плечами.
- Он единственный, кто не захотел отпустить меня.
- Но если он хотел убить вас...
- Если? Вы тоже считаете, что я сумасшедшая? Что я все выдумала?
Козмо внимательно взглянул ей в глаза и покачал головой.
- Вы не безумны, нет. Я вам верю... Но все это очень странно.
- Вы проводите меня?
Казалось, офицер забыл о присутствии Перл - такое у него было замкнутое, отчужденное лицо. Срезая путь, они свернули в переулок, зажатый между слепыми стенами домов. Из щели в мостовой со слабым свистом вырывался затхлый пар - Перл уже не удивилась, услышав в шипении всю ту же навязчивую мелодию. С каждой нотой Перл все больше растворялась во тьме - еще мгновение, и останется лишь тень, холодная и бесплотная, не нужная никому, и ничто не удержит...
- Постойте, - попросила она, еще сама не понимая, зачем. Офицер остановился, взглянул вопросительно. - Козмо, скажите... Я вам нравлюсь?
Он удивленно поднял брови, открыл рот - дежурный комплимент, святой Иона, только не это, отчаянно подумала Перл и прильнула к Козмо. Мир исчез, остался только слабый запах одеколона, холодная колючесть шинели, горячая кожа под губами. Мелкие, легкие поцелуи, живой жар, ответное движение рта. Сильная рука скользнула по спине, и Перл завладел торжествующий восторг. "Спаси меня! - мысленно кричала она, - Желай меня, возьми ... я существую, я существую, я живая". Тяжелое тепло внутри. Холодный воздух на щеке, пустота под губами. Перл удивленно раскрыла глаза.
- Аделида, я был бы подлецом, если бы воспользовался вашим отчаянием...
Перл, дрожа, еще не понимая, снова потянулась к нему.
- Перестаньте, - офицер крепко взял ее за руки, - зачем эти глупости? - на его красивом лице проступило брезгливое раздражение. Перл отшатнулась. Тепло возбуждения взорвалось горькой яростью, по щекам покатились злые слезы.
- Глупости, - в отчаянии повторила она, - глупости... - лицо Козмо оставалось холодным; он слегка повернулся, нахмурился.
- Сюда идут.
Только сейчас Перл услышала звуки ударов и пьяные выкрики. Кто-то проорал несколько строк непристойной песни; голос сорвался в фальцет и оборвался, заглушенный грубым хохотом. Из подворотни вывалилась целая компания. Рабочие сгрудились, загородив дорогу - плотная толпа, окутанная запахом перегара, каждый едва стоит на ногах, и каждый - опасен, как голодный, бешеный зверь. Черноволосый усач, шедший впереди, окинул Перл медленным, оценивающим взглядом, коротко посмотрел на офицера. Нехорошо усмехнулся, полез в карман.
- Прочь с дороги, шваль! - Козмо шагнул вперед, загораживая Перл, потянулся к поясу.
- Бирманец! - заорали из толпы. Усатый угрожающе забормотал - Перл не могла разобрать слов. "Почему бирманец? - отвлеченно подумала она, - откуда здесь..."
Сухой треск оглушил ее, в нос ударил запах пороха. Пьяный пошатнулся, медленно повернул назад и пошел прочь - сейчас он казался почти трезвым, прямой как палка, шагающий торжественно и размеренно. Вдалеке затихал топот убегающих гуляк.
- Идемте, идемте, - Козмо подтолкнул Перл вперед. Они быстро прошли мимо усатого - тот попытался что-то сказать и осекся, покачнувшись. Козмо хмурился; рука, поддерживающая Перл, едва заметно дрожала.
- Вы меня презираете? - тихо спросила Перл.
- Нет, отчего же, - ответил Козмо, не поворачивая головы. Дальше шли молча.
У двери в подъезд Перл остановилась.
- Дальше я пойду одна, вам опасно. Прощайте.
- Я не оставлю вас здесь, - возразил Козмо. - Послушайте!
Из раскрытых форточек доносились пьяные крики. "Моя Полли - девочка что надо, разогреет самого кальмара" - сипло пропел кто-то и осекся с коротким вяканьем. На мостовую грохнулась бутылка и взорвалась брызгами осколков.
- Красс ненавидит офицеров... и не стесняется в средствах.
- Что ж, - пожал плечами Козмо, - я тоже не люблю отребье.
- Уходите. Иначе он убьет вас, - Перл подалась к офицеру, умоляюще заглянула в глаза. - Уходите... - прошептала страстно, кладя руку на плечо.
- Поймите, здесь опасно. Вас некому защитить...
- Если вас не пугает собственная гибель, подумайте обо мне! Если он вас увидит... Уходите!
- Аделида...
- Ну хотите, я вас поцелую? - у Перл вырвался истерический, звенящий смешок. - Тогда вы уйдете?!
- Зачем вы так?
Перл взялась за ручку двери. "Прощайте", - прошептала она и протянула руку. Офицер легко коснулся ее сухими губами.
- Прощайте, Аделида.
"Если он обернется..." - подумала Перл. "Святой Иона, сделай так, чтобы обернулся!" - но офицер уходил быстрым, размашистым шагом, растворяясь в полутьме улицы, и наконец скрылся за поворотом.
Перл вошла в аммиачную вонь подъезда. На площадке между этажами тускло светил единственный фонарь - газ прикручен до минимума. Призрачный синеватый свет еле пробивался сквозь густой воздух; в нем, как в грязной воде, ходили громадные тени, в тягучей тишине заунывно плакали, и плач сливался в мелодию - Перл узнала песню с разбитой пластинки. "Киты поют, - подумала она, - киты поют "Немного любви для Долли Джонс". Для меня...". Прикрыв глаза, попыталась подпеть. Голос поплыл, дрожа и дробясь. Тишина взорвалась прилетевшим сверху воплем; китовые тени обернулись изломанной тьмой лестницы. Она шагнула на первую ступеньку; из-под ноги выкатилась бутылка. Перл замерла, взявшись за виски и мучительно хмурясь: зачем она здесь?
Ах да, Красс. Она зачем-то шла к Крассу. "Я спрошу его - что ты знаешь о Левиафане, Красс? Нет, просто - ты помнишь меня, Красс? Ты же не забыл?" Перл поднималась по лестнице, старательно отсчитывая этажи. Кто-то хрипло задышал у порога - Перл мышью проскользнула мимо, задыхаясь от перегара и вони немытого тела. "А чистеньким-то рыло сегодня хорошо потрогали, гарпун им в брюхо", - хрипло проговорили за дверью; в ответ загоготали, и сквозь ржание ужасающе искренний голос добавил: "Ненавижу, рррвать гадов!"
Перл, едва не теряя сознания, оперлась о липкие перила. "Я иду к Однорукому Крассу, Крассу Дестривару, - шептала Перл, - вы не смеете тронуть меня, он вам покажет!" Она поднималась, хлопая ладонью по засаленному железу; ноги гудели, удары сердца больно отдавались в голову, и пульсировал шрам. Однорукий Красс казался чем-то далеким и едва ли существующим - линией горизонта, к которой надо идти просто для того, чтобы не упасть. "Он меня помнит, помнит! третий этаж... еще два. Он меня помнит".
Раздался женский визг, хлопнула дверь, торопливо и тяжело застучали каблуки. Перл шарахнулась, прислушиваясь. Шаги замедлились, из темноты густо пахнуло амброй и потом. "Опоздала, сестренка, здесь все уже перепились". Мимо прошла, качаясь, толстая женщина в пестром измятом платье; на ее скуле набухал черный кровоподтек. Спустившись на пару ступенек, она задрала подол и заткнула за чулок банкноту. Перл на цыпочках шагнула вперед. Позади пьяно забормотали - "брось, не жадничай, опоздала", - послышались неверные шаги вверх, и Перл в страхе рванулась, проскочив сразу пару пролетов.
Дверь в квартиру Дестривара была приоткрыта.
- Красс? Красс, это я, Перл... - она облизнула пересохшие губы. - Твоя Пенни...
Она вошла в темную прихожую. В нос ударил застоялый табачный дым, острая вонь дешевой выпивки - Дестривар никогда не проветривал. С гвоздя свисало темное тряпье - какие-то куртки, пальто, бушлаты; из-под этого хлама торчал девственно-белый, пушистый рукав роскошной шубы. Перл прикусила губу. "Красс?" - вновь позвала она. В квартире стояла густая тишина - окна выходили в пустой двор-колодец, и пьяные крики казались далекими и слабыми. Она вслепую шагнула вперед - под ногой гулко загрохотало. От неожиданности Перл шумно втянула в себя воздух. В темноте угадывались угловатые очертания огромной металлической руки. Пальцы, покрытые зелеными пятнами, скрючились у самого носка - вот-вот заскребут по туфле, подбираясь к лодыжке. Перл отдернула ногу и нервно рассмеялась. Смех перешел во всхлипывания. Сердито вытерла глаза кулаком и толкнула дверь в комнату.
Свет уличного фонаря едва проникал сквозь покрытое сажей и пылью окно. Красс лежал на полу, широко раскинув ноги. Рядом валялась бутылка - из нее натекла черная, лаково блестящая лужа, и таким же черным была залита рубашка Дестривара. От него едко несло потом, табаком и почему-то - медью и какими-то химикалиями. Перл шмыгнула носом и опустилась на колени. Погладила колючую холодную щеку. Сейчас Красс замычит, откроет глаза и скажет: "Опять сырость развела". И еще: "Подбери сопли". Перл улыбнулась сквозь слезы, потрогала горящий шрам над ключицей. Улыбаясь, тихо легла рядом с Крассом, вытянулась под боком, уткнувшись головой подмышку. Царапнуло лоб - Перл завозилась, по щеке мазнуло липким и холодным, рука погрузилась в густую жидкость.
- Святой Иона! Да ты весь перепачкался...
Она приподнялась, оперлась на локоть. Провела рукой по груди и снова наткнулась на острое и твердое. Рубашка подалась неожиданно легко - мокрые лоскутья расползлись под пальцами.
Перл медленно встала.
-Но ведь ты все равно помнишь меня? - она склонила голову набок, прислушиваясь. Умиротворенно кивнула. - Я знала, что ты меня не забудешь. Спасибо, Красс.
В развороченной грудной клетке Дестривара сахарно отсвечивали ребра - вспомнился паром через Новую Бухту, столкнувшийся в тумане с броненосцем: его обшивку разобрали, и переломанные шпангоуты на фоне темной воды казались почти белыми. В них путался и пел ветер, звук поднимался и опадал, плавный и печальный, и военные моряки кривились, проходя мимо: тени каких-то воспоминаний пробегали по лицам, заставляя убыстрять шаги.
- Слышишь, Красс? - Перл прижала палец к губам, улыбнулась. В пении уже можно было различить слова. - Но это не ветер, нет, не ветер. Мне пора, милый.
Нагнувшись, она погладила Красса по щеке и вышла.
Улица-ущелье, загаженный тротуар, доходные дома, нависающие над головой. Снег перестал, и под ногами хлюпало ледяное месиво. Здесь было тихо - лишь издалека доносились крики, да шипел пар, вырываясь из вентиляционных решеток в мостовой. Иногда вдруг доносился запах большой воды, и тогда думалось, что надо выбираться к Баллене, к огням набережной, к людям; если прятаться в тени фасадов, то, может быть, удастся проскользнуть по этим страшным улицам, обманчивая тишина которых каждую секунду готова оскалиться озверелой пьяной толпой.
Мысли были блеклые, вялые, чужие. Кофейный туман оседал на губах липкими каплями с привкусом металла. Он все рыжел, густел, начинал светиться, в нем метались неверные отблески, и вскоре Перл увидела огонь.
Горела бочка со смолой. Сквозь клубы черного дыма пробивались языки пламени; дымные отсветы падали на дом, окруженный лесами, с черными провалами окон и выбитыми дверьми. Над бочкой склонился высокий человек в шинели - он грел руки у огня, отворачивая лицо. На плечах поблескивали погоны, и Перл задохнулась: спасена.
- Козмо? Козмо, милый!
Ледяные тиски страха ослабли, и вместе с радостью в душу скользнула тонкая, тошнотная струйка разочарования. Перл бросилась к огню, протягивая руки. Человек осел, съежился, обернувшись отвратительным карликом. Грязная клешня ухватила Перл за подол. Отдуловатое лицо, казалось, раскололось на двое, когда открылся рот, полный гнилых зубов. Перл с криком отшатнулась
- А ты, смотрю, при деньгах - так поделилась бы. У всех праздник, праздник... ради кальмара, кхи-кхи, - карлик закашлялся, засипел и потянул Перл к себе.
Слабея от ужаса, Перл ударила его ногой - под шинелью металлически загудело, карлик упал на спину и расхохотался, дергаясь. На губах запузырилась слюна, глаза закатились. Перл бросилась бежать. На углу она оглянулась и застонала от страха - карлик боком, на полусогнутых ногах ковылял следом, его глаза вылезали из орбит. Перл снова побежала, глотая наполненный гарью воздух. Шорох и металлическое позвякивание затихали; "Суууука!" - донеслось издали. Пробежав еще немного, Перл перешла на быстрый шаг и оглянулась - за спиной никого не было.
Всего лишь краб, улыбнулась Аделида. Самый жалкий из Его слуг. Страха больше не было. Теперь она шла по мостовой, не разбирая дороги, не глядя по сторонам. Стук каблуков эхом метался между темными стенами. Она сворачивала наугад, новые и новые улицы разевали перед ней узкие ощеренные рты - лабиринт затягивал все глубже, и не было сил и желания сопротивляться. Темнота сгущалась, давила; в ней уже угадывалась тень того, кого так долго искала Аделида.
Из раскрытой двери кабака на углу лился свет - желтая дымная полоса разрезала улицу, освещая стену противоположного дома. Перл остановилась на границе света и тьмы. Сквозь раскрытую дверь виднелся помост - на нем девочка с черной косой под гогот зрителей лупила сковородкой грустного толстяка в кальсонах.
Перл вошла в освещенную полосу. На секунду застыла, как зверек, ослепленный светом фонаря. В разрыве домов вдруг стала видна маслянисто блестящая гладь реки и цветные фонари набережной, далекие и недоступные. Перл расправила плечи и медленно пошла вперед. За ее спиной поверженный толстяк скрывался за кулисами; раскланивалась девочка, улыбаясь ласково и победительно; двери кабака изрыгали в темноту толпы разгоряченных, зычно переговаривающихся зрителей. Перл не оглядывалась.
Топот множества ног за спиной. Пронзительный свист торжествующего победу кита.
- Прогуляешься с нами, подруга? - ее схватили за локоть. Перл повела плечом, обернулась. - Э, да она из чистеньких! - присвистнул кто-то. Надвинулись, угрожающе бормоча - темные лица, рыбьи глаза, глядящие со свирепой жадностью. Из оскаленных ртов вырывались облачка пара, колыхались и вытягивались, как белесые водоросли, выросшие в вечной тьме.
Ее сбили с ног. Перед тем, как закрыть глаза, Перл увидела: загораживая полнеба лоснящимся брюхом цвета воды в дельте Баллены, на нее падал, наваливался Левиафан. Желтое небо Кетополиса хлынуло в легкие, и, опускаясь на дно, Аделида услышала глухие разрывы фейерверка. Карнавал начался.
Из кабака донеслось шипение граммофонной иглы; раздались первые аккорды "Восплачьте о Козмо и Аделиде". Вступил хор, и над улицей поплыли скорбные голоса.
- Заткни этот вой! - потребовал кто-то. Тяжелый удар, поток грязной ругани - и музыка оборвалась.