Он сидел за своим письменным столом в зале и смотрел на отчет, который никак не мог закончить. Он не видел букв, только молочно белое поле и расплывшиеся черные пятна. Это цвет неудачи и отчаяния.

Павел ни о чем не думал, вместо мыслей был плотный тягучий туман того же цвета, что и бумага. Он не слышал тиканья часов, стоящих на краю стола, шума воды в ванной.

Он ждал.

Замок входной двери скрежетнул при повороте ключа - он услышал - взводится курок. Звук сбрасываемых с ног туфель, легкие быстрые шаги. Он не поднял головы. Белое перед глазами начало таять и отдаляться, становиться прозрачней. Черные пятна прорисовывались в буквы, в слова. Он отчаянно пытался снова их не видеть.

Загудела труба в ванной, воду закрыли. Капроновый шелест шагов был уже совсем близко. Скользкий холодный комок скатился в желудок. Павел с трудом сглотнул, руки внезапно вспотели.

Ну, конечно! Снова сидишь, бумажки перебираешь... Я рада, что тебе это доставляет удовольствие. Но за это не платят!

На пол, едва не ударив его по ноге, с тяжелым глухим хлопком упала сумка - он услышал - выстрел из пистолета с глушителем. Павел все еще старался контролировать себя. Но в животе узлами закручивался ужас, в висках бешено стучала кровь. Всегда так. Резкий голос ввинчивался в мозг, причиняя боль.

На работе ты сегодня не был. И вчера не был. Завтра, надо думать, тоже не пойдешь. Хорошо устроился!

Белое совсем ушло из глаз. Теперь он смотрел на печатные строки и уже начинал понимать их смысл. Он закрыл глаза.

Ты целыми днями только бумажки свои перебираешь. Между прочим, звонил твой непосредственный начальник, очень интересовался, когда ты представишь ему документы. Уж не знаю, чем серьезным вы там можете заниматься. Это раньше вы в своих "ящиках" что-то производили. А теперь не нужны никому. Крутиться надо, зарабатывать, а не сидеть у жены на шее...

Он зажмурился от боли. Голос проникал все глубже и глубже, как штопор в пробку. Он не чувствовал своего тела, не мог пошевелиться. Приходилось сидеть и слушать. Это было невыносимо. Страшно потому, что непонятно, как это относится к нему.

Я целыми днями на работе. У меня клиентов толпы, и всем надо угодить... Я чуть ли не в зад их целую.... Сама бегаю по магазинам, заказываю материалы, мебель, с отделочниками договариваюсь... мечтаю о конце рабочего дня. Прихожу домой и что? А дома такая же прорва дел, ни конца, ни края ей не видать. Ты можешь хоть что-нибудь сделать по дому. Все равно сидишь без дела...

Он оставил попытки не слышать и открыл глаза. Так просто это никогда не кончается.

Отвечай! Не смей меня игнорировать! Я не рабочая лошадь, я человек! Я творческая личность! Я твоя жена, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он послушно поднял голову и посмотрел на женщину, говорившую с ним. Но не увидел лица. И страх стал отступать. Хотя по-прежнему было больно. Вместо лица было оранжевое пятно. Он моргнул, но пятно не стало четче. Пятно пульсировало криком, и он уже не мог отвести взгляд. Веки тяжелели.

...мне надоело! Мне все это осточертело уже. Ты камень на моей шее, обуза. Я выходила замуж за талантливого инженера. Где он? Что с ним произошло? Вместо него какая-то тень, размазня, слизняк...

В ушах у него зазвенело от крика. Звон выдавливал все другие звуки, даже сам крик.

... тряпка! Ты ничего не хочешь делать. Тебе нравится целыми днями сидеть дома, зная, что я горю на работе, чтобы добыть кусок хлеба. Я ненавижу тебя, я...

Он смотрел, как пульсирует и дергается оранжевое пятно, как оно машет чем-то похожим на руки. Он разглядывал эту амебу и улыбался. Потому что звуки исчезли. Он снова был в абсолютной тишине. Такой тишины не бывает в реальности, ее можно только представить себе, окружить себя ей во сне. Глаза устали от яркого пятна, которое никак не желало успокаиваться. Павел впитывал в себя последние капли тишины, зная, что скоро это кончится. Только слишком уж больно в начале.

Боковым зрением он уловил, как зеленым поплыла комната, краски смешались, образуя водовороты кричащих цветов. Он закрыл глаза.

Паша, а ты меня даже не слышишь. Снова задремал,

Голос - мягким прикосновением успокоил боль. Голос, который он ждал. Павел улыбнулся, устало потер лоб и взглянул на нее.

Пришла, наконец, что так поздно?

А, ты же знаешь, я люблю оставаться одна в галерее, когда все уже уйдут. Еще раз все осмотрела, проверила,- Наталья улыбнулась в ответ, легким движением взъерошила ему волосы. Он шутливо нахмурился и пригладил челку.

Завтра большой день?

Да. Знаешь, я так волнуюсь...

Ты талантливый художник, твои работы как живые. Завтра все узнают о твоем таланте и оценят. Будет успех.

Может, продам пару картин, купим тебе новую куртку, - Наталья задумчиво теребила прядь волос, подсчитывая что-то в уме. Павел тихо рассмеялся, взял ее ладонь в свою, прикоснулся губами.

Нет, мы купим тебе новые краски.

У меня еще есть. Мне хватит, - отмахнулась Наталья, и начала складывать книги на его столе в аккуратную стопку.

Да, много. Я же смотрел. Осталось два тюбика: черная и белая. Что, интересно, ты ими нарисуешь?

Наталья пожала плечами, волосы закрывали лицо, но Павел знал, что она улыбается.

Ладно, это мы потом решим.

Решим, - кивнул Павел, любуясь ей, ее тонкими пальцами, узкими ладонями. На тыльной стороне правой ладони осталась зеленая полоска краски; он провел по ней пальцем. - Только не продавай нашу картину, там, где ты и я, ну ты понимаешь.

Никогда-никогда. Она только для нас.

Ты устала. Иди, отдыхай. Я тут еще немного посижу, надо подумать...

Только не засиживайся до утра, - лукаво посмотрела на него Наталья. Она поцеловала его и, махнув рукой, выбежала из комнаты.

Только не рисуй черным, - вполголоса произнес Павел. Он слышал, как хлопнула дверь в ванной, зашумела вода. Он вернулся к своим чертежам. Если получится, то этот прибор перевернет все представления о связи.

Но работа совсем не продвигается, в голове ни единой четкой мысли. Хорошо, что начальник КБ понимает его сложности, и второй раз подряд согласился дать ему отпуск.

Павел мог работать только дома, в тишине. Он закрыл глаза, мысленно представил себе чертеж. Чертеж был закончен.

Вот только, когда он открывал глаза, то решительно ничего не мог вспомнить. Он всматривался в чертеж, запоминая линии и цифры, но знал, что ничего не сможет перенести на бумагу. Открывать глаза не хотелось. Приятно было смотреть на творение собственного разума, сознавать, что совершенство этих линий создал ты.

Вода перестала шуметь, снова хлопнула дверь. Он открыл глаза, появилась узкая желтая полоска - в спальне включили свет. Павел улыбнулся полоске, он знал, что Наталья расчесывает волосы, сидя перед зеркалом. Медленно проводит расческой по волосам много-много раз, пока они не станут шелком.

Он снова взглянул на бумаги, лежащие перед ним на столе. Слова, слова, очень много слов. Но что они значат, разве словами передать красоту линий, совершенство цифр. Вздохнув, он отодвинул от себя бумаги и снова принялся рассматривать чертеж, продумывая проекции - линии послушно создавали объемы и углы....

Павел проснулся от шума. На всю квартиру орала музыка, то тут, то там, что-то падало, сыпалось, хрустело... Глазам с непривычки стало больно от яркого дневного света - кто-то раздернул шторы.

В комнату заглянула красноволосая девчонка лет четырнадцати, помахала рукой, звонко крикнув:

Здорово, ископаемый! Если очнулся, выползай завтракать..., - она взглянул на часы, висевшие на стене, и хихикнула, - или обедать. Быстрей!

Она куда-то убежала, уронив большую напольную вазу из папье-маше.

Павел тоже посмотрел на часы - 13.30. Действительно, для завтрака уже поздно. Он неохотно поднялся, сделал несколько взмахов руками и наклонов - спина затекла, став каменной.

Он прошел на кухню и потерянно огляделся: работал телевизор, радио, магнитофон, на плите в сковородке что-то шипело и чадило.

Девчонка прыгала по кухне, гремя тарелками. Павел выключил телевизор и радио. Но тише не стало. Он опустился на стул у окна, подперев голову кулаком. Девчонка плюхнула перед ним тарелку с хлопьями, пакет молока катнула ложку.

Вот, лопай мюсли. Они жуть какие полезные. А то яичница совсем не получилась, - с этими словами она вывалила содержимое сковороды в мусорное ведро. Пританцовывая, налила себе стакан сока, схватила пачку печенья, зубами разорвала обертку и уселась на подоконник.

Павел не выдержал - убавил громкость на магнитофоне.

Аня, а ты почему не в школе? - осторожно спросил он.

А, математики не было, так отпустили пораньше, - ответила девчонка, болтая ногами.

Знаешь, ты так быстро растешь, - слова сами вырвались у Павла. Он с трудом верил, что эта подвижная девчонка-подросток его дочь Анечка. Вот, казалось бы, недавно ей было всего пять лет.

Ага, а ты почаще из комнаты выходи. А то в следующий раз я тебя не завтракать позову, а на свадьбу, - хихикнула она. - Ну, все, я побежала, меня девчонки ждут. Маме скажи, если позвонит, я буду поздно. Хотя, все равно раньше нее.

Она соскочила с подоконника и исчезла в прихожей, что-то прошелестело, прожужжала "молния" и хлопнула дверь.

Павел выключил магнитофон. И уставился на недопитый стакан сока, оставленный на подоконнике. Девчонки ждут, будет поздно...

Да, дети быстро растут, они такие.

Он посидел на кухне еще немного. В голове засело и юлой вертелось слово "поздно".

Дети, они такие.

Павел посмотрел в тарелку - хлопья успели размякнуть и превратились в кашу. Он зачерпнул ее ложкой, поднес ко рту - в нос ударил запах прокисшего молока. "Поздно" звякнуло в голове. Он вылил содержимое тарелки в раковину, перемыл посуду. Снова сел у окна. С крыши срывались капли, искря на солнце. Вороны, взъерошенные и недовольные, вперевалку бродили по двору возле мусорных баков. Дворник курил, облокотившись о стену беседки.

Павел решил сходить на завод, поговорить с начальством, может, он даст ему толковых помощников. Раз уж чертеж уже готов у него в голове, то проще было бы рассказать его. Он бы говорил помощникам, что и как, а те бы чертили. Главное, чтобы ему можно было видеть чертеж, чтобы можно было не открывать глаз. Ему просто нужны чужие послушные руки. Тогда все получится.

В прихожей Павел долго не мог найти свою куртку. Она оказалась в глубине шкафа, там же были и ботинки, серые от пыли. Протирать их он не стал, оделся, поискал взглядом ключи, потом вспомнил, что они в кармане пиджака. Пришлось вернуться в зал, где на спинке стула висел пиджак, он взял ключи и решил прихватить с собой чертежи, жалкие детские рисунки, по сравнению с тем, что он держал в голове.

Он вышел из подъезда и постоял немного на ступеньках. На куртку тотчас упало несколько капель. Павел прищурился, отвык он дневного света. Подтаявший было снег снова замерз и превратился в ледяную корку. Павел осторожно шагнул - под ногами раздался радостный хруст. На душе стало ярко, он улыбнулся и быстрым шагом направился к остановке. Люди с безнадежными лицами переступали с ноги на ногу, пытаясь согреться. Павел взглянул на них, и ему расхотелось ждать автобус. Он решил, что вполне может прогуляться до проходной, всего-то пять остановок. Он шагал по снежной каше, которую с раннего утра месили тысячи ног. Он нарочно загребал ногами серый снег - получались формулы. Пройдя немного, он остановился и оглянулся назад. Из его следов получилась картина. Что-то неясное, сумбурное, но от нее веяло надеждой. Павел смотрел долго, стараясь запомнить. Рассказать Наталье - он научился рисовать на подтаявшем снеге.

У проходной стоял мальчишка и раскладывал газеты по сумкам, чтобы удобней было нести. Павел купил у него газету и, сунув ее в карман куртки, подошел к турникету проходной. Старушка, проверяющая пропуска, бойко орудовала спицами и даже не взглянула на него. Он вежливо кашлянул, сунул ей под нос раскрытый пропуск и, толкнув турникет, двинулся дальше.

Просрочено, - буркнула она, и, прервав свое занятие, посмотрела Павлу вслед. - уж год как в простое отдел-то. Мож, чего забыл?

Павел шагал, насвистывая старую мелодию, он не помнил ее названия, просто эта песня всегда сопутствовала хорошему настроению. Идти было трудно - ноги по-щиколотку утопали в снегу. Неужели так много выпало за ночь, и почему его до сих пор не убрали? Когда он добрался до третьего корпуса, ботинки промокли насквозь. У двери он, как мог, отряхнул ботинки и брюки от тяжелого и мокрого снега. Войдя в холл, он не увидел охранника, чему слегка удивился. Из охранничьей каморки доносился диалог телевизионных героев. Все ясно, Женька опять увлекся вестерном и ничего вокруг не замечает. Павел усмехнулся и направился к лифту. Лифт не работал. Это было настолько обычным явлением, что даже не испортило настроения. Подняться по лестнице на седьмой этаж, будет полезно.

Скрип его мокрых ботинок разносился по всему коридору, Павел даже задержал дыхание, будто это могло сделать скрип тише.

В приемной секретарша, набирала на компьютере текст, пальцы порхали над клавиатурой, лицо сосредоточенно отстраненное, глаза стеклянные, в них отражаются строки. Она заметила его, недоуменно изломила брови и уже открыла рот, чтобы произнести всем известную фразу "Главного нет", но Павле виновато улыбнувшись, не замедляя шаг, проскочил мимо и толкнул тяжелую обитую бурым дерматином дверь кабинета.

Главный, конечно, был на месте, разговаривая по трем телефонам одновременно. Телефонные провода колючей проволокой лежали на столе, змеями обвивали его запястья и шею. Такая работа - вечно занят, всегда в ответе. Главный кивком указал ему на кресло, Павел сел и машинально закинул ногу на ногу, захотелось кофе. В ноздри ударил терпкий знакомый аромат, дверь открылась и вошла секретарша с подносом, на котором была только одна чашка. Главный кофе не пил уже лет пять. Но для посетителей традиция сохранялась. Павел вежливым кивком поблагодарил секретаршу, взял чашку, чтобы согреть руки. Он всегда так делал, сначала наслаждался теплом и ароматом, только потом вкусом. Главный, наконец, закончил разговаривать, трубки послушно легли на свои места.

Ну, гениальный инженер, опять нужно время?

Павел смущенно улыбнулся. Он и сам понимал, что сильно затянул с проектом, и просить о чем-то было уже неудобно.

Да вот, дело даже и не во времени. Мне бы помощников...

Что ж, понимаю, понимаю..., - главный откинулся на спинку кресла, хитро сощурился.

Не надолго. Двоих ребят потолковей и к пятнице все будет готово, - уверенно произнес Павел.

Ну, что с тобой делать. Избаловал я вас, талантливых, изнежил... Ладно, будут тебе ребята. Завтра пришлю двоих практикантов, все равно без дела тут болтаются. И тебе помощь, и им наука. Добро?

Павел улыбнулся и кивнул. И почему он не подумал об этом раньше? Все ведь так просто. Тут разом затрезвонили все три телефона. Главный посуровел лицом, махнул ему рукой, мол, иди, работай, и поднял трубки. Павел поставил нетронутую чашку кофе на стол и вышел из кабинета.

Приемная была пуста. Возможно, секретарша решила устроить себе перерыв.

Даже свет выключила.

Погрузившись в свои мысли, Павел не заметил, как оказался на проспекте. Небо затянуло серым, и это его обрадовало - солнце не бьет в глаза. Он обвел взглядом припаркованные автомобили. Между иномарок затесался кирпичного цвета "москвич" с изображением Че Гевары на заднем стекле. Павел вдруг вспомнил, Димка Корженев живет в двух кварталах отсюда. Димка - бывший сокурсник и бывший сослуживец, он ушел с завода, подался в предприниматели, бедняга. Всегда был слабым инженером. Он и на завод-то устроился, чтобы бронь от армии получить. Но парнем Димка был хорошим, веселым, ну, может, чуть плутоватым и болтливым. Общаться с ним легко и приятно, если не долго. И он постоянно зазывал их с Натальей в гости, то на новоселье, то на Новый Год, то просто так. Только они все никак не могли собраться.

Павел решил поддаться своему хорошему настроению и зайти к Димке в гости. Он хорошо помнил дом, этаж и расположение квартиры. Цифры ему удавалось запомнить, только если они были частью чертежей или расчетов. Кроме этого он хорошо помнил только три даты: свой день рождения, дни рождения жены и дочери.

Он без труда нашел дом, поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру, которая, как ему казалось, была квартирой Димки. Ему открыл лысоватый мужчина, кутающийся в махровый банный халат красного цвета. Они с минуту молча смотрели друг на друга. Потом хозяин медленно расплылся в кривоватой улыбке, обнажив безупречные зубы: Пашка, вот уж не ожидал!

Павел почувствовал, как смущение судорогой сводит плечи, но Димка уже втащил его в квартиру. Павел стянул с ног ботинки и, стесняясь своих вытертых носков, проследовал за хозяином. Димка что-то быстро говорил ему, ежесекундно теребя пояс халата. Павел уже понял, что зря зашел, но отступать было поздно. Димка настойчиво тянул его на кухню. Павел присел на указанный ему стул. Димка зазвенел бокалами, поставил на стол, плеснул в каждый коньяку.

Ну, за встречу, инженер, - ухмыляясь, произнес он.

Павел неловко взял бокал.

За встречу.

Димка как-то нервно тюкнул своим бокалом о его, жалобный звон заставил Павла опустить голову, чтобы не встречаться взглядом с хозяином. Хотя это было бы сложно. Димка ерзал на стуле, постоянно прислушиваясь к чему-то. Что-то с шорохом упало в комнате.

А я тут, знаешь, все кручусь, кручусь, дела там всякие, кредиты, проекты. А нет-нет, да тянет заглянуть к нам в отдел. Как там? - чересчур громко заговорил Димка.

Павел неопределенно передернул плечами, старательно рассматривая жидкость в бокале.

Да и чего ты там все сидишь, с твоими мозгами, давно бы утек за кордон и жил как белый человек.

Павел поставил бокал на стол и, чтобы не глядеть на Димку, принялся рассматривать обстановку. В доме явно водились деньги. Просторная кухня блестела хромом, на стенах - пробковые покрытия как карты мира, мягкий уголок, барная стойка. На одной из стен висела картина. Павел примерз к ней взглядом. В горле внезапно пересохло и запершило, колючий горячий ком упал в желудок, ободрав все внутри. Павел положил руки на стол, оторвался от картины.

Искусством увлекся? - хрипло и почти истерично. Он не узнал свой голос. Димка обрадовался возможности сменить тему. Нервно покосился в сторону коридора и громко ответил.

Да приобрел тут два года назад, на выставке в галерее, не помню в какой. Не шедевр, конечно, но миленько. К тому же, подешевке. Нравится?

Не знаю. Мне кажется, я такую уже видел, - Павел убрал руки на колени - на столе остались два влажных отпечатка.

Так я ж говорю, не шедевр. Любой такое намалюет.

Нет, не скажи, - отозвался Павел, осмелившись вновь взглянуть на картину. Море, скалы, узкая полоска берега. Белая пена на бурунах волн, цвет моря определить нельзя, там все цвета. Небо грозное, предштормовое. Шквальный ветер. И две фигурки у обрыва стоят обнявшись. Они даже не прорисованы толком, так чтобы каждый смог увидеть себя. Сразу понятно: это Он и Она. И ясно, что ни ветер, ни яростное море - ничто не причинит им вреда. Их двое.

Популярный сентиментальный сюжет. Сюжет на двоих.

Ну, конечно, талант чувствуется. Да и подешевке, - согласился Димка, внимательно следя за реакцией Павла. - У меня в гостиной парочка картин той же кисти. Только гораздо интересней. Это аванград.

Димка снова напряженно прислушался - где-то рядом хлопнула дверь, зашумела вода.

Пойдем, покажу, - он ухватил Павла за рукав и потащил в гостиную.

Комната кроваво-красных тонов забитая громоздкой мебелью "под старину". Павел ощутил приступ клаустрофобии. Картины никак не подходили к интерьеру. Огромные холсты в тяжелых железных рамах. На белом фоне изломанные жирные линии, иногда нарочно смазанные рукой. Павел вздохнул, в комнате было душно. Бело-черные окна картин на красных стенах, вызывали головную боль. Черное и белое. Как хорошо, что Наталья такого не рисует. Ей и в голову бы не пришло писать в этом стиле.

Последний писк, так сказать, - гордо произнес хозяин. - Свежо, оригинально. И продается на "ура". Сейчас каждый культурный и дальновидный человек старается приобрести что-нибудь этакое. Вкладывать деньги в искусство - это мудро.

Павел старательно вглядывался в линии, но они не образовывали целого, не складывались в образ. Так, мятые, скомканные, сломанные. Боль, горечь, агрессия. А красоты нет. Ему очень захотелось уйти. Он повернулся к Димке. Тот шнырял взглядом по углам, теребя пояс халата. Заметив, что Павел смотрит на него, широко улыбнулся.

Ну, еще посидишь? Я правда очень рад, что ты пришел.

Нет, пожалуй. Спасибо. Мне пора.

Обоим стало заметно легче.

Павел направился в коридор, вспоминая, где бросил свои ботинки. Внезапно дверь ванной открылась, сильно ударив его в плечо. Слова извинений замерли у него на губах. Женщина, завернувшаяся в огромное розовое полотенце, была очень похожа на его жену. В ушах зазвенело, потом вообще все звуки пропали. Ее глаза сначала стали круглыми и испуганными, потом медленно превратились в щелки. Она что-то сказала, но Павел не слышал, губы растянулись в презрительную полоску, переломились, выплюнув ругательство. Цвета поплыли, Павел уже не различал ее лица, одни цветные пятна. А потом в темноте цвета взрывались фейерверком. И Павел понял, что опять спит.

Он открыл глаза. Точно, оказалось, он задремал на скамейке. Вот чушь какая! У его жены длинные темные волосы, а не пергидрольный ежик как у этой. И глаза темные, глубокие, полные нежности. Просто похожи. И не похожи, как Рай и Ад. Приснится же такое.

Павел попытался вспомнить, как оказался на скамейке. Ну да, зашел к Димке, они выпили. Он ушел от него и решил присесть на скамейку отдохнуть. Разморило его с коньяка, давно уже не пил. Вот и приснилось черт знает что.

Заметно похолодало. Павел потер озябшие руки. Пока сидел и дремал, за шиворот нападало снега. Павел решил погулять, чтобы окончательно выветрить кошмарный сон. Вечером расскажу Наталье, как чуть не перепутал ее с другой женщиной, пусть и во сне. А ведь на самом деле похожи, только эта моей Наталье в матери годится, ну, или в младшие сестры. Он криво усмехнулся, покачал головой. Наталья такой никогда не станет. Она будет стариться красиво. Павел был уверен. Возраст сделает его жену только красивей.

Он бродил по улицам, хрустя снегом. Подолгу сидел на скамейках в скверах, разглядывая людей. Прятал озябшие руки в карманах, тихо смеялся в поднятый воротник куртки, когда вспоминал что-нибудь хорошее.

Быстро стемнело. Зажглись фонари, витрины, окна. Людей на улицах стало больше. Павел шел, стараясь держаться поближе к витринам, чтобы его не задели спешащие прохожие. Люди торопились домой с работы к горячему чаю, ужину, к телевизору. Кроме продуктовых, магазины их не интересовали - никакого праздника не намечалось. Он дошел до здания, где находилась картинная галерея. Сперва, он даже не узнал его. Фасад первого этажа сделали стеклянным, и в этой огромной витрине висели картины. Павел из любопытства задержался, рассматривая их. Ведь в этой галерее Наталья выставляет свои картины, только, наверное, в другом зале. Но все, что он увидел - черное и белое. Снова те же больные линии, пятна, спирали, воронки. И даже ценники на этих картинах, казалось, были специально задуманы художником как часть композиции. Картины стоили дорого.

Павел всматривался сквозь стекло, ища подпись художника. В углу каждой картины стоял знакомый росчерк, неуклюже круглый для этих резких линий. Павел потер глаза, мотнул головой, надеясь, что от этого подпись изменится. Так подписывала свои работы Наталья.

Вот уж действительно наглость - использовать чужое имя. Наташа наверняка об этом не знает. Павел зло сплюнул под ноги. Убил бы мерзавца. Не смеет свою подпись поставить под этим убожеством, что ли?

Захотелось разбить витрину, уничтожить картины. Это черно-белое прочно засело в душе, вызывая тошноту. Кому это может нравиться? Разве что черно-белым людям.

Кипя от гнева, Павел быстро пошел в сторону своего дома, спрятав сжатые кулаки в карманах. А далеко он забрался. Не меньше часа пешком. Но в переполненный автобус лезть не хотелось.

От быстрой ходьбы Павел разгорячился, капли пота стекали по вискам, шее за воротник, спина была мокрой.

Он присел на скамейку на алле возле своего дома. Окна его квартиры были темны. Он понятия не имел, который час - часы остались на полочке в ванной.

В окне зажегся свет, мелькнул силуэт, шторы задернули. Свет погас.

Наталья уже дома, отлично, обрадовался Павел и пошел к подъезду.

Он долго шарил по карманам в поисках ключей. Ключей не нашел, зато в кармане обнаружилась дыра. Недовольно вздохнув, он нажал на кнопку звонка. За дверью отчетливо были слышны торопливые шаги. Удалявшиеся от двери. Он звонил минут десять. Никто не открыл. И никаких звуков больше не доносилось. В полном недоумении он оглядел лестничную площадку. Три двери, абсолютно одинаковые - железные, выкрашенные в яркий синий цвет. Весь подъезд заказывал двери у одной фирмы в одно и то же время, цвет никому важен не был. Да у половины города такие же! В закутке у мусоропровода Павел заметил два чемодана-близнеца. Старые советские чемоданы коричневого кожзаменителя, пыльные, углы дырявые. У одного сломана молния.

У них с Натальей были такие же. Да они у всех тогда были. Давным-давно. Павел с женой ездили в Сочи с такими чемоданами. Наталья их давно выбросила, наверное.

Чемоданы занимали какую-то нейтральную позицию - от двери их отделяло такое же расстояние, как и от мусоропровода. Словно хозяева еще не решили, выбросить их или нет.

Павел понял, что ошибся домом. Неудивительно, в этом районе дома одинаковые - 9-ти этажные коробки - выкидыш советской архитектуры. Давно он из дома не выходил, совсем отвык от улицы, да и темно. Хорошо, что дома никого не оказалось, зря бы людей побеспокоил.

Посмеиваясь над собой, Павел вышел на улицу. Оглянулся - вокруг стояло еще 4 таких же дома. Павел не мог вспомнить, какой их них - его. 15 лет прожил, а номер дома не знает. Сетуя на свою рассеянность, Павел сел на скамейку во дворе. Двор один на 5 домов. Жена или дочь обязательно здесь пройдут, ну, или соседи.

Павлу стало не по себе, он зябко повел плечами, в голове постукивали молоточки тревоги. Как он мог забыть номер дома? Бред какой-то, он же не склеротичный старик. Павел для проверки вспомнил номера телефонов всех своих знакомых, трех цехов, номер телефона своего начальника. Затем пробежался по историческим событиям со времен феодальной раздробленности Руси. Память хранила, в общем-то, бесполезные в жизни даты, а вот номер дома и квартиры он вспомнить не мог. Павел чувствовал себя маленьким беспомощным ребенком, который потерялся. Наташа, - шепотом позвал он. - Наташ. Дурацкая ситуация, анекдот просто, - сказал он вслух, но смеяться не хотелось. Скорее плакать. Вот уж чего он от себя не ожидал, но глаза действительно наполнились слезами.

А еще захотелось есть. Он нащупал в кармане мелочь, побренчал ей, раздумывая, где поблизости можно перекусить.

Он зашел в кулинарию, располагавшуюся на первом этаже одного из соседних домов. Посмотрел на еду за стеклом витрины - рот наполнился теплой слюной, желудок громко заволновался. Он пересчитал монеты - хватило на пирожок с ливером. Павел вышел из магазина с пирожком в руке. Он замечательно умещался на ладони и был какой-то плоский.

То ли пирожки раньше были больше, то ли я поменьше, - задумчиво произнес он, разглядывая жареный кусок теста с подозрительной начинкой. Пирожок прошел незамеченным желудком. Но денег больше не было.

Дожил, - подумал Павел, вернувшись на свою скамейку. Люди мимо проходили, но всё не те. Он откинулся на спинку, устало помассировал виски. Закрыл глаза на секунду. Перед глазами вспыхнул калейдоскоп цветов, фейерверк. И даже темнота не была черной.

Ну, и что ты тут сидишь? Опять ключи потерял? - знакомый милый голос. Чуть сердитый, но слышна улыбка. Павел улыбнулся, не открывая глаз, - Я ненавижу черный цвет.

Еще бы, - Наталья усмехнулась. - Домой пойдешь? Или здесь помечтаешь?

Моя мечта - это ты, - Павел поднялся со скамейки, обнял жену.

Дома, на кухне, грея руки о чашку с чаем, Павел влюблено наблюдал, как жена моет посуду.

Как выставка?

Да так, - ее плечи на миг напряглись - острые линии - потом снова стали красивыми.

Неужели никому не понравилось? - удивился Павел. Он знал, что разговор причиняет ей боль, но вопрос выскочил сам собой. Уже не вернешь. Поздно.

Понравилось. Только.... Давай не будем об этом, - в голосе зазвучали слезы. Павел подошел к ней и обнял. Наталья убрала прядь волос, упавшую на лоб, улыбнулась ему.

Все еще будет, - шепнул ей Павел, целуя мочку уха.

Конечно, - беззаботно сказала она.- Конечно.

Павел заметил слезинку, повисшую на длинных ресницах.

Иди спать. Ты же устала. А я сейчас.

Павел поцеловал ее еще раз и пошел в зал. Не зажигая свет, сел за свой стол. Закрыл глаза, рассматривая цветные вспышки.

Ну, что у нас тут. Переохлаждение. Воспаление легких. В сознании?

Да, доктор, только ни на что не реагирует, на вопросы не отвечает...

Кто вызвал "скорую"?

Жена.

Она здесь?

Да, ждет в коридоре.

Позовите.

Бородатый мужчина наклонился к лицу близко-близко. Оттянул веки, посветил в глаза, что-то пробурчал. Вокруг все белое, слепит. Очень больно глазам. Павел не мог пошевелиться, воздух с трудом проникал в легкие. Его будто придавило огромным камнем, расплющив кости. Что вообще происходит?

Коротко стриженная женщина приблизилась к нему. Где же он ее видел..... а! У Димки. Что она здесь делает, интересно.

Женщина смотрела на него, сузив темные глаза, губы сжаты в тонкую бескровную полоску, уголки опущены вниз. Она прикасается ладонью к его лбу. Рука холодная, на ощупь как пергамент, гладкая, неживая. Павел с недоумением смотрит на нее, что она здесь делает? Она врач? Скорей всего. Она в черном брючном костюме, на плечи накинут белый больничный халат, она придерживает полы халата рукой у горла. На тыльной стороне ладони полоска черной краски.

Черное и белое. Ей очень шло. Она отрицательно покачала головой на вопрос врача, она не отрывала взгляд от Павла, но смотрела сквозь него. Возле глаз морщинки - острые, прямые. Ей надоело придерживать халат, она скинула его на соседнюю койку. Единственная черная фигура среди белой палаты, высохшая, вся из острых углов и изломанных линий. Павел смотрел на нее и знал, что видел ее раньше, до встречи у Димки. Возможно, те картины в галерее были написаны ей. Больно смотреть. Ненавижу черный!- вскипел Павел. И очнулся.

Он, как обычно, задремал, сидя за столом. В комнате было прохладно, по ногам тянуло сквозняком. Забыли закрыть форточку.

Приснится же такое. Шутки подсознания. И женщина эта. Действительно неловко получилось. Будет теперь сниться.

Ты чего кричал? - встревоженная Наталья заглянула в комнату.- Что случилось?

Она быстро подошла к нему, включила настольную лампу, тонкими пальцами погладила по щеке. Павел поцеловал ее ладонь.

Да, снится всякое. Больница, воспаление легких, женщина эта, ну, которая у Димки... и опять все черно-белое. Кошмар какой-то.

Тяжелый был день, - Наталья присела к нему на колени.

А где Анюта? - вдруг всполошился Павел, внутренне холодея.- Ведь уже поздно.

Как где? Гостит у моей мамы, - удивилась жена.

А, я похоже забыл, - с облегчением отозвался Павел.

Ты не забыл, - усмехнулась Наталья, ероша ему волосы. - Ты не знал. Мама позвонила, позвала Анюту в гости. Я ее и отвезла. Пусть выходные у бабушки проведет.

Отлично, - бесстрастно ответил Павел. Он вдруг решил посчитать, как часто ему снятся кошмары. Выходило - часто.

Паш, ну ты меня не понял, - притворилась обиженной Наталья. - Я сказала, дочь у бабушки на все выходные...

Понял-понял, - улыбнулся Павел, зарываясь лицом в ее волосы. - Только, знаешь, мне кошмары снится стали. Часто. Вроде не страшно, а так... все обычно. Как в жизни. Только люди странные, смутно знакомые, но вспомнить их я не могу. И все время кричат, торопятся... требуют от меня чего-то непонятное. И цветов почти нет, только белое, да черное. И приснилось, будто ты пишешь черным. А наша с тобой картина висит на кухне у Корженева, а женщина его как ты, только не ты, а... - Павел захлебнулся словами, ему на самом деле стало страшно. На лбу выступил холодный пот.

Да уж, точно кошмар. Кошмарнее не придумаешь, - нахмурилась Наталья, потом улыбнулась, - а знаешь, что мне в детстве бабушка про кошмары говорила, им верить нельзя, поверишь - сбудутся. Им надо сказать "это просто сон" и рассмеяться. Тогда кошмар испугается и станет хорошим сном. Или вообще пропадет. Когда снова приснится, ты скажи "это просто сон". Понял?

Так и скажу, - сказал Павел и счастливо рассмеялся. - Это просто сон.

2004.декабрь

Красноярск