Сборник рассказов 'Горькие судьбы' составлен из живых свидетельств антинемецкого геноцида военного и послевоенного времени в Советском Союзе, историческим документом трагического положения целого народа, история которого замалчивалась долгие десятилетия. Этот сборник - документальные описания суровых испытаний, выпавших на долю российских немцев. Цель его - сохранение для будущих поколений воспоминаний очевидцев огромных по масштабу преступлений сталинского режима. Законопослушные, молчаливые жертвы репрессий почти не оставили после себя знаков: фотографировать 'своих' немцев было строго запрещено, награды за доблестный труд в трудармиях не выдавали, памятников и музеев сотням тысяч уничтоженных в лагерях немцев не было, да и до сих пор российское правительство не спешит с признанием вклада немцев в разгром фашизма.
У рядовых граждан власть безо всякого суда и следствия и без малейшей вины отняла не только свободу, доброе имя и честь, но и у многих саму жизнь. Повод - война, а причина единственная - национальность. Растоптанная судьба нашего народа находит свое выражение в издательстве подобных свидетельств. Обыденность этих рассказов страшнее всякой выдумки. Рассказывают младшие, те, кто еще остался в живых, о своем горестном детстве, депортации, спецучете и надзоре со стороны НКВД - МВД. Беззащитные дети были первыми жертвами творящихся беззаконий.
Сталин стремился создать мононациональное советкое государство, немцам в нем не было места, они считались врагами и предателями. Этот сборник - капля в бесценной памяти о тех сотнях тысяч людей, что были наказаны за то, что родились немцами, они были замучены и убиты, их голосов мы никогда не услышим. Некоторые люди никогда не рассказывают о том, что им пришлось вынести в детстве и юности, им невыносимо вспоминать об этом, но поколениям необходимо знать историю своего народа! Сосланные в лагеря российские немцы составили 'резервную армию' подневольной рабской силы НКВД, которую можно было в любой момент направить на самые тяжелые и губительные для здоровья производства, половина рабочих трудармии была сослана на лесоповалы, где физически и духовно уничтожались российские немцы, и в первую очередь элита народа. В этом сборнике изобличают картину страшного сталинского времени люди, бывшие тогда детьми. Российские немцы, как народ, только с перестройкой обрели голос, военные архивы стали открываться с 1989 года и сегодня можно вслух говорить о том. что вынесли наши отцы и деды, матери и бабушки. Для людей право голоса является утверждением своего места в жизни, в истории, признанием заслуг народа перед государством. Книга важна и для самих стариков и для их детей, помнящих и чтящих свои корни, а также для коренных жителей Германии, принявших российских немцев в страну их предков. Процесс ассимиляции, запущенный Сталиным, шел полным ходом ,пока большинство немцев не выехало на постоянное место жительства на прежнюю Родину.
Это очень печальная книга, но это память народа, из нее нельзя вычеркнуть ни одну строку. Не приукрашенные рассказы детей, жертв огромной молотилки тоталитарного режима, никого не оставят равнодушными.
Рассказчики - мои земляки в Германии, мои соседи. Мы все осели после приезда из России или Казахстана в маленьком уютном городке Меттманне, недалеко от Дюссельдорфа.
С уважением ваша Анна Шаф
В Т Р У Д А Р М И И
Я немец трудовой колонны,
Работаю с такими же, как я,
Моими братьями по этой зоне,
Спасающими дружбою меня.
Здесь нет ни хлеба, ни одежды нужной,
Зато так много рабского труда!
В бараке дует, за бараком стужа.
Здесь только 'нет' и никакого 'да'.
Болеть тут блажь, а умирают просто,
Тела выносят в яму у ворот,
Гробов не делают, как будто мало досок,
Здесь речи нет - команд невпроворот.
Не скажет радио, и строчки нет в газете,
Мильоны депортированы прочь,
Молчат о нас, как будто нет на свете,
Над нами только горько плачет ночь.
Мы - немцы, мы враги, предатели Отчизны,
Хотя не знаем за собой вины,
Мы не фашисты - жертвы страшной тризны
В проклятьи сталинской страны.
Не знаю я, где мама и где дети,
И как любимая для них достанет есть.
Господь держи, держи меня на свете,
Я выстою и о себе пришлю им весть.
Ничто души моей не сокрушит:
Ни смерть, ни боль, ни униженье духа,
Тяжелый круг история свершит,
Где стыд и страх, где голод и разруха.
Не растоптал в душе моей добро
Спесивый сволочной нквдешник,
Да, я не мыт, не брит, не кормлен, но
Я не раздавлен от условий здешних.
А если все-таки умру как доходяга,
Мигнет мне с неба белая звезда,
И кто-то мне: 'Отмучился, бедняга'
Прошепчет и забудет навсегда
В Ы С Л А Н Н Ы Е
Рукой безжалостного, сильного владыки
Указ поволжским немцам утвержден,
С лица его слетают смерти лики,
Союз Советский держит в страхе он.
У высланных была тяжелою дорога:
Алтай, Сибирь, Урал и Казахстан,
Весь путь одна забота и тревога:
Не растерять родных, попасть бы в общий стан.
Народ простой фашистов ненавидел,
И нашим доставалось без вины,
Ведь редкий день, чтоб кто-то не обидел,
Озлобленными стали люди от войны.
Трудармия взяла мужчин и женщин,
Колхозы, поле, шахты, рудники,
Лесоповал - и немцев стало меньше,
Труд непосильный не вписать в стихи.
Страдали, умирали от болезни,
В чужих бараках на чужой земле,
Но губы помнили мотив немецких песен,
И веру уберег народ в себе.
Прошли года. Народ среди народов
Вживался в быт, растил своих детей.
И ждал тепла, и ждал свою свободу,
Не отказался от своих идей.
И вот пришло в Союз другое время.
Рассыпалась огромная страна,
Упало социалистическое бремя,
Германия своих к себе звала.
И потянулись караваны снова,
И взяв детей, больных и стариков,
Мы здесь нашли тепло родного крова,
Благодарим судьбу за этот новый кров.
Но помнят наши бабушки и деды,
Позорный и предательский указ,
И помнят голод, высылки и беды,
Народ ассимилировать приказ.
В Германии теперь живем, работаем,
Рождаем здесь теперь своих детей.
Страх не лежит тяжелою заботою,
На сердце успокоенных людей.
К А Р Л И А Н Н А А К К Е Р М А Н Н
Я родился в 1938 году в деревне Нововаршавка Омской области. Мы жили с отцом, матерью и братом Сашей. В январе 1941 года отец умер от болезни легких. В нашей деревне жили также мамины сестры Амалия и Полина.
Когда началась война, для нас с братом пришли тяжелые времена. В 1942 году маму и ее сестру Амалию забрали в трудовую армию в уральский город Челябинск. Там на кирпичном заводе она работала откатчицей, выкатывала тележки для кирпичей. Амалия работала там же. Полину не забрали, оставили присматривать за детьми. Но тетка вышла замуж и уехала, бросила нас. Амалины дети были постарше и сумели прожить самостоятельно, хоть и с большим трудом, но в собственном доме. А мы были малышами, в наш дом вселились чужие люди, пришлось нам с братом хрдить по деревне просить милостыню. Ночевали то у одних людей, то у других, как волчата стали. С особенным теплом вспоминаю некоторых немецких женщин, что кормили нас, давали приют. Такой была тетя София Фафенрот. Она работала на хлебокомбинате, туда прибегали мы с Сашей почти ежедневно, она давала нам хлеб. Сердечно относилась с нам тетя Наташа Презе и Шеллер Каролина. У них часто находили мы приют и ласковое слово.
Только через шесть лет сумела наша мама вернуться к нам. Она уехала с завода без спроса, так как разрешения от комендатуры ей не давали, а сердце ее изболелось за нас. Сразу же по приезду она пошла работать в колхоз на стройку. Прораб дал ей стравку, что она необходима на работе, фактически прикрыл ее - мать была хорошей работницей. Таким же образом вернулась к детям и сестра Амалия, тоже пошла работать в колхоз. В то время колхоз был назван именем Эрнста Тельмана, позже переименован в Красный Октябрь, а теперь называется "Дружба".
Мы вернулись в свой дом, я пошел в школу. Дома разговаривали на русском языке, так было у нас принято, хотя в деревне было много немцев. Родной язык я знал, умею читать. Нужда в семье была ужасная: нечего было есть, не во что одеваться. С тринадцати лет пришлось идти работать. Сначала работал при лошадях конюхом, потом закончил курсы механизаторов стал трактористом. В горячее время урожая работали без выходных и отпусков. Всего в колхозе я проработал сорок семь лет. Моя мать тяжело трудилась в долгие годы, а пошла на пенсию - начислили ей восемь рублей пенсии в месяц. На эти деньги прожить никак нельзя было, мать жила в моей семье до конца.
Я женился, родились дети. Прожили мы с женой Анной сорок два года.
Моя жена в годы войны еще ребенком повидала много горя. Родилась она в 1933 году в семье Фельде в деревне Александровка Саратовской области, которая принадлежала Поволжской республике немцев. В семье говорили только на немецком языке, в школе было немецкое преподавание.
Когда объявили приказ о выселении немцев, по всей деревне слышался плач. ворота стояли окрытыми, по улице гуляла скотина и куры. Наутро погрузили всех в вагоны-телятники и повезли в Омск. В семье было четверо детей и бабушка. Анна хорошо помнит, как два здоровых мужика принесли два ведра каши, брынзу и хлеба, кормили голодных людей. Ехали пятнадцать суток, днем обычно стояли на станциях, везли ночью. Привезли на большую реку Иртыш, сгрузили всех на сухозруз на привезли в поселок Челнак. Почти всех женщин позабирали в трудовую армию, но семье Анны повезло: младшему братишке Яше был всего год, и мать оставили с детьми. В колхозе учились и работали. До 1956 года были под комендатурой.
Кем только не переработала Анна в колхозе за свою нелегкую жизнь! Была и свинаркой, и дояркой, и прицепщицей, и в полеводческой бригаде рабочей ! Жили мы с ней хорошо, купили дом, мотоцикл, завели хозяйство большое. Мы воспитали четверых детей.
В 2001 году переехали всей семьей в Германию. Дети работают, а мы отдыхаем, живем спокойно, вспоминаем наш колхоз и людей, которых повстречали на жизненном пути. Время было тяжелое, каждый нес свою долю общего несчастья. Ничего нельзя вычеркнуть из прожитой жизни, ничего нельзя забыть.
А Л Ь В Е М А Р И Я
Родилась я на Украине в Запорожской области в деревне Вальдхайм 21 января 1924 года. Я была единственным ребенком в семье, ни до, ни после детей у моих родителей не было, хоть сами они вышли из многодетных семей: у мамы имелось четырнадцать братьев и сестер, у папы - пять братьев и две сестры.
Папины предки были выходцами из Голландии, а мамины - из Германии. Папина родня жила в Донецкой области, в то время название было ей - Сталинская. В 1934 году, как известно, был большой голод в стране, папина родня позвала нас к себе, так как у них чуть полегче с хлебом было. Мы продали дом и уехали к ним в деревню Нордхайм. Папа по профессии литейщик, а в соседнем поселке находился небольшой литейный завод, поэтому мы переехали в Вальдэк. Отец был добросовестным и умным работником, поэтому его послали на курсы повышения квалификации, это произошло в 1937 году. Пробыл он на курсах полгода и вернулся в ноябре месяце домой. Его тут же назначили мастером завода.
Жили отец с матерью счастливо, но недолго.В декабре приехал "черный ворон" и чекисты забрали отца. "Черный ворон" - это государственная машина, обтянутая брезентом, которая приезжала ночью и увозила людей в неизвестном направлении, как правило, навсегда. В нашем доме сделали обыск, перевернули все вверх дном и увезли отца. Я в это время училась в пятом классе и находилась в интернате в соседней деревне, за четырнадцать километров от нашей. Родители привозили в интернат еду, нам готовила повариха, и мы жили там весь год до следующих каникул. Помню, пришла мать в школу, стучит в дверь и горько плачет. Учительница говорит мне: " Унру, выйди к матери". Унру- это моя девичья фамилия. Я вышла, и мама мне рассказала о горе, которое постигло нашу маленькую семью.
В это же время забрали всех братьев папиных, их семьи тоже осиротели.
Как я уже говорила, дом в Вальдхайме мы продали, а деньги отец положил на свое имя в сберегальную кассу. Мама хотела деньги забрать, пошла просить у начальства доверенность, но никто не взял на себя ответственности, ничего нельзя было поделать, деньги пропали. Единственно, что мама сумела узнать у начальства о судьбе отца, что его увезли в лагерь для заключенных в Сибири.
Мы жили на квартире. Когда папы не стало, мы перешли жить в родительский дом отца. Перед арестом папа приходил к родителям и просил, чтобы они нас забрали к себе, если с ним что-либо случиться, значит, предчувствовал свою участь. Родители вскоре умерли, мы жили в доме вместе с женой папиного брата и четырьмя маленькими детьми.
Наступил 1941 год, в страну пришла война. Школу закрыли, все ученики работали на колхозных полях. Как-то осенью, когда мы копали картошку в поле, прискакал на взмыленной лошади мой двоюродный брат. Он громко кричал, что нужно собраться за три дня, чтобы все были готовы к высылке. Взрослые заплакали, началась паника. По улицам деревни шли коровы, свиньи, из всех домов слышался плач.
Повезли нас, всех деревенских, на станцию. Снежок лежал. Сначала людей заставили почистить вагоны от навоза, потом загрузили их в эти вагоны. Мы тесно держались восьмером: я, мама, слепая сестра папы и жена папиного брата с четырьмя детьми по фамилии Унру. По дороге наш железнодорожный состав бомбили. Дело было утром, часов в девять на станции Лиски Воронежской области. Я отчетливо видела черные кресты на крыльях самолета. Люди выскакивали из вагонов и бежали кто куда. Мы тоже выскочили и прибежали на вокзал, но там было столько народу, что некуда было встать, не то что сесть. Вдалеке мы увидели деревню и решили убежать из-под милицейского надзора, остаться жить в деревне. Кое-как дошли мы до первого сарая и вошли в него, оказалось это был пустой свинарник. Воняло там нестерпимо,. но мы были такие усталые и перепуганные, что сели отдыхать. Дети плакали, просили пить и есть, а я не плакала. Я была уже постарше и понимала, что с нами происходит. Постепенно все успокоились и уснули. В двенадцать часов ночи мы услышали топот лошадей. Прискакали военные с винтовками, они охраняли наши вагоны в нашем эшелоне, погнали нас назад в вагон. Поезд шел больше месяца, но больше нас не бомбили. По дороге люди очень замерзали, стояло начало зимы, поезд шел в Западную Сибирь. Довезли нас до станции Кулунда Алтайского края. Там всех разобрали по подводам и повезли в окрестные колхозы. Нашу семью везли двадцать пять километров, мы попали в заброшенную маленькую деревеньку, где не было ни магазина, ни школы. Морозы стояли крепкие. Нас с мамой определили к старухе Порошкиной в темную низкую землянку. На узкой железной кровати лежал соломенный матрац, на нем мы спали. Старуха потеряла на фронте сына, поэтому они со снохой люто ненавидели нас, считали фашистами. Семья Унру жила недалеко в старом доме. У нас собой были хорошие вещи, например, шелковые тонкие платья, которые мама покупала еще на Украине. Все вещи в эту голодную зиму мы выменяли на еду.
В 1942 году под новый год меня забрали в трудовую армию в город Канск Красноярского края. Работала я сначала на пилораме, пилила бревна, потом таскала шпалы, грузили их в вагоны надо было ночью. Затем меня послали на лесозаготовки в тайгу, возить бревна, там прокладывалась железнодорожная ветка. Дали мне маленькую монгольскую лошадку, сани прицепленные цепями, чтоб подвижные были. Лошадка тянула два с половиной кубометра бревен, а дневная норма была восемь кубометров. Если норму не выполняешь, дают только 300 грамм хлеба в сутки. Приходилось три раза ездить на станцию Решеты, за шесть километров, возить бревна. Работали в холоде, в голоде. Однажды я съездила только два раза к станции, на третий раз сани перевернулись и лошадь убежала домой. Солнце стояло на закате, я вернулась в поселок пешком. Сразу же я получила штраф: ночь в карцере. Мороз стоял в ту ночь сорок два градуса ниже нуля. Выручила меня офицерская шуба пробитая пулями, в неотапливаемом подвале я не могла уснуть от холода, но все же не заболела.
Было и кое-что хорошее. Вместе мо мной работали две мои родственницы, одна была поваром, другая раздатчицей. Им хотелось на ужин налить мне побольше бурды, что называлась супом. Но нас приводили кушать всегда под охраной вместе с бригадой. Перед другими людьми нельзя было выделить меня, зато я могла прити вечером, смертельно усталая после рабочего дня, мыть пол, посуду и скрести котлы. То, что я наскребала со стенок котла, разрешалось съесть.
Так прошли военные годы. К концу войны выдавали хлебные карточки. Я находилась в женской рабочей колонне, недалеко располагалась мужская колонна. День Победы наши колонны отпраздновали вместе. Как-то организовали танцы, там я познакомилась с моим будущим мужем.
В Таджикистане строился химический комбинат, туда требовались рабочие. Нас перебросили в город Тобошар, дали нам барак, где мы с мужем и жили. Там я выучила бухгалтерское дело, была табельщицей, начисляла зарплату рабочим. Взяли меня потому, что я окончила десять классов. Я хотела учиться дальше, но комендатура не давала разрешения: зачем, мол, немке учеба? Вскоре нас перебросили в город Пролетарск на кирпичный завод. Нас не спрашивали - раз надо, значит, посылали и все! Здесь, на кирпичном заводе, мы с мужем проработали тридцать лет. Муж был наладчиком оборудования на больших прессах, а я работала заливщицей. В 1947 году родился у нас сын. Декрет длился один месяц, сына я отдала в ясли, а сама снова пошла работать на завод. Я старалась вызвать мою маму, она осталась в Алтайском крае. Я долго хлопотала, но все же добилась разрешения, ее привезли под охраной, наконец-то она стала жить с нами, так и жила до конца. В 1951 году родилась дочь, в 1955 году - второй сын. Живых детей осталось трое. В пятьдесят пять лет я ушла на пенсию. Хозяйство было у нас крепкое: виноград, фруктовый сад, свиньи, кролики, куры, большой участок земли.
В 1993 году вместе с семьей сына приехали в Германию, распроеделили нас в город Меттманн. Попозже приехали к нам дочь с детьми и еще один сын с семьей. Муж по приезду умер от инфаркта, живу одна, но одна не бываю. Внучат у меня много и все любят у бабушки бывать, для всех найдется гостинец и ласковое слово. С фамилией Унру, с которой мы пережили столько несчастья в годы войны, мы потерялись. Но по журналу "Контакт- Шанс" снова нашлись. Все дети в годы войны выжили и все они переехали жить в Германию. Незабываемая была встреча после стольких лет разлуки !
Вот так и живу. Господь благославляет, слава ему!
Б Е Х Т Г О Л Ь Д Ф Р И Д А
Я родилась в немецком поселке Старые Лезы Евпаторийского района Крымской республики. Родители, папа - Бехтгольд Христиан и мама - Зайбель Екатерина, оба были грамотные люди, окончили по семь классов. У отца был дом, большое хозяйство и механический цех, где он ремонтировал сельскую технику.
Отец матери, дед Зайбель Кондрат работал плотником, хозяйство у него было обширное. Во времена колхозов, у него все конфисковали, из дома выселили, а детей сослали в Сибирь. Податься ему с женой было некуда, стали жить вдевятером в одной комнате с родней, дед заболел и умер.
Отец папы, Бехтгольд Георг, работал учителем в школе. Он ездил в гости к родне в Германию, а в 1930 году вместе со старшим сыном - в Америку. В Соединенных Штатах сын остался навсегда, а отец вернулся и сказал: "Наше место здесь, в Крыму". Вскоре он умер от голода.
В 1929 и в 1932-33 годах страна сильно голодала. Умершие исчислялись миллионами. По продуктовым карточкам выдавали хлеб в Симферополе, мне приходилось туда ездить и стоять в огромных очередях. Бывало, у людей карточки воровали, отнимали, случалось даже убивали за эти карточки - тогда было много преступлений из-за хлеба. Отец мой умер от сыпного тифа в 1933 году, ему исполнилось в то время сорок три года.
В школе я проучилась четыре года. Летом ученики вместе с колхозниками собирали хлопок в поле. Одному рабочему надо было собрать двести пятнадцать килограмм хлопка - такие высокие были нормы. В пятый класс идти учиться можно было только в соседнюю деревню, где находился интернат. Но за учебу платили по шесть центнеров муки в год на пропитание, а мы жили бедно, поэтому дальше учиться я не смогла. Спасала нашу семью от голода корова, она давала очень много молока - по тридцать литров в день. Когда отец умер, мне было девять лет, братишке двенадцать, двойняшкам-сестренкам не было и года. Мама работала в колхозе на хлопке, а я нянчила сестренок. Их, понятно, надо было регулярно кормить. Я возьму на спину одну, понесу маме в поле, мама накормит малышку, я несу ее назад, оставляю дома, другую несу в поле к матери. Так и ходила с ними туда-сюда. Обе выросли, не пропали.
В июне 1941 года началась война с фашистской Германией. Старшего брата забрали на фронт, позже его комиссовали в трудовую армию. Когда пришел приказ о выселении немцев из Крыма, нам разрешили брать с собой по шестнадцать килограммов любого веса: или одежды, или еды. Мы собрались вместе с нашими поселковыми и поехали на станцию. Там нас погрузили в вагоны и повезли сначала на Кавказ, а потом в Подмосковье. Когда мы проезжали станцию Рыбное, там сильно бомбили леса: в них стояли части советской армии. Я с поселковыми девчонками выскочили из вагона и побежали в придорожный лес, посмотреть, что там. Мы увидели множество трупов солдат. Нам было страшно смотреть на них, мы вернулись к вагону и залезли под него, чтобы пули не попали в нас. Бомбежка стихла, нас повезли дальше в Казахстан. А надо сказать, что эшелон наш не бомбили, потому что фашисты знали, что в эшелоне везут русских немцев. На остановках люди варили суп, кроме того, выдавали на станциях хлеб, так что все поселковые добрались до места. Мы ехали вчетвером: мама, я и двойняшки-сестренки. С нами ехал двоюродный брат с сестрой, они сейчас оба в Германии.
Привезли нас в на станцию Макинка Акмолинской области. Сначала расположили всех в школе, оттуда наши семьи разобрали себе местные колхозники. Нас поселили в маленький домик, в котором жили бабушка, мать и ребенок. Мама и я сразу пошли работать в колхоз. Голодно было очень, мы обменяли почти всю одежду на хлеб. Я работала на быках с молодой женщиной Настей Максимовой, мы возили сено с поля в конюшню. Климат в Казахстане суровый, зимой часто дуют ветры, бывают бураны. Однажды в буран наши быки не дошли из поля до дому - заблудились. Мы с Настей едем-едем, думаем, что скоро дома будем, но вдруг быки остановились, мы смотрим - перед нами знакомая скирда соломы, а рядом с ней стая волков сидит, семь серых зверей. Мы испугались, но на наше счастье у меня оказались с собой спички. Я с Настей подошли к скирде, взяли сено и зажгли огонь. Волки не двигались с места. Так мы жгли и жгли сено, надеялись на помощь. А в поселке хватились нас и стали искать. По глубокому снегу поехали к скирде, увидели огонь, подъехали. Волки медленно ушли в степь. Нашли нас в полночь, полуживых от холода, привезли в село, положили на лавку и стали раздевать, а одежда задубела от мороза, не поддается, твердая, словно камень. Пришлось ножами разрезать. На мне была фуфайка и обувь из одеяла, сама сшила, а на Насте шуба. Все разрезали, стали оттирать ноги и руки, а они ничего не чувствуют - отморожены. Когда буран закончился, нас отвезли в районную больницу. Там мы пролежали две недели, поправились, но ходила я плохо и руки не слушались. Ноги и руки были красные, без кожи, постепенно новая наростала. В то время мне было семнадцать лет.
В начале 1942 года пришел приказ всех работоспособных женщин посылать в трудовую армию. Меня, как калеку, не забрали, и маму, к счастью, не забрали тоже, так как у нее было двое маленьких детей. Меня поставили работать в зернохранилище для лошадей, по народному называемое глубинкой. Зерно было там грязное, с остатками песка, в снегу, перемешанном с мелкими камнями, но это был хлеб, а значит - жизнь. В нашем поселке жили завезенные чечены, народ боевой и сильно воровской, их я боялась. Воровали тогда много, иначе было не прожить. Воровали все, но за поимку строго наказывали: давали по одному году тюрьмы за один украденный килограмм зерна. Как-то поймали нашего рабочего с глубинки, который чистил зерно от грязи, у него было восемь килограммов, его посадили в лагерь для заключенных на восемь лет. Жена его умерла от голода, а дети ходили ко мне, я давала им немного черного от грязи, крепкого, как камень, хлеба, они ложили его в теплую воду, тогда можно было есть. Еще ходили три маленьких племянника моих, дети двоюродного брата, им тоже давала этого хлеба.Они остались мне благодарны до сегодняшнего дня. Конечно, я тоже боялась, контролировали глубинку сильно, но рисковала ради их жизни. Кроме зерна, на складе находилась соль, ее давали лошадям. Дети приходили со спичечными коробками и просили у меня хоть немножечко. Как-то раз председатель колхоза Казаков увидел, что я даю соль. Он велел всю соль раздать людям: ведь не известно, что дальше будет, а соль нужна людям сейчас. Такой был страведливый человек! Но много было и плохих. Расскажу такой случай.
Стояло время уборки урожая. Когда привозили зерно с комбайнов на склад, уполномоченный принимал его вместе со мной, он контроливовал, сколько зерна привозили. Однажды привезли тринадцать бричек с мешками зерна, а в накладной стоит - четырнадцать. Уполномоченный сразу же поехал в село и увидел, как колхозник Погорелов заносит зерно в свой дом. Этот Погорелов был орденоносцем, имел большие награды от государсктва за ударную работу в поле. Награду у него отняли, а самого посадили в тюрьму на пять лет. Я должна была на суде подтвердить, что зерна по накладной недоставало. Погорелов затаил на меня злобу, сказал: "Вернусь - расчитаюсь с тобой!" Я напряженно ждала его возвращения. Когда он вернулся, подруга одного из чеченов меня предупредила, чтоб я ушла из дома и спряталась. Я так и сделала. Погорелов поехал с женой копать белую глину в лес, ему нужно было дом обмазывать. Накопал глины изрядно, а когда стоял на дне ямы, вся масса обрушилась и лопатой его убило. Так я избавилась от мести озлобленного человека.
Замуж я вышла в 1946 году за парня из нашего родного поселка, тоже немца. С ним, когда сняли комендатуру в 1956 году, переехала в город Джетысай. Комендатуру сняли, а назад на родину в Крым поехать не разрешили. Много всякой работы переделала я в жизни: работала овцеводом на ферме, дояркой, выдавала со склада продукты в бригады, много лет проработала с мужем в деревообрабатывающем цехе на пилораме.
С мужем мы воспитали шестерых детей. Старший сын умер, а остальные все со мной, в городе Меттманне в Германии.
Я считаю так: главное в жизни Бога и сына его Исуса Христа любить, жить в согласии с верой. Кто Бога любит - тот и живой. Молюсь за детей, внуков и правнуков, чтобы их тоже коснулась великая сила веры.
Д А Н И Е Л Ь А М А Л И Я
Урожденная я - Бекер, родилась в Саратовской области в Кнаденфлипском районе в немецком селе Полеводино третьего февраля 1924 года. Мама моя - Райш Каролина и отец, Бекер Готлиб, до коллективизации были единоличниками. Дом у нас был саманный, совсем бедно жили. Была, правда, корова и поросенок. А вот бабушка и дедушка Бекеры жили очень зажиточно, у них был большой деревянный дом, сад, много лошадей и коров, всякая мелкая живность. Когда пришла коллективизация, пришлось им все хозяйство отдать колхозу. Бабушку и дедушку вместе с младшими детьми отправили как кулаков в Караганду на высылку. Стали они с дедом и семьей "врагами народа", в Караганде всех их заставили работать в закрытой шахте. Отец-то мой был старшим, а его братья Йогон, Фриц, Карл и сестра Оля жили с бабушкой и дедушкой .больше назад не вернулись, мы их видели один раз, когда они еще молодые и неженатые в гости приезжали. Дом их отдали детскому саду. Мамина мама была акушерской. У своей дочери, моей мамы, она приняла одиннадцать родов. Про нее я знаю только, что бабушка жила долго, до восьмидесяти трех лет.
Жили мы как нищие. В голодовку есть было нечего, мы ходили с мамой в поле, ловили сусликов, жарили их и варили, тем и держались. От голода начали люди болеть тифом. Нас, детей, осталось в живых пятеро, я была вторая, после Готлиба. Клуб и школа в селе вместе были, их закрыли и оборудовали на их месте лазарет. Так что в школу я пошла, когда мне уже десят лет исполнилось. Учились на немецком языке, я по-русски ни слова не знала. Четыре года в своей деревне училась, а потом в район пошла. По утрам пораньше вставала, брала свой портфель, который мне сделал отец из фанеры, и шла за пять километров в школу. Так доучилась до седьмого класса. Перед войной мы стали жить получше: отец устроился работать завхозом в колхозе, а мама полола овощи и подсолнечник. Нас, учеников, тоже заставляли в поле работать. Летом 1941 года мы убирали пшеницу, жили в вагончиках. Хорошо помню, как нам сказали, что нас высылают, и надо срочно собираться в дорогу. Мы заплакали, поехали домой, по дороге вспомнили, что забыли в вагончике одежду, пришлось за ней возвращаться.
Приехали домой, там отец режет свинью и барашка. Он хотел еще уток порезать, но они уплыли на середину озера. Мясо мама жарила на улице в большом котле, потом мы сложили мясо в бочку. Очень оно пригодилось нам в дороге! Взяли с собой одежду, одеяло и подушки, а матрасы у нас соломенные были, их, конечно, не взяли. Сложили все в мешки и поехали на следующий день на лошадях на станцию Плес. Дом мы покинули навсегда. Знаем, что жил потом в нем кузнец с семьей, кузня была за нашим домом. В родном селе мы не были больше никогда.
Загрузили нас в вагоны для скота - ничего в них не было, никаких полок. Люди ложились на деревянный пол. Мужики проделали дырку в полу, чтобы в туалет ходить. По дороге не кормили, все ели домашние запасы. На остановках выходили, что-то покупали у местных жителей. Над поездом часто пролетали самолеты, но нас не бомбили. Ехали долго. Наконец приехали в поселок Городецкий в Казахстане. Приехали, стали выгружаться, а там сильный дождь. Под дождем тащили свои вещи из вагона, все намокли. Приехали за нами на лошадях, повезли на квартиру в семью. Там одна комната и шесть человек, да еще нас шестеро поместилось Старший брат Готлиб ехал отдельно: к тому времени он уже отделился и женился, нас детей, было четверо, младшему Володе было пять лет. Все как-то разместились, я спала на досках за печкой.
Долго мы там не жили: отца забрали осенью в трудармию в Челябинск, меня - зимой 1941 в трудармию в Свердловскую область, а и брата в Картинск в трудармию на шахту. Привезли меня в Верхне-Сергинский район в Нижне-Сергинский поселок, за сто пятьдесят километров от Свердловска на уральский завод по выпуску оружия. В цеха, в которых выпускали оружие, нас, девчат, не пускали, все было секретно. А когда война закончилась, наши немецкие девчата там работали на станках. Мы жили в холодных бараках, в которых раньше держали заключенных из тюрьмы. Всю территорию окружала колючая проволока, на входе сидели сторожа, входить и выходить можно было только с разрешения начальства. Работали девчата на всяких подсобных работах:, брали нас помощницами на железную дорогу, в полеводческие бригады выращивать овощи и картошку. Я работала на бензовозе, качала мазут в паре с одной девушкой. Сверху на бензовозе установлен насос, наша задача была не перекачать лишнего мазута, так как он грязный, и если перекачаем, то надо было мыть асфальт. Возили мы мазут в кузнечный цех. Там работала я четыре года. Кормили нас утром, в обед и вечером, еда была безвкусная. Зато когда возили картошку, убирали урожай, мы набирали в карманы картошку и в кузнечном цехе на горячей печи ложили ее в песок. Вот это было вкусно! Шофера наши были русские. И пришлось мне научиться разговаривать по-русски. Хоть работа и условия жизни были очень тяжелыми, девушки наши там не умирали от голода. Одна моя подружка умерла от воспаления легких, но не от голода. А вот в Челябинске наши мужчины умирали сотнями. Отец писал мне из трудармиии письма. Его по здоровью отпустили домой в Городецкий, в Казахстан. Отец сумел сделать мне вызов. Однако комендантша не хотела давать вызов мне. Она даже не сообщила, что он уже три месяца лежит у нее в столе. Тогда отец сам приехал за мной. Он настаивал и комендантша отдала вызов.
Я приехала снова в поселок Городецкий, стала работать в колхозе. Сначала работала помощницей на кухне. Мы варили кашу из пшеницы для рабочих колхоза, которые на быках распахивали поля. Это были мальчишки, женщины и девчата. Страшное время было: в поле без мужиков! Тракторов не видели, работал скот да мы руками. Большого голода тогда не было. Потом я сама за плугом ходила, все работы полевые знаю. Восемь лет работала банщицей, топила баню. Деньги в кассу сдавала, каждый месяц примерно по двадцать рублей. Один билет в баню стоил пятнадцать копеек. На пятнадцать копеек можно было булку хлеба купить тогда. Много лет проработала я на стройке маляром.
Впервые влюбилась я в пастуха Володю. Красивый был парень! Он пас лошадей. У нас родился сын первенец, назвали Карлом. Позже родился еще один сын. Муж оставил меня. Я растила сыновей сама, без всякой помощи. Оба они с семьями сейчас перебрались в Германию. Николай здесь умер. Позже я вышла замуж за вдовца. У него уже было шестеро детей, я родила еще дочку. Так что я воститала девятерых детей. Мы с мужем делали свадьбы им, провожали в армию, потом встречали, помогали с внуками. Двадцать семь лет я прожила с мужем, он умер еще в Казахстане. Дети разъехались по разным городам, особенно мне жаль, что в Германию не приехала моя дочь Оля. Она вышла замуж за татарина, он работает милиционером, у них родилось трое детей. В семье они говорят только по-русски. Оля не слушала, когда мы говорили с отцом по-немецки. Язык не знает, полностью обрусела, тест на знание языка сдать не может. Вся семья ее живет по-прежнему в Казахстане, в селе, где уже не осталось немцев.Такая боль в душе, когда думаю о ней!
24 июня 2000 года я с семьей внучки выехала на постоянное место жительства в Германию в город Меттманн. Муж внучки устроился на хорошую работу, они купили большой светлый дом, у меня есть своя комната. Они воститывают двоих детей, младшенький родился уже в Германии. Живут дружно, и мне рядом с ними хорошо.
М А Р И Я Э Р К Е
Родилась я 24 апреля 1931 года в Краснодарском крае в русском селе Гулькевич. Кубань одно из красивейших мест на земле, там много солнца, много фруктовых садов, прекрасная река Кубань. Отец мой, Штеле Абрам Яковлевич, работал в колхозе заготовителем фруктов, люди в соседних селах сдавали зрелые здоровые плоды, отец с другими рабочими отвозил их на машине на заготовительную базу. В последние годы перед войной отец работал заготовителем скота, у него была лошадь с бричкой, он ездил по селам. Мама работала на колхозном поле, знала и выполняла все полевые работы. В семье нас было четверо детей: две сестры, я и братишка. Мы жили в хорошем доме, который построил отец, родных рядом не было, мамина родня жила в дальних поселках. Мы жили хорошо, разговаривали на немецком дома, а в школе на русском. Я проучилась два класса, мне исполнилось десять лет, когда началась война. Как раз летом мы переехали в поселок Сальский к материной сестре. Отец начал строить дом, но достроить уже не привелось - пришли тяжелые времена.
Как только началась война, всех жителей поселка послали в поле рыть окопы. Особенно хорошо и быстро рыла окопы молодежь. Потом объявили, чтобы немцы собирались в дорогу, мы быстро собрались и приехали на станцию Сальк. Погрузили нас в вагоны для скота, и повезли неизвестно куда. Ехали мы не через Москву, а черезАлма-Ату, дорогой много стояли, поэтому доехали до места только через месяц. Новый, 1942 год, мы встречали в вагоне. У нас был с собой хлеб и кое-какие продукты, кроме того на больших станциях давали горячую еду, обычно суп с хлебом. Кроме наших сальских немцев с нами ехали еще другие люди, которых посадили к нам на какой-то станции. Их поезд разбомбило, оставшиеся в живых не имели никаких продуктов и вещей. Приехали мы в Казахстан на станцию Тайнча. Оттуда нас развезли на жительство по близлежашим поселкам.
В маленький поселок, куда мы попали по приезду, никакой работы не было, жить было нечем, кормились тем, что выменивали на вещи. Отца через месяц забрали в трудовую армию в город Челябинск. В школу мы не ходили: во-первых, ближайшая школа была в соседнем поселке, что лежал за восемь километров от нашего, а во-вторых, одеть было нечего. Всю зиму мы почти не выходили из дома, ведь мы приехали из теплого края в легких ботиночках, климат же в Казахстане суровый, зимы снежные. Кое-как пережили зиму, а летом переехали на станцию, там находился лесопитомник и была работа. Зимой 1943 года маму тоже забрали в трудовую армию на Урал. Старшей сестре было шестнадцать лет, другой - тринадцать лет, мне - одиннадцать, а братишке восемь. Старшие работали на живзащите, это означало они проводили снегозадержание и занимались посадками. Чтобы как-то прокормиться, я стала работать у людей нянькой, меня в семьях кормили, давали с собой молоко. Страшное это дело - война, никому и никогда не пожелаю я пережить войну. У меня было тяжелое детство.
Мы вчетвером переехали в Боровое, в город Щучинск. Жили в казенном доме так: в одной комнате конюх с семьей, а в другой мы. Ничего у нас не было, никакой мебели, никаких вещей. Стелили на пол свои пальтишки и спали. Девчата получали рабочие книжки, мы с братом - иждивенческие. На эту книжку выдавали продуктовые карточки, на день им по 800 грамм черного хлеба, нам - по 400 грамм. Карточки отоваривать мы ходили из питомника в город Щучинск. На следующий год в живзащите построили бараки, и нам дали свою комнатку. В ней находился большой топчан, вот на нем мы и спали все вчетвером. В комнате стояла печка. Помню. как мы топили ее. Потом старшая сестра заболела столбняком и умерла.
В 1946 году. в октябре, к нам вернулась из трудармии мама.. Она сразу пошла работать на железную дорогу, а летом работала в питомнике. Отец вернулся из Челябинска только в 1951 году. Из трудармии сделали будто тюрьму: война закончилась, а рабочих с производства и строек не отпускали по домам, отец пробыл в трудармии почти десять лет! Росли мы бедно: голые, босые, голодные, но у нас всегда находился повод пошутить и посмеяться, жили дружно и весело .
В 1957 году я вышла замуж за вдовца, у него было две дочери: пять лет и три года. Я сама родила сначала друх детей, а через четырнадцать лет еще одного сына. Воспитала пятерых детей. Сорок лет я проработала: на живзащите в питомнике, на железнодорожных путях, на мельнице в охране, там проверяла пропуска. В пятьдесят пять лет пошла на заслуженную пенсию.
В 1993 году умер муж. В 1994 году нам пришли документы на выезд в Германию, мы собрались всей нашей большой семьей и выехали на бывшую Родину. Приехали мы в город Меттманн, потому что нас вызвал к себе брат мужа. В Меттмане жила также и сестра мужа, моя золовка с семьей.
Сейчас имею девять внуков и четыре правнука. У меня хорошая квартира, государство дало мне пенсию на меня и на мужа, немецкие доктора меня лечат, дети ко мне ходят - чего еще можно пожелать? На старости лет жизнь у меня благополучная, сколько хватает здоровья помогаю растить внуков. Не взирая на трудности, я всю жизнь старалась смотреть на жизнь оптимистично, чего желаю и всем..
Г О Ф М А Н О Л Ь Г А
Мои предки были образованными людьми, среди них были врачи, учителя, купцы. Мой дедушка, Гофман Эдуард Людвигович, поселился в Сибири, в Иртышской области в немецком поселке Присып. Он держал свой магазин, был довольно богатым человеком и своим детям дал четрехлетнее школьное образование, что по прежним временам очень ценилось. Один из его сыновей, Николай, полюбил Фриду Нойбегр из этого же села. Происходила она из бедной многодетной семьи, в школу не ходила, так как нечего было одеть. Они поженились, сначала жили в Сибири, а потом переехали на Украину в Донецкую область в село Константиновка. Это были мои родители. К началу войны у них было четверо детей: Коля, Клара, Лиля и Ельза.
В июне 1941 года началась война с Германией. Когда пришел приказ о выселении немцев, поселковые вынуждены были собраться в течение суток, и выехать в Киргизию в Джалал-Абадскую область. Оттуда нашу семью забрали в поселок Кок-Янгаг, что означает по-киргизски "зеленый орех", это самая южная точка Киргизии. Поселок лежал высоко в горах, там было множество ореховых деревьев, кроме того, алыча и дикие яблони. Эти фрукты очень помогли людям в годы войны. Как будто Бог послал еду! В горах было много черепах, дети брали мешки, ловили этих черепах, приносили по семь-восемь черепашек в день. Этим и питались семьи.
Осенью 1941 года отца забрали в трудовую армию в большой уральский город Челябинск. А мы остались жить в киргизском поселке. Вместо домов там строили кибитки. Мы жили в одной кибитке с семьями Кром и Вагнер. Дети в нашей семье были разновозрастные: Коле исполнилось четырнадцать лет, Кларе - тринадцать, Лизе - пять и Эльзе - два года. У наших соседей тоже было полно детворы. Все семьи были очень бедными, большой проблемой было накормить и приодеть детей. Наша мама родила еще одного сына Александра. Через некоторое время соседские семьи сделали сами себе кибитки и ушли от нас.
Надо сказать, что мама была лекарка, со всех ближайших аулов приходили люди и звали ее к заболевшим родственникам. Иногда она уходила очень далеко, даже за двадцать километров от дома, она была костоправ и массажист. В багадарность за лечение люди давали ей продукты: хлеб, молоко, шкурки от картофеля - у кого что было, это и спасало нашу семью от голода. Посередине кибитки стояла железная печка, на нее ложили картофельные очистки - это было любимое лакомство.
В феврале 1943 года старшему брату Коле исполнилось семнадцать лет, и его забрали в трудармию в город Оренбург. Там бывали сильные холода зимой. Коля работал в шахте, одежды теплой не было, он простыл, заболел, не мог выходить из шахты на поверхность. Товарищи носили ему хлеб вниз, в шурф, там он и жил, не видя белого света. Он оголодал и ослаб, заболел воспалением легких. Чтоб не умереть, брат решил сбежать из шахты, но его поймали и посадили в лагерь для заключенных. Оттуда вернулся наш Коля только в 1948 году больным туберкулезом, ослабленным от скудного питания. Дома он немного поправился, женился, родилось двое детей, но здоровье было подорвано, и через шесть лет хворобы он умер. Умер и младший брат Александр.
В поселке находился военный госпиталь, в нем лежали и русские солдаты и военнопленные немцы. Школьники ходили в госпиталь, показывали концерты. В них активно участвовала сестра Клара. Военнопленных в поселке было много, они работали в основном на строительстве: построили улицу жилых домов, магазин, поликлинику, роддом. Мать, а потом и отец, звали их к себе в гости. Мама делала штрудели, тушеную капусту с картошкой и все вместе отдыхали: проклинали Гитлера и войну, которые принесли столько страдания и смертей, пели немецкие народные песни, спорили.
Отец вернулся в 1945 году, больной и опухший. Но не даром мама была лекаркой - она выходила его, он поправился и стал работать, пошел на железную дорогу, за мизерную зарплату укладывал рельсы на шпалы. Всю домашнюю работу дома выполняла старшая сестра Клара, ведь мама работала весь день, а иногда и ночью. Как только Кларе исполнилось шестнадцать лет, она пошла работать на шахту, чтобы помочь семье материально.
Закончилась война, но русскоязычные немцы стояли на учете в комендатуре еще до 1956 года. В то время молодежи трудно было получить образование. Сестра Лиля росла очень талантливой девочкой: она хорошо пела и танцевала, ей очень хотелось продолжать учиться. Со слезами на глазах она умоляла коменданта отпустить ее учиться в педагогическое училище. А мама лечила ребенка этого коменданта. Комендант пошел навстречу горячим просьбам и дал разрешение. Лиля уехала за тридцать пять километров в Джалал-Абад и там успешно закончила перучилище, стала работать учительницей.
В апреле 1946 года родилась я. Сколько помню, в нашем доме всегда было полно народу, родители были очень гостеприимные и хлебосольные люди. Помню, как проводили праздник Новый год. Приходил Дед Мороз, дарил подарки, дети играли и пели. Все организовывала моя мать. Эту традицию сохранила и я: всегда, до самого отъезда в Германию, собирала соседских детей, дарила им подарочки и проводила праздник.
Я очень плохо говорила по-русски. Когда я пошла в школу, мне крепко доставалось от одноклассников. В мои тетрадки рисовали фашистские кресты, меня обзывали фашисткой и Гитлером. Нас, немецких ребятишек, было в классе несколько. Мы озлоблялись на такое отношение к нам со стороны русских детей, становились агрессивными, нередко дрались. Со временем мы поняли положительные качества немцев: трудолюбие и отвественность, целеустремленность и пунктуальность, стали ценить эти качества.
Я закончила педагогический институт, Эльза - техникум. Комендатуру сняли, жизнь стала налаживаться. Но тяжелые раны войны оставили неизгладимые следы в памяти всех переживших ее. Постоянный страх, холод и голод дали свои страшные плоды: у Лили болело сердце, после операции она умерла в пятьдесят лет, Клара тоже умерла безвременно. Ничего в жизни не проходит бесследно: все дети тяжелых военных лет несут их последствия. Это рана незаживающая.
Я вышла замуж, воститала двух своих дочерей и дочь сестры мужа.
Тридцать пять лет проработала я в средней школе, преподавала немецкий язык. За добросовестную работу мне присвоили звание Отличника народного образования и Заслуженного учителя Киргизской ССР, я была учителем-методистом, имею учеников, которые пошли по моим стопам и тоже стали учителями немецкого языка.
В Германию мы приехали с мужем и семьями детей в 2004 году. Хоть я и на пенсии, но сидеть сложа руки не умею: активно работаю в интеграционном центре города Меттманна, помогаю в воспитании внуков.
А Л Ь В И Н А Х О Ф
Родилась я в Поволжской республике немцев в поселке Добринка в 1936 году. Память у меня хорошая, помню многое. Отец, Граф Давыд Христианович, работал плотником, мама, Реп Эмилия Егоровна, была колхозницей, убирала табак в поле. Была определенная норма для каждого работника, надо было табак в поле вырастить, обработать и собрать. Мои бабушка и дедушка с весны до поздней осени жили в колхозном саду, ухаживали за яблонями и виноградником, я часто у них бывала. В годы коллективизации пострадала мамина сестра. У них с мужем было небольшое хозяйство: две лошади, два быка и две коровы, семья была многодетная. Когда пришла коллективизация, и стали раскулачивать хозяев, у них все забрали, семью выслали в голую степь и бросили там, мол, живите как хотите. Они вырыли себе землянку и как-то перебивались.
22 июня 1941 года началась война. Вскоре пришел указ о депортации немцев в глубь страны. Помню, к нам домой пришли и объявили этот указ. Сроку на сборы дали три дня. Мы закололи поросенка, приготовили еду в дорогу, собрали самые необходимые вещи. Взяли добротные пальто, пуховые платки, которые тогда очень ценились. Вещи сложили в сундук, обитый железными скобами. Повезли нас на станцию на лошадях мимо полей. Урожай был хороший. Мужчины бегали в поля и приносили арбузы и дыни, складывали в телеги на дорогу.
Два дня мы ждали на станции пока подадут вагоны. Пришли вагоны, в которых возят уголь. От Саратова до Омска ехали целый месяц. У многих болел желудок, по эшелону шла эпидемия дезинтерии. Несколько человек умерло, трупы оставляли на станциях. Нашей семье повезло, мы сидели на нарах на втором этаже согнувшись, зато был свой горшок, взятый из дома. Я тоже болела дизентерией. На какой-то станции пришел врач и раздал больным таблетки, это очень помогло людям. Трижды объявляли бомбежку, но все обходилось, ни разу на нас не упала ни одна бомба.
Вечером приехали на станцию Колония Омской области. Вокруг лежал снег. Наша семья: дедушка, бабушка, мама, папа и я, держались вместе, кроме того, с нами было много родственников. За нами приехали на санях с тулупами и повезли в деревню за восемнадцать километров. Я сразу заснула в санях. Проснулась уже в комнате. Посередине стояла большая печка и широкие полати, по краям избы - лавки, с краю - маленький стол. Мы спали на полу. Я открыла глаза и увидела в углу иконку, она мне очень понравилась. Я сказала: "Как тут красиво!". Мама заплакала и ответила:" Спать невозможно, столько клопов!" Это была однокомнатная изба, хозяевами были дед-сапожник и его внучка.
Немцы не умели варить в русских печках, поэтому нам выдали железные плитки. В комнате было очень тесно, мы весной нашли другой дом, там жила семья с пятью детьми, зато было две комнаты, вернее горница и кухня. По вечерам мы жгли свечку - бутылочка с маслом и фитилек. Родители сразу вышли на работу: мама веяла зерно в колхозе, а отец плотничал. Отец сбил нам кровати. Пока он был с нами успели посадить в поле картошку, убирали уже без него, в 1942 году его забрали в трудовую армию в Ивдель Свердловской области.
Бабушка постоянно пряла шерсть на платки, красивые с кистями. Она выменивала их на продукты, поэтому мы не голодали. В доме, где мы жили, ползало множество тараканов. От брезгливости, наверное, бабушка заболела желтухой. А в 1943 году маму забрали в Омск на военный завод, но маме было там тяжело и она через месяц сбежала оттуда. Вечером она пришла, а ночью в дом уже постучали, ее забрали. В это время всех женщин, у кого не было младенцев, забирали в трудовую армию. Не щадили даже тех женщин, у кого было пятеро детей. Мою маму тоже посадили на бричку и повезли на станцию. Многие женщины плакали, кричали и не давались конвойным. Таких призязывали к бричкам веревками и силой везли к вагонам. Дети долго бежали за лошадями, кричали: "Мама, мама!", падали обессиленные на дорогу.
От нашей родни осталось пятеро детей, их пришлось кормить бабушке и дедушке. А дедушка очень скучал по дому, все время спрашивал у всех: "Когда же поедем домой?" Он работал конюхом в колхозной конюшне. Бабушка была очень экономной, в картошку добавляла траву. Все лето мы, дети, собирали ягоды и грибы. Бабушка их сушила, мы ели их зимой. Кроме того в колхозе выращивали сахарную свеклу. Ее давали тоже людям. Мы недоедали, а работали много. Осенью надо было копать картошку, а тут как раз дед заболел и умер. Пришлось нам самим копать картошку с бабушкой. Младшей девочке было пять лет. Хранить картошку было негде, мы выкопали яму у соседей, они разрешили, но через некоторое время картошку своровали. Это были, конечно, нечестные соседи. Делать нечего, остались мы без еды. Но бабушка очень много пряла по темному, ночью тоже. Она продала все вещи, пальто и платки, на эти деньги купила телку. У нас было молоко. Вскоре мы перешли жить в другой дом. Там выкопали яму для картошки рядом с амбаром, где стояла телка.
Мама прислала письмо с Севера, из города Воркуты. Она писала, что работает в шахте. Работа была тяжелая, холод, питание плохое, вокруг одни заключенные, в основном мужчины. А был такой приказ там, если женщина рожала ребенка, ее отпускали домой. Многие женщины рожали детей, родила и моя мама. С маленькой дочкой Элей на руках, сама невысокая, худенькая, она появилась в нашей деревне с сумкой, полной удивительных продуков. Я, например, никогда не видела сухого молока и сухих яиц - эти продукты ей выдали в трудармии в дорогу. Дали и детские вещи. Дело было в марте 1946 года. К этому времени тетя, мать остальных детей, тоже вернулась домой. Мы с мамой и сестренкой стали жить на берегу реки в холодной землянке. На земляном полу лежала пара досок, они закрывали две ямы для картошки. Один раз председатель зашел к нам и провалился в яму. Мама работала с раннего утра и до поздней ночи, а я должна была нянчиться с сестренкой. Дети играют, мне тоже хочется, мне ведь было девять лет, но нельзя - надо смотреть за девочкой. Бабушка нянчилась тоже, и я смогла пойти в школу. Летом собирала сучья в лесу, ягоды и грибы, конский щавель на борщ, а зимой ходила в школу. Была у нас и радость: появились в хозяйстве две курочки, так что иногда ели яйца.
В 1947 году осенью жена маминого брата, тетя Амалия, получила вызов к мужу в Казахстан, у них было двое детей, все очень обрадовались. А мой папа был там вместе с братом Давыдом. Мама взяла разрешение в гости к папе. Мы все вместе поехали в Казахстан. Мы узнали, что папа живет с другой женщиной. Мама уехала назад, стала ждать вызов на переезд. Я осталась с семьей папы. У женщины была своя дочка, я была падчерицей. Женщина обижала меня, она кормила свою дочку, а мне давала совсем немножко еды, я все время была голодной, хлеб выдавали по карточкам. Папа заступался за меня, они постоянно ссорились.Я пошла в школу в третий класс. Пятнадцатого августа 1948 года меня отправили с чужим человеком назад к маме. Он был попутчиком и согласился взять меня с собой. Кое-как доехали мы до Бредов Челябинской области, там на станции просидели полмесяца, так как не было билетов на поезд. Однажды ночью мы сели в угольный вагон и доехали до станции Карталы. У этого мужчины украли деньги, а я везла ткань, пришлось ее продать, мы купили билеты и все-таки доехали до Колонии Омской области. За это время мама получила вызов и уехала в Казахстан к отцу. Я жила у бабушки. Одна из моих теток засобиралась в гости в Казахстан. Бабушка сложила вещи мне в чемоданчик и отправила меня с тетей к родителям. Мне тогда было двенадцать лет. По дороге у нас украли все продукты, случилось это ночью, когда мы спали. Наконец-то, мы доехали до места назначения и я встретилась со своей дорогой мамой.
Папа оставил другую женщину, несмотря на то, что у них родилась дочь. Мои родители стали опять жить вместе. Мама работала телятницей, папа плотничал, я ходила в школу, младшая сестренка - в деткий сад. Я закончила семь классов, была переростком - мне исполнилось семнадцать лет. Но все-таки я пошла в восьмой класс. В начале осени надо было работать на уборке урожая в колхозе. Мы грузили картошку и я надорвалась. Больше в школу я не ходила. Сначала пошла работать свинаркой на местный свинарник, а потом нашла работу полегче - санитаркой в больнице.
С шестнадцати лет я стояла самостоятельно под комендатурой: один раз в месяц ходила отмечаться к коменданту. Это было мне унизительно, я доказывала, что я такая же, как другие ребята, я тоже была пионеркой и комсомолкой, почему же я должна отличаться от других? Этот вопрос я задала коменданту, он очень грубо крикнул мне:"Заткнись!" Я и замолчала. Тогда за такие вопросы можно было попасть в тюрьму. Если я с подружками говорила какую-нибудь фразу на немецком языке на улице, то люди на нас говорили "Вот фрицы явились!" По-немецки мы старались разговаривать шепотом.
Вскоре я стала работать завхозом в больнице. Потом мне повезло, я пошла на шестимесячные медицинские курсы. Училась по вечерам, успешно сдала экзамены. Тридцать три года проработала я медсестрой в больнице.
Я вышла замуж, родилось два сына, один умер маленьким, а другой, Володя, женат, имеет семью. Мы с мужем постоили дом, завели большое хозяйство, купили машину и мотоцикл "Урал". Жили дружно и хорошо в деревне Забеловке в зерносовхозе Пригородный Кустанайской области. Потом муж заболел и умер. Мы с семьей сына сдали документы на выезд в Германию.
С 1998 года мы живем в Германии. У меня пять внуков и две правнучки. Я живу в хорошей квартире, меня окружают приятные люди. Пенсия у меня хоть и маленькая, но мне на жизнь вполне хватает. Занимаюсь спортом, хожу в народный хор, читаю разную литературу, делаю длительные прогулки на воздухе, приглашаю в гости своих подруг, на праздниках люблю плясать. Так живу. Всем людям я желаю добра и здоровья.
ЭККЕРМАНН ЛИДИЯ
Фамилия моего деда по отцу, а значит, и моя девичья - Вайс. Дед был очень грамотным человеком, он изучал науки в Соединенных Штатах Америки. Там он выучился делать отличную колбасу. По приезду в город Зельман Саратовской области Поволжской республики немцев от открыл свою колбасную фабрику, разбогател и стал извесным колбасником на весь район. Из жира делали мыло, тоже продавали. К деду приезжали издалека, чтобы купить именно его сорт колбасы. Когда пришла коллективизация, деда раскулачили, цех и фабрику растащили, самого сослали, и он с бабушкой сгинули навсегда. Его судьбу мы не смогли узнать, где и как он погиб не знаем.
Деда сослали, а мой отец, Иосиф Вайс, остался в Зельмане. Там отец женился, взял замуж Вебер Каролину, мою мать, из очень бедной семьи. Мама была работящая, энергичная и волевая женщина, отец в отличие от нее, имел характер мягкий, непробивной. Мать всю жизнь была безграмотной: ни читать , ни писать не умела, расписывалась с трудом. Жили мы всегда бедно, даже можно сказать, очень бедно.
В 1929 году родилась девочка, назвали ее Миной, вторым ребенком родилась я, потом в 1938 году Вера, в 1940 году Эльвира, а через год - брат Иосиф.
До войны помню праздники - в нашей семье они соблюдались неукоснительно, родители хранили традиции предков, они были очень верующими. На праздники мама старалась принести что-нибудь вкусное. Мы радовались Новому году. Елки вблизи не росли, родители приносили из леса срубленную березку, и мы украшали ее бумажными цепочками и самодельными игрушками. Приходил дед Мороз, его наряжали из жителей деревни, и он шел по всем домам. А на Пасху мы бросали на земляной пол траву и березовые ветки - такой дух шел! Тут и песни мама немецкие запевала. Голос у нее был сильный и красивый. Дружно мы жили, хоть и бедно. Осталось ощущение единства и радости от предвоенной жизни. Перед войной отец работал скотником в колхозе "Спартак", а мама на ферме дояркой. За отработанный день учетчица ставила в табеле одну палочку. Так работали все люди - ни за деньги, а за трудодни. Когда приходило время сбора урожая, колхоз расплачивался с работниками пшеницей и овсом. Часто рабочие еще оставались должными колхозу. Денег люди вообще не видели, разве что продавали овощи с огорода на базаре.
Перед войной отца арестовали как врага народа. Но он как-то смог сбежать из тюрьмы и пришел домой. Вскоре его опять забрали, мама осталась беременной и родила сына Иосифа.
Пришел август страшного 1941 года. По Указу о депортации осенью нас выселили из Поволжья в Сибирь. Мне исполнилось тогда пять лет, но я хорошо помню, как нас грузили в скотные вагоны. Голодные и холодные, мы ехали очень долго. В дороге многие умирали. Эту дорогу хорошо помнит сестра Мина.
Приехали мы в колхоз "Прогресс" в район Довольное Новосибирской области. Жить было негде. Посадили нас в большую яму, на землю бросили солому, и мы просидели так несколько дней. Один из мужчин в этом селе пожалел нас, пошел к председателю и стал просить за нас. Тогда нам выделили комнатку, она была пустой, только ходили сквозняки из щелей.Стали мы эту комнату обживать. Мама сама сложила печку с полатями, там мы и сидели все зимы. Есть было нечего. Один раз мы сидели голодными три дня. Пришла одна соседка, сказала матери: "Каролина, возьми ведро, я дам обрат". Соседка на работе налепила нам лепешки из сыра, залила их обратом и дала маме. Мама вынесла ведро тайно, фактически украла. Так повторялось несколько раз. Этим мы спаслись от голодной смерти. Потом мама пошла работать на свиноферму, она стала приносить немного еды.
Отца отправили в трудовую армию в город Кривощеково Новосибирской области. Отец сбежал из трудармии и пришел к нам. Отчетливо помню этот день. Я болела: чихала и кашляла, но я так радовалась отцу! Я чесала его мягкие, редкие, светлые волосы расческой. Это одно из самых добрых моих воспоминаний. Мы тогда жили так бедно! С сестрой почти голые мы искали по деревне картофельные очистки, так нам хотелось есть! Отец был совершенно истощен. Он не мог бросить курить, а хлеба выдавали в трудармии так мало, что он был худой-худой. Сбежал он с другом. Друг тоже жил с семьей рядом с нами. Оба очень боялись и через месяц вернулись назад в трудармию. Там его посадили за побег в тюрьму, пытали, издевались, и он погиб. Это случилось в марте 1943 года.
Война закончилась, а жить легче не стало. Мама с утра до ночи работала, чтобы как-то прокормить детей. Нас поднимала старшая сестра Мина. С сестрой Верой мы ходили по деревне побирались. Одежды не было, чтобы ходить в школу, а я так хотела учиться! Однажды я даже соврала маме: сказала, приходили из школы и велели мне идти учиться. Наконец, в одиннадцать с половиной лет я пошла в первый класс. Обуви не было. Мама связала мне шерстяные тапочки, зимой я ходила в них. Как мне стыдно было приходить в таких тапочках в класс! На каникулах мы не отдыхали - у всех школьников была работа. Я носила обед трактористам в поле. Приходилось работать и прицепщицей, выбирала солому из прицепа. Когда убирали пшеницу было полегче: она сухая, а когда созревал овес, было очень тяжело выбирать его, ведь он влажный. За такую работу я могла кушать в поле. Переростком я закончила четыре класса, в пятнадцать лет пошла работать в колхоз. В школе нас учили на русском языке. Моя сестра Мина училась в Поволжье на немецком языке.
В нашем селе работало много семей немцев, но они нигде не собирались и песен не пели, все боялись. Моя мама держала песни при себе. По характеру мама была бережливая, она никогда не ходила занимать у соседей соль или лавровый лист, старалась обойтись сама. В работе она была огонь. Только благодаря ее стойкому характеру, она смогла сохранить всех детей живыми в такое тяжелое время. По-русски маму называли Полиной. В 1952 году мы переехали за пятнадцать километров в село Безногое. Жить нам было негде, мы сами сложили из нарезанных лопатой пластов земли избушку-землянку...
В 1954 году я вышла замуж за Эккерманна Константина. Он был веселым, бойким, с черными кудрями, как цыган. Всем женщинам всегда он нравился. Муж работал скотником на ферме, потом выучился на тракториста. С ним я родила четверых детей. В колхозе женщинам давали месяц декретного отпуска на рождение ребенка и потом снова надо было идти работать. Я работала на ферме дояркой, первая дойка состоялась уже в четыре часа утра.
В 1956 году была возможность выезда из мест поселения, русским немцам выдали паспорта. Мы поехали в Караганду, ближе к солнцу, ведь у мамы очень болели колени, она плохо ходила. Но не все уехали: старшая сестра Мина до сих пор живет в Новосибирске, а сестра Эльвира живет недалеко - в Безногово, Вера живет в Германии, брат умер.
Где только мне не пришлось работать! Сначала я устроилась санитаркой в туберкулезную больницу, потом при ЖЕКе- жилищном кооперативе - котельщицей в кочегарке, отапливали мы двенадцать домов, это была очень тяжелая работа. Уголь нам, котельщикам, подавали из цеха и мы бросали его лопатами в печную топку. Работала я и сезонной рабочей на сборе овощей и фруктов. Потом сумела сдать экзамены на продавца и стала работать буфетчицей на птицефабрике, в кулинарии, в магазине, в кафе. Работала до последнего дня, пока не выехали в 1992 году в Германию на постоянное место жительства всей семьей.
Первой в Германию уехала моя свекровь. Она стала жить в Меттманне и сделала вызов мне, мужу и маме. Дети приехали в 1993 году. Вспоминаю, как мы ехали. Спасибо, Германия дала нам бесплатные билеты на переезд. Вызов надо было получить в Москве в посольстве. Ночевали мы в столице в плохой гостинице, целый день на холоде стояли в очереди у немецкого посольства. В комнате я варила суп из сырокопченой колбасы, которую мы захватили из дома. Кусочками складывала я ее в трехлитровую банку, наверх насыпала сырую картошку, солила и заливала водой. Туда опускала кипятильник и так варила суп. Одежда легкая у нас была, пальто изношенные, старые, а стоял конец октября, на улице очень холодно. Так и мерзли. Привезли мы с собой в Германию одеяло, три подушки, немного фотографий и больше ничего.
Германия просто раем нам показалась! Мама так радовалась, только здоровья не было. Мама стала вспоминать песни немецкие, которые слышала в детстве и в молодости, а я записывала их. Мама дожила до 93 лет. Сейчас песни, которые я записала от мамы, поются хором интеграцонно-культурного центра нашего Меттманна, они вошли в немецкий вариант этой книги.
Через пару лет решили мы с мужем лететь в Сибирь в Безногово к родне. Слетали раз, посмотрели. Конечно, гостить хорошо! Решили слетать еще раз. Поехали опять. Там, в гостях у сестры Эльвиры, у моего мужа, Константина, отказало сердце, и он умер. Видно, такая у него была судьба, лежать рядом с дедом. Дедушка с бабушкой вырастили его, так как родителей забрали в трудовую армию. В Германию вернулась я без мужа, а прожила я с ним сорок восемь лет.
Сейчас у меня 12 внуков и 8 правнуков. Я живу в хорошем доме, рядом русский магазин, в доме со мной живет мой сын с женой и детьми. Внуки часто навещают меня. Я хожу в церковь. Здесь есть немецкое общество, где мы играем в кегли, занимаемся спортом, смотрим фильмы, устраиваем чаепития. Еще я хожу в русский интеграционно-культурный центр, где пою в хоре. Дома я с удовольствием вяжу, хожу гулять. У меня много подруг, они приходят ко мне, я люблю угощать их чем-то вкусным и сама хожу к ним в гости. Я получаю от государства пенсию, живу в покое и достатке, чему очень рада.
К О Л Л Е Р Ф Р И Д А
Я родилась 27 июля 1935 года на Волге в Саратовской области в деревне Мессер первым желанным ребенком в семье российских немцев. Меня глубоко волнует история немецкого народа в России, я с интересом изучаю истоки разных семей , вернувшихся в девяностых годах двадцатого века назад на свою историческую родину. У меня есть книга Игоря Плеве "Вселение немцев на Волгу" в трех томах, в ней указаны фамилии тех, кто до Второй мировой войны жил в Саратовской области в республике немцев Поволжья. Наша фамилия, а я в девичестве Арнбрехт, в ней тоже упоминается. Даже есть карта нашей деревни и ее история. Описано, как в 1776 году колонист Мессер организовал вокруг себя людей и основал поселение. Хлебопашец и мастер на все руки получил от государства сто пятьдесят рублей и с женой и дочкой трех лет начал хозяйствовать на земле. Через два года был постоен дом, куплены четыре лошади, несколько коров, распахано двадцать пять гектаров земли, посеяна рожь, пшеница и другие культуры. Жители этой деревни не смешивали свою кровь с русской, по возможности сохраняли предания старины, культуру и религию немецкого народа. Я из пятого поколения колонистов.Конечно, сведения эти раньше были недоступны людям, а сейчас все военные архивы открыты, ко всему есть доступ, вот и появились исторические труды на эту тему.
Мамина прабабушка рассказывала моей маме, когда та была еще ребенком, как ехали из Германии на Волгу в телегах, везли с собой как особую ценность большие Библии в золоченном переплете. Мама из девяти детей была самая проворная, помогала своему отцу в ткаческом ремесле. Мой дедушка Эммануил Яковлевич Беккер был ткачем, с бабушкой Амалия Генриховной Эрнст они прожили в этой деревне всю жизнь, воспитали девятерых детей. Они наказывали детям не терять свой род. Но Вторая мировая война рассеяла большую семью по разным уголкам советской страны, а теперь между нами лежат еще и границы разных государств. Например, папиного брата мы нашли по итнернету в Америке. Часть родственников живет в России, часть в Германии.
В 1929 и в 1933 году на Волге был большой голод, который унес миллионы человеческих жизней. Он коснулся и семьи моих родителей. Мать, Катерина Беккер, рассказывала, что нищета была ужасающая, выжили только за счет американской помощи продуктами, из этих продуктов коммуны готовили суп и выдавали населению по котелку на семью. Мать болела желтой лихорадкой и едва родила меня, совсем крошку.
22 июня 1941 года началась война с фашистской Германией. 28 августа вышел указ о депортации русских немцев в Казахстан, на Урал и в Сибирь. Когда объявили указ в нашей деревне, мой отец не поверил в него. "Не может быть, чтобы огромное множество людей сняли со своих родных мест и переселили вглубь страны". На утро все жители деревни должны были собраться у церкви, чтобы тронуться в дальнюю дорогу. До ночи в деревне стоял страшный крик и плач. К нам пришел наш сосед Хайнрих и дал нам мясо. Он заколол корову и жарил семье мясо, а у нас коровы не было. Мы зажарили полное ведро, и это было наше питание в дороге. Собрали столько вещей, сколько могли унести и на лошади поехали на станцию на Волгу за пятнадцать километров. Народу было много, отцу пришлось всю дорогу идти пешком. Я в дороге потеряла туфелек.
Мы плыли сутки пароходом, потом ехали эшелоном в сторону Алтайского края в течение месяца. Мама все просила у отца:"Давай сядем поближе к окошку, чтоб все видно было." Ей было душно в набитом людьми товарняке, а сердце у нее было слабое. По дороге один мужчина умер, его закопали возле железнодорожной насыпи. 28 сентября 1941 года мы выехали из дома, а 1 ноября приехали в Сибирь к кержакам, это староверы сибирские. С нами была тетя Амалия с мужем Фридрихом и трое ее сыновей, мои двоюродные братья Фридрих, Хайнрих и Карл. На санях по снегу, там уже лежал снег, повезли нас в деревню Красная крепость. Деревня так названа в честь боя, который был там во время Гражданской войны, бились большевики и белые полки Колчака, много народу погибло. А деревушка была маленькой: всего-то двадцать домов и контора. Староверы, народ суровый, нас к себе по домам не разобрали, никого не пустили, мы жили в конторе. Старожилы удивлялись, думали мы немцы с рогами, а мы такие же нормальные люди, как и они.
Мы жили в Красной крепости. В доме, куда нас поселили в комнате жил папин брат Фридрих с тетей Амалией и тремя детьми, мы на кухне, а в другой половине русская женщина Чулкова Татьяна с маленьким сыном, она работала уборщицей в конторе. Моя мама, когда мы приехали, сшила из нашей ткани для Татьяны юбку, та очень обрадовалась. У нее была совсем старая юбка, а денег не было.
Вскоре отца вместе с братом Фридрихом забрали в трудовую армию в Пермскую область на лесосеку Чардынь. Отец не прислал нам ни одной весточки, пропал. Я делала восемь запросов в область, тогда она называлась Молотовская область, но отвечали, что архив пропал и никаких сведений дать не могут. А мой крестный Андрей был тоже с отцом в этой Чердыне. Он упал там с нар и онемел, со временем речь его восстановилась, и через десять лет мы узнали о судьбе отца. В 1956 году я пошла получать паспорт в комендатуру и встретила дядю Андрея, он рассказал, что отец через три месяца заболел от голода и холода и умер. Перед смертью с ним на нарах сидел брат Фридрих, он обещал не оставить заботами мою мать и меня. Но вскоре Фридрих заболел воспалением легких. Трупы из бараков выносили и выбрасывали на улицу за туалет, его тоже выбросили. Выбрасывать трупы приходилось дяде Андрею. Утром он пошел с чьим-то трупом и увидел, что дядя жив и сидит на снегу среди мертвецов. Дядя Андрей его забрал снова в барак, но тот уже не поправился, через некоторое время умер. В то время у них норма была на человека двести граммов проса. Посылали людей работать в тайгу, валить деревья, а есть не давали, и одежды не было.Дядя Андрей чудом остался жив. Папа мой был с 1907 года рождения, умер таким молодым!
В эту зиму умерли от голода две кузины и двое младших сыновей тети Амалии. Остался жить старший сын Фридрих, в настоящее время он живет в Германии в городе Бергиш Гладбах, в его семье шестеро детей.
На Новый год маму забрали в трудовую армию в Горьковскую область в восьмое отделение. Я осталась одна. Три дня я не выходила из комнаты, только плакала. Потом пришли женщины из деревни, хотели забрать меня в детский дом, в город Барнаул. Татьяна вышла к ним и сказала, что возьмет меня к себе. Она гладила меня по голове, успокаивала: "Не плачь, Фридонька, если Катя не вернется, запишу тебя на свое имя и будет у меня сынок и доченька". Питаться нам было нечем. Ежедневно Татьяна приносила с работы в пригоршнях пшеницу, это мы и ели, особое лакомство - перемороженная картошка, она скользская, сладкая на вкус. Татьяна работала тогда свинаркой, кормила с совхозе двух племенных свиней из Америки, они очень ценились тогда. Свиней с весны до холодов надо было пасти, мы с сыном Татьяны пасли этих свиней. Свиней звали Липа и Гусинка. Пока пасем - коренья всякие ищем, жуем траву, шпорыши. Однажды мы не досмотрели, и свинья Липа убежала. Ушла она в согру, это камыши такие в болоте. Через три дня Липа вышла, а с ней четырнадцать поросят. Мы плакали от радости, ведь Татьяне грозила тюрьма за потерю свиньи. Я жила у Татьяны почти год.
У мамы болело сердце, ее в трудармии комиссовали и отпустили домой. Ей дали справку, что она имеет право на государственное обеспечение. Со станции к нам сто километров мама шла пешком. На ней была фуфайка и черные с белым бурки, поверх бурок галоши из автомобильных шин. По дороге она встретила жителей нашей деревни, они сообщили ей, что я жива. Как сейчас помню, как она зашла и крепко прижала меня, Я уже только на русском языке разговаривала. "Ничего, доченька, я тебя опять по-немецки разговаривать научу". Мама пришла на следующий день в комендатуру, показала справку, просила выделить продукты. Комендант Лазорев сказал, что ничего съестного нет, а справку надо оставить, он ее еще посмотрит. Ну, мама и оставила. Через три дня пришла: ни Лазореваа, ни справки нет, сидит другой комендант, ничего не знает.А мама безграмотная, запрос в Горьковскую область в трудармию сделать не смогла. "Надо уходить отсюда, умрем тут с голоду и все", - решили мама и тетя Амалия. Они взяли санки, усадили детей и пошли в район, в поселок Сорокино, сейчас это город Заринск. Там они устроились на строительство Алтайской железной дороги, копали лопатами глину, техники ведь не было! Сколько людей погибло на строительстве этой дороги!
В районе хотелось пойти мне в школу, но одеть было нечего. Каждый день я ходила на мамину работу. Повариха Лида наливала мне тарелку супа, за это мама давала поварихе одну продуктовую карточку. Я помогала держать флягу с супом в дороге к строительной бригаде. Я была спокойным ребенком, никогда не ругалась, ни с кем не ссорилась в детстве, у меня были дллинные волосы. я заплетала две косы, а вшей сколько в волосах было!
Работа у мамы была очень тяжелая, когда представилась возможность, мама перешла сторожить картошку в поле. Однажды в сельсовете выделили помощь бедным семьям, дали мне фуфайку, валенки и ткань на платье. Я пошла в школу, училась очень старательно, меня ставили в пример другим ребятам.
Осенью маме дали большую зарплату картошкой. Одна знакомая посоветовала маме купить избушку у поляка, так как он уезжал к себе на родину. Поляк запросил сто пятьдесят ведер картошки, хотел продать ее на базаре, а деньги увезти с собой. А нам жить было негде. Мы ночевали на улице, на крылечке. Нарвем травы, постелим, чтоб мягче было и спим, люди нас с крыльца не прогоняли, все помогали друг другу. Хоть и жалко было картошки, боялись зимой умереть с голоду, но все-таки избушку купили. Осталось у нас пятнадцать котелков картошки. Избушка была такая: в горе около реки Чумыш, что впадает в большую реку Обь поляк вырыл нору, обложил ее досками - вот и вышла землянка. Внутри стояли нары в три доски и железная печка. Зашли мы с мамой в землянку. Вдруг приходит чужая женщина с тремя детьми и просится к нам, возьмите, мол, к себе, а то мы умрем. Мама пожалела ее. Поставили еще одни нары и стали так жить вшестером. Так и прожили три с половиной года. Вместе ходили в лес сучья собирать для печки, во всем помогали друг другу, дружно жили. Возле избушки был огород некопанный в двадцать пять соток. Люди приходили к маме, просили землю под огороды. За небольшую плату мама давала землю, да и сами мы картошку и капусту садили. Мама подрабатывала у людей, мыла полы, полола в огородах - платили люди едой. Наша тетя Амалия тоже у полячки избушку купила.
Я подросла, закончила семь классов, выучилась на радистку на трехмесячных курсах. Тут государство направило меня на лесозаготовки. Я с подружкой, такой же семнадцатилетней девчонкой Галей, должна была валить огромные сосны. Однажды я пошла за водой к роднику с битончиком, не усмотрела, что там сосна повалилась и сосна на меня упала, хорошо что стволом не задело, а ударной волной повалило. Меня оглушило, я упала, лицом вверх. Помню, как на небе облака медленно проплывали... Я решила непременно с этой работы уйти.
В Сибири мы прожили шестнадцать лет. Пришло время реабилитации. В 1956 году вышел указ. Мы и наша родня поднялись в Казахстан. Избушку продали за полторы тысячи и уехали к младшему брату отца в поселок Узу-Нагач. Беккер Яков Яковлевич в трудовой армии работал на шахте в Челябинской области. Встретил он нас со своей женой Милей с радостью. С нами поехали еще наши родственники Кляйны.
Там я устроилась работать в больницу, мы купили саманную избушку. Вскоре я встретила своего мужа Иоганна Коллера. Он родился в Семипалатинске.В годы войны их семья тоже очень пострадала. Он учился в то время на полевода-механизатора в городе Алма-Ате, а я училась там на медсестру. Как поженились мы тогда с ним, так и прожили счастливо пятьдесят лет. 28 сентября 2005 года была золотая свадьба. У нас двое детей и двое внуков. Я проработала тридцать пять лет медсестрой в больнице, мой муж сорок четыре года шофером. В Алма-Ате мы построили большой дом, все годы держали хозяйство.
У мужа большая родня. В Германию выехали в 1990 году составе тридцати семи семей Коллеров, по всей Германии имеем родственников. Моя мама выехала с нами. Умерла она через полгода-.
Я много в жизни видела, читала, много знаю. Всех приглашаю ко мне в гости, расскажу о прожитой жизни, услышите все от очевидца важных событий в стране.
К В И Н Т А Л Е К С А Н Д Р
Родился я в августе 1931 года в Саратовской области в немецкой деревне Луи. Отец и мать оба были с 1908 года рождения . Дом у нас был выстроен большой, хозяйство. Нас, детей, в семье родилось семеро, сейчас четверо живых осталось.
В начале войны после сталинского указа нас депортировали в Казахстан. Всех деревенских на повозках, запряженных быками и лошадьми, привезли на станцию Нахой, погрузили в вагоны для скота и повезли в казахские степи. Мы были первыми, кого выселили из Поволжской немецкой республики. В дороге был недостаток еды и воды. Привезли нас в Ордженикидзевский район Кустанайской области, выгрузили посреди степи. Из округи из поселков приехали за нами на быках и разобрали в разные места. Дело было в сентябре, погода стояла теплая. Наша семья вместе с частью односельчан попала в поселок Окраинка, в колхоз Комминтерн. Подселяли нас в дома к русским и к казахам. Нашелся угол и для нас. Родители сразу пошли работать в поле, убирали хлеб. Колхоз помог продуктами: выделил муки и картофель. Мать подрабатывала у людей на огородах, выкапывала картошку, убирала в домах - за это платили кто что мог, обычно хлеб и продукты.
В январе 1942 года всех мужчин немецкой национальности от семнадцати до пятидесяти лет забрали в трудовую армию в Свердловскую область на заготовку леса. Эта участь не обошла и нашего отца. Леспромхоз находился в тайге, работа была очень тяжелой. Холод, голод, работа с утра до ночи без выходных. До марта 1943 года мы переписывались с отцом, потом след отца затерялся. До сих пор мы не знаем, что с ним случилось, несмотря на постоянные наши запросы и затребования в разные инстанции. Отовсюду приходили отрицательные ответы, никто ничего не знал. Последнее затребование послали уже в 1990 году, но опять безрезультатно.
В семье я был старшим, в Саратове успел закончить три класса немецкой школы, а в Казахстане окончил четыре класса русской школы. С двенадцати лет я работал в колхозе, везде, где нужна была рабочая сила. Все приходилось делать: возил воду, пахал на быках, ухаживал за скотом - труд был адский. Работали в холоде и голоде, почти без одежды, обувь была самодельная, правда галоши купленые резиновые. Мне приходилось возить и закапывать трупы умерших от голода земляков. В одной семье умерла сразу мать и трое детей. Их погрузили на тележку, довезли на кладбище, там лопатой я со стариками-инвалидами копал могилу. Умирали от голода многие, никто нас, немцев, не жалел, пайка не было, выживали кто как мог. В шестнадцать лет я работал на тракторе: пахал, сеял, знал и умел все, что только можно было знать в сельском хозяйстве.
Труд наших земляков не ценился, мы оставались немцами-фашистами, находились под комендатурным надзором, самовольно не могли покинуть поселок, поэтому не могли учиться дальше. Некоторые нарушали запрет и получали за это двадцать пять лет тюрьмы. Однажды, когда мне было уже двадцать лет, я тоже нарушил запрет. Мы работали тогда в тракторной МТС в соседнем отделении, ремонтировали трактора и технику, как обычно зимой. Мы с товарищем решили в воскресенье сходить помыться домой. Пошли пешком потихоньку, чтоб никто не уведел. Пришли домой, а там нас ждет машина с комендантом. Как он кричал на нас! Фашисты мы для них были. Нас строго наказали, но никуда не сообщили, и последствий не было.
В 1954 году был призыв по всему Советскому Союзу распахивать целину. В наш поселок прибыла молодежь нам в помощь, но голод был по прежнему ощутим. Начиная с 1956 года, после отмены комендатурского досмотра, жить стало легче. Мне было уже двадцать пять лет. В советской армии я не был, так как в то время немцев не брали в армию, начали брать только с 1958 года. Появилась возможность, и я поехал учиться на курсы механизаторов. Хоть учиться было не легко, имея четырехклассное образование, но помогал большой опыт работы. Я стал механизатором широкого профиля. С 1960 года работал в колхозе слесарем-наладчиком, потом бригадиром, механиком, полеводом, обрабатывал поля с пшеницей, ячменем, горохом и другими сельско-хозяйственными культурами. Доверяли мне любую работу и я всегда добросовестно относился к труду. Женился я в 1956 году. Детей у нас не было, жена долго лечилась. Дом большой сам построил, хозяйство крепкое имели. 32 года я работал бригадиром группы механизаторов. За это время был награжден самыми высокими наградами страны: Орденом Трудового Красного Знамени, Орденом Октябрьской Революции, многими медалями, например, " За доблетный труд", "Целиннику". С простыми людьми, с казахами жили мы как братья, дружно и хорошо.
Когда собрались уезжать в Германию, свой дом, сад и хозяйство и машину я оставил сестре, она одна без мужа воспитывает пятерых детей. В настоящий момент она с детьми тоже находится на постоянном месте жительства в Германии, жаль, что попали в другую землю. Этих детей я помогал воспитывать, они мне как родные. Выезжали мы в Германию с родней, всего было нас шестнадцать человек. Документы ждали два года. Зажили здесь хорошо, но потом жена заболела раком печени и умерла. Я остался один. Это было тяжелое время. Но вот повстречался с Майер Ирмой, она переехала ко мне и жизнь снова наладилась. Сейчас я доволен, что живу в Германии, но скучаю по своим землякам и по работе, ведь столько всего осталось за плечами!
ЛАУЕР ФРИДА
Я родилась в марте 1928 года в Крымской области в маленьком хуторе Нурали. У нас был дом и хозяйство: лошади, коровы, бараны, куры и всякая живность. Я была четвертым ребенком, после братьев Эмиля и Вилли, а также сестры Эли, позже в этом же доме родился братишка Оскар.
Отец работал в колхозе. В 1933 году хозйство отобрали и из колхоза исключили, как кулаков, но никуда не выслали, поэтому семья смогла уехать в Евпаторию - детский курорт на берегу Черного моря. Папа работал на каменоломне и там надорвался. Мама работала в садоводческой бригаде. Квартира была холодная, маленькая - очень плохая. При первой же возможности семья переехала к маминой родне в село Айбур, это было в !935 году. Купили домик, понемножку обзавелись хозяйством. Папа работал заведующим птичником, а мама на хлопке в колхозе. Только стали жить опять хорошо, папу арестовали. Он был один из первых арестованных, позже забрали всех мужчин из села и даже женщин. 1937 год был страшиный год по всей стране. Забирали очень многих, даже дедушка, мамин отец пострадал: ему было уже восемьдесят лет, когда за ним приехал ночью "черный ворон" Он вскоре умер в тюрьме, это мы узнали от людей. А про расстрел отца семье не сообщили, и бабушка ждала мужа всю оставшуюся жизнь, до самой смерти верила, что он где-то томится в неволе. Дети узнали о его судьбе только в 1989 году, когда стали оформлять документы на выезд в Германию. Архивы были закрыты, никто ничего не знал.
В колхозе за мужиков работали подростки. Деревня располагалась очень близко от моря. На другой стороне за морем - Румыния. В деревне вмсете жили немцы и русские, все были двуязычными, конфликтов не помню, жили дружно. В этой деревне я ходила в школу. Дома мы говорили на немецком языке.
После приказа о выселении, в начале сентября 1941года маму вызвали в управление колхоза. Управляющий спокойно сказал, что надо собираться в дорогу, что увезут нас туда, где тихо, хорошо и нет войны. Разрешали взять с собой двенадцать килограммов груза, все равно какого: еды или одежды.Увезли нас в город, ночью посадили в товарные вагоны. Ехали очень долго. На станциях подходили к вагону женщины, обменивали вещи на еду. Привезли нас на Кавказ, там два месяца собирали урожай. Я даже немного в школу ходила. Потом по приказу всех нас опять собрали, снова в вагоны и повезли дальше. Мы ехали почти два месяца. Наш поезд служил защитой вагонам с оружием. Немцы не обстреливали наш состав, видимо знали, что везут немцев, на поезд ни обрушилась ни одна бомба. Иногда стояли подолгу. Тогда люди раскладывали огонь у вагонов и варили кашу. Бывало, только закипит каша в котелке, раздается крик: "По вагонам!" Хватают горячее, потом полусырое едят.
Приехали в Казахстан. Там снегу полно. Разобрали нас по казахским домам. Казахи ни слова не понимают ни на русском, ни на немецком, и мы ни слова ко-казахски. А с нами была наша бабушка Лиза, она немного понимала по-татарски. Казахский и татарский языки родные - вот бабушка нам кое-что и переводила. В этой деревушке ели мы хлеб пока старшие братья работали. За день работы им давали лепешку хлеба. Они ее приносили домой и мы делили лепешку. Работы было мало, а без работы не было и хлеба.
Вскоре мы обменяли все вещи на еду, менять было больше нечего.Казахи подсказали, что где-то есть совхоз русский и там есть работа. Братья, Эмиль и Вилли, пошли его искать, нашли и остались там. Какая радость у нас была, когда они первый раз приехали из совхоза и привезли нам пшеницу, ведь за работу платили зерном! Мы мололи зерно и пекли лепешки. Стали братья собираться назад и забрали с собой сестренку Элю. Сестре пришлось работать в совхозе наравне со взрослыми. Она выкапывала ушедший под снег урожай пшеницы. Грузила на сани и на быках провозила мешки к молотилке. Урожай остался под снегом потому, что все мужчины ушли на фронт, убирать было некому, вот и использовали для этой работы пригнанных русских немцев.За эту работу давали по килограмму хлеба в день и немного зерна. Но через неделю, это зимой 1942, года братьев забрали в трудармию в город Челябинск. Сестра по глубокому снегу прошла пешком семьдесят километров, принесла нам немного зерна. Назад они пошли с мамой опять пешком работать в совхоз, а мы: я, бабушка Лиза и Оскар остались в пустом казахском доме, хозяева уехали со скотом на зимовку. К нам подступил голод. Каждый день мы пекли в печке по одной картошине на человека... Есть хотелось всегда. Так прожили зиму. Наши соседи Лоренцы умерли от голода, сын и мать. Мы смотрели, как они медленно умирали. Кроме них умирали другие, приехавшие с нами люди.
Весной приехала мама, чтобы забрать нас в совхоз. Бабушку Лизу мы оставили другой ее дочери. У них тоже был голод, да еще началась эпидемия тифа. Зять и бабушка вместе умерли и еще полдеревни народу. Закапывали всех в общие могилы, так что потом найти могилу бабушки не удалось.
В совхоз нас повезли на телеге, запряженной быком. В этом совхозе мы и прожили всю войну. Там для всех нашлась работа. Я и братишка пасли маленьких ягнят, в школу я больше не ходила. Я была согманщицей, принимала у овец нарождающихся ягнят. Когда ягнята становились самостоятельными, мы выгоняли их в поле, на пастбище. Однажды осенью мы с подругой Лизой пасли ягнят на на скошенном пшеничном поле. Недалеко росла сухая густая полынь. Вдруг из полыни выскочил волк и впился зубами в горло ягненку. Я закричала, а тут выскочил второй волк, ухватил ягненка за живот и распорол его. Я как увидела кровь, испугалась не за свою жизнь, а за то, что с нами сделает завхоз Филонов. Очень это был жестокий человек! В страхе я побежала прямо на волков, размахивая гибким длинным прутом. Я кричала изо всех сил, представляя, что нам не отправдаться перед завхозом за пропавшего ягненка. Когда я была совсем близко, волки бросили добычу и скрылись в полыни. На крик прибежала Лиза, мы вдвоем втащили мертвого ягненка в ящик, прикрыли его. Всех ягнят загнали в загон, а сами побежали к Филонову, сообщить о происшествии. Филонов посадил нас на двухколку, мы поехали забирать ягненка, чтобы отдать его на кухню для рабочих совхоза. Завхоз похвалил меня, ни слова не сказав про опасность, которую я пережила. Да и что можно было ожидать от человека, который обыскивал людей, за найденую пшеницу отправлял их в тюрьму. Он видел, как голодали люди, никому не помог, сам-то ведь не голодал. Однажды я попалась ему на дороге, в мешке на дне лежала бутылочка молока, от пощупал мешок, но не открыл его, я чуть не умерла от страха. Филонов был из сибирских кулаков, раньше высланных в Казахстан.
Я подрасла, меня поставили работать на тракторе боронильщицей. Однажды моего тракториста забрали в милицию. Приехал управляющий. сам за трактор сел. Он укоротил тросик, чтобы трактор быстрее пошел. Я как раз держала лошадь под узцы. Трактор тронулся, лошадь испугалась. дернулась, и меня отбросило в сторону прямо под борону. Фуфайка разорвалась, нога попала под борону, слава Богу не совсем! Я очнулась, смотрю, управляющий даже не повернулся, не заметил, что со мной произошло, а лошадь стоит рядом. Я пришла в себя, залезла на лошадь и поспешила к трактору. Села за борону, боронить хотела, а из ноги кровь идет, след за мной красный тянется. Повезли меня в больницу, две недели отлежалась там. Чуть затянулась рана - опять за трактор! Шрам остался глубокий на всю жизнь.
В 1948 году мы с мамой уехали к Эмилю и Вилли в Челябинск. Там я вышла замуж, родила трех детей. Много тяжелого можно вспоминать о военном и послевоенном времени... Да и вся жизнь сложилась у меня не легко.
В тридцать четыре года я осталась вдовой, сама поднимала девочек, сама полуграмотная, а девочкам дала высшее образование. Уже в преклонном возрасте встретила большую любовь, вышла второй раз замуж. В 2003 году переехала с мужем в Германию в город Меттманн. Но недолго длилось наше счастье, муж умер от рака. Сейчас я окружена любовью своих детей и внуков, они приходят ко мне в гости. Рядом, в этом же доме, живет сестра Эля, она со своей семьей приехала немного позже к нам. Эмиля и Вилли уже нет в живых, а Оскар с семьей живет в Челябинске. Жизнь идет дальше, а детство и юность приходят во сне, и снова я переживаю все трудности, как в первый раз.
Покой и радость приходят ко мне в молитве. Я посещаю христианское собрание и благодарю Господа, что сохранил меня в тяжелое время.
В А Л Ь Д Е М А Р М Е Р Ц
28 августа 1941 года был издан Указ о переселении русских немцев. Приказ подписал сам Сталин Иосив Виссарионович. Дошли слухи, что при этом он сказал: "Не просто выселить, а выселить с треском!"
Наша семья, состоящая из родителей и трех детей, жила в деревне Фриденхайм Саратовской области республики немцев Поволжья, мне в ту пору было шесть лет. Когда объявили , что через сутки всех выселят, началась суматоха. Люди забивали скот и срочно варили мясо. Те, кто успел приготовить в дорогу еду, были относительно сыты, не голодали в дальнем пути. Объявили, что можно сдать багаж, люди бегали с одеждой по деревне, носили нажитые трудом вещи, но к сожалению, никто багаж назад не получил, все пропало неизвестно где.
На следующий день нас стали грузить в вагоны, предназначенные для скота, так называемые вагоны-телятники. В вагоне, в который вошла наша семья, сверху находился люк, который сучал при стыке рельсов, я как сейчас слышу этот стук. Семьи ехали полные: мужчин еще не забрали в трудовую армию. На станциях люди выбегали купить арбузы, семечки, пирожки. Вагон был полон, лечь было негде. Сидели, плотно прижавшись друг к другу, спали тоже сидя. Туалетом служило ведро с водой, накрытое тряпкой.
Помню, что одна женщина рожала в этих условиях. Угол занавесили простынями, и она родила без помощи врача, без теплой воды, в холодном вонючем вагоне.
Ехали до Красноярского края почти месяц. Все семьи были распределены по колхозам. Мы и еще две семьи направлялись в колхоз, что находился за тридцать км от станции. За нами прислали телеги, запряженные лошадьми. Грязь стояла ужасная, телеги были тоже грязные, мы едва двигались. Тридцать км ехали почти сутки. Когда проезжали по селам и деревням, то народ выходил смотреть на нас: " Фашистов везут". Мы были детьми и не очень переживали по этому поводу, а вот родителям было очень тяжело.
Приехали в деревню Орловка, устроились в семьях местных жителей. Через несколько месяцев забрали мужчин. Выживали кто как мог... Наши односельчане по фамилии Дин и Лахман были очень бедными. Мы питались картошкой, а они только конской падалью. В колхозе лошади сдыхали от голода. Самые худые падали. Их мясо сразу расхватывали, вымачивали и ели. Тяжело приходилось женщинам с детьми. На лето колхоз выделил нам корову, чтобы мы ее кормили и питались молоком. Это очень помогло нам. Корова должна была отелиться. Однажды корова исчезла. Мы горевали: думали умрем теперь без молока. Но корова оказалась хитрая, она отелилась в лесу и через неделю привела нам теленка. Вот было радости!
Хорошо помню день Победы. В деревню прибежала женщина. Она плакала и говорила: "Конец войне!" Мы очень радовались, надеялись, что вернется отец. В это время отец находился в труд армии, работал на заводе. По профессии он был краснодеревщиком, его поставили делать приклады к оружию. Место было хорошее, другие работали на лесоповале, многие там умирали, замерзали. Оставались семьи без отцов. А наш остался жив, после приказа вернулся к нам.
Казалось бы, война кончилась, и начнутся времена полегче. Но это "полегче" никак не наступало. Мы, дети, выполняли разнообразные сельскохозяйственные работы: боронили, сеяли, пропалывали культуры, потом собирали урожай. Я очень старался в школе, хорошо учился, был настойчив. Приведу такой пример.
В деревне в то время не было ни электричества. Одно радио было в конторе, туда тянулись люди, узнавать новости. Мне очень нравилась физика, я своими руками делал наглядные пособия для уроков. Директор школы, Щербаков Федор Сергеевич, преподавал этот предмет, а после уроков вел кружок, я там был активистом. Однажды по схеме я сделал детекторный радиоприемник. Я умел паять, из проволоки мотал катушки, гнул жесть. Директор всячкески поощрял меня. Выпрямитель-диод мы с ним сделали из опилок свинца и горючей серы. Антены нигде нельзя было достать, пришлось просить деньги у отца и привезти из города сорокаметровую антену. Чтобы не пробило молнией, мы ее заземлили. Наша семья стала слушать радио. Вскоре вся деревня узнала, что у нас есть радио, надод стал стекаться к нам, приходили в любое время дня, это очень мешало домашним. Мужчины курили, женщины лузгали семечки. молодежь веселилась. Нужно было что-то придумать.В больших селах громкоговорители висели на столбах и были подключены к местным электростанциям, но у нас была небольшая деревня. Для радио нужен был постоянный ток в шесть вольт. Федор Сергеевич купил мне лампы, пятьдесят стаканов и много поваренной соли, я нашел медный самовар, разрезал его на пластинки, а угольные стержни взял в районной телефонной станции из старых выброшенных батарей. Быстро и с охотой сделал я батарею для радио. Каждые три дня надо было частично обновлять солевой раствор. Но это делал я систематечески и с удовольствием, люди стали слушать радио на улице. уже не заходили в дом. Директор прочил мне большое будущее, советовал обязательно продолжить образование.
В шестнадцать лет все ребята получали паспорта. Все получали, а я - нет, я был немец. На линейке в школе всем выдали паспорта, а я не получил. Мне было очень обидно. Комендант сказал:" Ты теперь под комендатурой, будешь ходить отмечаться каждый месяц." Это было тяжелое время для меня. Посещали мысли о никчемности такой жизни, печаль лежала на сердце. Много думал, размышлял. По окончании школы я поехал в город Канск Красноярского края в училище связи. Документы у меня там не приняли, директор училища откровенно сказал: " Я тебя принять не могу, не проходишь по национальному признаку". Так я получил от ворот поворот.
Я решил бороться. Взял учебник Констутуции СССР, поехал в районную комендатуру, которая занималась всеми делами с русскими немцами. Пришел к коменданту и объяснил, что хочу в Красноярске поступать на учебу. А комендант не дает разрешения, говорит: "Нет, я не разрешаю, а поедешь сам, получишь пятнадцать лет тюрьмы". Я решил ехать к главному краевому коменданту. Поскольку ехал без письменного разрешения, то боялся попасться милиции. Оделся тепло и залез на крышу железнодорожного вагона. Триста семьдесят км проехал я наверху в зимнее время! Лицо мое было черным от паровозного дыма, одежда прокоптилась. В привокзальном туалете города Красноярска я умылся и, чистый, пошел в комендатуру.
Районный комендант уже сообщил краевому, что я приеду. Сижу я в приемной в очереди, жду. Рядом села приятная женщина средних лет и заговорила со мной. Я рассказал ей свою историю. Она подбодрила меня: "Вы очень смелый человек." Мы познакомились, это оказалась жена героя-разведчика Рихарда Зорге. Именно он сообщил советскому правительству из Японии, что фашистская Германия хочет напасть на Советский Союз. "Мой муж - герой, он заплатил жизнью за важнейшие сведения, а я под комендатурой. Ничего не могу поделать, нужно ходить отмечаться. А тебе желаю удачи!" А я был очень взволнован, боялся, что руки скрутят и в тюрьму поведут. Подошла моя очередь, я заглянул в дверь:
-Разрешите войти?
Вижу, у стола стоит полковник, одной руки у него нет. Думаю, наверно, обозлен он на всех фашистов и на все на свете. Я вошел и сразу встал я на колени перед столом, за которым сидел полковник. Настойчиво так говорю:
-Если у вас нет сына, то станьте мне отцом, возьмите шефство, дайте возможность учиться!
Полковник был в шоке:
-Что с тобой делать? - На глазах у него слезы выступили. - Меня никто в бою до слез не доводил... Кто тебя такому приему научил ?
Я отвечаю:
-Никто. Никому не рассказывал, что я уезжаю в Красноярск, только родителям открылся.
Тогда он по-деловому заговорил:
-Я могу тебе помочь поступить учиться только по сельско-хозяйственным специальностям, стратегически не важным. В сельско-хозяйственный институт сдают три экзамена. Я разрешаю тебе сдать пока один экзамен. Если сдашь - разрешу сдавать дальше.
Я обрадовался:
-А слово свое сдержите?
-Сдержу!
Радостный, пришел я в приемную комиссию института. Там узнал, что первый экзамен сдают по русскому языку. Опять удача: я ведь отличником был и предмет этот очень любил. На следующее утро пришел писать сочинение. Встретила меня учительница Мария Васильевна, как сейчас она перед глазами стоит: симпатичная такая и платье у нее крестиком вышито. Написал я на пятерку. Выписку о результате экзамена в секретариате взял и принес ее коменданту. Покрутил полковник выписку в руке и говорит:
-Еще раз экзамен сдавать будешь. Приходи в комиссию завтра в десять часов.
Пришел я, а там меня уже ждут представители от комендатуры. На этот раз надо было написать диктант. Мария Васильевна заметно волновалась. Когда диктант был написан, и я дописывал последнее предложение, она наклонилась над моим листом, посмотрела, что я написал и легонько поцеловала меня в щеку. Я думаю, она боялась, что мои знания не подтвердятся, и ее обвинят в пособничестве немцу.
Так я добился разрешения на проживание в городе Красноярске, отмечаться ходил к этому коменданту. Остальные экзамены сдал я на четверки, и меня приняли в инстутут. Комендант потребовал от меня еще справку из Управления сельским хозяйством, что меня по окончании института возьмут на работу на должность агронома. Тут я уже смело пошел, очень просил, обещал, что потом в любую провинцию поеду, хоть за Полярный круг. Справку такую мне дали, и я закончил институт, потом университет, а потом кандидатский минимум защитил.
На работе был я всегда трезв, ни на какие сделки не соглашался, на всех ответственных постах работу выполнял добросовестно и честно. В коллективе прозвали меня Штирлицем, и скажу теперь, подводя итоги, что всегда был меченым. Фамилия моя МЕРЦ, и все сразу понимали, что я немец. И все-таки я добился много: я работал главным агрономом областного управления сельского хозяйства, мне подчинялось сто одиннадцать совхозов, в которых было шестьсот агрономов, более десятка подведомственных организаций, сельско-хозяйственный техникум, секретные лаборатории. Если все рассказывать, бумаги не хватит, чтобы все записать!
Пришло время, и я с семьей переехал жить в Германию, чему очень рад. Считаю, что это моя Родина теперь, здесь живут мои дети, внуки, братья с семьями и многочисленная родня.
МАЙЕР ИРМА
Я родилась в августе 1938 года в Ленинградской области в селе Сушары. Это рядом с бывшим Детским Селом, сейчас - городом Пушкин. Это очень красивый пригород Санкт-Петербурга, там находится огромный роскошный Екатерининский дворец, при нем - Лицей, в котором учился Александр Сергеевич Пушкин.
Моя мама, Квинт Берта, попала в Сушары таким образом. В Саратове , на Волге, где она родилась и жила было очень голодно. Голод выгонял людей с насиженных мест, и они шли искать работу и хлеб по всей стране. Мать у нее умерла рано. Отца раскулачили, отняли подворье и дом. Моя мама с отцом и старшими братьями в поисках куска хлеба из Поволжской республики немцев попала в Ленинградскую область. Там она познакомилась с Гейном Петром и вышла замуж, родилась я, потом - брат Саша. Мама и папа работали в совхозе. В финскую фойну отца забрали в армию. Когда началась Великая Отечественная война, отец приезжал к нам в блакадный Ленинград, их войска стояли в Гатчине. Помню, как он сажал меня на колени и гладил по голове. Тогда мне было примерно четыре года.
Осенью был приказ освободить наши дома и выйти жить в окопы. Мама была беременная. Она с сундучком, с Сашей на руках, я держалась за ее юбку, на веревках привязаны две козы - так наша семья вышла в открытое поле, чтобы жить в окопах. Людей было много, все так же вынуждены были покинуть свои дома. Вышли мы в сентябре, и жили так до марта 1942 года. Поле простреливалось, ведь здесь проходила линия фронта. Окоп оборудовали под землянку, сверху положили доски и забросали камышом и листьями, зимой набросали кучу снега - это был наш дом. Козочек солдаты забрали сразу. Пропитаться было очень трудно, каждый день надо было идти в пригород через поле. Получали дневную норму - 125 грамм черствого, черного, как земля, хлеба с опилками, один раз в месяц давали полкило крупы. Мы собирали лебеду, листья осенью рвали и варили суп. Рядом с нами жила семья дяди. У них сначала была корова, она очень выручала молоком. Света не было, коптился масляный фитилек. Мама научилась убегать от снарядов: если самолет строчит, надо бежать прямо по курсу за самолетом, потому что снаряды ложаться немного сбоку. Ходили обычно группой в несколько человек. Однажды рядом с мамой мальчику десяти лет снарядом оторвало голову, и мама поседела. Ей тогда было двадцать пять лет.
19 марта 1942 года приказом нас, как лиц немецкой национальности, выслали в Якутию. Ехали вместе с дядиной семьей и множеством таких же высланных в телячьих вагонах в антисанитарных условиях. Братишка Саша в дороге умер от дизентерии. На севере по реке Лене спускались на баркасах. Баркасы были низкими, без перил. Один мальчик наклонился неловко и выпал в ледяную воду. Матрос хотел спасти его, нырнул за ним и тоже погиб. Ехали примерно один месяц. Наконец, приехали в бухту Тикси Устьянского района. А там пусто, нет ничего, одни кустики и скалы, деревья там не росли - климат не позволял. С помощью местных жителей постоили себе юрты из оленьих шкур, окошки закрывали льдом. Мама родила брата Вовочку, он умер в два года от золотухи, потому что не было никакой гигиены. Мама пошла работать в море, ловить рыбу. Приходила мокрая, холодная. В одной юрте жило четыре семьи, просередине стояла печурка. Мы, дети, тоже помогали взрослым работать. Помню, как человек двенадцать детей, женщины и один одноногий старик тянули невод из залива, полным рыбы. Рыбу ловили в море на лодках, там их называли баркасами. Полузамерзшие, плохо одетые, красные мы прибегали домой к маленькой печке. За день такой работы нам давали одну селедку.
На севере вечная мерзлота, мы жили в Заполярье. Морозы стояли бывало за семьдесят градусов. Часто мела пурга, в бураны прекращалось всякое движение. Между юртами, крытыми шкурами оленей, протягивали канаты и по ним шли, можно было заблудиться и замерзнуть в двух шагах от юрты. Как-то раз молодежь решила пойти в соседнюю деревню, собралось двадцать семь человек. По дороге их застигла пурга и все замерзли. Двое из них были нам родными. Это были дядины дети. Природа там опасная для человека, но непередаваемо красочная. Особенно цветы прекрасные, лето только один месяц - август, в это время вся земля покрывается яркими оранжевыми, желтыми, синими, красными цветами. Чаек там очень много. Мы собирали весной яйца, хорошая поддержка была в голодные годы.
В 1947 году в трудовой армии в городе Коркино Челябинской области погиб наш отец. Он упал в шахту, никто за его смерть не ответил.
В 1948 году жизнь наша поменялась, мы переехали в город Покровск, за на кирпичный завод, это в восьмидесяти километрах от Якутска. Мама стала работать, я хотела в школу, но не было теплой одежды. По распределительным карточкам все получали хлеб, мыло, махорку. Мужчины в доме не было, на махорку мама выменяла мне меховой комбинезон. Мне исполнилось уже десять лет, и я, наконец-то, пошла в школу. Было голодно, помню норму паек был прежним: одна мороженая рыба на один день, собакам тоже давали одну мороженую рыбу. Собаки нужны на севере, это единственный транспорт там. Рыбы тоже было мало, надо было всю выловленную рыбу сдавать государству. В Покровске мама встретила и полюбила хорошего человека, вышла снова замуж, муж работал конюхом. Но замужество было очень коротким, в несколько месяцев. В феврале 1949 года муж умер от простуды.
В апреле родилась моя сестра Маша. Мы переехали в город Якутск. Мы с мамой выстроили себе засыпной домик. Доски пилили на козлике, такая подставка специальная, между досками опилки засыпали. Теплый домик вышел! Мама перешла работать в больницу санитаркой в инфекционное отделение, носила дрова из больницы, отапливала нашу избушку. Я нянчила Машеньку. Мама приносила с работы остатки еды, и мы смогли завести свинью и курочек. Воду брали на водокачке, платили по двадцать копеек за ведро. На санках стояла бочка, туда наливали пять ведер и везли домой. Тяжелая была бочка, больше меня. Я собирала шишки в лесу, топила самовар. Лес давал ягоды, грибы.
Семилетку я закончила в девятнадцать лет. Пошла учиться на курсы радистов. В 1957 году нашелся мамин брат, он с семьей жил в городе Коркино Челябинской области. Решено было переехать к нему. Путешествие назад было комфортабельным: по реке Лене плыли на двухпалубном пароходе до станции Осетрово, потом по железной дороге до Челябинска.
Коркино - город шахтерский. Мамин брат работал на шахте электриком, он хорошо нас встретил, помог обосноваться. Домик в Якутии мы продали, на эти деньги купили маленький домик в Коркино. Здесь я пошла работать швеей, шили капоты на машины, матрасы, одеяла, телогрейки. Швейная фабрика большая, работали дружно. Дядина семья тоже переехала в Коркино. Мама работала в инфекционном отделении в больнице, у нее в Якутии было наработано десять лет трудового стажа, а в инфекционном отделении шел льготный стаж, так что мама вышла на пенсию в пятьдесят лет. Но здоровье ее было неважным, в это время она заболела психически и в таком состоянии дожила до девяноста лет, еще успела Германию увидеть. Мама была со мною рядом до конца жизни. Родной язык для нее был немецкий, она заканчивала в Саратове немецкую школу, писать по-русски могла с трудом.
В 1959 году я вышла замуж, уехала в Кустанайскую область, родила пятерых детей. Жизнь моя была сложной, работала на разных работах, окончила техникум молочной промышленности, работала мастером на молокозаводе. В поисках хорошего климата наша семья переехала в Узбекистан. Но там не смогли ужиться, постоянная работа на хлопке выматывала все силы. Потом жили в Казахстане. Там работали на стройке, я стала бригадиром строительной бригады, мы сдавали жилье, магазины детские сады под ключ.
Выросли и поженились дети. В 1992 году умер муж.
В 2000 году вместе со своей большой семьей я приехала в Германию. А недавно встретила замечательного человека Александра Квинта, по случайности однофамильца моего деда, и переехала из Боварии в город Меттманн. Я довольна, как сложилась жизнь моих детей здесь в Германии: дети и их супруги работают, внуки учатся. Надеюсь, что никому из них не придется пережить столько трудностей, сколько их досталось на нашу долю.