Кейнс Катрина : другие произведения.

Синяя птица Томаса Джессона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дождь зарядил, когда в школе закончились занятия, но ни для кого из класса это не обернулось такой катастрофой, как для Томаса Джессона.

  На горизонте затихает гроза: сполохи ещё тешат себя надеждой, но тучи ушли, ветер стих, и в воздухе разлилась наэлектризованная свежесть. На обочине пахнет соломой - вероятно, какой-нибудь автомобиль растерял по дороге часть груза. Колышущееся море пшеницы с насыщенно-синими звёздочками васильков мерно шумит, и Том шлёпает по грязным лужам, пытаясь попасть в ритм природной музыки. На левой кроссовке болтаются развязавшиеся шнурки, уже порядком покрывшиеся слоем глиняной мути.
  Дождь зарядил, когда в школе закончились занятия, но ни для кого из класса это не обернулось такой катастрофой, как для Томаса Джессона. Он один жил за городом, на ферме матери, и каждый день проходил несколько километров, чтобы попасть в дом знаний. Тому скоро должно было исполниться тринадцать - родители обещали, что тогда он сможет забрать из сарая старенький велосипед. Мальчик и сейчас уже был достаточно высоким, чтобы на нём ездить, однако отец всякий раз грозил гаечным ключом, когда речь заходила о далёких поездках на ненадёжном агрегате с неровным рулём.
  Гроза затянулась, и Тому пришлось до самого вечера просидеть в школьной библиотеке: отец уехал в соседний городок за запчастями, и не было ни единого шанса, что он сможет забрать сына из школы. Впрочем, он и так нечасто это делал.
  Рюкзак оттягивает плечи, и Томас часто стаскивает его и несёт, чуть не задевая дном землю - тетрадей с витиеватым, мало кому понятным почерком не жаль. Всю дорогу он идёт довольно бодро, но, когда показываются наконец вдалеке столбы от фермерской ограды, вся тяжесть небес падает прямиком на мальчишку. (Слово "гипербола" было единственным, что Том усвоил на последнем занятии по литературе.) Он бредёт ещё медленнее и слышит только чавканье грязи под ногами и шелест колосьев. Даже насекомые молчат.
  Уже видно дом: у него огромные ставни с нарисованными яблоками, и из окон льётся жёлтый свет. Если отец уже вернулся, он наверняка откупоривает какую-то там по счёту бутылку пива, а мать бегает вокруг, как бы случайно напоминая, что скоро зима, а белые сапоги прохудились. И только кот спокойно дрыхнет на подоконнике, иногда приоткрывая один янтарный глаз и с презрением косясь на хозяев фермы...
  Вспышка яркого синего света почти ослепляет. Том вовремя поворачивает голову, чтобы увидеть, как где-то в поле расходятся кругами по пшенице светящиеся волны - такое можно увидеть разве что в кино. В вечернем небе всё ещё висит тишина, словно и не было никакой вспышки, но в голове у мальчика пронеслись уже сотни вариантов: от нового сеноуборочного оборудования до пришельцев, прибывших на землю с непременно дружелюбной миссией. Томас не любил, когда инопланетян изображали злыми: какой смысл показываться потенциальным врагам, если вдруг решил завоевать - а то и уничтожить - целую планету?
  Портфель уже почти отправляется в охапку сена, пропитавшегося дождевой водой, но тут малыш Джессон представляет лицо матери, которая ждёт его к ужину... Никак нельзя опаздывать. В конце концов, что бы там на поле ни было, оно сможет подождать десять минут, ведь так? Маму расстраивать не хочется, да и похолодало сильно, а на нём только клетчатая рубашка и промокшие джинсы.
  На поле Томас попадает только утром: сегодня воскресенье, и школа получила шанс отдохнуть от забияки-Джессона. Полдня проведя на четвереньках, Том решает, что он "гиперболировал" зарницу. Под вечер он даже перестаёт расстраиваться: отец привёз новую книгу о приключениях исследователя Тёртса, и мальчишка всю ночь проводит под одеялом с фонариком.
  
  ***
  - Джесс, пока-пока! - Лисса наклоняется, чтобы звучно чмокнуть невысокого мужчину в не проглаженной одежде. На ней каблуки выше водонапорной станции - ну, почти - а от её губ пахнет клубникой. Лисса живёт здесь уже почти полгода, и доставляет Томасу Джессону тучу хлопот. Но - так уж вышло - Лисса единственная из знакомых Тому обладателей заветной синей нашивки, а ему больше всего на свете хочется взглянуть, как это всё происходит.
  Синие нашивки - если уж быть точнее, голубые, расшитые серебристыми нитками и имеющие каждая свой неповторимый код - огромная редкость не только из-за своей цены. Раз в год компания "Ши селс сишелс" устраивает розыгрыш, в котором может принять участие любой из её работников. Именно таким образом Лисса и получила желанную нашивку. Когда работала оператором в местном отделении продавцов счастья. Компанию действительно так называли - и, верьте или нет, это не было таким уж преувеличением.
  Основатель "Ши селс сишелс" до сих пор ни в одном интервью не упомянул о том, как раскрыл секрет счастья. Но факт оставался фактом: в его руках каким-то образом оказался универсальный ключик от тайных, открытых, безумных, алчных, справедливых человеческих желаний. Принесите указанную сумму, сдайте её в окошечко, оборудованное на самых высоких этажах зданий компании, получите нашивку, носите её каждый день на одежде - и уже через месяц-другой персональное счастье само приплывёт вам в руки! Естественно, мало кто из обладателей баснословных денег, которые просил глава "Ши селс сишелс", поверил ему на слово. Счастье? То самое, за которым, бывало, гонишься всю жизнь, но так и не можешь поймать? Серьёзно?
  Но уже через год "пробных" сделок, когда клиенту обещали вернуть все деньги до копейки в случае неудачи, дела "Ши селс сишелс" пошли в гору.
  У Лиссы нашивка уже чуть больше шести месяцев, но счастье в дверь пока и не думало стучаться. Девушка объясняет это тем, что уволилась с прежнего места. Такие задержки редки, но всё-таки случаются: несколько лет назад газеты писали о Джоне Доу, которому пришлось носить сине-голубую нашивку чуть ли не целый год. В конце концов он всё-таки нашёл истинную любовь, как и мечтал всю свою сознательную жизнь, и теперь у них с супругой подрастает чудесный малыш.
  - До вечера, Лисса! - отмахивается Том, закрывает за нею дверь и принимается собираться на работу. У него ночная смена в маленькой самоокупающейся лаборатории при местном университете, и не хочется возиться с пробирками до начала занятий.
  Вечер приятный: на улицах тихо, грохочущие и сверкающие клубы находятся выше, в центре города, и ничто не отвлекает Томаса от разговора с самим собой. Он частенько этим занимается, потому как уверенность в том, что с своей жизни он что-то сделал не так, в каждым днём всё больше крепнет. Когда в тридцать с небольшим ты обдумываешь каждое своё действие, чтобы в очередной раз спросить себя "Том, что сегодня ты сделал не так?", это должно что-то значить. Не то чтобы Томасу не нравится его жизнь, просто он видит в ней не больше смысла, чем в тех зелёных ценничках в супермаркете, которые должны указывать на более выгодные цены. Кое-кто и ведётся на них, для кого-то они, случается, в небольшой степени полезны, но на самом деле представляют из себя очередное надувательство. Каждый день Джессон подсознательно готов к повторению собственных ошибок. Когда что-то входит в привычку, от этого трудно избавиться. Даже если ты видишь, насколько ошибочны твои поступки.
  В коридорах университета ещё тише, чем у Томаса дома, и скрип тележки с принадлежностями для уборки заставляет вспоминать сцены из фильмов ужасов - некоторые даже чересчур ярко. Мужчина усмехается: и после стольких лет он не лишился способности плести вокруг себя сети фантазий, чего-то более увлекательного, чем его обычная жизнь. То ли это было защитным механизмом, то ли оставленной фермерским детством привычкой - но Тома это не смущало. Всё равно он почти ни с кем не общался - а, значит, некому посчитать его странным, отчуждённым и витающим в облаках.
  Чьи-то голоса заставили Томаса вжаться в стенку: похоже, кто-то засиделся в лабораториях допоздна. За все те годы, что Джессон здесь работал, такое случалось не более пары десятков раз, и всякий из них обычно запоминался длительным разговором с очередным слишком уж уверенным в себе изобретателем. Сегодня Том не в том настроении, чтобы полночи кивать с умным видом, ни слова не понимая из того, что ему пытаются объяснить, и он как можно тише старается прошмыгнуть мимо двери, из-за которой слышны голоса...
  - Дружище, поздравляю! Это воистину величайшее изобретение нынешнего века! Я так взволнован! Звони уже!
  - Подожди... Ещё пару секунд... Дай мне... Фух, я готов!
  Вращается диск - звук как у телефона-автомата - и слышны настойчивые гудки...
  - Алло!.. Билл? Билл Сорсен? Билли, послушай, только внимательно... Та девочка, Мэри, ты уж обойдись с ней как джентльмен, даже не вздумай делать того, что задумал! Понял меня?... Кто... кто я такой? Билл, считай меня...хм... ангелом Госп...аууучч... то есть... О! Скажи, ведь телефон возник ниоткуда, так? Я волшебник, Билли, самый настоящий! Вот увидишь - не сделаешь, как я велел, сразу окажешься на болоте в зелёной шершавой шкурке... Алло? Бросил трубку.
  Треньк - кажется, трубку телефона положили на место.
  - Что скажешь?
  - Ты... ты только что..
  - Звонил самому себе, в 76-ой! - голос дрожащий, взволнованный.
  - Матерь Божья!
  
  Томас слишком сильно сжимает лампочку, которую недавно вывернул, чтобы заменить - она лопается в его руках, и учёные за дверью тут же смолкают.
  - Мистер Джессон, вы нас напугали до чёртиков!
  - Я тут... лампочку...
  - Доброй ночи! - дверь захлопывается прежде, чем Том успевает что-либо ответить.
  
  Ничто не заставляет его верить в правдивость услышанного - мало ли какими веществами увлекаются засидевшиеся допоздна лаборанты - но что-то далёкое, детское и оттого очень-очень убедительное хочет верить не только в инопланетян, но и в маленькую разобранную трубку, с помощью которой можно позвонить самому себе.
  
  ***
  В квартире пусто: слой пыли на всех горизонтальных поверхностях такой толстый, что походит на причудливо выведенный урбанистической эволюцией мох. Стеклянные бутыли на подоконнике уже давно не отражают солнечный свет: он проникает в комнату сквозь неровные дыры, которые прожгла опрокинутая в бешенстве керосиновая лампадка.
  
  Лисса говорила быстро, и то, что она пьяна ,было почти незаметно. Из всей её тирады, сдобренной звуками улицы, дребезжащей музыки и полицейское сирены, Томас понял только то, что ему нужно как можно быстрее примчаться к тому ночному клубу, что её сегодня приютил. Но Том всё равно опаздывает.
  
  Увиденное не идёт из головы: наручники на содранных запястьях, растёкшаяся от слёз тушь, полные ужаса глаза и пропитанный кровью пиджак... Голубая с серебряным благословенная нашивка стала тёмной от чужой багровой жизни и не принесла Лиссе ни капли счастья.
  Ровно в тот самый день, когда девушка села на первый и последний в своей жизни трон, подключённый к генератору серыми шершавыми проводами, Томасу начали сниться сны.
  В фиолетово-зелёных небесах горят салатовые и жёлтые звёзды: видны их протуберанцы, они двигаются, как щупальца гигантских актиний, и сияние огромного полотна небосвода заставляет душу трепетать и рваться на волю. Воздух - или, по крайней мере то, чем здесь дышат - свистит при каждом вдохе и выдохе. Под ногами - тёплый лёд, в котором отражаются звёзды, окружающие их мерцающие туманности и ленивое движение лучей. Сначала не происходит ничего: только небо движется, из звуков - лишь дыхание и глубокое, низкое потрескивание льда... Но стоит Томасу обернуться, и небо падает на лёд, раскалываясь подобно гигантскому зеркалу. Обнажается чёрная пустота за яркими красками, и над потемневшим в миг плещется синее пламя. Оно разгорается всё ярче и ярче, пока не вспыхивает нестерпимым белым светом - и перед Джессоном появляется самая странная из всех виденных им птиц. Не то, чтобы он видел великое множество самых разных пернатых - зоопарк посещал, по крайней мере - но эта особенная.
  Перьев на ней почти нет: на шее, крыльях и груди они ещё торчат, синие нездешние перья, поломанные и смятые. В воздухе она держится разве что каким-то чудом - а потом, в осколках зеркал, скалами точащих изо льда, Томас видит прошлое.
  Самого себя в тёмном поле; разбитый грузовик, мнущий стебли переспевшей пшеницы; человека, подбирающего из-под колёс сияющее нечто, в котором с трудом угадывается облезлая синяя птица; пресс, выталкивающий сотни голубых нашивок; аукцион, на котором блестящие перья продают не только за деньги, но и за договорные услуги - убийства, клевету, предательство ради забавы; и, наконец, Лиссу, которая во все глаза глядит на синее перо, которое гарантирует ей обещанное счастье - но синева опаляет её ладони, и в то же самое мгновение она готова пойти на преступление.
  Ядовитое для голубых небес счастье, ядовитое до самого основания - не важно, рано или поздно, изъян даст о себе знать, да с такой силой, что люди будут готовы платить за то, чтобы никогда не видеть вблизи себя горящих отравленных перьев. Кое-кто - вроде главы "Ши селс сишелс", конечно, знает об этом. Кое-кому просто наплевать на то, чем жертвовать ради шанса на уютное личное счастье.
  В зеркалах отражаются огненные буквы родного языка, Томас твёрдо уверен, что во сне нельзя читать, но надпись словно сама проявляется в мозгу.
  Вернись за мной, Том. Вернись, ты ведь можешь. Ты помнишь.
  
  Том неизменно просыпается оттого, что ему жарко. Старую квартиру он так и не смог ни продать, ни покинуть, ни вычистить. С каждым новым днём он чувствует, как сходит с ума, как покрывается серым пыльным мхом вместе со свои домом, и как жгут мысли слова из сна.
  
  ***
  В коридоре прохладно: створка входной двери не закрывается до конца и изредка хлопает от налетающего ветра. Щёки горят - кажется, его немного лихорадит, но это и не удивительно, если учитывать, с каким энтузиазмом он и Чак Мэлори исследовали заросли черешни во дворе, да ещё и под дождём. Все уже давно ушли, в здании, похоже, только он, засидевшаяся за книгой мисс Блумберри и пара уборщиков. Том никому не говорит, но в тайне он им завидует: в их распоряжении оказываются пустующие после закрытия помещения, и одно это перевешивает все минусы тяжкого труда. Томас часто помогает матери по дому, и моющие средства, скребки, тряпки и надписи на кафеле его вовсе не пугают. Секундная стрелка висящих напротив часов двигается намного тише, чем в комнате мальчишки, и он вслушивается, чтобы хоть как-то отвлечься от такого неподобающего занятия, как зависть. Звонок заставляет его подпрыгнуть.
  Звонок? Поздним вечером в коридоре? Но звук повторяется, и Том уже не так уверен в том, что ему это кажется.
  Красный корпус телефонного аппарата отражает свет тусклых ламп на длинных шнурах, свисающих с потолка - он стоит прямо на питьевом фонтанчике, в паре шагов от пережидающего дождь младшего Джессона.
  Мальчик подходит к продолжающему трезвонить аппарату, оглядывает со всех сторон и не находит никаких признаков наличия у этой штуки проводов. На бумажке, втиснутой над цифрами, написано три буквы, которые ни о чём Томасу не говорят. M.S.U. Что за M.S.U.?
  Том заглядывает в соседний коридор - там пусто - и аккуратно поднимает красную, на удивление тяжёлую трубку, в любой момент готовый броситься наутёк.
  - Том? Томасс Джессон?
  Пацан еле удерживает трубку в руках - кто-то звонит ему по беспроводному, как по волшебству появившемуся телефону лично! Голос незнакомый. Какой-то хриплый и срывающийся, словно говорящий долго бегал и кричал.
  - Да? - неуверенно протягивает мальчик и снова оглядывает пустые коридоры.
  - Том, ты только не вздумай пугаться, хорошо?
  И Том не пугается даже тогда, когда выясняет, что во всё виноваты вовсе не инопланетяне.
  
  Спустя десять минут он несётся домой по пустынным улочкам родного города, не обращая внимания на дождь, лужи и грязь, теряет кроссовок, возвращается за ним, плюёт на развязавшиеся шнурки и бежит дальше, всё прибавляя и прибавляя темп... Голос по телефону достаточно описал место, и Томас быстро находит нужный поворот дороги. Дождь к тому моменту уже заканчивается.
  Ждать приходится довольно долго - Том сверяется с наручными часами с Человеком-Пауком, которые отец купил ему за хорошие отметки - и решает забежать домой и захватить одеяло и перчатки, как советовал ему хрипящий человек по ту сторону проводов - которых, в общем-то, и не было.
  Синяя вспышка озаряет небо точно в срок, и паренёк успевает даже заметить вдалеке чей-то завязший в грязи грузовичок. Томас бежит по колосьям, задевая утоптанные стебли и чуть не падая, в ушах свистит ветер, а в затылке пульсирует - это всё "жилка приключений", как говаривал отец.
  Том уже знает, что ждёт его посреди выжженного круга пшеницы, но не может сдержать удивлённого возгласа. Птица с синими, горящими как факел, перьями, чуть больше фермерского петуха - и мальчику приходится изрядно потрудится, чтобы закутать её в захваченное тряпьё. Она ведёт себя на удивление спокойно, словно только того и ждала, чтобы её подобрал маленький двенадцатилетний мальчик - даже когда Томас случайно задевает её сломанное крыло, она лишь тихо ухает, словно филин. Дорога до дома ещё никогда не казалась Тому такой длинной: идти было сложно не только из-за веса ноши, но и из-за закрученных ветром растений.
  Мать устраивает Томасу жуткий нагоняй за грязь на одежде и такой неожиданный забег: но ни она, ни мистер Джессон не узнают о размещённом под крышей постояльце. И, когда приходит время, Том отпускает найдёныша к фиолетово-зелёным небесам - он видел их лишь во сне, вместе с благодарящей его птицей, но точно знает, что она найдёт путь домой, вновь проломив горящими крыльями небеса. В свой тринадцатый день рождения Томас Джессон отпускает синюю птицу на волю, так ни разу и не притронувшись к её перьям. Он знает, что собственное счастье найдёт сам - и пламя сердца будет его проводником.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"