Шабанов Лев Викторович : другие произведения.

Каменный Легион 30 (30)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На самом деле, первая и последняя главы были написаны одновременно - в 1992 г. Всё остальное время "Каменный Легион" являлся "разбегающейся Вселенной": появилась картина мира, города, герои. Но всё это изначально подчинялось этой Тридцатой Главе, итак:
  ЭПИЛОГ
  часть десятая (тридцатая серия)
  только заканчивая начатое произведение,
  мы, наконец, уясняем себе,
   с чего надо было бы начинать.
  Б. Паскаль
  
  ВТОРАЯ ФАЗА БИТВЫ
  Ответ от де Жюффа в ставку Ко Та и Марата привезли маркиз Сёж МежДунарош и духовник ныне здравствующего Императора Евгел Еленадел. Вместе с ним прибыли несколько батальонов тяжёлых пехотинцев и артиллеристские наблюдатели для корректировки огня. Туда же наконец прибыл и граф Лайон де Шабан со товарищи. На все язвительные шутки старых боевых друзей о своевременности прихода собратьев по оружию, ответил дон Рыжкони:
  - Человек, который опоздал на похороны, но при этом запыхался, всё равно считается отзывчивым!
  Во время ночного военного совета де Шабан дал понять, что Рога Армаггеддона и есть главная цель всей стратегической картины сражения. Однако Ко Та просил всех офицеров немедля возглавить боевые подразделения и удержать линии до появления основных сил Империи.
  Распределившись, офицеры отправились к своим командам, и с первыми лучами Солнца над полем Ормаггеддона зазвучала канонада разнокалиберных пушек.
  
  Вторую фазу сражения начала страшная по своим масштабам конная атака барона фон Шишбургера. "Железнобокие" вклинились в центр равнинной группы Пакипарока и, как умелый хирург раздвигает распиленные рёбра, чтобы добраться к внутренним органам, расклинили пехотные батальоны орков и ударили по тылам. Сумятица и неразбериха надолго сковала центр группировки противника - отступающие батальоны вышли прямо в район поворота "клина" Шишбургера и, бросив раненых и пушки, кинулись к Кродее - укреплённой деревне, расположенной на холме.
  Армада Шишбургера повернула назад и с развёрнутыми знамёнами, захватив трофеи, вернулась к своему месторасположению.
  На поле Ормаггеддона наступило зыбкое равновесие - ни Бестиарз, ни де Жюфф более не надеялись на удачу и ждали подхода основных сил.
  
  ГЕРЦОГ ЛЕ ЖЁН
  Несмотря на то, что днём ранее левый фланг Имперских сил был полностью смят, подошедшее вовремя подкрепление графа Междунароша восстановило баланс сил и отбросило гоблинские батальоны назад. Утром, ещё до атаки Шишбургера, Бестиарз отдал распоряжение - усилить этот рубеж орками-полукольчужниками, которые, спрятавшись за ростовыми щитами, полностью перегородили эту часть равнины между Рогами и небольшим озером справа (для Бестиарза, понятно, это был правый фланг).
  Солнце накаляло почву, воздух, доспехи.
  Герцог Ле Жён, закончив обход своего батальона, был недоволен. Вчерашняя проблема воды была не решена - и это несмотря на то, что рядом (между его батальоном и группой орков) была небольшая протока, а в тылу батальона находился пересыльный пункт для раненных. Там же шли и неотложные операции, кругом стояла вонь от протухших ампутированных кусков человеческой плоти.
  Над полем боя, ожившим с утра яростным проломом фон Шишбургера, теперь висела тягостная, доводящая до безумия тишина. С обеих сторон работали только похоронные расчёты, артиллеристские корректировщики и госпитальеры.
  К герцогу подошёл брат Ксеноманище и принялся говорить о необходимости подачи воды - раненые не доживали до прихода дежурных обозов неотложной службы. Ксеноманище не знал, что был далеко не первым, кто просил воды у Ле Жёна. Ле Жён выслушал его и вручил ведро, висящее невдалеке на пушечном транспортире для петард.
  - Хочешь пить, умей вертеться! - сообщил он опешившему брату Ксеноманищу и, взяв ещё два ведра, пошёл вперёд.
  Они быстро прошли к первой фаланге пехотинцев и герцог вышел за передний ряд щитов.
  - Раненые у меня! Много! Воды надо, - крикнул Ле Жён и показал пустое ведро, - Отойдите, я наберу воды и вернусь назад!
  С этими словами герцог Ле Жён двинулся вперёд к ручью, что впадал в недалёкое озеро.
  Орки осклабились и немного отступили назад. Пехотные линии стояли друг напротив друга, но ручей-то не виноват, что оказался между ними и, значит, не принадлежал никому. Ле Жён отстегнул свой меч и передал его одному из пехотинцев. Следом за Ле Жёном с двумя вёдрами выскочил брат Ксеноманище.
  - Опойна! - крикнул он оркам, - Аводапо-Асфаль-Турекой!
  - Крам Турекой! - крикнул один из орков, - Харув габилён ёпть!*
  
  * Воды не жалко, сигнала к атаке всё равно пока нет.
  
  Два человека с вёдрами, стараясь не делать резких движений, бесконечно медленно двинулись к ручью. Несмотря на то, что где-то уже начались новые стычки, и далёкие жерла орудий исторгли свои первые адские снаряды, герцог Ле Жён шёл в полной тишине, слыша только молитву "о всех скорбящих", которую читал брат Ксеноманище.
  До ручья было недалеко. Они медленно подошли к воде и окунули вёдра в прохладный и немного мутный поток.
  Ведро, втрое ведро (жаль мало вёдер...), третье. Пора.
  На этот раз брат Ксеноманище пошёл первым. Тишина уплотнилась и стала давить прямо на виски.
  "Ужасно чешется спина!" - подумал Ле Жён и вдруг услышал далёкий сигнал к атаке.
  
  - Хааа! - раскатами пронеслось со стороны противника, и герцог услышал нарастающий топот копыт кавалерии Гульфаков.
  - Не оборочиваться, - цыкнул Ле Жён брату Ксеноманищу, - Шире шаг!
  За их спинами уже расходились орки-пехотинцы, пропуская вперёд тяжёлую конницу. Ле Жён чётко увидел, как его первая фаланга упирает в землю копья, готовясь принять первый удар конного клина.
  - Ну и везёт же нам! - попытался пошутить Ле Жён, - Несколько часов всё было тихо и именно в те две минуты, как мы пошли за водой - надо было заявить об атаке!
  Посмеяться над судьбой-злодейкой не удалось, их смяли копытами гульфакские наездники. В такой переплёт Ле Жён ещё никогда не попадал - видимо уже машинально он сжимал раздавленное ведро и лез куда-то, куда его тянул брат Ксеноманище - у того была сильно разбита голова и вспоротая, будто косой грудь.
  Дальше герцога приняли свои пехотинцы, нужно было добраться до лазарета, но он нашёл в себе силы остаться у своего знамени и в течении нескольких часов руководить редеющим батальоном.
  
  P.S.: Несмотря на то, что герцог Ле Жён был смертельно ранен и погиб, но не упавшее знамя его батальона стало сигналом того, что высота всё ещё держится и присланное подкрепление отбросило противника назад.
  
  ГРАД ЗЕМНОЙ II
  То, что случилось во второй половине дня казалось кошмаром, сошедшим с фресок, изображающих картины Апокаллипсиса. Сначала поле стало сотрясаться и испуганные лошади сбрасывали своих седоков, а пушкари прыгали с брустверов, дабы спастись от "гуляющих" пушек. Потом армия орков стала расходится и перегруппировывать свои полки в более мелкие батальонные единицы. Далее потемнело небо, но глаза бойцов Ормаггеддона виделт только десятки гигантских рептилий, которые несли на своих плечах бастионы и замки. Между ними сновали твари размерами поменьше. Самые маленькие на земле и на небе двигались хаотично, всё время рискуя сбить друг друга или попасть под чьи-нибудь глыбоподобные стопы.
  Город Безумного бога достиг Ормаггеддонского поля - поля последней битвы - Битвы за Небесный камень, летящий вниз красивой кометой. Сам главный безумец этого мира теперь лично руководил битвой. Его ставка, окружённая алтарями для постоянно идущих жертвоприношений, двигалась впереди на огромной креатуре, установленной на четырёх чудовищах. Искажённое лицо воскового цвета, ожившие зеркала глаз, костлявые иссушенные руки - перед ним стояло несколько сияющих шаров, в которые он отдавал свои приказания. Над ним показались несколько драконов, они легли на крыло и ушли на правый фланг (пора было покончить с линиями госпиталей).
  Несколько дворцов, ощетинившихся пушками, тихо поплыли на левый фланг (их задачей стал отвлекающий манёвр для сковывания основных сил Имперской армии). Между ними по многокилометровому скользящему и перекатывающемуся живому морю двинулись перестроившиеся пехотные мобильные группы Пакипарока. Западные пределы Ормаггеддона заполнили огромные движущиеся пространства, которые шли на таран, не разбирая своих и врагов к сравнительно небольшому участку равнины - Рогам Ормаггеддона.
  Единственное, чего не смог предвидеть Великий Безумец - так это размеров того пятачка, на котором суждено было состояться последнее сражение уходящей эпохи. Ни один гигант не мог пройти на Рога - слишком крутым был подъём и слишком пересечённой была дорога, заполненная многочисленными ямами и траншеями. Конечно, ящеры могли бы пройти наверх, но слишком уж был велик риск крушения наверший и бастионов со спин этих гигантов.
  Безумный бог обратился к светящемуся шару штаба Бестиарза и отдал приказ немедленно бросить свой "меченый корпус" на штурм Рогов Ормаггеддона.
  
  ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ФАЗА ОРМАГГЕДДОНСКОГО СРАЖЕНИЯ
  Первая линия всадников врубилась в копья первой шеренги. Убитые и раненые орки, гоблины, люди и кони рухнули вниз, давая мост второй волне, потом будет третья и так далее. Рано или поздно гульфаки прорвут пехотный ряд и "меченый корпус" на их плечах взойдёт на артиллерийский холм, чтобы опустошить его и занять лагерь - ключевую позицию на Рогах. Другой летучий отряд распался на две линии и пошёл вперёд, искать брешь в обороне на левом Роге. Их атаку возглавили ветераны, которые ещё сутки спустя успешно атаковали этот рубеж и взяли богатый трофей.
  
  Де Шабан во главе латников встретил врага у подошвы холма. Развёрнутые фузеи плевались "рублёнкой" прямо поверх голов. При этом пушкари, войдя в раж, не особо-то проверяли, кто оказывался под ударом. Пока левый и правый фланги армии де Жюффа отступали и боролись за восточный край Ормаггеддонского плато, центр равнины и его стратегическая возвышенность буквально пылала, переплавляя в огне финальной битвы всё живое и неживое.
  Безумный бог, наблюдая за падением Небесного камня, стал волноваться, что Бестиарз не успеет вовремя освободить холм от врага. Ничтоже сумняшеся, он дал приказ открыть огонь со всех спин ящеров, находящихся в непосредственной близости к Рогам.
  Небо заволокло гарью. Громом взревела равнина и сотни тяжёлых снарядов накрыли Рога и холм. Паника и ужас охватили обе стороны боя, теперь, казалось, каждый был сам за себя, а слепая жестокость только подбрасывала адреналин, как новые и новые снаряды в жерло плюющихся огнём пушек.
  Имперская пехота, воткнув щиты в землю, начала последнюю пляску с врагом. Отборная пехота "меченого корпуса" больше не держала своих рядов - они также рассредоточились для поединков. Краснобородые гульфаки, оказавшись отрезанными от своих, без страха кидались на копья, стараясь, во что бы то ни стало, умирая, успеть дотянутся до врага.
  
  Клин де Шабана прошёл около пятидесяти метров вперёд, смяв правый фланг гоблинов Белой Урлы, скатившихся с правого Рога. Те отступили, давя друг друга и раненых в самую гущу конного сражения между наездниками на волках и кентаврами с одной стороны и остатками корпуса фон Шишбургера - с другой. Латники влетели в тыл гульфакам, но тут же попали под огонь обеих артиллерий и были вынуждены вместе с гульфаками бежать под прикрытие холма. Всё перемешалось.
  Ситуация полностью вышла из-под контроля, когда под графом Лайоном де Шабаном оказался убит конь, и он выбитый из седла рухнул вниз туда, где лежал высокопоставленный хоб-гоблин, перепачканный в крови, но, похоже, сам без единой царапины.
  - Аргх! - взревел Бестиарз, узрев перед собой рыцаря с графскими регалиями.
  Ни де Шабану, ни его противнику не хватало длины рук, чтобы дотянутся до горла vis-à-vis, поэтому они, лёжа напротив друг друга, оба придавленные тушами своих лошадей, принялись остервенело рвать друг другу плащи, пытаясь вытянутся и подтянуть к себе врага. Неожиданно сверху между ними упала ещё одна лошадь, перекрыв соперникам вид, но де Шабан всё ещё пытался приподняться. Тут его чем-то оглушили по голове, и он прекратил дальнейшее участие в битве.
  
  Камень был уже над самым холмом, и все летающие рептилии, чуя надвигающуюся катастрофу, принялись покидать небо над Ормаггеддоном и уносились прочь (куда-то на юго-запад). В это же время ящеры, ведущие атаку на имперские войска, развернулись на юг и, не обращая внимания на своих погонщиков, двинулись к тропическим лесам. Все ещё живые животные того и этого мира старались избавиться от своих наездников и покинуть место падения Небесной глыбы.
  
  Огромный горящий тетраэдр быстро показался над видимым с холма горизонтом - он страшно стонал и приближался к месту великой битвы.
  Дон Рыжкони вышел из битвы и кинулся на холм. Отец Аркадиус тоже наблюдал за странным небесным объектом.
  Внезапно Объект "выбросил" из себя гигантское облако, которое, окутав небольшой кусочек неба, остановило ужасный Камень, и он начал плавно спускаться прямо на холм.
  Отец Аркадиус перекрестился и полез в дорожную сумку, он извлёк оттуда Рог Нарвала с острова О"Карху и протянул артефакт дону Рыжкони.
  Рыжкони посмотрел вверх - Объект, который они называли "Небесным камнем", был белёсого цвета. Его испещряли какие-то пиктограммы и странные надписи. Он хоть и медленно для себя, но довольно быстро для остальных спускался вниз - прямо на холм.
  Оценив обстановку, В-тапках-на-подушку отбросил свой меч, быстро переложил поудобнее рог и приготовился к ритуалу обезвреживания Небесного гостя.
  Прошло меньше минуты, когда громадный размерами и округло треугольный "Камень" опустился на пропитанную кровью землю холма. Сверху, на оставшихся один на один с ожившим Проклятием рода человеческого, Рыжкони и Аркадиуса, пала белая скользящая и непроницаемая пелена. Стало чуть темнее, и, несмотря на шум приближающейся битвы, они как бы оказались за податливой стеной будто бы лёгкой ткани, ничего более не видя.
  Аркадиус ещё раз перекрестился, затем перекрестил дона Рыжкони и сам "Камень". Часть камня оказалась прозрачной, и сквозь это "стекло" Аркадиус разглядел странные фигуры - это были белые бесы, возможно выгрызшие "Камень" изнутри и вызвавшие это Вселенское разрушение!
  Бесы показали сквозь стекло какой-то значок, напоминающий эмблему визионеров и, глумливо улыбаясь, помахали дону Рыжкони, который всё ещё сжимал в руках Рог Нарвала.
  - Коли! - закричал отец Аркадиус, вырывая Рыжкони из чар этих странных существ, засевших внутри "Камня", - Коли, скорее!
  Рыжкони подбежал ближе и со всей силы ткнул рогом нарвала в какое-то углубление, отмеченное на "теле" гигантского "Камня" тремя красными и тремя жёлтыми стрелочками, объединёнными своим нарисованным оперением в треугольник.
  Лица бесов за стеклом исказила ужасная гримаса. Камень заурчал и одна из его сторон начала приподниматься.
  Глазам изумлённого отца Аркадиуса предстала поистине странная и страшная картина. Головы бесов стали надуваться, а глаза не просто округлились, но и полезли вон из глазниц!
  - Прочь, силы нечистые! - возопил Вице-Папа и, выставив вперёд крест, принялся читать девяностый псалом.
  Бесы начали лопаться, а один из них кинулся к стеклу и начал бить по цветным мигающим камушкам, что были расположены перед ним на своеобразной столешнице.
  РАЗДАЛСЯ ВЗРЫВ!!!
  
  P.S.: Мощность взрыва оказалась огромной - его звук был слышен в полевых штабах и госпиталях тыла. Не веря ушам своим, командующие обеих армий во главе с резервами кинулись на помощь своим бойцам. Однако подойти ближе, чем на восемь миль им не удавалось - в течении суток стоял дым, кругом виднелись мёртвые, смрад заставил уйти даже падальщиков.
  
  ОТЕЦ АРКАДИУС
  Сначала раздался оглушительный взрыв, и дон Рыжкони как бы истончился в пространстве. Потом отец Аркадиус на мгновенье ослеп, но всё же продолжал читать псалом под номером девяносто.
  Зрение вернулось довольно быстро и к радости святого отца и Вице-Папы на поле боя все герои остались в живых! Некоторых, правда, сильно побило, но и они довольно бодро вставали и, немного виновато улыбаясь друг другу, шли куда-то в сторону только-только обозначившейся точки Заката.
  - Кажись всё, - сказал кто-то рядом.
  Аркадиус обернулся и увидел дона Рыжкони.
  - Мы победили! - тихо сказал он соратнику, - Victoria!
  - Господа, вы не видели де Шабана? - спросил у них невесть откуда появившейся маркиз Лось.
  - Он был с отрядом немного дальше, - ответил В-тапках-на-подушку, - вероятно они всё ещё преследуют бегущего противника...
  Маркиз и дон Рыжкони махнули руками ещё кому-то и тоже пошли к закату. Что же?
  Аркадиус чувствовал себя переполненным радостной гордостью, но при этом и каким-то усталым. Правда, усталость эта была светлая. - Сродни умиротворению, когда ты закончил огромное дело и вот сидишь (нет, лучше лежишь) где-нибудь в тёплом месте и никак не нарадуешься деяниям своим праведным.
  Вокруг него шли и шли люди. Разных видов, родов, званий и сословий. Впереди садилось огромное Солнце. Отчего-то щемило в душе - правду ведь говорят, что нет ни одного похожего заката... А этот!
  Аркадиус встал и стал жадно впитывать в себя каждый лучик уходящего Солнца, каждый оттенок травы и блики на не очень далёких скалах, каждый шумок, дуновенье лёгкого ветерка - было в них что-то особенное и неповторимое.
  Тут его отвлёк подошедший Скоббракет:
  - Поздравьте меня, святой отец! Мне только что стукнуло двадцать пять! Мой день рожденья, точнее "День Знамени", с которым совпал мой день рождения! Кюре из нашей воскресной школы очень любил говорить: "Мы должны встать стеною, грудью за честь нашего флага, штандарта нашего гарнизона и знамени нашей Империи!" После этого обычно был праздничный салют и шествие знамён. Мы очень радовались шествию и знамёнам, которыми размахивали бравые драбанты и баннеры.
  Отец не пускал, но я записался в армию и шёл за флагом, пока он не взвился над донжоном Ноблеса, мы снова кричали: Ура! Ура! - А всё ради чего? Мы прошли через леса - там были мухи и ядовитые гады. Мы шли под дождём, где нас встречали странная еда и гнилая вода. Потом мы шли по равнине, где царили гульфаки и убийственная жара. Потом сидели в замке, где хранилась смерть и протухающая пища. И вот всё, что у тебя осталось это - вонь из ровика за палатками, в который облегчались бойцы и сбрасывал отпиленные руки и ноги медперсонал. Я вот тут подумал, а что собственно я видел в своей жизни: шлюхи, в которых живёт какая-нибудь зараза, гнусности меж собой или наедине, пьянки, издевательства над новенькими, злоба к соседу, распущенность, дни отвращенья к жизни и ночи страха - ради чего? Ради броска вслед за флагом через курящееся маревом поле, пока я не рухнул со стрелой в животе. Как вы думаете, святой отец, они поставят надо мной Флаг?
  Скобба прервал другой голос:
  - О чём ты говоришь? Тенистого скверика где-нибудь в Громодзяндии мне будет довольно! - это был другой спутник, лишившийся обеих ног, он шёл, используя руки, навроде костылей. Аркадиус посмотрел вниз, а человек продолжал:
  - Ребекка, моя жена, бежала за мной, плакала - один мой малыш был у неё на руках, трое девчонок, помладше, бежали во след за матерью и рыдали. Не хотели, чтобы я уходил. А у нас в Льетере, с четырьмя девками особенно не разгуляешься - где-ж как ни в армии я мог бы им на приданое накопить? Сначала было трудно, потом втянулся - воевал и у Угрюмого мастера, и на Жабьей, и у Распятого шута. Всегда домой возвращался! Правда, двое детишек моих умерли. Но другим и приданое справил, и замуж отдал, и свадьбу по-людски проставился. Мы с Ребеккой остались одни - отправились на волах в Трюхляндию, потом пожили в Шишбурге пастухами, накопили на арендаторство - доехали в Ле Жён. Арендовали с последующим выкупом ферму - косили траву, валили леса, строили мосты. И вот, я решил в последний раз испытать счастье - взять денег и земли, чтобы больше не подённичать, не жить лицом к лицу с нищетой, болезнями, смертью... Поступил в арбалетный отряд знаменосцем, думал, что обойдётся. Если Скоббракету нужен флаг на могилу - Пусть возьмёт мой!
  Следующим говорить стал широкоплечий рыцарь в изодранной кольчуге:
  - Флаг! Идея вела нас, как флаг! Ещё бы, кавалергарды! Звуки военной музыки! Парады, приёмы, балы! Восторг от древка на плече, от эфеса, согреваемого ладонью. Успех по возвращении домой: плеск славы, карьера, женитьба, отставка, дети. И каждый шаг - это долг перед Господом, Императором и Империей. Всё это сверкало в нас и перед нами. Гнала же вперёд нас другая сила. Рука всемогущей Жизни - как огонь в центре земли, вздымающий горы. Или подземный ключ, который их прорезает. Однажды, нашему кузнецу приказали обхватить железным обручем дуб, что рост под балконом моей комнаты, чтобы повесить гамак, в котором бы моя младшая сестрёнка качалась и читала после обеда! Но растущее дерево всё-таки разорвало железный обруч. При этом ни один жёлудь, ни одна ветка в дереве не ведала ничего, кроме трепета жизни, и совсем не тревожилась, что с гамаком вместе в траву упал томик "Романа о Розе".
  Брат Ксеноманище нагнал компанию позже остальных:
  - А я записался в нищую армию верующих - юношей с горящими взорами - Мы рванулись за флагом Царства Небесного, мы прошли с вами, святой отец, до самого Ормаггеддона, но и вы получили отпор и пали. Теперь, мы сломленные, в слезах, без сил и без веры. Мы погибли с тобой, брат Аркадиус, каждый по-своему - меня затоптали и забили насмерть наездники, тебя разнесло взрывом - но оба мы умерли, не отличая Добра от Зла и поражения от победы. Так и не зная, кто это ухмыляется там, за дьявольской маской.
  - Прохожий, ты можешь считать, что Судьба - западня, и, если имеешь ум и предвиденье, можешь её избежать. Ты в это поверил, глядя на жизнь других, подобно тому, кто, как Бог, склонился над муравейником и видит, как преодолеть муравьиные затруднения. Но вернёмся к жизни: Судьба когда-нибудь подойдёт к тебе в виде твоего отражения в зеркале, или ты будешь сидеть один у камина... И вдруг на соседнем стуле окажется гостья, и ты узнаешь её, и увидишь в её глазах непреложную весть.
  Аркадиус оглянулся и ужаснулся, увидев странные жёлтые глаза своих спутников - Скоббракет повернулся к нему и протянул свои руки.
  - Нет, нет! Отзынь! Изыди! Ты не настоящий! - закричал Аркадиус и понял, что обещанный Конец Света для него уже наступил. Необходимо было куда-то идти, бежать.
  
  Аркадиуса носило по полю, он брёл сквозь него, то которое всё более и более напоминало торную дорогу, по которой шли и шли люди.
  - Нет, я не могу быть мёртвым! Нет! Нужно просто оглядеться - я чувствую, вижу, слышу. Вероятно, просто контузия! Надо собраться... Так. Святой Лука сказал: "И будут знамения в Солнце, и в Луне, и в Звезде, на земле же уныние народов и недоумение; и море восшумит и взмутится". Были эти знамения? Были. С другой стороны - это мог быть и плод моего воображения, ведь три первых знамения подробно описаны в книге Апокалипсиса. Святой Иероним, однако, в своих "Еврейских анналах" насчитал пятнадцать знамений. Так! "В первый день море поднимется на пять локтей выше гор и застынет как стена. Так море далеко и это проверить невозможно. Во второй день вода опустится столь низко, что будет едва заметно. И здесь есть проблема, хотя можно проверить по озеру. Здесь где-то рядом было озеро. На третий всплывут морские чудовища и издадут столь страшный рев, что он дойдёт до небес. Рёв был, и чудовища были! Я сам видел. На четвёртый день возгорится вода. Не вижу воды! На пятый день с деревьев и всех растений истечёт кровавая роса. Что под ногами? Всё красное! Хотя это может быть и блики от Солнца. На шестой день обрушатся все дома. Все. На седьмой день камни будут биться друг о друга, и раскалываться на четыре части. Два дня бились и не только камни. На восьмой день будет всеобщее землетрясение, и люди и звери будут повергнуты на землю. Падали и перемешивались в грязи Ормаггеддонской. На девятый день земля разровняется, а горы и холмы превратятся в пыль. Так и есть - свершилось. В десятый день люди выйдут из пещер и будут бродить, как безумные, лишившись речи. Ибо нечего и не о чем говорить нам. В одиннадцатый день восстанут из могил кости усопших. Пора. На двенадцатый день на землю упадут Звезды. Упали. На тринадцатый день умрут все живые, чтобы потом воскреснуть с мёртвыми. Значит, я мёртв. На четырнадцатый день сгорят земля и небо. Ради чего? В пятнадцатый день возникнут новые земля и небеса и все воскреснут...
  Невдалеке ударили в колокол, и глазам святого отца предстала старая заброшенная часовня. Откуда она здесь? Он перекрестился на звук колокола и двинулся к часовне.
  - С другой стороны, - продолжал размышлять Аркадиус (вид часовни его как-то даже успокоил), - Страшному Суду должно предшествовать явление Антихриста, который попытается ввести людей в соблазны четырьмя способами: ложным толкованием Священного писания, чудесами невиданными, дарами богатыми и наказаниями лютыми.
  Отец Аркадиус подошёл к часовне и отворил дверь. Впервые за несколько дней приятная прохлада коснулась его лица. Он ещё раз посмотрел на выжженную Солнцем Ормаггеддонскую долину и вошёл внутрь.
  - Одно ясно, - заключил он, закрывая за собой дверь, - перед Страшным судом должен свершится великий пожар, возжжённый Господом, дабы обновить мир, повергнув в страдания осужденных и явить миру избранных.
  Дверь глухо лязгнула, и в неверном полумраке глазам Аркадиуса открылись длинные пролёты ступеней, уходящие вниз. Аркадиус ступил на первую из них.
  - Свершилось! - тихо сообщил он сам себе и пошёл по ступеням, повторяя как заклинание имена Господа:
  - Trinitas, Sother, Messias, Emmanuel, Sabahot, Adonay, Athanatos, Jesu, Pentagna, Agragon, Ischiros, Eleyson, Otheos, Tetragrammatoni, Ely, Saday, Aquila, Magnus Homo, Visio, Flos, Origo, Salvator, Alpha and Omega, Primus, Novissimus, Principum et Finis, Primogenitus, Sapientia, Virtus, Paraclitus, Veritas, Via, Mediator, Medicus, Salus, Agnus, Ovis, Vitulus, Spes, Aries, Leo, Lux, Imago, Panis, Janua, Petra, Sponsa, Pastor, Propheta, Sacredos, Immortalis, Jesus Christus, Pater, Filius Hominis, Sanctus, Pater Omnipotens, Deus, Agios, Resurrectio, Mischiros, Charitas, Aeternas, Creator, Redemptor, Unitas, Summum Bonum, Infinitas*.
  Поднимаясь выше и выше, он медленно осознавал, что спускается вниз. В конце пути его кто-то ждал. Он даже знал кто
  
  * В данном случае, перечислены 72 имени Бога (из "Гримуара Гонория")
  
  ДЖИМ УРФИН ДЕ ЖЮФФ
  Сдача вражеской армии была принята гвардейским офицерским сводным корпусом во главе с главнокомандующим де Жюффом.
  Все ликовали, хотя на плато Ормаггеддона спускаться никто не решался. Сначала началось празднование и поздравление действующей армии, потом в ночной тишине крики и стоны раненых сменились вороньим гвалтом и волчьим воем, потом армия, разбитая на гарнизоны начала сниматься с места и отправляться кто на запад, кто на север, кто на юг. Демобилизованные бойцы оставались в гарнизоне на базе XVIII фронта (в своё время Галлиратий выхлопотал для этого отдельное финансирование). Их формировали, как сопровождение в тыл санитарных поездов - необходимой охраны открытых телег и фур в лице рыцарей ордена госпитальеров на северных фронтах просто не осталось.
  
  Случилось это накануне смотра на вахт-параде, которые стали невероятно популярны сразу же после окончания войны. Знаменитый Джим Урфин де Жюфф, оставшийся главнокомандующим без армии и полководцем без войны, повадился наведываться в солдатские казармы, недалеко от места, где ему был поставлен большой памятник, окружённый трофеями. Бывало не только рядовые бойцы или ветераны, но и офицеры шли мимо памятника и салютовали, беря "на караул"!
  Что говорить, бойцы его любили, как отца родного. А он переодевался в штатскую одежду, провизорского чина, и таким вот маскарадом ходил по казармам и полкам, будто бы с инспекцией и спрашивал солдат:
  - Ну, кто у вас командиром на вахт-параде бывает?
  - Джим Урфин де Жюфф-Радченкович! - гордо отвечали бойцы.
  - Де Жюфф? - неодобрительно качал головой ряженый главком, - Наверно, плохой человек, крыса тыловая, и крови-то поди не видел, и меч-то поди не вынимал?
  Ну, что тут начиналось! Правда, кончалось всегда тем, что бойцы звали какого-нибудь дядьку ветерана, а тот уж и разоблачал ряженого. После чего Джим довольно бесцеремонно ставил на стол бочонок другой, и до утра ветераны предавались воспоминаниям, а молодежь слушала, разинув рты, "о том, как оно было!"
  Но в этот раз, то ли ветеранов в казарме не оказалось, то ли они его не узнали, но только с суровой отповедью, типа "Убирайся отседова, пока цел!", напал на него весь казарменный караул. И, вколачивая сапогами слова в стиле: "Да он - отец наш родный, вот кто таков де Жюфф!", - запинали его в гарнизонную тюрьму.
  В застенках протрезвевший де Жюфф очнулся и принялся орать. Днём на него никто внимания не обращал, а вот ночью - эти крики стали мешать сну гарнизонных офицеров. Они сначала пытались образумить сумасшедшего, но тот истерично орал, что он "ни кто-нибудь там, а Сам!" И что он не позволит, чтобы "с ним вот так вот обошлись!"
  Короче, жалоба интенданта, на то, что гвардейцы удерживают в казематах какого-то узника, который постоянно стонет, орёт и не даёт спать генералу-аншефу Каберне попала на стол к первому консулу Западной Громодзяндии. Новой территории, присоединённой к Империи и включающий в себя этот военно-административный округ.
  Первый консул дал личное распоряжение экстраординарному следователю Ивдессы-Заперевальной Херштрайхеру лично разобраться в этом деле. Но Херштрайхер, который должен был самолично провести дознание, проспал намеченный час отъезда (скорее всего, намерено, потому что знал характер Каберне и предпочёл хоть так, но досадить старому сквалыге). Выехал он значительно позже, да и маршрутом останавливался с инспекциями в подвижном тылу практически по всему пути следования.
  Когда же он всё-таки прибыл, знаменитый главком был расстрелян взводом арбалетчиков, а тело его оказалось во рву, окружающем ставку генерала-аншефа.
  Херштрайхер, как и положено провёл опознание тела, вот тут всё сразу и разъяснилось. Это дело спровоцировало у Каберне приступ ипохондриальной белой горячки, а затем и тихую отставку с переводом в далёкий дом ветеранов, по иронии судьбы носящий имя Ана ля Птица.
  
  ГРАФ ДЕ ШАБАН
  "Затем всё закончилось и наше честное и теперь уже гражданское общество принялось делить завоёванные, точнее вновь отвоёванные, территории. Конечно, были и суды. То самозахват поля, леса, деревни, то неопровержимые доказательства того, что данные земли (сто, двести, триста лет назад) принадлежали такой-то семье, клану, ордену или даже области. Потом гоблинская и оркская общественность протащила через новых дворян поправки о собственном праве на самоопределение. Короче, пошла писать губерния...
  Что касается меня, то я остался под Ормаггеддонским холмом. Наш лежачий поединок был прерван, но после взрыва - всё и всех разметало. Я оказался крепко запутанным в чужой амуниции, и орки "меченого корпуса", отступая, поволокли за собой тело своего супер-генерала. С ним-то я и оказался сцепленным ремнями и доспехами. К сожалению и кровь из моих ран перемешивалась с его кровью... Так нас и вынесли - сросшимися собственным железом и кровью. Потом его солдаты сняли доспехи и превратились в многочисленное гражданское население. Под видом беженцев они ушли куда-то в эти места. А меня бросили у одного из наших разъездов - там меня и подобрали. До установления личности я провалялся в тюремном лазарете, а потом долго искал своих... Вот собственно и всё".
  Де Шабан, закончил рассказ и подал мне дорожную сумку:
  - Здесь далеко не всё, но много нужного материала, - пояснил он. - В своё время, я записал сюда шестнадцать сирвент для моей заколдованной леди. Здесь же собранный отцом Аркадиусом материал по Небесному камню, Песня о рыцаре О"Карху... Потом в эту же книжицу я подшил рассказы "На пыльных тропинках далёких островов Ыыльзленда", здесь есть наброски жития святого Аркадиуса и жалобные доносы на него же. Туда же я вложил записные книжки Ана ля Птица, которую вынес из застенка Ди Шнайдер, и Ди Шнайдера, которую мне передал Максимилиан фон Шишбургер. Потом сюда же легли и путевые заметки брата Либерта. Теперь всё это я передаю тебе.
  Мы сидели у огня. Дрова как-то по-домашнему потрескивали, а искорки от них разлетались в стороны, стремясь выйти за пределы кострового круга.
  - Ну, вот, Джулиус, пожалуй, и всё! - сказал мне граф Лайон де Шабан, полковник сухопутных войск и Вице-король земель за Перевалом в отставке. Помолчал и так, для себя добавил, - Друзья, что волосы - редеют. А о себе, тем паче говорить нечего: Родился - был мал; Вырос - был глуп; Помер - был пьян. А дальше, всё как положено: ничего знать не хочу - ступай, душа, в Рай!
  - Ну, - с укором сказал я графу, - Не гоже так говорить человеку из легенды!
  - Легенда! - романтично нараспев произнёс де Шабан, - Легенда - это страшное слово. Когда я был простым человеком, у меня было всё: друзья, враги, любимая женщина. А что у меня осталось, когда я стал легендой? Друзья? Я пережил их всех... Любимая? Она не любила меня и наверняка предпочла мне простого смертного... Враги? Но ведь теперь это слово принято писать в кавычках. Я сам? Но я ведь просто часть ушедшего, может быть и не слишком Золотого века. Часть мифа о времени, которого больше нет!
  - Но вы же победили!
  - Нет, мой юный друг, я так и не ответил ни на один поставленный перед самим собой вопрос. Кто мы? Кем стали? Где мы? Куда заброшены? Куда стремимся? Как освобождаемся? Что такое рождение? Что - возрождение?
  (Он достал свой меч - в общем-то небольшой, с двумя развёрнутыми вверх ручками, как у кинжала даги, которым можно не только парировать клинок противника, но и специальным приёмом сломать его)
  - Заржавел совсем, - просто констатировал он, - надо бы почистить.
  
  - А, ещё, - спросил его я, - что стало с той женщиной, которую вы называли Заколдованной леди?
  Граф посмотрел вверх, как будто бы пытаясь рассмотреть сквозь дым звёзды.
  - Кстати, она мне потом написала! Уже после победы. Письмо с готовностью принять любым.
  - Вы не ответили?
  - Ответил...
  - Что же вы написали?
  - Пустяк, всего две строчки: "Вы уже не та принцесса? Да и я ведь уже, признаться, давно не тот сказочный принц!"
  Я отчего-то улыбнулся. Мне вспомнился каждый наш день - все те три недели моего с ним совместного путешествия. Как познакомились, как пересекли степь в поисках последнего оставшегося врага - Бестиарза, супер-генерала Безумного бога - он тоже остался жив. Вспомнил, как граф учил меня нехитрым солдатским премудростям походной жизни. Как воплощали мы собой самими и своим путешествием принцип Мигеля де Шабана - За кем нет погони, за тем никто и не бежит! И как наслаждались окружающим нас миром, будто бы сам маркиз Лось шёл вместе с нами. Как обменяли несколько карбункулов Анфраксов на телегу с бочкой вина и запас вяленого мяса. Как говорили о Луне, её жителях селенитах и о Городе Будущего!
  С этими мыслями я и заснул.
  
  Разбудил меня приближающийся топот копыт и отборная брань. Я даже сразу не понял, что происходит, поэтому ещё некоторое время пребывал в не очень блаженной неге неторопливого пробуждения.
  
  - Я хочу выпить за вас, враги мои, ибо нет, и не было для меня никого ценнее моих врагов! Друзья что? Их и было-то немного, а сейчас, пожалуй, и вовсе не осталось, - де Шабан обвёл глазами своих гостей и улыбнулся, - Итак, друзья приходят и уходят, и лишь враги останутся с тобой! Подумайте сами, никто из близких ни у меня, ни у вас так участливо не отслеживал передвижений и путешествий, награждений и переводов друг друга... И только враги будут трогательными свидетелями каждого шага твоего. Они, как добрая верная жена, готовы ожидать тебя сутками и месяцами в самых опасных местах этого мира. Как любящая девушка, готовы сорваться вслед за тобой хоть на самый Край Земли! Мы ведь всегда беспокоимся друг о друге - я о вас, вы обо мне...
  Вокруг костра сидело несколько человек. Точнее, человек был один - граф де Шабан, остальные были орками.
  У меня сложилось впечатление, что они давно не виделись и теперь совершенно искренне празднуют встречу, которой ждали много лет.
  - Нет, милый граф и мой добрый враг! - заговорил старый орк. Шрамы на нём уже заросли щетинистой сединой, но на руке не хватало когтистого пальца. - Мы все тогда грезили о будущем счастье, о свободе! Но что такое Свобода? Это такое слово. Свобода, (он подбросил холодный тусклый камень и с силой швырнул его во тьму) - один ваш мудрец, кажется профессор Робур, однажды записал, - свобода это пятно крови на эшафоте. Он погиб, потом, из-за своего ощущения свободы... Нет-нет, его не казнили, он был объявлен сумасшедшим... потом попал под карету какого-то богатого господина - из ваших новых...
  - А кровь? - спросил де Шабан.
  - Кровь? Кровь - это вода. Текучесть тел, над которыми господствуют влечения. Кровожадность, животный запах и отягчённость телесной страстью. Кстати в камерах сердца не хуже, чем в Аду - есть вместилище злых духов крови, гнева и чувственных пристрастий, но и как в Раю - есть места для ангелов - любви и мудрых устремлений.
  Вице-король гордо выпрямил голову, немного помолчал и продолжил:
  - Кажется, Сенека сказал: "Видишь ли ты тот крутой отвес? Это дорога к свободе!", Боэций ему вторил: "Видишь ли ты сухое старое дерево? На нём висит свобода!"
  - А любовь?
  - Любовь? - де Шабан разлил остатки из бутылки, - Любовь - это рабство. Очень опасное рабство! Покорный раб любви никогда не знает, что он делает - строит или разрушает!
  - Мы то с тобой только разрушали, - улыбнулся старый орк, - Ты и Я, Я и Ты.
  Они пригубили. Де Шабан ответил:
  - Кто же виноват, что за мной всегда гарь и пепел, ведь я и сам всего лишь выжженная земля.
  Один из орков, сидящих невдалеке от костра, принял опустевшую бутылку и отправился (видимо за следующей).
  - Ну, нашёл ты меня! Дальше что? Хочешь поставить точку, мой кровный брат?
  - Хочу, - ответил де Шабан, - пока мы живы, последняя война ещё не окончена. (Тут-то меня и осенило - я видел своими собственными глазами супер-генерала Бестиарза!)
  - Что? - засмеялся Бестиарз, - Ты, что ничего не понял? Ты ничего не понял! Мы ведь с тобой не просто кровные братья, но и заклятые смертью кровники. Как только умрёт первый из нас - умрёт и второй. Так, что нас всего двое!
  - Трое, - перебил его де Шабан, - Трое. С нами Бог!
  - Ну, так пусть же твой Бог и рассудит! - Бестиарз снова засмеялся.
  - Пожалуйста, изволь, - сказал Лайон де Шабан...
  Тут оставшиеся орки встали, отдали последний салют де Шабану и скрылись в темноте. Казалось все, кроме меня, понимали то, что происходило; как будто они совершали какой-то очень старый, наполненный забытыми символами, военный обряд. Каждый знал, о чём говорит граф де Шабан. Сам вице-король также выглядел уверенным в поступках своих. Он говорил много - минут десять. Подозвал к себе писца. Тот вручил ему перо и бумагу.
  Граф отошёл в сторону и сосредоточенно принялся писать.
  Потом встал и подошёл ко мне, чтобы проститься.
  - Бестиарз будет ждать меня, начиная с сегодняшней ночи, - тихо сказал он, обернувшись ко мне, а потом снова разговаривал с чужаками.
  Те, наконец, всё поняли и оставили нас.
  - Что это было? - спросил я у де Шабана, - Один бросок засапожного кинжала, и вы бы убили его. Остальных было всего трое...
  - Это не он, - просто ответил граф, - Похож, но не он. Это магия - призрак из чёрного шара. Сам Бестиарз находится дальше... где-то в степи.
  - А как же мы узнаем, где? - не унимался я, - Это похоже на человека...
  - Да, Джулиус, внешне он похож на человека, но внутри он - совсем другое.
  - Как волк в овечьей шкуре? - попытался понять аналогию я.
  - Нет, он не скрывает зла, он просто не человек.
  - Он дух?
  - Нет, но я не знаю, как тебе это объяснить...
  - Он - Нечистый?
  - Да, наверное.
  - Но скажите, граф, может быть, он имеет какой-то образ?
  - Образ... - де Шабан задумался, - Нет, он - безобразен. Понимаешь он верный зверь Безумного бога!
  Де Шабан снова сел у костра, и на мгновенье пламя осветило его обветренное лицо. Глубокие морщины и шрамы, как будто стирались от пламенеющих веток, и передо мной вновь появлялся юный рыцарь "Без Дыча", не умевший считать потери и безрассудно веривший своим песням и замыслам.
  
  - Пойми раз и навсегда, - продолжал де Шабан, - Это мой враг. Враг, за которым я шёл всю мою жизнь. И это был долгий поход. Когда-то Бестиарз гнал меня по большой Срединной равнине, шёл за мной по пятам, уничтожал меня, убивал моих друзей и тех, молодых и ни в чём не повинных ребят, которые верили своим командирам. Но потом Колесо Фортуны крутнулось, и счастье покинуло его стан - после падения "Камня", его достали из-под груды тел и он дальше - уже он отступал на запад. Но в его войске начался странный мор - солдаты сначала лысели и теряли зубы, а потом просто умирали в страшных муках, изъеденные язвами и неизвестной болезнью. А потом я напал на его след и погнал его, и теперь он уже не отступал, а бежал.
  Де Шабан достал из костра завёрнутое в лист мясо и каштаны.
  - Убить Бестиарза - не просто, ведь тот, кто убьёт Зверя - сам станет Зверем. Поэтому Бестиарз - это моя главная цель, и я очень скоро убью его. После этого я умру. И вот тогда начнётся и твоя часть работы - ты осветишь место моего последнего приюта (чтоб я, не дай Бог, не встал). В мою могилу опусти прах Бестираза и вложи его в мою левую руку, а в правой - оставь меч. Я не выпущу это чудовище из рук моих до скончания времён. И запомни, мой мальчик, Бестиарз где-то недалеко - я чувствую его. Уже очень скоро мы увидим костры, мы почувствуем гарь и я двинусь по свежему следу, чтобы поставить точку в этой игре.
  Следующим утром два всадника, оставив несобранным свой небольшой лагерь, двинулись по степи. Де Шабан был спокоен и всем своим видом ободрял меня. Я же сильно волновался, ибо всё, что я знал о Нечистых - я почерпнул из книг нашей библиотеки, да из рассказов брата Канцеляра, которого за глаза, мы все называли "братом Фантазу".
  Однако де Шабан только отшучивался да говорил о силе экспромтов и импровизаций, о духе и воле, и, наконец, о том, что "рано или поздно у всех бывает первый раз".
  
  День клонился к закату, когда де Шабан остановил своего коня Рича, спешился и сказал, передовая мне Ричину узду:
  - Оставайся здесь. Дальше я пойду один, а завтра на рассвете поезжай прямо на Солнце, пока не достигнешь "места".
  После чего де Шабан скинул плащ и, преклонив колени, помолился у вонзённого в землю меча - я осенил его крестным знамением и тоже молился.
  Затем граф встал и, простившись с верным Ричей, пошёл вперёд. Позади нас развернулась картина кровавого заката и я мне стало бесконечно жаль мальчика, стоявшего в степи и держащего в вспотевших ладонях поводья двух лошадей.
  Одинокая фигура, сжимающая меч, плавно растворилась в вечерних сумерках.
  
  Де Шабан шёл тихо через степь, погружённую в надвинувшуюся сверху ночь. Неожиданно стена тумана расступилась перед ним, и его образу предстали далёкие огоньки.
  "Здесь и скрывается мой зверь" - подумал де Шабан и почувствовал лёгкую, какую-то зовущую боль, разливающуюся по усталому телу. - "То же чувствует и он" - пронеслось в голове охотника, и он ускорил шаг. Да, теперь Лайон был охотником, им овладела нестерпимая жажда крови, глаза светились хищническим блеском, руки трясло от напряжения. Ему хотелось расправить широкие крылья и кинуться сквозь степь смертельной молнией, чтобы скорее достичь врага. Однако, всё это были эмоции - фигура охотника медленно и тихо двигалась в направлении огней лагеря, постоянно вслушиваясь и изменяя свой путь, поддаваясь плавному течению степного ветра.
  
  Лагерь был всё ближе и ближе. На мгновенье Лайону показалось, что он уже видит врага. Ясно, воочию - Бестиарз сидел на лоскутной подстилке и, казалось, был совершенно тих и спокоен. Просто отрешённо смотрел в густую тёмную ночь. Блики костра играли в его зрачках и дико отплясывали на его драгоценной кольчуге, висящей на скрещенных копьях - и то и другое награды покойного Безумного бога. Чудовище наверняка знало, что это его последняя ночь. Возможно, он даже видел, как к лагерю движется охотник. Бестиарз тоже вспоминал прошлое - его лицо принимало облик тех, кого он убил, а шестипалые руки перебирали трофеи, собранные из человеческих останков.
  
  - Мы оба устали, - подумал он и закрыл глаза.
  
  Наконец, де Шабан оказался в нескольких метрах от первого костра. Бестиарз, скорее по привычке разжёг несколько костров по периметру своей стоянки - его небольшое охранение, видимо было где-то дальше. Хотя, возможно последняя четвёрка его бойцов, получила дембель и просто растаяла в степи.
  Де Шабан продолжал свой путь, и спустя мгновение вошёл в неровно освещённый кострами круг, в середине которого был Бестиарз. Он словно бы спал. Сидя, скрестив ноги и опустив голову, перед ним лежал широкий и кривой клинок, трофеи и две залитые толстым слоем воска деревянные дощечки.
  Де Шабан подошёл и сел напротив Бестиарза. Тихо взял табличку и прочитал на ней тщательно выдавленный текст:
  Не дожидайся утра,
  Чтобы вновь не тратить
  Сил, давай покончим
  Со всеми делами перед
  Восходом и с первыми
  Лучами Солнца я
  Отправлюсь с тобой
  "Да, - подумал де Шабан, - Я не стану ждать утра, чтобы закончить это".
  Бестиарз вдруг тяжело задышал и стал приподнимать голову. Лайон встал, отошёл от чудовища на расстояние клинка и рубанул справа - вниз.
  Клинок сверкнул в последних отблесках костров и глубоко вонзился в тело врага. Де Шабан сделал небольшое усилие и, повернув лезвие, потянул его вверх и на себя.
  Казалось, ничего не изменилось - только голова Бестиарза откинулась, и он безмолвно взирал на новую едва заметную полоску рассвета удивлёнными и ничего невидящими глазами.
  Де Шабан сел рядом с поверженным врагом и взял вторую восковую табличку. Всё стало просто и понятно. Теперь нужно было написать последний стих. Закончив писать, он также сел, скрестив ноги, и сладкая боль разлилась по телу, успокаивая усталые члены.
  
  Совсем уже перед восходом Солнца над степью прокатилось конское ржание, гулким эхом встречая смерть де Шабана. Этот полный горести и тоски лошадиный "крик" Ричи разбудил меня.
  Теперь я знал - ВСЁ КОНЧЕНО
  
  Таблички с посланиями я сохранил. Де Шабан на прощание написал двенадцатиколенный стих:
  Мы брошены в сказочный мир,
  Какой-то могучей рукой.
  На тризну? На битву? На пир?
  Не знаю. Я вечно - другой.
  Я каждой минутой - сожжён.
  Я в каждой измене - живу.
  Не праздно я здесь воплощён.
  И ярко я сплю - наяву.
  И знаю, и помню, с тоской,
  Что вниз я сейчас упаду.
  Но, брошенный меткой рукой,
  Вновь цель без ошибки найду.
  Как он и просил, я похоронил его вместе с закадычным врагом и его мечом. Земля там была рыхлая, несмотря на осень. Ведь как-никак, середина Сквыростеня, у нас в эти дни падает первый снег! Однако в этих местах ждали второго урожая, поэтому я, установив крест и закрепив его камнями, даже подумал, что уже через год этот импровизированный крест даст ростки и превратится в живое дерево!
  На этом я простился с графом и твёрдо решил закончить свою экспедицию книгой. Следовательно, надо было возвращаться назад.
  
  HERMIT (ПУСТЫННИК)
  К востоку от Чистоплюйя, в больших, но редколесных горах, близ небольшого торгового местечка Вертипижен жил исключительно мерзкий отшельник, который действовал аббату КалЛистеру, настоятелю тамошнего монастыря, на нервы не хуже сломанного зуба. Каждый раз, когда аббат подходил к окну своего рабочего кабинета и глядел на лысый холм, обрастающий каменными фигурами, он машинально задевал языком этот треклятый зуб. И острая боль тонкой всепроникающей иглой прокалывала верхний предел челюсти, вонзаясь в аббатский мозг. Резко брала, правда, и быстро отпускала...
  Тем не менее, аббат с какой-то непостигаемой и настойчивой ревностью продолжал смотреть на другую сторону узкой долины, на лысый холм, давно уже занятый и так странно обжитый ненавистным отшельником.
  Каждый год в Петров день (день, когда аббат имел обыкновение объезжать окрестности, и день, когда его зуб постиг несчастный случай)... Так вот в Петров день, КалЛистера настигала греховная мысль - он хотел убить пустынного насельника холма и уничтожить эти человекоподобные богопротивные каменные фигуры.
  Вот и сейчас он стоял в тупой нерешительности или неспособности противостоять соблазну - деструкции. Светило яркое утреннее солнце. Отшельник сидел на холме, что-то ел и что-то писал на глиняной табличке. Он так аккуратно делал эти глиняные табулы и ставил их под камни, что КалЛистера это просто бесило. Стыдно было признаться, но каждый год, на день Всех Святых, закутанный в чёрный плащ КалЛистер тихой ночью спускался со своего аббатского холма и переставлял все таблички под камнями, путая, таким образом, всю стройную систему пустынника. Аббат присмотрелся - что он там ест? - так и есть: мерзкий зубъект жадно обгрызал не весть кем подброшенный коровий мосол! Самозабвенно работал челюстями в атмосфере какого-то жуткого атавизма дождя, сам растрёпанный, драный и несказанно омерзительный.
  Вот уж воистину говорят, что даже самый негодный человек вполне сгодится на то, чтобы испортить пейзаж!
  Вдруг, как будто почувствовав наблюдение, отшельник повернулся в сторону окон монастыря. Ещё не старое и симпатичное лицо аббата исказилось гримасой отвращения - он опять, несмотря на расстояние, вспомнил это обесчеловеченное лицо и опять машинально тронул языком свой сломанный зуб.
  
  Местные жители отчего-то не испытывали никаких особых чувств к жителю холма. Правда, все они как-то сразу прозвали отшельника - Нелюдимом, ибо так и не смогли узнать его настоящего имени. Ну, да это ведь не так важно. Одни говорят, всяк имя знает, да в лицо себя не помнит. А другие - у Бога без вести пропащих душ - не бывает, у Него все наперечёт! Часто старосты деревенские к нему посылали за советами - советы Нелюдим давал странные и не всегда разборчивые, но всегда очень ценные и несомненно полезные. Несмотря даже на то, что говорил он на странном "птичьем" языке, какой, как говорили школяры, в ихних академиях зовётся "Латынским".
  
  Ночевал тот пустынник как обычно - под шапкой. Но надо отметить, что спать крепко он толи не любил, толи не мог вовсе. Оттого и постоянно скитался, надолго останавливаясь и засыпая на ходу.
  Бывало, идут люди на поле. Глядят, спит наш Нелюдим, будто воды маковой опился.
  
  К обедне священник в церковь торопится. Смотрит, дрыхнет юродивый, так что с него пар валит.
  
  Вечером люди с работ к дому возвращаются, а отшельник спит, будто мёртвый. Подбежали. Думали - всё! Ан, нет. Проснулся, сел. Говорит:
  - Первый сон хорош до полуночи, - потом покряхтел, помялся да снова камни волочить пошёл.
  Много с ним связано было курьёзов. Иной раз, едет купчик с караваном, видит - спит нищий калека, крикнет ему:
  - Хорош спать - замёрзнешь!
  А юродивый наш подбоченится, да, как и скажет:
  - Что не доел, зато и просплю.
  А чиновному смотрителю за домами инвалидов, что ему медяшку на милостыню дать хотел, но, только удостоверившись, что калика этот не помер. Ответил:
  - У меня подушка в головах не вертится не потому, что её нет, а потому, что совесть моя спокойная!
  Не дал чиновник милостыни, только наказал окружающим:
  - Пусть человек этот сам себе спит, да и сам себе грезит.
  Плюнул, да так, чтобы на рубище юродивое попало (слава Богу, ветер встречный был) и ушёл прочь.
  
  - Сначала я мир хотел посмотреть, поэтому мало спал и многое видел, - тихо объяснял юродивый, - Теперь совсем бы вас всех глаза мои б не видали! Оттого много сплю и мало вижу.
  Когда же пристали к нему дети с вопросом, зачем он эти камни таскает, то, оборотившись к ним глазами; он, став лицом светел, воздел руки на холм с камнями поставленными и перекрестился.
  - Как кукушка горюет, что родимого гнёздышка у неё не было, так и косточки солдатские по Родине плачут... - проговорил тогда божевольный отшельник, и добавил, что он всем тем, кого знал, образы восстанавливает. Чтобы в скорое Второе Пришествие, когда спустится к нам на землю, да как спросит Боженька у Папы тогдашнего: А где же солдатики Мои? Куда они подевалися? Кем загублены? Где полегли-погнили? И разведёт тогда руками Папа.
  Но встанет снова, как и прежде, Каменный легион и пойдёт на Суд Божий. Но не покалеченными и не сгоревшими пойдут ребятки наши. Не с обрубками вместо рук и ног, и не с глазами вороньём выклеванными. А все как есть - несогнутые и несломленные! Как всегда было - только вперёд... Встанут в каре, поднимут штандарты с беспечными орлами на древках и возьмут "на караул". А архангел Гавриил к ним выйдет, в пояс поклонится, и скажет: "Спаси Бог вас, ребятушки, спасибо за службу". А Маменька Небесная платочек свой из рукава достанет, и слёзки свои чистые в умилении утрёт. Простит нас всех тогда Боженька, даст знак Апостолу, и мы колоннами маршевыми прямо в Рай на поверку и прийдем...
  Сказал он это и заплакал. После утёрся чем-то и снова пошёл каменья свои собирать.
  
  Однако время шло. Дети те - все уже в люди вышли. А Нелюдим по осени МСССХLV (1345) года водрузил на холм свой последний камень. Сел под него, сильно кашляя, вылепил из того, что было под рукою табличку, и начертал на ней худым и грязным пальцем: "Анди Дрэгон, бывший студент, бывший сквайр, бывший рыцарь, бывший ".
  Положив табличку под изваянием, да там же и остался, по привычке заснув.
  Этим вечером пошёл первый снег, который осыпал белым и чистым саваном и одинокую фигуру отшельника, и его камни.
  
  ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ ЗАВЕРШАЮЩАЯ (ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ)
  "Вот ведь, непруха! Стоило только задремать, как обнаружилось, что я подвис в каком-то странном пространстве, абсолютно беспомощный и бессильный, одинокий и всеми забытый, отданный на волю бездушных и неодолимых сил". Внезапно этому одинокому в разлитой бесконечности архимагу сфер и креаций стало понятно, что это одна вечность сменилась другой - и это было необычайное ощущение. Великому Существу посчастливилось наблюдать появление Истинного Времени. Он точно знал это, но это ни на что не похожее ощущение Начала (!) - возможно, нечто подобное с ним уже даже случалось. Но первый этап Вечности, честно говоря, было жаль.
  Впрочем, так как он его изначально не понимал, то, значит, и не помнил, чего ему может быть тогда "жаль"? Он просто знал, что с момента начертания Октайедра Стабильности, он жил всегда и не особо следил за своим Пустым (нет) Чистым существованием. И вот так вдруг, ни с того ни с сего, ТВОЯ ВЕЧНОСТЬ, такая обыденная, что и не удивляла и не заставляла себя беречь и ценить, потекла сквозь тебя. Сначала просто сдвинув что-то в осознании, а потом ускорилась - и эта новая бесконечность оказалась понятна и чуть короче предыдущей... Он, всё это время находился в Небытии, и придумывал свой собственный Мир.
  Мир симбиотического единства. Вероятно - Случилось что-то непоправимое. Впрочем, по логике глубинного опыта даже самые идеальные условия (физические, химические, биологические) могли всё серьёзно осложнить. Рассыпались сдерживающие связи, порвалась нить равноУдержания времён, и время освободило свой поток (!), теперь, сокращая пока ещё редко сменяемые бесконечности, оно начало ускоряться, высвечивая в сознании моменты всё больше сокращающихся вечностей.
  Теперь приходилось мириться с этим Временным неудобством. Хотя ощущение чего-то потерянного, чего упущенного в этом времени и пространстве всё ещё преследовало его, и существо (нет-нет, он уже свыкся с тем, что произошло, просто что-то ещё по прежнему вызывало в нём жалось) он ощущал... ностальгию. Впрочем, безмятежное состояние вполне может сопровождаться другими переживаниями, для которых свойственно некоторое отсутствие границ. Ведь любая граница - это препятствие.
  Потом он понял, что, находясь здесь, в своей тёмной Вселенной, он скорее всего состарился и, став древним и мудрым, достиг уровня различения потоков времён - отсюда и ностальгия... по юности и детству, которых он и не помнил только потому, что не мог в те далёкие времена различать в глупости и наивности своей ни времени, ни пространств! Про пространство он догадался давно, но вот доказать, что оно существует было не очень-то просто. Нет, конечно - сам он, безусловно, являлся пространственной единицей. Но было ли пространство за пределами его сущности? - вот это был вопрос! Этот эмпирический паттерн можно было отнести к началу собственной биологии. Но тут возникала другая загадка. Размышляя о Пространственности Времени, он неожиданно понял, что имеет границу собственной Формы. И если любая граница - это препятствие, то разгадать, что находится за рамками "Формы Себя" - было пока архисложно.
  Главной проблемой для него оказалось осознание того, какая форма ему свойственна. Как химеролог, находясь в космической поглощённости, он быстро стал применять знания и описание различных существ, но проследить истинность теорий без опыта работы на наружной дуге эволюции было нелегко. Весь опыт прежней неосознанной жизни, безразмерно долгой и символично невыразимой необходимо было применить к тем новым изменениям, которые настигали его на каждом новом временном отрезке существования. Отныне нужно было пытаться выделять различные мелочи и из них складывать новые качества пространства и тогда ему пригрезилось в забытьи... Он увидел, что висит в центре Вселенского Тёплого Океана, который сам ещё находится на стадии Плеромы! Я - Бог! - догадался он, я нахожусь в центре недифференцированного сознания новорожденной Вселенной, в котором нет времени, пространства и объектности, которое не знает разницы между Самостью и Миром!
  Теперь, медитируя, Он часто впадал в особое забытье и каждый раз принимал фантазировал себе новую реальность. Нужно было составить не только мир вокруг, но и определить в нём себя, чтобы разные качества мира отражались разными частями сознания. С этим и пришло идеальное самопревращение - в этом мире он обрёл форму Уробороса - тесно связанную с питательными функциями, пусть примитивного и незавершенного, но различения себя и материального мира.
  Потом он заметил, что в его Вселенную откуда-то из-за внешних границ доносится тусклое оранжево-красноватое мерцание, справа и сверху раздавались мерные, то ускоряющиеся, то замедляющие свой ритм удары, ещё ниже что-то с шорохом вздувалось и опадало, а, совсем рядом, время от времени начинало бурлить. Кроме того, с дальних границ ему грезились длинные и красивые звуковые последовательности с глухим гудением или (возможно) Музыкой Сфер.
  Картина мироздания была ясна - он, постоянно расширяясь, парил в центре мира-космоса своей Вселенной и чувствовал себя уже не демиургом-создателем, но начинающим разрушителем. Он понял, что Уроборос обречён, и ему пора деформироваться и даже, что не исключало возможности деформации, прорвать оболочку, отделяющую его от внешнего хаоса! Что там? Неизвестно. Но, дабы предотвратить надвигающуюся катастрофу (в конце концов, даже Вселенные не бывают вечными!), он снова решил измениться. Для мира хаоса он выбрал форму Тифона. Теперь ему необходимо было научиться обособленности и независимости своего тела. Создать свою самость - вот она главная доминанта принципа удовольствия и инстинктивных побуждений. Именно здесь - в противоположности он и обретёт своё симбиотическое единство!
  Когда он понял, что деформация подходит к концу, то стал пытаться шевелить частями своего чудовищно вытянувшегося на многие пространства тела. Несмотря на все тревожные ожидания, его Вселенная всё ещё удерживала его в своих границах. Созданный им Мир оказался прочнее, хотя иногда он ловил себя на тревожных ощущениях - Он будто бы чувствовал мягкие удары откуда-то из вне. Складывалось впечатление, что кто-то "Там", снаружи, пытается достучаться до него. Иногда ему становилось интересно, и он тоже отвечал на эти колебания, и тогда до него долетали чьи-то голоса, и поглаживания внешней тверди, от которых слегка содрогался весь его, становящийся всё более маленьким и узким, Мир.
  Ощущение контакта с существами в другой, возможно точно такой же, как его Вселенной, вызывали в нём нечаянную радость, он то пытался различать их голоса, а то - разглядеть какие-либо контуры их форм. В самом деле, кто они? Ещё Уроборосы или уже Тифоны, или... Нет, нет. Мысли о конце этого Мира у него уже не вызывали неудовольствия. Он к ним привык, он с ними свыкся и даже любил представлять объединение нескольких миров в один СверхМИР, в котором кроме него будут ещё и другие боги. Пока однажды к его фантазиям вдруг не добавилось одно новое и очень странное ощущение. Оно состояло из непреодолимого чувства всёвозрастающей тревоги и в осознании надвигающейся смертельной опасности. Источник опасности ясно определить не удалось, но по всей его упругой и незыблемой Вселенной несколько раз прошла неожиданная волна сжатия, и он ощутил такой ужас - какого раньше не было. Конечно, вскорости всё кончилось, и он успокоился, спрятавши все свои страхи в медитацию неопределимого блаженства. Но что-то всё ещё не отпускало. И действительно, то пред глазами являлась странная трёхмерная спираль, неумолимо затягивающая куда-то в центр и глубь себя, то волны сжатия и спазм снова и снова повторяли свою игру. Однако, пока после этого ничего не происходило. У него даже создалось впечатление, что это новое, деструктивное, качество Вселенной является ответом на его же собственную тифонизацию. В самом деле, если он является чудовищем, то почему бы и Вселенной, которую он создал, как и все креативщики, по образу и подобию своему, не унаследовать частицы зла? Отсюда и странные демонические видения, образы, которые кажутся абсурдными для аналитического ума, и всё же в них просто присутствует логика глубинных переживаний! Отсюда это странное чувство пойманности и увязания в кошмарном клаустрофобическом мире. Этот тезис успокоил его и вернул былую безмятежную уверенность. Только какой-то малый червь сомнения грыз и постепенно уничтожал весь его Вселенский покой, что-то грозило ему, что-то тянуло его в невидимый круговорот, который мог выбросить его тело наружу. Малым, еле заметным ростком, прибившем плотные ряды камней, возникло подозрение, что он переживает невыносимую, бесконечную и безнадёжную ситуацию какой-то лёгкости Бытия - он снова почувствовал прилив ужаса.
  Так пришла Боль, а вместе с ней беспомощность и безнадёжность! Огромный Тифон превращался в пассивную жертву, попавшую во власть могучей разрушительной силы без шансов на спасение.
  На этот раз успокаивать себя уже не было времени - Боль находила его везде - гигант оказался уязвим, нужна была новая трансформация. Но во что? Боль, исходившая отовсюду, никак не давала возможности сосредоточиться и принять хоть какие-то меры! Со всех сторон Вселенная безжалостно сжималась! И сжатие это порождало ещё какое-то странное и постоянно растущее усилие, с которым на него давили стены им же созданного Мира. Стало ясно, что успокоенность и невнимательность к собственному Миру привела его к катастрофе - он деформировался в Тифона и занял собой весь существующий мир, но Тифон - это атакующая креатура и, расширяясь, он забыл вовремя вернутся в форму Уробороса. Закрытого, закукленного создания, которому нельзя причинить зла - даже хвост этого существа находился погружённым в его голове! Теперь трансформация была невозможной - шансы упущены, а мир вокруг сдавливал чужеродного себе монстра в точку, чтобы выплюнуть его, исторгнуть во Тьму Внешнюю, где лишь плач и скрежет зубовный...
  Он вступил в титаническую схватку за жизнь. Что это было? Какие чудовищные силы противостояли ему? Он физически ощутил мучительное удушье, почувствовал, как тело его прожигают насквозь разрушительные жёсткие излучения, как истончаются и тают его до сего момента крепкие несокрушимые кости, как закипает и начинает испаряться мозг. Он яростно боролся с удушьем, он терпел адскую боль, он преодолевал проглатывающую его сознание тревогу!
  ...Страшные спазмы продолжали сжимать и сминать, плющить и выворачивать, вытягивать и скручивать. Неслыханное доселе и невероятное по интенсивности отчаяние охватывает его. "Всё - решил он, во что бы то ни стало, необходимо начать трансформацию - пусть не целиком, пусть по фрагменту, но это необходимо. Иначе, эти муки будут продолжаться вечность!" Смерть. Опасность. Боль. Агрессия. Биологический материал. Побуждение к самоуничтожению.
  Тифон напрягся и сжался, насколько это было возможно, и тут прямо над головой появился спасительный просвет, и он почувствовал, как вся Вселенная с безжалостной силой выплюнула его в совсем Другое Место... Он успел трансформироваться в птицу, падение сменилось парением, затем он стал отращивать ноги, потом он пал в пепел, стал ничем, но одолел себя и осмотрелся. Первое, что он увидел - это было Место, которого раньше не было. Потом он понял, что не успел завершить трансформацию - процесс зашёл слишком далеко, он просто чувствовал, что падает вниз направляемый какой-то мягкой упругой трубой (эвакуация?), и, когда он изо всех сил собрался и остановил трансформацию, что-то схватило его снаружи.
  Страдание закончилось, осталось лишь непривычное ощущение - он видел вокруг себя расширяющиеся пустоты и парящие в них ослепительные разноцветные пятна. Новый Мир оказался Холодной Вселенной Одиночества! Самое страшное в этом Новом Космосе было понять, чем закончилась эта Катастрофа огромного размаха, и на какой стадии была прекращена трансформация - на что он теперь похож. Он чётко помнил, как порвалась и прекратилась его связь с той (его прошлой) Вселенной - он стал анатомически независимым индивидом. Кто он?
  Открытие пришло совершенно неожиданно - трансформация зашла слишком далеко и теперь была необратима! Прямое попадание на дно Космоса! Физическая гибель! Эмоциональный кракх! Интеллектуальное поражение! Вечное индивидуальное (то есть его личное) трансцендентное проклятие! Абсолютная гибель Эго! Открыв рот, он громко закричал в холодную пустоту. И как только понял, что это именно он является источником крайне неприятного резкого, тонкого и нестерпимого высокого звука, тут же осознал, что перестал быть богом. Подумать только, развитие его личности завершилось на стадии Кентавра (!), уродца, точнее двух, недоделанных наполовину существ!!! Абсолютного в своём идеале Существа и голой обезьяны!! Низшей формы человекообразных! И это высокий уровень упорядоченной интеграции Эго!?. Его тела!?. Его личности!?. Конечно, был и один положительный момент: уровень Кентавра - это самый высокий уровень сознания, точнее двух недотрансформированных сознаний, которые значительно расширяют телесные возможности Воли и Разума! В конце концов, любые более высокие состояния сознания, насколько он ещё это помнил, либо не признавались существующими богами, либо они их называли патологическими...
  ...Вскоре его кто-то мягко и нежно поднял вверх, и он ощутил прикосновение к новой стене Мира, из которой вывалилась большая мягкая и одновременно упругая гора. Из этой горы в самый центр его рта капнула какая-то питательная жидкость. Он втянул её в рот и облегчённо закрыл глаза.
  Когда он проснулся, то понял, что мирно лежит на некой твёрдой поверхности, защищённый от промозглых космических миров несколькими слоями тонких, но в целом приятных покровов. Время от времени он впускал в себя пустоту и любовался сверкающими красками своего нового Мира - он почти ничего не боялся. На стене, совсем рядом висел большой лист тонкой бумаги, на нём была нарисована красная пентаграмма, украшающая часовую башню крепости и странные символы: 1973.
  
  1992 - 1998
  Посвящается моему поколению,
  Л. Ш.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"