Точнее, за рекой Волгой, в городе Энгельс. Его анабасис тоже оказался впечатляющим.
После обстрела эшелона, когда на его глазах разорвало снарядом сотрудника завода, он ушел куда-то в поля, и что именно делал-милосердная память в себе не сохранила, но не погиб, а как-то добрался до Кременчуга и как-то преодолел реку, не попав немцам в лапы. Причем он оказался н другом берегу тремя-четырьмя днями позже жены и дочки. После чего несколько дней бродил по городу под артобстрелами. Город после начала обстрелов временно утратил гражданскую власть (военная работала, и город оборонялся, и склад вывозился). Но городское начальство и городской отдел НКВД в панике покинули Кременчуг, решив, что все пропало. Порядок довольно быстро восстановили, а мужа Сусанны, ходившего босиком по улицам и читавшего 'Ад' Данте вперемешку со стихами на иврите, задержали до выяснения. Документы при нем были, явно человек долго шел пешком и лишился обуви, сбив ноги. Но продуктивного контакта с ним не получалось. На половину вопросов он отвечал цитатами из Данте вроде: 'И адмиралам будет хуже всех'. Но это могло быть отнесено на то, что он слегка (а может, и не слегка) не в себе, но за пазухой у него лежали разрозненные листы бумаги, на которых химическим карандашом и рукой обладателя были нанесены странные письмена. Скажем, на странице книги про революционное движение в области в период революции 1905 года подчеркнуты населенные пункты губернии, да еще и соединены стрелками, как если бы он желал пройти из пункта А в пункт Б, и по дороге не миновав пункт В. На полях другого листа какие-то непонятные расчеты, которые, естественно, он не мог пояснить. Были и совсем непонятные надписи. На вырезке из газеты довоенного выпуска, где отражался визит товарища Молотова в Берлин и встречу с тамошней компанией на 'Г', немецкие представители разрисованы, но им не пририсованы рога и копыта, что было бы вполне к месту, а просто зачернены или засинены (в зависимости от цвета чернил) шевелюры, усы, а кое-где и галстуки. Разумеется, понятного пояснения от фигуранта не получено, ответ-то был и мимо, то есть он начал говорить, долго говорил разное несущественное, а потом- что так хотел оттенить некоторые части портрета, обычно скрытые от взгляда и не бросающиеся в глаза. То есть как бы ответил вообще, и про портреты немцев, но содержание ответа скрыто от понимания. Оперуполномоченный товарищ Макаров только укрепился в подозрениях. С учетом того, что у задержанного таких чернил не было с собой, то, значит, 'украшение' сделано когда-то ранее. А для чего? И не прячется ли что-то под этим раскрашиванием? Товарищ Макаров читал, что это работает вместо пароля вроде:
'
-Это здесь посылают в разведку?
-Здесь посылают только ... к черту, а шпион Вася живет этажом ниже'.
И картинку можно показать содержателю конспиративной квартиры для шпионов и отличить случайного прохожего, не туда зашедшего, от нужного человека. Через много лет это реализовано было в виде 'Чьорт побьери!' и аптеки контрабандистов.
Мысль, не лишенная логики, но, на ту беду, раскрашивание провел другой человек, ныне с немцами еще не связанный, а бумагу выдуло ветром из разбитой снарядом комнаты художника. А зять тети Софы бумажку только подобрал и положил в карман пиджака.
То есть человек вел себя странно и, возможно, был похож на шпиона. Потом его перевозили в Полтаву, и там тоже не сразу допросили. За прошедшие дни реактивное состояние немного трансформировалось в реактивный параноид (если научно) и муж Сусанны стал подозревать, что задержан гестапо, которое отчего-то притворяется НКВД, и ему важно не выдать себя. Оттого он сказал, что работал в 'Заготзерне' 'Зернодозорчим' (что это он имел в виду- сказать сложно), что он женат, но жену зовут Ольга и она живет в городе Николаеве.
Далее было рассказано, что он в последнее время уехал в Белокриницу, потом в Днепропетровск, потом в Харьков, потом в Полтаву (в Кременчуге он якобы никогда не был), везде искал работу, потому что из 'Заготзерна' его уволили. Дальше было рассказано нечто умопомрачительное про то, что он на телеграфе взял несколько бланков телеграмм и написал их сам (и послал тоже) себе, адресовав 'до востребования' в разные города. В них было им написано, что ему необходимо явиться в военкомат для призыва. Поэтому он получал в окошке 'До востребования" в Харькове телеграмму, что нужно прибыть в Полтаву в военкомат. Он рассчитывал, что так будет легче добраться в нужное место.
Что за место нужно ему и для чего- внятного ответа не давал.
Внутрикамерный агент, пообщавшийся с ним, на допросе сказал, что у товарища не все дома, и быстро не вернутся, интуитивно поняв ситуацию лучше оперуполномоченного.
В Полтаве было составлено еще три протокола допросов, где путешественник сообщил, что подчеркнул названия мест для того, чтобы отразить, как ему нравятся их названия, а название реки и цифры рядом с ней в знак того, что в ней вкусная вода и ее глубину. Оперуполномоченный отчего-то не обратил внимание, что глубины 32 метра в реке Хорол не может быть, это не море. Дальше он придумал про то, что служил действительную службу на Дальнем Востоке в инженерном батальоне, работал и во многих местах. Поскольку имелись документы, что он признан негодным к службе по состоянию здоровья, рассказ о службе на Дальнем Востоке следствие не удовлетворил.
У следователя стало расти ощущение, что перед ним не совсем вменяемый человек или симулянт, а дело было по 1 части статьи, то есть об измене Родине. Потому облздравотделу предложили создать комиссию минимум из трех врачей, в том числе -зам.зав горздравотделом Сологуба С.М., психиатра Крапивкина А.М. и заведующего судебно-психиатрическим отделом психбольницы Волкова, чтобы те разобрались, перед ними симулянт или действительно невменяемый. Меж тем тот продолжал дуть в ту же дудку, сказав, что подчеркнул название ряда районов, потому, что они самые лучшие в области.
И комиссия в составе Сологуба и двух других специалистов его осмотрели, признали психическими заболеваниями не страдающим, и 'поведение больного носит целевой характер-симуляция'.
Но тут наступило время эвакуации заключенных, бумаги со Шведской могилы тоже задержались и догнали 'работника Заготзерна' в Бугульме, куда убыли соответствующие структуры НКВД,
К тому времен зять Софьи еще немного ожил, но продолжал считать, что лучше прикидываться не совсем нормальным, что он в меру сил и талантов делал.
Следователь закончил дело, подписал у нужных лиц и отправил меморандум в ОСО, по статье 58-1(это была уже не УССР, оттого не 54я). Меморандум завернули и передали несколько слов в адрес следователя за сочинение такого бреда.
ВРИД начальника отделения добросовестно воспроизвел переданное ему в адрес подчиненного этому самому подчиненному, и сам добавил.
Получилось что-то вроде описанного в песне 'Крутится-вертится шар голубой':
'"Тра-та-та-та-та-та, тра-та-та-та!
Ты же не штурман, а тра-та-та-та!
Тра-та-та-та, тра-та-та-вашу-мать!'
Естественно, с заменой слова 'Штурман' на 'следователь'.
В итоге его еще через две недели отпустили. На дворе зима, в одежде и обуви даже для лета серьезные недостатки. Например, на ногах старые галоши и тряпки вроде онучей. Самое теплое на теле-это пиджак, на голове-кепка. И, кстати, куда податься?
'Дитя слепого старца, Антигона,
Куда пришли мы, в град каких людей?
Кто странника бездомного Эдипа
Сегодня скудным встретит подаяньем?'
Он потом рассказывал, что эта цитата прямо не выходила у него из головы.
Но...свет не без добрых людей. Они нашлись и устроили товарища на один поезд, который довез его до Куйбышева, потом на второй, что довез до Уральска, а потом на третий, что довез до Энгельса и оказался он в городе, откуда родом был писатель Лев Кассиль. Вообще, если сильно покопаться, то они даже были родственниками с автором 'Кондуита и Швамбрании', но родство было в виде: 'нашему забору троюродный плетень'. Но об этом муж Сусанны не знал, хотя 'Кондуит' и 'Вратарь республики' читал, и они ему понравились.
А в этом богоспасаемом месте было много госпиталей, и нашлась работа и жилье. Сначала кочегаром, потом и слесарем. А потом, прослышав про умелые руки, его сманили к себе железнодорожники. Жизнь немного наладилась, хотя, как он признавался, его все время беспокоила мысль, что ему что-то надо на другом берегу Волги. Особенно, когда он смотрел на Саратов через реку. Правда, пока шла война, это случалось нечасто, да и мешало вот что: он как бы хотел укрыться от ужасов войны за широкой водной преградой. Сначала за Днепром, потом за более широкой Волгой.
В феврале сорок четвертого Кировоград был освобожден, и возникла возможность что-то узнать о близких. И он написал с десяток писем своим знакомым в городе. К лету сорок четвертого пришли четыре ответа. Естественно, знакомые евреи ответить на письма по этим адресам не могли, они были либо расстреляны, либо убежали в иные места. Жена одного знакомого написала, что муж ушел в Красную Армию, но пока от него никаких сведений нет. О его родных она ничего не знает. Двое ответили, что заводы при отступлении немцев подорваны, но сейчас что-то собираются делать по их восстановлению. Про родных -тоже ничего. А Йорген Паннекук (по паспорту уже много лет Юрий Панек) ответил, что знает: известный ему Бромверт живет сейчас в Саратове, куда его эвакуировали вместе с частью домочадцев, и назвал адрес. Так вот что ощущала душа, когда он глядел на высокий берег Волги!