Стрельцов Сергей Александрович : другие произведения.

Вадим. Поэма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Сергей Стрельцов.
  Вадим.
  Поэма.
  
  Посвящается Святой Памяти Моего Друга Вадима Полянского.
   Ingiustimi Amor perche si raro
   Corespodassi tu a nostri desiderii!
   Ariosto, 'Orlando Furioso'.
  
   Предисловие
   Чтоб мыслить правильно, чтоб весело писать
  Нам нужен гений- где его достать?
  Ни честный труд или мольбы и слезы,
  Ни жертвы чистые, ни страшные угрозы
  Над ним не властны. Вея между нами,
  По прихоти своей он делится дарами;
  Такой закон ему составил Бог,
  Чтоб вдруг животворить невинность и порок,
  Чтоб вдруг их оставлять в нечаяньи и вновь
  Искать застывшую в томленьи глупом кровь
  И ум погруженный в вопрос вопросов.
  Мой гений - перипатетический философ,
  Как Фигаро- случаясь здесь и там-
  Он проповедует, внимать его устам
  Привык я с юных лет. И думаю они
  Священны Вам хоть памятью Парни,
  Гомера, Пушкина, Вольтера, Флакка, Мура
  Иль Джорджа Байрона. Иль мать-литература
  В свою благотворительную длань
  Еще не собирала вашу дань.
   II
   Средь многих рифм Тебе, Литература!-
  Не "dura"* я возьму, а "sprezzatura"**.
  Под век апостольский ее огонь раздул
  Живой и умозрительный Катулл,
  Чтоб не повадно было гордости бездарной
  Собою осквернять строй чистый и нетварный,
  Лирической поэзии, и брать
  У девы Пафоса заветную тетрадь,
  Где все что может исповедать Лира
  Расписано до окончанья мира:
  Эподы, методы, изящные фигуры,
  Завязки, повороты, авантюры-
  Там есть все-все; их строй и чист и ясен,
  Но он от мира и, как мир, напрасен.
  Но начинаю, поздно отступать.
  Приди, Герой!- Тебя не стал бы звать,
  Но кто печаль мою сегодня скрасит,
  Мой взгляд зажжет и разум мой украсит.
  -----------------
  *- первое это крепость, как качество, **- второе это популярное у англоязычные редкое итальянское словечко обозначающее пренебрежительную легкость.
   Первое
   Вадим угрюм, как Ты, Москва, угрюма,
  Когда спадет жара и Канта- Юма
  Метафизическое правило велит
  Тебе принять чуть протрезвленный вид,
  Чуть хладный, чуть такой, что, увидав Тебя,
  Увозит иностранец помня и любя.
  О слово позабытое- Rentier!-
  Век промелькнул и снова о тебе
  Мы вспомнили, безумию вослед
  Послав прощальный радостный привет.
  Так, умиляя посторонний взгляд,
  Тот стал богат, кто был всегда богат.
  И возродилось на свою беду
  Извечное Generation perdue.
  Они- младые варвары- теперь,
  Толкнув ногою, открывают дверь
  И в думу, для которой нету счета,
  В масонский клуб, где вечное болото
  Для скуки и претензий наших дам,
  И в клуб ночной, куда не к спеху нам,
  Или к писателю, на чей автограф модный
  Так падок ум и гордый и свободный,
  Или туда, что много говорить,
  Куда спешил, кто торопился жить.
  Но полно, полно, я "данайский"*** шут-
  Рассказ не начат. Времена идут!
  
   Второе
   Блистая, в небе сумрачном скользил,
  Медлительный, как чудо вечных сил
  Над полосою Boeing. Вот коснулся
  Едва земли, вот носом он пригнулся,
  Вот побежал и вот застыл. Подали
  К нему вдруг трап, и люди побежали.
  И в Шереметьева-Второго хладный зал
  Их путь исчез. Никто не поджидал
  В его диванах моего Вадима.
  Один везде, он переходит мимо
  По залу V.I.P. И с тощим чемоданом,
  Как призрак прежнего в костюме иностранном,
  Он вышел вон и взял такси. Привет
  Тебе, Отечество! Когда увидишь свет
  И образованность ущедрит утлый разум
  Тогда, тогда покажешься Ты сразу
  И милых дней свидетелем живым
  И честной древности хранителем одним.
  Так среди чувств возвышенных и слез
  Он arioso di triomfo произнес
  В душе своей уже минувшим дням.
  Тем искушениям, тем мыслям, тем друзьям,
  Которых пережил негорделивый
  Их прежний соучастник торопливый.
   Третие
   И скоро за рекламными щитами,
  Святыми Химками и мутными водами
  Канала и пейзажем присным с ним
  Вадимовым очам открылся Третий Рим!
  Москва! Ни что- о чем бы мог я рассказать
  С открытым сердцем (может быть, как знать-
  Я так еще умею говорить!),
  Ни то, что я любил или хотел любить,
  Ни то, что жизнь моя и съединилось
  С моей судьбой и в кровь мою излилось,
  Чтобы ее спасти иль погубить-
  Ничто во мне не сможет заглушить
  Ни капли той бессмысленнейшей страсти,
  Что в крае чуждом рвет меня на части,
  Лишь тень Твоя явится пред глазами.
  Увы! Увы, но многими словами
  Не передать, что мыслит разум мой
  Накрыт меланхолической волной.
  Так чувства ожили в сознании Вадима.
  Такси летит. И мысли нестерпимо
  Ворвались внутрь и прежнего уюта
  Нет и следа. Тяжелая минута
  Повисла. И, остановив шофера,
  Он заплатил, дым мысленного вздора
  Вдохнув и выдохнув, вот видит пред собой
  Поэта памятник с простертою рукой.
  Застывший Маяковский стал над ним.
  И, улыбнувшись прошлому, Вадим
  Спускается в метро. Чу!- тихо на перроне.
  Свободно в поезде. И не души в вагоне.
   Четвертое
   Он сел. Тот час за ним прикрылась дверь.
  Вагоны тронулись. Читатель мой, поверь!-
  Ни чувством переполненные строки,
  Ни тон насмешливый, тем более глубокий
  Не смогут передать знакомый колорит.
  Так вереница синяя бежит
  Пера далечь и опытный писатель,
  Приемам древним сторож и приятель,
  Я вдохновенья жажду не забыл.
  Не то ль, не то ль и мой Гораций был,
  Когда писал, что не легко поэтам
  Склонят высокий ум к простым предметам.
  Однако к ним сюжет прикован мой.
  Вот двери растворились на "Тверской".
  Как шумный вихрь в его вагон летит
  Младая дева, вслед за ней бандит.
  Вновь двери хлопнули. Вновь тронулись вагоны.
  Вадим им незаметен. Крик и стоны
  Над ними носятся, как молния и гром.
  Вадим поднялся. В кулаке своем
  Бандит сжимал таинственный предмет.
  Вадим узнал не сразу пистолет.
  Вот руку быстрым жестом он схватил,
  Тот выстрелил- и сам себя убил,
  Взглянул безумно в бок окровавленный
  И рухнул в пол, дохнув кровавой пеной,
  Застыв в последнем возгласе своем.
  "Кто Вы?"- она шепнула видя в нем
  Еще не избавителя быт может,
  Взяв пистолет. Но век, что был и прожит
  Ему внушал оставить без вниманья
  Ее капризы, взоры, притязанья.
  Он сел на место, где сидел досель.
  Сраженье кончено и совершилась цель.
  Едва-едва успел привыкнуть он
  К тому, что приключилось. Тихий звон.
  Он оглянулся, увидав в окне
  Тот пистолет парящий прочь во тьме.
  И деву слез. Увы-увы не нам.
  Под силу только серафическим стихам
  Описывать подобные красоты.
  О, даже если положить на ноты
  Простую человеческую речь
  Она от них окажется далечь.
  Ни даже гения язык несправедливый
  Не даст ее достаточно красивой.
  И, тронувшись чудесным сим виденьем,
  Вадим промолвил ей:" Чтоб недоразуменьем
  Наш скорбный век еще не омрачился
  Идемте прочь!" Вагон остановился.
  Открылись двери, и на камень " Театральной"
  Они ступили. И вагон печальный,
  За ними хлопнув, в новую дорогу
  Повез того, кто отдал душу Богу.
  "Кто Вы?"- она опять Вадиму повторила.
  "Un homme de une fortune. Однако это мило,
  Что я быть Вами мог теперь убит..
  Но чтоб там ни было- я буду делать вид,
  Что я не видел Вашего сомненья
  И провожу Вас, чтобы новое гоненье
  Не пало на невинность Ваших дней
  И темный призрак совести моей."
  Она в глазах веселых прочитала
  Хороший тон, ни злобное нимало
  Создание, что в быстрой смене дней
  И стало терпеливей и умней.
   Пятое
  В ее глазах сверкнула перемена.
  Как ветер изменяется мгновенно
  Неопытность; доверие и гнев
  В ней говорят стыдливой речью дев.
  Итак, скользя средь белокаменные стены,
  На "Площадь Революции", безмерный
  Теряя страх, она еще молчала,
  Но грудь согрелась и она сказала:
  "Я не цыганка. Но жила средь них
  Средь горьких лет младенческих моих.
  И как проклятием от тех несчастных лет
  Моя судьба покрыта- места нет
  Мне на земле- везде была гонима
  Теперь я еду в Киев. Там любима
  Еще душа моя. И что осталось мне?!
  Искать любимого в далекой стороне.
  Мой поезд рано утром. Я б хотела
  Быть ночью на вокзале." Осмелела
  И речь ее и взора глубина.
  Вадим сказал:" Что ж не Твоя вина,
  Что я ему сосед. В пустых хоромах
  Есть комната для гостей полусонных."
   Шестое
   Вадим опомнился пред самою квартирой,
  Что porte-monnaie с ключом, портретом милой,
  Кредитной карточкой и разным барахлом
  Он потерял. И в поздний час вдвоем;
  Они уселись на скамейке перед домом
  Ему родным и ей едва знакомым.
  (Как Вам, быть может, он едва знаком-
  Кутузовский проспект, консьержка, под окном
  Всегда немецкие стоят автомобили.
  Вы были в нем! А нет- так рядом были.)
  Хоть как-нибудь стараясь разогнать
  Свою печаль, пытался рассказать
  И славные предания семьи,
  И подвиги, и слабости свои:
  "На этом месте- часто я мечтал-
  Что я умру, здесь дед мой умирал.
  Здесь 'скорая' взяла его. Потом
  Явился день. Он был печальным днем."
  " А дай-ка руку!"- вдруг она шепнула-
  "В Твоих глазах вдруг что-то мне мелькнуло...
  Я думаю.. Нет надо посмотреть.
  Ах! правду знать- не толь, что умереть!?"
  "И что Ты видишь?" "Все о чем мечтал
  Ты здесь найдешь. Твою судьбу сковал
  Смертельный узел. Этою зимой
  Замерзнешь пьяным Ты под этою скамьей."
  Вадим взглянув в ее лицо и отвернулся:
  "Не знаю почему- я думал, что вернулся,
  Чтоб умереть. Теперь все ясно. Пусть,
  Чем ближе смерть, тем дальше будет грусть."
   Седьмое
  Ни чистый дух сентенций Лафонтена,
  Ни дух игривый, с примесью Фалерна,
  Горациевых од, ни нежный от Назона,
  Ни дидактический Вольтера-Цицерона,
  Ни легкий Байрона и Пушкина за ним,
  Ни "дух законов" не избрал себе Вадим
  В наставники для сердца. Век кровавый
  Венчанный громкою, но подлой славой
  В нем говорил, и сладким забытьем
  Вадим влачился за его враньем.
  Куда? Наследнику квартир, и дачи, и счетов-
  Того, кто в павшем, лучшем из миров
  Отдал и жизнь и глупости последней
  Печальный ум и задний и передний-
  И дух торгашества и новых дух времен;
  Приспели тот же час. И в ренты сладкий плен
  Он вдруг попал. И в маленькой квартире
  Один остался. Больше в целом мире
  Ему не ведалось ни родственной души,
  Ни дома милого. Но в траурной тиши
  Он просидел недолго. Кровь взыграла
  И он исчез- в Европе для начала-
  Потом в Америке- потом на долгий срок
  Его пленил пленительный Восток.
  Он долго странствовал. Привычка к переменам
  В нем ожила как в кадровом военном,
  За "но" одним, где б ни был мой герой
  Под чуждый флаг и в чуждый строй
  Он не вставал. Но если приключалось
  Ему случиться на войне, коль удавалось
  Он помогал и раненным, и пленным,
  И беженцам, и даже убиенным.
  Так Сербия, Кувейт, и приднестровский брег
  Мелькнули шумно перед ним. И свой набег
  Он повернул в отеческие страны,
  Где вкус простой, но славный и избранный
  Трактует нам с привычным постоянством
  О выборах, борьбе с масоном, пьянством,
  Заветной ленью, мафией повсюду,
  Газетой "День"- и больше я не буду
  Казнить Ваш слух дурным воспоминаньем.
  Сюжет зовет!- перо живет преданьем.
   Восьмое
   Им стало холодно. Но он не торопился
  Ее оставить. Воздух оживился
  И легкий ветер свежестью дохнул
  И, куртку сняв, Вадим мой застегнул
  Ее на девушке, она не возражала
  И с кроткой благодарностью внимала
  Его словам. И был его рассказ
  О том, зачем вернулся в этот раз
  Он в край отец, где все, что но любил
  Его забыло или он забыл,
  Где есть одна могила запустенья,
  Где дева нежности, любви и вдохновенья
  Под хладным мрамором с рельефом и венком
  Душой невинною прекрасным дышит сном.
  С ней рядом под расправленный гранит
  Возлег отец, несчастием убит.
  На камне нет ни чисел ни имен-
  Лишь эпитафия. На ней запечатлен
  Короткий стих его рукой созданный
  Пред смертью близкой и желанной.
   "Стой, путник! Милый, здесь сокрылся
   Друг Божества и враг эпохи.
   Его дела теперь не плохи,
   Зане он мира удалился."
   О память прошлого!- Ты слаще всех наград.
  Вадим молчал откинувшись назад.
  Но, голову подняв, он понял, что уснула
  Его соседка- вот во сне вздохнула-
  Едва бессильной ручкой повела-
  Уснула вновь- и шею обняла.
  Когда же утром дворником знакомым
  Он был разбужен перед отчим домом-
  Он вдруг обрел себя лежащего в тумане,
  Покрытым курткой. И на чемодане
  Она оставила карандашом для глаз
  Немного слов- 'Прощай! В счастливый час.'
  _________________
  * "трудная" ит.
  ** "изящная легкость" ит.
  *** Вспомните шутку, сыгранную Данайцами, дары приносящими. Улисс знает свое дело. Он мой герой.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"