Иногда она позволяла себе курить. В её жизни это был своеобразный ритуал: она удобно устраивалась на стуле, ставила на стол чашку горячего кофе, включала ноутбук и подкуривала сигарету.
- Звягинцев, сделай мне ещё кофе, - через некоторое время просила она приказным тоном, сверкая из-за монитора стёклами стильных очков в тонкой оправе.
Звягинцев- это я. А именно - Звягинцев Денис Александрович, прошу любить и жаловать...
И вот я, выставив перед собой чашку, продирался сквозь табачный туман к её столу. Она благодарила меня обычно кивком или рассеянным: "Спасибо, родной", не отрывая взгляд от монитора. После кофе она почему-то добрела и немножко теряла в себе начальника.
Так она работала.
По утрам она долго и отчаянно боролась со временем, категорически отказываясь слышать будильник, а потом вскакивала вдруг с кровати и сердито восклицала:
- Звягинцев, мы опаздываем!
Потом, нервная, обязательно кормила меня слегка пригоревшим завтраком и долго завязывала мне галстук, громко при этом сопела и изредка чихала - она ненавидела завязывать галстук.
- Ну вот, опоздали всё-таки! - сердилась она на свои наручные часы, когда мы спускались по ступенькам вниз. На улице она целовала меня в нос, если была на каблуках, на прощанье сигналила и быстро уезжала. Иногда она спрашивала:
- Может, вместе поедем? - И я соглашался.
И мы ехали вместе: или на её машине, или на моей. Я любил, когда мы ездили вдвоём: она включала музыку, могла покурить.
- Останови, - просила она вдруг и улыбалась. - Раз уж мы опаздываем...
И мы опаздывали ещё больше.
После работы она приходила усталая и немного пыльная, с вымазанными в чернила ладонями.
- Звягинцев, я пришла! - сообщала она мне из прихожей, сбрасывая туфли.
Потом она заходила в комнату, швыряла сумку под стол и ругалась.
- Эта редакция скоро доведёт меня до белого каления! - восклицала она, вытаскивая из шкафа махровый халат.
- Звягинцев, я ушла, - сообщала она мне. - Сваргань что-нибудь покушать: я страшно голодна, - и, взмахнув на прощанье ворохом полотенец, уходила.
Потом обнимала меня, свежая и ещё влажная после душа, на кухне.
- Ты у меня такой хороший, - виновато говорила она, уткнувшись носом мне в плечо. С её длинных мокрых волос стекала вода и скоро на полу собиралась лужица. Она не сушила волосы феном. Поэтому у нас были лужицы: на кухне, в гостиной, в кабинете или в спальне.
- Звягинцев, - спрашивала она ночью, прижимаясь ко мне щекой, - а ты будешь меня любить, если я потолстею?
- Буду, - отвечал я, про себя посмеиваясь.
- Ну, тогда хорошо, - успокаивалась она и, облегчённо вздохнув, засыпала.
А я берёг её сон, иногда поправляя одеяло.
- Отнесите в типографию... - бормотала она, а я вздыхал и целовал её в пахнущую шампунем макушку.
- Ложись сегодня без меня, - время от времени говорила она, и я ворочался на большой кровати один, засыпая под стук клавиатуры. Она приходила потом, осторожно ложилась рядом, стараясь меня не разбудить. Но я всё равно просыпался, притягивал её к себе и только потом засыпал снова.
- Медведь, - ворчала она и улыбалась во сне.
А утром я опять выключал будильник и смотрел на неё, спящую, в сбившейся ночной сорочке и растрёпанными волосами. До тех пор, пока она не вскакивала с сердитым:
- Звягинцев, мы опаздываем!
Иногда она могла прийти домой раньше обычного, шурша пакетами. Загадочно улыбалась и просила:
- Денис, сбегай в продуктовый, я забыла купить овощей.
Я одевался и шёл в магазин, вооружённый кучей напутствий и длинным списком.
Она встречала меня через пол часа у порога, в тонком кружевном белье и распущенными волосами.
Овощи, забытые в прихожей, мы разбирали с утра.
А однажды я мог проснуться один от звона будильника. Она заходила в спальню, свежая и утренняя, целовала.
- Идём завтракать.
И завтрак был не подгоревшим.
Иногда мы ссорились. Обижалась на меня, уходила к подруге. Могла вернуться посреди ночи, обнять и долго молчать, зарывшись носом мне в грудь, извинялась.... Я прощал, конечно.
- Но мы ведь поедем к маме на выходные? - спрашивала, хитро улыбаясь.
И мы ехали.
А редкими тёплыми вечерами мы сидели вечером на балконе, она курила, глядя на спящий город, улыбалась чему-то. Потом вдруг резко прижималась ко мне, целовала.
- Я так тебя люблю, - шёпотом говорила, словно боясь разбудить притихшие дома.
Вот такая она была: немножко рассеянная, усталая и в чём-то маленькая девочка. Иногда порывистая и бурная, иногда спокойная и уравновешенная. Забавная в своих хлопотах обо мне, и всегда красивая. Даже тогда, когда недовольно фыркает на своё отражение. Родная и незнакомая...