Сергеев Вячеслав : другие произведения.

Буддиголиада

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   АРВЕР
  
  Над полем Марволех кружило воронье. Мелкий дождь превращал пыль в грязь, на истоптанной множеством ног траве, на телах павших воинов и коней и смывал запекшуюся кровь. Вместе с шумом дождя, вместе с криком воронья ветер разносил повсюду запах смерти.
  
  Кодвиг стоял у тела рыцаря, обезображенного рублеными ранами. Вода текла по его лицу. Король эльфов Тьююл подошел, поджимая окровавленную руку, и спросил:
  - Ты знал его?
  - Да, - ответил Кодвиг, - в ночь перед битвой он рассказывал удивительную историю о своём детстве. А сейчас он мертв.
  - В этой битве полегло много воинов, - сказал Тьююл.
  - Его звали Арвер, - сказал Кодвиг, будто не слыша короля эльфов. - По его словам, вы должны были знать его отца.
  Тьююл бросил взгляд на Кодвига, затем наклонился над телом мертвого воина, всматриваясь в застывшее лицо.
  - Буддиголиат, - сказал он, уловив знакомые черты. - Буддиголиат - его отец?
  
  
   * * *
  
  Трещал горящий хворост, выстреливая в темноту грозди искр. Лошадиное ржание, собачий лай, лязг оружия и людские голоса смешивались с дымом и поднимались в вечернее небо, озарённое последними лучами заходящего солнца. На поле Марволех опускалась ночь. Сидящие у костров люди рассказывали что-то, шутили, смеялись. Где-то затянули песню, стараясь отвлечь мысли о предстоящем сражении. Арвер был задумчив.
  
  И вдруг он сказал:
  - Я совсем не помнил своего детства. Вернее сказать, воспоминания были мутными, размытыми. А здесь и сейчас неожиданно стали возникать передо мной образы, настолько яркие и подробные, что я ощущаю не только увиденное и услышанное когда-то, но и прежние мысли и чувства вновь овладевают мной. Прикосновение, дуновение ветра..., - и обратившись к Кодвигу, - думаешь это дурной знак?
  - Я думаю, - ответил Кодвиг, - дурной знак - искать во всём дурные знаки.
  - Этот знак даёт тебе провидение, - вмешался в разговор Тингед Ур. - Оно через эти воспоминания говорит с тобой. Что оно хочет тебе сказать, ты поймешь, если вспомнишь всё с самого начала до самого конца.... По-моему, так.
  
  Сидящие у костра оживились. "Это действительно разумные слова", - сказал Кредж, рыцарь со шрамом на лице. "Это возможно", - подтвердил еще кто-то. "Верно". "Скорей всего, это так", - говорили другие. Все лица, озарённые пламенем, были согласны с Тингедом. А тот, воодушевлённый такой поддержкой, положил руку на плечо Арвера и продолжал:
  - Тебе будет проще, если ты будешь говорить. Мысль тонка и зыбка, она легко ускользает, и её трудно поймать. Ты должен выплеснуть её наружу, и тогда она не сможет спрятаться в глубинах твоего сознания, и посторонние мысли не смогут тебе помешать.
  
  И вновь средь присутствующих прокатилась волна одобрения.
  Арвер посмотрел на Кодвига и спросил:
  - А ты как думаешь?
  - Я не против выслушать тебя, - ответил тот, пожимая плечами.
  - Хорошо, - глубоко вздохнув, сказал Арвер. - Первое, что вспоминается мне, это - как отец отправлялся на войну в составе войск герцога Крефитдолла.
  
  
   * * *
  
  Мы стояли во внутреннем дворе замка. Хрипели лошади, стянутые сбруей. Люди отца были уже в сёдлах и сдерживали рвущихся коней. В воздухе царило беспокойное напряжение. Оруженосцы, слуги, воины немногочисленной дружины, боевые кони, кони нагруженные поклажей, оружием и доспехами - все готовы были отправиться в путь, и все с нетерпением ждали. Я стоял рядом с мамой и смотрел, как отец прощается с ней. Бабушка держала меня за руку, и её рука дрожала. Вдруг она отпустила её, обняла отца, и в этот момент волна тревоги нахлынула на меня. Из глаз моих потекли слезы, и через их пелену, я увидел, как отец, улыбнувшись, наклоняется ко мне и протягивает свой кинжал. Я почувствовал холод металла в руке, и услышал слова: "Ты мужчина и воин и не должен плакать, ты вооружен, и замок теперь под твоей защитой".
  
  Дальше..., дальше огромное небо и облака, плывущие по нему. Ветер, рвущий на мне волосы и одежду, гнал их многочисленные стада. И там же я видел и скалы, и долины, мрачные, таинственные леса, и озарённые солнцем рощи, глубокие ущелья, где могут прятаться драконы, и высокие замки, зубцами башен царапающие небо. И выезжающих из ворот рыцарей на боевых конях, с длинными копьями и в переливающихся на свету доспехах. Полотнища знамён развевающиеся на ветру.
  Я спросил как-то у мамы: "Может ли такое быть, что на облаках живут такие же люди, как и мы"?
  
  Но бабушка сказала с укором: "На небесах живут только господь и ангелы. Не знаю, кто тебя на это надоумил". И когда я сказал, что всё это придумал сам, сказала маме строго: "В нашем роду никогда не было мечтателей. Видно это от вас пошло". Мама ничего не ответила, лишь грустно улыбнулась.
  
  
  И вновь в воздухе витает напряжение. Но теперь это напряжение другое, радостное. Приехал двоюродный брат отца Ур Адроддур и привез весточку от него. С того момента, как дядя и его люди пересекли ворота, в замке воцарилась праздничная суета. Готовился торжественный ужин по поводу встречи дорогих гостей.
  
   Дядя Адроддур на все вопросы, касаемые отца, отвечал кратко, сухо: "Да здоров, в большом почете у господина герцога, господин герцог ценит в нем рассудительность, сдержанность, и в то же время отчаянную храбрость", самое главное, приберегая на потом. И вот, когда наступает это потом, когда ужин подходит к концу, и глаза у дяди блестят от выпитого вина, и на лице у него хитрая улыбка, смолкает музыка, прислужки замирают, и собаку оговаривают, если она вздумает громко грызть кость, меня отправляют спать.... Я упираюсь, я кричу: "Чёрт меня возьми", чем повергаю в шок всех присутствующих, и не успокаиваюсь, пока дядя не говорит, что потом расскажет всё только мне одному и более подробно.
  
  Меня ведут укладывать спать мама, няня и мой наставник. Втроём они уговаривают меня, мама говорит, что все дети в замке давно уже спят, и только мне было позволено задержаться так долго, а няня, говорит: "Если дети будут засиживаться допоздна, они заболеют", а мой наставник сказал, что если я буду послушен, то он научит меня одному обманному приему, которому он научил и моего отца. И я позволяю себя уговорить и уложить в постель.
  
  И вот полог задернут, огни потушены, вокруг меня темнота. Я представляю себе, как в зале собрались все - и слуги, и повара, и конюшие, и даже хромой Югва, который кормит свиней, и все слушают, затая дыхание.... И я ничего не могу с собой поделать. Я откидываю шерстяное одеяло, одеваюсь кое-как, на ощупь, в кромешной тьме, вешаю на пояс кинжал, с которым с тех пор никогда не расставался, и знакомыми коридорами пробираюсь к залу. Навстречу мне, радостно лая, виляя хвостом, выбегает пёс Сур, и я боюсь, что он выдаст меня, держу ему морду и глажу, чтобы успокоить. Вдруг, мимо, быстрым шагом, почти бегом, проносится, гремя ключами, виночерпий Дехвиг и с ним мальчишка-чашеносец. Я приседаю, обнимая пса за шею, и они не замечают меня.
  
  Из-за угла я слышу, как дядя в это время рассказывает, как удачно началась война, как повержен был враг, и как в битве отец спас жизнь сыну герцога принцу Крефитдоллу, и что принц с тех пор почитает его, как отца. Мимо меня снова проходят Дехвиг и прислужка с кувшином вина, и снова затаившись за Суром, я остаюсь незамеченным. Немного осмелев, я решаюсь подобраться поближе и залезть под обеденный стол. По-прежнему прячась за Суром, я подталкиваю его. Пес упирается, не понимая, чего от него хотят, и, изогнув шею, легонько кусает меня за пальцы. Тогда я оставляю его и ползу на четвереньках. Кинжал волочётся по полу, сердце бешено колотится - если меня увидят, мне несдобровать. Но всё обошлось, и я у цели, сижу под широким столом и слушаю дядин рассказ:
  
  "Во время похода господин герцог и его войско пересекли границу отдалённого королевства, жители которого не являлись врагами, и господин герцог под страхом смерти запретил причинять им какой-либо ущерб. Но, тем не менее, на королевство опустилась сень печали, и причина этому была весьма таинственна. И повстречавшийся путник, и крестьянин с сеном на возу, и королевский легат - все рассказывали одну и ту же историю.
  
  У дочери короля, принцессы Адерин, были прекрасные золотистые волосы. Когда служанки по утрам расчесывали их, прилетали райские птицы и садились на створки открытых ставен. От их необыкновенно чудесных трелей захватывало дух.
  
  Серебряный гребень ласкает власа,
  И в небе звучат райских птиц голоса.
  
  Но в последнее время всё изменилось. Кто-то приходил по ночам и отрезал волосы Адерин. И что король не делал, и как бы слуги не старались, поймать вора не удавалось. Волос на голове Адерин становилось всё меньше, и король с ужасом ждал того дня, когда его дочь станет похожа на крестьянского мальчишку. И принцесса находилась в постоянной печали, и больше не развевались ее пышные волосы, и не раздавалось ее веселого смеха во дворце. Повязав голову платком, целыми днями сидела она у себя в спальне, и на лице ее отпечаталась тень уныния.
  
  Принцесса томится в глубокой печали,
  Давно не звенит её смех во дворце,
  Платки и тревоги главу увенчали,
  С печатью уныния на лице.
  
  Господин герцог немедленно выявил желание разгадать эту тайну и помочь в поимке вора. Он отрядил десять лучших воинов, и во главе поставил моего дорогого брата, вашего сына, мужа и господина, храброго воина, благороднейшего из рыцарей барона Каррега. И вот, принцесса в постели, вокруг неё десять рыцарей в доспехах и с оружием в руках, и с бароном Каррегом во главе. Из чувств пренебрежения к вору, барон не пожелал облачаться в доспехи, вооружившись лишь своим мечем Ддайен Свёр.
  
  Принцесса спит,
  И тревожный сон,
  Хранят десять рыцарей и барон.
  
  Среди ночи, вдруг заиграла музыка. Она была столь медлительной и печальной, что вся охрана, заслушавшись, погрузилась в сон. И лишь барон Каррег не поддался магическим чарам...".
  
  - ... Поскольку каждый знает, что для господина Каррега, что красивая музыка, что ржание рожающей кобылы, всё едино.
  Наверху раздался смех. Зашевелились, задергались ноги, и я испугался, что меня кто-нибудь пнёт. Я неловко пошевелился, и кинжал, соскочив с ноги, загремел ножнами по полу. Я замер и затаил дыхание, но вокруг стоял такой шум, что никто ничего не услышал.
  - Дехвиг, - узнал я бабушкин голос, - прикажи налить ещё вина гостям.
  
  
   * * *
  
  - Я понял, - воскликнул Кредж. - Всё дело в кинжале. Ты всегда его носишь с собой?
  - Нет, - ответил Арвер, - я потерял его.
  - Значит, ты должен его найти. Должно случиться так, что ты вновь обретёшь его, - продолжил Кредж, ища глазами поддержки присутствующих.
  Но вместо этого Тингед Ур сказал:
  - Давай сначала дослушаем до конца, а там будем решать.
  
  
   РЕДДИЙЮЛ
  
  Музыка играла. Пелериной сна заволакивало глаза. Барон Каррег не мог противостоять этой силе, и он уже почти сдался, как вдруг музыка смолкла. Сквозь узкую щель приоткрывшихся век Каррег увидел откинувшийся старинный гобелен и выходящего из стены уродливого карлика с торчащей клочьями бородой. Ничего не страшась, карлик, наступая на спящих рыцарей, подошёл к постели принцессы, и уже через мгновение в его руке сверкнул отрезанный локон. Словно опомнившись, барон Каррег вскочил на ноги. Карлик испуганно вскрикнул и скрылся в стене.
  
  Сорвав со стены гобелен, Каррег увидел отверстие в каменной кладке, и два камня с двух сторон медленно сдвигаясь, закрывали проход. Доля мгновения на сомнения, на решительный выдох, и барон Каррег бросается в темноту и тут же катится вниз по крутой винтовой лестнице, с настолько узкими ступенями, что ногой едва можно зацепиться. Разрывая одежду, раздирая кожу на теле, отбивая себе бока, громыхая мечом Ддайен Свёр, взревев, как медведь, и растопырив руки и ноги, как черепаха, барон, цепляясь за липкие стены и скользкие ступени, останавливает падение. И оправившись немного, растерев болячки, морщась от боли, осторожно спускается вниз.
  
  О том, чтобы догнать беглеца теперь не может быть и речи, его уже и след простыл. Темнота постепенно отступила, стены излучали слабое свечение. А лестница уходила всё ниже и ниже, и барон ненароком подумал, не попадет ли он прямиком в ад? И даже вздохнул с облегчением, когда достиг дна, но тут же запершило в горле от мысли, что впереди не каменные ступени, а низкий и грязный земляной тоннель. Делать нечего, и барон Каррег, согнувшись, шаркая спиной об утрамбованную землю, полез вперёд. У него не раз возникала мысль, что если бы он был облачён в доспехи, то давно бы выбился из сил. Ныли от усталости колени и согнутая спина, и барон все чаще и чаще отдыхал, опускаясь на четвереньки. Измотанный, сырой, ободранный, весь в земле, он, наконец, выбрался наружу. Вытирая грязными руками пот с лица, он лежал на спине, наслаждаясь предутренней прохладой, и видел сквозь кроны деревьев, как затухали звёзды в отсвете зари. Он закрыл глаза. Он понимал, что найти беглеца в лесу просто невозможно. Он с досадой думал, что придется возвращаться назад несолоно хлебавши....
  
  И тут, где-то вдалеке, опять заиграла музыка. А когда послышались голоса, музыка превратилась в песню. И хотя она звучала так же медлительно и так же печально, она не повергала в сон, а наоборот, давала сил, заставляла встать и действовать, и воодушевляла на действия. Насколько барон Каррег не был любителем музыки, но и он подвергся влиянию её чар. Он встал не чувствуя усталости и побрел туда, откуда раздавались звуки чудесной песни. Подходя ближе, он услышал среди голосов свирелей, флейт, лир и тамбурин, и среди людских голосов, щебетанье птиц, такое же стройное, как и мелодия, и в точности повторяющее её. И всё вокруг зазвучало по-другому: и шелест листвы, и биение сердца, и шаги, и треск сухих ветвей под ногами, и даже комариный писк - всё звучало в такт мелодии, которая тянула барона невидимой нитью, и он шёл, не разбирая дороги.
  
  И вот, ему открылась большая поляна с раскидистым, но высохшим деревом в центре, с ветвей которого, кроме золотых украшений, свисали тончайшие нити. Если бы барон Каррег мог в тот момент думать, он бы сразу понял, что эти нити не что иное, как волосы Адерин. Волосы раскачивались на ветру, отсвечивая золотом, а рядом на ветвях сидели птицы и пели, задавая мелодию. А исполняли эту песню собравшиеся вокруг дерева музыканты и воины, мужчины и женщины, и голоса и музыка их звучали слаженно и приятно. И эти звуки навеяли вдруг барону старинную песню, которую пел его дед, и которую он узнал от своего деда, а тот от своего деда или отца или кого-то ещё.... И она звучала в голове у барона и вырывалась наружу.
  И барон Каррег запел.
  
  Его голос звучал, как мычание буйвола средь соловьиных трелей. И в миг и музыка, и пение прекратились, райские птицы, вспорхнув, улетели. Сверкающие волосы Адерин померкли, а вместо этого сверкнули злобой десятки или даже сотни глаз, и десятки копий сверкнули остриями, направленными на барона, и десятки стрел замерли в натянутых тетивах луков. А барон Каррег, избавившийся от наваждения, придерживал рукой Ддайен Свёр, понимая, что даже из ножен его вытащить не успеет. А вскоре барона и вовсе окружили и повели....
  
  Возле засохшего дерева стояли два трона, на которых сидели король и королева. Когда барона Каррега подвели к ним, король сказал:
  - Я король эльфов Тьююл. А ты кто такой, и почему нарушил священное песнопение?
  - Я барон Каррег, - ответил барон. - Я вассал герцога Крефитдолла, и здесь исполняю его волю. Я должен найти вора, крадущего волосы принцессы Адерин.
  - Ты хочешь найти вора? - переспросил король. - Так вот же он. Гном, выходи.
  Из толпы вышел карлик. Теперь он не казался барону таким уж уродливым, просто борода его была острижена неровно и торчала клочьями.
  - Ну? Теперь ты знаешь, кто похищал волосы? - промолвил король. - Но дело в том, что гном принадлежит мне, и отдавать его я никому не собираюсь. К тому же ты нарушил священный обряд и заслуживаешь жестокой кары.
  - Похитители волос заслуживают не меньшей кары, ваше величество, - ответил барон смело.
  - Твои слова справедливы, но как же нам разрешить этот вопрос? - сказал король эльфов, оглядывая своих подданных.
  - Пусть провидение разрешит его, - сказал барон.
  - Значит, поединок? Хорошо. Сейчас мы найдем того, кто сразится с тобой, - сказал король.
  И тут же молодой эльф выскочил вперёд со словами:
  - Отец, разреши мне сразиться с чужаком.
  - Флийют! - воскликнула королева, но осеклась под суровым взглядом мужа.
  - Пусть будет так, - сказал король. - Поединок будет длиться до тех пор, пока кто-либо из соперников не получит рану или же по какой- либо другой причине не сможет продолжить его. И тогда он будет считаться побеждённым.
  - Ваше величество, - говорил барон Каррег, - поскольку я без доспехов, то будет справедливо, что и мой соперник не будет облачён в них.
  - Я согласен, - воскликнул принц Флийют.
  Теперь он был награждён суровым взглядом короля:
  - Хорошо, - вымолвил он, сжав зубы.
  - Будем драться на мечах, - воскликнул принц и выхватил узкий длинный клинок.
  
  Оголяя Ддайен Свёр, барон размышлял, что хоть эльф и ниже ростом, и плечи его не так широки, но глаза блестели решимостью, и выглядел он свежим и полным сил, а барона Каррега вновь одолевала усталость. И так же, с решимостью в глазах, принц Флийют бросился на барона, нанося удар сверху. Барон Каррег не без труда отразил этот удар, делая ещё полтора шага навстречу противнику, и поворачиваясь к нему правым боком. И приблизившись почти вплотную, собрав все оставшиеся силы, нанес удар локтем чуть пониже рёбер. Так, как учил его это делать наставник Тариан, а его - один старый норманн.
  
  Эльфы ахнули как один. Король встал с трона. А королева с криком "Флийют", бросилась к сыну, который корчась от боли, дергая ногами, открытым ртом пытаясь схватить хоть малую толику воздуха, валялся на траве. Король Тьююл рукой остановил эльфов, вновь поднимавших оружие, и подошел к принцу. Голова того лежала на коленях матери, он посмотрел на короля, и попытался сказать: "прости, отец", но ему всё ещё не хватало воздуха.
  
  - Спасибо, что не убил моего сына, барон Каррег, - промолвил король. - Ну что ж, я удивлён и впечатлен. Среди присутствующих здесь воинов мой сын не самый худший.... Ты победил и можешь забрать гнома.... Но скажи мне, зачем тебе нужен этот корявый сучок? Я могу дать тебе больше. Ты получишь отличного боевого коня, ты получишь прекрасные доспехи, и всё это будет твоим.... Нет, это всё уже твоё.... Но я всё-таки попрошу об услуге.... Хотя услугой для меня это будет лишь отчасти, в основном, это воля твоего сюзерена....
  - Ваше величество, - сказал барон, - я вас не понимаю и очень устал....
  - Проклятый тролль! - воскликнул король. - Ты посмотри, что он сделал со священным деревом Реддийюл, оно высохло, его золотая листва опала. Птицы Эфлийюм не садятся больше на его ветви и не поют магических песен Адар Кьюйюн. В сердцах моего народа поселилась печаль, отчаяние охватило души.... А всему виной он, проклятый Нидус Пеннет... и этот корявый сучок, гном Гнарлед. Мы вынуждены были красть волосы принцессы.... Но та Адар Кьюйюн, которую ты слышал сегодня, и сравнить нельзя с теми песнями, что Эфлийюм пели, когда Реддийюл шелестел золотой листвой.... Но мертвые волосы быстро тускнеют, и нам приходилось посылать за ними гнома ещё и ещё раз. Если ты убьёшь тролля, чары падут, и дерево вновь оживёт. И с головы твоей принцессы не пропадёт больше ни одна прядь. И в награду ты получишь всё что захочешь, золото, самую прекрасную эльфийку, и даже можешь попросить мою корону....
  - Хорошо, - сказал барон Каррег, опустился на траву и уснул.
  
  
   ГНАРЛЕД
  
  На шлеме рыцаря развевался счастливый платок, подаренный королевой эльфов Тьююнни, у бедра висел Ддайен Свёр, в стремя упиралось длинное копьё, за спиной висел круглый щит, новые доспехи блистали на солнце, а сзади, на длинном поводе, тряся головой, и отгоняя хвостом назойливых мух и слепней, плёлся боевой конь Гьюгфран чёрной масти. Гнарлед сидел на нём, и рассказывал, как он сделался вором.
  
  "Мой род очень древний. И хоть мы не воины, и не короли, и не какие другие знатные особы, но род мастеров Глёр всегда был очень уважаем. И я с детства учился мастерству ремесленника, и очень в этом преуспел. К моему совершеннолетию я обладал такими навыками, что мне стало тесно средь моих родственников, я не хотел работать по указке старших в роду. Гордыня обуяла меня, я почти со всеми рассорился и ушёл из Гьёт Глёр на поиски нового дома. Я не мог позволить себе долго странствовать, моя жена Гофала должна была вот-вот разрешиться от бремени, и я выбрал холм в лесу Юстьюфернег. И тут же, со свойственным мне трудолюбием, приступил к обустройству нового дома, который вышел сухим и уютным. Там под холмом, родился мой первенец, а затем ещё двое детей, всего трое маленьких гнома.
  
  В моем холме, очень богатом на грубые металлы, золото и серебро почти отсутствовало. И я занялся тем, что стал изготавливать оружие для местного населения, беспокойного и воинственного. И хоть я и не был богат, но и не бедствовал. Всегда находился гоблин, у которого ломался кинжал, или лошадь у какого-нибудь местного князька требовалось подковать, или крестьянин приезжал обменять урожай на топор или лемех, на рогатину или лук и стрелы. Но не того я желал когда покидал отчий дом, я жаждал золота, вернее творить из него. Мое воображение рисовало чудесные украшения, переплетающиеся тончайшими нитяными узорами, сколь прекрасными, столь и невесомыми. И только в этом я находил воплощение своего таланта.
  
  В поисках драгоценного металла я рыл тоннели всё глубже и глубже, и однажды натолкнулся на обширную пещеру, вдоль которой протекала подземная река. Пытаясь намыть в её песке хоть немного золота, я наткнулся на светлые крупицы, и сердце у меня бешено застучало: поскольку хоть это и не было золотом, но являлось кратчайшим путём к нему. Ведь я знал ещё с детства свойства этого редкого металла и способ его ковки. И с помощью огнеупорного камня и своего мастерства я мог получить изделие во много раз прочнее железного и неподдающееся ржавчине.
  И я задумался, что такое я должен изготовить, чтобы получить наибольшую выгоду? Сначала я хотел сделать меч, способный разрубать любые доспехи, но подумал, что толку от чудесного меча, если стрела вонзится в спину. И тогда я решил, доспехи, самые прочные, вот что нужно любому воину, храброму и не очень. Осталось найти того, кто сможет дать мне за них достойную плату. А в качестве оплаты я признавал только золото, много золота.
  
  В нашей округе жили только три самых богатых воина. Двое из них - короли: король людей и король эльфов; но их богатство, не шло ни в какое сравнение с богатством тролля Нидуса Пеннета. Он владел большей частью Юстьюфернега, и звался герцог Кьюфог. Тролль меня принял и, выслушав, спросил, сколько я хочу золота. Я ответил, что хочу столько, сколько смогу унести....
  
  Это сейчас я понимаю, что не следовало вести себя столь дерзко, а тогда от предвкушений богатства и славы, у меня вскружилась голова. И я говорил троллю: "Приготовь побольше золота, я очень сильный". "Если вдруг у тебя не хватит золота, можешь занять у короля эльфов". Я видел, как злобно сверкали его глаза, но я лишь смеялся про себя....
  
  После многих и долгих трудов, к празднику Бельтийюн, кольчуга была готова. Повсюду горели костры, согнанный скот мычал и блеял, а я нес тяжёлую кольчугу троллю, в ладони сжимая наконечник стрелы, что я изготовил из остатков редкого металла. Только такой стрелой можно было пробить изготовленные мной доспехи. И я хотел отдать этот наконечник троллю в качестве приза и в насмешку над ним, но только тогда, когда заберу своё золото.
  
  Но проклятый колдун наложил на золото заклятье, и я смог поднять лишь только одну маленькую монетку. Тролль смеялся, он говорил, что я получил что хотел, и приказал выгнать меня вон. Я воротился домой под холм, разрываемый ненавистью и злобой. Я, то в безумном отчаянии рвал на себе волосы, то с решимостью хватался за оружие, то в горькой тоске сникал, не замечая ничего вокруг, то снова в отчаянии метался по тёмным тоннелям. Я хотел отомстить, я мечтал убить проклятого колдуна Нидуса Пеннета. Но сам я этого сделать не смог бы, мне нужен был кто-то более ловкий и умелый.... И вот однажды у меня появился шанс.
  
  Как-то зашёл ко мне один гоблин по имени Энгёд и попросил мня сделать для него худые стрелы. Я удивился, обычно меня просят изготовить стрелы хорошие, но когда он мне всё объяснил, в голове моей созрел коварный план.
  
  Энгёд рассказал, что с недавних пор у тролля появилось новое развлечение. Во время частых пирушек тролль облачался в непробиваемые доспехи, садился на трон и заставлял гостей пускать в него стрелы и, чувствуя, что они не причиняют ему никакого вреда, под удивлённые возгласы дико хохотал. И жадный Энгёд жаловался мне, что стрелы нынче дороги, что ему жалко переводить их на забавы тролля, и поэтому он, Энгёд, просит меня, сделать ему стрелы подешевле и похуже для намечающегося торжества. А торжество намечалось пышное, ведь не каждый день тролль отдаёт замуж свою единственную дочь, красавицу Хардд. Прибудут самые знатные гости. Прибудет жених Диоддефур граф Мархог со свитой родственников, прибудет король гоблинов Ур Хаул, из далёкой страны Лльюаддианти, и король эльфов Тьююл, и король эльфов Кьюйюр, дальний родственник Нидуса Пеннета, и давний его соперник по турнирам рыцарь Каер из Троллагира, и множество других, не столь знатных и близких особ. И, конечно же во время пира тролль захочет похвастаться своим богатством, своей ловкостью и неуязвимостью. И снова придётся Энгёду переводить дорогущие стрелы.
  
  Я ответил, стараясь скрыть ликование, клокочущее у меня внутри, что у меня есть пара завалящих наконечников, и из них я сделаю ему стрелы очень дёшево, почти даром.И я выполнил заказ. Я зачернил блестящий наконечник моей стрелы мести, и вручил его гоблину вместе с прочими стрелами и со словами: "целься прямо в чёрное сердце". Теперь я метался по дому, торжествуя и ликуя. Радость от свершившегося возмездия затмила даже горесть от утраты богатства. Но видимо боги удачи Дуйю ополчились на меня, и всё случилось не так, как хотелось мне. Проклятый тролль, в знак того, что жених его дочери унаследует все его богатства и, объявив его своим наследником, лично надел на Диоддефура непробиваемые доспехи и посадил на трон вместо себя. И Энгёд, когда подошла его очередь, по моему совету, пустил стрелу прямо в сердце несчастной жертве. И Диоддефур умер, под звуки праздничной музыки, под веселые пляски шутов, под ликование захмелевших гостей, не сразу сообразивших, что произошло.
  
  И опять же, Энгёд не был казнён на месте. И хитрый тролль расспросил трясущегося от страха гоблина, где он взял стрелу. И для меня настали темные времена. Слуги тролля ворвались в мой дом, избили меня, схватили и увели мою жену и детей, и проклятый Пеннет сказал: "Ты причинил мне много вреда, мерзкий гном. Ты испортил мою кольчугу, мне пришлось оправдываться перед семейством Мархог, они требуют твоей смерти, но самое главное, моя дочь расстроена и постоянно плачет.... Но я не буду тебя убивать. Я даже дам тебе возможность искупить вину. Ты выроешь подземный ход, ведущий в священный сад эльфов. А пока ты будешь копать, твоя семья будет сидеть в подвале моего замка. Так что старайся работать быстрее, поверь, им там не сладко".
  Другого выхода у меня не было, и я выкопал ход, окропляя его потом и слезами. В одну из тёмных ночей тролль проник в сад и наложил заклятье на священное дерево. Радости его не было предела, и я после долгой разлуки встретился, наконец, с семьёй. Он даже заплатил мне, дав немного золотых монет. А я был настолько измотан, что не смог засыпать тоннель, да и слухи по лесу разносились мгновенно.
  
  И теперь уже эльфы ворвались ко мне в дом, и вновь я был избит, и мне отрезали бороду. И от смерти меня спасла лишь случайность. Кто-то из эльфов рассказал о дочери короля людей, и о том, что священные птицы залетают к ней, благодаря её чудесным волосам, и тогда возник план похищения волос. Эльфы не могут жить без своих песнопений, а священные птицы не летят на мёртвое золото. Бессмысленно украшать дерево золотыми монетами, блестящими побрякушками, птиц они не привлекают. И опять у меня не было выбора. Я отослал жену и детей к своим родственникам в Гьёт Глёр, а сам, попав в кабалу к эльфам, вновь взялся за лопату. Много дней я потратил, чтобы проникнуть в подземелье королевского замка, а ещё больше ночей, чтобы выдолбить ход к покоям принцессы, усыпляя всех волшебной флейтой. И у меня уже возник план побега, как вдруг являешься ты, и все планы вновь пошли прахом.
  
  
   НИДУС ПЕННЕТ
  
  Лес Юстьюфернег. Местами тёмный и мрачный, с раскидистыми корнями высоких деревьев, плотно стоящих и не пропускающих солнечный свет, со следами медвежьих когтей на стволах, с перемежающимися звериными тропами. Местами редкий, светлый, шелестящий листвой, журчащий холодными ручьями, звенящий пением птиц. Местами вырубленный и возделанный трудолюбивыми руками, с запахом скошенной травы, с трелями пастушьей дудки, с огороженными деревушками, с лающими собаками, с крестьянами, провожающими взглядом каждого путника. Иногда они кричали: "Гнарлед, Гнарлед", и махали руками. "Тебя произвели в оруженосцы, Гнарлед?" - спросил один из них.
  - Меня здесь многие знают, - сказал гном. - Если свернуть с дороги и обогнуть поле, наткнёшься на тропу, которая приведёт к ручью Кьюфрингью под холмом, там мой дом.
  
  Барон Каррег ехал молча.
  - Нам не следует ехать к троллю сейчас, - канючил гном, - мы утомлены долгим переходом, а впереди путь не менее долгий....
  И со вздохом продолжал:
  - К троллю не следует являться утомлёнными. Это молодого эльфа ты победил легко, а Нидус Пеннет - старый и опытный воин, битва с ним будет нелегка.
  - Не уговаривай меня, гном, - сказал барон Каррег. - Если ты убежишь от меня и скроешься в своих пещерах, в поисках тебя я утомлюсь ещё больше.
  - А мне не нужно от тебя убегать, рыцарь, - сказал гном рассудительно, - я и так на свободе. Если ты убьёшь тролля, колдовство развеется, и эльфам я буду больше не нужен, а если тролль окажется проворнее..., тогда я постараюсь поскорей убраться из этих мест.... К тому же, я хотел кое-что тебе подарить. У меня дома есть оружие, которое поможет тебе в борьбе с троллем. Это острый и тонкий, как игла, кинжал. Тебе нужно только ударить им в отверстие, проделанное стрелой. Оно находиться у сердца и....
  - И всего лишь? - засмеялся барон Каррег, - попроси уж заодно у тролля недолго постоять неподвижно, пока я буду искать ту маленькую прореху в его доспехе.
  - Но больше я не знаю, как помочь тебе, - замялся гном.
  -Ладно, - сказал барон решительно, пришпорив коня, - переночуем у тебя.
  - Тебе у меня понравится, - обрадовался Гнарлед. - ...Хотя, я не знаю, что сейчас делается там, - добавил он и снова сник.
  Они проскакали по краю широкого поля и, углубившись в лес, спешились. Раскидистые ветви вековых деревьев не давали возможности всаднику ехать верхом. Пока они пробирались по узкой тропе, на лес опускался вечер.
  - Это тайная тропа, - оправдывался гном, - здесь короче....
   Но поймав сердитый взгляд барона, осёкся.
  
  Наконец они выбрались на открытое место, спустились в овраг и услышали журчание ручья, скрытого от глаз зарослями крапивы. Под ногами захлюпала сырая трава, а перед глазами возвышался холм Гнарлед Глёр, поросший кустарником и низкими деревьями, с деревянными постройками и мостками, спускающимися к ручью.
  - Я проведу тебя через конюшню, - сказал Гнарлед. - У меня не было лошадей, но я построил её для гостей, приезжавших издалека.
  
  Они взошли на пригорок, и гном, кряхтя, вздыхая и что-то бормоча, открыл скрипучие ворота. И кони, и барон Каррег вступили под прохладную сень холма. А гном, затворив одни ворота, уже колдовал над другими, и вскоре открылись тёмные недра Гнарлед Глёр. Пока барон снимал с себя кольчугу, пока снимал с коней поклажу, сёдла и упряжь, гном суетился, как радушный хозяин. Он кормил лошадей, разжёг огонь, принёс воды из ручья, а из погреба - хмельного мёда. И вот они уже сидят у очага, поужинав и расслабившись, и выпив мёда, и Гнарлед, вдруг загрустил и, зарывшись в остатки густой бороды, затянул заунывную песню.
  
  - Когда я вернусь в свой дом под горой,
  Не будет мне страшен полуденный зной,
  И пусть дует ветер, холодный и злой,
  Я скоро вернусь в свой дом под горой,
  Мой дом под горой, мой дом под горой,
  Я скоро вернусь в свой дом под горой,
  Пойду по заросшей травою тропе..., - и закряхтел, завздыхал, и сказал с надрывом:
  
  - Я пел эту старую песню, когда находился в кабале у тролля, а потом у эльфов. Я пел её, вспоминая, как холодными зимними вечерами я сидел здесь и так же пил хмельной мёд, и жена Гофала что-то вязала, а дети резвились на подстилке из овечьих шкур, и кошка мурлыкала на коленях...
  - Надо бы сходить коней напоить, - сказал барон Каррег, ворочаясь.
  Гном кивнул опущенной головой и, горбясь, пошёл в конюшню. А когда он вернулся, барон уже спал, раскинувшись на деревянной лавке, подложив руку под голову и прижимая боком Ддайен Свёр.
  
  В полдень следующего дня перед воротами замка тролля прозвучал рог. И крестьяне, ворошившие сено, и крестьянки, пропалывавшие гряды, прекратили работу и с удивлением взирали на двух всадников в боевом облачении. Из ворот высыпала любопытная прислуга, а воины на стенах обеспокоенно оглядывали окрестности. Барон протрубил ещё раз, и челядь у ворот расступилась, пропуская троих всадников. Они приблизились, и один из них спросил у барона, кто они такие и с какой целью прибыли.
  - Я барон Каррег, - голос барона прогремел на всю округу, - Я пришёл сюда, чтобы защитить честь тех несчастных, которых обидел ваш господин, и призвать его к ответу.
  Со стены раздался голос:
  - Я герцог Кьюфог. О чьей чести ты говоришь? Если это эльфы тебя прислали, то они не стоят того, чтобы за них проливалась кровь. Я уверен, что они не побеспокоятся даже о твоих похоронах.
  И герцог засмеялся, заражая смехом, сперва стоящих рядом с ним на стене, а затем и всю округу. Барон Каррег подъехал поближе и крикнул:
  - Спускайся и ответь за все свои злодеяния.
  Даже стоящие внизу увидели, как лицо герцога побагровело от злости. И в тот же миг, не произнеся ни слова, он удалился. А барон Каррег и гном отъехали в тень, ожидая, когда тролль наденет свои доспехи. И гном дёргался и ёрзал в седле, пока барон не оговорил его. Наконец, из ворот замка, блистая непробиваемыми доспехами, выехал он, тролль Нидус Пеннет, герцог Кьюфог. Противники сблизились, и барон заметил, как надёжно прикрыта щитом прореха в доспехах тролля.
  - Бьёмся на смерть, - сказал тролль.
  Барон в ответ лишь развернул и пришпорил коня.
  
  И вот они стоят в отдалении, напротив друг друга. Боевой конь Гьюгфран бьёт копытом и трясёт чёрной гривой. Опускаются копья, и кони пускаются вскачь. Барон Каррег целится в голову противника..., но от сильнейшего удара вываливается из седла, едва успев освободить ноги из стремян. Он падает наземь и с трудом поднимается, вынимая Ддайен Свёр из ножен. Тролль так же выбит из седла, и сбитый с головы шлем и сломанное копьё валяются поодаль. А сам он запутался ногой в стремени, и конь тащит его по земле. Слуги тут же подбегают, подхватывают коня и высвобождают своего господина. Но что происходит? Тролль поднялся на ноги, и слегка прихрамывая, уже приближается, оголяя свой меч, а барон Каррег стоит, покачиваясь и согнувшись, опираясь на Ддайен Свёр, будто его терзает мучительная рана.
  
  Тролль видит смятение противника, откидывает в сторону щит и обеими руками замахиваясь, наносит удар. Меч сверкнул в воздухе в предвкушении жертвы..., но не найдя её, втыкается в землю. Тролль под тяжестью меча подаётся вперёд, наклоняясь и оголяя шею. И тут же Ддайен Свёр опускается на неё, выполняя смертельную работу. Рука барона Каррега ведёт его так, как учил наставник Тариан, а его - один старый норманн. Голова тролля падает на пыльную траву, из обезглавленного тела хлещет чёрная кровь. Под громкий вздох удивлённой толпы, под вопли женщин, закрывших руками лица, барон Каррег взбирается на коня и, подгоняемый радостным гномом, скачет прочь. В руке его окровавленный Ддайен Свёр.
  
  Ликуют эльфы в светлый час,
  Восторги ввысь летят,
  Отныне и вовек для нас,
  Ты Буддиголиат,
  ...Ты Буддиголиат....
  
  
   ЛЛИГОДЕН, ЛЛИГОДЕН
  
  Костёр догорал. Арвер подкинул в него ещё хвороста. Все спали, кроме Кодвига, да и тот клевал носом. Арвер спросил его:
  - И что же хотело сказать провидение?
  Кодвиг поднял голову и ответил:
  - Не знаю, но может быть то, что надо хоть немного поспать?
  Тогда и Арвер лёг, закутываясь в плащ и закрывая глаза. И тут же уснул и увидел во сне, что он ребёнком бежит по холодной, покрытой ночной росой траве. Луна и звёзды, и редкие облака бегут следом, сердце бешено колотится в груди, а в голове без конца звучит слово: "Ллигоден, Ллигоден"....
  
  
   * * *
  
  К концу лета до семьи Каррег дошли слухи, что их сосед, рыцарь Гвиллиад, вассал барона Каррега, уже вернулся из похода. Госпожа Кирлиора, жена барона, забеспокоилась, почему же не возвращается сам барон. Она даже хотела отправиться к Гвиллиаду лично, чтобы хоть что-то разузнать. Но мать барона Хэнна Каррег, её не пустила. Она сказала: "дурных новостей нет, и слава богу". Барон мог задержаться где-нибудь, а Гвиллиад мог вернуться домой из-за раны, полученной в бою. Тогда Кирлиора решила действовать через слуг. Скотник Брадвер родился и вырос в деревне Юффа, что рядом с замком Гвиллиада, и он вызвался помочь....
  
  Вернулся он через несколько дней и объявил, что господин Гвиллиад сам вскоре посетит замок Каррег с известиями о бароне. И действительно, на следующий день рыцарь Гвиллиад со своим спутником оруженосцем Гьюном въехал в ворота замка. И рассказал вот что: "Его Величество из-за крайнего стеснения в средствах и из-за начавшегося в войсках мора, решил прекратить военные действия, заключив с противником соглашение о мире. Но герцог Крефитдолл не согласился, слишком много сил потрачено, говорил он, и напрямую ослушавшись Его Величества, захватил несколько укреплений в Хайёрне. Его Величество потребовал немедленно вернуть захваченное. Герцог вернул крепости, но предварительно их разорив и разрушив. И теперь Его Величество в ярости, и неминуемая кара грозит герцогу и его приближённым, в том числе и любимчику герцога барону Каррегу". Вот такую историю рассказал рыцарь Гвиллиад и добавил:
  - Его Величество приказал всем рыцарям возвращаться в свои вотчины, и я не смел ослушаться приказа.
  - Где же сейчас барон? - спросила Хэнна Каррег.
  - Этого я не знаю, но, по-видимому, там же, где и герцог Крефитдолл - воюет в Хайёрне.
  
  Обе баронессы поблагодарили рыцаря за важные известия, и когда Гвиллиад удалился, Хенна Каррег сказала:
  - Вот скотина, не мог он ослушаться.... Бросил своего господина, гнусный предатель. Не хочу его больше видеть.
  - Если только барон сам не отпустил его, - сказал наставник Тариан.
  - Всё равно предатель, - ответила Хэнна.
  Юный Арвер в это время играл в Буддиголиата с мальчиками из замка. Копошась в придорожных кустах, и представляя, что это лес Юстьюфернег, Арвер невольно подслушал разговор двух всадников, проезжавших мимо. Один из них сказал:
  - Не слишком ли ты торопишься? Может, стоит немного подождать? А если всё вдруг обернётся по-другому?
  - Не учи меня.... Я не могу и не хочу больше ждать. Герцогу конец, а значит, он не сможет ничем помочь своему любимчику. И чего тут ждать? Сколько я ещё буду кормить эту банду гоблинов? Нет, всё решено. Ты же видел, замок почти беззащитен. И пусть Брадвер будет главным виночерпием, пока он мне не надоест....
  И оба всадника рассмеялись.
  Арвера удивила эта фраза. Почему вдруг Брадвер станет виночерпием? И куда делся Дехвиг? Вечером, когда няня и мама укладывали его спать, он спросил:
  - Почему ты собираешься назначить Брадвера виночерпием? А как же Дехвиг?
  - Что ты выдумываешь? - сказала Кирлиора Каррег, забирая из рук Арвера кинжал и кладя его под подушку. - С чего ты решил?
  - Рыцарь Гвиллиад, что был у нас сегодня, сказал, что Брадвер станет главным виночерпием.
  - Не выдумывай. Спи, - сказала Кирлиора, поцеловала Арвера и задёрнула полог.
  Невесёлые вести о бароне и герцоге погрузили замок в тягостное предчувствие, в ожидании вестей ещё более невесёлых. Так прошло два дня и две ночи, а на третью случилось несчастье.
  
  Посреди ночи Кирлиора Каррег и няня вбежали в спальню к Арверу. Всхлипывая и причитая, они быстро одели его, и ничего не понимающего и хнычущего вынесли в коридор. Арвер едва успел достать кинжал из-под подушки. Отовсюду слышались крики, лязг оружия и огненные сполохи мелькали в окнах. Из темноты вышел Тариан, в руке он сжимал меч. Он сказал:
  - Госпожа, бегите в подземелье. Быстрей, долго нам не устоять.
  - Господи, - вскрикнула Кирлиора, - неужели...?
  Тариан лишь махнул рукой.
  - Нас предали. Они вошли в открытые ворота, - сказал он и скрылся во тьме.
  
  Они бежали по тёмным коридорам и лестницам, и Арвер бежал впереди, освещая дорогу факелом. И ему часто приходилось останавливаться, поджидая маму и грузную няню. А когда они спустились в подземелье, звон оружия и крики людей стихли. Либо звуки не проникали через толстые стены, либо бой наверху прекратился. Две слабые женщины и ребёнок с трудом открыли потайную дверь, и, пугая крыс и пауков, разрывая факелом тину, они побрели по подземному ходу. Но только они выбрались на поверхность, послышались топот копыт и резкие голоса. И факелы мелькали в темноте. Чьи-то тени возникли перед Арвером, и громкий возглас оглушил его. От неожиданности и от страха он выхватил кинжал и ткнул им наугад. Раздался истошный крик, и сильный удар свалил Арвера с ног.
  
  Его слегка подташнивало, и кружилась голова. От мешка, в который его засунули с головой, несло грязной овечьей шерстью. Сначала его везли поперёк лошади, у излучины седла, затем он сидел на земле, потом его тащили куда-то, бросили на холодный пол, и снова тащили куда-то. И снова он сидел на холодном полу, прислушиваясь к громким голосам, и звукам хмельной пирушки. Его подняли, сняли мешок, и со связанными руками ввели в зал, где за большим столом сидело множество захмелевших людей. И во главе этого стола восседал рыцарь Гвиллиад.
  Арвера подвели к рыцарю, и тот сказал:
  - Зачем ты ранил моего человека, волчонок? - и показал на Брадвера, стоящего рядом и прижимающего левую руку, перевязанную окровавленной тряпкой. - Ты испортил мне нового виночерпия.
  - Это гнусный предатель! - воскликнул Арвер. - И его нужно казнить!
  - Это мой человек, и я решаю, что с ним делать, - сказал Гвиллиад.
  - И вас всех покарают! - кричал Арвер. - Вернётся отец, и всем вам несдобровать.
  Гвиллиад засмеялся:
  - Твой отец увяз в вонючих болотах Хайёрна, и оттуда он не скоро выберется.
  - Король эльфов подарил ему волшебного коня, он прискачет на нём и всех вас покарает! - вопил Арвер.
  - Кто подарил? - удивлённо спросил Гвиллиад.
  По залу прокатился шумок, а кто-то гоготал, едва сдерживаясь, но опасаясь засмеяться раньше своего господина. Рыцарь придвинулся к Арверу и сказал:
  - Нет, мальчик. Это был не король эльфов, это был апостол Павел.
  И пирующих охватил дикий смех.
  
  У Арвера брызнули слёзы из глаз, и он от отчаянной злобы плюнул в рыцаря Гвиллиада. Тот от неожиданности замер, глядя на мальчика, а затем, откинувшись на стуле, засмеялся ещё громче. И смех в зале из дикого превратился в безумный и безудержный. Кто-то в экстазе колотил кулаком по столу, а кто-то с приступом икоты повалился на пол, а какому-то подавившемуся стучали по спине.
  Вдоволь насмеявшись и помочив пересохшее горло вином, тяжело дыша, рыцарь сказал:
  - Ты нас здорово повеселил, парень. Я из тебя сделаю шута. Уведите его и заприте, чтобы не убежал.
  
  Его закрыли в тёмной кладовой, и он опять сидел на холодном полу. Ему принесли соломы, и он лежал на соломе. Приносили еду, он ел. И однажды ночью, загремел засов и двое с факелами вошли к нему. Ему приказали знаками следовать за ними и не шуметь. Они взошли на стену замка. В небе светила яркая луна, и один из незнакомцев сказал:
  - Проклятье, светло, как днём.
  - Не бойся, стражники напились и спят, - ответил ему второй, и обратился к Арверу, - Слушай меня. Сейчас я перевяжу тебя верёвкой и спущу вниз. Этим ножом ты перережешь её и побежишь к мельнице. Знаешь, где мельница? Беги так, чтобы луна была по левую руку....
  - А где моя мама? - спросил Арвер.
  - Ничего с ней не случится.... Главное, запомни - когда увидишь отца или герцога, скажешь им, что тебя спас Ллигоден. Ллигоден моё имя. Запомни....
  - Если Гвиллиад узнает, нам конец, - сказал, вздохнув, первый.
  - Он ничего не узнает, если ты будешь держать язык за зубами, - огрызнулся Ллигоден, перевязывая Арвера толстой верёвкой. - Наш хозяин - глупец. Он думает, что король будет ему помогать. Но король далеко, а эта земля принадлежит герцогу. Он на ней хозяин, и король не будет соваться....
  - Но Гвиллиад сказал, что герцогу конец....
  Ллигоден отмахнулся.
  - Герцоги, короли..., они ссорятся, а потом мирятся, а страдают только слуги, а я не хочу погибать из-за глупости хозяина, - и, обратившись к Арверу, сказал, - Держи нож, запомни - луна слева, река, мельница, Ллигоден. Ллигоден меня зовут. Запомнил?
  - Да, - ответил Арвер.
  - Запомни хорошенько, - сказал Ллигоден ещё раз, когда Арвер ступил на стену. - Ллигоден. Ллигоден тебя спас.
  Верёвки больно врезались в тело, но висел он на них не долго. Земля резко и неожиданно появилась под ногами, и Арвер не устояв, упал в траву, и лёжа, перерезал верёвки. Вскочил, и перебравшись через пересохший ров, побежал по зелёной, выросшей вновь после покоса, траве.
  
  Арвер бежал, и луна, и звёзды, и редкие облака бежали следом, а в голове звучало слово: "Ллигоден, Ллигоден". В руке он сжимал нож, а страх сжимал сердце, но этот страх граничил с отчаянной храбростью, и Арвер был уверен, что убьёт любого, кто нападёт на него. Он бежал пока замок не скрылся во тьме, потом запыхался и пошёл, часто останавливаясь и прислушиваясь, нет ли погони, но ничего, кроме стрекотания цикад и криков ночной птицы, не слышал. Поле закончилось, начались заросли кустарника и перелесок, за ним ещё поле с колосящейся рожью, а за ним дорога, и луна скрылась за деревьями, и оставалось только идти по этой дороге, и прислушиваться, недолго бежать, и снова идти. И вот уже и река, и мельница, и его там уже давно ждут, навстречу выходит женщина, обнимает его и сажает на скамью.
  
  Она закутывала его покрывалом, но ему было жарко, и он сбрасывал покрывало, она пыталась его покормить, но он не мог ничего есть. Пришёл мужчина, и они сели в лодку загруженную мешками с мукой, уже светало, и мельник грёб, торопливо и беспокойно оглядываясь. Наконец они пристали у крутого обрывистого берега с низко сводной пещерой, скрытой от глаз зарослями камыша. Здесь мельник оставил Арвера, запретив разводить костёр до темноты, а сам поплыл дальше. Весь день Арвер просидел в сырой пещере, укутавшись старым плащом, и грыз сухари. К вечеру вернулся мельник, помог разжечь костёр, и снова уплыл.
  
  Так Арвер провёл много дней. Он уже привык и не боялся каждого шороха, как в первые дни, и часто осмеливался покинуть своё убежище, и бродил по лесу, или из кустов, или с дерева разглядывал проезжавших и проходивших по дороге путников. Он несколько раз видел воинов Гвиллиада, и ночью у костра мечтал, что он немного подрастёт, наберётся сил, подстережёт Гвиллиада и убьёт его. И он даже начал мастерить лук и стрелы.
  
  Мельник появлялся всё реже и реже. И Арверу приходилось самому заготовлять хворост. А однажды у него закончилась еда, и он всю ночь просидел голодный, а поутру собирал в лесу поздние ягоды. Он думал, что если к вечеру мельник не объявится, он сам пойдёт к мельнице и напомнит о себе. Мысли его оборвали голоса. Кто-то звал его по имени, и звали его со стороны пещеры. Арвер насторожился. Осторожно выглядывая из-за кустов и деревьев, Арвер крался к пещере, сжимая нож в руке. Он узнал голос мельника, но он был не один. И Арвер с пригорка увидел их. Троих в лодке. Один из них был мельник, другого Арвер не знал, а третьим был его дядя Ур Адроддур.
  
   * * *
  
  Как-то Арвер спросил у дяди:
  - На кого люди похожи больше - на гоблинов или на эльфов?
  И он ответил:
  - Жизнь полна превращений, чудесных и ужасных. Если человек ворвётся ночью в чужой дом, чтобы ограбить или убить, он тут же обратится в гоблина. Если гоблин запоёт "песнь зари", он становится эльфом. Так что за один день можно перевоплотиться много раз, с утра побыть эльфом, днём стать человеком, а к вечеру превратиться в гоблина.
  
  
   ИНФАЙЮР
  
  Юный Арвер сидел на коне перед дядей, и слушал историю о приключениях его отца, барона Каррега, прозванного эльфами Буддиголиатом, и его спутника принца Аручела, сына герцога Крефитдолла. Позади остались все испытания, страхи и дымящийся замок рыцаря Гвиллиада. Кирлиора Каррег ехала сзади, на повозке. Её лицо и платье были перепачканы копотью и дымом пожара, в котором она едва не погибла.
  
  Они ехали домой, в замок Каррегов, также пострадавший от двух штурмов, банды рыцаря Гвиллиада, и отряда дяди Адроддура, выбившего оттуда остатки банды. Ллигоден предложил Арверу и его маме приютиться у его родственников, пока в замке наведут хоть какой-нибудь порядок, но Кирлиора Каррег отказалась. "Домой и только домой", - сказала она. И вот они в пути. Отряд из пятнадцати воинов сопровождает их, и Арвер слушает рассказ дяди.
  
  
   * * *
  
  Бескрайние просторы страны Мефьюггйюльт распахнулись перед Буддиголиадом и принцем Аручелом. Отныне они странствующие рыцари.
  
  И вот Гьюгфран копытом бьёт,
  И Ддайен Свёр минуты ждёт,
  Когда на солнце запоёт,
  Вперёд, вперёд.
  И рядом скачет принц на белоснежной Ейре.
  
  В своих странствиях они углубились в мрачный лес Гвейю, и проблуждав в нём много дней, наткнулись на старый полуразрушенный дом, окутанный зарослями дикой смородины, и проросшими сквозь крышу деревьями. Место вокруг, дикое и безлюдное, и зловещий лес, заставили путников остановиться на ночлег в этом доме. И ни что не беспокоило их отдых, кроме назойливой и крикливой птицы, часто залетавшей в дом, громко хлопая крыльями.
  - Видимо, где-то рядом у неё гнездо, - сказал принц Аручел.
  А ночью ему приснился сон, что эта птица превратилась в прекрасную девушку, и что эта девушка подошла к принцу и, взяв его за руки, усадила подле себя. Прикосновения её были настолько приятны, что у принца запела душа. Но глаза у девушки, такие же прекрасные, как и она сама, источали глубокую печаль. И принц спросил её, почему она так грустна, и девушка, которую звали Йюк Ди, рассказала ему.
  
  Очень давно, ещё ребёнком, она жила здесь со своим отцом Хьюнисом. Отец её, человек мудрый и искушённый, читал колдовские книги, и часто использовал свои знания. Он лечил людей живших неподалёку, их скот и помогал им в трудную минуту. И от того о нём ходила молва, как о человеке незлом и порядочном. Но вдруг пришла беда. Какая-то тёмная и зловещая сила окутала окрестные земли Гьюйис.
  
  Вдруг солнца луч померк и мглой,
  Окутан лик счастливый твой,
  И ярких красок чехарда,
  Тускнеет, в мир пришла беда.
  
  Люди либо погибали от страшной чёрной язвы, либо покидали эти края. Хьюнис, углубившись в магические книги, призвал Трисмегиста, и тот открыл ему причину всех несчастий. Оказалось, виной всему злой великан Инфайюр, который и насылал "священный огонь" на людей, для того, чтобы освободить приглянувшуюся землю для своих приближённых, мерзких и уродливых тварей. Они проникли в некогда дивный край, превращая его в гниющую смрадную пустошь. И Хьюнис вступил в борьбу с великаном Инфайюром. И их борьба продолжалась целый год. Инфайюр оказался очень сильным колдуном, а силы Хйюниса таяли с каждым днём. И в конце концов он потерпел поражение и умер от истощения и отчаяния. А великан, захватив земли в Гьюйис, погубил остатки людей, а дочь колдуна Хьюниса, Йюк Ди, превратил в птицу, и предрёк, что она до тех пор будет летать в небесах, пока род Инфайюра не прервётся.
  
  И птицей вспорхнула в небесную высь,
  И солнце, и ветер навстречу неслись,
  И крики тоскливые,
  Над рощей и нивою,
  С печальной осеннею песней сплелись.
  
  Что может сделать беспомощная девушка? Лишь ждать, что какой-нибудь рыцарь сможет покончить с последним оставшимся великаном из рода Инфайюра, освободить страну Гьюйис, а заодно и птичке Йюк Ди вернуть человеческий облик.
  Принц Аручел, проснувшись, спросил у Буддиголиата, как бы он истолковал такой сон. И тот с улыбкой ответил, что у рыцарей, надолго отлучившихся из дома, такие сны случаются. Принц, отмахнувшись, сказал:
  - Я не о девушке говорю, а об её рассказе. Просто мой отец верит в сны, знамения, предначертания, и меня научил.
  - Нет, - ответил Буддиголиат, - я не умею толковать сны, и не верю в них, может, поэтому они мне редко снятся.
  
  Но принц Аручел верил. Да и вчерашняя птица, следуя за путниками, и перелетая с ветки на ветку, смотрела на него так пристально, будто хотела что-то сказать. И от этого принц всё сильней и сильней погружался в раздумья. И Буддиголиат, заметив его терзания, сказал:
  - К чему эти душевные муки? Если этот край Гьюйис действительно существует, мы увидим его, и поймём, правдив твой сон или нет. И если там действительно живёт злой великан, мы найдём способ, как его извести.
  
  И земля Гьюйис открылась им, и они увидели скошенные луга, и тучные стада, пасущиеся на них, и бескрайние поля, засеянные колосящимися хлебами, и крестьян, работающих на жнивье. Они смотрели на путников неприветливо, исподлобья. А увидев птицу, показывали на неё пальцем, или испуганно косились.
  - Я не вижу никаких запустений и никаких ужасных тварей, - сказал Буддиголиат, глядя на крестьян с высоты Гьюгфрана.
  - Но взгляд у них недобрый, - заметил принц Аручел, поглаживая гриву Ейры.
  Тогда Буддиголиат спросил у жнецов:
  - Что это за земля, и кто её господин?
  И один из них сказал:
  - Эта местность носит название Гуйс, а правит ей великан Энфаур, и нет правителя справедливей и мудрей.
  - Вам очень повезло с хозяином, - сказал Буддиголиат.
  - Он нам не хозяин, а друг и судья..., - ответил крестьянин, и вновь принялся за работу.
  - Да, - со вздохом сказал принц Аручел, пришпоривая Ейру, - видимо мой сон, лишь сон и только. И птица куда-то улетела и больше не преследует нас.
  Но вечером, когда странствующие рыцари остановились на ночлег на возвышенности у раскидистой сосны, она появилась вновь. И вновь она сидела на ветке и изучала принца. И тот встревожился, а ночью увидел сон. Во сне Йюк Ди снова обернулась девушкой, и подошла к принцу, и взяла его за руку, и посмотрела в глаза, и повела за собой. И у принца Аручела перехватило дыхание, настолько приятно ему было находиться рядом с ней.
  
  Они подошли к краю обрыва, и оттуда увидели всю страну Гьюйис, и Йюг Ди сказала:
  - Неужели ты не видишь, что это всё обман, наваждение....
  Она взмахнула рукой.
  - Вот как выглядит Гьюйис в действительности.
  И принц увидел, как рощи и поля и луга, исчезли, а вместо них появились смрадные болота, из которых торчали корявые пни, и мерзкие твари копошились в грязи. А над ними возвышался чёрный и уродливый великан.
  - Посмотри на них, - сказала Йюг Ди. - Они настолько ничтожны, что не могут даже правильно выговорить ни имени своего господина, ни названия земель, куда вторглись.
  И она снова посмотрела принцу в глаза:
  - Почему ты не хочешь помочь мне?
  - Я помогу тебе, - сказал принц, не отрывая глаз от девушки.
  - Я тебе верю, - сказала Йюг Ди, улыбнулась и, обратившись птицей, вспорхнула ввысь.
  
  Принц Аручел проснулся совершенно растерянным и, рассказав Буддиголиату о сне, заявил, что собирается разыскать великана.
  - Хорошо, - сказал Буддиголиат, задумавшись, - мы отыщем великана и посмотрим, что это за чудовище.
  - Я видел его, - сказал принц Аручел.
  - Не знаю, - вновь задумался Буддиголиат. - Когда имеешь дело с колдовством, ничему нельзя верить.
  И они уже собирались отправиться в путь, как вдруг услышали людские голоса, и целая толпа крестьян, вооружённых вилами, цепами и косами, насаженными на боевой лад, взошла на пригорок. Принц Аручел было схватился за меч, но Буддиголиат остановил его и жестом приказал садиться в седло, а сам, приблизившись к крестьянам, спросил:
  - Что вы от нас хотите?
  - Вы должны убраться с нашей земли, или же мы убьём вас, - ответил один из них.
  - Что плохого мы вам сделали? - сказал Буддиголиат.
  - Вы хотите принести вред господину Энфауру, - ответил бородатый крестьянин.
  - Это Юг Ду опять мутит воду, - выкрикнул кто-то из толпы.
  И толпа крестьян зашевелилась, загомонила, послышались голоса: "верно", "проклятая колдунья", "убирайтесь вон", "крылья ей оторвать". Крики испугали лошадей. Ейра встала на дыбы, и крестьяне попятились.
  - Вам следует немедленно убираться от сюда! - крикнул бородатый.
  Буддиголиат подошёл к нему и спросил:
  - Что ты знаешь о Йюг Ди?
  
  И бородач сказал гневно:
  - Вы уже не первые из странствующих рыцарей, кто приходит сюда, и если рядом с ними летит птица Юг Ду, они, попадая под её чары, стремятся убить господина Энфаура.
  И тут снова толпа крестьян зашевелилась, раздвигаясь, и перед Буддиголиатом возник великан. Массивный, в два человеческих роста, он смотрел на всех с высоты. Заржала лошадь принца Аручела, а сам принц, готовый броситься в атаку, пылал гневом. Буддиголиат вновь, жестом, усмирил его.
  Великан огляделся и сказал:
  - Бердет, успокой людей, - и обращаясь к Буддиголиаду. - Не обижайтесь на них. Они редко видят чужеземцев и относятся к ним настороженно. Я приглашаю вас в мой дом. Будьте моими гостями.
  - Нет, господин Энфаур, - крикнул Бердет, выступая вперёд, - пока они вооружены, они не могут находиться здесь. Мы все помним, как однажды один из подобных гостей пытался вас убить.
  - Мой меч будет при мне, - сказал Буддиголиат, - но я не собираюсь его применять, пока моей жизни и жизни моего спутника ничего не угрожает.
  - Тогда, - сказал Бердет, подумав, - пускай рыцари поклянутся, что не причинят господину Энфауру никакого вреда.
  - Я даю слово, что пока буду гостем, не выну меч из ножен, - сказал Буддиголиат хладнокровно и посмотрел на принца, у которого глаза бешено бегали.
  - Почему же твой спутник молчит? - спросил Бердет, криво усмехаясь.
  Буддиголиат подошел к принцу, и тот, склонившись, сказал в полголоса:
  - Я не буду клясться.
  - Делайте, что вам говорят, принц, - сказал Буддиголиат.
  И принц, опустив голову, промолвил с трудом:
  - Я даю слово....
  И птица с криком взлетела с ветвей, и принц проводил её печальным взглядом.
  
  
   ЭНФАУР
  
  - Почему вы ничего не едите? - голос Энфаура грохотал в обширном зале его огромного каменного дома.
  - Просто мы не ожидали увидеть того, что видим сейчас, - сказал Буддиголиат, сидя на стуле, на который пришлось взбираться по лестнице.
  Принц Аручел сидел напротив, за большим столом, накрытым по крестьянски - просто, молча и опустив голову.
  - У меня всё по-простому - хлеб, кислое молоко, мёд - моя основная еда. Да и у всех в этом краю. Роскошь у нас не в чести.
  Буддиголиат отломил и попробовал хлеб, по вкусу это был хлеб. Попробовал скисшего молока, по вкусу это было скисшее молоко. Бобы были бобами, сыр - сыром, мёд- мёдом, и Буддиголиат не почувствовал никакого подвоха. А принц Аручел с ужасом смотрел на него, в ожидании чего-то ужасного. Но время шло, а ни отравления, ни рвоты, Буддиголиат не испытывал.
  
  А Энфаур вдруг сказал:
  - Род Энфауров жил в этих краях ещё до прихода людей. Люди пришли в Гуйс, спасаясь от жестоких врагов, и Энфауры приняли их, поскольку всегда славились добродушием и кротостью. Время шло, люди прижились, и их становилось всё больше, а род Энфауров потихоньку вырождался. Я последний из них. Мои далёкие предки владели колдовской силой, но с вырождением терялась и она. Мой отец едва умел вызывать дождь, и лишь однажды сильно прогневавшись, сумел превратить ведьму в птицу. Это была дочь колдуна Униса, которого за зловредство местные жители прозвали Малейсус. Он и его дочь наслали мор на эти края. Погибло множество людей и скота. И не было никакого спасения от этой болезни. От чёрной язвы умерла моя мать и мои два брата и сестра. Разгневанная толпа людей во главе с моим отцом подступили к дому, в лесной чаще. Угрожая огнём, им удалось выманить Малейсуса из дому, и, доведённые до отчаянья люди, убили колдуна, не дав ему произнести ни слова. Мой отец разгневался на людей за их скорую и беспощадную расправу, и чтобы с Юг Ду не случилось того же, он превратил её в птицу, и предрёк, что она вернёт свой человеческий облик только тогда, когда последний Энфаур покинет этот мир.
  
  Энфаур замолчал. И Буддиголиат молчал. А принц Аручел, до этого молчавший, сказал:
  - Я не верю ни единому слову. Я знаю, твои чары заставляют нас видеть то, что ты хочешь. Но меня тебе не обмануть.
  С этими словами он спрыгнул со стула, как с коня и выбежал из обеденного зала.
  - Значит, в гостях мы не засидимся, - сказал Буддиголиат, и, попрощавшись с великаном, вышел вслед за принцем.
  В конюшне уже седлали недавно рассёдланных и не успевших отдохнуть лошадей. Принц посмотрел исподлобья, отстранил старика конюха, сам затянул подпруги и запрыгнул на Ейру.
  - Зачем ты заставил меня дать слово? Я думал мы заодно, - сказал он и, не дождавшись ответа, ускакал прочь.
  Старик конюх вздохнул, поглядел вслед принцу и, кряхтя, пошел седлать Гьюгфрана.
  - Какой горячий молодой рыцарь, - сказал он Буддиголиату.
  Тот, покосившись на старика, сказал:
  - Да.
  - Такой может много бед натворить не подумав, - продолжил конюх.
  - Послушай, старик, - спросил Буддиголиат, - а давно ли мор был на этой земле?
  - Очень давно, - сказал старик. - Я ещё был совсем молодым, а господин Энфаур - ещё ребёнком.
  - А сколько тебе лет?
  Старик захихикал:
  - Много, много, а сколько всего никто не считал. Пальцы на руках и ногах закончились, а дальше считать нечем стало.
  Буддиголиат тоже улыбнулся.
  - А не помнишь ли ты Йюг Ди? - спросил он, садясь в седло.
  - Конечно, помню, рыцарь. Такую красивую девушку забыть непросто. И мать у неё тоже была очень красивой. Они так же, как и ты, были чужеземцами. Унис умел колдовать, знал таинственные травы, и его все немного побаивались. Но иногда приходили за помощью, и он за небольшую плату лечил скот и людей.... Но однажды, его жена утонула, и он стал совсем другим. Он озлобился, поселился в лесной глуши, стал угрюмым и нелюдимым.... А потом в наши края пришла болезнь. И люди стали поговаривать, что это, мол, Унис Малейсус мстит людям. Тогда и пошла молва, что господин Энфаур-младший виновен в гибели жены Униса. Он хоть и ребёнком был, а выше любого взрослого. И что он, мол, играя, столкнул её в омут. И она утопла. Да, давно это было....
  
  - Прощай, старик, - сказал Буддиголиат и поскакал вслед за принцем.
  - А зря, - крикнул напоследок конюх, - скоро праздник, "Неистовый Трогнайн"....
  Он догнал принца только тогда, когда тот уже спешился и вёл Ейру за узду. Поравнявшемуся с ним Буддиголиату он задал тот же вопрос:
  - Зачем ты заставил меня поклясться?
  - Не переживай так, ты свободен от клятвы.
  - Почему?
  - Мы уже не в гостях, - сказал Буддиголиат и пришпорил Гьюгфрана.
  - Стой, - крикнул принц Аручел и заскочил на Ейру.
  Теперь уже он догонял Буддиголиата. А вечером, когда они разбили лагерь на обрывистом берегу реки, Буддиголиат сказал принцу.
  - Я не хочу, чтобы ты вмешивался в эту историю. Она слишком старая, запутанная, и она не принесёт тебе, ни почёта, ни славы.
  - Но я обещал помочь беззащитной девушке....
  - Мне кажется не такая уж она беззащитная, раз может вторгаться в людские сны. И сколько ей сейчас лет?
  - Я видел её, она молода, как и прежде.
  - Что же, ты хочешь жениться на ней?
  - Я не знаю. Но я хотел бы, чтобы она снова приснилась мне.
  И она снова приснилась ему. И она была ещё прекрасней, чем прежде. Она брала его за руки, гладила по голове и лицу, смотрела в глаза и говорила, а он лишь молча кивал.
  - Твой друг попал под колдовские чары. Не следовало ему пробовать пищу. Теперь ты его не сможешь убедить. Тебе нужно действовать самому. Ты ведь хочешь, чтобы я стала твоей...? Возьми меч и иди, убей великана.
  
  И Буддиголиату на этот раз приснился сон. Ему приснилось, как принц Аручел подрубает старое ветвистое дерево. А когда он проснулся, то увидел, что принц и его лошадь исчезли. И вот он уже скачет назад, повторяя про себя: "безумец, безумец". И Гьюгфран уже в мыле, и Буддиголиат переводит его на шаг и, поднявшись на пригорок, он видит, как друг против друга, стоят принц Аручел и великан Энфаур. И птица Йюг Ди кружит над ними.
  
  Принц взмахнул мечом, а великан - тяжёлым молотом. И начался бой. Удары великана размашисты, тяжелы, но медлительны, и принц каждый раз успевает от них увернуться, не принимая на себя. А сам при этом пытается поразить колено. И скоро это ему удаётся. Великан с криком, опустив руки, наклоняется, и разящий меч, опускаясь, разрубает тело. Великан повержен, лежит на земле, испуская последний вздох, а принц держит в руке окровавленный меч и оглядывается по сторонам.... Но почему ничего не происходит? Почему чары не спадают? Лес остаётся лесом, поле - полем, и никаких смрадных болот. Может великан ещё жив? Но нет. С неба падает птица, и ударившись о землю превращается.... в древнюю старуху. Она подходит к лежащему великану, она горбится и бормочет что-то и плюёт на бездыханное тело. И, услышав крики сбегавшихся на звуки боя крестьян, бросив взгляд на растерянного принца, скрывается в перелеске.
  
  И вот великан повержен, и что ж?
  Где тот странный мир, который ты ждёшь?
  Пусть птица упала на землю. И всё ж.
  Всё это ложь.
  
  Крестьяне окружили место битвы, и скорбь их безгранична. Оружие, что они принесли с собой, валяется на земле. И они, так же, не обращая внимания на стоящего рядом поникшего принца, обступают тело великана, поднимают его и уносят. И скорбью, и криками, и плачем, наполнен мир вокруг.
  
  
   * * *
  
  Герцог Крефитдолл убит горем. Только что прибыл посол, и сообщил, что его сын, принц Аручел, утонул в болоте. Услышав эту новость, герцог взвыл, и в бешенстве кричал: "я выжгу эти болота, я выжгу всё вокруг. Никто не уйдёт живым. Проклятый Хайёрн, проклятый Хайёрн". И крики его из шатра разносились по лагерю. А затем он, обессилев, опустился на кресло, и спросил посланника, испачканного болотной грязью, оборванного и измотанного:
  - Как это произошло?
  - Они заманили нас в болото. Они стояли и ждали нас. И принц, и барон Каррег, бросились в бой. Но то, что казалось лужайкой, на самом деле было смертельной топью, и принц, и барон, и ещё много храбрых рыцарей, ушли в неё вместе с конями. А тех, кто пытался выбраться, проклятые варвары осыпали стрелами. Уцелели очень немногие....
  Герцог опустил глаза и сказал:
  - Господи, что же мне теперь делать?
  
  
  
   ЭБАРГОФИАНТ
  
  Ур Адроддур, сидя на коне, кутался в тяжёлый промокший плащ. Только что закончился дождь, и роща Ллейсиан озарилась солнечными лучами, радужно переливающимися на влажной пожелтевшей листве. Хоть дождь и закончился, ветер, колышущий кроны деревьев, стряхивал на путника ливень из крупных и холодных капель, проникавших сквозь мокрую одежду до самого тела. И Адроддур вздрагивал от холода.
  
  Он остановил коня у старого развесистого полу иссохшего дуба. Повсюду в траве валялись разбросанные кости. Адроддур спешился, снял из-за седла мешок с трупом павшей овцы, развернул и бросил её перед торчащими из земли корнями. И оглядевшись, крикнул три раза:
  - Ворон Гвибиддех, вот жертва для тебя!... А затем, отойдя в сторону, стал ждать.
  
  И вскоре конь Адроддура забеспокоился - с шумом рассекая воздух крыльями, с неба спустился огромный чёрный ворон. Он сел на толстую, иссохшую ветвь и, повернув голову на бок, посмотрел одним глазом на Адроддура и на жертву. И так же стремительно слетел с ветви на землю и подскочил к мёртвой овце. Повернулся к Адроддуру и, вытянув шею и приподняв сложенные крылья, громко и протяжно каркнул.
  
  - Хорошо, - сказал Адроддур и, закутавшись в плащ, сел на не успевшую высохнуть траву, закрыл глаза и замер в ожидании и полудрёме.
  Его разбудил громкий крик ворона. Он снова сидел на ветви, а внизу валялись лохмотья, остатки от жертвенной овцы. Адроддур встал и подошёл ближе. Ворон Гвибиддех по-прежнему смотрел на рыцаря одним глазом. Он ещё раз каркнул, и из клюва его вдруг раздались слова, будто множество душ говорили одновременно:
  - Что ты хочешь узнать?
  - Я хочу узнать, где находится сейчас мой брат Буддиголиат? В каком из миров?
  Ворон Гвибиддех замер, будто задумавшись, а затем голоса раздались вновь:
  - Мы не видим его.
  - Что это значит? - спросил удивлённый Адроддур.
  - Это значит, что он может быть только в одном мире, в мире Кьюмьюлау. Оттуда нет возврата. Напрасно твой брат пил из источника Эбаргофиант, это родник забвения.
  - Что же я расскажу племяннику? - спросил рыцарь.
  А ворон в ответ лишь вытянул шею и, приподняв сложенные крылья, громко каркнул.
  
  
   * * *
  
  В утренней туманной дымке, в низине под ветвями рябины с тяжёлыми гроздьями красных ягод и жёлтыми листьями, бил из-под земли источник. И путники, несмотря на влажное утро, почувствовали нестерпимую жажду. Принц зачерпнул ладонями воду, и ягода рябины плавала в ней. Выпив воду и раскусив ягоду, он поморщился, настолько ягода была кислой. И у Буддиголиата так же в ладонях попалась пара ягод, и он так же раскусил их. И Гьюгфран, и Ейра стремились к воде, и рыцари поили их из ладоней, и в воде попадалось много рябины.
  
  Туман постепенно развеялся, и открылись взору и река, и лес. И редкие деревья переливались золотом и медью, и тёмно-синее небо нависало, встречая яркую осень. И кони сами неслись вскачь по опавшей листве, не чувствуя всадников, и приостановились только перед рекой, и осторожно ступая по каменистому дну, перешли на другой берег. И тут, будто прозревшие, путники увидели замок, настолько величественный и высокий, что затмевал собой и тёмно-зелёный хвойный лес, уходящий вверх по склону, и заснеженные вершины гор вдали, подпирающие небо, и само небо.
  
  Они въехали в проём, где должны были быть ворота, и где их давно уже не было. Они увидели стены, ниши, арки увитые вьюнами, заросли кустов и травы на ступенях, мрачные, опутанные путиной зияющие прорехами своды, а на самом верху самой высокой башни, посреди зала стоял каменный гроб. И барельеф на его крышке изображал лежащего рыцаря с мечом в сведённых руках. А когда они выглянули в проёмы окон, распугивая птиц, то увидели вдали лишь густой лес и горы, горы и густой лес.
  
  - Похоже, это край земли, - сказал принц Аручел.
  - Это край земли, - повторил принц еле слышно, опустил голову на грудь и уснул. Из очага вместе с жаром пламени вырывались столпы дыма, клубились у высоких сводов, и вылетали наружу через дыры в них. И кони стояли тут же, в зале, и шуршали срезанной для них мечами травой.
   Принц Аручел спал. А Буддиголиат напряжённо думал. Странные чувства овладели им и это были не тревога или страх, а ноющее ощущение чего-то давно забытого, и от этого трепетало сердце, и холодело внутри. Один раз с ним происходило такое - в священной роще. Слушая Адар Кьюйюн, он испытал такие же чувства. И вновь хотелось запеть старинную песню....
  
  Вдруг забеспокоились лошади, затопали, зафырчали, затрясли сбруей. Буддиголиат обернулся и увидел рядом с ними женщину. Длинные волосы её опускались на плечи, окутанные в плащ, спадающий до самого пола. Она смотрела на Буддиголиата, и тот подумал, что это сон. А она сделала несколько шагов вперёд, так легко и невесомо будто плыла в воздухе.
  - Гвиньюн, - сказала она, протягивая руку, - Гвиньюн, ты помнишь меня? Я твоя сестра Гвенин. Ты, конечно, забыл меня.... А я вижу, это ты, Гвиньюн. Вспомни, я и ты, наш счастливый край. Холмистые луга, звонкий ручей, наш любимый жеребёнок Бойр и щенок Ффьюр. Отец даёт тебе подержать свой меч Реий, а ты не можешь поднять его. Вспомни, как я впервые приготовила волшебный напиток Гьюн, ты попробовал его, и у тебя кружилась голова.... Гвиньюн..., вспомни, Гвиньюн....
  И тут Буддиголиата окутал мрак, а затем всё озарилось ярким светом. Бескрайняя степь, ветер, и чистое небо, и яркое солнце летели навстречу. Кони, Бойр и Годейр, рассвет и закат, несли колесницу. Гвиньюн, сын богини Дэнэйм и эльфа Эдфьюйюда, управлял ей. Он спешил и подгонял коней. Там, за одним из холмов, его родной дом. Он спешил туда.
  
  
   ГВИНЬЮН
  
  Жарким летним днём приятно посидеть в тени густого ивняка, возле источающего прохладу, родника и слушать его журчание. И даже появившиеся неизвестно откуда комары не могут испортить настроения. А если в намытом водой песке сделать углубление пальцем, то через некоторое время, из ямки забьёт новый ключ. И Гвиньюн, наклоняясь к воде, отпил из этого нового ключа. А затем, сморщившись, тряс головой. Много не выпьешь, вода жутко холодная, даже зубы сводит и отдаёт в голову. Он отпил ещё и снова тряс головой, потом ещё и ещё, и это его так забавляло, что он рассмеялся.
  
  Гвенин сидела напротив, вертела в руках цветок и грустила. Гвиньюн посмотрел на неё и сказал:
  - Глупо грустить в такой хороший день.
  А она вздохнула и ответила:
  - Просто я думала о том, что скоро закончится лето....
  Гвиньюн перебил её:
  - Да ну, когда оно ещё закончится.... А и закончится не беда, будет и другое.
  Он откинулся на крутой склон, и закинув ногу на ногу, болтал ей в воздухе.
  - Такого лета больше не будет, - сказала Гвенин, - Мы уже не дети, Гвиньюн.... Начинается другая жизнь....
  - Да, - снова вмешался Гвиньюн, - ты выйдешь замуж, будешь жить с мужем.... Ха..., я знаю, где ты будешь жить.... До дома Бладдея отсюда полдня пути, мы будем видеться каждый праздник, а может и чаще....
  - С чего ты взял, что я выйду за Бладдея?
  - Все об этом знают. А мне сказал сам Бладдей.... А что, у него много рабов, всё-таки большой вождь, будешь жить, как богиня....
  Гвенин нахмурилась.
  - Вот ещё, - сказала она и отвернулась, - ты зачем сюда пришёл? Помочь воды принести? Так вот и неси.
  С этими словами она встала, отряхнула полы юбки, и ушла.
  - Ха, обиделась, - крикнул ей вслед Гвиньюн.
  Мирно спящий пёс Ффьюр громко зевнул, потянулся, почесался и, ворча, побрёл за хозяйкой. А Гвиньюн посмотрел ему вслед, прихлопнул, укусившего его в щёку комара, набрав воды, бросился догонять Гвенин. С криком: "Купаться", он, пробегая мимо, плеснул ей в лицо родниковой водой, и помчался прочь. Гвенин от неожиданности вскрикнула и бросилась следом, пытаясь хлестнуть Гвиньюна цветком. И рядом, громко лая и прыгая, бежал Ффьюр.
  Они так бежали до самого дома. И только там строгий взгляд матушки Нерсейи прервал игру:
  - Гвиньюн, Гвенин, угомонитесь. У нас гости.
  Из дома вышли отец и два гостя в пышных одеждах. Крытая повозка, запряжённая мулами, ждала их. Один из гостей слегка поклонился отцу и сказал:
  - Не надо сразу отказываться, ещё есть время подумать....
  - Дело уже решённое, ничего не поделаешь..., - сказал отец.
  - И всё-таки..., не стоит отказываться сразу, всё меняется, и решения меняются тоже.... А напиток ваш чудесен, это правда. Как вы говорите? Немощного делает сильным, труса - храбрецом...?
  - Лентяя подвигает на действия, а неугомонного, наоборот, успокаивает, - продолжил отец, слегка улыбаясь.
  Гость громко рассмеялся:
  - Чудесно! Поэзия, просто поэзия.
  
  Он ещё раз слегка поклонился, и с помощью слуги, забрался в крытую повозку. И второй гость, так же слегка поклонился и забрался в повозку, но перед этим, он бросил на Гвенин такой пристальный взгляд, что та даже смутилась и отвернулась. Повозка, громыхая, укатилась. А Гвиньюн подошёл к отцу и спросил:
  - Кто эти люди?
  - Это Гаэры....
  - Я помню, - сказал Гвиньюн. - Они живут в городах, обнесённых высокими стенами. Ты рассказывал, что воевал с ними. А Бладдей ещё мальчишкой участвовал в набеге на их земли.... А что им нужно сейчас?
  - Они хотят, чтобы жрица богини Дэнэйм вышла замуж за верховного правителя Гаэров.
  - Как же так? - удивился Гвиньюн, - ведь Бладдею уже обещано.... Ты же сам говорил - "священный брак".
  - Успокойся! Ни кто ничего менять не собирается, - сказал отец.
  И вдруг они услышали крик матушки Нерсейи:
  - О боги, куда смотрели твои глаза!
  А Гехон, раб, пригнавший стадо, оправдывался:
  - Я не виноват, хозяйка. Я её от клевера отогнал.
  - Ротозей проклятый, от мухи больше пользы, чем от тебя! Опять корову раздуло, - кричала Нерсейя. - Гвиньюн, Гвенин хватайте хворостины и гоняйте её, от этого дурака никакого проку!
  
   * * *
  Однажды Гвиньюн пас стадо на дальних лугах, и молодой барашек, взбрыкнув, запрыгал прочь от стада вниз по холму. Гвиньюн хотел приказать рабу, чтобы тот догнал отбившегося ягнёнка, но как назло, обоих не оказалось рядом. И Гвиньюн сам бросился на поиски беглеца. Спустившись вниз, к речке, он увидел, что барашек спокойно стоит возле зарослей осоки, и Гвиньюн подкрался к нему и схватил его со словами: "Попался, разбойник!" И тут же отпрянул, увидев перед собой полы длинных одежд. Перед ним стояла богиня Дэнэйм.
  - Мама?! - воскликнул удивлённый Гвиньюн.
  - Гвиньюн, - сказала Дэнэйм. - Скорей возвращайся домой, Гвиньюн.
  - Что случилось, мама? - спросил он испуганно.
  А Дэнэйм лишь повторяла:
  - Гвиньюн, скорей возвращайся, скорей....
  И образ её таял в воздухе.
  
  У Гвиньюна сжалось сердце. Неужели случилась беда, и враги ворвались в дом? И перед глазами возникла ужасная картина, изрубленное тело отца, и сестра задыхается в крови. И отчаяние овладело душой, и слёзы брызнули из глаз. И он говорил рабам, спешно запрягая коней, Бойра и Годейра:
  - Гоните стадо назад. Я должен вернуться домой немедленно.
  "Хорошо, Гвиньюн", - услышал он, а дальше лишь ветер и стук копыт, и шуршание колёс. Колесница летит, подпрыгивая на кочках, и вопль отчаяния охватывает рассудок, вокруг лишь холмистая степь, и до дома ещё так далеко, что, кажется, невозможно прожить этот срок.Этими мыслями он себя так издёргал, что увидев куполообразную крышу дома, целую и не сожженную врагами, едва не потерял сознание.
  
  Матушка Нерсейя выбежала навстречу с криком:
  - Гвиньюн, боги покинули нас. Гвенин - девочка моя...., Гвенин... Гвенин....
  Она плакала, причитала, и Гвиньюн ничего не мог понять. Вышел отец. И его движения, и искажённое болью лицо, говорили, что болезнь вновь терзает его. В руке он держал обломок стрелы.
  - Гаэры похитили Гвенин, - сказал он надломленным голосом. - Это их стрела. Я вытащил её из тела Ффьюра.... Я послал к Бладдейю слугу, думаю, они будут не раньше завтрашнего утра.
  - Гвиньюн, - плакала матушка, падая ему на плечо, - спаси её....
  Но Бладдей прибыл уже вечером. Он привёл с собой воинов на колесницах.
  - Завтра прибудут ещё, - сказал он, обнимая Гвиньюна, и сжимая его руку в своей руке.
  
  Он тепло приветствовал отца и заплаканную матушку и, выпив поднесённого ему напитка Гьюн, сказал громко:
  - На рассвете выступаем, а сегодня богиня Катха будет пить жертвенную кровь.
  Под черным бездонным небом в свете костров, под грохот бубнов и священных колотушек, жертвенный бык пролил свою кровь, и богиня Катха приняла жертву, жрец разглядел лик богини и провозгласил:
  
  Богиня Дэнэйм устремила взор,
  Богиня Катха расправила крылья,
  Лик её страшен, в глазах смерть,
  Гаэры падут, корчась от ужаса и боли,
  Колесницы летят, догоняя бегущих,
  Хаос и смерть ждут земли врагов.
  Гвенин вернётся, и восхвалит богов,
  Восемь рабов примет богиня Дэнейм,
  Восемь рабов примет богиня Катха.
  Мясом вепря наполнятся столы,
  Напиток Гьюн польётся рекой.
  Хвалебная песнь воспоётся,
  Славному Бладдею, храброму Гвиньюну,
  И будет звучать в веках.
  
  И тогда же Эдфьюйюд вынес свой меч Реий и сказал Гвиньюну:
  - Возьми его. Пусть он и ныне разит врагов, как когда-то. И пусть он добудет тебе больше славы, чем мне.
  Гвиньюн взял тяжёлый и длинный меч Реий. И он висел с боку, и когда утром запрягали в колесницу коней Бойра и Годейра, и когда возничий Карбэй подгонял их. И когда он оглядывался назад и смотрел на удаляющийся дом, отправляясь в свой первый набег, он сжимал рукой холодный металл.
  
  Их колесницы вихрем пронеслись по землям Гаэров. Разорённые земли покрылись дымом от сожженных посевов, и угнанный скот брёл в дыму. А воины из племени Бладдея продвигались все глубже и глубже, пока не достигли чертогов правителя Гаэров. Там ждало их собранное Гаэрами войско. И там произошла решающая битва.
  
  Они проносились перед строем пеших врагов на колесницах, грохоча мечами и щитами, издавая воинственный клич, забрасывая противников дротиками и сея средь них страх и смятение. И вот Бладдей спрыгнул на землю, размахивая мечом, и за ним всё его племя и Гвиньюн, спешились и с яростным криком бросились на врага. Их длинные и тяжёлые мечи разили Гаэров одного за другим, и Гаэры дрогнули и в панике бросились бежать, пытаясь укрыться за стенами крепости.
  
  - Карбей! - крикнул Гвиньюн, вознося меч к небу. И вскоре он на колеснице мчался к раскрытым воротам. И на плечах бегущих Гаэров он, а затем и Бладдей, и другие ворвались в замок. И бой закипел уже внутри. Гвиньюн рвался в башню, где держали пленённую Гвенин. Он взбежал по крутой лестнице, и там на самом верху башни две стрелы, одна за другой, воткнулись ему в грудь.
  
  
   БУДДИГОЛИАТ
  
  Буддиголиат стоял на том самом месте, где много веков назад пал Гвиньюн. А рядом с ним словно парил в воздухе образ высокой и величественной женщины. И это была не Гвенин. Это была богиня Денейм. Она говорила Буддиголиату:
  - Гвиньюн не должен был умереть. Предначертанное богами не может не сбыться. И поэтому из земли забил источник Эбаргофиант, и земли Кьюмьюлау погрузились в сон. Но то, что случилось с тобой в прошлой жизни, должен исправить ты сам.
  - Что можно исправить? Прошло столько лет....
  - Годы ничего не значат. Предначертанное должно сбыться. Тебе придётся сделать это, и если не сейчас, то через тысячу лет.
  - Как же я смогу сделать это?
  - Сделай шаг, - сказала Денейм.
  
  И вдруг он снова оказался там, во время битвы. Но он был над битвой. Он видел всё сверху. Он слышал лязг оружия, крики и стоны раненых. Он видел, как Гвиньюн сражался, пробиваясь к башне. И вот он уже поднимается по лестнице, повергая врагов, и через мгновение он вбежит на самый верх.... И Буддиголиат выхватив из ножен Ддайен Свёр, сделал шаг....
  И первый ступил в зал под сводами. И две стрелы, одна за другой, вонзились ему в грудь.
  
  Гвиньюн проскочил мимо Буддиголиата, и от следующей стрелы успел заслониться щитом. И вот стрелок лежит, обливаясь кровью, а Гвиньюн обнимает сестру....
  А Буддиголиат выдохнул, и Ддайен Свёр выскользнул из его руки, и со звоном ударяясь о ступени, полетел вниз. И всё вокруг закружилось бешеной каруселью, и лишь лик богини Денейм стоял перед глазами. И она говорила:
  - Ты вновь победил, Буддиголиат. Ты вновь победил....
  А дальше, лишь бескрайнее небо и облака плывущие по нему.
  
  Принц Аручел проснулся оттого, что Гьюгфран беспокойно ржал и рвался с привязи. Буддиголиат куда-то исчез и на крики не отзывался. Поискав его, Аручел наткнулся на лежащий у лестницы Ддайен Свёр. И сердце вдруг ёкнуло в предчувствии беды. И поднявшись наверх, он увидел Буддиголиата, лежащего на полу, бездыханного и взирающего мёртвым взглядом. И вороны уже подбирались к нему. Аручел отогнал недовольно каркающих птиц и тут же обратил внимание, что крышка каменного гроба открыта. А когда он смахнул вековую пыль с изображения рыцаря, то заметил, что тот как две капли воды похож на Буддиголиата. И ком подкатил к горлу, и пришло осознание беспомощности перед таинственными силами правящими миром, правящими жизнью и смертью.
  
  И словно в забытьи он подошёл к Буддиголиату, закрыл ему глаза, и отнёс его и уложил в опустевший гроб. Принёс Ддайен Свёр и хотел вложить в холодные руки, но передумал и вложил в руки Буддиголиата свой меч. Ведь ему пришла в голову мысль, что Буддиголиат умереть не должен, а наоборот, он должен жить, и вновь победить, и судьбу, и высшие силы, и саму смерть. И эта победа должна быть достигнута любой ценой, пусть даже ложью и обманом. Нельзя допустить, чтобы умер Буддиголиат, пусть лучше вместо него умрёт принц Аручел.... И с этими мыслями он задвинул крышку гроба.
  
  
   * * *
  
  Поле Марволех озарилось ярким утренним солнцем. Густой туман гигантским червяком низко висел над рекой, повторяя изгибы его русла. Кони стояли в плотном строю и трясли гривами, а их всадники сжимали в руках длинные копья и всматривались вдаль, туда, откуда должен появиться враг. Арвер сидел на коне во втором ряду и, утомлённый ожиданием, смотрел через плечи впереди стоящих.
  - Может они не придут? - произнёс он вслух.
  - Придут, - сказал Тингед Ур, - им некуда деться.
  И вновь длится ожидание. Кони перетаптываются. Солнце скрывается за облаками. Дует прохладный ветер. И тут кто-то произнёс:
  - Вот они!
  
  И все напряжённо всматриваются, и видят, как вдалеке, на краю поля, появляются несколько всадников. Они быстро оглядываются, разворачивают коней и скрываются в перелеске. Проходит ещё время и они, а может, другие, появляются снова. И их уже больше, гораздо больше. Они переходят речку, они выстраиваются в боевой порядок. А из-за их спин выезжают ещё и ещё....
  И тут Арвер слышит слова: "Ур Хаул"!
  - Ур Хаул! - повторяют воины стоящие рядом.
  И Арвер, через плечи видит, как мимо их строя проносится воин в трёхрогом шлеме. А за ним ещё воины и знаменосцы. И среди знамён родов, развевалось чёрное полотнище знамени Ур Хаула и огненная саламандра, изображённая на нём.
  Ур Хаул остановил коня, выхватил меч и поднял его к небу, и раздался клич:
  - Духи огня с нами! Лльюаддианти!
  - Лльюаддианти! - прокатилось в строю. - Лльюаддианти!
  - Лльюаддианти! - кричал вместе со всеми Арвер.
  И клич их утонул в хриплых голосах боевых труб.
  Они двинулись шагом, постепенно ускоряясь, и вот уже кони скачут галопом, и копья опущены, и враги уже близко и несутся на встречу, и страха уже нет. Завязался бой.
  
   * * *
  
  Буддиголиата терзала навязчивая мысль, его меч затупился и его нужно наточить. И он бродил в поисках точильного камня. Его окружал какой- то странный облачный и незыблемый мир, и Буддиголиат никак не мог вспомнить, где он оставил своего коня и куда подевался его спутник. Но мысли о прошлом ускользали и прятались, и оставалась только одна: "меч затупился".
  Он встречал каких-то людей, и ему подчас казалось, что он их где-то уже видел. Но это было настолько зыбкое осознание, что невозможно было из него хоть что-то извлечь. И у каждого встречного Буддиголиат спрашивал, нет ли у него точильного камня. И у того рыцаря он так же спросил о точильном камне. И тот, как и все, ответил отказом. А Буддиголиат, сам не зная зачем, спросил рыцаря, как его зовут.
  - Арвер, - ответил тот.
  - Арвер? - мысли, закрутились, завертелись в голове. И Буддиголиат, вдруг вспомнил, - Арвер, зовут моего сына.... Правда, он ещё ребёнок.
  - Прости, но я должен идти, - сказал Арвер.
  - Куда ты так спешишь? - спросил Буддиголиат.
  - Мне суждено переродиться, - ответил Арвер.
  - Кем ты будешь, скажи, чтобы ненароком не обидеть тебя?
  - Сейчас мать-олениха родит сына, им буду я, - сказал Арвер. - Прощай, рыцарь, что ищет камень.
  Он повернулся и пошёл, и образ его таял в облачной дымке.
  "Камень"? - подумал Буддиголиат, и вдруг он понял, мысли прояснились и встали на свои места.
  - Постой! - крикнул он, - ведь это я, меня зовут Каррег. Арвер, сын мой, постой....
  
  
   * * *
  
  Дул холодный ветер. И дорога раскисла от частых дождей. И только из кузницы несло жаром. Буддиголиат стоял и ждал, когда кузнец обратит на него внимание. Тот наконец подошёл, Буддиголиат вынул меч из ножен и сказал:
  - Вот, он немного заржавел.
  Кузнец, было, взял меч из рук Буддиголиата, но тот его остановил. Кузнец покосился на Буддиголиата и сказал громко:
  - Что, нечем платить?
  Тот в ответ помотал головой.
  Тогда кузнец принёс ему обломок точильного камня и жестом указал на широкую лавку в углу. Буддиголиат воткнул в неё меч и стоя водил по нему камнем, вверх-вниз, как будто точил косу. Кузнец поглядел, усмехнулся, дал тычка закимарившему долговязому парню, и жестом приказал ему качать мехи, а сам схватил щипцами подкову и сунул её в жаркое пламя.
  Буддиголиат ещё не закончит точить меч, а кузнец уже откинул готовую подкову в угол на земляной пол, подошёл, бросил рукавицы на лавку, выпил воды из кувшина и спросил:
  - Я тебя никогда раньше не видел, видно ты издалека.
  Буддиголиат кивнул головой.
  - Ты не похож на разбойника и одет, как благородный. Ты, наверное, рыцарь?
  Буддиголиат снова кивнул.
  - Ты очень неразговорчивый рыцарь. Откуда ты идёшь и куда?
  - Я не знаю.... Я помню, у меня был конь, но он пропал, у меня был меч, но и он куда-то делся....
  - А это? - спросил кузнец, указывая на меч в руках Буддиголиата.
  - Этот меч чужой, и я не знаю, как он у меня оказался.
  - Что ж, бывает и так, - сказал кузнец и сел рядом на лавку. - У здешнего господина почти все люди полегли в схватке с норманнами. Так что, если ты устал скитаться, можешь пойти к нему. Наверняка он тебя возьмёт. Ты ведь хорошо владеешь мечом?
  Буддиголиат снова в ответ кивнул.
  - Тогда, может быть, ты сможешь стать наставником у его малолетнего сына.... Как тебя зовут?
  Буддиголиат задумался и вдруг заметил щит, висящий на стене.
  - Тариан, - сказал он. - Меня зовут Тариан.
  - Неплохое имя для наставника, - усмехнулся кузнец, встал, подошёл к выходу и вдохнул свежего, прохладного воздуха.
  Лил дождь.
  
   РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ
  
  Гном Гнарлед Глёр погладил уже порядком подросшую бороду и посмотрел на серебряный кувшин, стоящий на его рабочем столе. Он вытянул руку с раскрытой ладонью, чтобы посмотреть отдельно на ручку. Замечательная ручка. Посмотрел отдельно на кувшин, и кувшин неплох. А вот вместе... Подобные кувшины делают все, и дяди, и племянники, и братья, и ещё всякие другие... Нет, так совсем не годится.
  - Здесь нужно вдохновение, - сказал Гнарлед, наливая себе немного хмельного мёда.
  И чуть не подпрыгнул, когда неожиданно услышал за спиной звонкий голос мальчишки рассыльного:
  - Господин Гнарлед, к вам гость!
  Гнарлед нахмурился:
  - Какие гости? Я не принимаю никаких гостей. Я не хочу.... Скажи, что меня нет, что я заблудился в пещерах, что меня проглотил гигантский Ддергельский червь, в общем, нет меня. Ты понял?
  - Да, но... он сказал, если вы будете упираться, я должен назвать его имя....
  - Ну, назови..., - сказал Гнарлед, хмурясь по-прежнему.
  - Он сказал, что его зовут Буддиголиат.
  - Буддиголиат? - переспросил Гнарлед, - и где он?
  - Остался ждать у входа. Сказал, вы сами его проводите....
  - Хорошо, идём.
  
  Они шли мимо мастерских, где многочисленное семейство Глёр ковало, пилило, лудило, и суета царила в недрах горы Гьёт Глёр с раннего утра. А Гнарлед хоть и шёл на встречу с Буддиголиатом, но всё-таки неохотно. Не хотелось ему вспоминать прошлые невзгоды, да и его родственнички только начали забывать о стриженой бороде, и перестали донимать его язвительными замечаниями. Со скрипом открылась тяжёлая, дубовая дверь, и Гнарлед прищурился от яркого солнечного света.
  Гость сидел, прислонившись к яблоне и, казалось, спал, и тут же лежала поклажа, и сёдла, и оружие, а кони, привязанные рядом, щипали нежную весеннюю траву. Вид у рыцаря был ужасен. Давно не стриженные и нечёсаные волосы торчали во все стороны, обветренное, шелушащееся лицо, покрывали заросли лохматой бороды, которой мог позавидовать любой молодой гном. Грязная одежда зияла дырами, а обувь заменили грязные тряпки, намотанные вокруг ног.
  
  Казалось, гость спит, но он не спал и встал, как только Гнарлед приблизился к нему. Гном внимательно посмотрел на гостя и спросил:
  - Ты кто?
  - Я - Буддиголиат, - ответил тот.
  Гном усмехнулся:
  - Я знал Буддиголиата тогда, когда он ещё не был Буддиголиатом. А тебя я вижу впервые.
  Гость вздохнул, покачал головой, прищурился и сказал:
  - Вот Ддайен Свёр, - и он показал меч Ддайен Свёр.
   - Вот, конь Гьюгфран, - и он показал на Гьюгфрана. - А это кобыла Ейра.
  - Ну, Гьюгфрана я узнал, - сказал гном растерянно, - но причём тут кобыла...?
  - Это как две ипостаси, - ответил гость, наклоняясь к гному. - Одна тёмная - разящая, другая светлая - ликующая, торжествующая....
  - Да? - сказал гном с усмешкой, - неужели. А это что за ипостась?
  И он показал на жеребёнка, передняя часть которого была белоснежно-белой, а круп - чёрный как смоль.
  - Это жеребёнок, - пожал плечами гость.
  - А что у него там? - спросил Гнарлед, показывая на шрам на крупе жеребёнка.
  - На той стороне гор очень много волков, - ответил гость.
  - Ты пересёк горы Вейди Мору зимой...? - удивлённо пробормотал Гнарлед Глёр.
  
  И тут опять заскрипела тяжёлая дубовая дверь, и из недр горы, словно семена из дырявого мешка, высыпали гномы. И старые, и молодые, и средних лет, и мужчины, и женщины, и дети. И из образовавшейся толпы вышли пятеро очень старых и важных гнома, и среди них был один самый старый и самый важный гном. В руке он держал высокий посох, а на шее, на золотой цепи висел медальон, который он носил поверх длинной седой бороды. И тут же образовалось что-то вроде процессии. И эта процессия подошла к гостю, и Гнарлед незаметно был оттеснён.
  Самый старый и важный гном оглядел гостя, слегка поклонился и сказал старческим скрипучим голосом:
  - Я рад приветствовать славного рыцаря, достойнейшего из достойных, великого Буддиголиата. Я от имени всего рода Глёр прошу посетить наше скромное жилище. Я вижу, рыцарь утомлён переходом, в нашем гостеприимном доме ты сможешь хорошо отдохнуть.
  
  Он обернулся и, взглянув на стоящего сзади одного из старых гномов, кивнул головой. А тот, также обернувшись, махнул рукой, и множество молодых гномов набежали и расхватали, и потащили, и оружие, и поклажу, и повели коней, внутрь горы, через раскрывшиеся массивные ворота. Туда же, взяв под локоть, повёл Буддиголиата старейшина рода Глёр. Он вёл его и говорил:
  - Проси, рыцарь, что угодно, всё что угодно....
  Гном попыхтел, пробормотал что-то в бороду, а затем продолжил:
  - Пойми, храбрый Буддиголиат, ведь мы не землепашцы и не скотоводы, мы ремесленники. И местные крестьяне с удовольствием меняют то, что выращивают они, на то, что изготовляем мы. Потому что мы умеем это делать лучше, чем кто либо. Но только вот разбойник Ффиминеди Ун. Он нарушил нам всю торговлю. Мы договорились с ним о цене и платили исправно, но он хочет ещё и ещё.... И это невыносимо, это просто невыносимо....
  Старейшина говорил и вёл Буддиголиата, а тот кивал в ответ и шёл. А за ними и остальные гномы зашли внутрь горы, и массивные дубовые ворота закрылись за ними.
  
  Не может Буддиголиат почить в рассвете лет,
  И весть о подвигах его услышит белый свет,
  Но впредь истории о нём не омрачат сердца, Ведь ни за что и никогда не будет им конца.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"