Я не присутствовал ни при рождении замысла отца (тогда меня ещё не было на свете), ни при его воплощении (тогда я был ещё очень мал). Всё, что мне известно о создании и становлении Схолы, я узнал из рассказов самого отца, матушки и других ромеев, в первую очередь Романа-ритора, с коим много позднее в Аахене мы провели не один вечер за воспоминаниями о былом.
Чтобы лучше понять, чего именно желал отец, нужно сказать пару слов о творившемся в ту пору в Равеннском экзархате. Полуостров, и без того редко отдыхавший от потрясений, переживал очередную смуту. В италийских городах, только-только поднимавшихся после Чёрной смерти, шла непрекращающаяся жестокая, упорная резня. Я не стану подробно останавливаться здесь на захлестнувшей страны Заката Тени, этому будут посвящены отдельные разделы моих воспоминаний, лишь вкратце обрисую ситуацию.
Деньги рождаются только от денег, подобно тому, как фиги висят только на смоковнице; для удовлетворения охватившей варваров страсти к наживе были нужны золото и рабочие руки - золото для строительства мануфактур, и руки, чтобы на них работать. Для получения и того, и другого не останавливались ни перед чем, Хам с Иафетом пили уксус и жёлчь из одной чаши - и мужиков, и благородных сеньоров безжалостно запихивали под пресс для выжимания звонкой монеты. Деспотизм местных тиранов, на фоне которого бледнели даже Нерон и Калигула, вызывал соответствующую реакцию - бунты, заговоры, покушения. Впрочем, там, где побеждал какой-нибудь удачливый капитано дель пополо, простолюдины быстро начинали жалеть о прежнем угнетателе, ибо нет ничего страшнее, чем дорвавшийся до власти раб - ведь он мечтает не о свободе, а о собственных невольниках. Меч властвовал повсюду, ограничиваемый в своём разгуле только другим мечом.
Политическая смута сопровождалась смутой в головах и сердцах. Чёрная смерть навсегда оставила свою отметину в умах варваров, подобно тому, как шрам от сабельного удара до конца жизни уродует лицо воина. В них проснулся какой-то зловещий аппетит ко злу - так влюблённый, обманутый предметом своей страсти, бросается в неистовый разврат, так аскет, не выдержавший искуса, ныряет в пучину ереси и демонизма. Один из многочисленных кондотьеров, что разъезжали тогда по Экзархату со своими шайками, велел начертать на своём знамени: "Враг Бога, любви и справедливости", на подобное не решился бы ни один из князей-разбойников былых времён. Противодействовать же Тени было некому, последний Удерживающий зло, несчастный Константин, давно пал в покорённом османами Городе. Константином началось, Константином же и закончилось. Варвары стремительно забывали Христианскую державу.
Умами большинства образованных варваров окончательно овладело безумное учение подобничества (так называл его отец), прельщавшее их возвратом в "золотой век" языческих Эллады и Рима. Что ж, кое в чём они преуспели - магические суеверия в ту пору переживали такой подъём, что Равеннский экзархат напоминал скорее Фессалию, описанную римским чароплётом Апулеем.
На подобничестве стоит остановиться немного поподробнее. Отец сотоварищи были далеко не единственными и не первыми ромеями, поселившимися в Равеннском экзархате. Исход людей из опустошённой Чёрной смертью и окружённой безжалостными врагами Христианской державы начался ещё в конце XIV столетия. В первую очередь уезжали книжники, философы, художники, скульпторы, механики; вместе с ними в страны Заката попали многие сочинения, как времён языческих Эллады и Рима, так и так и те, что были написаны в пору расцвета Христианской державы. Запечатлённые на страницах этих томов описания чудес механомагического мира язычников и ромейской алхимии зачаровали грубых варваров. Беглецов из Города воспринимали как могучих волхвов и колдунов.
Не вижу смысла скрывать то, что некоторые изгнанники потакали подобным взглядам, движимые жаждой славы, преклонения и денег. Особенно отличались этим последователи морейского судьи Плифона, ударившегося некогда в идолопоклонничество и возомнившего себя древним эллином. Пронырливые плифонианцы легко принимали унию, что была заключена в Ферраро и Флоренции, проникали во дворы варварских государей, организовывали кружки, распространяли сочинения своего лжеучителя и прочие ромейские книги, не брезгуя при этом и подделками. Брошенное ромеями семя дало обильные всходы, новые и новые кружки создавали уже сами варвары, вкусившие "греческой" премудрости.
Все эти мечты о возвращении в Элладу и Рим были по-детски наивны. Ничего не ведая (или обладая лишь скажёнными, обрывочными знаниями, почерпнутыми из скверных плифонианских или местных переводов) о мироздании того времени, о магии, механомагии, алхимии, взаимоотношениях между людьми и демонами, людьми и "богами" - баалами, варвары могли лишь пытаться ощупью, хаотически восстанавливать какие-то отдельные элементы древности, уподобляя себя (отсюда и отцово выражение) эллинам и римлянам, а свой мир - языческой ойкумене. Всё это напоминало орех без сердцевины или тёмных дикарей, имитирующих литургию.
Да и так ли прекрасны были те времена, как считали певшие с голоса плифонианцев подобники? Что они знали о жизни крошечных эллинских полисов, которые веками остервенело грызлись между собой, и где проводивший всю жизнь на агоре или в театре человек ни на секунду не мог укрыться от бдительного взгляда как соседа, так и власть предержащих? О тирании жрецов и чароплётов, о человеческих жертвоприношениях, которыми ублажали демонов? Понимали ли эти мечтатели, что в жилах государей того времени зачастую текла такая доля крови всевозможных духов и иных сущностей (тот же Александр Великий был чистой воды баалёнком - полукровкой), что оные владыки могли считаться людьми разве что с очень большой натяжкой? Впрочем, на риторические вопросы отвечают только не самые умные люди.
В этих-то кружках и родилось слово "ренессанс", возрождение, которым подобники стали обозначать своё время. Изначально оно имело достаточно узкое значение, а именно - возрождение магических практик древности, ведь к этому времени в среде подобников вращалось множество чароплётов и ещё кое-кого похуже, о ком я поведаю далее.
Подобничество во многом было детищем Чёрной смерти, разрушившей Христианский мир, и напоминало своей болезненностью и взвинченностью нежеланного ребёнка, рождённого после насильственного соития. Оно не знало ни меры, ни гармонии, ни целокупности. Распятия, на которых смачно запечатлевалось истерзанное, истекающее кровью человеческое тело, чувственные Мадонны, написанные с куртизанок... Сравните их с ромейскими иконами, приоткрывавшими покров горнего мира! Во всём этом был какой-то ущерб, изъян; недаром народные предания говорят, что диавол не то хром, не то вообще лишён зада.
Подобники поместили в центр мира человека, не понимая, что надо требовать от людей максимума, чтобы получить хоть что-то. Человек, тянущийся к Богу, имеет шанс остаться человеком; возомнив же себя пупом земли, он быстро скатывается до уровня скота.
Отец, искушённый в книжной премудрости и вывезший из Города целую библиотеку, легко мог приобрести в этих кругах почёт и богатство, однако, подобники вызывали у него лишь смешанное чувство, состоящее из жалости, раздражения и презрения. Однажды, рассуждая о флорентийской Академии Фиччино, он коротко сказал:
- Не по себе дерево рубят. Говорят о Боге и небесах, а сами идут в Содом.
Действительно, в экзальтации этих платоников было что-то болезненное и неестественное, какой-то надрыв. Под личиной вымученного братства явно клокотали подавленные амбиции и взятая за горло чувственность, так что рано или поздно зверь должен был вырваться на свободу и показать себя во всей красе.
Остановимся же на этом. Мы снова и снова будем встречаться на этих страницах с подобниками, которые сыграли немаловажную роль в событиях, зрителем и участником которых мне довелось стать. Я не стану утомлять читателя длительными рассуждениями, а лучше постепенно буду накладывать мазок за мазком, пока, наконец, вы не сможете увидеть всей картины.