Серегин Сергей Владимирович : другие произведения.

Про героев и чертиков

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.91*7  Ваша оценка:

   Про героев и чертиков
  
   В милейшем маленьком городке Елабуге, известном на всю страну как родина кавалер-девицы Дуровой и место гибели Марины Цветаевой, есть памятник. Когда видишь его издаля, напоминает это сооружение... Впрочем, что еще может напоминать стела с "набалдашником" наверху? То самое она и напоминает. Фаллос. А памятник, кстати, - вождю революции, и смотрится монумент несколько странно исключительно потому, что скульптор-авангардист разместил на стеле... бюст Ильича с обрезанными плечами и огромной головой гения. И вот, покуда головы гениев смотрятся как головки восставших фаллосов, никакое геройство, увы, невозможно.
   Герой всегда - полубог. Есть некое фундаментальное различие между героем и простым смертным. Это отличие состоит в причастности героя истине. Герой не просто совершает поступок во имя истины, герой утверждает саму эту истину в мире, он (в момент подвига) и есть носитель истины. Истины, конечно же, не бренно-земного происхождения. И совершенно все равно, кто перед нами - Мересьев или Ахилл. Благодаря и тому, и другому истина утверждается. Утверждается героем и в герое. Он поддерживает небесный свод, не дает ему рухнуть на землю. Герой заслоняет собою, восполняет собою зияющую трещину, грозившую расколоть бытие.
   В этом смысле, поступок героя всегда ритуален, предопределен и закономерен. Нельзя случайно совершить подвиг. Герой вообще не может не совершить подвиг. Можно долго злиться на Агамемнона, можно посылать его на три буквы (или сколько их там было в древнегреческом слове?), но Гектор будет убит, и Троя будет разрушена, и сам Ахиллес погибнет, пораженный стрелою в пятку. Знает ли об этом Ахилл? Знает. Истинным знанием полубога. И Мересьев знает, что Берлин падет, Гитлер отравится и будет сожжен. Строго говоря, герой вообще не мыслит, он живет знанием. И финал ритуала всегда известен герою. Но всякий раз ритуал должен повторяться. И всякий раз - с новой силой и страстностью.
   Тут воля героя и воля провидения есть единая воля, устанавливающая пошатнувшийся миропорядок, затыкающая трещину в бытие телом героя. Счастье героя, его призвание - в единении его воли, его тела с волей провидения и телом мира. Рефлексии Гамлета, молитва в Гефсиманском саду и вологодские страдания по Патроклу призваны лишь усилить значимость подвига, но никак не отменить его. Жертва будет принесена. И этой жертвой будет герой.
   И где он в новейшем времени? Почему нынешние "герои" предпочитают затыкать совершенно другие "щели"? И наконец, где певцы, где барды и менестрели, прозаики и поэты, живописцы и композиторы, готовые воспевать и описывать, славить, плодить и множить героев нашего времени? Неужто сам онтос так изменился? Или иссяк талант? Или душевная широта (как, впрочем, и долгота)? Нет больше женщин в русских селеньях? Да вот же, вот они, наши герои! Совершают подвиг в Чечне, спасают детей и старушек из горящего дома. Возьмемся их описать? Возьмемся! На старт, внимание, марш! Стоп... Что-то не так. Не в дугу, не в тую. Мешает... Как плохому танцору... Что-то. Или кто-то все время мешает.
   Вы можете сколько угодно рассуждать о героизме наших воинов во время Великой Отечественной, в Чечне или где-то еще. Только учтите: рядом всегда будет стоять психотерапевтический чертик и предлагать свою, вовсе не героическую интерпретацию происходящего. И хуже того, когда от вашего героя уйдет жена, когда все вокруг будут считать его психом, когда его уволят с работы, побежит он именно к психотерапевтическому чертику. И чертик доходчиво объяснит, что ненависть вашего героя к Хаттабу есть всего лишь сублимированная ненависть к собственному отцу, и что вообще матушка вашего героя неправильно его родила, он, бедняга, притормозился где-то на третьей перинатальной матрице, а потому и лезет все время в огонь. Дышите, - скажет психотерапевтический чертик. Вдох, выдох, вдох, выдох. Быстрее. Еще быстрее! Ну как, прорвались? Прорвался! Умница. И увидит ваш герой, что это хорошо. И больше ни на какие подвиги не сподобится.
   Хотите героя? Запросто! Только убейте сначала психотерапевтического чертика. Убейте его в себе, и тогда, возможно, вам удастся написать про героя. В конечном итоге, в литературе отсутствует героическое вовсе не потому, что исчезли, испарились навсегда прототипы, а потому что нет языка, который мог бы описать героизм героя. Всюду мерещатся чертики. А мама предупреждала: не читай, сыночек, Зигмунда Фрейда. Эх, мама, мама, как ты была права!
   Проблема героя - это языковая, герменевтическая, интерпретативная проблема. Героичность или негероичность поступка определяется сеткой координат, наложенной на онтос. Сеткой координат, благодаря которой становится возможным понимание сущего. В героической реальности возможна лишь одна-единственная сетка координат. В негероической реальности этих сеток множество (и не только психотерапевтических). В общем, героическое деяние может быть описано только метаязыком. Оно существует только тогда, когда существует метаязык. Когда каждый язык претендует на звание метаязыка, героев множество. То есть - ни одного.
   Можно спорить о смысле подвига, о том, какой смысл содержит это послание, но нельзя подвергать сомнению сам факт подвига. Если существуют две различных интерпретации события, если в рамках одной из них можно расценивать произошедшее как подвиг, а другая дает негероическую трактовку случившегося, если обе эти интерпретации имеют одинаковое право на существование, то героизм - это проблема. Это большая проблема!
   Кто изображен во всех христианских храмах? Бог, распятый на кресте, образ из сновидений Захер-Мазоха или гимнаст на турнике? И то, и другое, и третье. Все интерпретации, по-своему, истинны. Все они равнозначны. Каждый выбирает свою. В условиях, когда каждый выбирает свою, не может быть общепризнанного героя. Строго говоря, не может быть героя вообще. Хотя бы потому что герой - это еще и социальный статус, социальная роль, мифологема общественного сознания.
   Конечно, всякий язык мифологичен. Однако есть мифология и мифология. В психотерапевтической мифологии, например, отсутствует небо. Есть лишь глубина. Глубина омута. И Бог обитает на дне. И движет он не светилами, но архетипами. Точнее сказать, ничем он не движет. Он есть покой, пустота и свет. А вокруг скачут демоны. Психотерапевтический Бог похож на Людмилу, которую похитил и заточил Черномор. Психотерапевтический Бог - это Бог гностиков, который мало на что влияет. Основную работу не он делает - демоны-демиурги. Погрузитесь в себя, - говорит психотерапевтический чертик, - сразитесь с Черномором, освободите Людмилу-Бога. И? Что "и"? И женитесь на ней.
   "Старые" боги всегда были сверху, а герои - снизу. "Старый" герой - всегда чуть-чуть женщина. Он становился героем, когда его насиловал Бог. Именно насиловал, доставляя наслаждение посредством боли. Психотерапевтические герои всегда сверху. Это они трахают Бога. Или, скажем так, сливаются с ним в гармоничном сексе. Психотерапевтические герои в жертву приносят не себя самого, а Другого, того, кто не есть Я-Бог.
   Ницшеанскому Заратустре Бог не нужен вообще. Сверхчеловек становится Богом для себя самого, когда Большой Бог мертв. Собственно говоря, смерть Бога как раз и не дает родиться герою. В том, "старом" смысле. Нет вертикали, на которую нанизывается мир, отсутствует общепринятый метаязык. На все, что угодно, можно взглянуть как угодно - и сверху, и снизу, и сзади, и спереди. Множественность интерпретаций убивает героику. И чем изощренней интерпретация, тем меньше героики остается в поступке.
   Смысл поступков героя должен быть безусловен. А безусловность возможна лишь там, где господствует религиозность. Где ею пронизано все. Где сам язык религиозен по сути. А уж ислам это, христианство, коммунизм или гомосексуализм, возведенный в ранг героической мифологии, - безразлично. Великие убийцы и педерасты Жана Жене абсолютно ничем не отличаются от Христа, Мересьева или смертников-мусульман, взрывающих американские небоскребы. Героя порождает язык и только язык. Впрочем, с другой стороны, каким будет гносис, таким и онтос окажется.
   Скончавшийся Бог утянул героя в могилу. Герой, как жена вождя, последовал за своим властелином. Можно попытаться эксгумировать труп. Можно делать вид, что ничего не случилось. Можно набрасываться с гневными инвективами на писателей и поэтов, которые не хотят отыскать героя. Напрасно. Они его ищут. И даже находят. Только - не в этой жизни. Расцвет бульварной литературы, фантастики и фэнтези (а последние могут быть и совсем не бульварными) во многом обусловлен именно тоской по герою. По вертикали, на которую нанизан мир, по божеству, которое не снизу, а сверху, по безусловной истине, которую утверждает герой. Когда правила игры задает сам писатель, когда он конструирует мир, послав на три буквы психотерапевтических (и всех прочих) чертиков, в этом мире неизбежно возникает герой. Только там он и может существовать.
   Что остается прочим держателям перьев и стучателям по клавиатуре? Что вообще остается после кончины Бога? Пустота. Но не та плодотворная пустота, которая порождает миры, а саднящая пустота трещины. И Бог, говоря по Хайдеггеру, нетствует в пустоте. Когда нетствие станет невыносимым, тогда родится герой. И восполнит собою ущербность мира. И будет Бог. И он будет Словом. И этим словом писатели и поэты заговорят о деяньях героя.
   А пока... Будем смеяться над Ильичем в форме фаллоса. Этот смех продуктивен. Писатели-чертики делают богоугодное дело. Они констатируют смерть, выписывают свидетельства и очищают мир от трупов богов и героев. Чтобы проявить пустоту.
Оценка: 6.91*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"