Сказка о рыбаке и рыбке

Старик проснулся затемно. Осторожно, чтобы не разбудить старуху, он поднялся. Старые газеты, которыми были закрыты голые пружины кровати, зашуршали, но старуха не пошевелилась. Может быть, она просто делала вид, что спит. Лицо у нее все-таки было очень старое, и сейчас, с закрытыми глазами, казалось совсем неживым. Он вспомнил ее в молодости, как ему нравилось, что волосы у нее никогда не выбиваются из прически.

Он надел штаны и поднял мачту с обернутым вокруг нее парусом. Мачта была почти такой же длины, как хижина. Под ее весом он пошатнулся и чуть не наступил на разбитое корыто, лежащее у самой двери.

По всей дороге в темноте шли босые люди, таща снасти от своих лодок. Восемьдесят пять дней подряд старик выходил в море и не поймал ни одной рыбы. "Восемьдесят шесть счастливое число, - говорил себе старик. Вдруг сегодня я поймаю рыбу в тысячу фунтов?".

Он положил снасти в лодку и пошел к лавке старой Аделаиды, которая давала ему кофе в долг. По сравнению с ним, Аделаида была еще молодой, но все ее звали старой. Она улыбнулась ему и налила горячий напиток в старую консервную банку.

Старик медленно потягивал кофе. Ему надо было напиться как следует, потому что больше сегодня он есть не будет.

Потом, осторожно ступая по осыпающемуся под босыми ногами гравию, он вернулся к воде. Приподняв лодку, он сдвинул ее в воду. С других отмелей в море выходили другие лодки. Время от времени, то в одной, то в другой лодке слышался говор, но на большей части лодок царило молчание и доносился лишь плеск весел. Выйдя из бухты, они рассеялись в разные стороны, и каждый рыбак направился туда, где надеялся найти рыбу.

Старик решил сегодня отойти дальше от берега.

- Целую неделю рыбачил я в глубинных местах, - думал старик. И ничего не поймал. Сегодня я попытаю счастья там, где ходят стаи бонито и альбакоре. Вдруг там плавает и большая рыба?

Еще не рассвело, а он уже закинул свои крючки с приманкой и медленно поплыл по течению. Тунцы-альбакоре весом не больше десяти фунтов висели на крючках головою вниз, причем стержень крючка проходил внутри рыбы и был накрепко завязан и зашит, сам же крючок его изгиб и острие были унизаны свежими сардинами. Приблизившись к крючку, большая рыба почувствовала бы, как сладко и аппетитно пахнет каждый кусочек.

Каждая леса толщиной с большой карандаш была закинута на гибкий прут так, чтобы любое прикосновение рыбы к наживке заставило прут пригнуться к воде, и была подвязана к двум запасным моткам лесы по сорок саженей в каждом.

Солнце едва приметно поднялось из моря, и старику стали видны другие лодки; они низко сидели в воде по всей ширине течения, но гораздо ближе к берегу. Потом солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когда солнце совсем поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря стала отбрасывать его лучи прямо в глаза, причиняя резкую боль, и старик греб, стараясь не глядеть на воду. Он смотрел в темную глубь моря, куда уходили его лески.

Старик уже не мог припомнить, когда он впервые стал разговаривать сам с собою вслух. Прежде, оставшись один, он пел; он пел иногда и ночью, стоя на вахте, когда ходил на больших парусниках или охотился за черепахами. В море не принято разговаривать без особой нужды. Старик сам считал, что это дурно, и уважал обычай. А вот теперь он по многу раз повторял свои мысли вслух ведь они никому не могли быть в тягость.

- Если бы кто-нибудь послушал, как я разговариваю сам с собой, он решил бы, что я спятил, - сказал старик. - Но раз я не спятил, кому какое дело? Хорошо богатым: у них есть радио, которое может разговаривать с ними в лодке и рассказывать им новости про бейсбол.

Старик уже больше не видел зеленой береговой полосы; вдали вырисовывались лишь верхушки голубых холмов, которые отсюда казались белыми, словно были одеты снегом. Облака над ними тоже были похожи на высокие снежные горы. Море стало очень темным, и солнечные лучи преломлялись в воде.

Вдруг он заметил, как одно из зеленых удилищ дрогнуло и пригнулось к воде.

- Ну вот, - сказал он. - Вот! - И вытащил из воды весла, стараясь не потревожить лодку.

Старик потянулся к леске и тихонько захватил ее большим и указательным пальцами правой руки. Он не чувствовал ни напряжения, ни тяги и держал леску легко, не сжимая. Но вот она дрогнула снова. На этот раз рывок был осторожный и не сильный, и старик в точности знал, что это означает. На глубине в сто морских саженей марлин пожирал сардины, которыми были унизаны острие и полукружие крючка, там, где этот выкованный вручную крючок вылезал из головы альбакоре.

Старик, легонько придерживая бечеву, левой рукой осторожно отвязал ее от удилища. Теперь она могла незаметно для рыбы скользить у него между пальцами.

"Так далеко от берега, да еще в это время года, рыба, наверно, огромная. Ешь, рыба. Ешь. Ну, ешь же, пожалуйста. Сардины такие свеженькие, а тебе так холодно в воде, на глубине в шестьсот футов, холодно и темно. Поворотись еще разок в темноте, ступай назад и поешь!"

Он почувствовал легкий, осторожный рывок, а затем и более сильный, видно, одну из сардин оказалось труднее сорвать с крючка. Потом все стихло.

- Ну же, - сказал старик вслух, - поворотись еще разок. Понюхай. Разве они не прелесть? Покушай хорошенько. А за ними, глядишь, настанет черед попробовать тунца! Он ведь твердый, прохладный, прямо объедение. Не стесняйся, рыба. Ешь, прошу тебя.

Он снова почувствовал легкое, чуть приметное подергивание лески.

- Клюнет, - сказал старик вслух. - Клюнет, дай ей бог здоровья!

Но она не клюнула. Она ушла, и леска была неподвижна.

- Она не могла уйти, - сказал старик. - Видит бог, она не могла уйти. Она просто поворачивается и делает новый заход. Может быть, она уже попадалась на крючок и помнит об этом.

Он был счастлив, ощущая, как рыба потихоньку дергает леску, и вдруг почувствовал какую-то невероятную тяжесть. Он почувствовал вес огромной рыбы и, выпустив бечеву, дал ей скользить вниз, вниз, вниз, разматывая за собой один из запасных мотков. Леска уходила вниз, легко скользя между пальцами, но хотя он едва придерживал ее, он все же чувствовал огромную тяжесть, которая влекла ее за собой.

- Что за рыба! - сказал он вслух. - Зацепила крючок губой и хочет теперь удрать вместе с ним подальше.

На какой-то миг движение прекратилось, но он по-прежнему ощущал вес рыбы.

Вдруг ему стало жалко большую рыбу, которую он поймал на крючок. "Ну не чудо ли эта рыба, и один бог знает, сколько лет она прожила на свете. Никогда еще мне не попадалась такая сильная рыба. И подумать только, как странно она себя ведет! Может быть, она потому не прыгает, что уж очень умна. Ведь она погубила бы меня, если бы прыгнула или рванулась изо всех сил вперед. Но, может быть, она не раз уже попадалась на крючок и понимает, что так ей лучше бороться за жизнь. Почем ей знать, что против нее всего один человек, да и тот старик. Но какая большая эта рыба и сколько она принесет денег, если у нее вкусное мясо!"

И вдруг, еще прежде, чем он заметил, как изменился уклон, под которым леса уходит в воду, его правая рука почувствовала, что тяга ослабела. Потом вдруг она исчезла совсем.

- Сорвалась! - с неожиданным для себя спокойствием сказал старик. - Все-таки она оказалась умнее меня. Дай ей Бог здоровья.

Старик потянул лесу, чтобы достать крючок и попробовать насадить на него новую наживку. И вдруг он снова почувствовал тяжесть. Она не пыталась уйти, как обычно делают попавшиеся на крючок рыбы, даже макрели или тунцы. Она сама поднималась из глубины. Старик начал вытягивать леску все быстрее и быстрее, и ему показалось, что рыба идет к поверхности со всей скоростью, на какую способна.

Леса равномерно шла и шла кверху, и наконец поверхность океана перед лодкой вздулась, и рыба вышла из воды. Она все выходила и выходила, и казалось, ей не будет конца, а вода потоками скатывалась с ее боков. Вся она горела на солнце, голова и спина у нее были ярко-желтые, не как бока у тунца-альбакоре, а как чистое золото. Полосы на боках казались при ярком свете очень широкими и нежно-оранжевыми. Вместо носа у нее был меч, длинный, как бейсбольная бита, и острый на конце, как рапира. Она поднялась из воды во весь рост, а потом снова опустилась, бесшумно, как пловец, и едва ушел в глубину ее огромный хвост, похожий на лезвие серпа, как леса начала стремительно разматываться.

- Она на два фута длиннее моей лодки, - сказал старик.

Леса уходила в море быстро, но равномерно, и рыба явно не была напугана. Старик обеими руками натягивал лесу до отказа. Он знал, что если ему не удастся замедлить ход рыбы таким же равномерным сопротивлением, она заберет все запасы его бечевы и сорвется.

"Она громадина, эта рыба, и я не дам ей почувствовать свою силу, думал он. Нельзя, чтобы она поняла, что может сделать со мной, если пустится наутек."

Старик встречал на своем веку много больших рыб. Он видел много рыб, весивших более тысячи фунтов, и сам поймал в свое время две такие рыбы, но никогда еще ему не приходилось делать это в одиночку. А теперь один, в открытом море, он был накрепко привязан к такой большой рыбе, какой он никогда не видел, о какой даже никогда не слышал. И она была вся золотая, как будто из настоящего золота, а не нежно-фиолетовая, какими обычно бывают марлины.

Но рыба не стала пускаться наутек. Старик ясно видел ее силуэт под водой, хотя ему и мешали солнечные блики. Рыба развернулась и снова стала всплывать, теперь уже гораздо медленнее, и повернула навстречу лодке. Старик не понимал, что и почему делает рыба. Но, не прекращая выбирать лесу, нашарил под скамейкой гарпун и посмотрел, где лежит дубинка, чтобы скорее ударить рыбу по голове, если будет такая возможность.

- Я ведь говорил старухе, что я не обыкновенный старик, - сказал он. - Теперь пришла пора это доказать.

Рыба приближалась, такая спокойная и красивая, чуть шевеля огромным хвостом. Старик тянул лесу что было силы, стараясь подтащить рыбу как можно ближе к лодке. На секунду рыба слегка завалилась на бок.  Потом она выпрямилась и подошла к самой лодке. Полова ее пришлась вровень с носом лодки, старик снова поразился ее величиной. Глаз рыбы был намного больше, чем глаз лошади, и таким же отрешенным, как зеркало перископа. Изо рта у нее торчал альбакоре, которого она так и не проглотила. Старик схватил гарпун и занес его для удара, и вдруг услышал голос.

- Отпусти меня, пожалуйста.

Старик невольно оглянулся. Но они были посреди открытого моря, и радио у него не было.

- Это я говорю. Я, рыба.

Челюсти рыбы не шевелились, да и рот ее был занят наживкой, но бока ее раздувались так, будто она правда говорит, набирая воздуха в грудь. Старик вспомнил, что в груди у рыбы есть плавательные пузыри и подумал, что, может быть, она говорит ими.

А потом он вспомнил про Карлоса из верхнего города, который разговаривал, правда не с рыбами, а с поленом. Старик даже не знал, правда ли он с ним разговаривал. Только слышал это от приятеля Карлоса, плотника Хосе, который однажды чинил ему лодку.

Добром это не кончилось. Карлос начал задираться с соседями, а потом повздорил с владельцем бродячего театра. Или, может быть, цирка. После этого он пропал. Говорили, что его увезли в лечебницу в Сантьяго. Что старик знал точно, что никто в городе Карлоса после этого не видел.

Карлос жил и работал в городе, постоянно общался с людьми. А старик целыми днями оставался один в море и разговаривал сам с собой. Если бы он сошел с ума, как он мог бы это заметить?

Потом старик подумал, что если рыба, да еще такая большая, может разговаривать, то она может и что-то еще. Он положил гарпун и сказал первое, что ему пришло на ум.

- Если я достану крючок, у тебя во рту останется рана.

- Я могу сама залечить такую рану.

- Но, может быть, тогда ты и сама можешь сняться с крючка?

- Это сложнее, - сказала рыба. - Достань крючок, и я выполню твое желание.

- Любое?

- Нет, не любое. Я могу многое, но не все.

- А что, если я попрошу такое, что ты не можешь?

- Тогда я попрошу тебя попросить что-то еще.

- Ну хорошо, - согласился старик.

Пасть рыбы была возле середины лодки, так что старик легко мог до нее достать. Меч на верхней челюсти торчал над бортом лодки, но нижняя челюсть была под водой, и ему пришлось нагнуться, чтобы достать до наживки. Он попросил рыбу раскрыть рот пошире, взял тунца за бока и толкнул его головой вперед, как будто хотел засунуть его рыбе дальше в рот. Рыба вздрогнула, и он почувствовал, как зазубрина на крючке разрывает ее плоть.

Тунец освободился. Старик осторожно, чтобы не зацепить рыбу крючком снова, извлек тунца из ее пасти и бросил в лодку. Сардины на крючке были хорошо объедены, от них остались только головы. Старику показалось, что рыба вздохнула. Она опустила меч в воду, и он увидел, как она раскрыла под водой рот, и вода возле ее жаберной крышки окрасилась кровью. Она шевельнула своими огромными грудными плавниками и чуть отошла от лодки. Старик испугался, что сейчас она совсем уплывет.

- И чего же ты хочешь? спросила рыба.

Старик снова заметил, что ее бока раздуваются, но рот ее был под водой, и из него даже не выходило пузырей.

- Я хочу большую рыбу, - сказал старик. - Такого же размера, как ты, но обычную. Чтобы я мог продать ее и получить деньги.

Сердце его замерло. Вдруг рыба рассердится, и вместо его желания выполнит свое? Он даже подумал, что надо было сначала договориться о желании, а потом снимать рыбу с крючка. Но еще подумал, что это было бы как-то некрасиво.

- Я могу выполнить такое желание, - неожиданно сказала рыба. - Но мне это будет неприятно. Попроси что-нибудь другое.

- Но ты же ешь альбакоре? Ты же хищник? Или все марлины могут разговаривать, как ты, поэтому ты не можешь мне дать марлина?

- Это сложно объяснить. Нет, обычные марлины не похожи на меня. Но все-таки похожи. Кстати, у меня есть идея. Я могу тебе дать альбакоре. Если захочешь, могу их дать весом с меня. Или... - старику показалось, что на оценивает глазом размер его лодки. - Столько, сколько влезет в твою лодку. Или даже ты можешь отвезти на берег все, что влезет, вернешься, и я дам тебе еще тунцов.

- И что я буду с ними делать? Мне придется объяснять людям, как я их столько поймал за день. И, главное, зачем.

- Я просто предложила. Ты можешь придумать что-то другое.

- Не знаю, - сказал старик. - Наверное, тогда мне ничего не нужно.

- Ну хорошо, - сказала рыба.

Она сделала несколько взмахов грудными плавниками, чтобы отдалиться от лодки, и старик увидел мощное движение ее огромного, похожего на серп, хвоста. Ему показалось, что она взмахнула им аккуратно, чтобы не заплескать лодку. Но этого хватило, чтобы ее огромное тело исчезло в глубине.

Старик подергал оставшиеся под водой лески. Он не почувствовал никакого веса, не только рыбы, но, как ему показалось, даже и альбакоре. Вытянув лески, он понял, что не ошибся. Пока они с рыбой разговаривали, кто-то объел наживку с других крючков. Да еще так аккуратно, что не только сам не попался, но и старик его не заметил. Впрочем, он и правда мог не заметить, беседуя с рыбой.

У него осталось только два тунца на наживку. Один, лежавший под скамейкой, накрытый мокрой тряпкой, чтобы солнце его не слишком нагревало, мог уже начать попахивать. Второй, которого он извлек изо рта рыбы, выглядел пожеванным и неаппетитным.

Старик подумал, что полная лодка тунцов ему была ни к чему, но попросить штуки три-четыре было не так глупо. Еще он подумал, что надо было просить акулу. Они стоят гораздо дешевле, но он уже восемьдесят пять дней не привозил на берег ни одной рыбы. И вряд ли эта рыба считала акул своей родней.

Старик посмотрел на недоеденного альбакоре. Он еще пах вполне нормально, но рыба порвала ему бока своими острыми зубами, и на наживку он уже не годился. И даже сардин, чтобы придать тунцам вкусный запах, у него почти не осталось. Может быть, старуха сварит из альбакоре похлебку, или зажарит.

Он подумал, что можно было бы опустить тонкие лески, чтобы поймать живца, но почувствовал, что сил у него совсем не осталось. Физически он поработал гораздо меньше, чем при обычной борьбе с обычной рыбой, даже гораздо меньшего размера. Но разговор почему-то совсем его вымотал.

Старик вздохнул, уложил снасти, взялся за весла и развернул лодку к берегу. В сторону суши дул легкий бриз, поэтому вскоре он оставил весла, поставил мачту и поднял парус.

На отмели еще не было ни одной лодки. Даже старая Аделаида ушла из своего заведения, и на берегу не было ни души.

Старик вытащил лодку на берег. На отмели была лебедка, которой лодку можно было вытянуть подальше от прибоя даже в одиночку. Он снял мачту и обмотал вокруг нее парус. Парус был весь в заплатах из мешковины, и напоминал знамя разбитого наголову полка.

Когда он поднимался к дому, он увидел старую Аделаиду, которая спускалась к берегу, неся полную сумку каких-то припасов для своего ларька. Увидев старика, она даже всплеснула руками:

- Ты сегодня так рано? Что-то случилось?

Старик сначала даже хотел сказать ей про рыбу, но потом вспомнил про Карлоса, который разговаривал с поленьями. Он очень мало знал про лечебницу в Сантьяго, но почему-то ему совсем туда не хотелось.

- Я не хочу про это говорить, - сказал он, и пошел дальше, неся на плече мачту, а в другой руке багор, гарпун и недоеденного рыбой альбакоре на веревке, пропущенной через жабры. Второй тунец все-таки протух, и старик выкинул его в море задолго до берега.

Когда старик подошел к дому, он увидел, что дверь открыта. Старуха обычно закрывала ее, когда уходила. Старик подумал, чем она занимается. Раньше она весь день хлопотала, наводила порядок, что-то зашивала. Но старик иногда думал, что делает она это только когда он дома, а когда его нет, все-таки как-то отдыхает, или судачит с соседками. Сейчас она часто спала днем, или иногда сидела на кровати, глядя в одну точку.

Когда он вошел, старуха, и правда, лежала на кровати. Услышав, как он зацепил мачтой дверь, она открыла глаза и повернула голову.

- Ты опять ничего не поймал? - спросила она усталым голосом.

- Поймал, - сказал старик.

- И ты успел ее привести к берегу и продать?

- Нет. Сейчас расскажу.

Старик положил мачту у стены, сел на колченогий стул и сложил руки на коленях.

- Обещай, что никому не расскажешь, - сказал он.

- Почему?

- Потому что иначе меня могут забрать в лечебницу в Сантьяго.

- Так что же все-таки случилось?

- Я поймал рыбу. Огромную. Я даже не знал, что такие бывают. И не простую, а золотую.

- Поймал? Но ты не привел ее к берегу?

- Нет. Она заговорила со мной, и попросила ее отпустить. И предлагала исполнить мое желание.

- И что же ты пожелал?

- Я пожелал обычную рыбу вместо нее. Она сказала, что ей это будет неприятно. И я ее отпустил.

Старик жил со своею старухой много лет, но никогда не видел у нее такого взгляда. И не слышал такого тона, каким она сказала:

- Salao. Мог бы попросить у нее новое корыто. Ты совсем про меня не думаешь.

- Но что я сейчас могу сделать?

- Возвращайся, попроси у нее корыто. Она тебе должна!

- Как я ее найду? Такие рыбы не держатся на одном месте, они плавают далеко и быстро. И она клюнула на крючок на глубине сто морских саженей. Как я у нее что-то попрошу?

- Не хочу ничего слушать! Или ты просишь у своей рыбы новое корыто, или я расскажу, что ты разговариваешь с рыбами и тебя отвезут в лечебницу.

Старик тяжело вздохнул и поднялся со стула:

- Вот альбакоре, которого чуть не съела эта рыба. Может быть, пока я ее ищу, ты приготовишь из него похлебку?

Старуха ничего не сказала. Старик поднял багор и гарпун, поднял мачту, повернул ее, чтобы она прошла в дверь, и вышел из дома.

На отмели по-прежнему не было ни одной лодки, кроме лодки старика. Аделаида увидела его и посмотрела вопросительно, но старик спрятал глаза и начал готовиться к отплытию, стараясь не оборачиваться в ее сторону. Аделаида не могла не заметить, что он уходит в море, не взяв никакой наживки. Впрочем, еще в первую встречу она, наверное, заподозрила, что происходит что-то странное.

Старик столкнул лодку в воду. Сейчас против него был бриз, и уже начинался прилив, но он начал грести изо всех сил. Лодок на пути ему не попадалось, они разошлись в разные стороны, а может быть, кто-то уже поймал свою рыбу, и она тянула лодку вдаль от берега.

Он подумал о том, как некоторым людям бывает страшно оставаться в открытом море в маленькой лодке, и решил, что страх их обоснован в те месяцы, когда непогода налетает внезапно. Но теперь ведь стоит пора ураганов, а пока урагана нет, это время самое лучшее в году.

Если ураган близится, в море всегда можно увидеть его признаки на небе за много дней вперед. На суше их не видят, думал старик, потому что не знают, на что смотреть. Да на суше и форма облаков совсем другая. Однако сейчас урагана ждать нечего.

Он поглядел на небо и увидел белые кучевые облака, похожие на его любимое мороженое, а над ними, в высоком сентябрьском небе, прозрачные клочья перистых облаков.

Старик лишь приблизительно смог найти место, где он встретился с рыбой в первый раз. Он положил весла в лодку, встал и закричал:

- Рыба! Рыбка!!! Ты слышишь меня?

Он чувствовал себя глупо. Если бы кто-то его увидел или услышал, его бы точно отправили в лечебницу. Рыбаки, наверное, часто выбирали это место, поэтому, если бы рыба держалась тут, с ней давно бы столкнулся кто-то еще. Конечно, может быть, они никому не рассказывали про это, чтобы их не отправили в лечебницу в Сантьяго. Но ведь говорящая рыба не может быть так глупа, чтобы много раз попадаться на крючок. И как она могла услышать его в воде на глубине сто морских саженей? И кто же все-таки объел приманки, не попавшись на них?

Старик ожидал чего угодно, но не того, что море в ста ярдах от него поднимется горбом. Рыба вылетела из воды, но не так высоко, как тогда, когда он увидел ее в первый раз. Наверное, ей неудобно было подниматься с большой глубины медленно.

Расправив свои огромные грудные плавники, она поплыла к лодке вдоль поверхности, быстро снижая скорость. В этот раз она остановилась в полутора саженях от лодки, подгребая грудными плавниками, чтобы держаться на месте, подняв голову над водой. Сейчас старик мог лучше разглядеть все ее тело. Она была очень похожа на марлина силуэтом, только цвет был совсем другой.

Старик видел, как сокол зависает в воздухе над полем, выглядывая мышей, необычно взмахивая крыльями и подгребая хвостом. Говорили, что соколы могут висеть так по минуте и дольше. Рыба гребла плавниками не с такой силой, но старику показалось, что она это делает совсем как зависающий сокол, только медленнее.

- Как твоя рана? - спросил старик.

- Уже зажила. Ты все-таки решил, что тебе что-то нужно? - старику показалось, что голос рыбы звучит неласково.

- Не я сам. Моя старуха... она очень разозлилась на меня, что я не только отпустил тебя, но и ничего толком не попросил.

- И чего же она просит?

- Она просит новое корыто. Ты знаешь, что такое корыто?

Сказав это, старик пожалел, что не взял старое корыто с собой. Как он объяснит рыбе, что такое корыто? Он ведь вовсе не надеялся, что снова увидит рыбу. А тем более, что она станет с ним разговаривать.

- Это не проблема, - теперь старику в голосе рыбы послышалось веселье, но не злобное, а просто усмешка. - Плыви к своей старухе, ни о чем не волнуйся.

Рыба взмахнула грудными плавниками, потом хвостом, и скрылась под водой. Слова рыбы обеспокоили старика. Дала она старухе корыто или что-то сделала с ней самой? Старик злился на старуху, что она отправила его в море к волшебной рыбе, да еще пугала лечебницей. Но все-таки они прожили вместе много лет, и у нее правда была причина на него злиться. Ведь он уже много дней не привозил ни одной рыбы, и им уже не верили в долг никто, кроме старой Аделаиды. Даже сардин на наживку ему вчера дали просто так, махнув рукой на его обещание расплатиться потом.

Бриз дул в сторону суши, но старик сел на весла. Силы у него еще были, и он мог грести быстрее, чем идти под парусом, а сейчас ему помогал прилив.

Одна лодка уже вернулась. Марко поймал акулу и оттащил на другую сторону бухты, где был завод по разделке. Тушу уже подвешивали на блоках, чтобы достать из нее печенку. Но у самой отмели еще никого не было.

Почему-то старик решил не вытаскивать лодку далеко на берег, и не стал брать мачту и парус, только снял мачту и положил ее в лодку. Багор и гарпун он тоже оставил. С Аделаидой он постарался не встречаться глазами, и поспешил к дому.

Еще не доходя своего дома за квартал, он заметил, что что-то не так. Он даже испугался, что заблудился. Но все остальные дома были точно такие же, и дом Марко с прохудившейся крышей, и дом русского эмигранта Пабло с резными наличниками на окнах, а уж его-то точно ни с чем не спутать. Но их со старухой хижина из спрессованных листьев королевской пальмы, которую здесь зовут guano, превратилась в добротный домик из беленого известкой ракушечника, с застекленными окнами, черепичной крышей и даже, судя по трубе, с камином.

Старуха ждала его на улице, держа в руках новое, даже не потемневшее, корыто. Она держала его бережно, прижимая к груди, как младенца. Но когда старик подошел ближе, ее лицо снова исказилось.

- Теперь мы оба с тобой salao, - сказала старуха. - Если она может сделать корыто и дом, наверное, она может сделать гораздо больше!

- Может быть, не стоит рисковать? - осторожно спросил старик. - Нам ведь даже это надо будет объяснять соседям.

- Не надо. Я уже ходила к Мари, жене Пабло. Спрашивала, не замечает ли она что-то на нашем доме. Она спросила, не покрасили ли мы рамы. Она думает, наш дом всегда такой был. Или просто давно уже. Я побоялась уточнять.

- Но все равно, может быть на этом и остановиться?

- Нет. Иди к своей рыбе, проси ее, чтобы она сделала меня начальником городской полиции.

- Начальник полиции - сложная работа, - сказал старик первое, что пришло ему на ум. - Нужно решать серьезные вопросы с серьезными людьми. Как ты справишься?

- Если твоя рыба может такое, наверное, она может сделать и так, чтобы я справилась.

Старик вспомнил про лечебницу в Сантьяго, вздохнул, и медленно пошел к берегу. Он подумал, что правильно не стал забирать мачту, но еще подумал, что снасти-то, наверное, можно было бы и забрать. А потом он подумал, что подумают люди, заметив, что он выходит в море без снастей. И опять вспомнил про лечебницу в Сантьяго. Впрочем, со своими хождениями туда-сюда он и так вызывает вопросы. Может быть, ему надо еще попросить рыбу, чтобы люди не обращали на это внимания?

***

Когда старик подошел к берегу в пятый раз, уже вечерело. Он не узнал бухту. Многие, вышедшие сегодня утром, уже должны были вернуться, и должны были прийти почти все, вышедшие в море вчера. Но ни одной лодки на отмелях не было. Куда-то исчезла лавка старой Аделаиды, и она сама, и завод по разделке акул на другой стороне бухты.

Даже спускавшиеся к берегу фавелы сменились европейским парком с пушистыми кронами деревьев, живыми изгородями, подстриженными газонами и разбитыми тут и там клумбами. Только вид гор у горизонта и очертания береговой линии заставили старика думать, что это то же самое место.

Старика на пляже поджидали два незнакомца в солнечных очках и черных костюмах. Больше никого не было.

Незнакомцы слаженным движением вытащили лодку старика на берег, потом почти так же бесцеремонно вытащили из лодки его самого. Старик даже испугался спрашивать, кто они такие. Впрочем, он быстро успокоился. В крайний раз старуха требовала сделать ее бароном наркомафии, а у таких баронов наверняка есть подручные. И парк на все побережье они себе могут позволить, в отличие от президента республики.

Пешком до дома подниматься не пришлось. За кустами стоял странный автомобиль с маленькими колесами. Двигатель у него жужжал совсем не так, как у обычных автомобилей. Старик вспомнил, что видел что-то похожее на курортах для гринго.

Жужжа своим странным мотором, машинка подъехала к дому. Старуха сидела на веранде в разлапистом кресле из гнутого ротанга, и вертела в руках незажженную сигару. Она была одета в черный атласный халат с воротником, как у смокинга. Ее седые волосы были покрашены в лиловый цвет и уложены в какую-то сложную прическу.

Подручные вытащили старика из машины и толкнули вперед, как будто он должен был упасть на колени. Но старик смог удержаться на ногах.

- Теперь-то твоя душенька довольна?

Старик не помнил, где он слышал эту фразу. Возможно, у своего соседа Пабло. Но почему-то она показалась ему подходящей к случаю.

- Нет, - сказала старуха. Голос ее был наполнен совершенно незнакомыми старику интонациями. - Возвращайся к своей рыбке. Скажи ей, что я хочу быть владычицей морскою. И чтобы она, золотая рыбка, служила у меня на посылках.

Старик развел руками, молча поклонился и повернулся к машине. Подручные двинулись было к нему, но он поднял ладони и сказал:

- Только, пожалуйста, без рук, если можно.

***

Когда старик снова подходил к берегу, уже стемнело. Он шел на зарево огней Гаваны над горизонтом, а потом смог разглядеть и фонари в бухте. Завод по разделке акул был ярко освещен, похоже многим сегодня достались эти твари. Бухта выглядела узнаваемо, и почему-то это успокоило старика, хотя он совершенно не понимал, что в этот раз произошло. Он снова решил оставить в лодке все снасти. Он надеялся, что в море он уже больше сегодня не пойдет, что бы ни случилось со старухой. Но кто знает, что ей и этой рыбе еще придет в голову?

Если он оставит снасти в лодке до утра, их вряд ли кто-то украдет. Но они могут отсыреть от росы. Старик решил, что, если будет нужно, вернется и заберет их.

По знакомой улице он поднялся к дому. У Марко была дырявая крыша, но за электричество он платил исправно, и лампа над его входной дверью горела допоздна, да и окна в доме были освещены.

Старик ясно разглядел свою старую хижину из спрессованных волокнистых листьев guano. Старуха ждала его на пороге, как и в один из первых разов, прижимая к груди корыто, сейчас потемневшее от времени и разбитое.

- Я твоего альбакоре выкинула, - сказала она. - Что мы будем есть теперь? Скажи мне, что мы будем есть?

Нужно было видеть лицо старика, когда он четко и ясно ответил:

- Дерьмо.