-Первый раунд, Перчи. Игра начинается, - усмехнулся Рапенг своей знаменитой улыбкой подонка. Под потолком на древнем обелиске уже начал нарастать радужный шар вероятностной силы. Силы настолько огромной мощности, что если к нему прикоснуться даже на этой стадии, то можно распылиться в ничто. Перчи недобро усмехнулся. Ухмыляться как подонок умел не только Рапенг. В этот момент шар взорвался. Взорвался не в прямом смысле слова, взорвалась остаточная мощь, не втянувшаяся в обелиск. Полыхнуло белым, словно белая молния ударила здесь и сейчас. Молодые люди на мгновение выпали из сознания, а когда вновь пришли в себя, то уже знали, где каждому из них искать первую подсказку.
В это же время, но в совсем-совсем другом месте...
Одна молодая девушка, азартно собирающая экспериментальную модель для опыта с дифракцией, почувствовала себя странно и лишилась чувств, с глухим стуком рухнув под стол с экспериментальным оборудованием. Помимо нее нечто подобное ощутили многие люди и не только люди. Впрочем, через пару секунд девушка пришла в себя, нащупала и нацепила на нос слетевшие очки, как ни в чем не бывало поднялась из-под стола и вернулась к его содержимому. Никаких изменений в себе она не почувствовала.
Глава 1.
Бабочки или слоны?
Я и Рапенг, переглянувшись, одновременно сактивировали перемещение. Сквозь белесую дымку я наблюдал, как растворяется в воздухе в паре тярдов1 от меня высокая, стройная и гибкая мужская фигура [1 тярд - в переводе в СИ 1,3 м, длина одного"скользящего" шага]. Прежде чем мы оба окончательно переместились, фигура успела напоследок в неприличном жесте оттопырить в мою сторону палец.
Туман рассеялся. Я стоял на заросшей густой травой и мелкими белесыми цветками лесной поляне. Вокруг был летний лес. Пели птицы, пахло травами, теплый ветерок под белесо-желтыми солнечными лучами лениво шевелил листву деревьев и кустарников. Я осмотрелся по сторонам. Направление оставалось неясным. Я сел на колени прямо в траву, прислушиваясь к Зову. По мере продвижения в Игре и соответственного усложнения заданий Зов должен усиливаться. Сейчас я смог почувствовать даже не ниточку, а что-то еле уловимое, как колебание воздуха от дрожи этой ниточки. Причем подозревал, что и это мне удалось уловить только потому, что я недавно переместился от Источника. Зов указывал на северо-запад. Я поднялся с колен и зашагал по траве, проламываясь сквозь кустарник. Обходить его и тем самым рисковать уклониться в пространстве было глупо, подсказка могла быть самой произвольной, и даже шаг в сторону мог иметь принципиальное значение. Ведь Игра не должна закончиться, даже не начавшись.
Тело само продвигалось вперед, бесшумно переставляя ноги по мягкой лесной подстилке из листьев и еловых иголок. Я шел, чуть наклонив голову и обратив зрение и слух внутрь себя. Краем глаза я замечал, что прохожу мимо деревьев, как перелетают с ветки на ветку мелкие лесные пичуги. Этого хватало, чтобы не врезаться во что-нибудь лбом, а измененное восприятие позволяло охватывать окружающее меня пространство целиком. Внезапно чуть справа я засек тихий шорох и какое-то слабое присутствие. Остановился, все так же глядя перед собой, присел и, вытянув пальцами клок дерна, метнул его, ориентируясь лишь на слух. Прошуршала листва и ветки от неуловимо быстро пролетевшего снаряда. Из-под куста метнулась серая тень. Мелькая хвостом и прижав уши к спине, заяц поспешил затеряться в лесных зарослях. Я поднялся и продолжил идти вперед.
Идти пришлось длиаклих десять. Я почувствовал их непосредственно на линии взятого мысленно направления. Вышел из измененного состояния и, переставляя ноги бесшумным ходом с внешней боковины носка но внутреннюю, двинулся вперед. Грибники. Двое деревенских. Одна - полная женщина в летнем длинном сарафане из небеленого льна и цветастой рубахе под ним, с повешенным на локте лукошком. С ней маленькая девочка лет десяти с огромными голубыми глазами и тоненькой светлой косичкой, в темно-зеленом наряде. Одна из них моя подсказка. Это даже не интересно, чересчур легко. Хотя чего ждать от первого раунда? Я чуть ускорился и, оттолкнувшись и поджав колени к груди, перепрыгнул через узкий кустарник. Неслышно приземлился прямо у них за спиной. Выпрямился. Девочка обернулась на какое-то чуждое шипение. Это я с легким шелестом достал из ножен за спиной меч.
Я убил их быстро, они не успели ничего понять. Два быстрых иссекающих взмаха, два отблеска сверкающего лезвия, и два рассеченных горла. Есть, конечно, играющие, которые наслаждаются моментом убийства, смакуют его. Хотя иногда именно это и бывает нужно сделать для открытия коридора. Не знаю, эти люди не вызвали у меня агрессии. Возможно, моя кровожадность выплывет на поверхность дальше. Это моя первая Игра. Я оттер лезвие об одежду женщины, затем засунул меч обратно в ножны. Отослал сигнал добычи, дунув в Рог.
Я прислушался к своим ощущениям. Говорят, что нужный канал можно почувствовать сразу после добычи подсказки. Но я ничего не чувствовал. Зов не указывал не то что на конкретный канал, но даже на примерное измерение, в которое он мог бы вести. Попробовал открыть канал так, наобум, подумав, что что-то переклинило у меня в восприятии Зова, не сработало. Я приготовился ждать и присел на корточки на небольшом взгорке под деревом неподалеку от тел, которые неторопливо окрашивали траву вокруг себя в красный цвет. Когда и через два десятка длиаклих Зов не наметил мне канал, я немного заволновался. Наверное, стоило все же сперва воспользоваться Взглядом прозрения. Сейчас это делать было неразумно, тем более что, судя по всему, я добыл не подсказку, а просто зарубил двух случайных людей. Прозрение можно вызывать один раз в сутки, и оно наверняка понадобится мне дальше. Я встал и, примерно определившись с направлением, продолжил идти вперед. Я пытался сконцентрироваться, но голова была забита ругательствами на самого себя. Вражий олух, надо же так пролететь! И один сигнал уже отослал, значит, права на ошибку больше нет. За один раунд можно отсылать сигнал только дважды. Да и за это время подсказка вполне могла переместиться. Я остановился и попытался почувствовать нити Зова, ведущие к подсказке, но, конечно, ничего не ощутил. Ладно, будем двигаться вперед. Входить во внутреннее восприятие я не стал и вглядывался в следы, надеясь обнаружить бывшее нахождение подсказки и возможное направление ее перемещения. Старый Очу говорил: умей не отключать зрение, когда нужен слух, а надбавлять им. Смысл его фраз, как правило, был многозначен и каждый ученик находил в них то, в чем нуждался на тот миг обучения. Хотя, будучи уже в более сознательном возрасте, я стал подозревать, что даже цитируй нам Очу выписки из кулинарной книги - эффект был бы одинаковым. Все ответы сокрыты в нас самих. Впрочем, как и вопросы. Я понимал тот совет как обязательство обострять слух за счет неиспользуемого на глаза резерва организма и наоборот. Аналогично Очу помог мне развивать то, на что я набрел в своем внутреннем поиске смысла фразы - способности к усилению обыденного присутствия в мире. Другим же, насколько удавалось выведать по крохам информации, наставник помогал в иных смыслах. "Настоящая мудрость учителя - в Пути, что втайне от самих себя ведают оком внутренней Вероятности его ученики, и что после обретают" - один из любимых туманных ответов Очу, хотя я подозреваю, что таким заумным способом учитель просто уходил от щекотливых и опасных тем в разговоре.
Я вышел к ним спустя три хроорда. Метнув в горло нож, убил часового, прикорнувшего на дереве. Тощий бородач захрипел, пуская ртом кровь, схватился рукой за рукоять, торчащую из горла, и слетел с дерева как мешок с землей. Я остановился, чтобы вынуть и обтереть оружие (таким, хоть его и бросают, не разбрасываются), и последовал дальше - туда, откуда доносились голоса. На широкой поляне, затерянной в лесной глуши, была расположено прибежище разбойников. Горели кострища, и клубы дымка, перемещающиеся по поляне, носили в себе ароматы готовящейся пищи, бородатые мужики ели из котлов, хохотали, тискали привязанных к деревьям полуголых женщин в лохмотьях. Чуть ближе к деревьям ржали кони. Кое-где стояли шалаши, но внимание привлекал красивый шатер в середине всего этого сборища, - явное логово главаря. Хотя, может быть, там у них сокровищница?
Кто же из них моя подсказка? Я понимал, что придется защищаться и убить почти всех, но дать ненароком возможность подсказке сбежать тоже нельзя. Ошибиться мне (олуху!) было никак нельзя. Я задействовал Взгляд прозрения.
Васька Босяк хоть и был тринадцати лет отроду, но был смышленым малым. Много чего в жизни повидал, много кого грабил, бывало даже у охраны купца Силана кошели срезал, что считалось среди городской голытьбы уделом умалишенных, пока к лесной шайке Храпуна Шаха не прибился. Рад был безмерно, и хоть пока силы и веса в банде у него не было, все норовили костью бросить, чтобы под ногами не путался и ладные лежаки не занимал, но успевал Васёк и жирный кусок мясца в своем желудке сховать, да баб-полонянок за смак потискать, а одну даже...
Когда началась та необъяснимая резня, Васька как раз недалече до ветру в кустах сиживал, а как вертался, так и замер, боясь шевельнуть ветвью кустарника, и сим выдать свое присутствие.
Все в нем выдавало немыслимого чужеземца. Длинные волосы ниже плеч по цвету и виду напоминали свалявшееся в патлы овечье руно. Два пука волос с висков были схвачены сзади какой-то бляшкой и не давали падать на лоб всей гриве, но свободные лохмы сзади то и дело подпрыгивали на спине своего обладателя, что молодые козы по полю, когда тот совершал очередной кульбит. Кожа на теле незнакомца была плотной, темно-красной (и если бы не ее ровный окрас, издали вообще напоминала отсутствие оной, будто после страшных застеночных пыток), кое-где шла небольшими продольными буграми и в разных местах явно имела мелкие вкрапления металла, которые матово поблескивали то на груди, то на руке при движениях чужака. В то же время лицо и кисти рук оставались ослепительно белыми, как свежий снег. Фигура была поджарой и более чем высокой, чтобы принадлежать местному. Только минутой позже пацан сообразил, что то, что он принял за кожу, являлось нарядом незнакомца. Просто он облегал тело непривычно плотно в отличие от обыденных для глаза безразмерных косовороток и порток, которые спадали без подхвата поясом. Однако даже Васька, всю свою молодость крутившийся возле столичного рынка и навидавшийся на своем веку диковинок, предположить не мог, из какой страны могут быть подобные мастера, что сотворили такую вещь. Как надо выделать эту странную кожу, чтобы она настолько плотно сидела и при этом позволяла крутиться волчком и прыгать вверх на два аршина? А как ее сымать, когда охота по нужде? Она ж цельная - что твой фартук! Ни рубашки, ни штанов - одна неделимая конструкция. Не иначе как ее зашили прямо на обладателе - и с концами - терпи, паря, пока не лопнешь. А меч! Это что за оружие такое, что трепещет кончиком от взмаха руки, точно белье на просушке? Из какого такого оно булата, что тонок, гибок, будто даже текуч, и при этом так остр, что Одинцов мечик, которым тот махал как на покосе, словно прут ссек?! Плох конечно, тот-то меч (был), одно слово - ржавая дубинка, да все ж не из волокна тканый. Но даже увидь он странного чужака сейчас голым, лысым и безоружным, Босяк бы дал руку палачу на отсечение, что это орудует не человек. И причиной были тому глаза пришельца. Без белков, они отливали иссиня-фиолетовым, и казалось Ваську, что сама тьма выгрызла нутро и сидит внутри человеческой оболочки.
Незнакомец легко приседал, уворачивался от встречных, сыплющихся в огромном количестве колюще-режущим градом, ударов, нанося свои, короткие, отмашистые, расчеркивающие - каждый раз разные, но всякий же раз одинаково меткие. Казалось, он находился везде, настолько расторопны и уместны были его фехтовальные затеи, видел все, что происходит слева, справа и за спиной так же четко, как перед собой, потому что успевал достойно пресечь почти все выпады в свою сторону. Воры наседали всей кучей, били исподтишка, подло, со спины, но они никогда не дрались честно, да и попробуй-ка против такого! Однако из-за излишней скученности разбойники в большинстве зачастую лишь мешали своим более способным в ратном деле товарищам. Многие же трусливо бежали в лес, малодушно бросив соратников на растерзание дюжему молодцу. Но большинство продолжало биться, отстаивая не только свою территорию, но также и награбленную во время удачной утренней ходки долю, что доныне хранилась в "тереме" атамана общим кушем, и которую еще просто не поспели распределить. Пришелец же лишь подстегивал их упорство, очевидно прокладывая свой маршрут в сторону по-княжьи изотканного шатра.
Из шатра же, привлеченный звуками битвы, на свою погибель выбрался главарь Храпун Шах. Но отнюдь не с мечом наголо, чтобы помочь своей шайке - через плечо у него была перекинута горловина тугого мешка с лихим образом нажитым добром. Да и вовсе не заметным главным входом воспользовался - прорезал запасной в ткани шатра в укромном месте позади от основного сражения. Однако тут, стоя еще на четвереньках, почувствовал Хрпун Шах наличие кого-то рядом, поднял голову и, пересохшими от ужаса губами произнес:
-Не убивай! Бери что хочешь! Все отдам, только не убива... - но возвышающийся над ним чужак, до этого казалось, внимательно вглядывающийся сверху вниз в круглое, брыластое лицо не дослушал и чеканно дернул понизу своим мечом, будто говоря "Ну давай, покажи, что даешь взамен своей жизни". Голова главаря дернулась, когда он попытался ее вскинуть в последнем умоляющем жесте, и стало заметно, насколько глубоко рассечена стала его глотка. Кровь, казалось, выждала пару мгновений вечности, чтобы затем хлынуть из страшной прорехи и из его рта булькающим, пенящимся потоком. Он откинулся навзничь, подергиваясь в предсмертных корчах, и голова его откинулась тоже, словно снятый с побега урожай тыквы, и, видать, продолжала крепиться к телу только благодаря нескольким жилам из шейного хребта, да куску кожи с затылка. Убийца атамана дернул губами в живодерской усмешке и потянулся, было, как решил Васек, к своей добыче - мешку, но потом, словно вспомнив об опасностях действительности, выпрямился, окинул взглядом округу и скоро добил еще нескольких живых и почти невредимых ротников, осатаневших от всего произошедшего, агрессивно целившихся оружейными остриями, и жаждущих его смерти. Или своей. После чего вернулся к месту возле шатра, где встретился с Марой Храпун.
Склонился и остановил раскрытую ладонь против главарского сердца. И откуда-то оттуда, из-под одежд спустя мгновенье заструилось в ладонь что-то невиданное, серебряно-белым светящееся. Душа! Душу украл! - с ужасом и азартом понял пострел.
Васька хоть сознавал своей вшивой нечесаной башкой, что надо прямо сейчас мчать от страшного места во все лопатки, пока его не наблюли, пока есть оказия свой загривок сберечь, но вот что-то незнакомое будто удерживало его на месте, некая заторможенность. Чуял недоросль, единственный сей момент он как никогда раньше чуял, что раз на всю жизнь выпадает такой случай - посмотреть на диво дивное, на одну из небылиц, которые вечером у костра рассказывают, своими зенцами, прикоснуться к исключительному - и в аккурат энтот эпизод ныне и вершится. Он сидел, где сидел, мельком отупело взирая на мертвые тела, на корчащихся с оскаленными зубами или протяжно стонущих раненых, и непроизвольно замирал, скрадывал дыхание, невольно мелко колыхался в такт трепещущим от воздушных струек ветвям, чтобы не заметил, не посек его тварь двуногий неведомый, а сам жадно впивался зорким глазом в происходящее.
Прыткий чужак выпрямился, оглянулся, провернувшись флюгером в ураган вокруг своей оси, затем схватился за грудь, а когда отнял руку - в длани его, откуда ни возьмись, очутился дивный предмет - чубарый сине-серый рожок, тонкий, ровно слюдяной, отсверкивающий на стороны подвижные блики и сам будто изнутри светящийся.
Я добыл подсказку, схватился за Рог и сразу почувствовал тугую вибрацию нити Зова. Взгляд прозрения тут же исчез, оставив после себя... А, Великая тьма Вероятности! Как же жжет глаза!!! Словно в них засыпали диагий песка, перемешанного с молотым перцем. О таком меня, почему-то никто не предупреждал! Я схватился за глаза, забрел внутрь палатки и, тут мне повезло, почти сразу наткнулся на бурдюк (точнее я на него наступил), вынул пробку, нюхнул и раздраженно отбросил. Внутри оказалось вино. Но я в горячке зуда вспомнил, что по дороге сюда видел небольшой ручей, и отправился в ту сторону. Однако пока выпутывался из полога шатра, глаза отпустило.
Я выбрался на пятачок перед шатром, более свободный от тел, и, радостно рассмеявшись, вскинул руку, замахнулся ей, всколыхнув временно ощутимую ткань Игры. Внутри меня все пело от восторга, но вокруг были недобитые враги, таящий присутствие периметр, и ослаблять внимание было преждевременным. Я подобрал один из камней, ограждавших ближайшее кострище, подкинул его в руке и четко запустил в один недалекий куст, после чего, иногда переступая через мертвых, направился к бывшему вместилищу подсказки. Где приложил Рог к губам и подул. Но простые сторонние наблюдатели сейчас не услышали и звука. Пространство завибрировало.
Васька с громким вскриком вывалился по ту сторону кустов и, зажимая ладошкой побитый лоб, на ходу поднимаясь с карачек, ринулся наутек.
Однако раненые воры, лежащие в затуманенном болью рассудке повсюду на поляне, видели, как странный богатырь меж тем, как-то настороженно переставляя ноги, отошел от почти обезглавленного тела Шаха, потеряв к тому всякий интерес, потом, через пяток аршин, резко, будто натолкнувшись на препятствие, остановился и выпрямился, на ощущение глаза - упруго-гибкий, как стебель камыша. Чудно задрал подбородок, поднял вверх кисти. Поводил кончиками пальцев по воздуху, будто по отражению в невидимом зеркале. А затем растворился в проявившейся вдруг из ниоткуда белой туманной завесе.
Выйдя по ту сторону канала, я был готов к любым внезапностям. К любой возможно мгновенной угрозе. Не к этому.
Глаза застилал приглушенный зеленовато-желтый цвет. Под сенью деревьев, куда пробивались сквозь тень косые солнечные лучики, в которых различимо висела пыльца, все пространство занимали мириады маленьких созданий. Они сидели всюду на траве, на набухших и склонившихся под их весом гибких ветвях, на стволах деревьев, очертания которых угадывались только по сплошному моргающему ломкими крыльями живому ворсу. Они, отрывисто шевеля чудесными, с радужными пятнышками крыльями, огромными игривыми колониями неторопливо перепархивали в воздухе. Я появился бесшумно, поэтому почти не потревожил их, только из-под ног разлетелись несколько крылатых существ, размером с ладонь. Некоторые из этих же и еще пролетавших мимо сразу же усеяли мои ноги, плечи и голову, видно, приняв меня за новый вид дерева. Я сперва недолго осматривался, пытаясь осознать, что по сути окружающего от меня требуется. Как вдруг слабо, но поблизости тренькнувшая нить Зова расставила все по местам. Это просто невероятно! Моей подсказкой было одно-единственное из несметного количества этих существ! Но как?! Это немыслимо!! О, безумная Великая Вероятность! Это сейчас подсказка где-то поблизости, но кто знает, где она будет спустя еще несколько мгновений? Ладно, у меня в рукаве тоже припрятана пара тайн. Я спешно, но точно достал из недр кармана одну капсулу и надавил, выпуская наружу невидимый купол, потом, выждав, сжал капсулу с других полюсов - купол замедлился, прекращая расширяться, остановился. Бабочки, потревоженные моими движениями и поднявшиеся в воздух, замерли, зависли, словно вморозившись в пространство и остановленные временем. Я потер висок. Все-таки переходы - очень выматывающие мероприятия... Было терпимо, но мне требовался отдых, сейчас маленький, но чем дальше - тем больше, а кто знает, что будет следом? Представится ли возможность? Я сел на колени, опустил голову на грудь и скрестил руки, спрятав ладони подмышками. Глаза закрывались, сознание перетекало в незнание, тело расслаблялось, но не полностью...
Рапенг торопливо поворачивал горделиво посаженную голову то влево, то вправо. Момент был близок. В какое-то мгновение он определился и широкими отточенными скачками перебрался к произрастающему неподалеку раскидистому дереву. Крепкий массивный ствол разделялся, не доходя до середины от высоты всей кроны, и три его равнозначных извивающиеся отростка, словно застывшие в агонии щупальца, дальше росли полого, почти параллельно иссушенной до тусклой желтизны почве. Рапенг по-обезьяньи вскарабкался по стволу и замер, абсолютно недвижим, дыбками ног и распростертыми ладонями упираясь на середину одной из дюжих веток, набрякших под собственными разновеликими побегами-порождениями, с загрубевшей коркой, с зеленоватыми подкрученными листьями, беззвучно молящими о влаге. И только глаза чуть сужались время от времени, когда Рапенг что-то прикидывал в уме.
Земля тем временем наполнялась дробным гулом, трепетали, танцуя в низком мареве над землей невесомые пылинки.
Высокие, почти как оглаэки, массивные животные на четырех ногах обладали морщинистой серой и толстой на вид, будто кора хищной пикипи, кожей. Они, тряся головами, трепеща несуразными ушами, мчались куда-то вперед, не разбирая дороги. Настолько дикий ужас или ярость должны были снять их с места, насколько велики он были сами. Казалось, стой у них кто-нибудь на пути - и не избежать ему смерти: если не стопчут, значит сметут длинным носом-хоботом или клыком-бивнем, а если, по счастливой удастся обогнуть эти опасности, то тот бедолага однозначно задохнется от пыли, поднятой с сухой почвы и ломкой растительности круглостопыми ножищами с обвислыми коленями.
Когда первый из гигантов показался вблизи веток, Рапенг вдруг отвел руку назад, вскользь провел ладонью по голени, вытягивая за рукоять откуда-то изнутри ножен, запрятанных под штаниной, небольшой, с ладонь листовидный клинок. В тот же мгновение пришли в движение сильные мышцы мужской спины, задвигались согнутые ноги, напряглись руки. Рапенг разогнался, как кошка по забору, крадучись плавно, но источая затаенную энергию. Когдаже он достиг определенной точки на ветке дерева, такой, чтобы последняя еще не трещала под его гнетом, но и чтобы до подвижной мишени было наименьшее расстояние, то стремительно скакнул в воздух, вытянув руки и мысками длинных ног отталкиваясь от вздрогнувшейветви, будто вплоть до кончиков стоп заимел внезапно противный, недружественный дереву заряд.Время и расстояние были проанализированы верно - он упал распростертым на заднюю часть спины одного из животных, и, уже соскальзываяс отвесного бока, вонзил приготовленный клинок в чуть шершавую плоть. Животное, вскинув голову с обезумевшими от ярости и боли глазами, трубно взревело, и прибавило ход. Рапенг тем временем стал споро карабкаться вверх по туше, используя для закрепления клинок и силу рук и пальцев свободной ладони, которые один раз, в особо напряженный момент вживую вбивал под стену из грубой кожи, будто крючья. Серая громада под ним сотрясалась, ревела от боли, но все еще исступленно продолжала безумный бег. Наконец Рапенг оказался на спине глыбообразного гиганта. Присев на корточки, смягчая коленями грандиозную тряску, опираясь на пальцы рук, на одной из них свободными - указательным и большим, так как покрытый разводами клинок все еще был зажат в ладони, он быстро осмотрелся по сторонам. Сзади, за вожаком, а, судя по всему, Рапенг оседлал именно его, следовали порядка двадцати взрослых, почти таких же огромных и чуть поменьше, особей, трое рослых детенышей болтались где-то посередине них и еле поспевали за остальными. Причину, наславшую панику на зверей, по бокам от скопления было не разглядеть, а позади несусветно - пейзаж толком не видать из-за стелющейся вслед стаду пыли! Рапенг, закончив осматриваться, повернулся под углом в сторону, приценился, подобрался и в какой-то момент снова прыгнул. На соседнего зверя, бегущего чуть позади первого. Вовремя воткнутый, клинок позволил не соскользнуть, не сорваться с натянутой изнутри мощным хребтом шкуры на верную смерть под ножищи носатых, что бежали позади. Раненное животное содрогнулось от боли и стало замедляться, как, впрочем, и все стадо. Оно постепенно сбрасывало скорость - или обессилело, и срабатывал некий коллективный разум, то ли из их обзора исчезла причина страха, либо раненый вожак больше не мог поддерживать прежний темп.Всадник тем временем, как личинка-паразит переполз ближе к голове, свесил ноги по обе стороны шеи исполина, сдвинул бедра, плотно обхватывая ее присогнутыми коленями. Клинок отправился обратно в ножны, его обладатель выпрямился и вскинул руку, отводя ее назад. Длинный меч под углом с неслышным в данный момент характерным шелестом покинул свои ножны. Рапенг немного помедлил, глядя куда-то перед собой, а потом резким движением всадил меч под корень огромного черепа. Исполин еще сделал пару шагов, негромко, по-своему, по-звериному отчаянно вскрикнул, а после чего передние его ноги подогнулись, и вся великая по массе туша рухнула на землю, пропахивая носом и бивнями землю. Рапенг, ловко извернувшись, соскочил в сторону от траектории их бывшего совместным движения перед самым моментом падения жертвы и, дождавшись ее окончательной остановки, порывисто метнулся к ней. От оставшегося в живых стада, остановившегося поблизости, исходила явная угроза...
Я раскрыл глаза. Интересно, само ли так вышло или как тогда ему удалось спровоцировать и спрогнозировать бегство животных? Впрочем, это не столь значимо. Что ж, значит, Рапенг движется по Игре.
Слоны - кажется, так называются эти животные, - припомнил я кое-какие крохи мироведения и послал усмешку вольной Вероятности с ее снами.
Я выпрямился, поднявшись с колен, оглянулся на зависших в воздухе крошечных дивных созданий и, проделав необходимые манипуляции с тканью ловушки, схлопнул купол на себя. Оглушенные до смерти бабочки осыпались коротким шелестящим дождем. Я нашел ту единственную, которая пульсировала об ткань Игры и схватил ее в кулак. Ладонь защекотало, защипало. Я достал свободной рукой Рог и свершил сигнал.