С некоторых пор Николаю Ивановичу стало все равно. Ему стало все равно - день ли на улице или ночь, темно или светло. На работе один сослуживец жаловался, что дни стали короткие, рано темнеет, и он плохо переносит темноту. Николай Иванович участливо его слушал, а внутренне думал: "А мне все равно".
Настала весна. Как-то в комнату заскочила аспирантка и радостно воскликнула:
- Что вы сидите такие унылые?! Распахните окна, очнитесь! Ведь на улице весна!
Николай Иванович посмотрел на нее, послушал, а в самом себе подумал: "А мне все равно. Что она так радуется? Ведь весна пройдет, и очень быстро. Настанет лето с жарой, комарами и мухами, а затем унылая и слякотная осень...".
Николаю Ивановичу было все равно, что есть: постную пищу или скоромную. Долгие годы соблюдения постов приучили его к абсолютному равнодушию в отношении к пище. Ему было все равно, один он в комнате или нет. Любая ситуация ему подходила: в одиночестве хорошо работается; в присутствии других приятно поболтать.
Как человек мыслящий, Николай Иванович не мог не обратить внимания на такую черту характера, которая у него выработалась в последнее время. Откуда у него она появилась? И вот к какому выводу он пришел. В течение своей долгой жизни ему много раз приходилось испытывать удары судьбы, и сердце у него зачерствело, огрубело. А ведь не всегда он был таким. В молодости он был слишком ранимым, слишком все остро воспринимал. И эта черта стала своего рода защитной реакцией на внешние воздействия.
Однажды кто-то ему посоветовал почитать Марка Аврелия. Из прочитанного ему запомнилось одно: "Все уже было". Знаменитый философ обращал внимание читателей на то, что все ситуации, которые в потенции могут случиться с человеком, уже были. И это написано во втором веке нашей эры. Что же говорить нам, живущим в двадцать первом веке? Если тогда уже все было, то сейчас было и подавно. Словосочетания "все уже было" и "все равно" тесно связаны друг с другом. Если все уже было, то стоит ли нам волноваться по поводу каких-либо событий. А значит, из-за занавеса опять выходит на сцену все то же "все равно".
Несмотря на очевидность этого, что-то Николая Ивановича не устраивало, с чем-то он согласиться не мог, хотя доказательства, которые он самому себе приводил, на его взгляд были безукоризненны. Однажды он понял, что его не устраивало в этих доказательствах. Однажды он ощутил, что "все равно" - это своего рода болезнь, а то, что болезненно - не может быть истиной. Николай Иванович начал судорожно перебирать свою жизнь.... Вдруг он понял, что ему не все равно: стоит ли у него на полке Марк Аврелий или нет. А если так, то он болен не безнадежно, и у него есть надежда на исцеление.
* * *
Каждый приходит к равнодушию по-своему. У каждого "все равно" свое. Вот что пишет В.В. Розанов в "Последних листьях. 1916 г.": "Что-то дьячковское есть во мне. Но поповское - о, нет! Я мотаюсь "около службы Божией". Подаю кадило и ковыряю в носу. Вот моя профессия. Шляюсь к вечеру по задворкам. "Куда ноги занесут". С безразличием. Потом - усну.
Я в сущности, вечно в мечте. Я прожил потому такую дикую жизнь, что мне было все равно как жить. Мне бы свернуться калачиком, притвориться спящим и помечтать".
Ко всему прочему, безусловно ко всему прочему, я был равнодушен".
Впрочем, Розанов мог написать эти строки в состоянии минутного настроения, что не делает их незначимыми: из минут и складывается наша жизнь.
* * *
Состояние "все равно" представляет собой предохранительный клапан для человека. Человек в обычной своей жизни страдает, переживает, любит, ненавидит, ревнует, словом, испытывает те или иные сильные эмоции. И когда накал этих страстей достигнет критической точки, когда перед человеком встает во всей своей неумолимости вопрос: как жить дальше? - срабатывает предохранительный клапан "все равно", который сохраняет человеку саму его жизнь. У некоторых этот клапан настроен очень тонко, и при каждом переживании ему становится "все равно". У других что-то нарушено в действии этого клапана, и даже при сильнейшем накале страстей ему не становится "все равно". Он даже может погибнуть, не достигнув этого спасительного выхода.