Аннотация: Почти что сказка... о Призраке, Мастере и Кукле.
механическая кукла и призрак в картине
Жизнь неистребима. Всепобеждающа. Многолика и неистова... И начало любой жизни - в рождении. А рождение - оно не менее многообразно, чем сама жизнь. Я расскажу тебе, читатель, об одном из неисчислимых мест, где зарождается жизнь. Об одном из её ликов.
Там, где маятник древних часов привычно и размерено нарезает вечность тонкими ломтиками времени... Там, где истёртые доски паркета покрыты застарелыми наслоениями чертежей и набросков... Там, где многомерные верстаки и резной буфет красного дерева мирно уживаются с уходящими в головокружительную высь книжными полками... Там, где сонные портреты снисходительно смотрят со стен... Там, где странные медные манекены стыдливо и неубедительно прикрывают своё развёрзнутое нутро и наготу изумительными по красоте ширмами и заляпанными краской стремянками... По этой уютной, бескрайней, захламлённой и разношенной, как любимый тёплый тапочек, мастерской, ходит Мастер. Найти его в обстановке не так уж легко - он её незаметная, привычная и неотъемлемая часть, необходимая часть механизма, её душа - какая же мастерская без Мастера? Все вещи здесь поселились с его молчаливого позволения, или были намеренно им сюда приглашены... а многие и вовсе созданы с его помощью. На то он и Мастер. И чаёвничают здесь по углам бесприютные духи, ожидающие, когда в гости к хозяину заглянет Вдохновение, без которого им не видать воплощения - так и живут себе на птичьих правах. Наравне с многочисленными пучками перьев - петушиных, совиных, драконьих, которым тоже, конечно, нашлось здесь место - аккурат между десятью коробами и сотней коробочек с шестерёнками да болтами, и бочкой с дремучим Филологическим Фикусом. Шестерёнки Мастер как раз перебирает, чтобы приспособить к своему новому творению - большой механической кукле. А плоды с Филологического Фикуса (а он, понятное дело, плодоносит наливными, терпкими Поэтическими Сливами) обирает почти каждый вечер, чтобы закусить ими свой ужин - что может быть лучше приправы пряного верлибра или выдержанного амфибрахия к аперитиву? А косточки от Поэтических Слив Мастер не выбрасывает. Часть идёт на изысканные ажурные ожерелья (которые имеют успех у поэтов обоих полов - те охотно их носят, чтобы приманивать и соблазнять своих муз); часть перемалывается, и идёт в настойки, которыми гордый обладатель этого невиданного Фикуса полирует детали своих знаменитых музыкальных шкатулок - и тогда они становятся лиричнее, ритмичнее, и... Музыкальнее, так как мелодии льются куда как свободнее, по стихотворной-то смазке. А самые большие косточки Мастер сажает в горшок с землёй и заботливо поливает их живой водой и ихором, надеясь когда-нибудь прорастить. Видите ли, ему нужно молодое деревце Филологического Фикуса поэтического сорта, чтобы попробовать привить на него какой-нибудь из чисто прозаических сортов - они менее требовательны к почвам и удобрениям, совсем неприхотливые растения! А прививанием Прозы к Поэзии Мастер надеется получить гибрид, чьи плоды будут обладать весьма необычным, оригинальным вкусом, и ценными лечебно-литературными свойствами. Но выводить эту невиданную селекционную флору хозяин мастерской будет позже. А сейчас - время куклы.
Пальцы Мастера, испачканные в масле, покрытые старыми шрамами и ожогами от кислоты, ласково прикасаются к металлической маске лица. Прекрасный, отполированный и выверенный лик - удлинённые линии, миндалевидные глаза на вытянутой вперёд мордочке находятся вровень с головой творца самой куклы. И она уже кажется зрячей, несмотря на то, что ещё нет у неё глазных яблок в пустых глазницах. Зрячей... И почти живой. Мастер улыбается, приговаривая вполголоса: "Ну вот, умничка... Потерпи ещё немного... Ну же, не стоит скромничать, киса моя... Ты разве сама не хочешь, чтобы всё было красиво и ровно"? И он открывает голову куклы, сдвинув вверх блестящую маску, разошедшуюся по тонким линиям пазов. А внутри - переплетенье проводков, приглушённое сияние платины, латуни и меди, темнота изоляции и прозрачные стекловидные пазы. Провал горла уходит вниз, в жаждущую, нетерпеливую глубину нутра. И стрекочат где-то там сервомоторы, гудит сырая магия в накопителях. Проверка, проверка...
Кукла судорожно сгибает свой вскрытый стан. Змеится хребет, покрытый незавершенной инкрустацией из огранённых топазов, которая спускается на плетевидный, заканчивающийся зазубриной хвост. Шевелятся золочёные когтистые пальцы. Мастер улыбается в пространство, довольно прислушиваясь к работе механизмов. Клац-и-и-и клик, клац-и-и-клик... Пшшш...
Подымается над разверзнутой головой куклы облако бело-сиреневого пара. Запахло металлом, древесным углём и, почему-то, сандалом.
- И всё-таки, она у тебя слишком худая. - Доносится сверху голос.
Мастер поднимает вверх взгляд своих глаз - чуть усталых, серых, с тёплыми искорками (будто отразившими золото куклы) у самых зрачков. Сердито хмурится на большую картину, украшающую стену его мастерской. Это портрет, написанный маслом - старый, немного потрескавшийся от времени, но заботливо восстановленный и покрытый лаком. Простая деревянная рама со стальной отделкой, кажется, дисгармонирует с богатым тёмным одеянием мужчины на портрете... Но вот суровое выражение длинного, породистого лица ей под стать. Резкие, сухие черты... и лишь неожиданно мягкие, чувственные губы спасают положение, не дают суровому лику застыть окончательной непреклонностью морёного дерева и беспощадностью обветренных скал.
- Мы уже не раз говорили об этом, - вздыхает Мастер. - Зачем ты снова поднял вопрос дизайна, теперь, когда она уже почти ожила?
- Затем, что теперь её облик становится всё более цельным. Я уже вижу, какой она станет, когда полностью родится. - нарисованные губы шевелятся, не совсем в такт произнесённым словам, будто опаздывая на долю секунды... Но сомнений нет - с Мастером заговорил именно тёмный франт с портрета. Однако его собеседник нимало не смущён. В его мастерской побывало столько одушевленных вещей. Призраком больше, призраком меньше... А уж этот за долгие годы стал настолько привычен, что и спорит с ним Мастер без былого азарта.
- А я сразу вижу облик своих творений. Ещё даже не приступив к чертежам... Чувствую, какими им хочется стать. Эта девочка - изящна, остра и неумолима.
- Звучит-то хорошо, - поджал губы брюнет в богатом одеянии, отчего сразу стало заметно, что не такие уж они и пухлые, эти его губы. - Да вот только сама Заава была мягче, при всей её гордой неумолимости.
- Это не Зааава, - участливо, но вместе с тем твёрдо поправил нарисованного мужчину Мастер. - Не та Заава. Это кукла, которую я создаю.
- Тебе не стоит объяснять мне очевидное. В конце концов, я умер не наивным ребёнком, и слабоумием не страдал - ни при жизни, ни сейчас. Пфф, ты ещё скажи мне о том, что Жизнь всегда рождается новой, и повторить её невозможно. Я похож на того, кому надо повторять прописные истины?
- Друг мой, ты похож на призрака. Призрака, живущего в собственном портрете. А призракам и одержимым мечтателям часто приходится напоминать об этой скучной объективной реальности, каким бы малым значением она не обладала в моей работе.
- Ты уколол меня, туше. И да, я мечтатель. А эта кукла - воплощение моей мечты, созидаемая твоими руками. Я знаю, что она не Заава. Она Мечта о великолепии Заавы, пронесённая сквозь века. Имею я право голоса в таком важном вопросе, нет, на участие в создании собственной Мечты?
- И этим правом ты пользовался сверх всякой меры, мой старый друг. - Мастер подставил под льющиеся сверху солнечные лучи искусственный глаз, так что радужка засияла, разбрызгивая вокруг блики, пиритовые и аметистовые. Кивнув самому себе, мужчина принялся прилаживать к глазу проводки и троссики, тянущиеся из головы куклы.
- То, есть, я был... назойлив? - заломил чёрную бровь призрак.
- Ну конечно, ты был, - удивлённо отозвался его собеседник. - Впрочем, я и не ждал ничего другого. Ты был великолепен - холоден и жарок, въедлив и упорен. Прямо, как живой. Вот только ты должен понимать, что когда речь идёт о Созданиях, о Жизни, наконец, Мечта может поменять свою форму. Как облака меняют свою форму под напором ветра. И потом, твоя мечта - моё вдохновение в данном случае... И Создание моё. То есть, это мой ветер.
- Ха, какие бы изящные словесные башни ты не возводил, всё опять упирается в то, что ты ценишь вытянутые формы, и в твой пресловутый стиль...
- Может быть.
- Тебе даже лень со мной поспорить, - осуждающе заметил призрак.
- Просто не хочу отвлекаться... Сам смотри - такой важный момент!
Создатель бережно опустил металлическую маску кукольного лица на место. Почти ничего не изменилось...
Изменилось всё. В ранее пустых глазницах сияли глаза. Да, это была далеко не первая примерка, но теперь глаза были подогнаны, точно закреплены в пазах, и энергия подавалась к ним изнутри... Из тихо клацающих, ещё не пробудившихся, но уже работающих, внутренностей куклы. Мастер повозился на верстаке, перебирая предметы... Наконец, он нашёл то, что искал - маленький флакон с тягучей настойкой глубокого чайного цвета. Смочив небольшой кусочек мягкой замши в этой настойке, он бережно протёр лицо куклы, особое внимание уделяя глазам и векам. Затем, положив замшу обратно на верстак, подцепил указательными пальцами нижнюю челюсть куклы - потянул, словно вынуждая её поднять голову. И она подняла, подставив лицо под солнечные лучи. И снова золото и глубокий пурпур рассыпались по стенам, верстаку, рукам Мастера. Глаза вспыхнули, точно впитав в себя свет.
Внезапно оба глазных яблока заметались в глазницах куклы, вращаясь независимо друг от друга. Клацанье и звяканье в корпусе усилилось. Дрогнули, и опустились вниз большие треугольные уши. Золотистые, изящные и гладкие руки, покрытые вычеканенными узорами, взмыли вверх каким-то нелепым, резким движением. Один из изогнутых когтей зацепил предплечье Мастера, и тёмно-рубиновые капли дугой взмыли в воздух. Орошая лицо куклы. Нижняя челюсть незаконченной девы, натужно прожужжав, отвисла. Казалось, она пытается завопить, но ей не хватает воздуха. Солнечные лучи заиграли на кончиках леопардовых клыков цвета топлёного молока, которые обнаружились во рту куклы. Странно, пугающе и притягательно смотрелись они на дёснах из чёрного авантюрина... Когда стекающие по лицу капли крови пробежали по её губам и устремились вниз, по клыкам, глаза куклы замерли в неподвижности. Столь же внезапно, как начали двигаться. Снова вспыхнули радужки, ярче прежнего. И тёмные вертикальные щели распахнулись, рассекли драгоценное великолепие этих глаз. Эллиптические чёрные провалы подрагивали, то сужаясь, то расширяясь. Кукла прозрела.
- Как же ты торопишься жить... Прошептал Мастер, делая шаг вперёд, к ней. Осторожно и ласково коснувшись высоких полированных скул, мужчина на этот раз чуть опустил голову куклы. Она не возражала. Только вертикальные зрачки недоверчиво сузились. Словно предупреждали: "только попробуй сделать что-нибудь не то..."
- И это правильно, живи! - Мастер нежно взял лицо куклы в ладони, - Моя золотая, хищная девочка.
Медленно-медленно Создатель наклонился к кукле, и поцеловал её чело. Кукла вздрогнула и, клацнув зубами, захлопнула рот. Низко склонила голову. Женственным, изящным жестом, словно и не было нелепых, незавершённых телодвижений. И, кажется, задремала. Но уши её продолжали подёргиваться, показывая, что кукла всё ещё пребывает настороже.
- Ну что ж, свершилось... - мастер слизнул собственную кровь, попавшую ему на губы, когда он поцеловал металлическую маску - лицо куклы. - На сегодня всё.
- Неужели? Ты проработал всего несколько часов. - Недовольно заметил призрак. Но голос его под напускной строгостью дрожал, предательски выдавая состояние черноволосого - он тоже был взволнован и потрясён произошедшим в мастерской рождением.
- Работа работе рознь. Я полностью опустошён. - Мастер потянулся к графину, чтобы выпить воды, и избавиться от привкуса крови во рту. - Да и она устала. Видишь, дремлет? Рождаться, знаешь ли, ох, как непросто.
- Эх, зато порой умирать так просто... - тоскливо заметил призрак, отбросив всякую важность. - Заава тоже умерла просто, быстро и внезапно погасло её пламя.
- Она умерла просто, но ты отказался её отпустить. Даже после того, как умер сам. И в результате висишь тут на стене дома одного старого ворчливого типа.
- Старый тип... Не кокетничай! - хмыкнул призрак. - А вообще, в результате я написал свой лучший роман. Про Неё.
- Этот роман писал я.
- Под мою диктовку.
- Зато вдохновение было моим.
- От моих слов.
- Но для тебя это стало неожиданностью, верно, что я вдохновился твоей книгой?
- Приятной неожиданностью... Хотя сначала идея Заавы-куклы показалась мне кощунством. Но чем больше я об этом думал, чем больше ты мне рассказывал о своей идее, тем сильнее я осознавал, что это то, о чём я и мечтать не мог. Воплощение мечты, которое может ожить. Форма не так важна. Но в ней живёт красота.
- Да. - Мастер кинул довольный взгляд на своё творение.
- И скоро она будет завершена?
- Ммм, я бы не торопился... Но осталось не так уж много, если по правде. Просто хочется сделать всё правильно.
- Понимаю. Вот ещё что: до её завершения есть кое-что, что ты должен для меня сделать. То, о чём мы условились. Миниатюра-то готова?
- Готова... Эх, но мне так хотелось оттянуть этот момент...
- Ты так боишься расставаний?
- Я раб своих привычек, старый друг. А ты - одна из самых приятных моих вредных привычек.
- Считай, что я польщён, - черноволосый язвительно усмехнулся, но вот в глазах его поселились печаль и нежность. - Но всё же - делай, что обещал. Что должен.
- Джок, - обратился Мастер к призраку. - А ты уверен, что не передумаешь?
- Не думай, что ты выбьешь меня из колеи, называя всяческими кличками и ласкательными именами, - фыркнул мужчина на портрете. - Если я что решил, то непременно сделаю. Так и при жизни моей было.
Мастер сокрушённо покачал головой.
Джок, неожиданно мягко, продолжил:
- Пойми же - я хочу пойти со своей Мечтой... Куда бы ни пошла сама Зава. А она должна ходить свободно. Разве не такой ты её создаёшь - свободолюбивой и гордой?
- Воистину...
- И место ей не в твоей уютной мастерской, а среди безбрежных седых ковыльных волн, посреди кровавых маков, под стальными небесами, набухшими свежей влагой...
- И тебе там место? Тихо спросил хозяин мастерской.
- Да, - кивнул его собеседник. - Я довольно побыл у тебя тут домоседом. Спасибо тебе, конечно, за пристанище, и за бесценную компанию... Но... Теперь мой дом - там, где будет она. Понимаешь?
- Как не понять... Ну, раз уж ты так настаиваешь...
Мастер достал откуда-то из-под верстака стальную шкатулочку. Откинув крышку, он вынул оттуда маленький мешочек из бордового полотна. И вытряхнул из него себе на ладонь золотистый овальный медальон на длинной цепочке.
- Покажи мне! - С жадными, властными интонациями попросил призрак.
Но Мастер и не подумал спорить. Повернув медальон, он протянул его в сторону собеседника. Внутри рамки оказалась миниатюра - точная копия портрета Джока, что так долго провисел на стене в мастерской.
- Очень похоже... - Хриплым голосом оценил призрак.
- Конечно, похоже, - оскорбился Мастер, - Не стоит меня недооценивать! Я не работаю спустя рукава. И вообще, разве не должен был ты сказать: "я тут как живой"? Тебе же действительно тут жить!
- Ха-ха, ну ты в своём репертуаре! Вы, Творцы, такие ранимые!
- И нечего смеяться... Так что, решился?
- Я-то решился давно... Как ты это сделаешь? Сложно будет?
- Да какие тут сложности, - пожал плечами Мастер. - Соскребу немного краски с твоего портрета, разотру, замешаю в свои краски и нанесу последние мазки... Или ты спрашиваешь, не будет ли это сложно для тебя? Нет, Джок, от тебя нужны будут только желание и решимость - поэтому о ней и спрашиваю. И вуаля - ты переедешь в своё новое пристанище. А уж привернуть замочек цепочки к загривку новорожденной Завы - и вовсе дело нескольких минут.
- Отлично. Спасибо тебе, друг!
Мастер кивнул. А затем поинтересовался:
- А почему ты не хочешь, чтобы я вделал твой медальон внутрь её тела? Это же надёжней! Мне не сложно сделать так. И это не помешает тебе общаться с Заавой. Не помешает тебе видеть происходящее вокруг. А вот если твоя миниатюра будет висеть у неё на шее... Может ведь так случиться, что она однажды решит избавиться от тебя. Она сильна, порвать цепочку не составит для неё труда. Молодёжь иногда бывает так упряма... и даже - жестока. И останешься ты один-одинёшенек, выкинутый куда-нибудь на обочину собственной Мечтой.
- Да, такое вероятно, конечно. Но иначе поступать нельзя. Надо предоставить ей выбор - оставаться со мной, или нет. Если я ей надоем, если она возненавидит меня - пусть она сможет избавиться от докучливого старого призрака в любой момент.
- Но, Джок...
- На то ты и Мастер, чтобы понимать - творения не принадлежат тем, кто их сотворил. На самом деле, они принадлежат, прежде всего, самим себе. Особенно, если это живые творения. Очень жаль, если Творец забывает об этом, и пытается навязать Творениям свою волю, преисполненный кичливости и жадности.
Вообще-то, я был достаточно жаден при жизни... Но я люблю эту Заву, пусть она не та самая Зава, которую я потерял. И собираюсь узнать её получше, и полюбить все её черты до последней. А тот, кто любит, всегда должен думать о благе своих любимых - иначе это уже не любовь. Прошу, друг мой, не надо мешать мне исполнять порывы моей души. Я же должен становиться лучше? Пусть уже и после своей смерти.
- Я прекрасно понимаю. И не намерен тебе мешать... Просто я же тебя тоже люблю, и беспокоюсь за тебя... За вас обоих.
- Не стоит, - как можно мягче сказал призрак. - Это не твоя, а моя... Почти жизнь. И её новая жизнь. Дети должны сами идти своей собственной дороге, "папочка". Что поделаешь.
- Да, такова она, жизнь, один из её ликов... - согласился с другом Мастер.
Оба мужчины, живой и призрак, ещё долго молча смотрели на новорожденную куклу, которая спала в уютной, захламлённой мастерской Мастера. Где-то там, где маятник древних часов привычно и размеренно нарезает вечность тонкими ломтиками времени, там, под дремучим Филологическим Фикусом...
И видела эта кукла свои странные дикие сны о далёких землях - о бескрайных степях и гигантских стадах лошадей с медными шкурами, что текут, словно реки, по золотым равнинам. О грозных молниях и песчаных бурях, без устали танцующих в горячем воздухе. О сизых, красных и голубых горах на призрачном горизонте. О разноцветных кибитках, которые волокут чёрные быки с тяжкими рогами, и мордами, заклейменными белыми звёздами между глаз. О серпах лун, что изогнуты как бычьи рога, и как серебряные луки, до предела натянутые на охоте. О пролетающих мимо неё сияющих перьях из гривы солнечного бога. И о ложащихся под её золочёные лапы лентах бесконечных дорог, обочины которых поросли маками, алыми, словно кровь Создателя, пробудившего её к жизни.