О, если бы вы случайно попали в этот несуразный дворик и, заметив поблекшую и на удивление лаконичную вывеску "Книги", спустились бы на несколько ступенек ниже уровня земли - и затем вошли, вас бы прежде всего удивила царящая в маленьком магазинчике тишина: снаружи сквозь толстенную каменную кладку не просачивалось ни единого звука. Тишина нашла себе подходящее место среди книжных полок, - подумали бы вы, - если вдруг на улице разразится настоящая буря, или, к примеру, круша все на своем пути, промчится жуткий смерч, то и в этом случае ничто в полумраке магазинчика не отзовется на яростные порывы стихии. Да, именно так решили бы вы; однако продавец, знающий это место куда лучше вас, думал иначе, мечтая хотя бы о мгновении спокойствия и полной тишины.
Все дело в том, что в тусклом сумраке магазинчика разговаривали книги. Впрочем, разговаривали - не совсем точное слово. Сколько бы продавец, уставший от постоянного зудения, не переставлял тома с одного стеллажа на другой, тщательно продумывая свои действия, обязательно работы каких-нибудь ярых идейных противников оказывались рядом (не дай Бог!), лицом к лицу, и тогда начинался страстный - и на всем своем протяжении скучнейший - спор, который все длился и длился - до бесконечности: ведь книги, в отличие от людей, никак не могут изменить написанного в них и, следовательно, пойти на компромисс. Кто-то, напротив, был разлучен со своими единомышленниками и теперь в отчаянии взывал к ним с соседней полки; или, скажем, книга какой-нибудь бездарной поэтессы вдруг начинала громко декламировать, озвучивая самое себя; кто-то кого-то уговаривал, утешал, кричал на кого-то или просто так, и темный воздух магазинчика нескончаемо полнился причитаниями, всхлипами и бормотанием. Страшно подумать, сколько живых чувств, мыслей, ощущений было собрано здесь, свалено в кучу в крошечном и душном помещении.
Прямо-таки с нежностью продавец порой смотрел на полку, где стояли и хмуро молчали несколько книг на латыни - еще бы, мертвый язык, как они могли говорить?! Но вот - дверь магазинчика распахнулась, и внутрь влетело нечто. Что ж, пожалуй, посетитель был уродлив, и, конечно, щеголем его тоже назвать было нельзя: одевался-то он, по крайней мере, в лохмотья; но был бы он красавцем или, напротив, еще в сто раз отвратительнее с виду и грязнее - все равно: никакой внешний облик не мог бы передать все уродство и низость его души (так подумалось продавцу).
Этот человек (полно, человек ли?) медленно подошел к прилавку и попытался принять степенный вид, с трудом гармонировавший с его выразительным обликом.
"Торговец, - сказал он почему-то с легким итальянским акцентом, - мне нужна одна книга".
"Берите хоть две дюжины".
"Нет, ты не понял. Мне нужна книга одного господина. Он плохо отозвался в ней обо
мне: назвал меня злодеем. Разве я злодей?" - спросил он, воздев к небу руки, и продавец понял, откуда у незнакомца на одежде бурые пятна - она, несомненно, была обагрена чьей-то кровью.
"Нет, что вы. Вы производите очень благоприятное впечатление", - бедный букинист сам не понимал, что он говорит, но тут незнакомец оттолкнул его и прорвался к книгам. Он широким жестом скинул все тома с полок, но, видимо, так и не нашел ничего; долго разбирал книжные завалы за полками, и наконец, торжествующе крикнув, достал откуда-то грязную серую книжицу.
"А, мерзкая тварь", - ласково сказал он букинисту и, схватив его в охапку, бросил в
противоположный угол магазина, а затем гордо удалился.
Продавец некоторое время спокойно лежал среди разорванных книг, затем попытался встать, но в это время дверь снова отворилась. На сей раз вошла девушка.
"Я вижу, отец уже приходил", - сказала она, оглядывая чудовищный беспорядок.
"А, так это был ваш папаша?"
"Да, а что?"
"Ничего. Скажите, а какую это книгу он так искал?"
Девушка уклонилась от ответа. Вместо этого она показала продавцу маленький букетик белых и невзрачных цветов.
"Вам нравятся мои цветы?"
"Они отвратительны", - простонал букинист.
"Тогда я вам их подарю!" - сказала девушка и бросила букет к его ногам.