Аня, не брался бы писать тебе, не стал бы, но такая штука - словно сами обстоятельства диктуют мне, да еще и подглядывают из-за плеча, тайком проверяя мою прилежность; чтобы лишний раз напомнить, если забуду важное. Я стал теперь непамятлив.
Впрочем, мне частенько так казалось и прежде. Бывало, что, запутываясь в лабиринте переулков, я растерянно искал твой дом. Улочки разбегались под моим взглядом, скрещивались как шпаги - если были прямые, но чаще как упавшие сухие ветки - и ныряли в темноту, оставляя меня потерянным. А когда нужный дом внезапно попадал в поле зрения, я уже начинал сомневаться: тот ли? В самом деле, кто знает, сколько таких домов расставлено где попало в этом странном районе с поврежденной паутиной улиц? Если же ты при этом встречала меня холодной и натянутой улыбкой - будто незнакомца, о котором еще не слышала ничего плохого, но все равно с кем стоит держаться настороже - то мое недоумение перерастало почти в панику. Я представлял себе одинаковые дома, населенные одними и теми же некрасивыми и строгими рыжеволосыми девушками, и я должен был обойти все квартиры, позвонить во все звонки и триста раз выдержать этот неузнающий, холодный взгляд! Брр!! Перспектива не из заманчивых. Похоже, впрочем, что тебя веселил этот мой испуг. Ага, ты была в таких вещах мастерица - сбивать с толку...
2.
Хочешь ли узнать, что нового? Мир все так же говорит со мной на дюжине своих языков, а я притворяюсь, что слушаю его с прежним неослабным вниманием. Мы терпим друг друга, так как у меня другого мира нет, да и ему, по-видимому, некем вот так сразу меня заменить, хотя работа в этом направлении явно ведется. А пока она не завершена, каждый новый день ошеломляет меня потоком образов и впечатлений - но, Аня, таких теперь ненужных и необязательных! И я чувствую себя актером, давно лишившимся некогда порученной ему роли, но при этом кто-то - по ошибке или из ложно понятого сострадания - все еще подкидывает ему черновики с новыми репликами, что уже не пустишь в ход.
Я знаю: еще будет много имен - кратких, более всего подходящих для окриков, и длинных, которые хочется вставить в песни. И будет много вещей, побывавших в моих руках, потому как вещи меркантильнее людей и льнут к тем, чей доход - не сочти за хвастовство - растет год от года. Много пространства, залитого светом, солнцем, дождем, окутанного туманом, раздвигающегося звездной ночью до размеров космоса - и все же остающегося таким на удивление тесным. Но вот в чем я убежден: никакие свежие впечатления - они все такие шумные, но верить им теперь нельзя - уже не смогут, пустившись вплавь, добраться до отдаленного края моей души, а лишь медленно станут погружаться на дно, увязая в мутном иле, пока с обрыва вниз будут падать все новые и новые, подталкиваемые беспокойной толпой следующих...
Вот что тревожит меня, правда, не только это.
3.
В тот вечер - была зима, ты помнишь - несколько расширили мы круг наших обычных прогулок. Говорили о каких-то обычных пустяках, но потом после небольшой паузы ты затронула новую тему; и можно было догадаться - чуть качнулся тембр твоего голоса - что она волнует Анну более обыкновенного.
"Я тебе еще не рассказывала - наверное, нет, ведь не было прямого повода - что в детстве я некоторое время увлекалась астрономией. Исследовав домашнюю библиотеку, я отыскала два подходящих учебника. Один был конца тридцатых, и потому больше походил на политический памфлет, чем на достойный учебник, но зато в нем я с замиранием сердца обнаружила карту неба. Другой был гораздо новее, и вот им-то я и зачитывалась! Там через страницу встречались очень загадочные формулы с логарифмами и прочими диковинными зверями, но все равно, я умудрялась кое-что понимать. А после выпросила у родителей бинокль и летними ночами разглядывала в него всевозможные скопления и туманности.
Но вот, через два года это увлечение как-то выдохлось, бинокль был аккуратно запакован и переместился на полку в кладовке, учебники - не знаю даже, что с ними и приключилось (хотя нет! недавно я видела один из них в шкафу для ненужных вещей, которые, несмотря ни на что, жалко выбросить), а ночами я снова стала спать. Но вот интересно - кажется, звезды совсем легко пережили утрату моей любви. Как мерцали себе потихоньку прежде, так вот и теперь...
Не улыбайся. Я не говорю глупостей, как тебе показалось. Все гораздо серьезнее, вот! Очевидно, что окружающий мир может быть удивительно, просто сказочно красивым (тут тынеопределенно махнула рукой примерно в направлении Бетельгейзе), но при этом нельзя не чувствовать с всегдашней горечью, что он безразличен к твоим чувствам и твое мнение его не интересует. Это банально, но разве можно с этим легко смириться? Мне не удалось даже путем усилий... Упорных тренировок, да.
Дело даже хуже. Природа бесчеловечна, но разве люди... разве их человечность - не плод отвлеченных теоретических рассуждений? В мелких своих поступках они вполне предсказуемы и кажутся подчас разумными. Но всегда во времени наступает такой момент, когда они выказывают свою истинную сущность и перестают играть в здравый смысл - и тут же как будто зарекаются притворяться впредь внимательными и чуткими. Подобно природным стихиям, врываются они в мою жизнь, никогда не спрашивая разрешения, и после удаляются столь же внезапно. Разве тут следует искать союзников?.. - Да, перестают играть в здравый смысл. - Перестают..."
Остановившись в своем монологе, ты немного помолчала, может быть, выбирая дальнейшее направление мысли, и вскоре продолжила в похожем тоне.
"...Да и мое тело, очевидно, относится ко мне с тем же пренебрежением. Стоит всего лишь вывихнуть ногу, к примеру, и она будет болеть так долго, как только ей захочется, не интересуясь вовсе, есть ли у меня время заниматься ею, или я все же склонна потратить этот день на что-нибудь более содержательное.
Осталось сделать выводы. Они просты. Расстановка сил достаточно ясна: с одной стороны - я, с другой - весь мир. Противники неравноценны и исход противостояния заранее предрешен. Что же остается? Разве в такой проигрышной ситуации можно пренебрегать какими бы то ни было, пусть даже самыми нелепыми и запрещенными средствами борьбы? Здесь все должно пойти в ход. Надо отчаянно расширять крохотный островок своего влияния в этой вселенной безразличия; кто осудит меня, если я продержусь на раунд дольше? Я готова - а, да что там, я готова на преступление, если оно вдруг поможет завоевать чужие сердца; я готова говорить то, что презираю и во что не верю, если это необходимо, чтобы мои слова запомнили! Я готова общаться с теми, кого не люблю, из опасения, что они оставят меня и забудут. Чувствую, что я в ловушке, но не вижу выхода".
В том, что ты говорила, были явные противоречия, но горячность твоего тона, как мне тогда показалось, вполне искупала их.
4.
Вспомнил я всю эту сцену недавно и вот почему.
Однажды, вернувшись после работы домой, я заметил, что в моей комнате чего-то не хватает. Задумался, но так и не сообразил, чего именно. Через пару дней это ощущение вернулось; оно беспокойно напоминало о себе почти что каждую минуту, но я все никак не мог с ним разобраться. Я тщательно оглядел комнату, перебрал все предметы и не выявил пропажи. Но не было, явно не было чего-то существенного - и с такой утратой невозможно было примириться. А на следующий день как будто все оказалось вновь на своих местах.
Несколько недель безуспешно я пытался приучить себя к этой неожиданно возникающей и исчезающей - и столь навязчивой - мысли. Она вторгалась порой даже в сны, и там оказывалась такой же непобедимой. Во сне я искал чего-то, спрашивал, путешествовал по причудливым ландшафтам с единственной целью - избавиться от пульсирующей тревоги. Порой мне снилось, что это удалось, и отныне все пойдет как прежде, но пробуждение легко развеивало подобные иллюзии.
Тогда я решил действовать методично. В тот день, когда тревога не мучила меня, я подробно сфотографировал обстановку в комнате. Затем, дождавшись момента появления убежденности в непонятной пропаже, я повторил эти действия. Теперь у меня были фотографии одних и тех же уголков комнаты без таинственного предмета и вместе с ним. Но их разглядывание не принесло никакого успеха.
Неужели ничего не поможет? Я стал перерывать обычно запертые ящики письменного стола и фотографировать их содержимое; перелистывать книги, боясь, что напечатанные строчки в разные дни оказываются иными, или что картинки в них подвержены таинственным переменам. Это был очевидно безнадежный путь. И тут мне до некоторой степени повезло. Я обратил особое внимание - без всякой видимой причины - на старый, еще студенческих времен снимок, пришпиленный к стене. Я нашел на нем себя - третьим справа, пересчитал всех своих друзей и потянулся за копией этого снимка, сделанной в день, когда моя тревога не напоминала о себе. Разглядывая копию, я обомлел. Там рядом со мной - где сейчас на снимке был только странный просвет между людьми - стояла невысокая рыжеволосая девушка и нерешительно улыбалась в камеру. Кто же это, кто это?! - и тут молния воспоминания внезапно вернула мне тебя, наши встречи и наши разговоры.
...Мне теперь страшно, Аня. Не стал бы писать тебе, но что еще остается делать? Если ты есть на самом деле, помоги мне, потому как после отгадки тревога вовсе не оставила меня. Наоборот.