- Томми-бой встает и идет драться. Бац-бац-бац! - крошечные тряпичные лапы что есть мочи лупят по колченогому шкафу. Наследство деда, бригадного генерала. У мальчика должно быть все самое лучшее. Тяжелые массивные створки, так и норовящие защемить собой палец - неизбежная плата за стиль. Но Томми отомстит шкафу за боль и посиневший ноготок своего хозяина.
- Томми-бой устал и хочет спать, - сшитый из лоскутков медведь плюхается возле ножки шкафа и лежит лицом вниз, как убитый.
- Томми-бой плохой, кто же спит прямо на полу? Спать надо в кровати, на правом боку! - это негодует Эмили. На самом деле Эмили вообще не похожа на человечка, и она не игрушка, а кубок отца за третье место в соревнованиях по регби. Малыш ведь должен знать, на кого ему равняться.
Томми-бой коварно отползает прямо под шкаф. Теперь Эмили не видит его со своей полки с книгами и сувенирами. Но это не мешает ей возмущаться пуще прежнего:
- Томми-бой, маленький негодяй! Ну-ка, покажись! Я ведь знаю, ты это нарочно, чтобы позлить меня! Томми-бой, отзовись!
Неа, не отзовется. Конечно же, он не спит, а с вечной улыбкой на криво пошитой мордочке слушает, как надрывается Эмили. Пускай кричит, здесь ей до него не достать. И здесь он может делать все, что захочет. Место под шкафом - его мир, и посторонним сюда хода нет. Мама Роберта на прошлой неделе громко сетовала на стесненную финансовую ситуацию и отсутствие домработницы, ведь она не умела пролезать по-пластунски между ножек шкафа, как это мгновенно и с легкостью проделывал ее отпрыск. А значит, так и не смогла углядеть в самом дальнем и темном углу Томми-боя. Хотя очень хотела, - юный Роберт знал это, как никто другой. Подаренная два месяца назад бабушкой игрушка раздражала его родителей до крайности, хотя он в свои три с половиной года так и не мог понять - почему?
Вообще-то до приезда бабушки Роберт, или как звали его родители Бобби-бой, вообще ненавидел игры. Время, когда мать объявляла, что они отправляются в игровую комнату, воспринималось им как нечто неприятное, вроде рыбьего жира по утрам, что нужно перетерпеть и забыть, как страшный сон. Мать раскладывала перед ним картонки с наклеенными на них буквами и требовала, чтобы он собирал картонки попарно и читал получившиеся слоги. Обычно это заканчивалось слезами, запретом на прогулки в саду и отменой еженедельных развлечений, вроде похода в зоопарк. Роберт был вполне смышлёным мальчишкой, только не всегда мог запомнить, какой стороной нужно складывать друг к другу нужные картонки, отчего буквы регулярно оказывались перевернутыми вверх ногами, и задание матерью не засчитывалось.
Игры с отцом тоже как-то не задались. Для шахмат у Роберта, по выражению отца, был еще недоразвит мозг, не мог запомнить даже то, как именно должны ходить фигуры. Но когда-то же ведь надо было начинать его учить? Поэтому приходилось терпеливо сидеть и повторять за отцом странные слова "е два - е четыре" и двигать вперед самые маленькие и простые фигуры. Большие и красивые фигуры ему в руки брать не позволялось, ведь он не мог ответить, куда именно должна пойти ладья, а куда ферзь. Роберт худо-бедно освоил маневры, которые дозволялись на поле слону, а вот с конем была полная беда. Еще хуже было то, что Роберту это все очень быстро надоедало, но отец педантично сидел и повторял раз за разом одни и те же непонятные слова, а Роберт должен был на них правильно реагировать, иначе - да, все верно: запрет на прогулки в саду.
Нельзя сказать, что в саду было так уж чудесно, особенно если учесть, как часто в этом году лил дождь. Но Роберту нравилось сидеть над лужами и разглядывать в них свое отражение. А еще, пока не видят родители, залезть на стоящий за розовым кустом старый ящик, в котором хранился садовый инвентарь, и оттуда смотреть на улицу.
Так все и шло до приезда бабушки. День, когда она появилась в их доме, Роберт запомнил надолго.
- Дороти хотя бы могла предупредить нас заранее, что приедет, - звенит с кухни недовольный голос матери, спешно разогревающей в духовке вчерашний пирог с курицей.
- Хани, я и сам не был осведомлен о ее планах! - в голосе отца не слышится раскаяния, лишь удивление и озабоченность. - Поезд из Дорроуби приходит ровно в десять, она позвонила нам с вокзала. Значит, будет здесь с минуты на минуту.
Роберту на кухню входить запрещено. По крайней мере, пока не позовут. Поэтому он смотрит в окно и гадает, какая она - бабушка Дороти? Роберт катает во рту эти слова: Дороти из Дорроуби... словно камешки в жестяной банке. Все мамы очень строгие, а уж мама его родного папы... Ой, наверное, лучше бы ему спрятаться в комнате и не выходить, пока она не уедет обратно! Но нет: родители очень сердятся, когда он так себя ведет. Называют это застенчивостью и собираются с ней бороться, потому что это неправильно и так нельзя. А уж если родители что-то планируют... Лучше и не думать об этом!
А потом короткий мелодичный звонок в дверь, несколько возгласов в прихожей, и вот в комнату Роберта влетает немыслимый вихрь в кружащихся юбках с кружевами, которые - даже Роберт знает! - современные женщины давно не носят. Он воочию представляет, как мать, оставшись где-то позади, сейчас тихо цедит в сторону эту фразу. В центре вихря - насмешливое лицо, почти без морщинок, зато с щедро рассыпанными по щекам и носу веснушками.
- Так вот ты какой - Роберт! - Дороти прижимает его к себе, высоко подбрасывает сильными натруженными руками, а потом подхватывает, целует в макушку и ставит обратно на пол.
- Не обращай внимания на Бобби-боя, он у нас несколько застенчивый, - в проеме двери появляется отец.
- Отличный мальчуган, не смей на него наговаривать! - тут же отчитывает отца Дороти. - И кстати, мне кажется, или с кухни тянет чем-то горелым?
Родители убегают на кухню ликвидировать последствия локального Армагеддона. Настроение матери, конечно же, безнадежно испорчено: все, решительно все идет наперекосяк, не по правилам! И виной всему эта несносная сумасбродка Дороти!
Но Роберт, словно зачарованный, смотрит на бабушку, которая, хитро подмигнув ему, достает откуда-то из складок юбки самодельного медведя, сшитого из разноцветных лоскутков, с пуговками-глазами из старого дедова пиджака. Она протягивает медведя Роберту, и тот в замешательстве берет игрушку в руки, благодарит Дороти, как его учили родители, а потом растерянно смотрит на свои ладони и зажатого в них медведя.
- Ну же, Роберт! Неужели тебе не хочется начать с ним играть? - подбадривает Дороти.
- Играть? В шахматы? - Роберт лихорадочно пытается сообразить, что имеет в виду бабушка.
- Да нет же, по-настоящему! - Похоже, Дороти и не думает сердиться на бестолкового внука. - Для начала дай ему имя.
- Какое?
- Какое сам захочешь. Это же твоя игрушка, и только твоя. Как ты будешь его звать?
Роберт пытается сосредоточиться на задаче и подумать, как учила его мама, но изо рта помимо воли тут же вылетает:
- Томми-бой!
- Отлично! А теперь придумай, что ты станешь делать вместе с Томми. Может, ты захочешь рассказать ему на ночь какую-нибудь историю? Положишь его спать с собой в кровать? Или отправишь его в путешествие на край света?
- А... можно? - Роберт еще не верит в то, что ему предлагает эта странная женщина, его бабушка Дороти. Как же это? Теперь он волен распоряжаться жизнью Томми-боя, как это делают с ним его собственные родители? Неужели он в кои-то веки понял все правильно?
- Конечно же, можно! - Дороти ласково треплет Роберта по коротко стриженой челке. - Но никому не говори, что у тебя есть Томми. Пусть это будет нашим с тобой секретом!
Дороти хитро подмигивает, и к тому моменту, как в комнате вновь появляется отец, самодельный медвежонок уже надежно спрятан под массивный шкаф, доставшийся в наследство от деда. У Томми-боя первое и важное задание: ничем не выдать своего присутствия. Ведь он - разведчик, засланный с особым поручением на вражеские территории, и только от него зависит, победят ли хорошие парни, или останутся ни с чем.
Бабушка уехала вечером того же дня. Наверное, Роберту показалось, но в глазах Дороти, когда она прощалась с ним, была неприкрытая печаль. И пусть она улыбалась ему, и призывала не унывать, но у Роберта было странное чувство, что бабушке грустно оттого, что она не может остаться с внуком и должна вернуться обратно в Дорроуби. И это изрядно озадачило Роберта, он даже не мог заснуть, ворочаясь в темноте на узкой неудобной постели. Неужели бабушке было действительно интересно с ним? С ним - глупым, застенчивым мальчиком, который вечно всех раздражает и все делает не так? У кого бы спросить об этом? Может... у Томми-боя?
Роберт осторожно вылез из-под одеяла, нырнул под шкаф и достал оттуда медвежонка. Томми не знал ответа на вопрос, зато предложил поиграть в прятки под одеялом. А потом они оба устали, Роберт положил Томми на левый бок, обнял его - да так и заснул. Так вот и получилось, что на следующее же утро мать, пришедшая его будить, обнаружила Томми.
Роберту очень повезло, что мать растерялась и отправилась советоваться к отцу. Пока ее не было в комнате, он успел спрятать Томми под шкаф. А потом... Роберт был вынужден соврать родителям - пожалуй, чуть ли не первый раз в жизни - что медведь ушел гулять и потерялся. Правда, родители ему почему-то не поверили. Теперь то один, то другой могли внезапно распахнуть дверь в его комнату, выцеливая, не лежит ли где криво пошитый уродец. Но Роберт заранее слышал их шаги и успевал убрать Томми до того, как попасться им на глаза.
А еще через пару дней он подслушал разговор родителей. Мать жаловалась отцу, что мальчику нужны развивающие игры, а эта нелепая поделка, наверняка появившаяся в их доме с подачи сумасбродки Дороти, ужасно негигиенична и ничего не дает ребенку. А уж если, не приведи господь, она попадется на глаза их гостям... Страшно представить, что подумают о них в приличном обществе! Сын Норденов - и какой-то медведь из старых лоскутов! Неужели Дороти не могло прийти в голову, как она позорит их семью этим подарком! Отец вторил супруге, что они выработали правильную стратегию обучения их сына, так ему будет проще выдерживать школьные экзамены, ведь он будет морально к ним подготовлен. И конечно же, в их планах нет места для глупых игрушек. Чему тряпичная кукла может научить мальчика? Какие нужные качества разовьет в нем?..
Роберт тогда снова долго думал вместо того, чтобы спать. И пришел к выводу, что неведомые экзамены - это явно не то, что могло бы ему понравиться. Он даже на следующий день заставил Томми-боя расставлять картонки с буквами, и очень сильно ругал за каждый промах - тоже готовил его к экзаменам. Томми все героически вытерпел, но потом долго грустил под шкафом, и Роберт, сжалившись над ним, угостил медвежонка оставшимся после визита бабушки леденцом - единственным, а оттого особенно дорогим. И Томми вмиг утешился.
Так прошло еще два месяца. Мать все сильнее и сильнее злилась на бестолкового сына, хотя Роберт как мог старался правильно раскладывать эти клятые картонки. А отец даже не заметил, что Роберт запомнил, куда следует ходить коню, и верно разыграл первые пять ходов дебюта. Зато накричал на него за то, что брал фигуры той же рукой, которой только что ковырялся в носу.
На дворе стоял ноябрь, и настроение Роберта было под стать промозглой погоде. Все время хотелось плакать от обидных слов родителей. Наверное, он действительно никудышный ребенок, из которого никогда не вырастет никого путного. Вот его покойный дед, бригадный генерал, тот с самых пеленок не доставлял никаких хлопот окружающим, и схватывал все буквально на лету. И родители в детстве были просто идеальными малышами, на радость близким и зависть всей прочей родне. А он, Роберт, только позорит собой гордый род Норденов.
- Бобби-бой! - донесся издали звучный голос матери. - Напоминаю, что через пять минут ты должен быть в игровой комнате! Не заставляй себя ждать, это невежливо!
Роберт крепко прижал к себе Томми-боя. Нет, плакать нельзя, так будет только хуже. Родители вновь будут говорить о том, что им стоит позвать старого Хилхейма, врача из Лоубриджа, ведь у их сына, как ни прискорбно, явная задержка в развитии. Все врачи одинаковы: прикасаются к тебе ужасно холодными предметами, а потом заставляют глотать таблетки или делают уколы. Нет, он не хочет к врачу!
И тут Роберт еще раз посмотрел на Томми-боя. Его ведь можно обижать, ставить в угол и заставлять готовиться к экзаменам. Можно даже ударить или швырнуть в угол. Но Томми все равно. Он улыбается своей кривой ухмылкой, и всегда готов к новым приключениям. А что если?..
В тот день мать была весьма удивлена поведением сына. Он, конечно же, допустил ошибки, но против обыкновения их было всего две. И на ее справедливые упреки лишь спокойно склонил голову и ответил: "Да, мамочка". Никаких слез, никаких скандалов при известии о том, что в эти выходные он опять обойдется без поездки в город, поскольку не заслужил.
На следующий день настала очередь удивляться отцу. Бобби-бой, вместо того, чтобы сидеть со страдальческой мордашкой, от которой у отца портилось настроение, спокойно выслушал его замечания, переспросил, правильно ли он понял, как надо делать рокировку - и черт возьми! - точно выполнил ее, завершив тем самым изучение дебюта и перейдя к миттельшпилю.
С тех пор Бобби-бой не доставлял родителям прежних проблем, и превратился в послушного и воспитанного мальчика, о котором они давно мечтали. Правда, ни один из них не подозревал, что причиной всему странный договор, заключенный между Робертом и Томми-боем. Когда у Роберта наставала пора идти в игровую комнату, он всего лишь подменял себя на Томми. А сам прятался в тряпичное игрушечное тельце, радуясь, что теперь-то никто не сможет довести его до слез.
Потом оказалось, что в разговоры с родителями Роберту вообще лучше не лезть, оставив все на откуп Томми-бою. У того отменно получалось держать лицо даже при самых неприятных известиях, и не утомлять родителей глупостями и нытьем. А в какой-то момент Томми и вовсе прочно обосновался в теле Роберта и перестал возвращаться в свою тряпичную оболочку. Какой смысл становиться самим собой, если от этого одни проблемы?
Через несколько лет, когда мать все-таки отыскала под шкафом изрядно запылившегося медвежонка, сына это событие нисколько не тронуло. Томми-бой внутри него настолько привык, что он и есть Бобби-бой, что совершенно забыл про то, где сейчас находится настоящий Роберт. Его это не интересовало. Его это не волновало.
Еще через пару дней родители уведомили Роберта, что хотят собрать его старые вещи, из которых он вырос, и отдать в приют для бедных сирот. К вещам в последний момент добавили и самодельного уродца. Мать вдруг посчитала, что труд Дороти все-таки стоит уважать, а значит, обреченный медвежонок получил крохотный шанс избежать отправки в мусорный бак.
Кстати, Дороти еще раз собиралась приехать к ним в гости. Но по просьбе родителей позвонила заранее. Родители, конечно, сказали, что будут ей рады, но вот незадача - внук на днях отправляется в закрытую школу для мальчиков в Бедфорде, которую в свое время окончили дедушка и его отец, и ей не удастся с ним увидеться. Роберт знал, что это несколько не соответствует истине, ведь занятия начинались только через неделю. Но прекрасно понимал, чего ждут от него родители, поэтому с легкостью поддержал их маленькую ложь, заслужив тем самым одобрение в материнских глазах. Где-то подспудно Роберт боялся новой встречи с бабушкой Дороти. А вдруг она спросит, где подаренный ею медвежонок? И что он тогда ей ответит? Нет, пусть все остается так, как есть!
С началом учебы годы не то чтобы покатились - а просто понеслись на манер взбесившихся лошадей. Роберт узнал, что такое настоящие экзамены. Познакомился с парочкой совершенных мизантропов, к несчастью оказавшихся его преподавателями. Прошел через неизбежные драки и попытки унижения, присущие всем закрытым заведениям подобного плана. Но никто и никогда не видел ни слезинки на его лице. Ха, знали бы все те, кто пытался достучаться до его холодного сердца, что такое настоящая боль! Им ведь не приходилось учить азбуку под руководством его матери, или играть в шахматы с отцом! На фоне этого все прочее было так, мелочью, о которой и упоминать не стоит. Роберт и молчал. Родителям это знание было совершенно точно ни к чему.
Когда ему стукнуло пятнадцать, Роберт случайно узнал, отчего в его семье так невзлюбили Дороти. Всему виной были растоптанные по ее милости мечты родителей попасть в элиту города. А ведь все так прекрасно было продумано! После смерти дедушки Дороти должна была учредить благотворительный фонд и участвовать в организации городских мероприятий. К ней, как к вдове весьма уважаемого человека, наверняка потянулась бы масса людей, мероприятия имели бы большой успех. И конечно же, рядом с Дороти всегда стояли бы ее любимый сын и дорогая невестка. От упрямицы требовалась всего лишь такая малость! Но видно виной всему шотландские корни. Дороти заявила обескураженным родным, что безумно соскучилась по родному Дорроуби и видеть больше не может напыщенных снобов, которые коршунами кружили вокруг ее покойного мужа. Все оставшееся от бригадного генерала наследство она передала сыну, отцу Роберта. И даже не став слушать про благотворительность, отбыла на родину.
Роберт родился через несколько лет после этой эпопеи, но родители так и не смогли простить Дороти ее сумасбродства. И уж точно не считали после всего случившегося, что ей стоит доверять воспитание ребенка, о чем и не преминули заявить в первый же месяц после его рождения. Судя по тому, что Дороти теперь безвылазно сидела в своем захолустье, родители все же сумели донести до нее эту мысль.
После окончания университета Роберт считался завидным и весьма перспективным женихом. Стоит ли удивляться, что красавица Лили, обладательница точеного личика и огромных голубых глаз, в итоге согласилась принять его предложение руки и сердца. Родители с обеих сторон были в полном восторге! Ради обсуждения свадебного меню Роберт впервые побывал в гостях у своей невесты. Лили провела его в свою комнату и предложила расположиться на винтажном диване. Ее родные тоже высоко ценили стиль и знали толк в старой мебели, о чем Роберт и заявил ей весьма учтиво, добившись тем самым легкой улыбки в знак одобрения. А вот потом...
Роберту впервые за всю его взрослую жизнь стало стыдно! А всему виной старая тряпичная кукла, сидевшая на полке, расположенной прямо напротив дивана - девчонка в клетчатом сарафанчике с двумя косичками из шерстяной пряжи. Куда бы Роберт ни отводил взгляд, все равно рано или поздно утыкался в эту проклятую игрушку, столь некстати напомнившую ему про Томми-боя. И конечно же, Лили быстро заметила, что с ее женихом что-то не так.
- Бобби, тебе душно? Может, мне стоит открыть окно?
- Лили, прости, но... Ты не могла бы убрать эту чертову куклу? С детства их терпеть не могу! Прости, это, конечно же, глупо звучит, но ничего не могу с собой поделать.
- О, Хани! Не надо стыдиться своей фобии. У каждого из нас бывают свои маленькие слабости, - с этими словами Лили небрежно смахнула куклу с полки и отправила ее в стоявшее углу ведро для бумаг. - Право слово, мне давно было пора от нее избавиться.
Больше никаких инцидентов не было, и меню они согласовали быстро, решив, что список гостей стоит отдельного обсуждения. На том Роберт распрощался с Лили и отправился домой.
Уже темнело. Роберт шел по тротуару, привычно подбирая слова, какими он расскажет родителям о сегодняшней встрече с невестой, как вечернюю тишину взрезал визг шин, и мимо промчался спортивный Ягуар, обдав Роберта запахом паленой резины и бензина. Роберт обернулся тому вслед, и увидел, как машина, не снижая скорости, подбросила вверх какую-то девушку, которой столь не вовремя приспичило перейти дорогу. Ягуар даже не остановился, а сбитая им девушка осталась лежать на мостовой.
Роберт не колебался ни секунды. Он должен подойти к пострадавшей и оказать ей первую помощь, как его и учили. Это будет правильно, за этот поступок его будут уважать еще больше. Роберт подбежал к девушке и присел возле нее на корточки.
Она была совсем юна. Может, лет семнадцать? И еще Роберт понял, что девушка умирает, и жить ей остается максимум пару минут. Под телом уже стала натекать темная лужа крови.
- Пожалуйста! - голос девушки был еле слышен. - Возьмите меня за руку. Мне страшно!
Роберт успел подумать, что желание умирающего закон, и потянулся к девушке, как она внезапно сама схватила его за ладонь, и вцепилась в нее так, будто это могло ее спасти. По телу Роберта словно прошел электрический разряд. А затем жаркая волна чужих образов накрыла его с головой, и Роберт без чувств свалился рядом, запачкавшись в чужой крови.
Достопочтенная миссис Эшби, услышав страшный удар с улицы, подошла к окну и увидела два лежащих на дороге тела. Миссис Эшби неодобрительно поджала губы и потянулась к телефонному аппарату, чтобы вызвать медиков. Что ж, зато завтра будет о чем рассказать миссис Шарп и миссис Джонс. Что о себе думает эта современная молодежь? И кто только разрешил продавать им этих ужасных монстров на четырех колесах!..
Роберт очнулся в палате, и сразу же услышал голоса родных.
- Бобби-бой, как ты нас напугал! - покачал головой отец. - Врач сказал, что у тебя нет ни переломов, ни сотрясения, а ты всю ночь провел без сознания!
- Это следствие нервного шока, Ханни, - подала реплику мать. - Не каждый день тебя сбивает машина! Бобби еще повезло! Страшно подумать, что он мог оказаться на месте той бедной девушки! Она ведь так и не дождалась приезда врача!
- Самое главное, что Роберт пришел в себя, а значит, нам не придется переносить свадьбу!
Роберт скосил глаза. Надо же, и Лили тут! И больше всего переживает из-за этой идиотской церемонии, как будто других причин для печали мало! Роберт застонал и откинулся на подушки.
- Бобби, тебе плохо? - чуть ли не хором спросили родители и невеста. Роберт понял, что если он сейчас под любым предлогом не выпроводит их восвояси, дело кончится очень и очень скверно. Они безумно раздражали его, да что там - просто бесили! А конфликт с близкими в его планы не входил. Пока во всяком случае.
- Мне... надо отдохнуть. Вы... должны понять, - выдавил он из себя, и для надежности еще закатил глаза. - Все, что мне нужно сейчас - это покой.
Вся троица тут же дружно закивала, словно китайские болванчики и, состроив серьезные физиономии, наконец-то покинула палату. Роберт, убедившись, что никто из них возвращаться не собирается, сел в кровати и начал думать.
Прошедшая ночь совершенно выбила его из колеи. Теперь ему казалось, что раньше он словно ходил в очках-светофильтрах, красящих окружающую действительность в любые оттенки серого. А сейчас мир бесцеремонно ворвался в его душу всем буйством красок, одновременно восхищая и повергая в ужас. То ли сны, то ли чужие воспоминания сменялись как в калейдоскопе, заставляя переосмысливать то, как он жил все эти годы. Да и жил ли? Или это был не он?
Первое воспоминание подарило ему видение палаты, сильно уступавшей в размерах и отделке той, в которой он сейчас находился. В палате в детской кроватке лежал младенец. Девочка месяцев пяти-шести от роду. Дверь открылась, и в палату вошли две монахини. Одна из них, придирчиво осмотрев корзину с игрушками, бросила девочке самодельного медвежонка с глазами-пуговицами.
- Сестра, к чему это? - поморщилась вторая. - Все знают, что после тяжелых родов у бедняжки нет никаких шансов, мозг слишком поврежден. Не зря мать сразу же отказалась от нее. Нам остается лишь молить Господа нашего о милосердии. Малышка словно растение, никого не узнает и ни на что не реагирует. Так к чему ей ваша игрушка?
- Сестра, вы не столь долго проработали в нашем приюте, чтобы делать правильные выводы, - нравоучительно заметила первая. - Вы видите, насколько потрепан этот медвежонок? Наши сиротки будут глубоко возмущены и обижены, если вместо красивой игрушки им по жребию достанется этот ужас. А нам все равно не дадут вынести его на помойку, хотя видит бог - там ему самое место!
- Как вы мудры, сестра! - подобострастно отозвалась ее собеседница, и, бросив мимолетный взгляд на лежащего в кроватке ребенка, направилась к двери.
Монахини были уже в коридоре, а потому не видели, как крошечные пальчики девочки вдруг схватили медведя за голову. А если бы и увидели, сочли бы, что это просто рефлекторное движение. Ведь эта девочка была приговорена с самого рождения, а такие приговоры, как известно, обжалованию не подлежат.
В другом воспоминании был праздничный стол. На столе - торт с пятью свечами. Бородач с доброй улыбкой предлагает задуть свечи. Хрупкая девочка старается изо всех сил, и все пять свечей гаснут одновременно. Веселая женщина с копной рыжих вьющихся волос радостно хлопает в ладоши. И бородач, и рыжеволосая говорят, как сильно они любят ее - их малышку Сесиль, и от этого хочется улыбаться и смеяться вместе с ними.
Следующее воспоминание, напротив, полно слез. Игрушечный медведь, ее любимая игрушка со времен приюта, окончательно порвался, и даже мама Шарлотта уже не может его заштопать. Ветхая ткань распадается прямо под пальцами, одна из пуговиц треснула напополам и потерялась, изо всех швов наружу лезет пожелтевшая вата.
- Не грусти, Сесиль, - говорит папа Артур. - Мы все смертны. Вот и твоему любимому мишке настал его черед. Но знаешь, что мы сделаем? Мы проводим его в последний путь и похороним так, как он этого заслуживает!
Слезы в глазах Сесиль высыхают. Она заинтересованно смотрит на папу. А потом помогает ему мастерить гроб из картонной коробки из-под обуви, и вместе с мамой раскрашивает его красной и черной краской. Поверх Сесиль добавляет свою любимую розовую ленточку, и Шарлотта пришпиливает ее булавкой к крышке. Когда наступает вечер, вся семья выходит в сад, где Артур еще днем вырыл небольшую ямку. Сесиль бережно несет коробку с останками медведя. Она опускает ее в яму и слушает речь, которую произносит Артур. Он благодарит медведя за то, что тот был в жизни Сесиль, и делил с нею и радость, и боль. Затем настает черед Шарлотты. Она выражает надежду, что в стране сказочных медведей, куда он отправится, ему будет всегда тепло и уютно. Выслушав их, Сесиль серьезно произносит: Аминь! - и первой бросает горсточку земли на крышку с бантом. Мама сажает поверх куст барбариса и говорит, что теперь, если Сесиль захочется поговорить с ушедшим медвежонком, она всегда может прийти сюда и услышать его голос сквозь шелест листьев.
Их было еще много, этих воспоминаний. И всякий раз от них щемяще-радостно ныло сердце. И сам не ожидая от себя такого, Роберт расплакался. Навзрыд, вытирая лицо рукавом, как делают только маленькие дети. Папа Артур, мама Шарлотта - как же они теперь без своей дорогой Сесиль? И как же... как же он будет жить без них? Без своих любимых родителей?
Решение, что нужно делать, пришло внезапно. Коварному Томми-бою не удастся снова обвести его вокруг пальца. Он навсегда ушел вместе с погибшей во вчерашней аварии девушкой, а настоящая душа Роберта вернулась на свое законное место. Больше Роберт никогда и ни за что не предаст сам себя.
Узнав у санитарки, где находятся его вещи, Роберт покинул больницу, предварительно заверив врача, что с ним все хорошо, и причин оставаться в палате больше нет. А оттуда прямым ходом отправился к дому в пригороде, в котором раньше никогда не был, но провел там счастливейшее детство из всех возможных. Ноги сами несли его, и когда дверь открыла рыжеволосая женщина с проблесками седины в кудрях, не задумываясь, сказал:
- Здравствуйте, Шарлотта. Меня зовут Роберт. Я был вчера рядом с Сесиль, когда она попала под машину...
Дальше ему не дали договорить. Затащили в дом, усадили в гостиной, тут же крикнули кому-то из младших, чтобы поставили чай. Постаревший Артур с вечной трубкой во рту пускал возле окна кольца дыма, и спокойно говорил о том, что Сесиль знала о том, что скоро умрет. Родовая травма не прошла бесследно для здоровья, и в последние годы врачи находили у нее болезни одну страшней другой. Кто-то давал Сесиль два, максимум три года жизни. Кто-то безапелляционно заявлял, что она и года не протянет. В семье все были готовы к этому. Но... судьба распорядилась иначе.
- Морис, ну где же чай? Неси его скорее! - раздался голос Шарлотты.
Точно. Морис, Энни и малыш Джордж. Их всех родители тоже забрали из приюта, как когда-то Сесиль. И все они, судя по заплаканным мордашкам, сейчас очень переживают из-за смерти любимой старшей сестры. Что же сказать им такого, как утешить?..
- Знаете, у Сесиль было мало времени, но... она попросила передать, как безумно любит вас всех. И благодарна за счастье, которое вы ей дали, - неожиданно для себя произнес Роберт.
- Это она была нашим счастьем, - спокойно сказала Шарлотта. - И щедро дарила его всем вокруг.
Куча в углу, которую Роберт первоначально принял за сброшенное на пол серое одеяло, зашевелилась, оказавшись на поверку бобтейлом с полностью седой мордой и подслеповатыми глазами под длинной челкой. Собака неуверенно потянула носом, шатаясь, встала на лапы, подошла к Роберту и положила голову ему на колени. Роберт привычным движением принялся гладить ее между ушами.
- Гляди-ка! - изумленно произнес Артур, забыв от удивления даже про неизменную трубку. - Люси поднялась! А мы-то думали, что после ухода Сесиль она не жилец. Очень уж они были привязаны друг к другу! Ну все, парень, крутись как хочешь, но теперь - ты ее новый хозяин, раз уж она тебя признала. Возражения не принимаются!
Да кто бы возражал! Роберт сидел, запустив руки в собачью шерсть, слушал рассказы о Сесиль, и за разговорами даже не заметил, как стемнело. Надо было уходить, но Роберт не мог пересилить себя. Да и не хотел. При одной только мысли, что ему придется возвращаться... к этим... Заметив его колебания, Шарлотта подошла к гостю и присела с ним рядом:
- У нас такое чувство, будто мы знали тебя всю жизнь. Наш дом - это твой дом. Пожалуйста, останься с нами. Хотя бы на сегодня. А еще лучше - навсегда.
Роберт не знал, как ответить из-за нахлынувших на него чувств, поэтому просто коротко кивнул.
Постелили ему тут же в гостиной, на диване. Минут через пять ему в ноги плюхнулось что-то тяжелое и безумно теплое. Люси. Роберт с наслаждением прижался ступнями к ее шерсти, и довольная Люси что-то проворчала и лизнула его в пятку.
А еще через час, уже успев задремать, Роберт понял, что в его кровати есть еще кто-то. Пробивающийся сквозь разошедшиеся шторы лунный свет падал на притулившуюся рядом с ним вихрастую макушку. Ну точно, Джордж! Роберт осторожно накрыл малыша одеялом.
- Сесиль, я знаю, что ты вернулась, - пробормотал тот, не открывая глаз, и крепко обнял Роберта.
На следующий день с вечернего поезда в Дорроуби сошел высокий молодой человек, ведущий на поводке старого бобтейла. Перебросившись парой слов со смотрителем станции, он огляделся и зашагал в сторону имения, хозяйкой которого была вдова Дороти Норден, урожденная МакЛеннон.