В детстве мне неоднократно доводилось созерцать огненно-алый закат у тихих вод древней реки. Мой дед, увлекавшийся рыбалкой, брал меня к заросшим тугаями берегам величественной Сырдарьи. Помню, как мы, собрав нехитрый скарб, вместе с его братьями садились в потрепанный временем "Москвич" и по просторному шоссе отправлялись туда, где раскаленное от утомления солнце, заканчивает свой скорбный путь. Дорога занимала часа два. За окном уныло тянулись выжженные летним палом степи. Незаметно они сменялись серовато-белыми солончаками с растущим повсюду саксаулом, искривленным однообразием пустынной жизни. Обжигающее дыхание встречного ветра через чуть приоткрытые боковые стекла опаляло нам лица. От монотонного гула мотора и свистящих воздушных потоков клонило ко сну. Иногда я приоткрывал воспаленные от зноя глаза и всматривался в дрожащий от марева горизонт - не блеснут ли где-то там, вдали темные воды нашей реки. И какая радость охватывала меня, когда, наконец, взору открывалась долгожданная зеркальная гладь, отражавшая чистоту и глубину бескрайнего казахстанского неба.
Два, три дня отведенные на отдых пролетали молниеносно. Днем мы ловили рыбу, обедали и шутили, рассказывая друг другу захватывающие истории. Оставляя взрослых, я в одиночестве бродил у песчаных берегов, утыканных бледно-зеленым тростником. Иногда прятался от зноя под ветвями тенистого джидовника, вдыхал незабываемый аромат степных трав, любовался безмолвием южного неба и зеленым водопадом ив, струящихся в тихие речные заводи.
Особенно приятными были вечера, когда удивительной красоты закат заставлял забывать обо всем на свете. Небо окрашивалось в лиловые и золотисто-зеленые тона, а искрящаяся в лучах водная гладь слегка розовела. Повсюду стойкий запах трав разносился ветром, насыщавшим грудь благоухающей свежестью. Чай "Идеал" у вечернего костра мы пили все вместе с огромным удовольствием. Дымящаяся в котле сомовья уха дразнила, усиливая и без того зверский аппетит. Изредка я бросал взгляд на противоположный берег Сырдарьи, где деревья, тонувшие в сгущающихся сумерках, приобретали фантастические очертания. Кое-где плескался карась, еще не пойманный в расставленные закидушки. Разговор после съеденной ухи и выпитого чая становился вялым и тихим. Все мы, утомленные жарой, готовились ко сну, украдкой поглядывая на стоявшие у высохшего карагача палатки.
Наступала ночь. Наступала для того, чтобы через несколько часов вновь превратится в день, озаряющий солнечным блеском красоту могучей реки, которая еще, быть может, помнит нас рыбаков, посещавших ее живописные, пленяющие сердце берега.