Как-то утром царю Гороху принесли новые туфли - мягкие, красные, сафьяновые. Одел их царь и пошел из опочивальни по лестнице вниз, в тронный зал - работой заняться. Идет по лестнице царь в новых туфлях, не нарадуется - туфли не скрипят, мозоли не болят.
Вдруг услышал царь Горох под ногами скрип. Разгневался - неужели сапожник сплоховал? Расстроенный, пошел дальше - ужасный скрип больше не повторялся.
- Ага,- воскликнул царь,- это еще надо подумать, кому на орехи выдать...
Вернулся на десять ступенек вверх, и снова стал спускаться. Снова раздался скрип.
- Безобразие,- взревел венценосный,- Туфли новые, а ступеньки старые! Вот я им устрою сейчас сокращение штатов!
И, прыгая через две ступеньки, быстро спустился до тронного зала. Вихрем пронесшись по огромному залу, как черная ночь опустился он на царский трон свой, и заревел громогласным голосом, какой бывает только у царей или львов (которые, как известно, тоже цари ) :
- Министров ко мне!
- Мы уже здесь, царь-батюшка,- ответили министры с глубоким поклоном, и подошли к царскому трону. Как опытные придворные, они уже чувствовали, что ожидается буря.
- А кто мне ответит, каждый ли день точит свой топор мой палач?- хмуро разглядывая свои новые сафьяновые туфли, спросил царь.
- Каждый день, царь-батюшка,- ответил первый министр.
- Как и положено по уставу,- добавил второй министр.
И лишь третий министр промолчал и, побелев лицом, склонил голову. Только он один заметил, что царь сегодня пришел в новых туфлях. "Шьёт сапожник, а загривки трещат у министров"- подумал он. Голос царя был грозен:
- Приказываю первому министру пересчитать ступеньки лестницы, ведущей из тронного зала в мою опочивальню.
Первый министр поклонился царю и тут же опрометью побежал на лестницу считать ступени. Первому министру и так хорошо было известно, сколько ступенек на этой лестнице, а потому он решил схитрить: поднялся только до середины лестницы, передохнул немного, и вернулся в тронный зал.
- Ровно тридцать две ступени, мой славный царь,- доложил первый министр, уверенный в том, что столь странный приказ был всего-навсего очередной прихотью царя.
Царь поднял голову и, холодно смотря в глаза первому министру, произнес леденящим кровь голосом:
- Приказываю второму министру: пересчитать ступеньки лестницы, ведущей из тронного зала в мою опочивальню!
Первый министр побледнел, а второй министр убежал считать ступени. Второй министр уже понял, что этот приказ вовсе не прихоть, а "задание с подвохом", и поэтому, поднимаясь по лестнице, тщательно просматривал каждую ступеньку - не уронил ли царь какую-нибудь вещицу на лестнице. А опускаясь, честно, начал пересчитывать ступеньки, произнося числа вслух хорошо поставленным голосом - так, чтобы было слышно в тронном зале: "Одна, две, три, четыре..."
Поэтому он, наверно и не услышал скрипа одной из ступенек. Войдя в тронный зал и увидев, что первый министр ещё жив, второй министр немного воспрянул духом, и подойдя к царю, доложил:
- Тридцать две ступени ведут из тронного зала в твою опочивальню, царь. Лестница чистая, никаких посторонних вещей на ней нет.
Царь, осмотрев всех троих министров лениво-властным львиным взором, в третий раз произнес слова, от которых все трое министров вздрогнули, как от заклятия колдуна:
- Приказываю третьему министру пересчитать ступеньки лестницы, ведущей из тронного зала в мою опочивальню...
После этих слов бледный как бумага третий министр покраснел, и вышел из тронного зала вполне решительной, но весьма странной походкой - походкой преданного своему царю воина, посланного им на верную смерть.
Поднимаясь вверх по лестнице, он не считал ступенек - он думал. Какого ответа ждал царь? Может быть, надо сделать для царя потайную лестницу, ведущую из тронного зала в опочивальню? А может быть, сделать новую лестницу - более красивую, более удобную, с другим количеством ступенек, из более ценных пород дерева? А возможно, говоря о лестнице, царь сделал им намёк, что по особо секретным вопросам хочет совещаться с кем-то из министров не в тронном зале, а в опочивальне, поздно вечером, предварительно выставив надёжную стражу внизу, у начала лестницы? Много мыслей передумал третий министр, поднимаясь по лестнице. Поднявшись, достал из кармана восковую доску, и острой деревянной палочкой, очень похожей на современный карандаш, аккуратно и неспешно всё записал. Потом постоял возле двери в опочивальню царя, посмотрел в окно. Потрогал решётку окна - прочна ли.
И тут вспомнил о новых туфлях царя... Почесал себе лоб, пытаясь понять, что думал и чувствовал царь Горох в это утро...
Вот он встал... Вот он оделся... Посмотрел на новые туфли. Надел, прошёлся по опочивальне, наверняка довольный обновкой - сапожник у царя был отменный. Потом не спеша стал спускаться вниз по лестнице...
И тут третий министр понял, что ему остается сделать только одно: попробовать спуститься по лестнице в тронный зал походкой царя. И, если удастся, глядя на все глазами царя, и чувствуя мир так, как ощущал его сегодня утром царь Горох, найти ответ на царскую загадку.
Медленно спускаясь по лестнице, он старался думать о том, что на нем тоже прекрасные сафьяновые туфли, что ногам в них исключительно удобно, что в таких туфлях хочется ходить медленно, мягко, тихо...
И вдруг он услышал тихий, еле уловимый ухом скрип. Скрипела ступенька. Министр вернулся и прошелся ещё раз. Всё тот же тихий, вкрадчивый скрип. А ведь никто не должен слышать, как царь идет по лестнице!
Министр пересчитал - скрипела тринадцатая ступенька сверху. Первые два министра не заметили то, что заметил царь. Грош цена таким министрам. Царь им этого не простит. Но третий министр не стал отвлекаться на посторонние мысли. Обнаружив скрипучую ступеньку, он с таким же вниманием продолжал спускаться по лестнице: вдруг еще попадется что-то неординарное.
Не обнаружив более ничего стоящего внимания, третий министр вошел в тронный зал.
Царь сидел на троне. Первых двух министров уже не было. "Неужели уже казнили?"- подумал третий министр. Из-за трона высунулась голова шута и произнесла нарочито дурашливым тоном:
- А первых двух мы послали пересчитать все грибы в лесу, да все капли в озере. Пусть считать поучатся, поди поумнеют малость... бедолаги.
- Разреши доложить, государь,- обратился к царю третий министр.
- Да чего докладывать-то, может, сразу пойдешь пылинки на дороге пересчитывать?- прищурив один глаз, ответил царь Горох,- Впрочем, попытка не пытка: дакладай, сердешный.
Министр достал свою восковую дощечку, на которой записал все свои мысли для памяти, и рассказал царю свои соображения о потайной лестнице, о необходимости обновления непотайной, и о многом другом... Долго и терпеливо слушал царь Горох речь последнего претендента на пересчет пылинок да травинок в его государстве, а выслушав, спросил:
- И это всё, что ты хотел сказать мне?
- Нет, не всё, мой государь. Ещё одна малость: тринадцатая сверху ступенька на оной лестнице сильно скрипит.
- Скрыпит, говоришь?
- Так точно, царь-батюшка, "скрыпит".
Царь откинулся на спинку трона и, смешно воздев руки к небесам, притворно- торжественным голосом произнес:
- Спасибо тебе, Фортуна! Хоть одного министра с головой ты мне послала!
Тут же из-за трона выскочил шут:
- Радуйся, народ! Один министр с головой - это очень большое количество! И качество немалое! Министерство, одним словом.
- Это что за "министервозство" такое?- царь с подозрением посмотрел на шута.
"Министерство", батюшка. Это заморское слово.
- И что же за морем таким словом называют?
- А вот таких, как он,- и шут показал пальцем на министра.
Царь тоже посмотрел на министра:
- Назначаю тебя самым первым министром.
- У них за морем это называется "премьер- министр",- перебил царя шут, ему разрешалось всё.
- Бывшего первого министра назначаю вторым, а бывшего второго - третьим.
- Царь-батюшка, как же так? Ты же с утра сокращение штатов обещал сделать,- снова перебил его шут,- Ой, нельзя в наше время быть таким добрым...
- Не получилось сокращения,- царь, сняв корону, почесал затылок.
- Не горюй,- зашептал ему на ухо шут,- Еще не вечер.
Поздно вечером, когда царь Горох ложился спать и уже собирался задуть свечу, к нему в опочивальню вошёл нарочито важной походкой шут. Царь, взглянув на шута, который с великим трудом удерживал на своей хитрой морде серьёзное выражение лица, ласково рявкнул на него, ожидая очередной шутки на сон грядущий:
- Чего явился, шут гороховый?
- От такого же слышу: у царя Гороха - и шут гороховый!
- Ну и катись отсель горохом! Только свечу прежде задуй,- царь, зевая залез под одеяло.
- Щас, покачуся. Но сначала скажу: всё получилось.
- А что - все-то?
- А сокращение!
- Так я ж никого не сократил...
- А некоторые, как это у них водится, сами себя сократили.
- Это как это так?- царь приподнялся в постели, обнажив волосатую грудь.
- А так. Тот самый министр, которому поручили все капли в озере пересчитать, считал, считал эти капли, сердешный, да так в энтом озере и утонул.
- Надо же,- царь помрачнел лицом,- вовсе я такого конца не желал.
- До конца там ещё далече: утонул, да не насмерть. Откачали его бабы, которые вечерком пришли на озеро искупаться. А как откачали - он как вскочит на ноги, как заорёт... Ну и в чем мать родила дал дёру в лес - наверно к тому, второму, помогать грибы пересчитывать.
- А ты говоришь - сокращение. Напужал меня только,- царь снова лёг в постель и накрылся одеялом, и сладко зевнув, добавил,- Жив, здоров, побегает по лесу и вернется. А лучше бы его волки сожрали...
- Не, не сожрут: не догонят. Он с такой скоростью, сердешный, припустился, что сейчас, наверно, уже к границе соседнего королевства подбегает. И если его там в психушку не посадят, то, возможно, он там у них министром станет.
- Это хорошо бы. А ещё лучше - первым министром. Никогда мне не нравился энтот король Эдвард. Слишком уж воспитанный, даже когда врёт, говорит шибко грамотно и красноречиво. И люди ему верят. От таких королей вреда больше, чем от шайки разбойников.
- Это точно. Ни один разбойник не может тягаться ни с королем, ни с царем там каким-нибудь...
- Туши свет, тебе сказали,- рявкнул на остряка царь,- Шут ты гороховый!
- Дак я ж про Эдварда! Я его тоже не люблю. Из евоного королевства к нам тараканы через границу перебегают! Это все знают: чем ближе к западной границе, тем больше тараканов...
- Зато сегодня наконец хоть один от нас к ним перебежал,- усмехнулся царь.
- А главное - чтобы он там размножился!- шут поднял указательный палец,- И тогда все будет правильно: ведь в природе должон баланс соблюдаться. Природа, она шибко равновесие любит...
- Туши свет, теоретик,- царь зевнул и повернулся на бок.
- Зачем обзываться,- обиделся шут,- Теоретики, они вон без штанов на запад убегают. А я практик: в одних штанах всю жизнь здесь вкалываю. Шутки шутить - работа серьёзная.
Затем шут плюнул на указательный палец, из-за которого его назвали неприятным для него словом, и загасил свечу.
- Правильно мне папа говорил,- услышал шут в темноте тихий голос засыпающего царя,- Министров может быть и два, и три, и пять, и десять. Но шута более одного не вытерпишь...
На следующее утро царь Горох проснулся в отличном настроении. Хотел было к себе вновьиспеченного первого министра позвать, потянулся к серебряному колокольчику на золотом подносе... но увидел прямо перед собой хитрую морду шута:
- Посоветоваться с кем хочешь, али сократить опять кого?- спросила хитрая рожа.
- А ты почем знаешь?
- А это завсегда так бывает: ежели умный мужик вечером с вопросами спать ложится, то утром с ответами встаёт.
- А вам-то, дуракам, откудова про то ведомо?
- Мы хоть и дураки, но уже не первый год при умных в шутах ходим, вот и научились кой-чему...
То ли ответ шутов царю понравился, то ли не захотелось ему вновь на белую испуганную "физию" министра смотреть, но решил Горох для начала с шутом посоветоваться:
- Слышь, скоморох, а есть ли у нас при дворе ученый совет какой?
- Имеется, царь-батюшка. Ты ж его сам два года назад, за праздничным столом на свадьбе нашего воеводы сидючи, для смеху и учредил.
- Как это для смеху?
- Ну так, значит, для потехи. Ведь добровольно в энтот ученый совет вошли всего два человека: бабка Лукерья, что по руке да по кофейной гуще предсказывать умеет, да лысый Антип, гробовщик наш - он, когда молчит, шибко на Сократа похож. А какой уж тут ученый совет, никому не понять - они меж собой не советуются: старая Лукерья в сторону лысого даже смотреть боится, а Антипу, отшельнику да пьянице, ее предсказанья и вовсе ни к чему.
- Значит так двое и осталось?
- Почему же? Опосля, ещё на какой-то пирушке, ты туда, в совет энтот, ещё троих назначил: философа, алхимика и звездочета.
- Это зачем же я так опрометчиво поступил - беспричинно штат сотрудников, от которых, поди, и отдачи-то никакой нету, раздул?
- Да то не ты, то Лукерья раздула. Она тебе предсказала, что у философа родится сын, а у его сына - внук, и будет тот внучок великим физиком, и пользу великую нашему отечеству принесёт.
- А у звездочета кто родится?
- У звездочета - математик. У алхимика - химик. И все они пользу тебе принесут.
- Да меня-то, поди, к тому времени и в живых-то не будет.
- Ну, значит, не тебе - а внукам твоим.
- Получается, мы энту кампанию академиков за будущие достижения кормим?
- А как же иначе-то, царь ты мой мудрый? Мы ж и на огороде любую грядку за будущий урожай поливаем, а не за прошлый. Сначала надобно потратить чтой-то, а потом уж и получить... Это же мировой принцип, так сказать.
- Что-то я тебя на огороде давно не видывал, шут гороховый! Может, ты тоже в философы подался?
- Может, и подался. Растем-с. Профессия у меня такая: век живи, век учись. Лукерья вон тоже - директором ученого совета уже стала.
- Как это она умудрилась? И я об энтом ничего не знаю?
- Да её ученые мужи на общем собрании избрали. Другим-то никому не хотелось...
- И чем же она, как директор от науки, занимается?
- Да ничем. По-прежнему предсказания делает, да и то - ошибаться стала после того, как несколько книжек прочитала. Не каждому наука на пользу идёт...
- Ну, ладно, раз бабка Лукерья тапереча директор ученого совета, то поди и скажи ей, что я, царь Горох, желаю, чтобы её мужи учёные эту самую проблему тринадцатой ступеньки досконально изучили всякими там научными методами, и какие-то меры приняли...
- Не так бы я сказал, свет мой царь родимый! Научных методов у них там ещё нету, научные методы токмо у евоных внуков заимеются. А у них пока - методы антинаучные, дедовские то есть. А раз методы дедовские, то меры принимать сразу не надо. Пусть они сперва решение ученое примут, теорию какую-никакую разработают, гипотезу выдвинут, и тебе, царю своему, доложат. А меры ты сам принимать будешь - на то твоя царская воля.
- Правильно излагаешь, скоморох. Я и сам точно так сказать хотел,- не смутившись парировал царь.- Иди и Лукерье все так и передай. А я пока на пару деньков на охоту поеду. Не ровен час, бывшего второго министра там встречу - который грибы там ищет. Если завтра снег выпадет, его нетрудно будет по следам найти. Послал дурака в ноябре за грибами...
Царь на охоту уехал, а шут к бабке Лукерье побежал, в ученый совет то есть. Прибежал, и говорит - так мол, эдак, поставь, Лукерья, перед научным персоналом задачу. Да пусть они, "книжкины люди", поскорее свой научный ответ царю дадут, а то, не ровен час, царь на охоте никакого зайчишки не подстрелит, так на ком-нибудь из подданных тогда отыграется...
Бабка Лукерья, раскинув на столе своем директорском карты, смотрела на них прищуренным ученым взглядом, и отвечала шуту:
- Не волнуйся, родимый! Карты говорят: все хорошо будет, не подведут меня мужи учёные.
- Да.. Вижу я, Лукерья, наконец-то ты в жизни по праву свое место заняла. Ведь какое главное дело всех учёных? Для них главное - во всем сомневаться и всему обьяснение давать. А ты, как ихний руководитель, единственная из всей вашей академической кампании, не предаваясь сомнениям, да душевным колебаниям всяким разным, которые у них по-научному гипотезами называются, должна все точно о завтрашнем дне наперёд узнавать и им эти точные знания в виде указаний сверху давать... Вот наука-то, хитра...
- Причём, я им токмо такие указания даю, которые завсегда к положительным результатам приводят, сбываются то есть. И им хорошо, и мне приятно.
- Спасибо, Лукерья, успокоила. Благодарствую. Значит, бури из немилостей царевых нам не сейчас ждать надо. Сейчас все будет спокойно.
- А тебя так даже, вполне возможно, и повышение ожидает. Но ты на него не соглашайся. Так лучше будет, зятёк.
Да, в небольшом и не очень богатом царстве царя Гороха так же, как и в других, более цивилизованных и роскошных королевствах, в кругах придворных чиновников, военных, лекарей, портных и слуг процветала древняя, как мир, система родственных связей. Народу это, конечно, не нравилось, что и находило свое отражение в острых анекдотах и сказках, сложенных "на злобу дня", но самому царю всё это совсем не мешало, а придворным нравилось, так как было "на руку", но, честно говоря, особой выгоды никому не приносило, так как заработной платы за свою работу в государстве царя Гороха никто не получал по той простой причине, что денег, ни в виде золотых монет, ни тем более в виде бумажных банковских знаков, придумано ещё не было.
Придумать первые деньги - монеты с профилем царя Гороха - должен был, согласно предсказанью бабки Лукерьи, внук звездочета. И хотя все знали, благодаря болтливой Лукерье, кто, когда и зачем изобретет деньги, никто даже и подумать не смел о том, чтобы использовать бабкино предсказанье в своих корыстных целях и "сделать" оное изобретение раньше положеного срока. Все понимали, что с судьбой и провидением не шутят, и безропотно подчинялись воле всемогущего рока.
Всё в этом государстве происходило как по плану, как по сценарию. Каждый отлично понимал, что для того, чтобы что-то изменить в своем будущем, надо было хорошенько постараться ешё в прошлом. И Лукерья, будучи тещей царского шута, свое директорское кресло врядли бы когда-нибудь получила, если бы ещё раньше, лет десять назад, не отдала бы свою красавицу дочь за грязного конюха, который впоследствии стал единственным во всем царстве человеком, имеющим невиданную привилегию входить в цареву опочивальню когда захочется и разговаривать с царем о чём угодно...
Но на то она и была ведуньей - знала, что, когда и как делать. Да и зятек ее был ей под стать - знал, что, когда и как сказать. В общем, царство, как царство - не без хитрых людей.
Через пару дней вернулся с охоты царь Горох. Да не пустой, а с дичью - настрелял зайцев, и даже одного тетерева на лету "снял". Спешившись у терема, приказал принести ему в опочивальню подогретого вина с горячей закуской. Продрог в лесу, наверно, поди.
Вина и жареную зайчатину на серебряном подносе ему в опочивальню принес, конечно же, шут.
- Ну, что там твои академики?- спросил довольный царь, увидев на подносе подстреленную им дичь.
- А у них все нормально, мой царь, вот только стрелять они метко не умеют. Да и ездить верхом. Да и в лесу, наверняка, заблудятся...
- Министр-то наверно того, заблудился бедный...,- нарочито жалостливо произнес царь, на самом деле он никогда не жалел ни глупцов, ни лодырей.
- На этот вопрос абсолютно точный ответ может дать только он сам. А его нет... Значит, будем считать, что он - в длительной командировке... Да, все, наверно, к королю Эдварду подались - и первый, и второй. Первый-то точно добежал. Тут вчерась купцы проезжали, рассказывали, что видели, как на границе какому-то голому паспорт выписывали... А потом ему кто-то старый кафтан подарил - чтоб было, куда паспорт класть.
- Ну, всё! Конец энтому Эдварду! Считай, одно дело сделано... Ну, да шут с ним,- засмеялся царь.
- Нет, уж лучше я с тобой буду, а не с Хэрвардом...
- А что же там учёные наши мужи? Каким результатом порадовать могут?
- Да результаты у них завсегда академические - их только лет через сто применить можно будет. Я же говорю, только ради внуков и держим.
- Ну, говори, какие ж результаты?
- Да простые: две диссертации, четыре монографии. Ну, правда, есть ещё одно рационализаторское предложение. Его хоть завтра можно использовать. Вернее сказать, "не использовать": делать ничего не надо.
- Это что же за предложение такое, которое наоборот - лучше не делать?
- А простое.- Шут сделал хитрую и умную физиономию,- Ведь, что мы имеем? Скрипучую ступеньку, которая скрипит, когда кто-то по ней ходит. Идёт человек - она скрыпит. Не идет - не скрыпит. А за границей, говорят, умнейшие академики из сил выбиваются, чтоб для королевских покоев "сихнализацию" изобрести...
- Это что ещё за "всих нализация" такая?
- А это не важно чо, но лишь бы сообщало страже, когда кто-то к королевским покоям подходит. А я тут и подумал - зачем нам эту сихнализацию придумывать, когда энта скрыпучая ступенька и есть та самая...
- Всих нализация! Все понял!- Обрадовался царь,- Идёт кто - она скрыпит, не идёт - она молчит! Так это ты придумал?
- Я, государь. Собственноручно изобрёл. Но, получается, что делать ничего не надо - вся сихнализация уже изобретена, доставлена и на месте собрана и установлена. Все готово, государь! Пользуйся на здоровье!
- Так, да не так. Если эта чертова ступенька такая полезная вещь, то тогда, стало быть, надо ещё несколько таких же изготовить. Вот, когда изготовишь мне ещё пяток-другой, тогда свой авторский гонорар и получишь. Понял ли?
- Отчего не понять?- грустным голосом ответил шут, быстро сообразив, что воспроизвести из дерева такое изобретение гораздо сложнее, чем придумать.
Легко придумать, как использовать ветер, но трудно ветер сделать.
- Ладно, не горюй!- успокоил его царь, заметив выражение тоски на лице вечно задорного шута,- Организуем какое-нибудь там СКБ - Ступенечную Королевскую Бригаду - и всё сделаем. Я хорошо понимаю, придумывать - это одно, а делать - это совсем другое. Сам всю свою жизнь законы изобретаю, а вот выполнять их ни разу не пробовал... А приятно, всё-таки, вот так, опосля охоты, дома хорошего вина с горячей закусочкой... Зря ты, шут, со мной на охоту не ездишь... Ой, зря.
Царь сделал большой глоток тёплого вина и жадно впился крепкими белыми зубами в свежую зайчатину, которая была пожарена именно так, как он и любил - с тонкой хрустящей золотистой корочкой. В обязанности шута, в частности, входило также и "воспитание" поваров.
- Ежели я с тобой всюду буду ездить, царь, то кто же тебе тогда по приезду будет правду докладывать о том, что здесь без тебя творится?
- И то правда. Я и сам уже замечать стал, что с тобой чаще, чем с министрами, советуюсь,- ответил венценосный, прожевывая вкусное, мягкое мясо.
Сделав еще глоток из дорогого красивого кубка, и подумав немного, царь сказал:
- Слушай, шут, может быть, мне тебя вторым министром назначить?
Сказав, царь осмотрел с ног до головы своего шута. Молодой, стройный и внешне недурной юноша был одет сейчас не в шутовские одежды - царь приехал с охоты неожиданно. Такого, думал царь, можно научить манерам. Науке правильно сидеть за столом научить легче, чем науке думать.
Но юноша ответил:
- Вот этого, спасиба, не надо!
- Это почему же ты смеешь отказываться, дурья твоя башка?
- А потому - министра ты завсегда найдешь, а шута такого, как я, второго и через век не сыщешь. Прости меня, царь, но даже, думая о себе, не смею тебя обкрадывать...
- Однако! Самомнение...,- и царь задумался, глядя в окно.
А за окном белели свежевыпавшим снегом поля. И солнце, уже клонившееся к горизонту, светило ярко и золотисто. И длинные синие тени от вековых дубов чинно и благородно лежали на первом снегу, как строки, написанные чьей-то аккуратной рукой на чистой, белой бумаге. И на какой-то миг царю показалось, что ему откуда-то ведомо, о чем повествуют эти огромные красивые строфы, нерукотворно выведенные на его прекрасной и доброй земле...