Я отвечаю не сразу. Что я могу сказать? Мы оставлены здесь в заложниках. Мы оба - гарантия того, что господарь валашский будет "вести себя благоразумно". По существу, мы связываем ему руки: увы, отец слишком дорожит нами с братом, чтобы рисковать нашими жизнями. Малейшее проявление неповиновения с его стороны, и султанские слуги перережут нам горло.
-Скоро, Рэдуц, скоро,- привычно лгу я. А, как мне хотелось бы самому хоть на миг поверить в собственную ложь!
-Спи давай.
Он тихонько всхлипывает и прижимается к моему плечу. Нам позволяют жить в одной комнате, и на том спасибо. Поначалу я боялся, что нас вообще разведут по разным концам крепости, и мы никогда не найдём друг друга в путаных галереях этого чёртового лабиринта. Теперь Раду засыпает не иначе, как крепко сжав мою руку - вдруг ночью за кем-то из нас придут, и мы больше не увидимся? Я-то знаю, что если они захотят разлучить нас, то они это сделают. Правда, сначала им придётся постараться. Я попорчу их жирные османские морды, если они посмеют прикоснуться к моему брату. Вцеплюсь зубами в кровеносную жилу, как тогда Мураду! Помню, ему понадобилось немало усилий, чтобы отодрать меня от себя. Ему ещё повезло, что меня затошнило от вкуса крови, и я разжал зубы, иначе отправился бы турок прямиком в ад. Ха, как он орал - должно быть, аж в Адрианополе слышно было!
-Уберите от меня этого дьяволёнка! Драконово отродье!!
Нашёл чем оскорблять, полудурошный боров. Да, наш с Раду отец по праву носит прозвание Дракул. Он дракон, а мы его дети. А всякому известно, что держать у себя в подвале драконят небезопасно. Ибо они имеют свойство вырастать такими же, как их родители.
Отец... Мне уже не раз приходили в голову мысли: если б мы умерли, он снова получил бы свободу действий. В конце концов, у него есть ещё старший, Мирча, а даст Бог, мать родит ему и ещё сыновей. Но одно дело - убить себя, это просто и не жалко. За нами приглядывают, но не настолько пристально, чтобы я не мог улучить момент и прыгнуть из узкого окошка в мощёный камнем двор, лежащий далеко внизу... А Раду? Он так доверчиво смотрит на меня своими глазами, огромными и тёмными, словно у ангела на росписи в храме. Совсем маленький и хрупкий. Нет, у меня никогда не хватит жестокости толкнуть его на смерть. Может, нам действительно удастся выбраться отсюда живыми? Хотя в это слабо верится. И всё-таки я не хочу сдаваться. Жизнь во мне требует борьбы. Я хочу жить. Силой или хитростью, когда-нибудь я добьюсь свободы для нас обоих - иначе и быть не может. Каждый день я уверяю в этом брата и самого себя, потому что если перестану верить - сойду с ума.
Тонкий и острый серп луны глядит через узор оконной решётки, бросая причудливые тени на пол и покрывало. Здесь даже месяц иной, чем в наших краях: валяется на боку, как нерадивый холоп. За те несколько лет, что мы провели здесь, мне пора было бы уже и привыкнуть к нему. Но я не желаю привыкать. Я учусь турецкому языку, их обычаям, всему, чему они меня могут научить. Я проштудировал Коран от корки до корки. Сулейман, наш с Раду наставник, не нахвалится мной. Он часто говорит, мол, хоть я и неверный по крови, но скоро мне останется лишь принять ислам, чтобы стать истинным воином пророка по духу. Тогда братик испуганно косится на меня, словно я чужой, словно я осман. А я улыбаюсь и чуть склоняю голову. Я не стану возражать учителю. Ибо главное, чему я учусь здесь - это терпение и ненависть. Чем больше я познаю эту страну, её порядки, её дух, тем больше я презираю и ненавижу её. Гнев растёт в моём сердце, замкнутом до времени; когда настанет время, он вырвется наружу чистым пламенем и пожрёт всё, что встретит на своём пути. Сейчас же ещё рано. И я терплю, смиряя себя. Мне предстоит многое постигнуть. Я хочу уметь воевать, как турок, лавировать между союзниками и врагами, как турок, думать, как турок. Только до конца поняв способ их мыслей, можно противостоять им.
Душный запах цветов из окна... Утыкаюсь носом в подушку, но он не исчезает, горьковато-сладкий, приторный. Мне трудно дышать, в ямку у основания шеи будто упёрся чей-то жёсткий палец. Я знаю, что на самом деле никакого пальца нет, это просто моя слабость проснулась. Щиплет глаза морской водой, ложится камнем на грудь. Гладит тёплой материнской рукой - болезный мой, далеко ты от дома, никогда тебе не вернуться. Поплачь, Влад, пожалей себя...
Я хватаю невидимый палец и отрываю его от своего горла. Заставляю себя улыбнуться - сначала губы только жалко кривятся, но потом выходит всё лучше, и я беззвучно смеюсь в темноту. Святой Михаил Архистратиг, предводитель Небесного воинства, мысленно взываю я. Дай мне силы, прошу тебя. Веди, направь на моём пути. Дай мне силы, мне ведь не у кого больше просить её!
Стискиваю зубы - и почти чувствую холодок рукояти в своей ладони. По телу пробегает озноб. Я знаю, что османы ничего не смогут сделать с нами. Мы сильнее, правда, Раду? Настанет время, когда мы будем смеяться вслух. Мы будем жнецами, брат мой, мы промчимся берегами Дуная, и наши клинки соберут богатый урожай. Нет, нам не о чем плакать, Раду!
Наши крылья растут, брат мой. Мы будем притворяться ящерками ровно до тех пор, пока не сможем взлететь. Стены Эгригёз не удержат нас более. И тогда Мохаммед пожалеет, что вовремя не приказал убить нас. Так оно и будет, я обещаю тебе. Я, Влад, сын Влада.