Из Савонаролы

Сорвав убогие одежды,
Возьми три унции надежды,
Три - веры, шесть - любви отмерь,
Две - слез и, все смешав теперь,
Поставь на огнь. Пусть страх не спит!
Пусть зелье три часа кипит.
Затем все слей и, сверив запись,
Вмешай униженность и боль,
Чтобы всегда иметь оттоль
Безумных зелий квантум сатис!

Талгат и Айгуль

В полузабытьи утреннего сна еле различимо послышался стук в дверь. Она открыла глаза, вглядываясь в закопчённый потолок с обвалившейся местами побелкой.

Стук раздался вновь: два отрывистых удара и после паузы - ещё три, посильнее. Это был кто-то из своих. Нащупав впотьмах тапочки, Айгуль запахнулась в серенький потёртый халатик и, покачиваясь, в полудрёме побрела к входной двери, то и дело натыкаясь на расставленные по всей мастерской скульптуры. На следующий день наступал её день рождения, но она никого не ждала.

- Кто там? - неуверенным голосом спросила она, предчувствуя недоброе.

- Это я, - ответил знакомый голос, и ноги её подкосились. Это был Канат. Тот самый Канат, из-за которого горе чёрной полосой пролегло через её судьбу пять лет назад и, казалось, навсегда поселилось в их доме...

- Как ты смеешь сюда приходить? Уходи... Всё равно не пущу...

- Айгуль, я хочу всё объяснить...

- Талгат в тюрьме...

- Я знаю... Я привёз деньги, много денег... Я хочу всё исправить.

- Не о чем мне с тобой разговаривать... Будь ты проклят! - она разразилась рыданиями и, припав плечом к стене, медленно сползла по ней на мерзлые доски крыльца, царапая ногтями грязную штукатурку...

Нестерпимый холод... Холод, пробирающий до каждой косточки... Сколько она пролежала на заиндевевшем полу? Час? Два? Целую вечность... Добравшись до кровати, Айгуль включила стоявшую рядом плитку и поставила на неё заляпанный краской чайник.

Кокаина оставалось совсем немного. Деньги и продукты закончились ещё на прошлой неделе... Какой сегодня день? Впрочем, неважно... Где-то в шкафу должно быть ещё немного муки и банка айвового варенья, привезённая бабушкой ещё летом.

Она аккуратно разместила две полоски белого порошка на осколке зеркала, разбитого в тот злополучный день...Старинное зеркало в тяжёлой дубовой оправе, привезённое Талгатом от его родителей, было первым убранством в их доме. Здание, в котором они поселились, украшенное аркой и деревянными колоннами, было рассчитано на четыре семьи. Оно было построено немецкими военнопленными после войны, как и все сооружения в Жилгородке ...Поначалу они спали прямо на полу. Лишь потом появилась огромная кровать, которую он выстругал по собственному эскизу с Эриком и Канатом, учившимися с ним на скульптурном отделении в художественном училище.

Дрожащими руками она достала из сумочки любимую широкую соломинку, привезённую когда-то из Флоренции. Айгуль сохранила её как воспоминание о крошечном кафе Донателло, расположенном у самого подножия Санта Мария дель Фьоре, где они были так счастливы с Талгатом, мечтавшим увидеть Уфици... Он часами рассказывал ей о своем кумире - Донателло, его жизни, первой в истории Ренессанса попытке решения библейской темы через изображение обнажённого тела - в его бронзовом Давиде, за век до знаменитого творения Микельанджело... Он поведал ей о том, что именно Донаты К ( так подписывался на своих шедеврах маленький Донато - Донателло) первым стал изображать ангелов в виде маленьких веселых младенцев с крылышками - путти... Он всегда поднимал свой любимый тост за первопроходцев - истинных светящихся, первыми создающих что-то принципиально новое в искусстве или в науке и волею злого рока остающихся после этого в тени, нищете..., погибающих трагической или мученической смертью...

Наклонясь над осколком зеркала, она не узнала тусклое отражение своего бледного лица под белёсыми струйками порошка... Теперь уже всё равно...

В сознании промелькнули былые отблески в некогда гигантском зеркале бесчисленного множества свечей их первой ночи, проведённой в этой мастерской... отражение огня в камине, вырубленном в виде пасти гигантской рыбы, или какого-то чудовища, которым по праву гордился Талгат... Она так любила его золотые руки, крепкие и загорелые, которые поднимали её как пушинку и кружили в воздухе...

Айгуль сделала второй глубокий вдох, жадно втягивая ноздрями спасительный порошок через трубочку ... и вторая струйка снежка исчезла с поверхности мутного зеркала...

Забравшись под одеяло, она свернулась калачиком, предаваясь сладким воспоминаниям. Казалось, всё хорошее только там - в прошлом. Когда она была маленькая, и все её любили, брали на руки... тискали, как котёнка. Когда впервые стала замечать на себе первые восторженные взгляды мальчишек из их двора. Она не считала себя красавицей, но что-то в её лице с миндалевидным разрезом глаз, и в фигуре с удлинённой талией заставляло всех смотреть ей вслед... Талгат, познакомившийся с ней на первом курсе, любовался её грацией... делал многочисленные зарисовки и наброски, а потом, когда они стали ближе - обожал рисовать её обнажённой. Каждый такой сеанс позирования превращался в длинную прелюдию их любовных игр... С каждым разом он становился всё продолжительнее, скорее всего оттого, что Талгат становился всё более требовательным к себе и ставил более трудную задачу... и потому, что он никогда не прикасался к ней до того, как не достигал перелома в работе... когда становилось очевидным, что родился новый шедевр...

А этот Канат - он просто бездарность, всю жизнь копировал Талгата во всём, став его завистливой тенью. Хоть и поступил в училище с первого раза в тот год, когда Талгат провалился...

От голода последних дней и усталости голова непривычно сильно кружилась. Вернее, кружилось всё вокруг, а сама она мягко, но неумолимо проваливалась в подушку, словно в пушистое облако. Она вновь падала...вверх.

Вереницей мелькали сюрреалистические дома Жилгородка, гигантские статуи Ленина, Сталина и их соратников, вываленные у берега реки и заросшие вьюном, трубы парового отопления, как щупальца проходившие по всему городку, уродуя его и разрушая некогда созданную ленинградскими архитекторами гармонию этого района Гурьева с окружающей природой... Теперь и Гурьев был переименован в Атерау, и Жилгородок опустел до неузнаваемости. По-настоящему уютно себя здесь чувствовали, пожалуй, только огромные голубые кошки, по всей видимости, породнившиеся в своё время с местными камышовыми котами... Днём они любили греться на трубах, щурясь на ярком зимнем солнышке, а по ночам закатывали немыслимые концерты, наводняя запустелые улочки Жилгородка, душераздирающими криками, от которых кровь стыла в жилах...

Зеркало то вновь становилось целым, отображая картины давно минувших лет, обнажённый торс Талгата, неутомимо работавшего в мастерской, ... родителей... и каких-то незнакомых людей, которые поочередно подходили к нему в старинных одеждах, всматриваясь в свои отражения... То вновь осколки зеркала разлетались ... и расстанавливались на тех местах, куда Айгуль их определила после всего, что произошло пять лет назад в этой квартире - студии. Самый крупный кусок зеркала, стоявший в ванной, отражал её обнажённое тело когда она принимала душ. Другой, поменьше, стоял в нише у входной двери и помогал нанести последние штрихи в её туалете перед выходом на люди... Три маленьких - на подоконнике - были выложены наподобие трюмо, в котором она смотрелась каждое утро, пытаясь заретушировать следы разрушений, безжалостно наносимых временем её красоте. Последний осколок, лежавший на скульптурной треноге, всегда был повернут вверх своей зеркальной поверхностью, на которой белоснежные разводы порошка то появлялись, то исчезали вновь, унося её к сладостным мечтам...

Новый стук в дверь. Не такой настойчивый, как прежде, но свой по количеству ударов. Это Эльхан, сосед по крыльцу, наборщик из местной типографии, спившийся до состояния бомжа, но оставшийся добрым и порядочным человеком. Она узнавала его по стуку.

Айгуль выпорхнула на застекленное крыльцо босиком. Остаток драйва от кокаина еще горячил кровь...Эльхан, немного смущённый, держал в руках огромную охапку цветов и пластиковый пакет подарочного вида, в котором угадывались очертания пачек денег, туго перетянутых резинками....

- Вы, это..., меня извините..., тут с утра на вашем пороге ... лежит, - сбивчиво начал он, - вот, думаю, надо постучать...

- Спасибо, Эльхан. Как ты поживаешь? - Айгуль слегка покачивалась из стороны в сторону. Рассеянная улыбка делала её лицо странным и отсутствующим.

- Да, так..., как обычно, потихоньку. Вот, собираюсь посуду пойти сдать... Может вам чего-нибудь купить? - с этими словами Эльхан протянул пакет и цветы Айгуль. Но та неожиданно отстранила подарки.

- Ты знаешь, выброси всё это, или забери себе.. Я от этого человека никогда ничего не приму...Если можно, купи мне листового чаю и чего-нибудь сладкого, я тебе на следующей неделе верну..., - блуждающая улыбка вновь пробежала по её лицу, отчего Эльхану стало не по себе и он поспешил удалиться...

Она нырнула под свои надрёманные одеяла, насквозь пропитанные слезами, накрыв для верности голову подушкой, чтобы ничто больше не могло нарушить её сновидений...

Руки Талгата вновь ласкали её. Она чувствовала его горячее дыхание ...так ощутимо. При каждом прикосновении тёплая волна проходила по всему её телу... Хотелось прижаться к нему всем своим существом, всей душой...раствориться в нём без остатка....

Эти волны накатывались одна за другой, поднимая обоих на всё новый уровень блаженства. Вот они уже парили в пространстве, плавно проплывали между скульптурами, и одеяло, задержавшееся на её плече, постепенно сползало вниз, медленно падая на пол. И, казалось, нет пути назад... к реальности... А есть только бесконечный путь наверх... Только с ним, единственным и неповторимым...

Они были по-настоящему счастливы вдвоем. Без вина. Без наркотиков. Да и началось всё это в шутку, в компании друзей, приходивших к ним в гости и приносивших сначала то план, то экстази... Сначала просто баловались за компанию. Среди парней это считалось круто - выкурить по косяку с подругой для разгону... Потом появился кокаин в порошке - попудрить нос...

Героин впервые достал Канат. Он всегда пытался удивить всех тем, что он - необычная персона, связанная с элитой общества. Только позднее Айгуль поняла, что это было для него единственным средством, чтобы скрыть свою посредственность. Это он научил их кипятить порошок прямо в ложке над зажигалкой "Zippo". Была пятница, она хорошо помнит: один шприц на двоих с Талгатом. И один шприц на Каната с его девушкой. С первого раза Айгуль и Талгат так улетели, что не могли прийти в себя несколько дней. Они занимались любовью три дня и низачтонехотеливозвращатьсяназад...

После этого Талгат во что бы то ни стало хотел добиться того же состояния: доставал героин, в точности восстанавливал пропорции спиртного, анаши, которые они принимали в тот день... Но всё было не так. Каждый раз ЭТО ПРИХОДИЛО ПО-РАЗНОМУ...

Город постепенно наводнялся иностранцами. Со всего Света слетались авантюристы разных мастей на запах нефти Тенгиза. Хорошим тоном считалось после обильного пиршества в национальном ресторане завалиться к художникам в студию и продолжить возлияние в богемной обстановке. Привозил иностранцев к ним в мастерскую всё тот же Канат. В основном это были американцы, англичане и итальянцы. Холёные и благополучные с виду они ахали и менялись в лице при виде скульптур Талгата и картин Айгуль, развешенных на стенах. Приценивались, предлагали купить сразу несколько вещей, выклянчивая оптовую скидку.

Особенно выпрашивали у Талгата его дипломную работу - Леду, вырубленную из цельного куска розового мрамора, которая, действительно, была украшением их мастерской. Он не продавал свои работы. Готовился к выставкам и собирался выпустить первый каталог вместе с репродукциями картин Айгуль. Соглашался лишь на изготовление авторских копий со старых работ. Постепенно у них появился свой круг клиентов.

В глазах Каната Айгуль всё чаще видела затаённую зависть. Он приводил к ним всё новых иностранцев, передавал им какие-то сертификаты качества на медь, алюминий, редкоземельные металлы. Из облюбованного им дальнего угла мастерской, где он возлегал с ними на диванах, покрытых старыми коврами, и покуривал кальян, то и дело слышались какие-то магические фразы: "этербий", "ниобий", "осьмий", "селен"...

... Этот проклятый селен... Selenium... Она никогда не забудет это название - лунный. Ведь её имя: Айгуль - переводится с казахского как лунный цветок...После отъезда иностранцев Канат усаживался с ребятами у камина, доставал очередную диковинную бутылку виски и восторженно рассказывал им о том, что на мировом рынке цена селена доходит до 300 долларов за миллиграмм.

- Вы только представьте себе: приносишь килограмм этого порошка, а тебе - триста миллионов долларов кэшем! Ну, ни триста, а сто двадцать, как Рэй предлагает... Ну ни килограмм, а ампулу в сто грамм... Всё равно, представляете, какие деньжищи...

Талгат добродушно пожимал плечами, всецело погружённый в наблюдение за языками пламени в камине. Мечты об огромных деньгах, не заработанных собственным трудом, были ему чужды. Но он по-дружески поддерживал мечтания своего товарища. Больше всего Талгат ценил в людях умение мечтать. Он считал, что если человек очень сильно чего-то захочет - мечты его обязательно сбудутся...

И вот наступил тот роковой день... Тринадцатое мая 1993 года, пятница..., когда появился лысый человек с металлическим кейсом... как в пошлом голливудском боевике... Покупатель тщательно проверил все документы, забрал ампулу с тусклым металлическим порошком из кейса и передал лысому спортивную сумку с деньгами...В мастерской никого из посторонних не было. Охранники и сопровождавшие лица ожидали в машинах, которыми был заставлен двор. Талгат и Айгуль готовили бешбармак. Канат предложил обмыть сделку и придвинул столик на колесиках с батареей спиртного. Он заблаговременно привёз лёд в целлофановом пакете. Было жарко и оба участника сделки с удовольствием накладывали кубики льда в свои стаканы... Как потом выяснилось на следствии, эти кубики льда и были причиной смерти обоих... В страшных судорогах лысый из последних сил вцепился в горло Рэя и всей тяжестью грузного тела ударился вместе с ним о зеркало... Канат с ампулой и спортивной сумкой бесследно исчез...

Сквозь полудрёму она вновь услышала осторожный стук в дверь... У двери стояла корзина со снедью. Рядом - всё тот же аккуратно свернутый подарочный пакет с деньгами...

- Как знаешь, не обижайся! - крикнула она Эльхану, уже закрывавшему свою дверь, и что было силы пнула сверток в сугроб.

Айгуль развела огонь в камине. Ночь обещала быть холодной. Замесила тесто для лапши. Вытряхнула содержимое корзины на стол и улыбнулась: Эльхан знал её вкус до мелочей - корейская фунчоза с острыми салатами, мочёные яблоки и даже семиреченский коньяк. Она налила немного коньяка в бокал, поднесла его к огню, как бы мысленно чокаясь с Талгатом, и cказала:

- За тебя, милый! Вот и мой день рождения пришёл...

Дверь громко заскрипела... Господи, ну как же я её забыла закрыть...,- подумала она. Но было уже поздно. На пороге комнаты стоял Канат... Он был сильно пьян... В правой руке он держал факел из пачки пылавших долларовых купюр. Криво улыбаясь, он сделал несколько шагов и недобро произнёс:

- Гордыню свою показываешь, мол, не нужны мне твои поганые деньги?

- Да, не нужны.. и ты уходи... Чего глумишься над деньгами, раздал бы бедным...

- Не помогут эти деньги бедным, - перебил её Канат, повышая голос, - бедный, неудачник - это судьба... он рождён быть рабом, ему патологически нужно кому-то подчиняться... Канат бросил догоравшую пачку денег в камин и подошёл вплотную к Айгуль, любуясь её карими глазами в свете отблесков огня:

- Гордая..., красивая, как и прежде... Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю...

- А я и не боюсь...

- Поговорим?

- Поговорим!

Он сел на табурет перед камином, достал початую бутылку виски из бокового кармана пальто и сделал глубокий глоток.

- Я был на зоне. С начальником его отряда разговаривал. У Талгата - спид...Он в изоляторе... Ты его больше никогда не увидишь...

Кровь прилила к вискам Айгуль. Из глаз брызнули слёзы.

- Ты врёшь!

- Я хочу купить у тебя все его работы. Я создам его музей...

- Ты врёшь!

- Я скупил весь селен, произведённый на Красноярске за последние пять лет. Нефть по сравнению с этим бизнесом - ничто...

- Ты врёшь, врёшь..., - Айгуль бросилась на Каната с кулаками и принялась бить наотмашь по его лицу. Он широко распростёр руки, подставляя щёки под её удары и зажмурив глаза.

Она отпрянула назад и, упав на колени, закрыла лицо ладонями. Безутешные рыдания сотрясали её тело. Дыхание перехватило и, вдруг, она замерла... Как будто что-то внутри оборвалось...

Через некоторое время она очнулась и долго не могла понять, где находится. Сквозь забытье она слышала странные слова, которые доносились как будто бы с неба:

- Милая, ведь я все эти годы только тебя и любил... Только и дышал мыслью о тебе... Умирал от тоски, если хоть день тебя не увижу... Все эти деньги - всё это ради тебя... С днём рождения милая...

Она тихо приподняла голову и поняла, что этот голос шёл не с небес... Канат, сидя в глубоком кресле у камина к ней спиной, прихлёбывал виски из горлышка и разговаривал сам с собой, обращаясь к Айгуль с покаянием:

- Любовь к тебе сделала меня сильнее... Ведь кто я был? Посредственный скульптор! Я даже при поступлении схитрил: пробрался в зал экзаменационных работ и перевесил свою бирку на другую скульптуру. Потом только выяснилось, что это была работа Талгата...

А когда появилась ты, меня словно подменили. Все годы в училище - это сплошная череда нечеловеческих усилий над собой, лишь бы ты меня заметила, лишь бы быть не хуже Талгата. Ведь последние годы на всех конкурсах: он - первое место, я - второе... Он - большую золотую медаль, я - большую серебряную...А потом я понял, что начинаю тебя терять... Ты всё время с ним. Смотришь только на него...О, чего бы я ни отдал, лишь бы ты хоть раз посмотрела на меня такими глазами...

И вдруг, в один прекрасный день, мне стало вдруг абсолютно ясно, что весь путь, который я прошёл в своей жизни - это дорога в никуда... Ну, что, продать несколько скульптур на международных выставках, а потом клепать надгробия авторитетным людям с брелком от Мерседеса?

- Ну, уж нет! Или всё, или - ничего! И я сделал себя сам... Да, я убил этих двоих... Но кто они были? Преступники и проходимцы! Они тоже шли по чужим головам. Моему предшественнику лысый, который привёз ампулу - перерезал горло и выбросил тело в арык, чтобы не платить комиссионные...

О, всемилостивейший Аллах, ну зачем я всё это говорю тебе? Зачем существует эта всепоглощающая любовь? Ведь она сожгла меня уже почти дотла. В моей душе - только пепел, да зола...Я не в состоянии уже больше никого полюбить. Что я в тебе люблю? Твоё тело? - Нет! Оболочка несовершенна. Тебя сейчас и не узнать...Твою душу? Скорее, да, но мне ею никогда не обладать!. Ты любишь Талгата и будешь его любить всегда... Я это вижу по твоим глазам...

Наверное, я люблю свою мечту. Я люблю эту Леду, сделанную Талгатом с тебя на пятом курсе...

Я хотел покончить с собой - но тогда я уйду из жизни трусом в твоих глазах...

И знаешь, что я скажу тебе, милая моя Айгуль? Я решил, и это - не пьяный разговор... Я освобожу Талгата и займу его место на зоне... Вернее, своё место... Хоть последние месяцы вы побудете вместе...

А потом я вернусь и смогу посмотреть тебе в глаза... Твои прекрасные, бездонные глаза, о мой лунный цветок! А пока что я хочу купить эту Леду... Ты не можешь мне отказать в этом... Ведь она - это ты, которую я любил и буду любить всегда... Сохрани её для меня!

С этими словами Канат тяжело поднялся из кресла, переворачивая бутылки на столе, и исчез в темноте коридора...

Проснувшись утром, она убедилась, что всё, что случилось накануне, не было ночным бредом. По всей мастерской витали обугленные обрывки долларовых купюр. На журнальном столике валялись использованные шприцы и барсетка, набитая пачками денег вперемешку с пакетиками героина ...

Айгуль приготовила двойную дозу: для себя и Талгата.

В ванной было всё готово: большие свечи горели повсюду... Запах мирры витал в воздухе. Осколок старинного зеркала тускло отражал её обнажённое тело, погружавшееся в тёплую воду.

- С днём рождения, Айгуль, - прошептали знакомые губы... Она уже вытащила жало шприца с двойной дозой из вены, и губы приблизились к самому её уху, обдавая горячим дыханием нежную кожу щеки:

- Милая...

Бесчисленное количество роз падали одна за другой откуда-то сверху: белая, бардовая, кремовая..., чёрная...Она подняла глаза и увидела руку Талгата, бросавшую розы из-за занавески. Лица его не было видно, но она точно знала, что это - его рука - сильная, загорелая, с тонкой татуировкой в виде буквы А с готическими вензелями на внутренней стороне запястья.

Она закрыла глаза и улыбнулась, глубже уходя всем телом в тёплую воду...Его губы, прохладные и свежие, коснулись её уст на самой грани воды...

Он чудом спас её в этот вечер... Это было настоящее чудо... Он был с ней не в бреду... А наяву...

Его некогда мощное тело было совсем худым. Остались только глаза... Огромные и грустные...Она обняла его, коленопреклонённого перед ней, и долго целовала милые черты лица, шею, шрамы на бритой голове. Талгат молча срывал лепестки роз и бросал их в ванную, любуясь тем, как они кружились на поверхности воды.

Увлекая его за собой, она натолкнулась на холодную отстранённость:

- Я хочу, чтобы ты знала.. , - начал он

- Я всё знаю.. - Айгуль смотрела ему прямо в глаза, - ну и что..? Я хочу быть с тобой... теперь мы всегда будем вместе... И она рассказала Талгату о ночном приходе Каната.

- Поздно, - ответил он, - я сбежал с зоны... я больше туда не вернусь.. .ни за что...

Они провели ночь, не похожую ни на что, пережитое ими ранее. Талгат отказался от своей дозы, выплеснув её в камин. Он был неутомим и нежен в любви всю ночь и рано утром, подобно дуновению свежего ветерка, оставил ей лёгкий поцелуй. В камине дрова прогорели дотла, и становилось холодно. Он отправился на улицу за дровами, надев старые потертые джинсы, которые висели на похудевших бедрах мешком.

Она отчётливо запомнила этот последний поцелуй. Казалось, он с ней прощался... Последнее, что она услышала, был скрип снега на улице от сапог пробегавших мимо людей, какие-то крики и... короткая автоматная очередь...

* * *

В клинике отрицательный результат анализа на спид был подтвержден ещё раз, и она окончательно укрепилась в своём решении рожать...

Сына назвала Талгат. Он родился крупным и здоровым мальчиком - четыре с лишним килограмма, с густыми черными волосами на голове и огромными глазами - как у отца...

По слухам, Каната задушили в следственном изоляторе...

Настало время собирать все осколки старинного зеркала и нести их на свалку. Она осторожно сложила их рядом с металлическими мусорными баками во дворе и, уже вернувшись с крыльцу, случайно оглянулась. Самый крупный осколок зеркала, тот, который был немым свидетелем их последней ночи, отражал яркое солнце, освещая солнечным зайчиком вход на крыльцо...

Она вернулась в чисто выметенную мастерскую, вымыла ещё раз полы и присела на краешке дивана.

Солнце высветило нежно-розовый мрамор Леды, по-прежнему стоявшей посреди мастерской. Казалось, нежная плоть женского тела светилась изнутри, озаряя яркими бликами колыбельку, в которой безмятежно спал маленький Талгат...