Сюрреализм. Экзистенциональный ужас. Философская авторская проза. Наряду с отоплением в каждой тюрьме находится система отсутствия. Её батареи наполняют камеры пустотой. Тюремный доктор каждый день спрашивает приговорённого к пожизненному заключению Ринго, что он выбирает. И он отвечает: "Свобода - это когда не нужно выбирать". "Доктор, - думает Ринго, - парадоксально невинна. Одновременно инфантильна и сексуальна, как девочка Набокова. Или - пуста?.. Она даже дверь за собой закрывает танцуя!..".
Невеста для Ринго
Вагина не терпит пустоты. СФИНКСКИЙ
Предисловие: Наряду с отоплением в каждой тюрьме находится система отсутствия. Её батареи наполняют камеры пустотой. Тюремный доктор каждый день спрашивает приговорённого к пожизненному заключению Ринго, что он выбирает. И он отвечает: "Свобода - это когда не нужно выбирать".
"Доктор, - думает Ринго, - парадоксально невинна. Одновременно инфантильна и сексуальна, как девочка Набокова. Или - пуста?.. Она даже дверь за собой закрывает танцуя!".
Воображаемая рамка "чёрного треугольника", "обрезающая" ножки доктора, доставляет Ринго физическую боль, превозмогаемую только духовным усилием. "Этот боец, - думает Ринго, - сам себе закон. Поэтому она умрёт.".
***
Вооружившись ножницами, Ринго вырезает глаза - невыносимые "пустоты" и приклеивает на детское личико. Испуг женских глаз возбуждает!.. Ринго даже говорит себе: "Жуткое зрелище, когда тело существует только для глаз. Бессловесность делает видимым мышление".
Сотворенное "в безумной интеллектуальной гордыне" чудовище называется "Невеста для Ринго", автор Ринго, тюрьма Сан-Валентин, Калифорния, США. Музей Алькатрас, 2009.
***
Расположенный в середине залива с ледяной водой остров Алькатрас, использованный в прошлом для тех, кто совершал попытки побега из предыдущих мест заключения, сегодня превращён в музей. Сюда ходит паром из Сан-Франциско от пирса номер 33. В ранние годы работы начальник Алькатраса генерал-майор Джеймс А. Джонстон поддерживал в тюрьме политику тишины; ходили слухи, что несколько заключённых сошли с ума из-за этого правила; за двадцать девять лет эксплуатации тюрьмы, предположительно, не было совершено ни одного успешного побега.
***
В этом году отмечается 75-тилетие тюрьмы и в музее Алькатрас проводится Фестиваль искусства заключенных. У генерал-майора Джеймс А. Джонстон, директора музея, в связи с этим много организационных встреч и забот. Не хватает времени побриться!
***
- ...К сожалению, - говорит один из участников Фестиваля, начальник тюрьмы Сан-Валентин Джей Худ, - раньше осуждённые не додумывались до копирования музыкальных произведений искусства на своём теле. Через них музыка наделяет голосом сокровенность пожизненного заключения.
Джонстон соглашается:
- Вот и у апостола Павла сказано: пожизненное заключение - означает победу над последним врагом.
Они идут по стерильному коридору бывшей тюрьмы. Подходя к очередной двери, директор музея бубнит что-то в передатчик, и оператор на центральном пульте открывает замок. В конце узкого и длинного прохода в помещении - дверь в Театр заключённых. И пока Джонстон бубнит перед ней, Джей Худ успевает заметить:
- "Означаемое" и определенное "означающее" Ринго неразрывно связаны друг с другом, как сам Ринго связан с железным кольцом с осколком скалы Кавказа, - говорит Джей Худ. - До окончания срока Ринго будет вынужден носить железное украшение на указательном пальце в знак повиновения пожизненному заключению.
Дверь открывается...
***
Как и во всей тюрьме, у дверей в Театр заключённых ручек нет. Самые глубокие противоречия между людьми здесь обусловлены только их пониманием свободы. В точном соответствии со своим, директор Алькатраса фиксирует каждую особенность сцены: архитектурную арку, похожую на ворота или раздвинутые ноги (пространство, заключённое внутри них, является как бы зеркалом сцены, слагающейся из передней, основной и задней частей). Игровую часть, лежащую в пределах видимости из зала и боковые закулисные пространства Джеймс А. Джонстон не видит, но наблюдает вертикальную сцену. Она делится на планшет, трюм и колосниковое пространство. Последнее напоминает ему окошко в обычной тюремной камере. Разграничение "неба" и "земли" здесь такое, что "земля" ютится в самом низу сцены, где пол оснащен люками-провалами. Видимо, отсюда начинается четкое разграничение на "грешную землю" и еврейское слово Шеол, то есть "Ад".
- Обратите внимание, - просит Джей Худ и указывает в сторону актёров на сцене, - на роль спутницы Ринго на "тот Свет" приглашена заключенная из женской тюрьмы N33 в Лос-Хорнос.
Джонстон всматривается: на сцене - пытающееся освоить пение и танцевальную пластику полуобнажённое детское тело в модном нижнем белье (в результате совмещения получается странная коллекция "наряды для Лолиты"). Её неприкрытое лоно кажется улыбающимся, а сама Лолита напоминает расчлененного на "означающее" и "означаемое" Мерлина. К ним, издавая звонкие, отрывистые крики, присоединяется актёр, стоящий на лестнице, ведущей к Небу. В этот момент все трое запели... И, как показалось генерал-майору, испуская быстро следовавшие один за другим призывные к спариванию крики птиц.
- Смотрите, смотрите... - шепчет Джей Худ. - На вид, актриса - девочка, которая недавно прикинулась мертвой перед Google Street View, но ей уже добавили к первому сроку двадцать лет за побег.
- Побег?.. - опасливо переспрашивает Джонстон очень громко.
Нечаянно вспугнутые в "брачном танце" актёры здороваются с посетителями.
Джей Худ представляет Директору музея Алькатрас знаменитого заключённого Сан-Валентин:
- Блестящий режисёр, двигающий слова как фигуры, Ринго ставит спектакли вопреки геометрии мысли. Его имя от слова "ринг" - не имеет ни начала, ни конца, поэтому часто ассоциируется у него с вечностью и бесконечностью...
- Продолжайте! - перебивает Джей Худ генерал-майор и, бормоча в передатчик "...Ринго невыносимо перебарщивает с "означающим". Улыбающаяся отрезанная вагина не должна смеяться. Это невыносимо!.. Открыть!" - направляется к выходу. Чтобы не мешать генеральной репетиции, Джей Худ следует за ним.
Двери из театра открываются... И закрываются.
Ринго - продолжает искать правильную нервную вибрацию:
- Невеста наблюдает снизу, как Ринго продолжает скорбный путь к себе по спирали лестницы, ведущей вверх, - он указывает сжатым кулаком направление к потолку. Острие "скалы Кавказа" на его знаменитом кольце направлено на решетчатые колосники.
"Невеста для Ринго" смотрит вверх...
- И как только это возвращение состоится, Лицо Ринго станет собственным образом, выступит в обличье слепка посмертной маски, но пока...
- Ринго осторожно взбирается по ступенькам. Чем выше, тем смелее и уверенее его движения к свободе. И...
- И-и-и...
- И опустевший страх - опустевшая жизнь, - драматизирует рассказ бархатным голосом Ринго. - Латинское strages (страх) обозначает опустошение. Идеальная пустота - смерть. Тот, кто не боится смерти - уже умер. Страх пустоты фиксирует встречу, открывает путь и способ её обустройства, что считается делом культуры и...
- И-и-и...
- На этом месте нужен аффект - катастрофа, чтобы вызволить из пустоты контур видения смерти. Заглянуть в себя, в зеркало души и не обнаружить себя. Чем сильнее страх, тем круче Вагина, чем безысходней пустота, тем ярче вспышка фантома смерти... Лестница - рушится! Ринго летит головой вниз. В пустоту Вагины. Вагина не терпит пустоты.
Актриса замирает...
- Страх исчезает окончательно вместе с зрительным залом, рухнувшим следом в пропасть вагины. Смерть, наконец, - совпадение страха и пустоты, двух ипостасей "Ринго" - лица и посмертной маски, отпечатавшейся при падении на дне вагины... Всё! Символическое путешествие Ринго к самому себе себе подошло к концу.
"Понятно", - кивает актриса.
- Должен заметить, - уточняет Ринго, - на краю "вашей" вагины зрителям придётся работать без страховки. Перевоплощение героини в Вагину будет явлением на элементарном уровне. Если мгновенно передавать её свойства, сами носители передавать и не нужно - всегда можно использовать те, что имеются под рукой.
У Ринго есть правило: "черного" и "белого" не говорить. Нельзя актеру описывать тот результат, который он хочет от него иметь. Например, Ринго хочет, чтобы смерть Невесты выглядела ужасно грустно. Надо ли говорить, что расстояние до Неба измеряется пространством облачных образов, образов-облаков?.. Актриса исполнит это лицом, и будет ужасно. Ринго надо создать философский конфликт, который разрешается только в голове зрителя. При этом никогда нельзя описывать последнюю станцию, на которой он должен оказаться. Поэтому "Невесту" надо направить как разложившийся на элементарные частицы труп, чтобы он сам там оказался и сделал то, что Ринго нужно. В этом заключается правило Ринго.
***
Премьера...
Основной контингент зрителей спектакля "Невеста для Ринго" - мужчины - начальники управлений, отделов, отделений, групп следственных изоляторов и тюрем,.. тюремные священники. Рядом друг с другом в предпоследнем ряду сидят Джей Худ и Джеймс А. Джонстон. Единственный зритель-женщина в зале - тюремный доктор.
...В оркестровой яме оживают нотные строчки Introitus: Requiem aeternam (покой вечный) - хор: "Requiem aeternam dona eis, Domine... Пустота, становящаяся пустотой, Смерть, становящаяся смертью, Растущая пустыня, Кладбище вширь, а не вглубь, где все сразу и всё равно кто за кем..".
В оркестровой яме - заключённые-музыканты и хор. Инструментальная пьеса исполняется не только для того, чтобы дать публике время занять места, но и передать вкратце сюжет последующего драматического действия.
Занавес!
Новый занавес!!
Неожиданное решение режисёра!!!
На втором занавесе, отделяющим сцену от зрительного зала изображена эмблема спектакля "Невеста для Ринго" - Мать Вселенной в образе другой сердитой Богини садится на лотос, растущий из совокупляющейся пары.
...Занавес поднимается, а вместе с ним встаёт сердитая Богиня и проходит через зрительный зал и двери.
Скорбна и сдержана увертюра. На самом деле, никакого реального "покоя" тут нет. Есть тягостный напряженный плач о покое, срывающийся на истошное: "Exaudi!.." (Услышь...).
Зрители видят на сцене ребёнка, восседающего в сексуальном союзе на трупе. Его крик разносится по театру, вызывая у всех зрителей желание ухаживать за ним. Даже полностью обнажившись ребёнок не прячет неимоверно печальных глаз, затапливающих труп слезами дефлорации. На месте вагины ребёнка - пустота. Само физиологическое углубление играет другая актриса. Ни секунды не сомневаешься в её женственности!..
Звучит молитва - просьба о прощении "Господи помилуй"... Но не всё так просто! Это состояние по-особенному передает "Dies irae" (день гнева). Звучит так: "ПОкой вечный даруй им, ГОспОди-и-и... ". Понимание режисёра приспособлевает зрителя к скачкам воображения - только в них возможна и чистая форма страха, и чистая форма экстаза, и нераскрываемая тайна вечности и пустоты.
Далее мелодия, как будто, ходит по одному и тому же кругу ("бес кружит", "круги ада"...). Проходит минута, другая,.. пока Вагина отделяется от Ребёнка. Третья... Взоры зрителей следуют за Вагиной ("бес кружит...")... И в конце-концов попадают "внутрь" поля боя - "воронку", в которой заканчиваются "круги ада". Она (Вагина) - улыбается зрителям, широко раздвинув рот.
Появившийся в зрительном зале страх основывается на бесконечной сложности Вагины.
- Это невыносимо!...- шепчет своему соседу Джей Худ.
Оттуда, отражаясь от зеркала заключённого "между ног" архитектурной арки, на него смотрит собственное лицо, только побритое. Верх портретного сходства: суметь побриться перед собственным изображением!
***
Авансцена - пространство сцены между занавесом и оркестром - вход в пустоту. Пантомимные и симфоническими части спектакля напрягаются танцевальными пластами. Вагина приглашает на "брачный танец" зрителей.
Танцуют все!..
Зрителей страшат их страдания от воздержания, но без него - смерть, или придет Ребёнок...
И Он приходит.
Звучит Rex tremendae majestatis (царь потрясающего величия) - хор.
В пустоте своей вагины Ребёнок танцует с ней...
И танцует с каждым, кто танцевал с Вагиной.
Но танец их не больше, чем жизнь вагины. Меньше.
Смерть вагины, о которой не то, что думать, мочиться не хочется в ее присутствии. Ведь задумавшийся о смерти похож на человека, к которому неожиданно пришли в гости китайцы...
Все! Ну и?..
В этот момент танцевальная площадка теряет и свои внешние границы, а "гости" настолько сливаются друг с другом в пустоте Ребёнка, что уже невозможно различить каждого по отдельности - сцена чёрная, как лента Мёбиуса или ковёр Пенелопы Эсхила...
Далее начинается мучительный этап.
По преданию, Пенелопа плела ковёр, окончание которого должно было символизировать её готовность забыть пропавшего мужа. Точно так же, в этом акте и нескольких последующих Ребёнок и Вагина участвует в бретонских многочасовых танцах на выносливость. В них - череда прыжков, вращений и смены мест превращает группу танцующих в адскую машину, в механизме которой способен разобраться только тот, кто ее выдумал. Окончание танцев, по замыслу его же, должно символизировать готовность Невесты забыть Ринго и выйти замуж за одного из "китайцев", предлагавших ей руку, сердце и свободу.
Условием замужества Невесты является намерение станцевать "брачный танец" со всеми, кто пожелает её "танцевать". Но поскольку в каждом новом акте спектакля все зрители хотели танцевать снова и снова, шансов ни у кого не было.
Действие продолжаются... Сцена, в которой на Джеймс А. Джонстон впервые нахлынула близость с Ребёнком. Пик разрушения, "воронка", которой заканчиваются его "круги ада" - это какая-то катастрофа, беда, болезнь... Пустота вагины образовывает воронку с водоворотной начинкой, и он становился втягивающим устройством.
- Бежать?!.. - Джонстон, как сонная рыба, которая не знает куда ей плыть дальше, не успевает застегнуть ремень и уходит на круг "брачного танца". Музыка из оркестровой ямы догоняет его на авансцене, повторяя Kyrie eleison: "Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй... Христос.".
Следом за ним на краю блюда, ради которого топится жир "грешников", совершают свой космический танец зрители последнего ряда. Олицетворяя природу в вечном процессе созидания и разрушения, описывая сужающиеся круги вокруг Ребёнка, другие танцоры несутся затягиваясь в воронку пустоты того места, где должна быть вагина Ребёнка. Воронка - с фильтром для опавших листьев и отмершей травы. Буйство кладбищенской природы лобковых волос вызывает восхищенно-языческий взгляд Джонстона, праздно танцующего в пустоте. Заключённые из ямы играют шестую часть - Вспомни, Иисусе милосердный: "Среди агнцев дай место, И от козлищ меня отдели..." .
Генерал-майор движется по кругу со зрителями, все вместе повторяют жесты и позы друг друга. Танцы продолжаются, пока не появляется сострадание, понимание себя и других. Звучит Agnus Dei (Агнец Божий) - хор: "Даруй им вечный покой... Даруй им вечный покой..." - бездна, отверзаемая ежесекундно, проявляется как свойства черного кролика в белом, рожденном от черного и белого. Ребёнок выставляет грудь вперед и втягивает животик... Поглаживает свои ручонки... Прикасается к волосам... Движения бедрами... Изгибание ступней ног... Облизывание губ священика из тюрьмы "Rikers Island", символизирующего любовника, которому исполинский член мешает в танце "ходить по земле среди свиста и брани". Жирные бутафорские голуби лениво перелетают стаей с места на место, высматривая где можно насрать...
Когда это становится возможным, тогда всё обстоит так, как выдал экран компьютера Нео: "Матрица (то есть, если разобраться, Бог) тебя имеет".
Невнятица... Сумрак... Тлен... Пустота вагины мертвеет... Совпадает с кладбищем... Становится правдой не смерти, а жизни...
А ведь кажется из зала простой "складкой бытия"!
Продолжение следует... Всего "Агнец Божий" - тринадцатая часть заупокойной мессы, повторяется тринадцать раз... Джонстон - дирижирует руками в такт музыки, как большой мастер вышивки крестом. Похоже, крест для него в этот момент времени - символ трагедии и горя. В западной культуре он наделяется выраженным неблагоприятным значением и связывается со смертью.
Смена парнёра.
Джонстон переходит "в руки Вагины"...
Теперь и они то взлетают, то подпрыгивают, а в промежутках церемонно, с комической важностью раскланиваются друг с другом...
Во время танца особенно заметно оседание "сущего" в тьму пустоты: "Даруй им вечный покой... Даруй им вечный покой..."...
Потом медленнее: "Да-руй им веч-ный по-кой..."...
Ещё медленнее: "Да--а--ру--й им веч--ны--й по--ко--о--й...".
Ритм около тринадцати тактов в минуту... В следующую - он становится похожим на заикание страшного сна в страшном сне: "Да---а----а----ру----й им веч----ны----й по----о----о----ко----о-----й... Да---а----а----ру----й им веч----ны----й по----о----о----ко----о-----й...".
Вагина - засыпает. Едва слышно её дыхание. В музыке это выражено прорывающимися слабыми и бессильными мольбами: "Voca me...".
Завершается "Confutatis" своеобразными триолями, создающими образ погружения, что-то похожее на опускающийся в могилу гроб. Темнота пустоты "съедает" этот "гроб". Насытившись, засыпает и Ребёнок. Его глаза - невыносимые "пустоты" открываются и закрываются,.. открываются и закрываются. Медленнее и медленнее... Около семи тактов в минуту. Ещё медленнее... "Да---руй---им---веч---ный---по---ко---о---о---о---й".
Из пустот на месте глаз Ребёнка текут красные слёзы дефлорации и капают "в замедленной съёмке" между мочеиспускательным каналом и мочевым пузырём спереди и прямой кишкой сзади опущенной в гроб Вагины - жуткое зрелище, когда тело Невесты существует только для вагины и глаз. Бессловесность делает видимым мышление по буквам: "Д---а---р---у---й---и---м---в---е---ч---н---ы---й---п---о---к---о---о---о---о---й".
Столкнувшись с ним, Джонстон окончательно смешивает образы и процессы в голове. Изгоняемый в танце в Вагину, он входит в Вагину и вылезает из Вагины, наблюдая Свет и татуировку, начинающуюся на конце его Сущего и кончающуюся на месте, где должна быть вагина Ребёнка: "Господи, я безумно люблю детей. В них так много свободных мест!".
Самым убийственным кажется распределение ролей. Режиссёр, либо по договоренности, либо в конфликте с самим собой - спутал всё, чтобы получить новую сценическую формацию. В авангардных театрах такое парадоксальное распределение ролей могло бы дать эффект нового восприятия вещи... И это происходит.
Заключительная часть - Communio: Lux aeterna (вечный свет) - хор без сопровождения - a cappella, озвученная голосом сердечно больной: "П--о--к--о--й--в--е--ч--н--ы--й--д--а--р--у--й--и--м,--Г--о--с--п--о--д--и--и--и--и--и--и--и--и!"
Джонстону становится страшно от того, что мозг говорит одно, а сердце - другое. Действуя по методу знаменитого Азазелло - представить это "безумно красивое создание" без кожи, он представляет себе вагину, которая может мыслить в пустом пространстве, где уже нет человека...
Полное замыкание! Из оркестровой ямы Agnus Dei (Агнец Божий) звучит хор заключённых женщин. Это занятие, собственно, и называется сольфеджио: "Даруй им вечный покой... Даруй им вечный покой... Даруй им вечный покой...".
Но женское тремоло сменяется мужским - быстрым, равномерным, многократным чередованием нескольких звуков, типа молитвы. Нельзя остановиться сразу! Мужчина, с его линейной логикой, всегда находится как бы в одном файле, и для того, чтобы перейти из одного файла в другой, ему надо сначала выйти в директорий. Женщина же всегда пребывает как бы во всех файлах одновременно.
"Сто-О-О-О-оп! - Джонстон духовным усилием останавливает тремоло во время Причащения: Lux aeterna (вечный свет).
Останавливается "замыкание"...
Останавливается дыхание...
Останавливается зрение...
Останавливается сердце...
Останавливается ВСЁ!
Спящие Вагина, пустота её и слёзы дефлорации Ребёнка становятся актрисой из тюрьмы N 33 в Лос-Хорнос, у которой зрители лобызают край пустоты...
Джонстон наклоняется в знак благоговения перед женскими тайнами... А оттуда - Набоков со своим: "...позвольте вас поздравить с обратной ошибкой: лицо ее на смертном одре никак не могло сойти за лицо смерти!" ... "Тьфу!" - Джонстон хватает Набокова за шею и душит руками до тех пор, пока пальцы не встречаются друг с другом там, где глотка переходит в пищевод.
***
...Когда Джонстон открыл глаза, то увидел всех зрителей лежащими на полу. Он огляделся...
Направо... Налево...
На сцене - никого!
Подвергнув исступленно взлому свои потуги разобраться "что произошло", Джонстон ничего не понял и, может быть, впервые в жизни побоялся остаться с собой наедине. Его испугало время ожидания. И он закричал, исторгая вопль существа, для которого собственное существование находится под большим вопросом: "Г-Г-Г-Д-Д-Д-Е-Е-Е-Я-Я-Я?!!"
- Я-Я-Я-Я-Я... - задрожал голос, когда взгляд на руки помешал схватится ими за голову - под ногтями виднелась кровь.
Джонстон еле слышно застонал...
В голове началось смешивание неопределенностей: "Ребёнок, Вагина, Невеста, "Даруй им вечный покой...". Двусмысленности наслаивались на двусмысленность пустоты на сцене и продолжали задавать вопрос "Где?".
"Где?" - он пробежал между рядов, заглядывая под каждое кресло. Нет!.. Начальника тюрьмы Сан-Валентин Джей Худ - нигде нет!
Заглянул в оркестровую яму. Нет!.. Музыкантов-заключённых и хора - нет.
Проверил за сценой ярусы рабочих галерей, в трюме и в люках-провалах. Нет!..
- Где-е-е-е-е-е?... - взгляд в конце концов фиксируется на простреленном квадратами решёток окне. На полу лежит единственный в зале театра зритель-женщина - доктор.
Джонстон подходит к ней и спрашивает:
- Где Ринго?
...Доктор - мертва. Её глаза открыты, взгляд изнутри, как из сарая - сквозь кисейную занавеску от мух - вовне, в открытый мир открытой двери без ручки, голова неестественно свёрнута на тупой угол, детское лицо в пятнах, синяки из двух цветов: серо-синего и малинового, руки разбросаны, ноги разведены и слегка согнуты в коленях, мятая, обнажающая "анатомию" юбка, на которой заметны места со следами, похожими на сперму и кровь...
Джонстон перешагнул через тело и, оглядев постмортальный осенний пейзаж за решётками окна, замечает, что в самом зрительном зале члены уставших от "брачных танцев" зрителей - начальников управлений, отделов, отделений, групп следственных изоляторов и тюрем, тюремных священников, как листья деревьев, пробивают в потолке отверстия роста, а зеркало "между ног" архитектурной арки отражает решетчатые колосники, между которыми мелькнул и исчез "чёрный треугольник", "обрезающий" чьи-то ножки... с железным кольцом с осколком скалы Кавказа на лобке между ними.
"Это - ... - внезапная догадка вызвала тягостное ощущение в подложечной области и глотке - Джеймс А. Джонстона затошнило, как бывало с ним ребёнком от долгого и быстрого вращения на карусели вокруг нескольких осей. Только сейчас режисёр "Невесты для Ринго" перевернул всё пространство. Директора Музея тюрьмы Алькатрас затошнило снизу вверх, и не из него, а в него,.. - "Побег!".
Сюрреализм. Экзистенциональный ужас. Философская авторская проза. Наряду с отоплением в каждой тюрьме находится система отсутствия. Её батареи наполняют камеры пустотой. Тюремный доктор каждый день спрашивает приговорённого к пожизненному заключению Ринго, что он выбирает. И он отвечает: "Свобода - это когда не нужно выбирать". "Доктор, - думает Ринго, - парадоксально невинна. Одновременно инфантильна и сексуальна, как девочка Набокова. Или - пуста?.. Она даже дверь за собой закрывает танцуя!..". ![[]](/img/s/samojlowich_a_m/ringo/ringo.jpg)