|
|
|||||
Цирк, который всегда с тобой
|
| Цирк уехал. Пора определяться со всем, что осталось - со смыслом жизни, с цветом волос, с формой трусов, с количеством мозгов и наличием любви... Вчера - сломала зуб. Листала газету, пила чай с семечками и вдруг вижу - в газете обьявление: "ЦИРК - В ГОРОДЕ! В программе: Шмель с волосатой жопой! Старик разбивает хуем грецкие орехи! Всемирный потоп! Розовый альбинос на пирамиде без трико! Рушится ВСЁ! Альбинос исчезает". На этом моменте сломался зуб. -- Альбинос! - вспомнила я, едва оправившись от болевого шока. - В Африке существует поверье: альбиносы исчезают после смерти. Ка будто тают в воздухе. Ещё в детстве мне хотелось узнать наверняка, но влюблённый в меня альбинос Гарик эмигрировал с родителями в Афины. Оттуда он писал мне письма и обещал забрать. Я же, как дура, ломалась и не отвечала - мне было непонятно, что особенного он увидел во мне? Потом Гарик умер - у альбиносов повышен риск рака кожи. Ночью - приснился сон. Половина его сбылась, другую не успела досмотреть - разболелся зуб. Если вы спросите - о чем был сон, я отвечу: "Меня обнимал альбинос". Утром - бегом к дантисту. В обед - купила билет, выкрасила волосы. Вечером - "цирк зажигает огни"! ...Первое отделение начиналось под вздорные скрипки. На арену вылетел огромный шмель - жирный с волосатой жопой. Она летала по кругу и эротично шевелила тем местом, откуда периодически выскакивало жало. Я даже прикинула: "Это ещё один орган чувств. Только шмель - это, типа, рабочая особь. Он никого не ебёть и/или сам никому не даёть из эгоизма. Ихние матки и трутни - трутся друг с другом где-нибудь подальше от человеческих глаз и никогда не показываются"... "И что же, - спросила я себя, - они никогда не вылазят? Никогда не вылетают?". На что мой мозг резонно ответил: "Да нахуя?". После этого народилась картинка как развалился жирный трутень, а ему говорят: "Ты бы слетал на свежий воздух". А он - такой весь беспесды, папироской затягивается и отвечает "Да нахуя?". "Фантастишен!" Тем временем, между мраморными болванами, придерживающих занавес, появился конферансье и объявил: "Наказание Мазепы за адюльтер! Жестоко наказан за наставление рогов законному, но престарелому шляхтичу" В воздухе запахло свежими опилками. Вспыхнула цыганская музыка. Выскочили и забегали по кругу чубатые лошадки. Впереди на одной из них неудачливый любовник. Колючими ветвями исполосовано его тело. Сзади пристроились всадники-карлики. Самозабвенно растираясь щетками, они скачут на пони. Следом на колесах - венценосная особа с рогами викингов. За ней - нарезает круги запряжённый гроб с усатым покойником и воинами с лампасами по бокам. Погоня! ...Вскоре бешеный галоп притормаживается и на сцену выезжает хмурая всадница-клоун. На ней платье невесты с длинной фатой - её конец плавно летит по воздуху на воздушных шарах. Снова всё мчится под грохот цыганских оркестров... В конце концов - остановка. Всадники вылезают из сёдел и исчезают за занавесом. Пони разбегаются между рядами зрителей. В центре арены остаётся -всадница-клоун. Она скидывает фату и оказывается хмурым жирным старым хохлом в красных шароварах, скрывающих низкий рост и толстые ляжки. Недовольные зрители свистят и скандируют: -- На-ху...жыр-ную...пе-лотку! На-ху...жыр-ную...пе... Конферансье поднимает вверх правую руку и демонстрирует публике грецкий орех. -- Внимание, господа! Правильный вопрос. Перекладывает орех в левую и кладёт перед хохлом. -- Скажите, Иван Севастьянович. Когда была Полтавская битва? Старик приспускает до колен шаровары, поднимает руками свой хуй и обрушивает его мощь на орех. Хрясь!.. Орех разбит вдребезги. -- В восемнадцатом веке! Конферансье кричит: -- Блестяще! Зал ревёт. -- А не могли бы вы нам сказать по-точнее, Иван Севастьянович? - просит Конферансье. Демонстрация нового ореха. Хрясь! -- Извольте - у тыща семьсот девятому году! -- Прекрасно! А теперь назовите убитых, и поименно. -- Да заради бога! Хрясь! Хрясь! Хрясь! Хрясь!.. ...Через полчаса Старик называет имя последней жертвы и заканчивается в тени распухшего члена за кулисами. На арену выскакивают танцующие карлики и начинают собирать между рядов чубатых лошадок. Развращенные успехом у публики цирковые животные обижаются, когда им мало апплодируют. Следующее представление - "Иудейский фокусник". Конферансье объявляет: -- Исцеление расслабленного! Праздник Иудейский! В Иерусалиме - человек, находящийся в болезни тридцать восемь лет. Из-под купола синим светящимся столбом льётся вода. На носилках выносят здорового перца, только в сраку расслабленного. "До того напраздновался сцуко, что его срубило в корень, и он прилёг проспаться, - подумала я. - Ещё бы! Во рту - говно, репа - трещит! Видать такие нравы были в Иерусалиме: расслабился - проспись, а потом уж снова гуляй." Появляется фокусник в царских одеждах. Вокруг него блудняк какой-то - юродивые и блаженные шоркаются. И все ноют и клянчат: -- Помоги, помоги нам, Фокусник! Вылечи нас, сволочь! Я огляделась вокруг себя - зрители смотрят на происходящее на арене с недоверием - сомневаются. Думают - вылечит или не вылечит, обосрётся или не обосрётся? Фокусник замечает носилки, подходит к Расслабленному, пинает ногой и спрашивает: -- Ну... скока же тебе лет, Расслабленный? Тот: -- Да тридцать восемь ужо. -- А-а-а-а-а-а-а!!!! - истошно вопит Фокусник, вызывая в зрителях жалость, - Стало быть болеешь, да? -- Да! - оторопело отвечает мужик. - Что за вопрос? Болею нах! Попей с моё, и сам околеешь. -- А хочешь ли быть здоров? -- А кто же не хочет?! Фокусник сплёвывает на руки, смазывает ими уключины больного и спокойно говорит: -- Ну дык, собирай свою постель и уебывай отседа! Ты - здоров! Расслабленный встаёт и уходит со сцены. Тут, конечно, половина зрителей заорали: -- Чудо! Чудо! Расслабленный напрягся! И вся шайка уродцев хором: -- И нас лечи! И нас! На что Фокусник так жестко отвечает: -- Я больше одного чуда в день не могу чудить. Но в следующий раз, так и быть, вылечу еще кавонить. Не ссыте! Теперь уже все поверили таким мудрым словам и долго аплодируют... После перерыва начинается второе отделение: Полутьма на арене. Горит керосинка в драной лодке. В ней - укуренные в тряпку несовершеннолетние. Грянули трубы. Зажегся свет. Водопад стал золотым, а арена - голубой, как море. Проплыв на лодке несколько кругов, дети замечают такого же обдолбанного до синевы человека, идущего по морю. Посиневший приближается к ним. Дети - пугаются. Но он им с достоинством говорит: -- Это я, не бойсь! В этот момент один из учеников подскакивает и кричит, указывая перстом в морскую даль: -- Йопа! Уж не учитель ли наш по морю пиздует? Учитель шел по морскому дну на ходулях, а укуренным детям казалось, наверное, - по самой воде. "А што? - подумалось и мне. - У нас под Питером, именно, такое море и есть - мелкое, песочное. Можно хоть до Финляндии на ходулях пройти и ног не намочить. Крепкая маза! Но хули ученичкам-то надо?!" Ученички же под действием наркоза - нахлобучились инфой и заорали: -- Готично! Идёт ако по суху, сука! Чудо! Чудо! Ахуеть! Так они и плыли кругами по морю и от этого чуда пёрлись. А когда стемнело, Учитель всех из лодки выгнал и каждого в море с головой окунул. А потом лучшее место в лодке занял и оттуда смотрит, что дальше будет. Когда дети очухались от холодного душа - увидели Учителя как бы новыми глазами и спрашивают: -- Учитель, ёпта! А ты как здесь оказался? Тебя ж не было в лодке! А он им в ответ: -- Що, обдолбались, попутались? Я же по морю пешочком ходил. Не видели что ли? Я вам ещё рукой махал. Тут загремел гром, засверкали молнии, и из-под купола голубым светящимся столбом полилась вода. И всех на сцене во-истину смыло. "Всемирный потоп! - обьявляет следующий номер Конферансье. - Нарушается видимый покой жизни. Стройте лодки и стройте быстрее! Вижу воздымающуюся воду!" Из-за занавеса выплывают и мчатся одна за другой ладьи, запряженные цирковыми дельфинами. В одной груда телевизоров, за ней гора ящиков с водкой, в третьей несущейся повозке голая баба пьет горячий чай с семечками за столом, в четвертой - расположилась кровать с геем, к которому залез медведь. Публика взрывается аплодисментами... -- Фан! Фан!.. Обассачка! Вода незаметно спадает, и в центре арены остаются несколько эквилибристов с шестами на пирамидах подвижных опор... Длинные шесты-першы стоят вертикально на лбу. Эквилибристы - роняют их, устраивая качели. Нижние меняются местами с верхним, первые - балансируют перши, вторые - держат за концы свободно провисающую ленту, а на ней вращается гимнаст!.. Это - Альбинос! Волосы белые как холодильник. Вращаясь Альбинос раздевается. На голову зрителей из под купола падают: кружевная накидка, трико и боксёрские трусики. Широко расставив ноги гимнаст начинает вращаться на ленте... Стремительно и изящно! Несмотря на яркое постановочное освещение, между ног вращающегося гимнаста ничего не видно. Видимо, утонченность номера и состояла в том, чтобы настолько возбудить чувство зрителей, чтобы каждый считал своей заслугой увидеть "что-нибудь"... Чтобы зрение стало чувством! Снова появляется конферансье и обьявляет: -- Куда исчезла Атлантида? Смертельный номер! Каждый раз исполняется впервые! Оглядывает публику и спрашивает: -- Желающие? Кто хочет стать участником смертельного номера? Господа?! Я смотрю вверх под потолок... Альбинос - вращается на лентах закреплённых между двумя шестами. Его руки обтянуты лентами, ноги - врозь! Другие эквилибристы как апостолы-сподвижники внизу и придерживают руками шесты альбиноса. Руки его - распростерты. Вращение!.. Остановка! Вращение!.. Остановка!.. Я вижу розовые глаза альбиноса. "Гарик! Это - Гарик!.. Гарик не умер?! - мелькает в голове неожиданная догадка. - Он! Настойчивый взгляд при каждом обороте на меня. Оборот! Взгляд! Оборот! Взгляд! На меня! Гарик!" -- Желающие?.. - кричит снова Конферансье. - Господа?! Я смотрю вверх. Гарик - смотрит на меня. Оборот! Взгляд! Оборот! Взгляд!.. Как если бы толок железным пестиком в медной ступке. -- Господа?.. Оборот! Взгляд! Оборот! Взгляд!.. "Гарик смотрит на меня... Я смотрю на Гарика. Зрачки его расширены - в них циркулирует кровь. Я?.. Я?" Я плачу, как будто "кровь" Гарика омыла меня. -- Желающие? -- Я! - кричу я. - Я - желающая! -- Вы, мадмуазель? -- Я! Эквилибристы по сигналу Конферансье отпускают руки. Шесты - запрыгали сами по себе... Гарик - повис между ними вращаясь и балансируя на лентах. - В таком случае мадмуазель... Подкладывайте! Конферансье кивает на большую кучу подготовленных опор. Я хватаю одну из них и подкладываю под шест. -- Ещё! - хохочет Конферансье. - Подкладывайте ещё! Если гимнаст упадёт - разобьёт мозги вдребезги. Я хватаю новую опору и подкладываю под второй шест. -- Ещё! Начинаю метаться, как зверь, между шестами и кучей опор. Опора... Другая... Шесты - подпрыгивают. Гарик - балансирует... Я едва успеваю находить секунды, чтобы посмотреть вверх. Гарик вращается, как питон. Вихрь от вращения обвивает и обнимает меня. - Ещё! Подкладывай ещё! - орут зрители. Я подкладываю... Гарик вращается... Шесты балансируют... Я подкладываю... -- Ещё! - кричит Конферансье. -- Ещё! Ещё! - орут зрители. Размытые пятна зрителей, кресел, продавцов мороженого на задних рядах, - все это теряется. Я вижу только Гарика и вот-вот уверую, что Гарик - это все, что там есть. ...Белый питон вращается вокруг меня. Обвивает с ног до головы. Я смотрю по ту сторону глаз. Закрываю их, чтобы видеть. Нет!.. Чтобы - чувствовать! И... больше уже не представляю себе как могла жить, не соединяя способностей "смотреть" и "видеть". Гарик! Любимый!.. Я чувствую - сознание теряет границу зрения. Погружаюсь в пульсирующий кокон. Никто ещё не мог поглотить меня сразу всю! Ещё! Ещё!.. Не могу больше терпеть. Разбухаю... Пылаю... И через мгновение вылетают пробки. Я забилась в пароксизме мощнейшего оргазма. -- Ещё! - зрители требуют и ликуют, пожирая глазами мои выделения. - Ещё! Они возбуждены, они танцуют, они пляшут, вертят жопами и жалят меня, как шмели. -- Ещё! Ещё!.. Гарик вращается. Баланс... Равновесие... Баланс... Равновесие... Ещё баланс... Ещё равновеси... И в какой-то момент теряет его. Пирамида начинает заваливаться на бок... Конферансье бросается за занавес, как испуганная крыса бросается в нору. Эквилибристы кидаются за барьер и прячутся под скамейки. Рушатся перши. Рушится пирамида. РУШИТСЯ ВСЁ! Гарик летит вниз, как большой камень опускается в море. И... ИСЧЕЗАЕТ. Я стою одна, растерянно оглядываюсь по сторонам. В цирке - гробовая ТИ-ШИ-НА! -- Оппа-ана! - выскакивает из-за занавеса сияющий Конферансье. -- Оппа-ана! - выпрыгивают из под скамеек улыбающиеся Эквилибристы. -- Оппа-ана! - возвращаются на арену все участники циркового представления. Спектакль завершается в полутьме под вздорные скрипки. Зрители забывают о недавних переживаниях и покидают зал, не обращая на меня никакого внимания. ...И снова из-под купола льется вода, фыркают усталые дельфины. Грянули трубы. Заплясали "цыганочку" неосёдланные цирковые лошади. И понеслись по кругу Шмель и Карлики, по одному исчезая за занавесом. Цирк окончен. НИКТО НЕ ВИДИТ МЕНЯ! Прощаются со зрителями Учитель и Ученики, Расслабленный, Фокусник, Мраморные болваны, Баба с чаем, Гей с Медведем, Клоун и Конферансье. Последними уходят с арены Эквилибристы. Один из них, правда, остановился и недолго оглядывался по сторонам, как будто искал кого-то. Но так никого и не увидел. КТО ЖЕ ТЕПЕРЬ УВИДИТ МЕНЯ?
| ||||
![[]](/img/s/samojlowich_a_m/cirk/6861.jpg)