Похороны без покойника
Наблюдения лечащего врача
|
Похороны без покойника - ибо некого нам хоронить.
"Божественная комедия" Данте
|
Постфактум: Доехать до кладбища, где похоронена моя пациентка, можно двумя путями: лучше всего - автобусом от остановки, находящейся на пересечении бульвара Сен-Жак и площади Данфер Рошро, до остановки Лиер. Поездка занимает сорок минут (автобус ходит каждый час). Либо доехать парижской электричкой RER от остановки Инвалиды (тридцать минут езды). От вокзала Сент-Женевьев до кладбища курсирует маршрутный автобус. Я приезжаю сюда каждый день. Здесь в перекрестии могильных крестов и в нишах памятников теплятся негасимые лампады и мерцают эмалевые иконки. На надгробных плитах читаешь русские фамилии: "Оболенские, Волконские, Толстые, Потемкины, Сикорские...".
Медицинская карта душевнобольного: Встречаясь с пациенткой Сикорской, я заметил, что Бог её - это, скорее, зритель, у которого развилась коулрофобия - боязнь клоунов. Бог - боится клоунов. Особенно заметен Его страх быть осмеянным. Бог - гнусит и картавит от страха, как если бы внутреннему голосу куклы старого Петрушки придали все особенности эмоциональных переживаний ребёнка, который с ней играет.
Каждый, кто слышал хоть раз голос куклы из семейства Петрушек (Пульчинелла, Панч, Полишинель и другие) не забудет его во всю жизнь и сразу отличит в любом разноголосом гаме. Прозвище Петрушки от слова "порятуй" (спаси). Подобно театральной кукле, Бог Сикорской "человеческим" голосом говорить не мог. Эстетические законы её жизни требовали, чтобы кукла звучала иначе, а отсутствие голоса, даже непродолжительное время, вызывало у моей пациентки недоумение... Как если бы в её жизни выключили звук.
Наблюдение первое (для специалистов арт-терапии): Особенностью нашей клиники является применение методов музыкальной терапии, основанных на технологиях изменений психологических феноменов человека терапевтического характера за счёт вовлечения его в разыгрывание несвойственной ему роли. Во время сеанса интерактивной терапии, которым может являться концерт, спектакль или кукольное представление, психотерапевты нашей клиники подводят больных к осознанию эмоционально травмирующей ситуации, добиваясь катарсистической разрядки. Интерактивность душевнобольного - его имманентное свойство, материализующее накопление последствий обращения системной инерции причинно-следственного континуума отражений в интернальный локус заболевания. Таким образом, интерактивность музыкальной терапии, по сути, детерминирует бесконечность "матрешек" стратификации факторов заболевания, т.е. формализует обращение больного в иерархически существующий объект инерционно-системных отражений. Для душевнобольных состояние постоянно быть во взаимосвязи с другими объектами и сущностями - это зависимость от различных состояний других объектов и сущностей. В том числе, музыки или любого творческого художественного самовыражение. Избавить больных от нарушения мышления, бредовых идей и галлюцинаций не удаётся, но привести к осознанию и облегчению - методы терапии позволяют. В жизни любого человека так много зависит от вопроса "Видите ли, слышите ли вы то, что я вижу и слышу?". Этот вопрос связывает людей в очень сложные комбинации. Но когда ты чувствуешь то, чего не чувствует никто... Ты обречен на "неодиночество". Неодиночество - это сюрреалистическое совмещение чувства одиночества с бредом.
Наблюдение второе (для любителей искусства):
До последнего спектакля своеобразие театра кукол Сикорской заключалось в том, что зрители и сама душевнобольная получали терапию не от знакомства с новым произведением, а от того, как артисты играли всеми давно известную трагедию. В репертуаре её театра существовали привычные сюжеты: лечение Петрушки, обучение солдатской службе, сцена с невестой, покупка лошади. испытание ее... Сюжеты придумывались самой Сикорской. Сначала раздавался из-за ширмы хохот или песня, и тут же появлялся на ширме Петрушка. Он кланялся и поздравлял пациентов с выздоровлением картавым и гнусавым голосом: "Пэздравляю..юю". Так начиналось трагическое представление. В конце - Петрушка обязательно взлетал из каких-то недр высоко, высоко... А затем - слышался только его предсмертный вопль и наступала "жуткая" тишина.
Несмотря на значительный репертуар, у Сикорской было всего несколько кукол - они традиционно исполняли роли всех персонажей. В сценах, где требовался жертвенный герой, его роль, конечно же, исполнял "Рыжий клоун". Голос его - пищиал..
"Белый клоун" - музыкант и шутник, или наоборот, - молчун, добавляющий трагический элемент в представления.
"Лекари" по сценарию - важные персоны, приближённые к Главному врачу. В их прямые обязанности входили извещение пациентов о приёме лекарства и вызове на процедуры. Их двое: один - умный, другой - глуповатый. Из-за ошибок последнего и возникали разные коллизии и путаница.
Но были в театре и те, кто всегда оставался самим собой. "Голос" - голос, невыносимый для барабанных перепонок гнусавый тембр. Он бродит из сказки в сказку, летает и проходит сквозь землю. Его носовой звук не обнаруживаются ни у кого из персонажей театра кукол, разве, что гнусавостью своей напоминает голос людоеда.
"Толмач" - переводчик, нарратор, в арт-терапевтической традиции "музыкант", организатор представления, связующее звено между зрителями и куклой.
Изменение голоса часто делает текст неразборчивым, и присутствие интерпретатора необходимо. Функция такого артиста, аккомпанирующего всему спектаклю от начала до конца, не только в том, чтобы переводить слова кукол, но равно быть и их партнёром, и посланцем, и психоаналитиком. Эту роль в арт-терапевтических спектаклях обычно исполняет лечащий врач. Он беспрестанно суетится, обращаясь то к куклам, то к музыкантам, то к зрителям, переводит, спрашивает, отвечает, комментирует, просит аплодисментов и понуждает публику проявлять щедрость. Он же продолжает танец или подхватывает песню, затянутую куклами. Основной прием разъяснения текста, произносимого куклой, заключен в повторении ее слов в виде вопроса.
Наблюдение третье (для специалистов арт-терапии): До последнего спектакля мне было ясно только одно - Петрушка , которого моя пациентка изображала голосом, побеждал всех противников, кроме одного - Смерти. В последней, заключительной сценке Смерть всегда забирала Петрушку с собой. Однако, тот же Петрушка использовался Сикорской неоднократно и в других спектаклях. Таким образом, "умерший" в одном представлении Петрушка, "воскресал" уже в следующем другом. Это давало мне психоаналитический повод проводить параллели между образом Петрушки и Господом Богом, бесконечно умираюшего в Страстные пятницы и воскресающего утром воскресного дня. Сама же Сикорская - ненавидела смерть и смеялась над Божьим Промыслом.
Впрочем, вопрос "Любите ли Вы Бога так, как Он любит вас?" претерпел для моей пациентки значительные смысловые изменения. Ей Господъ Бог разрешил Его слышать.Отношения с Ним поддавались вербальному пониманию с детства - оно прошло в семье староверов. Добрые начала русской православной семьи утверждались в семье "Домостроем". Cвод правил семейно-бытового поведения учил как строить свой "внутренний храм" и семейный дом. Все в семье Сикорских помнили про День смерти - суд Божий будет справедлив и неминуем. Ибо, согласно Писанию, "Он назначил день, в который будет праведно судить". Психологические изменения моей пациентки привели к тому, что она жила - с мыслью, что завтра умрёт. Сикорская боялась умереть, а смех утверждал её жизнь - с одной стороны. С другой - смерть всегда является фундаментальным свидетельством нашего "неодиночества". Мы всегда находимся под ее пристальным взглядом.
Ожидание Страшного суда и смерти делало каждый день жизни Сикорской - последним. Другим примером непрерывного течения болезни Сикорской был хронический галлюциноз - "Голос Бога". Звук, издаваемый "Абсолютной властью" внутри головы или извне, сохранялся практически постоянно. В детстве его присутствие воспринималось крайне болезненно, но с возрастом моя пациентка привыкла к болезненным явлениям. Оказавшись в клинике, она начала относиться к "Голосу" с творческим подходом - по моим рекомендациям она играла кукольные представления и говорила за куклу "не своим голосом". Спектакли и репетиции помогали Сикорской "выпустить пар".
Клинический диагноз и описание синестетического рефлексивно-экспрессивного метода арт-терапии профессора Сфинкского по принципу Мёбиуса: Как лечащему врачу-психотерапевту, мне предстояло определить причину начала заболевания и соединить с его концом. Главная задача психоанализа - соединить самовыражение и самопознание. Применительно к множественной личности - психическому феномену, при котором человек обладает двумя или более различными личностями, я использую свой авторский метод синтеза чувств, принцип работы которого - "лента Мебиуса". Проблема заключается в том, чтобы соединить в единое целое те образы мышления и чувств пациента, которые наиболее полно отвечают "разделению субъекта и объекта" с учётом совмещения "здоровых" и "больных" чувств. Разные чувства при этом будут аналогичны сторонам ленты Мёбиуса. Если совмещение чувств удаётся душевнобольной имеет возможность самостоятельно попадать из одних чувств в другие, не пересекая края заболевания.
Чтобы понять сущность моего метода, возьмите ленту бумаги и соедините ее концы, повернув на пол-оборота. Если вы разрежете ленту вдоль средней линии, то получите одно кольцо вдвое длиннее исходного и с полным оборотом. Еще более удивительный результат получится, если разрезать ленту Мебиуса на большее количество частей. Разрез ленты Мёбиуса с дополнительными оборотами даёт совершенно неожиданные фигуры.
Если начать рисовать карандашом линию на поверхности ленты, то линия уйдет вглубь фигуры и пройдет под начальной точкой линии, как бы уйдя на "другую сторону" ленты. Если продолжать линию, то она вернется в начальную точку. Этот пример показывает, что у ленты Мебиуса лишь одна сторона и одна граница. Но, на самом деле их две. Длина нарисованной линии будет вдвое больше длины полоски бумаги.
При желании, можно провести аналогию с судьбой. Жизнь переходит в смерть. Если продолжить линию смерти, она незаметно переходит в жизнь. Внешнее - во внутреннее, внутреннее - во внешнее, нижнее - в верхнее, верхнее - в нижнее, разум - в безумие, безумие - в разум. Смерть становится проявлением способности смотреть на вещи с разных сторон ленты Мебиуса (Судьбы). В этом и заключается мой метод рефлексивный экспрессивной арт-терапии. В арт-терапии он представляет собой процесс самоисследования посредством художественной формы, которая приходит из эмоциональных глубин душевнобольных.
Некоторые считают, что у моей пациентки было слабое сердце, хотя на самом деле у неё были слабые нервы. Поэтому Бог и судьба попробовали с ней всё. И все, что Ему не понравилось, Бог отнёс к извращениям. К их числу относилась и крайняя форма синестезии, проявляемая во всех известных её формах. Одна из них - смешение чувств жизни и смерти.
Синестезия - это смешение чувств, когда при стимуляции одного органа чувств (например слуха) работает участок коры, отвечающий за другой - (например, зрение, обоняние, или вкус...). Т.е., когда ощущения проступают профильтрованные через нервную систему перепутанными и изменёнными - цифры и буквы, запахи, звуки, например могут вызывать у человека ощущение цвета, промежутки времени - ассоциируются с цветами, музыкальные ноты - окрашены в различные оттенки, с цветами ассоциируются болевые ощущения, ощущения цвета вызываются личностями людей, либо вкусовыми ощущениями; звук вызывает запах, температура воздуха вызывает цвета, вкус вызывает чувство прикосновения, прикосновение вызывает запах. Самый же исключительный вид синестезии - это "лицезреть" образы и испытывать прикосновения в период созерцания предмета! Более сюрреалистичного коллажа трудно придумать. Теоритически синестезия есть у каждого человека. Синестетика, скорее всего, и лежит в основе сюрреалистического мышления. И то, и другое - совместное чувство. Жизнь и смерть-тоже. Принципиально, жизнь и смерть - это рулон туалетной бумаги с принципом Мёбиуса - поверхности обладающей обычным ожидаемым свойством двусторонности: в любой ее точке могут быть найдены две стороны. Это - встреча полярных смыслов и их логическое, но сюрреалисическое примирение. Раздвоение судьбы при этом кажется очень удобным состоянием рассудка. Всегда есть с кем поговорить, а в случае с растроением - можно выпить на троих. Раздвоение же судьбы - это очень тяжелое психическое заболевание, так как сводит бесчисленное множество путей, на которые разбита судьба, к жалким двум. Тоже самое, без понимания синестезии и подобных ей многомодальных ощущений, любой "Андре Бретон", "Сальвадор Дали" или "Эрик Серра" - это обыкновенный "автоматический" "онанист". Бог, например, зная о парадоксах сюрреализма, записывает события жизни и смерти на обеих сторонах Света, полагая, что лента Мебиуса - односторонняя. Однако какая забава, право, - разрезать ее и разъединить!". Что, собственно, мой интерактивный метод арт-терапии и делает в соответствии с принципом Мёбиуса.
В головном мозге человека есть пути, по которым проходят нейроимпульсы от наших органов чувств. Эти пути пересекаются. Тут и происходит, наверное, самое интересное. У обыкновенного человека зоны-перекрестки инертны, а у синестетиков они задействованы в распределении поступающих импульсов. Суть, по всей видимости, тут вот в чем (на примере цветной музыки): сигналы, распространяющиеся по слуховому пути, доходят до перекрестка, и тот отправляет импульс к глазам. Так появляется "бисенсорное восприятие" - цветовая музыка. Тоже самое можно сказать о любом смешивании ощущений и чувств.
Сканирование мозга синестетиков доказывает, что у человека, видящего цвет букв, при чтении текста стимулируется не только мозг, способствуя осмыслению прочитанного, но и зона, ответственная за распознавание цвета. Таким образом, можно сделать вывод, что нервный импульс в самом деле перераспределяется от одного участка мозга к другому.
Типы синестезии, описанные в литературе, навели меня на мысль об их связи с культурой, которой принадлежит конкретный народ. Насколько мне известно, ни один синестет не заявил о том, что у него связан вкус с запахом, поскольку западная культура не проводит четкого различия между запахами и вкусами. Но представители западной культуры часто сообщают о цвето-запаховой синестезии, так как такой вид связи для них не характерен. Также ни один русский синестет не заявил о том, что у него связано чувство любви к Родине с умом, поскольку русская культура не проводит четкого различия между умом, сердцем и силой. Но с отношением русского человека к смерти мне ещё предстояло разобраться. Для этого следовало написать сценарий - психотерапевтический, синеститический и интерактивный.
Наблюдение четвёртое: И вот, наконец, новое представление готово. Его название - "Русские похороны". Когда меня перед его началом спрашивали коллеги, "реальна" ли синестезия смерти, я отвечал: "Реальна для кого? Для вас или для тех, кто ей обладает?". Сегодня - премьера!
Наблюдение пятое: Придя утром в клинику, я обнаружил Сикорскую репетирующей роль в палате, предназначенной для диссоциативного расстройства идентичности. Она кричала:
- Орёл! Решка! Ещё раз!
- Здравствуйте, Сикорская! - поздоровался я.
Похожая на выгоревшего под солнцем клоуна, она посмотрела на меня очень странно - сумасшедший взгляд истощенного подсолнуха наводил наивный детский ужас.
Почему дети боятся клоунов?
Возможно, потому, что за слоем грима не видно лица... Возможно, потому, что никогда не знаешь, чего от клоуна ждать... Возможно... Впрочем, боятся не только дети, филиппинские нянечки в нашей клинике боятся клоунов не меньше, чем извержения вулкана.
Следует добавить, что в нашей клинике сложилась устойчивая традиционная клоунская пара - "рыжий" и "белый" клоуны. "Белый" - это Франк Депп из Наблюдательной палаты для больных с выраженными суицидальными тенденциями, прекрасный артист и скрипач. Он - принимает участие во всех кукольных представлениях.
Когда-то у Деппа приключился роман с пациенткой Сикорской. На вопросы о том, почему они расстались, Франк как-то ответил: "Сикорской не нравились плакаты с клоунами, которые были развешены по всей моей комнате. Я так борюсь со своей фобией, а она в итоге тоже начала их бояться. Ну какие отношения могут быть между людьми, если у них разные отношения к клоунам?". Никаких!..
Проблемы стали возникать в последние дни, когда Рыжий клоун репитировал ре-минор Баха на пищеке Петрушки. Таким образом Сикорская устраивала Белому настоящую пытку. Со стороны можно было почувствовать, что - вот, сейчас, еще миг, и эта мука захлестнет Деппа, сокрушит, раздавит и он умрёт. Сикорской достаточно было лишь достать пищак, затолкать его в разинутую пасть Рыжего клоуна, и, именно, в этот момент сердце Деппа начинало стукать особенно сильно. И тот, предчувствуя боль, как перед самым началом укола шприцевой иглы, мочился от жуткого страха по разным углам клиники.
Протокол арт-терапевтического кукольного представления "Русские похороны":
Перед началом спектакля - раставлена ширма с аппликацией кладбища Сент-Женевьев-де-Буа, филиппинские нянечки наготове стоят у сцены, имея возможность наблюдать за поведением и настроением душевнобольных. Играющий в зрительном зале Депп носится туда-сюда, наскакивая на людей и лая. Пугаться такого поведения не стоило... Игра! Вот только при попытке спокойного стояния Депп всё время падал влево, а упав, убегал на четырёх конечностях, захватывая окружающие предметы без разбора. В самый последний момент он пролетел через зрительный зал кубарем проверить след на сцене и добавил свой.
Занавес! Слышится знаменитый "р-рататуй!"... Следом - пронзительный хохот Сикорской, производимый через специальную машинку, которую она положила себе за щеку. Над ширмами - появляется очень уродливый рыжий человечек. У него огромный нос, а на голове остроконечная шапка с красным верхом. Подходит Лекарь, рекомендуется публике, говоря, что "был в России, был и подалее", и начинает расспрашивать Рыжего клоуна, где у него болит. "Какой же ты доктор!", - кричит клоун, - "когда спрашиваешь где болит? На что ты учился? Сам должен знать, где болит!"... Доктор начинает ощупывать клоуна, тыкая пальцем и спрашивая: "Здесь болит? Здес?.."... Рыжий клоун отвечает: "Повыше!.. Пониже!... Крошечку повыше!"... и вдруг неожиданно бьет доктора. Тот дает ему сдачи и случайно убивает. Перед смертью Рыжий клоун пускается в разговор с "Толмачём" (т.е. со мной - лечащим врачём) - обычным своим собеседником, и просит исполнить для него прелюдию Баха ре минор. Сам же идёт подбоченясь, выплясывает русскую и заходит на кладбище.
На арочных воротах при входе на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа изображены архангелы с иконой. За воротами по обе стороны ухоженной аллеи - березы и скамейки, а по бокам ступенек, ведущих в храм и вокруг храма - кладбищенские елочки и кусты. В их зелени справа от храма стоит звонница с маленьким куполом над двумя арками. В них - шесть колоколов. В правой арке - один большой, в левой - пять разных поменьше в две высоты. Сама церковь по своей форме напоминает крест... Звучат пять ударов колоколов, потом звучит один громкий - Благовест, а затем начинается перезвон - это перебор колоколов от самого большого колокола до самого маленького или наоборот с различным количеством ударов в каждый колокол... Колокольный звон нарушает тишину кладбища и символизирует хаос разрушения. Затем спокойствие и мир возвращаются, и звучит ре минор Баха "Чакона" в скрипичном варианте. Тоска по Смерти. По тому, чего никогда не сможет вместить физическая форма жизни... Играет Депп - он использует квадрупль для создания иллюзии нескольких скрипок, ведущих диалог друг с другом. Они создают то многоголосие, которое звучит в каждом человеке, во всех нас. Ведь все мы умрем.
...Сикорская идёт по кладбищу подобно человеку, идущему перед похоронной процессией и разбрасывающему еловые ветки, показывая покойному Рыжему клоуну путь. Синестика Сикорской по сценарию должна делать жизнь кладбища видимой.
В начале - пустота... В ней начинается длинный пассаж арпеджио... Ощущение концентрации энергии усиливается за счет движения по трем или четырем струнам... Слышите? Можно поклясться, что звучат, по меньшей мере, две скрипки. Но на самом деле, на сцене никого. Кроме Сикорской... Кладбище предполагает активность отсутствия и занимания ей "места", никому не предназначенного. "Чакона" звучит как некая текучая, умножающаяся действительность, которой никогда не будет конца. Тропинки. Пути ведомые в неведомое. Время в пути - год. Путь лежит через кладбищенский лес. Весна.
Весеннее общее обнажение с обостренной резкостью выказывает дефекты мёртвого царства. Трещины, ржавчина, проступание фактуры и имён, опущенные и обломанные крылья крестов... Место последних прощаний, прощений, встреч. Тоже последних... Художественное воображение в это время года не занимает эстетика, его интересует технология трансформации. "Вот, например, - Толмач (это я) показывает зрителям, - водопроводная труба, из которой сделан крест, и которая теперь, по-русски говоря, "трупопроводная".
Русское - не французское сельское кладбище-сад и, тем более, не американское кладбище-лужайка. Русское кладбище - это лес. Таинственный (таит клады в земле) и беспорядочный. Кладбище - клад ищем. Путь к кладу не прост. Выход, тем более, запутан. Как тёмен и неясен вопрос о смерти. Невнятица. Сумрак. Тлен. На сцене появляется Депп со скрипкой... Одеяние на нём - бело, как снег - чистая фигура Танатоса.
- Здравствуйте, Депп!
Чакона - останавливается. Мы не часто встречаем в своей жизни мертвецов.
- Сикорская?
Диалог на кладбище становится особым пространством жизни.
- Вы ещё живы?
- Мы - сами-в-себе кладбище... А вы?
- А я?..
- А я не забывал!
Жизнь Деппа на кладбище - одиночество и перемещение по зарастающим дорожкам кладбища в поисках кого-то или чего-то... Что-то исчезает мгновенно, кто-то возвышается монументально, пугая посетителей кладбища вздыбленностью присутствия. Ощущения помогают убить вpемя.
Депп продолжает играть... Басы! Вторая часть в мажоре. Милосердная. Глубокое горе... Басы! Басы! Басы!.. Не знаю, стоят или не стоят рядом с исполнением божественной Чаконы другие скрипачи, но Депп исполняет её превосходно. Изумительно, великолепно, красиво. Сикорская - танцует Чакону - старинный испанский танец, появившийся, как часть похоронного церимониального действия. Но исполняемый на три четверти - как и вальс... Смерть и Жизнь, Горе и Любовь, Страсть и глубина. Жизнь - трагедия. Становится невыносимым слушать и смотреть Чакону. Во время восприятия танца, басы надо держать в голове, как будто они есть в движениях танцовщицы. Мы все умрём!.. Мы все умрём!.. Мы все умрём!.. Но наступает лето.
Лето погружает территорию в непробиваемую солнечными лучами тень и спасительную в летний зной прохладу.
В которой... опять душат басы. Басы! Басыыыыыыы!.. Это не рыдания. Утешение Деппа звучит почти торжествующе. Он заставляет скрипку звучать как трубы. Это не нехватка воздуха. Нет! Это ощущение нехватки чувств. Неизвестное для меня, исполняющего роль Толмача. Словно Чакона создает новый мир.. В котором я ещё бывал. Никогда! Прислушайтесь... К неумолимости, неотвратимости судьбы. Вот здесь на сто шестьдесят пятом такте... Депп усиливает эффект фанфар тем, что в затакте к двудольному такту играет третьим пальцем на струне ре и одновременно играет на открытой струне ля. Обертоны ля усиливаются. Слушайте... Усиливаются?.. Это продолжается до сто семьдесят седьмого такта. Здесь начинается тихая, глубокая радость и исчезновение басовой темы. Мы все умрем!.. Депп опускается в могилу. Филиппинские нянечки, провожающие покойного в последний путь, производят такие звуки, что просто... этот плач - это стон. Стоннннн... Басы! Стон с множеством пауз, пассажами и арпеджио, создающих меланхолию. Конец второй части. Депп примирился со смертью. Кажется, теперь уже... Всё! Но.. Это не всё. Около ширм толпятся пациенты, Депп, сидя в гробу, трясёт монетки... Слышится хохот Сикорской и хриплый картавый голос, подпевающий стону - гнусит:
- Вы умерли?
Сикорская закрывает глаза и, танцуя, старается перескочить хотя бы мыслью на скрипичную струну Деппа, который молчит. Но невыносимый для барабанных перепонок гнусавый тембр:
- Вы свободны!
И всё!.. Мертвые в страхе хватают живых жутким молчанием. Гробовым. В полной тишине танец - не прекращается... Глаза Сикорской закрыты - закрыть означает перейти от внешнего танца к внутреннему. Танцует... Танец приближается к краю сцены. Фигура увеличивается в размерах. Ближе и ближе... И!!! Сжимается как мадригал в венке сонетов. Чья-то невидимая рука захлопывает крышку гроба Деппа. Сикорская падает сверху. Всё?!.. Нет! Невидимая рука продолжает танец "Сикорской на нитке". На гробу!.. Пока не приходит Осень.
Осень наделяет пространство новым объемом биомассы. Время погружает кладбищенские кресты в непробиваемую солнечными лучами тень. Осенью - сжигают листья, остается зола. Я поднимаюсь на сцену и начинаю заниматься разборкой буреломов и уборкой поваленных ветрами деревьев - упавшие после натиска стихии стволы корневищами выворачивают и вскрывают могилы, как консервные банки. В одной из них сидит Франк Депп - играя крышкой гроба.
- Орёл!.. Решка!.. Ещё раз!
- Перевернуть бы ещё раз и увидеть третью сторону монеты! - произношу я, глядя на своего пациента. - Здравствуйте, Депп!
- Здравствуйте, Доктор! - говорит Депп и закрывает за собой крышку гроба с шумом. - До свидания!
Артистично! Осенью легко играть смерть - она исчезает с первым снегом.
Зима - ланшафт смерти в её отсутствие. Деревья, как эксгуматоры, вдавливают гигантским весом могилу сильнее и безвозвратнее. Во тьму. В неизвестность. Не оставляя даже рубца... Имена и даты принимают белую завесу забвения. Выбраться отсюда зимой сложнее. Я - пытаюсь в тональности ре-минор и приближаюсь к двести двадцать девятому такту, где Депп из под земли использует бариолаж. Он балансирует между открытой струной ля и возникающими на струне ре звуками. Одновременно слезы и мощь. Басы!..Бассы!.. Возвращается смерть из первой части. Но теперь... - в свете утешения и торжества, и успокоения сердца из второй части. Музыка - вырывается из под земли. Это такой способ жить, когда смерть всё время рядом.
Зимой найти дорогу к выходу с кладбища не просто. Музыка догоняет как ветер и старается повалить, остановить и послушать. Басы! Последний взлет. Последний выкрик темы. Последний дикий, немыслимый въезд смычка Деппа куда-то вверх и вбок от нежнейшего pianissimo до мощного fortissimo. Басы! Бассы!.. Драматические и сильные. Их пепел ложится на крышу могил Сент-Женевьев-де-Буа. Особенно толстым слоем ложится короткий верхний участок диапазона, обладающий глубокими, мощными низкими нотами. Бах не просто говорит, что можно пройти с открытыми глазами через смерть, он сам это делает.
Вместо попытки выбраться из Сент-Женевьев-де-Буа, я безмолвно стою и смотрю как Бахом засыпает кладбище. Пепел Чаконы падает, как последний в году снег. На русском кладбище - на французском языке: Падает снег и мое сердце одевается в черное: Tombe la neige...Tu ne viendras pas ce soir...Tombe la neige...Падает снег...На крыши...Русских домов... Не случаен домашний вид русской могилы: оградка...скамеечка...столик...стаканчик водки...русская могила - дом...гроб - домовина...ограда - запертая дверь. Чакона - невыносима в тишине!.. Не выбраться - ещё страшнее! Страх - эротичен и возбуждает. В нём стоит такая неоконченная мысль и мука от невозможности ее высказать, что она обращает меня в постыдное бегство внутрь себя. Я закрываю глаза:
Бассссы!! Басы... Шесть голосов вступают один за другим с одной и той же мелодией. И звучат полифонически вместе... С ними в голове возникают вопросы:
Какого цвета смерть?
Как пахнет смерть?
Какая смерть на ощупь?
Музыка...
| |