Забавно, подумал Виктор, насколько возвышен и благороден страх, описываемый в романах. Вероятно, людьми, которым приходилось трястись только в торговом центре, переживая, что терминал отклонит кредитную карту, а продавец посмотрит с неодобрением. Бумажные герои теряют дар речи от ужаса, их пронизывает ледяной холод, волосы на затылке встают дыбом, а в животе появляется камень, тяжёлый, как чёрная дыра (последнее сравнение, кстати, не такое уж и плохое). Во всех этих описаниях смертельного ужаса встречи лицом к лицу с Извечным Злом отсутствует существенный элемент. То, что человеку ужасно хочется посрать.

Виктор стоял внизу, в подвале, сияние свечей, расставленных на лестнице, едва виднелось, белый свет налобного фонаря сделал тяжёлую, закрывающуюся на вентиль, дверь чересчур реальной. Он уставился на эту дверь, идентичную той самой двери, и был уверен, что сейчас обосрётся от страха. Он расстегнул ремень, чтобы не изговнять одежду и сохранить остатки достоинства в борьбе с Извечным Злом. А точнее, с Этой Злоебучей Чертовщиной.

Виктор до сих пор не мог поверить, что он здесь. Ещё несколько минут назад он стоял наверху вместе со всеми, ожидая, что будет с пани Вербицкой. Затянувшееся молчание беспокоило его больше, чем любые крики. Крики были бы чем-то понятным, этого-то они и ждали, а вот тишины - нет. Они вслушивались в эту тишину, и когда из глубины подвала донёсся звук упавшего на пол предмета, многие закричали о замене Вербицкой.

Это, оказалось, распятие, которое женщина держала в руке. Оно не было повреждённым, погнутым или окровавленным, на нём не было глубоких следов когтей дьявола. Оно просто было - а этого уже вполне достаточно.

- Ну, всё ясно, - сказал кто-то мрачно, смотритель, скорее всего. Виктор тогда подумал, что это, наверное, самая смешная реплика вечера. Тут же возник вопрос, кто теперь пойдёт вниз, и сразу все сказали, что следующим будет Стопа, приговор которого отложили, но отменили. Всё само собой разумеется.

Но не для Стопы. Когда Виктор обсуждал с Камилом, стоит ли вообще спускаться (нетрудно догадаться, почему Виктор поднял этот вопрос), сзади кто-то начал обзывать Стопу трусливым мудилой. Это был молодой парень, который жил один, где-то, кажется, на верхних этажах.

- Вы не поверите, что предложил мне этот урод, - возмущался он. - Сказал, что заплатит мне сто тысяч, если я пойду вместо него!

- Неправда, не выдумывай, скотина! - истерично выкрикнул Стопа. - Он мне сам сказал, что пойдёт. Правда-правда, люди. Сказал, что пойдёт. Давай, расскажи, как всё было.

Люди молчали, а Стопа, сгорбившись, как тролль из скандинавских легенд, подошёл к Виктору.

- Пан Виктор, - сказал он заговорщицким шёпотом, который всё равно в тишине был прекрасно слышен, - вы поймёте, вы мудрый человек. Я элита этой страны, я образован, богат, плачу высокие налоги, передаю свои знания другим. Я психолог, я помогаю людям преодолевать их проблемы, я наставляю их на верный путь. Знаю, это, может, прозвучать странно, что я слишком ценный. Если я пойду и погибну, потеря будет большей, чем если бы пошёл кто-то другой. Кто-то другой потратит только себя, особенно такой, как он, простой одинокий парень. Только взгляните, пан, из него и так ничего не выйдет. Пан Виктор, так всегда было, простые граждане шли воевать за своих правителей. Смерть тысячи мужиков не имеет для общества никакого значения, а смерть нескольких магнатов может привести к тому, что всё развалится. Чего бы стоил Костюшко¹, если бы дал себя погубить ещё в Америке, чего стоил бы Валенса², если бы он погиб вместо Янека Вишневского?³ Мы, пан Виктор, именно мы, - Стопа сжимал его руку так сильно, что Виктор начал терять чувствительность пальцев, - мы командиры, которые наблюдают за развитием битвы с холма, а не идут на сечу в первых рядах. Вы понимаете? Давайте отправим того паренька, вы не пожалеете. Понимаете? Не пожалеете.

Кто-то злобно усмехнулся, Виктор чувствовал слишком большое отвращение, чтобы отвечать. Стопа понял, что его речь осталась без внимания. Он опустился на пол и обмочился. Он стоял на коленях в собственной разрастающейся луже мочи, с открытым ртом и лицом настолько побледневшим, что аж пожелтевшим, руки его всё ещё цеплялись за рубашку Виктора, и вдруг что-то в нем изменилось. Черты лиц обострились, бегающие глаза замерли, изо рта потекли слюни. Януш Стопа сошёл с ума. А если и не сошёл, то от безумия его отделяла граница, столь тонкая, как слой тефлона на сковородке.

И тут Виктор, к своему удивлению, услышал собственный голос, говорящий, что пойдут только те, кто хочет, и что сейчас пойдёт он. С трудом он разогнул пальцы Стопы, чтобы высвободить рубашку, принял слова напутствия от смотрителя, и, не обращая внимания на истерическое состояние Агнешки, отправился вниз.

Зачем он так поступил? Он не имел ни малейшего представления. Несомненно, это было самое глупое решение за все несколько десятков лет его жизни. Зачем, зачем, зачем - в голове у него вертелся только один несчастный вопрос. Может, вернуться? - подумал он. - Будет стыдно, да и ладно. Лучше стыд, чем смерть от страха или от руки Неизвестно Чего.

ЗАЧЕМ?

Он вздохнул. Он на самом деле знал ответ. Он решился потому, что больше не мог ждать. Что бы ни было, это лучше трусливого ожидания. По крайней мере, он так думал тогда. А теперь уже приблизился к тому, чтобы передумать. Но только приблизился.

А теперь он стоял здесь, перед дверью, такой же, как та, на Вильче. Дверь, за которой он нашёл убежище, которое никогда никого не берегло, кроме убийц, а для души одной девочки оно стало могилой. Он стоял там и ему страшно хотелось посрать.

Он боролся с собой ещё несколько секунд, потом облегчился под стену и снова стал перед дверью.

Он потянул дверь на себя, но она оказалась плотно закрытой. Насколько плотно, что ему пришлось приложить все свои силы (сильным он не был, но и слабым тоже), чтобы отпереть замок, а потом открыть железобетонную створку и пройти через неё.

Это был тот самый коридор, не иначе. На потолке лампочки в проволочных кожухах, справа, за зелёно-белой дверью, какие-то маленькие помещения, слева большой зал со столом для совещаний, покрытым зелёной тканью. В конце коридора, по правой стороне, единственный, кроме его налобного фонаря, источник света, - распахнутая дверь душа.

Столько усилий, чтобы не увидеть этот сон до конца, такое море алкоголя, чтобы отключить сознание от этого видения, сверхчеловеческие усилия, чтобы не заснуть - и всё для того, чтобы наконец попасть в этот кошмар осознанно и по собственному желанию. Вот это приехал.

Виктор втянул носом воздух, вздрогнул, и по его кишкам прошёл болезненный спазм. В сыром подвале отдавало резким потом и сладким запахом крови. Долю секунды он ещё надеялся, что просто повторится сцена из реальной жизни, когда он обнаружил пустую комнату - это было бы ещё терпимо. Но нет - с конца коридора доносились приглушённые звуки, колыхался свет, то и дело перекрываемый чьим-то телом. Виктор убедился, что он не один, да и то помещение, определённо не пустовало. Он отдавал себе отчёт, что пощады ему тут не будет.

Каждый шаг к тонкой линии света был подобен перекатыванию дорожного катка вручную. Тело Виктора было явно мудрее его самого - оно сопротивлялось ему, не хотело подчиняться его воле, не хотело туда идти. Произведя четыре шага Виктор остановился, запыхавшись, ему показалось, он скоро упадёт в обморок. Он опёрся рукой о стену и опустил голову, он сейчас был похож на спортсмена после долгого забега.

Но теперь как-то по-другому, - подумал он. - Во сне я выбивался из сил, чтобы остановиться, а теперь надрываюсь, чтобы идти дальше. Во сне я сходил с ума от животного ужаса, был на грани безумия - сейчас мне тоже охеренно страшно, аж до усрачки, но с ума я не схожу. Вообще-то, - Виктор резко выпрямился, насколько поразительно была эта мысль, - вообще-то так лучше. Ну, в смысле, не то, что лучше, а по-другому. Появилось и новое чувство, не проявлявшееся до этих пор и несколько им забытое. Любопытство. Где-то за толстой и плотной пеленой кошмара взыграло любопытство, что произойдёт, когда всё закончится, когда не станет страха, запихнувшего в погреба сознания все другие чувства. Кем он станет?

С этой новой мыслью Виктор прошёл следующие несколько метров. Они были не проще предыдущих. Скорее наоборот. От дверной ручки его разделяло не больше трёх, может, четырёх шагов.

- К чёрту любопытство, - тихо прохрипел он, задыхаясь. - К чёрту всё. И почему мне нечем проделать дырку в голове?

Опираясь спиной о стену, не отдавая себе отчёта, что всё ещё бухтит себе под нос, он подобрался к двери и положил руку на обыкновенную алюминиевую ручку. Он не мог себя заставить заглянуть внутрь через щель. Просто стоял. Сердце перекачивало кровь со скоростью в несколько раз быстрее обычного, требовался кислород, Виктор дышал часто и со свистом. Благодатным свистом, заглушавшим доносившиеся из-за двери звуки.

Не до конца.

Он услышал чей-то смех, а затем долгий, жалобный стон. Он узнал этот голос, он узнал бы его в любое время и в любом месте, через миллион лет или на другом краю вселенной. Он узнал этот голос и заплакал, непрерывно повторяя: "Нет, нет, только не это, пожалуйста, нет".

Это тянулось долго, но он всё это время не отпускал ручку.

Наконец он закрыл глаза, оторвался от стены, сделал шаг и встал перед входом, всё ещё держась за дверную ручку. Надавил на неё и положил ладонь на дверь. Открыл глаза. Теперь всё, что оставалось сделать - чуть толкнуть, и всё, что происходит внутри, предстанет перед ним.

Он усмехнулся. Могу ли я увидеть что-то хуже, чем то, что уже себе представил, - подумал он. - Или там будет что-то, о чём я не знаю? Что-нибудь за пределами моего сознания? Теперь, когда всё уже ясно?

Он напряг мышцы предплечья, чтобы надавить на выкрашенные в зелёный доски, и в это время же кто-то схватил его за локоть.

Женщина. Высокая, немногим ниже его, очень хорошенькая, с чёрными волосами, собранными на затылке, в сером платье и фартуке. За руку её держала пятилетняя девочка, насколько похожая на свою мать, что казалась её уменьшенной копией. Они обе улыбались Виктору.

Виктор сразу понял, кто они. Со вчерашнего дня он задавался вопросом, почему в подъезде живут только душегубы, только самоубийцы, похороненные в неосвящённой земле. Он задавался вопросом, где же Марианна и её дочка.

- Не надо, - сказала ему женщина, не открывая рта. - Достаточно того, что ты знаешь. И чего хочешь.

Она снова улыбнулась и исчезла, а одновременно с ней и её дочь, зелёная дверь вместе с выбивающимися из-под неё светом и звуками, обстановка бомбоубежища на Вильче. Виктор остался стоять в узком коридоре обычного подвала многоэтажки в Брудно, уставившись на полки с консервами, которые жилец квартиры номер 47 держал в своей кладовке. Он отчётливо увидел надпись на одной из банок: "Truskafka 2001".⁴

Он был свободен.

Ну, может, не совсем, потому что в тот самый момент, когда он хотел разразиться безумным от радости смехом, кто-то прыгнул ему на спину и начал душить.