КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ВЕЛИКОГО АРАПА

Канонический портрет Надежды Осиповны Ганнибал изображает в общем-то вполне русскую темноволосую особу, у которой следов мулатки и высмотреть нельзя.

Однако можно попробовать привлечь для сравнительного анализа другую мулатку, уже из современности - Елену Хангу.

Они в какой-то степени зеркальны. Ганнибал на четверть негритянка; Ханга как раз на четверть белая.

Таким образом, "высветлив" Хангу в 3 раза, мы можем получить предполагаемый реальный портрет Ганнибал.

Очевидно, что, даже добавив в "высветленный" образ некоторые дополнительные черты белого человека, всё равно следует ожидать некоторых остаточных негроидных черт (тем более, что они проявились в её детях). Канонический портрет "прекрасной креолки" - это очевидная художественная лесть (типа той, которую совершит Кипренский по отношению к её сыну), когда фиксируются формальные черты лица, но изгоняется всякое "не комильфо".

Произведя мысленную реконструкцию, мы можем предположить, что́ в портрете осталось "за кадром". Наверное, волосы - не локоны, вышедшие из-под щипцов куафёра, а природные завитушки, большие доверчивые глава с синеватыми белками, толстоватые губы, из-под которых при улыбке вдруг мгновенно вспыхивали нездешним блеском большие зубы. Возможно, у Ганнибал просматривались даже остаточные следы африканского контраста смуглых кистей и светлых ладоней.

Предположение о том, что "Ханга 19-го века" (пусть и на треть), испытывала понятные комплексы по поводу своей внешности в стране, где негров отродясь не видели, можно считать скорее очевидным фактом, чем гипотезой.

Негроидность воспринималась Ганнибалами как родовое проклятие, первородный грех, который невозможно смыть и который передавался из поколения в поколение.

От негров, конечно, все порядочные люди должны шарахаться и расшаркиваться с ними лишь из приличия. С таким комплексом и взросла Надя Ганнибал. Лицемерная любезность и одиночество до гроба - вот её судьба.

Тем не менее, одинокой она не осталась, а вышла замуж за Сергея Пушкина - человека даже достаточно хорошей фамилии, пусть и захудалой. Привлекла она его своей экзотичностью или ещё чем - это его тайна. Но, наверное, в этом был и определённый шик - иметь экзотическую красавицу при себе в качестве законной жены. (Пошлый анекдот про Толстого-американца опустим.)

Так Ганнибал, ставшей Пушкиной, удалось в какой-то степени одолеть своё личное проклятие. Теперь надо было постараться стереть его и в роду: родить от белого мужчины полноценного белого ребёнка.

Но... первенец Сашка оказался явным негритёнком. Не негритёнком, конечно, просто проклятые негроидные черты ясно были видны намётанному взору матери.

Разочарованию Надежды Осиповны не было предела. Она не хотела видеть первенца, который одним своим видом напоминал ей о несостоявшейся надежде; вычеркнула его из сердца.

Через некоторое время у неё родился второй сын. Был он в общем-то точно таким же мерзким негритёнком, как и первый, но у Надежды Осиповны её разочарования перегорели, она внутренне смирилась со своим проклятым наследием и приняла второго сына как чаемого. Он и стал для неё первенцем.

А Сашку сдали в интернат - чтобы не мозолил глаза и не напоминал о несбывшемся.

Нелюбимый отрок, засунутый с глаз подальше в закрытое заведение из-за "компрометирующей" внешности, - можно представить силу травмы,нанесённой его психике! И не удивительно, что он унаследовал от матери комплекс "арапского безобразия".

Правда, детская драма метиса, замурованного в лицее, заключала в себе и положительный момент.

Саша оказался в компании таких же несчастных мальчиков, так же сплавленных в престижную школу - только по разным причинам. Они вскоре сплотились в одно единое лицейское братство, куда юный Пушкин вошёл на равных. Как и практически в любом коллективе, в лицейском были свои изгои и объекты насмешек, и среди них числился вовсе не Пушкин (а Кюхельбекер). Благодаря своей изоляции подросток с экзотической внешностью оказался избавлен от бестактностей, с которыми наверняка столкнулся бы, оставайся он при семье. ("А это ваш новый арапчонок? Ах, простите, мы не знали...") Рана подзатянулась, но, конечно, осталась внутри до самого конца жизни.

Тем более, что основания критически оценивать свою внешность были. Воспитанные на приглаженных портретах великого поэта, где он предстаёт, если не чудо-богатырём, то уж точно душкой, от кудрей которого трудно оторвать взгляд, мы как-то не понимаем, что в действительности всё было не так.

Малорослый, по-обезьяньи длиннорукий (что с документальной точностью зафиксировано на картине Чернецова "Парад на Марсовом поле") и с каким-то бугристым лбом, из-под которого сверкали большие глаза, он отнюдь не был образцом привлекательности.

Пушкин, Крылов, Жуковский и Гнедич в Летнем саду (худ. Чернецов)

(Лоб Пушкина можно увидеть на набросках Тропинина к его портрету поэта - на самом портрете, он, естественно, разгладился; до определённой степени его смог передать Райт на своей гравюре и особенно - Гиппиус.)

   
Т. Райт. "Портрет Пушкина". 1837 г.   Г. Гиппиус. "Портрет Пушкина". 1828 г.

Начав созревать, Саша Пушкин задался двумя противоположно направленными целями. Он начал компенсировать свою "арапскую" внешность и одновременно старательно выискивал в ней что-то красивое.

Первый путь дал Пушкина-героя - наездника и стрелка, забияку и невероятно хладнокровного дуэлянта. Отсюда наверняка, кстати, и пресловутый "донжуанский" список (о чём почему-то никто не говорит, списывая его исключительно на "темперамент"). В воспалённом юношеском воображении Пушкин видел себя обиженным природой мерзким карлой - типа популярного в некоторых кругах актёра Шкета - и компенсировал своё (сильно преувеличенное, конечно) уродство победами над женским полом.

Но подросток Пушкин, часами (как и полагается в таком возрасте) вертясь перед зеркалом, изо всех сил старался найти в себе хоть что-то, какой-то ракурс, чем можно было бы по-настоящему любоваться.

И он нашёл такой ракурс: профиль. А в профиле - нос.

Удивительный тонкий и прямой трепетно-художественный нос, совершенно не свойственный неграм (похожий имеется разве что у актёра Гленна Пламмера). Им можно было действительно любоваться часами - выстроив из зеркал систему, позволявшую видеть себя в профиль.

Своим профилем Пушкин любовался всю жизнь. Он оставил нам массу рисованных автопортретов, среди которых есть и ставший каноническим. (На нём, кстати, зафиксирована и специфическая негритянская посадка пушкинской головы - не прямая, а косая; как у горбунов, только без горба.)

Себя Пушкин хотел бы всегда видеть именно так - в профиль, со спускающейся из-под кудрей великолепной линией лба и носа, губ и подбородка, в самом изгибе которых, кажется, уже заключена поэзия. А не в бугристом лбу и не в серых африканских губах.

Пушкин в профиль - это тот Пушкин, которым сам Пушкин хотел бы стать целиком, всем собой; он как бы мечтать состоять из одного лишь профиля. И эту свою эстетическую находку он подсознательно тиражировал всю жизнь на полях бесчисленных черновиков. Как бы завещав и нам видеть его таким: с утончённым художественным абрисом лица в обрамлении природной виньетки из чудных кудрей.