Я не верил в то, что это когда-нибудь закончиться.
25 ноября оборвалась жизнь моего отца. За неделю до этого он отправил нас с матерью в Хабаровск, а сам остался. Служба у него была такая.
Все знают, что он мог уехать, мог переложить обязанности по уже практически законченной процедуре передачи Уссурийска на своего зама Куприянова. Но его он заставил уйти в отпуск и помог ему и его семье со срочным переездом в Новосибирск.
Главное, что я хочу этим сказать - это не то, что мой отец был лучше других. Нет, он был как все, вот только поступил так, как должен поступать настоящий патриот.
В Хабаровске он снял для нас квартиру рядом с набережной. Помню, ночью выпал первый снег - совсем немного, но сразу стало на порядок холодней, подул ледяной ветер с Амура. Я не мог заснуть и мама не спала, сидела на кухне за своим ноутбуком и постоянно пила кофе, курила сигарету за сигаретой.
Уверен, что многим не спалось в ту ночь, в последнею ночь исхода.
Но федеральный телеканалы показывали нам как радостные приморцы покидали свои дома на самолетах, поездах и кораблях, их еще вывозили автобусами, а многие не желая бросать свои автомобили, хотя знали, что поддержанные японки они не смогут поставить на учет ни в одном городе России, уезжали сами. Мне было тоскливо и одновременно смешно. Власти да же здесь не смогли сделать все как положено, протянули сроки переселения, еще не сдали больше половины жилья в эксплуатацию и переселенцев приходилось селит в школах, гостиницах, да где придется! Дисциплинированные китайцы не понимали такого отношения к делу, но терпеливо ждали, сначала перенеся дату сдачи с 1 сентября на 1 ноября, а потом и вовсе на 1 декабря, но дали тем временем понять, что отсрочек больше не будет, всех кто не успеет, будет выдворять китайская народная армия.
По телевизору постоянно показывали президента, который довольно убедительно доказывал, что это вынужденный шаг, но он просто необходим для всего народа и каждого в отдельности. Он вообще умел говорить правильные слова и складывать их в правильные, очень красивые предложения и порой хотелось ему верить. "Наши возможности, - говорил он, - несравнимы с нашими территориями". "Сейчас нам нужно спасать нацию, пусть и в ущерб нашей гордости". "Зачем нам столько земли, если на ней некому жить?". "В течение 100 лет КНР будет выплачивать нам огромную аренду, и предоставлять льготу для российских предпринимателей, работающих в Приморье". "Да, сто лет - это много, но когда закончится срок аренды - мы получим в свои руки новый край, который станет флагманом Российской экономики и науки". Многие поверили ему, другие просто уехали из страны. Но отец не хотел уезжать. Ему предлагали гражданство США и Израиля, друзья из Лондона выбивали для него статус политического беженца, а он и не спорил с ними, часто отшучивался - мол, я английский плохо знаю и вообще, кому я там нужен?
Теперь я полностью согласен с ним. Но тогда меня бесила его позиция. Мы с матерью говорили ему, что здесь невозможно жить, он соглашался. Мы доказывали, что за Приморьем они отдадут Китаю и Хабаровский край, Чукотку США, а Сахалин с Курилами Японии и он соглашался. Он соглашался со всеми и не спорил ни с кем, но все же отказывался эмигрировать. Мать плакала по ночам, он успокаивал ее и говорил, что все будет хорошо. Хотя тогда это звучало не убедительно.
Помню, включил агент и просмотрел список тех, кто был в онланйне. Оказалось, что многие не спали и почти у всех стоял статус "виселица". Как молоды мы были, если думали что так можно отстаивать свою гражданскую позицию. Но правительству на нас было по большому счету наплевать, всегда.
Не спал и Андрей, тогда еще обычный школьник.
"Привет" - поздоровался я.
Мы не виделись около месяца, как раз с последнего дня работы школы. Потом я только урывками выходил в агент и совсем перестал эсэмэсица.
"Привет. Давно тебя не видел. Где пропадал?" - спросил он и послал мне иконку алкоголика.
"(( суета эта... некогда было. Переезжали..."
"Куда подались? За бугром уже?"
"Ага! Ты отца моего, что ли не знаешь? В Москву собрались. Сейчас в Хабаре торчим."
"Да!? Да ведь мы тоже здесь. Отец готовит документы для переезда в пендосию."
Стыдно признаться, но в тот момент я осознал с тоской, что очень сильно завидую Андрею.
"Молодец. Давай завтра встретимся?"
"Без проблем, все равно еще две недели здесь торчать. Когда и где?"
"На набережной у Муравьева-Амурского. Кафе найдем, пива выпьем, обсудим наши дела."
"Заметано. Тогда спать пошел. У тебя все тот же номер?"
"Да, симка старая."
"Пока."
"Пока."
На следующий день я проснулся часов в десять утра. За окном светило яркое солнце. Умылся, вышел на кухню.
Мать готовила завтрак, варила макароны, а на столе стояла тарелка с горячими сосискам
- Не ложилась? - спросил я.
- Нет, - отрешено ответила она, - Отец не звонил?
- А тебе?
Она промолчала.
Позавтракав и сказав, что уйду на несколько часов, пошел в сторону набережной, благо идти было не более десяти минут, да и навигатор был при мне.
Шел по улице и слушал в наушниках группу кино, песню "Кончится лето". У людей проходящих мимо меня были одинаково озабоченные лица. Все тогда боялись того, что не сегодня, так завтра правительство бросит их здесь.
Навигатор помог без труда найти памятник генерал-губернатору, через год уничтоженного попавшей в него бомбой.
Андрей пришел раньше, стоял на лестнице и курил сигарету. За то недолгое время, что мы не виделись, он сильно изменился: похудел, стал носить черную куртку, черные джинсы и армейские ботинки, но оставался таким же патлатым блондином, и эта шевелюра начисто убивала весь вид создаваемый одеждой уличного хулигана.
- Здорово, мужик! - закричал он.
- Здорово! - ответил я, и мы обменялись рукопожатиями.
А потом мы пошли искать недорогое кафе, и нашли-таки небольшой павильончик на пять-шесть столиков. Это была дешевая забегаловка с быстрое едой в виде пельменей или чебуреков. Но здесь наливали пиво из кег и не спрашивали паспорта.
Мы сели за свободный столик у окна. Мимо нас шли люди по своим делам, а мы пили пиво из пластиковых стаканов и радовались тому, что в чужом городе повстречали друг друга.
- Как живешь? - спрашивал он.
- Да как все, - отвечал я.
- Есть планы на будущее? - спросил он уже более серьезным тоном.
- В смысле? - растерялся я.
- В смысле - ты знаешь о Сопротивлении?
- Ну, слышал...
- Слышал что?
Меня стала напрягать его напористость, и я ответил с вызовом:
- Идиоты, думающие, что они могут что-то изменить.
Он по не доброму посмотрел на меня.
- Ты не прав, - сказал он, - Это настоящая сила и нас с каждым днем все больше. Слышал о Дальнегорских погромах? Это мы. Трое суток наши силы держали город в своей власти. Трое суток.
- Так ты теперь с ними?! - удивленно воскликнул я.
- Тихо, - шикнул он, - Не стоит орать на весь зал, что я один из них.
Мне почему-то стало смешно. Сопротивление, борьба... За что и от кого?! Это ведь система! Глупо бороться против нее.
- Только официально - нас более пятидесяти тысяч, а если считать сочувствующих и потенциальных... Это очень много.
Сразу захотелось поспорить с ним:
- Глупо как-то это все, - сказал я.
- Что глупо?
- Да вся эта борьба.
- Почему?
- Потому что вы ничего не сможете сделать, потому что у властей армия и полиция, а у вас только идеи. Мне шестнадцать и даже я это осознаю.
- Ты не прав. Идеи управляют миром. Идеи свергают правительства, а люди - лишь инструмент для этого.
- Что-то тебя на тоталитаризм потянуло, - с нескрываемой иронией подметил я.
Он только хмыкнул и, посмотрев на меня как на сопляка сморозившего дурость, сказал:
- А ты оглянись вокруг. Хорошо жить при демократии?
Ну что дальше? Дальше пили пиво и долго спорили. Но каждый так и остался при своем. Я просто не понимал его, а он так и не смог объяснить, бросал в меня плакатными словами явно придуманными не им самим.
К часам четырем вечера мы напились и окончательно разругались. В итоге я психонул и, встав из-за стола, сказал:
- Мне домой пора, завтра спишемся.
- Давай, - бросил он, мне смотря в окно.
Но я так и не смог успокоится, продолжая по дороге домой в мыслях спорил с ним. И мои доводы казались такими убедительными, что было не понятно, почему же он не осознает этого? Да, я не был согласен с тем, что творилось в стране, но искренне верил в то, что таким способом их не одолеть. Сколько уже было примеров? Да много их было и ничего. Так, что не понимал я Андрея и не верил в его слова.
Но когда ступил на порог дома, то ко мне выбежала рыдающая мать. Она обняла меня и закричала:
- Саша, папа погиб!
Сложно забыть те чувства. На меня словно стена упала, я провалился в пропасть... Нет, все равно не описать словами. Да, в ту ночь я плакал, рыдал и отказывался верить. Но когда наступило утро - успокоился и заставил взять себя в руки. Пошел на кухню, приготовил завтрак, сварил крепкого кофе. Мать вышла ко мне, похожа на приведение, молчаливая, непонимающая как жить без мужа. Я так и не увидел ее прежней никогда - смеющейся, позитивной, любящей жизнь. Жизнь покинула ее.
В тот трагический день полковник Су Вэй и мой отец ехали из гостиницы в администрацию города. Проезжая наш бывший многоквартирный дом, он попросил водителя остановиться. Полковнику он сказал, что ему нужно сбегать в свою бывшую квартиру, что бы забрать кое-какие вещи, которые забыл при выезде. Су Вэй не стал выяснять подробности, напомнил что у них очень плотный график. Отец обещал вернутся через пять минут...
Его нашли в нашей квартире в личном кабинете. Он застрелился из наградного ПМа...
Что порождает гнев? Несправедливость. Несправедливость, творящаяся вокруг, заставила всех нас задуматься и пробудила в наших сердцах гнев.
В первое утро без отца я пообещал себе, что все те, кто уничтожает нашу страну - будут наказаны. Все до единого и никто, никто не спрячется от моего гнева.
А через четыре года мы с Андреем стояли у дымящегося, полуразрушенного здания государственной думы. Курили сигареты, шутили и пили водку из одной алюминиевой кружки, а мимо нас вели последних защитников режима - молодых исхудавших солдат, жирных генералов и все тех, кто до конца надеялся на победу, но так и не успел покинуть страну в последний момент. Тогда я спросил у него:
- Как думаешь, сможем ли мы быть справедливыми? Не станем ли вот таки ми как они со временен?
Он посмотрел на меня и сказал:
- Мы не можем знать, но должны верить...