Проснулся я, как всегда, поздно. Было уже около двенадцати. Я потянулся и услышал, как Светлана возится внизу -- чем-то она там шелестела и чего-то там напевала. Слов было не разобрать, но, по-моему, это было что-то про мальчика, который хочет в Тамбов.
Потом пение прервалось, и донесся ее ласковый голос:
-- Милый, ты встал?
Я издал в ответ нечто нечленораздельное.
-- Сегодня ты был просто великолепен.
-- Мгумм, мгумм, -- откликнулся я. -- А какой была ты... Золотце, а что ты там делаешь?
-- Готовлюсь к презентации. Ты разве забыл? В два нам надо быть на Дубинянском.
Я недовольно поморщился. Что и говорить, презентации (а также всевозможные фуршеты, банкеты и прочие брудершафты) я терпеть не мог, в отличии, между прочим, от моей супруги, которая без них своей жизни просто не представляла. На этой почве, кстати, у нас то и дело возникали скандалы. Но в этот раз, похоже, придется мне уступить. Я и так уже похерил кучу мероприятий за последние два месяца. Конечно, Светлана могла съездить и без меня. Но я понимал, ей так хочется войти в банкетный зал именно рядом со мной, таким статным, высоким, головокружительно стильным, чтобы все находящиеся в зале дамы просто зачахли от зависти.
-- Конечно, не забыл, -- откликнулся я наконец. -- Как можно...
-- В таком случае, одевайся... Кстати, ты не помнишь, куда подевалась моя брошь? Ну, та самая, что подарили нам Ватульяны.
-- Потеряла?
-- Вчера я так быстро избавлялась от одежды, что и не помню, где ее теперь искать.
-- Что за зрелище было, однако! Выходящая из текстильного моря Киприда... Не хочешь ли повторить?
-- О милый, у нас же нет времени... Так куда подевалась моя брошь?
-- В прихожей на тумбочке посмотри, -- сказал я со вздохом.
Снизу снова донеслась знакомая песенка, потом шорох легких шагов. Обратно двинулся уже гулкий отрывистый цокот -- воспользовавшись тем, что оказалась в прихожей, Светлана напялила на себя свои платино-экзембитовые туфли.
-- Милый, -- мурлыкнула она опять. -- Нам уже пора.
-- Иду, иду, -- откликнулся я. -- Дай мне еще пару минут. Никак галстук на коленку не натяну.
В ответ раздался дежурный смешок.
Я же потянулся еще раз и -- что ж тут поделаешь -- со вздохом поднялся. И сразу почувствовал -- что-то не так. Странное это было ощущение -- будто все вокруг меня как-то незаметно для меня изменилось. Нет-нет, все в комнате было по-прежнему -- и мебель, и окна, и шторы, но... были они в то же время как бы другими. Не скажу, что это меня испугало. Скорее, наоборот, озадачило. Так, озадаченный, я и подошел к располагавшемуся на дверце платяного шкафа зеркалу. И вот тут меня поджидал самый настоящий шок. Вместо статной, высокой, головокружительно стильной фигуры в зеркале отразился какой-то ну совершенно мне незнакомый субъект, какой-то совсем на меня не похожий, низкорослый, коренастый, морщинистый, с длинным, как у бабы Яги, носом, достававшим до подбородка, и, что самое омерзительное, с маленькими, близко друг к другу посаженными красными глазками, которые смотрели на меня с таким злобным пренебрежением, что все внутри меня так и передернулось. На хорошо знакомую мне головокружительно стильную фигуру он был похож так же, как, к примеру, упитанный селезень на благородного лебедя. Поначалу я подумал, что это не я, что это чья-то дурацкая шутка, что кто-то смеха ради наклеил вместо зеркала этот комичный портрет, но сразу же понял: это не так -- парень в зеркале был явно живой, так как откликался на каждое мое движение, как и положено отражению. Что в нем было наиболее омерзительным, так это, повторяю, глаза -- какие-то маленькие, красные и злобные-злобные...
Тут я почувствовал, что уже энное количество времени до меня пытается докричаться Светлана.
-- Милый, ты скоро? Я жду.
-- Сейчас, сейчас, -- отозвался я внезапно охрипшим голосом.
Как назло, Светлана тут же почувствовала неладное.
-- Что с тобой, милый? С тобой все в порядке?
-- В порядке, -- крикнул я, не в силах оторвать глаз от собственного отражения.
Тут я догадался посмотреть на себя непосредственно, без зеркала то есть. Увы, и этот осмотр также не принес положительных результатов. Я был действительно тем, кем увидел себя в зеркале -- маленьким отвратительным карликом с красными злобными глазками. То, что несколькими минутами раньше обстановка в комнате показалась мне необычной, теперь получило свое объяснение. Я-нынешний был ниже я-когдатошнего на целых три головы. Я просто воспринимал теперь мир по-другому -- не с двух метров, как раньше, а всего лишь с одного, если не меньше...
Тут я услышал, как по лесенке, ведущей в нашу спальню на втором этаже, зацокали каблучки -- не дождавшаяся моего выхода Светлана подымалась, чтобы подогнать меня лично.
-- Стой! Не заходи! -- крикнул я испуганно.
Цокот на мгновение затих, но тут же возобновился опять.
-- Что еще за новости?! -- фыркнула она недовольно.
-- Я это... голый сейчас!
Что и говорить, заявить после двух лет супружеской жизни, что мне неловко предстать перед собственной супругой голым... Это, конечно, было форменное идиотство. Но придумать что-то другое я просто не успел. Впрочем, это не только не помогло, но даже вызвало результат прямо противоположный -- шаги в коридоре ускорились.
Я отчаянно заметался по спальне. Попытался сначала забраться в шкаф, потом сунулся под одеяло. В конце концов я юркнул за штору, причем произошло это в тот самый момент, когда Светлана появилась в дверях.
-- Милый, -- сказала она ничего хорошего не предвещающим голосом. -- Ты где?
-- Здесь я, -- откликнулся я из-за своего укрытия.
-- Что ты там делаешь?
Голос у Светланы из ласково-добродушного давно превратился в неопределенно-пытливый. Он уже давно был в той так хорошо мне знакомой стадии, когда (в зависимости от ситуации) он может либо снова вернуться в свое прежнее ласково-добродушное состояние, либо превратиться в полную свою противоположность, стать подчеркнуто-ледяным, предвещающим бурю.
-- Понимаешь, дорогая, -- заговорил я, лихорадочно подбирая правильные слова. -- Я не могу сейчас перед тобой показаться ...
-- Ты что, заболел?
-- Заболел? Ну... в какой-то степени... Понимаешь, я стал немножко другим... Я просто не знаю, как ты теперь ко мне отнесешься...
-- Что ты там лепечешь. А ну, выходи сейчас же!
Она сделала ко мне шаг, но я так отчаянно закричал: "Нет!", -- что она снова остановилась. На лице ее изобразилась тревога.
-- Да что с тобой, милый?! Ты не хочешь ехать на презентацию?
-- Дело не в этом.
-- А в чем?
-- Понимаешь... Все так неожиданно... В общем... В общем, вот.
И я, чувствуя, как все внутри меня как бы заледенело, выступил из-за шторы. Говорить мне больше было не о чем, все должен был сказать мой теперешний облик. К чести Светланы, от того, что она перед собой увидела, на лице ее не изобразилось ни малейшего отблеска чувств. Она не упала в обморок, не закричала. Она продолжала молча стоять, глядя на меня из-под полуопущенных ресниц своими длинными породистыми глазами, и была она в этот момент так восхитительна, что мне тут же захотелось завалить ее на кровать, но... ситуация сейчас была немного иная. Все, что я сейчас мог, это со смирением ждать своей участи. И ответ, хотя и не сразу, последовал, причем был он столь же парадоксален, как и все, что она делала, когда ситуация была необычной.
-- Вот, значит, как, -- проговорила она. -- Чего-чего, но такого от тебя я никак не могла ожидать!
Она повернулась и, заметая бальным платьем паркет, резким порывистым шагом двинулась прочь. На лестнице цокот ее каблучков на секунду затих, и до меня донеслась еще одна ядовито-уничижительная реплика:
-- Не хочешь ехать, так и скажи!
После чего цокот возобновился опять, пересек гостиную и замер. Еще секунду-другую оттуда доносилась неопределенная возня, потом хлопнула дверь, и все окончательно стихло. Светлана отправилась на презентацию без меня.
Я же все стоял и стоял посередине спальни, не зная, что предпринять, потом вдруг очнулся, бросился к окну с одним единственным желанием -- попытаться ее остановить, но... Так и не решился. Разве мог я в нынешнем своем отвратительном виде претендовать на такую красавицу? Что, кроме брезгливого отвращения, мог я сейчас в ней вызывать?
Чувствуя, как вокруг меня рушится мир, я упал ничком на кровать и замолотил по подушке кулаками. Прошло, наверное, минут десять, прежде чем я успокоился. Я замер и стал размышлять, как же мне справиться с этой проблемой. Ну не хочу я быть карликом с красными глазами.