Закат... Чарующее действо захода Солнца за горизонт. Гигантские волны всех оттенков красного текут снизу вверх от заходящего светила к бездонному небу. Пурпурный шторм окрашивает собой облака, которые начинают играть всеми прекрасным золотистым светом. Но вот полукруг солнца скрывается за дольним лесом и облака становятся зловещими, а красный шквал оставляет на своем пути льдистые звезды.
В этот момент для человека ничто познания в астрономии. Он захвачен происходящим действом и старается ничего не говорить, а лишь смотреть и слушать, забывая, что видел это сотни раз и увидит еще тысячи закатов. Разуму хочется вырваться из тесной черепной коробки и коснуться, наконец, тайн мироздания...
Именно это чувство причастности к великому ощущали люди на дороге. Шум и гомон каравана стихали, лишь раздавался скрип телег, да изредка кричали животные, ибо, не обладая чувством и разумом не могли они познать всю красоту и величественность происходящего. Только в этот момент люди ощущали необходимость друг друга и чувствовали редкое единение в мыслях и чувствах. Даже отшельник в эти минуты не был бы один, глядя на солнце, он чувствами был вместе со всем человечеством.
Все люди настолько были настолько захвачены происходящим, что мало кто заметил фигуру в монашеском одеянии с посохом. Как бы отрицая могущество природы, монах вошел в лес. Присмотревшись, кто-то мог увидеть много интересного в этом монахе. Пыль не вздымалась под его ногами, мусор не шелохнулся под его поступью, и в то же время он шел настолько уверенно, как бы по твердому полу. Кусты сами собой, словно в испуге, раздвинулись, пропуская незнакомца в сумрак леса, не издав при этом ни шороха, а затем беззвучно с облегчением сомкнулись за прямой спиной этого мужчины.
Много странностей было в этом необычном служителе богу. Человек был слишком пластичен для просиживающего долгие часы в молитвах монаха. Обладая уверенной походкой, он сочетал в ней неукротимую энергию и кошачью грацию. Рука незнакомца скорее несла посох, чем опиралась на него и была испещрена шрамами. Да и сам посох был сделан из серебристого металла. Монашеский балахон был сшит из слишком хорошей материи и предназначался скорее для сокрытия истинного лица, оставляя на виду лишь часть подбородка с небольшой бородкой.