Захворал Семен Березкин в октябре. Мост они через речку ставили, вот там он и простыл. Крепко занедужил солдат: думали, что не жилец. Но Семен выкарабкался, он еще с мальчишек за семижильного слыл. Вроде, росточком невелик, худ, плечи, так себе, но до того жилист, что иного богатыря за пояс заткнет и не поморщится. В общем, не смогла хворь подлая Березкина одолеть. Неделю он пластом пролежал, а еще через две недели его уж и в строй прицелились обратно направить - на фронт. Война, брат. Приготовился солдат дальше лямку ратную на передовой тянуть, но тут, будто знамение счастливое. Земляка он встретил - фельдфебеля Бажина Василия. Бывают же чудеса на свете! По соседству они когда-то жили, Василий постарше чуток, но Семена он сразу признал. Признал да помог. Василий при штабной роте служил, ну и через своих знакомцев поспособствовал, чтоб Семена в автомобильную команду пристроить - смазчиком. Работа грязная, но по сравнению с передним краем - рай сущий. С рассвета и дотемна трудился счастливый Семен: механизмы смазывал, горючее заливал, вечером тщательно отмывал каждую машину от всякой грязи. Машин у них было восемь и все современные. Сложная техника. И люди при машинах тех серьезные, не поступишься особо. Хотя, к примеру, взять унтера Ивана Аникеева, так тот вполне компанейский: сам он из рабочих, по слесарному делу трудился, а потом в шоферы выбился. Сдружился Семен с Аникеевым, тот его немного и машиной править выучил. Непростое это дело, но Семен Березкин тоже щей лаптем не хлебает. Правда, когда капитан Кульчицкий застал смазчика за рулем, так Аникеева обматерил, что хоть всех святых выноси. Строгий у них командир, но справедливый: невесть что на свете начнется, ежели все полезут за руль. Это ж не жизнь будет, а столпотворение вавилонское. В жизни же, всё правильно должно быть устроено: одни гордо машиной правят, а другие грязь придорожную месят. Планида у всякого своя. А планида Семена - в гараже день-деньской всю грязную работу править. Но случались у парня и светлые денечки. Вот сегодня, к примеру, приказал капитан Кульчицкий Березкину ехать вместе с шофером Ардашевым в Ригу на войсковые склады за маслом. Поручение - разлюли малина: целый день ничего не делаешь, а лишь катаешься да на обочину поплевываешь. Только вот напарник у Березкина шибко гордый. Молчит всё. Разговора никак не получалось, потому стал Березкин местные окрестности рассматривать. Всё в диковинку здесь Семену: и дома, и палисадники, и даже собаки... В родной-то Федоровке они здорово потощей и в холке пониже.
- Да, - чуть приуныл Семен , - домой бы сейчас, в деревню...
Но вместо деревни они скоро въехали в город Ригу. Дорога здесь хорошая, накатанная, вот и добавил Ардашев газу. Лихо мчали солдаты вдоль улицы на автомобиле, так лихо, что люди разбегались в стороны, а лошади ржали в испуге. Весело! Ух! Всё унынье испарилось, как апрельский снег с крыши. На самую малость Семен Березкин песню не спел, да он и спел бы, если б не вислоухий щенок, выскочивший на дорогу прямо перед колёсами. Семен, жалея глупого щенка, хватается за руль, Ардашев от неожиданности давит на тормоз, и... завертело автомобиль на мокрой дороге. Ардашев - шофер опытный, смог он в самый последний момент ситуацию выправить и укротить крепкой рукой строптивый механизм. За два вершка от стены кирпичной сумел он машину остановить. Жуть, одним словом. Но обошлось всё на этот раз, только вот матросам, шагавшим по тротуару, не повезло, окатил их автомобиль грязной водой из лужи с ног до головы.
Командующий двенадцатой армией генерал Радко-Дмитриев задумался над штабной картой. До наступления оставались считанные дни, но в душе генерала занозой сидела одна надоедливая мысль:
- На южном участке еще минимум пять пехотных батальонов надобно...
Крепко беспокоился генерал за тот участок. Сегодня он получил данные разведки об усилении немецких артиллерийских частей. Неприятное сообщение. Весьма некстати. А еще этот недавний разговор с командующим фронтом генералом Рузским.
- Не по душе мне этот ваш план наступления "без выстрела", - морщился Рузский. - Может быть, лет двадцать назад, оно бы еще имело успех, но при современном развитии артиллерии, пулеметов... Жаль, что Гурко не услышал моих аргументов. Молод он еще для начальника штаба Верховного главнокомандующего, молод, а потому и ... Очень жаль, но решение штаба сейчас для меня закон... Рубикон перейден... Вам, как командующему двенадцатой армией, как говорится, и карты в руки...
Николай Владимирович Рузский, после долгой болезни, вновь принявший командование Северным фронтом, стал очень осторожным и всячески старался избегать каких-либо рискованных операций, поэтому всю ответственность за наступление он возложил только на Радко-Дмитриева. Дерзай, дескать, получится - наша удача, а нет, так и виновный сразу налицо.
- Дерзнуть-то, я дерзну, - размышлял командующий двенадцатой армией, - но маловат перевес в живой силе по линии фронта. Особенно по южному краю.
Радко-Дмитриев не раз уж просил подкреплений у командующего фронтом, но ответ был один: обходитесь своими силами, план наступления утвержден.
- Где же мне взять эти пять батальонов? - потер пальцами висок генерал.
- Что они творят-то?! - вывел генерал из задумчивости резкий крик полковника Сахнова. - Перед окнами командующего драку затеяли!
- Что там? - резко обернулся Радко-Дмитриев.
- Матросы с солдатами дерутся! - всплеснул руками полковник. - На передовую бы их, раз так кулаки чешутся!
И тут в голове генерала, словно хоровод замелькали слова: "пять батальонов", "матросы", "драка", "передовая", "пять батальонов", "матросы"...
- Полковник, - строго оборвал причитания полковника командующий. - Прикажите подготовить телефонную связь со штабом ставки! Мне срочно надо переговорить с генералом Гурко!
Березкин и опомниться от страха перед кирпичной стеной не успел, а его уж из кабины разъяренный матрос за шиворот тащит да лицом в грязь. Только не на того напали, чтоб просто так в грязь уронить: вскочил Семка и головой матросу под дых! Теперь тот в лужу плюхнулся, но порадоваться ловкости своей Березкину не пришлось, сверху по затылку его так треснули, что все близлежащие лужи алмазами засветились. И потащило куда-то Березкина по грязной хляби. А вокруг ноги грязь месят, крики и даже кто-то в воздух пальнул. Лихая драка случилась на рижской улице. Хорошо, что солдаты из комендантской роты быстро подбежали и воздали полной мерой каждому, кто под руку попал. Семену нос разбили, но это сущая ерунда по сравнению с увечьем Ардашева. Шофер, падая, ударился головой о камень и уж глаза его закатывались, когда к нему Березкин подбежал. Ардашев узнал напарника, сунул ему в руку сложенный треугольником лист бумаги и чуть слышно прошептал:
- Иди на завод Лейтнера и передай это Николаю Кашкарову.
И всё. Больше ни слова не сказал шофер. Отжил своё.
- Всех старуха с косой равняет: и гордого, и простого, - только и успел подумать Семен, как подхватили его солдаты повели на гауптвахту.
Там-то с ними разбирательство и случилось. Дознание вёл сердитый штабс-капитан. Особенно он сердился на матросов.
- Ад стонет и рыдает, глядя на ваши безобразия! - кричал штабс-капитан, часто ударяя кулаком по столу. - Всё, на каторгу собирайтесь!
- Так они первые начали, - огрызались матросы, грозя увесистыми кулаками в сторону Березкина. - Кому понравится, когда тебя из лужи грязью!
- Какая грязь?! - кричал в ответ дознаватель. - Вы ж человека убили!
- Они первые, - не унимались матросы, - сядут на мобили свои, а мы, не люди что ли...
До Семена у штабс-капитана руки пока не дошли, а потому сидел Березкин тихонечко в уголке и молился.
Вскоре пришел к ним офицер в морской форме. Офицеры поздоровались и стали шептаться, затем курить, а потом опять шептаться. И чем дальше они шептались, тем чаще на Семена поглядывали. Да всё не напрямую, а как-то искоса и мельком. А, может быть, просто так показалось солдату. У страха-то глаза, как плошки: увидят и ворону вместо мошки.
- Ты видел, - наконец-то обратился к Семену штабс-капитан, - как матросы напарника твоего били?
- Нет, - часто замотал головой Березкин. - Меня, ведь, как из машины выволокли, так сразу по голове и мордой в грязь. А чего из грязи-то разглядишь?
Офицеры опять стали шептаться. Пошептавшись, штабс-капитан опять к Березкину со строгим спросом:
- Чего в городе делаешь?
- Т-т-так, бумаги-то на столе, ваше б-б- благородие, - стал от волнения заикаться Семен. - З-за маслом нас п-послали.
Штаб-капитан ловко повернулся на каблуках, подошел поближе к Семену и уже в полголоса, строго грозя солдату пальцем, продолжил.
- Вижу, что человек ты хороший, а потому дело о драке дальше не передаю. Не хочу тебе жизнь портить, но и ты об этой драке никому. Понял? Командир спросит о напарнике, скажешь, что на повороте из кабины вывалился и в лазарет его отправили. В твоих интересах так сказать. Понял?
Березкин от радости так часто тряс головой, что шея заболела.
Машина завелась быстро, Семен прыгнул за руль и осторожно тронулся с места. Получилось: не прошла наука Аникеева даром. Поехал Березкин, не особо быстро, но поехал. Отъехав подальше от гауптвахты, он спросил прохожего как найти склады. Уже темнело. В отпуске масла Березкину отказали, велели приезжать с утра. Завернув ближайший переулок, решил солдат там и переночевать. Но стоило прикрыть глаза, как тут же вспомнились последние слова Ардашева.
- Грех-то, какой, - стукнул себя по лбу Семен. - Как же я забыл-то? Ведь пообещал человеку в последний час его... Надо срочно завод этого ляйтена искать. Спросить бы кого...
И тут он увидел мастерового в замасленной телогрейке и сразу к нему со спросом:
- Подскажи, мил человек, где мне завод ляйтера найти?
- Не ляйтера, а Лейтнера, - сердито поправил Семена мастеровой и махнул рукой, шагай, дескать, рядом.
- Да, вы что! - усмехнулся в трубке исполняющий обязанности начальника штаба ставки верховного командования генерал Гурко, выслушав просьбу Радко-Дмитриева. - Вы ничего лучше не могли придумать?
- Василий Иосифович, - просил командующей двенадцатой армией, - мне нужно увеличить перевес в живой силе на южном участке. Это ж в Вашей власти. Генерал Юденич на Кавказе этим же летом ставил их в пехотный строй... Почему же в Кавказской армии можно, а на Северном фронте нельзя?
- Там всё по-другому! - после некоторой паузы ответил Гурко - Там они имитировали ложный десант, в вы мне предлагаете сформировать пять батальонов из матросов и бросить их в пешем строю под немецкие снаряды. Да, вы знаете, во сколько один матрос казне обходится? Это ж всё специально обученные люди... А, впрочем... А почему бы не попробовать? Ведь и Государь недоволен действиями Балтийского флота... Командующего в сентябре сменили, а результата всё нет и нет. Может, действительно... Должны же они себя в чем-то показать... Я переговорю с Государем.
Гурко перезвонил через час и сразу же без каких-либо предисловий:
- Перешлите мне с нарочным докладную записку. Сейчас распоряжусь о срочном формировании пятнадцати рот из состава береговых частей Балтийского флота. Чем черт не шутит... Если мы на вашем направлении сейчас сломим германцев, тогда и южнее можно ударить, а это весьма кстати перед январской конференцией стран Антанты в Петрограде...
По дороге Семен с мастеровым разговорились, оказалось, что тот на заводе этого самого Ляйтнера работает и Николая Кашкарова хорошо знает.
- А кто ж у нас Кольку-то не знает, - улыбнулся собеседник Березкина. - Слесарем он работает. Дело своё знает, но таких шебутных как он, по всему свету поискать. Пустобрех, одним словом.
Николай Кашкаров поначалу глянул на Семена с подозрением, записку взял, как бы нехотя, через силу, но прочитав её, он преобразился в лице и бросился Березкина обнимать.
- Вот спасибо тебе, товарищ, за добрую весть, - от души радовался Николай. - Пойдем к товарищу Рительсу. Ну, теперь мы эти глистам покажем, епархию им в душу!
Они перелезли через забор, поплутали по переулкам, потом зашли с черного хода в какой-то дом, протиснулись там по узкому коридору и очутились в тесной каморке. Там за столом сидел плешивый человек в очках, он что-то торопливо писал при свете керосиновой лампы.
- Товарищ Рительс, - с порога рявкнул Кашкаров, - вот товарищ с переднего края приехал! Весточку от сибиряков привез! Согласны они показать офицерью куку-маку! Епархию им в душу!
- Тихо, - погрозил пальцем удалому слесарю плешивый и тут же глянул на Березкина , - а почему Ардашев сам не пришел?
- Упал он и в лазарете сейчас, - протяжно вздохнув, соврал Семен, - а меня попросил записку вам передать. Ну, я пошел.
- Куда?
- Так, в машине переночую.
- Никуда ты не пойдешь, - сказал, как отрезал товарищ Рительс, - здесь переночуешь.
Плешивый хозяин каморки кивнул, налил солдату в кружку чаю, дал хлеба, потом пальцем указал на старый диван. Немного подкрепившись хлебом с чаем, Семен улегся на диван, блаженно вытянул ноги и сразу же провалился в дремотную муть. Хорошо, вот так в теплой комнате поспать в своё удовольствие. Только поспать не получилось: сперва зачесался бок, потом спина, потом нога, потом опять бок. А хуже того не бывает, как перед сном чесаться начнешь: никакого спасу тут нет. Поначалу Березкин скреб зудящие места пальцами, а потом сжал зубы и решил весь зуд перетерпеть. Лежал Семен, терпел изо всех сил и услышал шепот из-за печки.
- Зачем он привел этого солдата на конспиративную квартиру? - шипел один.
- А чего с дурака взять? - отвечал ему второй.
- А что если это провокатор?
- Тогда опасно его живым оставлять.
- Вот и я думаю. Только, письмо надо в семнадцатый Сибирский полк свезти. Они ж наших инструкций ждут. Нам, кровь из носа, надо провернуть этот акт неповиновения солдат начальству, а уж дальше из искры пламя разгорится. Я с Ардашевым думал передать весь инструктаж, но он не приехал. Ты сможешь завтра к сибирякам прорваться?
- Как? Я ж в розыске.
- Так, может, мне рискнуть?
Послышались неторопливые шаги. Скрипнула дверь. Стало так тихо, что у Березкина зазвенело в ушах. Про зуд он уже забыл, но сна - ни в одном глазу.
- Чего ж мне теперь делать-то? - думал Семен, поднимаясь с дивана. - Это ж они, поди, обо мне говорили. Пропаду, ведь, не за понюх табаку... Бежать отсюда надо, пока жив.
Солдат оделся, осторожно приоткрыл дверь и выглянул в темный коридор. Тихо. Семен перешагнул порог и на цыпочках пошел. Передвигался солдат наудачу, шаря рукой по сторонам. Потом справа потянуло холодом.
- Воля, вроде, - облегченно подумал Березкин, - подобрался к двери и открыл её. Открыл и тут же зажмурился от яркого света.
Командующий двенадцатой уже собирался лечь спать, когда адъютант доложил о телефонном звонке из Петрограда.
- Командующий Балтийским флотом телефонирует, - сообщил адъютант.
- Радко Дмитриевич, - сердился адмирал Непенин, - в штабе ставки, черт знает, что творят! Представляешь, приказали мне срочно послать тебе в помощь половину Второго Балтийского экипажа и в Риге с Ревелем батальон под ружье поставить. Ну, кто до такого додуматься мог?! Гурко, дай ему волю, так он скоро матросов и на коней посадит!
- Не ругайся, Адриан Иванович, - старался успокоить взволнованного адмирала Радко-Дмитриев. - Нам сейчас без твоей помощи никак. Немцы, ведь, только твоих удальцов увидят, так сразу разбегутся, как куры от ястреба. Ты вот мне скажи, когда твои богатыри у меня будут?
- Ну, - задумался на другом конце провода Непенин, - дня через три, не раньше. Шестьсот верст, это тебе не фунт изюма.
- Как через три?! - взволновался Радко Дмитриевич. - Через три никак нельзя! Мне через день надо! Послезавтра твои матросы на позициях должны быть!
- Это невозможно. Фантастика.
- Ну, мы-то с тобой на что, Адриан Иванович? - нервно стучал по краю письменного стола генерал. - Нельзя нам руки опускать. Давай, сколько можно, на автомобилях перевезем, а остальных по железной дороге.
- На автомобилях? - переспросил генерал. - П-пфу.
- Да! - как-то радостно закричал Радко-Дмитриев. - Я сейчас же распоряжусь, чтоб всех автомобилистов подняли по тревоге, и отправлю их в Петербург, завтра к ночи они будут у вас, и сразу обратно. На каждую машину по два шофера посадим, менять будут друг друга в пути. И свою машину пошлю...
У крыльца стояли трое, и один из них держал в руке яркий фонарь, как раз свет этого фонаря Семена и ослепил. Солдат поначалу чуть-чуть попятился от неожиданности, а потом, неведомо отчего, вспомнилась ему чья-то присказка:
- Кому сгореть суждено, тот омута не боится!
А чего Семену бояться? У него теперь: куда не кинь, везде клин! Лучше соколом в полете гибель принять, чем как курица на чурбаке за кухней. Бросился Березкин на крайнего супротивника, да так удачно, что тот, падая от сущей неожиданности, на подельников своих повалился. В неприятельском стане смятение, а Семен припустил по незнакомой улице, как встревоженный лось по лесной просеке. Резво бежит солдат, но преследователи его тоже не лыком шиты - разом в погоню помчали. Семен, конечно бы, убежал от них в два счета, но промахнулся он: не в тот проулок свернул. Бежит солдат, а перед ним стена. Тупик. А преследователи рядом. И пропасть бы солдату, но заметил он по правую руку от себя приоткрытую дверь. Юрк туда! А там еще одна дверь! За ней арка! Дальше освещенная фонарями улица! Выскочил Березкин на улицу и на мирно шагающих по тротуару матросов налетел. Тех самых!
- Спасите, братцы, - кричит солдат, - убить меня хотят!
Тут и преследователи из-под арки выбегают. И у каждого по револьверу в руках. Вот страх-то!
- Отдайте нам его, - четким приказным тоном обратился Рительс к матросам, указывая смертоносным дулом на Семена, старавшегося укрыться широкими спинами моряков.
- Своих не отдаем, - переглянувшись, ответили матросы.
- Он нам должен, - угрожающе прохрипел, стоящий по праву руку от Рительса коренастый здоровяк.
- Ничего я никому не должен! - прокричал из-за матросских спин Березкин, он хотел разъяснить всё, но не успел. Из темной арки выскочили два совершенно черных человека с кольями и в одно в мгновение злодеи с револьверами оказались на земле.
- Мы глядим, на вас револьверы наставили, - уже на бегу рассказывали спасители матросам, - ну, думаем, спасать надо... Артемка предложил их сзади колом как следует угостить... Ну и мы... Хорошо, что мы во время по нужде отошли.
Оказалось, что матросов послали в наказание за драку разгружать на станцию вагоны с углем и теперь они, на превеликую удачу Березкина, шли с работы к себе в экипаж. Немного отдышавшись от внезапного приключения, всё тот же Артемка предложил "малехо обмыть баталию".
- Знаю я тут местечко одно, - соблазнял он, старательно подмигивая товарищам левым глазом, - такой самогон там творят, что аж до копчика пробирает.
Ох, и наводит искушение на грех, особливо во времена законов сухих. Все знают, что нельзя, но так через это "нельзя" переступить хочется, что иной раз и не хочешь, а выпьешь. Вот и с Семеном это случилось, он хотя и не жаловал никогда чарку хмельную, но сейчас матросам супротив их предложения слова не сказал и даже полтинник из кармана на это не особо благое дело достал. Машину Семена они нашли уж к рассвету. Обнялись на прощание, еще раз обнялись, потом Березкин в кузове вздремнуть прилег, а матросы пошли куда-то в серую дымку зимнего рассвета.
Когда Березкин вздрогнул и открыл глаза от резкого тычка пониже поясницы, то поначалу подумал, что видит страшный сон. Стоял над Семеном капитан Кульчицкий и ругался так, как не каждому совесть позволит. Испуганный солдат вскочил на ноги, но не очень удачно, со второго раза.
- Да, ты пьян, сволочь! Повеление Государя не соблюдать! В тюрьме сгною!
И так на редкость живо представил Березкин себя в кандалах, что плакать навзрыд захотелось. Жалко ему себя стало до жути. Но, видно, но особо грешным оказался солдат. Фельдфебель Бажин - вот уж воистину ангел-хранитель испуганного Семена, словно с неба сошел и сразу стал капитана о милости просить. Кульчицкий от него отмахивался, будто от надоедливой мухи, но фельдфебель извивался перед ним и так и сяк. Как уж он сумел упросить Кульчицкого о пощаде земляка незадачливого, никому неизвестно, но сумел. Капитан сердито глянул на Березкина и велел:
- Сейчас фельдфебель тебе лошадь найдет, получишь две бочки масла и поедешь в расположение. Твоё счастье, что фельдфебель за тебя ручается...
Лошадью править - для Семена сплошное удовольствие. Только зябко на улице, но голь на выдумки хитра: присмотрел Березкин скирду соломы недалеко от дороги, да такое себе укрытие на телеге соорудил, что, хоть, всю зиму живи и не выходи никуда. Едет солдат по дороге, радуется волюшке-вольной да мурлычет себе под нос все песни кряду, какие знает. А тут еще солнышко из-за туч выглянуло. И пусть не теплое оно сегодня, но радостное, как никогда. И хлеб с салом, какой ему Бажин дал, был до того вкусен на пустое брюхо, что словом и не передать. Все горести позабылись. Сзади застрекотал мотоцикл. Семен обернулся, желая еще с кем-нибудь поделиться своим счастьем, и обомлел. Он узнал мотоциклиста. За рулем сидел товарищ Рительс. И Рительс узнал солдата. Семену бы гнать лошадей изо всех сил, а на него словно какое-то вязкое оцепенение нашло: в безвольный студень обратился человек. А вот мотоциклист действовал быстро и уверенно. Он спрятал мотоцикл в кустах, прыгнул на телегу, зарылся рядом с возницей в солому, и, ткнув солдату в бок револьвером, просипел:
- Провезешь меня через посты в сто семнадцатый сибирский полк.
Довез Березкин своего пассажира до первого поста. Многое он за это время передумал и твердо решил, что этот Рительс шпион. А стать пособником шпиона Семену не хотелось. При такой вине и Василий Егорович не спасет. Лучше в мир иной, чем жить с виной!
- Нельзя мне так провиниться, - решил Березкин, даже и разу не подумав, о смертоносном оружии в руке недруга. И вот Семен увидел сторожевой кордон. Он отпустил вожжи и лошадь, почуяв себя вольготнее, здорово сбавила ход. Подъезжали они к заставе еле-еле.
Солдаты сидели у костра и о чем-то степенно беседовали и лишь мельком глянули на телегу Березкина. Глянули и один из них, курносый детина с косматыми бровями махнул Семену рукой: проезжай, дескать. Прятавшийся в соломе злодей, больно надавил дулом револьвера Березкину в бок: чего, мол, медлишь, езжай скорее. И вот тут Семен решился. Спрыгнул он с телеги и заорал:
- Шпион у меня в телеге!
Семену больно обожгло спину. Последнее, что он успел увидеть, так это караульных солдат, паливших из ружей по его телеге.
Атака 12 армии на рассвете 5 января увенчалась успехом. Позиции противника прорвали в нескольких местах. Некоторые затруднения случились на участке сибирского стрелкового корпуса: первые атаки были остановлены артиллерийским огнем, но направленные на этот участок матросские батальоны мощным ударом смяли оборону немцев и, выйдя на оперативный простор, пошли на Митаву. Командующий фронтом генерал Рузский, тут же направил в брешь обороны врага большую часть своих резервов. Через три дня германский гарнизон из Митавы отступил и попал в окружение русских войск. Пленных считали на тысячи. Начальник штаба ставки генерал Алексеев, немедленно вернувшийся из отпуска, издал директиву о проведении наступательных операций на западном и юго-западном фронте. Тогда же начали активные действия французские и британские части: наступательный план, подготовленный французским генералом Нивелем, устроил немцам сущий фурор. Неожиданный удар позволил французам захватить форт Бримон , выбить противника из селения Кюрси и даже прорвать местами линию Гинденбурга. 1 февраля 1917 года Германия запросила мира.
В госпитале Семен Березки пролежал до февраля, и списали его вчистую. Выдали документы на проезд и велели к дому добираться. Путь Семена лежал через Петроград, куда он приехал 28 числа. И сучилось так, что как раз в этот день был подписан мирный договор стран Атанты с Германией. Победный договор. Петроград ликовал. По улицам ходил радостный народ, славили Государя Императора, "качали" военных, особенно матросов, пели песни и плясали. Всюду флаги, портреты русских князей-героев, императора и победные лозунги на транспарантах. И как-то мигом забылись все горести и беды. И как им не забыться, победа, ведь! Березкин радовался вместе со всеми и даже, несмотря на боль в раненной спине, попробовал сплясать. Ну, как тут не сплясать? Победа!
Суббота. Рабочая неделя на исходе. Еще чуть-чуть и можно, наконец-то, выбраться из пыльного цеха на волю. Тяжела доля ткача: смена двенадцать часов и всё на ногах. Тяжко.
- А куда денешься? - думал Семен Акимович, быстро связывая порвавшуюся нить. - Девок замуж выдавать надо и дранка на избе здорово подгнила.
У Семена Акимовича - три дочери, все на выданье, и он очень боялся, что фабрикант Нечаев может отказать в работе. Работы в их городке мало. Раньше три фабрики трубами дымили, но в двадцать шестом году, как раз накануне депрессии европейской - две фабрики закрылись. А как тут не закроешься, если магазины английским сукном и прочими товарами завалили. Своё стало невыгодно делать. Нечаевская мануфактура кое-как удержалась, не сгинула в те черные времена, а теперь, после введения новых таможенных правил, наращивала производство. Ткачей заставляли работать по двенадцать часов. Ну, как заставляли? Не хочешь, не работай, но знай, что за отказ, через три дня с фабрики пробкой вылетишь, и за твое место пять желающих драться будут. И пожаловаться некому - всё по закону: согласно Манифесту о труде 1924 года, который установил продолжительность рабочего дня "по согласию", а, коли, согласия нет, то работодатель, вправе уволить несогласного. Конечно, в Манифесте и хорошего много есть, например, о штрафах фабриканту в случае задержки заработной платы или о праве работника на недельный отдых по желанию, но доброе без худого редко бывает.
- Еще бы годиков десять проработать, - вздохнул Семен Акимович и тут его окликнул молоденький подносчик Тришка.
- После смены, дядя Семен, в чайную приглашаю, - счастливо улыбался парень. - Первая получка у меня.
Народу в чайной всегда полно толпилось, а куда еще рабочему человеку после смены податься, чтоб телом да душой слегка отдохнуть. Многие пили стоя, не хватало всем здесь места после смены, Тришка не поскупился и заказал отдельный стол, а потому его гости сидели, считай что благородно - за занавеской. Чинно расселись, а пока на стол подавали, попросили нормировщика Иосифа, чтоб рассказал чего-нибудь. Иосиф не местный, а высланный в их маленький городок после каторги, славился он на фабрике умом недюжинным и всякую свободную минуту читал. Даже сейчас не мог удержаться нормировщик от любимого дела: как только сел, так сразу же закурил трубку и достал из грудного кармана пиджака сложенную вчетверо газетку.
- Ну, и чего там пишут? - поинтересовались мужики.
- Да вот, - ответил Иосиф, - Германия с Австрией объединилось. Аншлюс!
- Чего? - переспросил глуховатый слесарь Громов.
- Соединились, в смысле, - пояснили мужики Громову.
- Не к добру это, - вздохнул слесарь. - Нельзя немцам воли давать...
- Верно, говоришь, - поддержал слесаря Иосиф. - Германец чует свою выгоду. После введения новых таможенных правил, у нас и с Англией, и с Францией нелады. Нет былого согласия, вот Гитлер волю и берет. И в Польше немцы теперь воду мутят...
- Точно, точно, - примкнул к разговору монтер Мулявин. - У меня у свояка сын в Польше служил, так такого рассказывал... Креста на этих поляках нет. Всё какие-то демонстрации на площадях устраивают. Если б не наши солдаты там, так всё бы давно прахом пошло. И чего людям спокойно не живется?
Тут подали угощение. Мигом вся политика забылась: стали речи напутственные виновнику торжества говорить. Речи те всё больше с шутками да прибаутками часто прерывались взрывами дружного смеха. Но скоро разговор опять в прежнюю колею попал.
- Хорошо сидим, - улыбался счастливый Тришка. - И, вообще, жизнь всё лучше и лучше становится. С каждым днем.
- Только бы войны не было, - вздохнул Ефим Кургузов.
- Да, нам ли бояться, - звучно шлепнул себя по груди раскрытой пятерней Мулявин. - У нас же армия...
- Армия теперь не та! - с чего-то вдруг распалился Иосиф, - Представляете: численность дивизии сократили до семи тысяч человек! И что это за дивизия? Это либо дивизия без артиллерии, либо дивизия с артиллерией, но без прикрытия. Это вообще не дивизия, это срам! - Обычно тихий на людях нормировщик крепко разошелся и голос его, с заметным акцентом, прямо-таки звенел в чайной, а мужики, слушая этот звон, проникались к Иосифу еще большим уважением.
- А всё равно мы им наподдадим! - старался перекричать нормировщика хмельной Тришка. - Покажем всем подлецам Миттаву! Да, дядя Семен?!
- Наподдадим, - отозвался Березкин. - Только бы войны не было...
А через три месяца прошли англо-французские консультации по событиям в Судетской области Чехословакии. Стороны пришли к соглашению, что территории, на которых проживает более 50 % немцев, должны отойти к Германии...
Скрипящее колесо истории продолжало катиться туда, куда ему было суждено катиться...