- Ну до чего же мерзкая погода! - в сердцах воскликнула Абигайль, недовольно глядя в окно.
По стеклу текли капли, оно запотело, но всё равно было видно, что небо обложено тучами, тяжело ползущими над раскисшей пустыней, истыканной иглами дождевых струй, которые вот уже больше трёх часов все падали и падали на её многострадальную спину.
- Мерзкий дождь! - ещё сильнее озлилась Абигайль. - Зарядил! Просили его! Я всю ночь на бигуди спала, зачем, спрашивается?! И туфли не надеть, в сапогах идти придётся...Чёрт бы его побрал. У меня столько дел, а тут этот дождь...Зараза.
Дождь принял оскорблённый вид и вызывающе застучал по крышам домов, кирпичным дорожкам, загрохотал в водосточных трубах, а тучи надулись ещё сильнее и всем своим видом выражали готовность излиться до конца, несмотря на человеческую неблагодарность, которую они не одобряли и одобрять не собираются.
Тут входная дверь открылась и на пороге возникла Ханна, свекровь Абигайль.
Ханна с сияющим видом стояла на пороге. Плащ её промок, с зонта на чисто вымытый пол текли потоки дождевой воды, очки запотели, мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам, но ничто из этого не могло утишить её ликования.
- Наконец! - продолжала ликовать Ханна. - Слава богу ( бог тоже навострил уши)! А то ведь бедный мой садик уже совсем изнемог! Столько пыли, столько грязи! Но ведь и ему хочется быть чистым и дышать. А теперь он умыт, напоен-накормлен, весёлый, красивый! А воздух какой! - и, не в силах сдержать свой восторг, Ханна снова выскочила под дождь. - Пойду подышу!
Во время её радостного монолога дождь менялся на глазах: исчезли его унылость и монотонность, теперь он лил свободно, весело и щедро - промывал воздух, поил землю, купал деревья, траву и кусты в своей обильной чистой воде, на радость людям и всей природе. Тучи приняли вид добрых радушных тётушек, гостеприимных и хлебосольных. Их переполняла доброта, и они чувствовали себя просто обязанными поделиться ею со всем человечеством.
Татьяна и Михаил с утра и двух слов не сказали. А что тут было говорить, когда и так ясно: дождь зарядил надолго, а сено так и лежит на покосе - и чем же зимой кормить корову?
Дождю было очень неловко. Он еле шелестел, стараясь стать как можно более незаметным; тучи, похожие на мышей, поджав хвосты молний, юрко и как можно быстрее пробегали по небу в тщетных попытках слиться с пейзажем, но, изменить реальность они не могли: сено, в самом деле, гибло, и Михаилу только и оставалось, что с бесстрастным лицом латать валенок, изо всех сил стараясь при этом не смотреть в окно.
- Отрабатываем взлёт и посадку в условиях приближающегося грозового фронта, - скучным голосом сказал преподаватель, - вертикальный сдвиг ветра... горизонтальный сдвиг ветра... дождево-кучевая облачность... радиус облёта...
Курсанты прилежно записывали его слова в тетради, перерисовывали с доски схемы и рисунки, обводили формулы рамочками и ставили восклицательные знаки рядом с особенно важными фрагментами лекции.
Дождь посуровел, весь подобрался, подтянулся. Шум его стал напоминать звук военных сапог на марше или грохот барабанов, задающих ритм этому маршу.
- Трам, трам, трамтарамтам-там, - отбивал дождь ритм по карнизу, - трум, трум, трумтурумтум-тум, - вторил он сам себе.
Тучи прониклись собственной важностью, нахмурились, окрасились в шаровой цвет, который очень выгодно оттенял сияние мощных молний, этой небесной артиллерии, гром которой раскатисто царил над всей какофонией воздушного боя.
- Не хочу в школу! - маленькая Софи с мольбой смотрела на мать. - Мамочка, не посылай меня в школу, мне там плохо, я боюсь!
Вид у школы был самым зловещим. Казалось, это простое здание было прибежищем монстров, самый вид его предупреждал об опасности, а нависшее над мрачной крышей жуткое лилово-чёрное небо добавляло картине инфернальности. Учителя, встречавшие детей, мрачно смотрели на своих маленьких жертв, бледных, заплаканных, с ужасом цепляющихся за руки родителей, которые, впрочем, выглядели не лучше педагогов, во всяком случае, два эти отряда мучителей прекрасно понимали друг друга.
- Школа! - с презрением сплюнул Малыш Хесус. - Кому она нужна?! Скука смертная. Только подходишь к ней, и уже начинаешь помирать от скуки. Учихи все, как засушенная моль, скрипят, нудят. "Не ёрзай, не вертись, не разговаривай, о боже, он курит, выплюнь жвачку..." - передразнил он кого-то, видимо, одну из "засушенных молей". - К чёрту! Не пойду! Скоро дышать запретят!
Школа, и правда, выглядела невероятно уныло. Здание было унылым, двор был унылым, спортплощадка внушала уныние, а не желание играть в баскетбол. Классы выкрашены в одинаковый унылый цвет, унылые окна, унылые женщины за учительскими столами... Рот сам собой начинала раздирать зевота, скулы сводило, глаза затягивала сонная дымка, а мозги - сонная одурь.
- Так, температура тридцать семь и восемь, - озабоченно сказала мама, взглянув на градусник, - придётся тебе, юная леди, остаться сегодня дома.
- Как дома?! - слабым голосом ахнула Даша. - А школа?!
- А школе сегодня придётся обойтись без твоего общества, - твёрдо ответила мама.
- Мама, но я не могу...
- Можешь!
- Ты не понимаешь...
- Определённо, нет и не собираюсь понимать. Что за ненормальный ребёнок! Другие чего только ни придумывают, лишь бы в школу не идти, а эта...
- Но я хочу в школу!
- Хочется-перехочется-перетерпится. Всё, дискуссия закончена, вот, прими лекарство и спи - во сне всё быстро пройдёт, и будет тебе твоя школа.
Школа, действительно, выглядела очень интересным местом. Вполне верилось, что в стенах её бурлит не менее интересная жизнь, происходят необычные интереснейшие вещи и что несколько часов ежедневного пребывания в ней учеников и учителей делают их жизнь интереснее даже и за пределами школьного двора. Каждый, кто видел эту школу впервые, не мог не воскликнуть: "Какая прелестная школа!"
- И это - школа?! - в голосе Колина звучали удивление и сарказм. - Вот этот сарайчик?! Мне здесь учиться?! Чему они смогут научить? Я уверен, у них и компьютеров-то нет. Есть? И работают? Странно, в таком месте... Что, интернет тоже есть? Удивительно! Наверное, ползает, как улитка... пять мега? Хм, неплохо, совсем неплохо... Интересно, хоть один выпускник этой, так называемой школы ( сарказм в голосе достиг апогея) поступил в колледж? Да? В сельскохозяйственный, я полагаю. ВЫ ШУТИТЕ. Ну, признайтесь, что это шутка! Не может быть, чтобы столько... Нобелевка... да... круто... и этот сарай. А это что за старые девы? Учительницы? Мдааа, спасибо ма и па за сюрприз, удружили, ничего не скажешь. ДВА года здесь гнить, вот же облом!
Школа вся съёжилась и была похожа на сарайчик даже больше, чем обычно и чем казалось юному столичному снобу. Наивным и провинциальным выглядело всё: распахнутая калитка, жухнущая трава на футбольном поле, черепичная крыша, белые стены, карты и диаграммы на них. Даже новехонькие ноутбуки "Apple" потеряли свой лоск денди компьютерного мира.
Учительницы смущались своих немодных и дешёвых костюмов, дети в классах, и вовсе, выглядели настоящими деревенскими детьми.
Даже небо над школой выглядело выцветшей ситцевой тряпочкой, а солнце - скукоженной сухой дынной коркой, какого-то нездорового, тифозного жидко-жёлтого цвета...
- Вы не пожалеете, - уверял маклер, - плодородная неистощённая земля, прекрасные пастбища, две рощи и один дубовый лес, между прочим, в нём водятся трюфели! Вам пригодятся и участок реки с отличной рыбалкой, и пруд... Дом уютный и удобный. Выглядит он скромно, но внутри вполне комфортабельный, ремонт сделали всего пару месяцев назад. Кухня большая, оснащена по последнему слову техники... Подъездная дорога в отличном состоянии. Дворовые постройки тоже... Вокруг дома замечательный фруктовый сад, есть отличный огород с органическими овощами...
Высокая, в полтора человеческих роста пшеница плавно колыхалась под роскошными голубыми небесами, по краям которых величаво грудились пышные кучевые облака, деревья в саду были усыпаны фруктами, невероятно ровные и аккуратные грядки огорода радовали глаз прекрасными овощами. В пруду и реке плескалась рыба, рощи и лес пахли грибами, ягодами и свежей листвой, в открытую дверь сарая виднелись трактор и жнейка, а на лугу паслись медлительные коровы, еле волоча гигантские вымя.
Валентин уныло смотрел в пустую рюмку, потом заказал ещё порцию кальвадоса и сказал:
- Думаешь, я забавлялся, когда купил эту ферму? Я всерьёз хотел жить в деревне и работать на земле. Ты не представляешь, как надоел мне город, как я устал от всей этой суеты, пустоты, напыщенности! Я хотел делать настоящее дело - например, выращивать овощи, хлеб и фрукты, продавать их на рынке, чтобы люди ели полноценные полезные продукты, а не всякую дрянь, напичканную гормонами и химией, - одним глотком он опоржнил рюмку, - да разве ж бывает такое, чтобы мечты сбывались?! Вроде бы, я всё внимательно осмотрел и проверил... Но кто мог знать, что дубы заражены шелкопрядом, в десяти километрах выше по течению реки стоит ткацкая фабрика, луг заболочен, и на нём растёт одна осока, а хлеб в этой области вообще никогда не выращивали! Трюфели?! Никаких трюфелей, это тоже оказалось обманом.
Грязная разъезженная дорога вела к ветхому фермерскому дому, нештукатуренному, с покосившимися оконными рамами и облупленной краской на двери. От реки несло какой-то химической дрянью, плешивый луг не мог бы прокормить и одну корову, поле заросло сурепкой, а хмурое серое небо висело низко, словно собиралось свалиться на всё это убожество и укрыть его собой, чтобы оно не оскорбляло человеческий взгляд.
Антон лежал под одеялом полностью одетый и хотел только одного: чтобы мама и папа не обнаружили этого, когда придут целовать его на ночь.
Они уже давно договорились с Олле, что пойдут ночью на старую ферму: наверняка там закопан клад, так всегда бывает в старых усадьбах, в кино это часто показывают.
И вообще, эта ферма больше похожа на замок. Дом сложен из камней, окна узкие, крыша высокая, башенка есть. Правда, взрослые говорят, что это силосная башня и что возле неё опасно, можно упасть в очень глубокую яму. Но кто верит взрослым?! Они всегда говорят не то, что есть на самом деле, чтобы дети испугались и не ходили туда, где интереснее всего. Но они с Олле придумали: пойдут на разведку ночью, а потом расскажут ребятам, что видели. Ух, им все завидовать будут! Особенно, если они клад найдут.
Антон стал придумывать, на что он потратит свою долю клада, и незаметно для самого себя уснул.
Фермерский дом стал выше и стройнее, окна сузились, теперь их невозможно было бы отличить от бойниц, а на развалинах старой силосной башни появился яркий стяг, горделиво полоскавшийся в осеннем небе. Во дворе легко просматривалось место, где, явно, кто-то вырыл яму, а потом небрежно закидал её чёрной землёй и соорудил пирамидку из камней, чтобы обозначить место. За пределами фермы трубили в рог и лаяла собака.
- Мамочки, какой магазин! - Тина впервые видела такой роскошный универмаг.
Невероятной красоты архитектура, огромные витрины, внутри - горы самых соблазнительных товаров - есть же счастливые люди, которые хоть каждый день могут ходить сюда и покупать все эти прекрасные вещи, которые так привлекательно и заманчиво лежат на полках!
- Вот это бы я купила, и это, ооо, а это - обязательно! - она ходила от отдела к отделу, примеряла, прикидывала, нюхала, рассматривала, щупала и чувствовала себя такой счастливой, словно выиграла миллион в национальной лотерее.
Магазин приобрёл роскошный вид. Он стал похож на роскошного холёного барина: линии здания утончённые, витрины заполнены мягким влекущим светом, внутри он стал похож на шкатулку, полную драгоценностей, пахнущую сандалом, розовым маслом, жасмином и лилиями.
- Чёрт побери! В таком крупном городе и такой захудалый магазинишко! Сельпо да и только. Что это за дерюга? А это? Опорки! Господи, а это специально для папуасов делали? Так Миклухо-Маклай давно помер, кто ж им теперь эти стекляшки повезёт?! И запах...фу, чем это здесь так во... пардон, пахнет? Какой-то тухлой рыбой, резиной... Нет-нет, пошли отсюда, не стану я здесь ничего покупать.
Здание центрального универмага было выкрашено в отвратительный розовый цвет, впрочем, краска кое-где сползла, а кое-где была испещрена ржавыми потёками дождевой воды. Углы здания были щербатыми, ступени лестницы - тоже, а урну, стоявшую рядом с лестницей, переполнял мусор, трещины в асфальте тротуара тоже были забиты окурками, подсолнечной лузгой, выцветшими фантиками от конфет. На углу стояла будка, в которой неопрятная толстуха торговала пивом, вокруг будки толпились мужики, дурно, по-провинциальному одетые. Начиналась суббота.
- Ты не понимаешь! Зоська - она такая... - Лешек закрутил головой от невозможности выразить свои чувства. - Она не такая, как все, она особенная. Ну, как ты можешь говорить подобные вещи?! Разве это главное? Ты посмотри, какие у неё глаза, в них душа светится! А ну тебя к чёрту, пошляк ты и больше ничего.
Зоська выглядела по-разному. То величавой красавицей, то шкодливой распутной девчонкой, то гордой панной, а то - слабоумной оборванкой. И каждый раз она поражалась сама себе, когда смотрела на себя в зеркало, и каждый раз не могла понять, какая же она на самом деле.
- Сердце моё, я так о тебе скучал, - сказал он, - еле дождался утра, чтобы увидеть тебя.
- Господи, да мы с тобой всю ночь провели в одной постели!
- Но я же спал. Да и ты тоже. Ещё и эта темнота... Себя не видишь, не то что - любимую.
- Ты фантазёр, я тебе всё время это твержу.
- Ну и что? Если я нафантазировал такую прекрасную вещь, как любовь к тебе, что в этом плохого?
- Ничего, кроме хорошего! - засмеялась она и добавила, - вставай, смотри, какой прекрасный день, пойдём гулять!
Он встал. И они пошли гулять, как и каждое утро - вот уже пятьдесят с лишним лет.
Их знал весь город. Весь город знал, что каждое утро из подъезда самого заурядного дома на самой заурядной улице выйдет странная пара: старик и старуха, оба седые, морщинистые, чуть сутуловатые. Выйдут и пойдут неуверенной старческой походкой по своему постоянному маршруту - в парк, кормить лебедей и уток. И во время этой прогулки они каким-то непостижимым образом перестанут казаться дряхлыми стариками, выпрямятся, станут лёгкими и изящными, а их прекрасные лица начнут светиться такой любовью, словно бы и не прошло пятидесяти лет, словно они в самом начале романа, словно бы последняя прогулка не ждёт их впереди, причём, им ведь неизвестно, кто из них двоих отправится на неё первым.
*******************
Ангелы почтительным полукругом стояли вокруг Бога и ждали, когда он обратит на них внимание.
Бог увлечённо крутил в руках трубку калейдоскопа, заглядывая в него то одним, то другим глазом и негромко похохатывая.
- Ох, проказники, ну и проказники! - восклицал он время от времени. - Придумали же игрушку!
Ангелы по-разному реагировали на возгласы забавляющегося начальника: одни сочувственно улыбались, другие оставались совершенно равнодушными, кое-кто, явно, злился, ревнуя Создателя к его главному шедевру.
А Бог никак не мог оторваться от игрушки, с жадностью рассматривая, как разные миры рождались и умирали, сияли и взрывались, пересекались друг с другом, текли, изменялись, сплетались и разлетались - миллионы миров, миллионы реальностей, целиком заполнявшие одну-единственную реальность, один-единственный мир - мир Земли, мир, созданный им самим.
Наконец, Он отнял калейдоскоп от глаз и осмотрел своё воинство. Ангелы стояли вокруг - такие одинаковые и такие разные... И он по-разному смотрел на них в разные мгновения, отчего они менялись, растекались, собирались, становились то чётче, то теряли очертания - Бог продолжал творить, он делал это независимо от своего желания и настроения.
Но и ангелы, различно глядевшие на него, творили себе разного Бога, вынуждая его претерпевать непрерывную череду изменений.
Утомлённый игрой, Бог улёгся почивать, ангелы разбрелись в разные стороны, воцарилась вселенская тишина.
А в этой тишине люди продолжали творить свои миры, свои реальности, которые светились и пестрели, шумели и молчали, сплетались и разлетались, меняли очертания, звуки, ароматы...