Линия Жизни : другие произведения.

Так глубоко в горах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Когда-то один старый маг рассказывал мне, о Звездный Император, что на севере, глубоко в горах, так глубоко, что солнечный свет никогда не касается дна расщелины, а снег успевает истлеть, пока летит, где никогда не ступала нога смертного, древней расой творцов прикован к камню Тот-Кто-Создал-Все. Он говорил, что тот, кто снимет с Того-Кто-Создал-Все оковы Бога, сможет потребовать исполнения любого желания. Я бы потребовал процветание Империи, мой Император. А вы?
  Ветер гулко играет с гранями скал в свою извечную игру. Темно. Здесь, на дне северной расщелины темно. Темно и холодно, только снег не долетает до низа. Звуки здесь живут своей жизнью, а тела скинутых вниз смертников прилетают уже окоченевшими. Этакий привет сверху. Из большого мира.
  Изредка Темный Смех позволяет себе пошевелиться - расход сил, кончено, но застыть каменной статуей на века не хочется.
  Он полностью обнажен - не считать же за одеяние мотки цепей - одежда давно истлела под воздействием времени. Но и изначально целостностью она не отличалась, помнится, тогда, сопротивлялся он знатно. Да и в бегах был прилично.
  Цепи, да. Цепи совершенно разные: от материальных, тяжелых, мифриловых, до цепей душ, перекрученных, уходящих в другие планы бытия, едва отойдут от тела. Есть даже оковы Бога. Они зачарованные, заговоренные, замоленные на какого-то высшего.
  Итак - цепи, скалы и ветер. Да еще кости белеют - воон там, все отлично видно, на камне, повиснув ощерившимися в небо ребрами. Но и это пройдет. Еще лет сто-двести в местном курортном климате и кости рассыплются трухой - такой же белесой, как когда-то, тысячи лет назад, на поверхности сыпал снег.
  Или пепел?
  Темный Смех начинает сомневаться - такой ли пепел или снег. И смеется. О, его смех больше нельзя назвать красивым или завораживающим! Он похож на крик умирающего ворона. Мерзкий и тихий. Хрип скорее.
  - Тем-ный Смех, - проговаривает он одними губами, чтобы не забыть.
  Не забыть уйти отсюда однажды, не забыть отомстить. Не забыть жить?
  Откуда-то из стороны доносится искаженный звук. Темный Смех даже не шевелится - с некоторых пор он не боится больше обвала, просто устал бояться. Да и силы... надо экономить, да. Знать бы еще - на что ему здесь, закованному в цепи, силы? Прожить, протянуть на лишнюю тысячу лет дольше?
  Он втягивает в себя острый, холодный, пыльный запах скал и кашляет. Мстить? Кому? Месть свершилась еще тогда, когда его, стянутого уже разрушающимися цепями, помещали в эту пентаграмму. Месть свершилась уже тогда. Но-о, нет! Выбраться и убедиться, что его планы, его драгоценная месть не пошла прахом, что Империя, что эта великая, непобедимая Империя, во главе с Императором - пали. Что прах их уже развеян мертвым пеплом среди звезд, что демоны сожгли оплот и величие Ее - столицу, что нет - нет - нет больше ничего, что напоминало бы о Ее существовании!
  Кроме него самого.
  
  И дни его наполнены сожалением. И пеплом сожженных надежд. И воспоминаниями. И смехом - чьим-то родным, близким смехом, который бьется в голове, с токами постепенно затухающей крови.
  И капли воды - откуда здесь вода, бред - бьются, с хрустальным звоном падают в чашу уже натекшей лужи, сбегают по камням ручейком. Так глубоко в горах.
  Он считает - миллиарды, триллионы, биллионы - счет давно перевалил эти ничтожные цифры, но он все считает звук падения капель.
  Пока шорох, чужеродный шорох не прерывает его ожидание.
  Он удивлен. Заинтригован. Взбудоражен. О, сколько новых чувств разом! Он ждет, когда же тот, кто посмел нарушить покой и тишину его узилища, достигнет того тупика, где он прикован.
  Хоть какое-то разнообразие с тех пор, как погиб седой ворон, непонятно как выживавший здесь.
  
  Пришедший одет странно, несколько вульгарно на вкус Темного Смеха. От него пахнет чужим ветром, чужим запахом, чужими вещами, чужими знаниями, чужими мыслями.
  Темный Смех задумывается о том, сколько же времени прошло - не сотни лет, больше. Сколько же? Он в нетерпении, хотя, подождать, конечно, не сложно.
  Пришедший разглядывает его - бледного, худого, закутанного, как в мантию, в цепи, с опущенной головой, с обрезанными еще тогда, рукой самого Императора, в наказание, в назидание, волосами.
  Темному Смеху не надо поднимать голову, чтобы видеть - для этого он слишком долго был один, слишком много времени повел наедине с бессознательным миром. Теперь он может видеть не глазами. Может делать все, что пожелается с окружающим его миром. Вот только печать не разорвать ничем, кроме живой крови.
  Пришедший осторожен, он медлит, колеблется - это звучит в его душе. Он все еще в раздумьях, тяжелых, мучительных, когда споришь сам с собой, когда не знаешь, как поступить.
  - Эй? - окликает пришедший, и Темный Смех поднимает голову.
  Пришедший хмурится. И Темный Смех отлично знает - почему. Он видит, о, он видит в его глазах себя - чуждого, странного, не похожего на его вид. Он отлично понимает смешного человечка, ведь в Темном Смехе отражены все величие и вся боль его расы. Он излишне идеален для человечка. Он слишком другой, иной, инаковый, и это заметно даже под смертельной бледностью, даже под цепями.
  Человечек что-то говорит, и Темный Смех, сделав усилие, познает его речь.
  - Ты понимаешь меня?
  Темный Смех кивает. Он не уверен, что голос его не подведет, поэтому молчит.
  Человечек тоже кивает, удовлетворенный. И решительно проходит печать, начинает снимать Темного Смеха цепи, распутывать, одну за другой.
  Темный Смех рассмеялся бы наивности человечка, если бы мог позволить себе подобную растрату сил.
  - Сотри печать. Кровью, - говорит он. - С цепями я справлюсь.
  Речь, уже порядком подзабытая, царапает горло. Язык, такой чужой язык, на котором говорит человечек, цепляется за зубы, гортань, небо, мешается, но Темный Смех доволен получившейся фразой.
  Человечек отпрыгивает назад, смотрит удивленно, словно не ждал, что статуя заговорит. Он растерян.
  - Я должен назвать условия, - вдруг говорит он.
  Темный Смех удивлен. О, Темный Смех удивлен! Неужели кто-то оставил инструкцию по пользованию оковами Бога? Печатью истинного безвременья?
  - Ты будешь служить мне, Звездному Императору до самой моей смерти верой и правдой, - говорит человечек.
  Темный смех растягивает губы в улыбке.
  - Мне скучно, человечек. Уходи.
  Он растерян, этот смертный. В глазах его плещется недоумение, тени мыслей в голове нашептывают сотни и сотни решений, он медлит.
  - Но... как же? Ты же провел здесь уже столько времени, ты не хочешь выйти?
  - Нет, - Темный Смех опускает голову и больше не реагирует на слова и действия смертного. А, когда тот снова заходит на печать, он просто ждет. Ждет, когда человечек потеряет свое время и останется - вот уж ирония - застывшей статуей у его ног.
  Секунды утекают, и человечек валится к ногам Темного Смеха.
  
  - Я никогда не любил жадных до власти придурков, мальчик, - говорит Темный Смех статуе у своих ног просто для того, чтобы не забыть, какого это.
  Ветер воет свою извечную песню, скользя где-то наверху по острым граням камня. Кости белеют - вон там, все отлично видно, на камне, повиснув ощерившимися в небо ребрами. И капли воды - откуда здесь вода, бред - бьются, с хрустальным звоном падают в чашу уже натекшей лужи, сбегают по камням ручейком. Так глубоко в горах.
  Лежит у ног Темного Смеха бледная статуя - человечек, упавший к ногам творца этой расы. Он все тянет руки к цепям, которые окружают Темного Смеха, но разве сможет он разорвать оковы Бога? Разве сможет преодолеть печать истинного безвременья?
  - А все-таки, я рад, что дал вам свободу воли, мальчик. The end.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"