Рындина Ольга : другие произведения.

Тетя Ася и все-все-все

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    дописала-таки

   ВСЯ ПРАВДА О ТЕТЕ АСЕ.
   Дракон летел низко, как подбитый бомбардировщик, и не удивительно: из-под хвоста его жирными клубами вырывался густой черный дым вкупе с рыжеватыми всполохами пламени. Окрестности на миг огласились пронзительным стоном, и, едва не задев брюхом шероховатого ангела на крыше Петропавловского собора, животное пошло на снижение где-то на Петроградской стороне.
   - Ух ты, черт поганый! Развелось вас, иродов проклятущих, ни покоя от вас, ни отдыха!
   Смачно выругавшись в конце тирады, тетя Ася, подоткнув ситцевые юбки, продолжила движение вдоль набережной лейтенанта Бендера, придерживая правой рукой, обремененной авоськой, соскальзывающий с головы дуршлаг.
   Спасу от драконов не было в этом году. Началось все по весне, по-двое, по-трое прилетали, во дворах гадили да чешуей сорили. Потом кошек жрать стали, не разбирая, домашняя ли, приблудная; когда же корюшка по Неве пошла налетали стаей да так, что воды не было видно из-за зеленых спин и широких складчатых крыльев.
   - И- и -роды проклятущие, управы на вас нет!
   Бормоча что-то себе под нос, старушенция остановилась перед рекламным щитом, на котором в лучах восходящего солнца золотоволосая девушка в обнимку с красивым юношей протягивала прохожим ладони. Надпись над ними призывала: "Вступайте в ряды эльфов! Мы обеспечим закон и порядок!"
   Плюнув девушке в глаз, тетя Ася, мелко семеня, перешла на другую сторону дороги и вошла в подворотню.
   - Тетя Ася приехала! - завопили играющие во дворе детишки и со всех ног бросились к появившейся во дворе особе.
   Ухватив покрепче четыре сумки и три авоськи, тетя Ася припустила к ближайшему подъезду, но злобные малюточки не отставали, и бедная старушенция едва успевала уворачиваться от летящих в спину драконьего навоза и тут же подобранных камней.
   - Ах, тетя Ася приехала! - раздалось откуда-то сверху, и позади досточтимой особы растеклось по земле вонючее пятно жидкого отбеливателя.
   - Ну, держись, старая кочерга! Я сейчас!
   Благоразумие подсказало тете Асе, что продолжения ждать не стоит, и с грацией беременного гиппопотама она юркнула в приоткрытую дверь.
   И тот час десяток арбалетных стрел впились в рыжее дерево.
   - Ух, пронесло! Пресвятая Дева-воительница, пошли на них глад и мор!
   Кряхтя, она поднялась на второй этаж и долго ковырялась в замке старинным ключом, выколупывая засунутую кем-то жвачку.
   В тринадцатой квартире на момент описываемых событий проживало восемь семей и четверо бесприютных студентов, которых из жалости пустили в кухню, где они ютились между плитами. Помимо уже знакомой нам особы, среди жильцов квартиры были три мамаши с грудными младенцами, одна девица легкого поведения шестнадцати лет отроду, безработный физик - ядерщик, цыган с конем, чья кормушка стояла на кухне у раковины, незамужняя девица Даяна Иванова и холостой алкоголик невыясненной национальности.
   Самыми безответственными типами, получавшими максимальное количество нареканий от вездесущего старожила коммуналки, были, разумеется, студенты. Мало, что они то котлету со сковороды стянут, то рыбок золотых в раковине разведут, то коню цыганскому репья под хвост натолкают, повадились еще девиц в гости водить, да двери кухни при этом запирать. Ох, и бесновалась тетя Ася, да все без толку. Жильцы из вредности ее не поддерживали, а выселять студентов не соглашались, так как те платили за себя дровами. К одному все эльф приходила, говорила, бесстыжая, что агитацией занимается. Так от этой агитации пружины у кровати студента лопались!
   ***
   Незамужняя девица Даяна Иванова вышла из своей комнаты, с хрустом нечеловеческим закрыла скрипучий замок, смазать который то сил, то желания,то времени драгоценнешего не было и, стараясь лишний раз не попадаться на глаза противной старухе, выскочила на лестницу.
   Сиганули в подвал грязные гномы, заорала ненормальная кошка, и пахнуло в лицо июньским утром.
   Во дворе шумно играли детишки. Залепив крылья пойманному дракону скотчем, они привязывали к его хвосту консервную банку.
   Возле помойных баков за рулем блестящего как пятак авто сидел красавец - блондин в крагах и очках-консервах. Несколько дворовых старушек обсуждали падение нравов среди молодежи, видя, как спешит к нему через весь двор длинноногая девица. Открылось окно над головой и полетел по ветру пронзительный вопль:
  -- Даяна!!! Опять ты свет за собой в уборной не выключила!
   * * *
   На двери ее комнаты висела красивая медная табличка с черной надписью: "Даяна Иванова, частный детектив". По правде же говоря, все преступления, раскрытые ею за полгода активной деятельности, относились к пропаже собачек и кошечек, хотя, чего греха таить, была еще одна история об исчезновении со сковороды полдюжины рубленых котлет.
   Утро начиналось гаденько, хоть в петлю полезай, хоть обедать иди. . Сначала - тетя Ася вездесущая, теперь, не успела она усесться в кресло, кривоногое, с помойки украденное да мужиком знакомым в божеский вид приведеное, как из-за двери донеся громогласный младенчески рев. Даяна подождала, пока терпения хватило, что кто-нибудь подойдет и унесет дитя, но время шло, рев не смолкал, а постепенно достигал все новых высот и интонаций. Пришлось встать и открыть дверь.
   Прямо на коврике , в картонной коробке с надписью "Эскимо на палочке в шоколадной глазури" заходился в крике младенец, обрамленный кружевами пеленок. Даяна втащила коробку в комнату и взяла младенца на руки. Рукам тут же стало горячо, а младенец зашелся пуще прежнего. Открыв дверь, она заорала в коридор голосом отчаявшегося человека., перекрывая пронзительный рев:
   - Анисим!! поди сюда немедленно!
   Потом подумав, доорала:
   - На второй этаж поднимись!
   Швейцар Анисим все время, сколько Даяна знала его, носил окладистую бороду пегого цвета, засаленную фуражку, которую снимал лишь при покойнике, мундир с медными пуговицами, начищаемыми каждую свободную минуту, и считал себя атеистом. Это чудное слово он прочитал в газете и тот час решил, что называться им не зазорно. Не любил он эльфов, а по политическим убеждениям ратовал за восстановление монархии. Когда же его спрашивали, кто такой монарх и какая от него великая польза, Анисим вздыхал, кряхтел, и, наконец, отвечал, что монарх есть царь-батюшка, всесильный и добрый, а ничего более он о нем не знает.
   - Чего звали, ваша милость? Ой, ты, никак ребеночек... Махонький какой, и кушать хочет... Отчего же вы его не покормите? - забасил швейцар, склонив широченную бороду над вопящим существом.
   - Идиот безмозглый, это же подкидыш! Вот здесь, под дверью, я его и нашла. Скажи мне, кто за последние полчаса входил в здание с коробкой из-под мороженого?
   - Никого, ваша светлость, вот те крест! Тьфу ты, черт!
   - Небось не все время у дверей ты стоял, бегал в кабак, головушку больную поправить?
   - Бегал... Ой, ты, мать моя... Знаю я, чей ребеночек это! Ведьмы той, что с утреца ранехонько приходила да концом света стращала... вот те крест... Наколдовала она, ну и влетел ребеночек через окошко, да сам в коробку и забрался.
   - Уф-ф-ф... Я в коридоре под дверью его нашла. Не мог он в окно влететь. Атеист, а в ведьм верит... Стыдно!
   - Матушка моя, не погуби-и...
   Она махнула рукой. Дитя выдохлось и уснуло.
   Швейцар стоян на коленях, свесив до полу мохнатую голову и фуражка его - святая святых - медленно сползала на баклажаноподобный нос.
   - Мокрый он, младенец-то... Вот тебе червонец, - глаза Анисима округлились и медленно поползли на лоб. - Поди в магазин немца фон Ведде и скажи ему, что тебе пеленки нужны. Он бельем постельным торгует, небось и пеленки у него есть. Купи сразу дюжину, чтобы не бегать дважды... Потом поди на рынок и молока купи. И попроси кого-нибудь, ну хотя бы в "Макдональдсе", чтобы тебе его прокипятили. И возвращайся поскорее. Надо его в приют пристроить.
   С неожидаемой от почтенного швейцара прыткостью, Анисим выскочил в коридор.
   Младенец был тяжелый, вскоре от него затекли руки и Даяна положила его обратно в коробку.
   - У-а-а-а-а!!!
   Она вздрогнула и схватила орущий сверток на руки. Походила по комнате, покачала его, дите вновь затихло. Так, с ним в руках, и села в кресло.
   В дверь постучали и тут же вошли, не дожидаясь ответа. Она думала - Анисим вернулся, но вошел молодой человек приятной наружности в длинном черном пальто, не взирая на жару июньскую, со всклокоченными русыми кудрями. Вошел - и тут же остановился, недоуменно глядя на Даяну.
   - Кажется, я не совсем вовремя... Вы только скажите, я могу и снаружи подождать, если что... Пока вы младенчика того...
   - Заходите, пожалуйста... ребенок этот не мой, подкидыш. Только что под дверью нашла его. Садитесь в кресло.
   - Дело для меня весьма важное и столь же срочное. Могу ли я говорить с вами со всей возможной откровенностью?
   - Будьте столь любезны, излагайте ваши проблемы... Сейчас придет швейцар и отнесет ребенка в приют.
   Молодой человек помялся, поерзал. Достал портсигар из кармана, закурил.
   - Видите ли в чем дело... Я художник. Но пока еще учусь в Академии художеств. Правда, курс уже последний, так что... Обещали послать меня в Италию на стажировку, если с честью выдержу испытания... Смею надеяться, что моя экзаменационная работа произведет достойное впечатление на этих господ из комиссии... Но, боюсь, что в связи с некоторыми событиями и о стажировке, и о блестящем будущем, что прочил мне мой батюшка, придется забыть...
   Юноша замолчал, начал стучать ногой по ножке стола. Даяна молчала, боясь разбудить звонкоголосого подкидыша. Прошла едва ли не четверть часа, когда молодой человек опять заговорил, предварительно закурив.
   - Отец мой уважаемый человек, подводить его или расстраивать каким-то образом я не имею права. Посему готов сделать все, дабы избежать бессмысленной огласки. Поначалу я думал, что в во всем виноват не я, а он... Не отец, конечно, как вы, должно быть, подумали, а этот... Ну вы понимаете, о чем я...
   - Нет, не понимаю.
   - Дело в том, что тема нашего с вами разговора... э-э-э пикантна... Предмет сей используют для полученья удовольствия, наслажденья, так сказать...
   - Каким образом используют?
   - Его... э-э-э... и глотают в том числе. И стоит это по пятьдесят рублей за раз. Это если вас устраивает дешевка. Если вы любите подороже, цена, соответственно возрастает.
   - И о чем же столь неприличном вы говорите, что не в силах произнести это слово в слух? В конце концов, пора решиться на что-то, если вы желаете достичь результата.
   - Да, да, так мне и надо! - вдруг заорал он и затряс кудлатой головой. -Правильно, так и надо мне, трусу проклятому! Смейтесь надо мной, унижайте меня! В страданьях душа очищается! И пусть! Я выйду другим из этих стен, неузнаваемым, непонятным, но лучшим, чем вошел...
   - У-а-а-а-а!!!
   Студент вздрогнул и осмыслено посмотрел на Даяну.
   Она вышла из-за стола и принялась ходить по комнате, качая мокрый сверток. Дите поймало ртом кусок кружев и принялось яростно сосать их. Рот оказался занят и пришлось замолчать.
   - Да, я скажу вам! - он понизил голос и шепнул так тихо, что она едва разобрала слова. - Речь шла об экстази.
   Даяна прыснула весьма непочтительно.
   - Господи, и весь этот огород вы нагородили из-за того, что принимали наркотик тайком от вашего родителя?
   Теперь студент молчал, то ли пристыженный, то ли потерявший вдохновение.
   - Ну а дальше-то что? Вы не желаете, чтобы ваш родитель прознал о вашем увлечении? В таком случае, идти вам надо было далеко не ко мне.
   - Да... То есть, нет. Пришел я по адресу. Экстази, конечно, виноват... Но мне надо, чтобы вы нашли вчерашний день. - Просто сказал он.
   - А-а-а...
   - У-а-а-а-а!!!
   Студент опять вздрогнул, но промолчал, упиваясь своими страданиями.
   - Чей вчерашний день?
   - Мой.
   - Ну-у... Тогда рассказ свой начните с самого начала дня.
   - Вот здесь-то и начинается самое интересное. Я не знаю, с чего он начался. Но я знаю, чем он закончился. Я помню все с того момента, когда пришел в сознание.
   - Уже что-то.
   - Я открыл глаза и ужаснулся. Поначалу решил, было я, что Всевышний что-то напутал и послал меня прямиком в ад. Но это был очень странный ад, без пламени, без чертей. Ходили там девушки в белых одеждах и безобразных белых чепцах. А вокруг, куда ни глянь кровати, кровати... А на них все люди, люди... И стон вселенский несется, и мухи кружат. Потом мне сказали, что то был госпиталь святой Ольги. А люди вокруг вовсе не адовы мученики, а ангелы в белом - всего лишь сестры милосердия... В общем, как я смог узнать позднее, меня подобрали на улице, без сознания, жалкого и беспомощного, и добрые люди отнесли в эти милосердные чертоги...
   Даяна с трудом подавила зевок.
   - Итак, когда я очнулся, был отпущен этими прелестными людьми на все четыре стороны, велевшими мне жить праведно и избегать греха. Ах, чистые люди, светлые души!
   - А дальше?
   - Это все.
   - А в каком месте подобрали вас можете мне сказать?
   - Да, это было на площади имени Светоча Разума, в четыре часа пополудни.
   - Ваше имя?..
   Студент поднял глаза, полные страдания.
   - Мое имя Панфуций Клименко.
   Когда, наконец, удалось распрощаться с занудным собеседником, Даяна вновь принялась ходить по комнате, до боли в затекших руках тряся младенца и проклиная всеми известными словами пропавшего невесть где Анисима. Погода, тем временем, безвозвратно портилась. Сначала за невинным облачком пропало солнце, потом набежали рваные клочьями, тучи, а потом хлынул такой ливень, что улицы в миг опустели и лишь бурные потоки серой воды оголтело неслись по мостовым. Дите орало, не отвлекаясь более ни на что. Анисим непрерывно икал, поминаемый через слово утонченной бранью. В стекло уныло бился дракон.
   - Принес! И молока, и пеленок принес!
   Струи воды мутными лужицами расползались по дубовому паркету. Анисим был пьян, борода растрепанна, фуражка одета кокардой назад.
   - Где ты был так долго? - она едва перекричала молодецкий вопль.
   - Дак... Ваша милость... Дело-то сделано... А что долго - так то лучше... Зато и без халтуры.
   - Два часа с четвертью ты потратил на поиски пеленок? Где ты пил, негодяй?
   - Известно где, в кабаке... Не извольте волноваться, даже не все и пропил... Где-то вот у меня копеечки завалялись...
   И он принялся шарить по карманам, бормоча копеечкам, чтобы те прятаться не думали. Из-за пазухи его вывалился сверток. Даяна положила младенца в коробку. В толстую сероватую бумагу были завернуты кружевные батистовые пеленки, шитые монограммами немца, а в них швейцар замотал бутылку с еще не остывшим молоком. Она покрутила бутылку в руках и спросила:
   - Послушай, Анисим... А как же младенец пить-то молоко станет? Ему ведь соска нужна, верно?
   - Дак... Ваша милость... А мы-то на что? Не дураки, небось... И соска есть. На сдачу куплена. А как торговке-то сказал, что молоко для сиротки маненькаго, она меня и спрашивает, как сиротка сосать-то его станет? Поди, говорит, да соску купи ему...
   - Я все поняла. Иди. Ты пьян.
   - Ваша милость, по что обижаете? Не пьян я, вот те крест... Так, выпимши маленько... А чтобы пьян - ни-ни!
   - Поди найди извозчика и скажи ему, что - бы ждал меня. Надо отдать младенца в приют. Повезу его в Воспитательный дом князя Бецкого на Фонтанке. Иди.
   Покачиваясь подобно березке на сильном ветру, швейцар вышел в коридор и затянул там песню жалостливую, от которой Даяне выть захотелось. Затопали по лестнице шаги, потом раздался грохот от упавшего очень большого тела, и через миг жалостливая песня донеслась с первого этажа.
   Пеленать детей она не умела, потому замотала его кое-как, словно мумию египетскую, и сунула в огромный прожорливый рот соску. Мигом наступила долгожданная тишина.
   Ливень не прекращался. Закрывая от дождя сверток, она добежала по лужам к ожидавшей ее коляске, с трудом забралась на кожаные подушки - младенец спал, но легче он от этого не стал - и велела извозчику ехать на Фонтанку.
   Из водосточной трубы вывалился низкорослый гоблин, грязно выругался, и подобрав свой меч, шмыгнул в подворотню. Через миг с воплем : " Ай, гоблин, гоблин!" оттуда выскочили две почтенные пожилые дамы и со всех ног сиганули в разные стороны.
   Было самое время обедать, когда Даяна добралась до площади имени Светоча Разума. Дождь закончился, и лишь гигантские лужи да мутные ручьи смывали летную пыль с булыжников мостовой. Уже мелькало солнце в проемах туч, уже выползли из домов старушки и заняли окрестные лавочки, подстелив под зады измочаленные куски картона и пачки эльфийской прессы.
   - Все на выборы! Голосуйте за эльфов! только мы сможем обеспечить вам достойную жизнь! Мы вернем порядок на наши улицы, мы научим бездельников работать, мы обеспечим процветание нашей стране! У всех будет работа, хлеб с маслом на обед, вы не будете бояться выходить из дома по вечерам, потому что в нашем новом мире больше не останется преступников! Всех их мы выселим из нашей великой державы!
   Даяна подошла поближе. На сидении потрепанного авто стояла симпатичная девушка и звонким голосом призывала электорат проявлять активность и сознательность на ближайших выборах. Но электорат предпочитал греться на солнышке, сыто и благодушно поглядывая на милого эльфа. Присмотревшись, Даяна поняла, что прекрасно знает эту девицу. И та, и другая в прошлом году добросовестно посещали Бестужевские курсы для женщин, но Даяна покинула их, когда закончились деньги, а горластый эльф еще раньше - после вступления в известную партию.
   - Здравствуй, Зинаида!
   Девушка перевела дыхание.
   - Даяна! Тыщу лет тебя не видела! Ну, чем занимаешься ты? Учишься? Или нашла для себя более достойное занятие?
   - Можно и так сказать.
   - Ерунда это все! Вступай в наши ряды! С нами тебя ждет большое будущее и большая карьера. Я, например, уже занимаю высокое положение в партии. - Гордо сказала она, указывая на нашитые на коричневую рубашку какие-то пестрые лоскутки. - Это знаки отличия.
   - Я тебе охотно верю. была рада поболтать с тобой, но, к сожалению, у меня есть неотложное дело.
   И вновь взобравшись на сиденье, девушка принялась агитировать несознательную публику голосовать за порядок.
   В ближайшем кафе Даяна быстро перекусила пирожными и кофе, а потом приступила к выполнению своей работы, а, точнее, начала расспрашивать разомлевших на солнце старушек, не видали ли они вчера на площади вчера молодого человека в черном пальто, с которым произошло несчастье.
   - А как же, - закивали головы в обрамлении белых платочков и кокетливых шляп из соломы. - Как раз вчера был тут один молодой человек.
   - Да что один, много вчера народу тут было!- встряла другая. -и молодых, и старых, и всяких!
   - И не только юношей и девушки тут были.
   - Меня интересует конкретный юноша. Может, припомните, в черном пальто, русоволосый... Его еще в госпиталь забрали. Может, под копыта конские попал, или свалился откуда?- безнадежно спросила Даяна.
   - И правда, был тут вчера один юноша...
   - Да нет, говорю вам, много здесь вчера юношей было!
   - Нет, не понимаете вы, милейшая Августина Никитишна! Барышню конкретный юноша интересует. Русоволосый.
   - Помню, помню тут одного... Да и вы помните! Да помните! Тот, должно быть, что из окна вчера выпал. Как президент вон с домом-то тем с башенками поравнялся... Да не с тем, а с тем... Который аптекарю принадлежал... не помните вы ничего, да еще барышню сбиваете!
   - Как не помню, все помню!
   - Не слушайте ее, деточка! Меня слушайте! Как только все авто президента на площадь въехали, а сам президент с домом аптекаря... бывшим домом, конечно, поравнялся, юноша тот, которого потом в госпиталь увезли, из окна, прямо с пятого этажа и упал.
   - Из которого окна?
   - Да вон из того, второго с краю... Не разбился на смерть он потому, что прямо на коробки с бананами упал. Да столько передавил, что до самого дождя сегодняшнего все дворники от мостовой их отскабливали. Тот ли юноша?
   - Полагаю, что тот. Благодарю вас от всей души!
   - Путаешь ты, не из того окна! А вон из того, что на четвертом этаже занавесочкой прикрыто!
   Откланявшись, Даяна , сломя голову, поспешила покинуть старушек.
   Дом с башенками некогда принадлежал известному аптекарю, прославившемуся своими не бесплодными попытками создать действенное средство от мужской слабости. Рассказывали, что после Золотого Конца этот самый аптекарь пропал, вместе со всеми своими записями и учениками, оставив любопытным только склянки из тонкого заморского стекла, да непонятные порошки в банках. Нынче заселенной была лишь часть дома, отдельные квартиры, не принадлежащие жильцам, стояли закрытые, на лестнице пахло кошками, а из дворницкой доносился устойчивый и не выветриваемый запах самогона.
   Когда Даяна с солнечной улицы шагнула в промозглый мрак лестницы старого дома, из-под ног шмыгнули в стороны то ли мелкие гоблины, то ли одичавшие гномы, и затаились под ступеньками, глядя на вошедшую злыми глазами.
   Лифт не работал. К двери его была пришпилена арбалетной стрелой дохлая кошка. По плоским ступеням Даяна поднялась на верхний этаж. Из трех квартир за обшарпанными дверьми с облезлой краской две были явно жилыми - оттуда доносилась привычная коммунальная ругань. За дверьми третьей стояла гробовая тишина, а стандартный дешевый замок квартиры, безопасность которой никого не интересует, был аккуратно взломан.
   Она тихонько толкнула дверь и та покорно отошла в сторону. Темный коридор с запахом прогнивших от ненужности старых вещей обволок ее липким киселем. С трудом угадывались силуэты мебели - распухших от старости шкафов, провонявших плесенью, с водруженными сверху медными тазами, справа и слева из-под закрытых дверей выбивались неровные лучики света, чертящие на разбитом паркете тонкие линии. Но чуть выше роста взрослого человека начиналась такая непроглядная тьма, что казалось солнце никогда не заглядывало в этот коридор. Даяна переступила порог и медленно прикрыла за собой дверь. Мрак накрыл ее так плотно, что тот час пропали в нем и звуки, и силуэты старой мебели, и лишь луч от карманного фонарика освещал разбитый паркет.
   Она шла тихо, как вор, толкая все попадавшиеся по пути двери, пока одна из них не поддалась и не открылась. Комната, представшая ее глазам, была невероятно маленькой и столь же невероятно грязной, и первая мысль, приходящая в голову, была мыслью о притоне наркоманов. На продавленном диване - единственный предмет мебели, если не считать маленького столика у окна, была свалена неровной кучей посуда с присохшими остатками пищи, в одном из углов, на сооруженном из старых и невыносимо смердящих тряпок, лежбище, валялся гоблинский арбалет. На замызганной газетке, что лежала на столике, умиротворено покоился большой шприц со следами не то крови, не то ржавчины. И над всем этим гадюшником кружился едва ли перебиваемый свежим уличным воздухом из приоткрытого окна особый отвратительный запах, который возникает везде, где собирается больше одного гоблина.
   Даяна сморщила нос и подошла к окну. Потянула за залитую чем-то липким раму, распахивая окно. От кого-то она слышала, что эльфы приваживают на свою сторону гоблинов, снабжая их дешевыми наркотиками. И те очень быстро пристрастились к халяве. Теперь же эльфы требуют либо платить за наркотики, либо отрабатывать их. Даяна выглянула из окна. Внизу расстилалась площадь имени Светоча Разума, как раз та ее часть, на которую указывали словоохотливые старушки. Если они утверждают, что Панфуций вывалился из этого окна, а сам он в приступе раскаяния обвинял во всем экстази, можно предположить, что вчера он слишком перекушал наркотиков столь недостойном окружении.
   Именно, в недостойном окружении. Такой человек, что пришел сегодня с утра в ее контору, ни за что на свете не стал бы забивать свой родной косяк в обществе грязных гоблинов. У него всегда нашлась бы компания почище. Либо гордое одиночество. Даяна еще раз внимательно осмотрела все горизонтальные поверхности в комнате, включая непристойно грязный пол. И вскоре нашла то, что искала, или что-то похожее. Легким сквозняком был отнесен в сторону маленький бумажный фунтик, в каком в местах скопления алчущих острых ощущений идиотов продавали таблетки экстази. Итак, Панфуций пришел в притон с какой-то определенной целью, для храбрости скушав таблетку против совести. И шел сюда, зная, что комната будет пуста. Не гоблины интересовали его, иначе таблетка была бы скушана за ранее. Значит, интересовало его нечто, происходящее на улице, как раз под окном. А старушки с лавочки говорили о президентском кортеже... Не иначе как покушение на господина президента готовил скромный утренний гость!
   Даяна рассеяно шарила глазами по множеству бессмысленных предметов, пока не наткнулась на притулившийся на краешке дивана обмотанный в газету четырехугольный предмет. Краешек газеты был кем-то заботливо надорван и из отверстия торчал мышиный хвостик фитиля. Да никак наш новый знакомец принадлежал опричникам!
   Опричниками называла себя некая потайная организация, которая способом борьбы с несправедливостью этого мира выбрала террор. А главным виновником всего происходящего, в том числе и обнаглевших гоблинов, она считала президента. Уже пара - тройка покушений списывалась на их счет. Вчерашнее предотвратил случай. Даяна похолодела: если бы президент был убит, выборы проводились бы досрочно, и тут, хочешь - не хочешь, выбрали бы главу правительства от эльфов. Само Проведение вышвырнуло Панфуция из окна! Хотя, кто знает. Сторонников у отца Святозара не многим меньше, Открытые окна так прожужжали уши обывателям своими молитвами, что вполне могут претендовать на право становления государственной религией.
   * * *
   На следующее утро Панфуций пришел вновь. Сам, без приглашения вошел в комнату, сел в кресло. Молчал и смотрел на Даяну пока ей не надоело молчанье.
   - Я полагаю, вас интересует, что я могу сказать вам по поводу пропавшего дня? - спросила она, когда посетитель вздохнул в очередной раз.
   - Да... Честно говоря, да... ...
   - Но прежде всего, я хочу, чтобы вы сами сказали мне то, что скрыли вчера. Если, конечно, не хотите, чтобы я высказывала свои предположения.
   - Я? Скрыл? От вас? Я душу свою раскрыл перед вами!- заявил он с пафосом,
   - Вы - опричник. -сказала она злорадно..
   Панфуций медленно приподнялся над креслом. Рот его открылся подобно чемодану, а глаза неторопливо поползли на лоб, где и остановились. В таком состоянии он пробыл минуты три, после чего все части тела, в том числе и тело самого Панфуция, вернулись на место.
   - Ложь! Как вы позволили себе... Клевета! Я не признаю... О-о-о! Да вы... Просто... Кто еще кроме вас об этом знает?
   - Надеюсь, что никто. О своем открытии я не распространялась среди незнакомых людей.
   - А... Среди знакомых?
   - А почему вы вдруг так испугались? Разве участие в этом движении не дает вам оснований гордиться своей деятельностью? А если не дает, тогда почему вы продолжаете в нем участвовать?
   - Вам не понять! Это слишком сложно! И, потом, разве вы сможете прочувствовать, что твориться в душе художника? Разве вы в силах увидеть мир глазами поэта? Разве дано вам осознать всю несправедливость этого мира, которая так больно бьет по моей обнаженной душе?!
   Гаденькая улыбка поползла по ее губам. При всех своих расстроенных чувствах, Панфуций, тем не менее, понял, кому она предназначалась, но из своей душераздирающей роли выходить не пожелал.
   Она продолжала смотреть на него и улыбаться.
   Он покипел еще немножко, потом сел обратно в кресло и заявил с вызовом:
   - Каждый из нас имеет право на ошибку! Я был молод... Наивен...
   И осекся.
   - Наивность, за которую платят жизнью посторонние люди. Наивность, которая грозила изменить политический строй нашей страны. Наивность... А не кажется ли вам, что вы слишком наивны для своих лет и эта наивность становиться опасной для общества? - может быть, она и не хотела его отчитывать, но злость взяла свое.
   - Да... Если вы так считаете... Возможно. Сумасшедший дом. Да. Это прекрасный способ познания собственной души. Это страданья...
   Ей вконец надоело слушать причитания о страданиях и она решила выгнать его вон, на Панфуций сменил тон:
   - Надеюсь, вы понимаете, что отныне в ваших интересах соблюдать молчание... Только молчание способно сохранить вашу жизнь. И, помните, у нас длинные руки!
   - Ну если они такие же длинные, как ваши языки...
   - Поосторожней в выражениях, милая барышня! Помните, о чем я предупредил вас!
   - Ну, хорошо... Другой вопрос у меня остался: почему вы все не спросите, сумела ли я разыскать потерянный вами день?
   -. Я сам все вспомнил. Сел, подумал и вспомнил. Все. Так что, выходит, обратился к вам я вчера напрасно. Следовательно, вы должны забыть о моем визите. Чем скорее, тем лучше. И крепче. Прощайте.
   Панфуций откланялся и вышел, потом вернулся, раньше, чем она смогла облегченно вздохнуть.
   - Я кое-что забыл. Извините. Понервничал. Вот. - И положил на стол перед ней перетянутую бумажной лентой пачку ассигнаций. - Это гонорар. А так же маленькое вознаграждение за молчание. Ведь вы навряд ли хотите, чтобы следующая наша встреча произошла в обстановке для вас менее удобной... Прощайте!
   Сумма была настолько значительной, что у нее мигом пропало желание сидеть этим милым летним днем в жарком помещении. И, потом, настроение было уже не то...
   Она слышала от Синявки, что опричники это какое-то древнее слово, значение которого он не знал. Собираясь на свои потайные встречи, каждый опричник приносит с собой метлу или веник. Этими предметами они клянутся вымести все зло из страны.
   Вообще, бомж Синявка знал столько интересных вещей, сколько знать бомжу не к лицу и мог ответить на любой вопрос. Если я и чего не знаю, то придумаю, говорил он. Даяна зналась с ним сколько себя помнила, и все эти годы он носил малиновый пиджак летом и овчинный тулуп зимой.
   В последний год он отпустил ниже плеч седые космы и говорил знакомым, что стал хиппи. Хиппи, по его словам, в самую трудную военную годину вместо того, чтобы взять руки оружие и вместе со всеми добропорядочными бюргерами заняться войной, предпочли занятие более приятное и более плодотворное: они занялись любовью.
   Со слов самого Синявки выходило, что он родился от любви хиппи и бомжихи, оттого не имеет склонности к оседлой жизни под крышей. Жил он, кстати сказать, на помойке, которую развели на Крестовском острове сразу после начала Золотого Конца.
   Закрыв дверь на замок, Даяна спустилась на первый этаж, и, проходя мимо комнаты, где находилось жилище Анисима, услышала из-за дверей густой бас, распевающий что-то о Волге-матушке. Насколько Даяне было известно, голос у швейцара отсутствовал напрочь, оставалось предположить, что он отмечает отправку вчерашнего младенца в приют, вместе с гостями, и на потерянные вчера копеечки.
   Солнце жарило так, что мгновенно захотелось чего-то ледяного, и не найдя поблизости продавца мороженого, Даяна купила бутылку заморской колы.
   - С вашей стороны это ужасно не патриотично. - Сказал кто-то над ее ухом.
   Конечно, это был эльф.
   - Вы так полагаете? - сказала она, откупоривая бутылку.
   - Почему вы пожелали отдать ваши деньги враждебным нам производителям, вместо тог, чтобы поддержать родную промышленность?
   Говорил эльф достаточно громко, чтобы случайные слушатели могли знать, в чем тут дело.
   - Я не припомню за собой, чтобы когда-либо породнялась с нашей промышленностью, - сказала Даяна, делая первый глоток.
   Эльф смотрел ей в рот.
   - Как настоящий патриот, вы должны выбирать наши товары.
   Говоря это, эльф вертел по сторонам головой, в надежде, что кто-то из прохожих присоединится к дискуссии. Но прохожие прогуливались с отсутствующим видом, наслаждаясь солнечным деньком.
   - Как потребитель, я выбираю качество.- Отозвалась Даяна.
   - Могу поспорить, что вы и в "Макдональсе" обедаете! - сказал эльф с гримасой невыносимой брезгливости.
   - Каюсь. Бывало. Прощайте.
   Эльф возмущено смотрел ей в след, а потом крикнул:
   - Вот из-за таких, как вы, мы никогда не построим светлое будущее!
   Она обернулась.
   - Знаете, мое настоящее достаточно светло.
   Эльфов сегодня было непривычно много. Они собирались кучками на углах, заводили с прохожими разговоры, втягивали в беседу спешащий по неотложным делам народ, и явно старались устроить митинг. Ранее так вели себя на улице только ошпаренные религией сторонники светлейшего отца Святозара, но именно сегодня в толпе ни разу не мелькнул развивающийся белый балахон и постное лицо под косынкой.
   Даяна поежилась. Само собой возникало ощущение невовремя наступившего праздника, когда мимо проходит парад с бубнами и барабанами, а сторонний наблюдатель не в силах припомнить, по какому поводу нынешнее веселье.
   Флагов было как-то слишком много. С кистями и желтоватой бахромой они вяло шевелились как змеиные хвосты по ветру, и ярко полоскались пунцовые эльфийские платки, носимые на шее.
   Эльфы были вооружены. Дубинки, кои они ранее не снимали с поясов, перекочевали в руки, их места заняли ножи. Кто-то навесил на себя арбалет, кто-то и рогаткой довольствовался.
   Напряжение тяжело висело в воздухе. Пахло порохом и страхом. Сегодня прольется кровь, неприятно пронзила мысль.
   Возле театральной тумбы стоял толстомордый спаситель отечества и будто знамя вздымал к небу пику с наколотыми на нее дохлыми гномами. Желающие могли приобрести трупик по сходной цене.
   Внезапно затошнило и она торопливо пошла вдоль Невского. Голоса натужно жужжали, то нарастая, то удаляясь, изредка перекрывал их громкий возглас и тот час тонул во всеобщем гудении.
   Вспугнутыми воронами кружились драконы и громкий клекот дополнительно раздражал натянутые нервы. Потом она увидела, что вся земля усеяна дохлыми драконами, их кожаные крылья скомкались как горелая бумага. Попадались и совсем маленькие, не больше гнома, и большие, матерые, грязно -зеленые.
   Даяна прибавила шагу. Хотела было спуститься в метро, но при входе девушки и юноши в белых балахонах хватали за рукава и тянули за собой. Она пробежала мимо.
   На Дворцовой уже шел митинг. Эльфы призывали насколько она могла услышать в толпе убивать всех нелюдей, к числу коих они приписали и религиозных поклонников. Тут же с телеги раздавали булыжники и длинные палки. Толкучка стояла невыносимая.
   Даяна с трудом вырвалась из толпы и побежала.
   - Эй, если ты за нас, то бери оружие идем на баррикады!
   Эльф преграждал ей путь, протягивая камень. В глазах его была решимость размозжить ей этим камнем голову, если она откажется его взять.
   Даяна взяла камень.
   - Теперь иди туда, к нашим. - Сказал он и подтолкнул ее к куче наваленных друг на друга мусорных урн, двух телег, афишной тумбы, скамейки и чего-то еще, что она не хотела разглядывать.
   Сделав пару шагов к баррикаде, она выронила на землю камень и свернула в сторону. Дворами вышла на набережную. Здесь было тихо, пахло невской водой. Несколько лодок неторопливо прогуливались между сонными баржами, лениво курили трубки рыбаки и визжали в воде дети.
   Она перегнулась через парапет и стала смотреть на серую воду.
   Идиллия длилась недолго: свистнула стрела и подбитый дракон шлепнулся прямо на флегматично плывущую по течению охапку соломы. Детишки радостно поприветствовали покойного и бросились его делить...
   Даяна торопливо шагала вдоль набережной.
   - Да стой же ты! Куда несешься как очумелая, выпучив глаза? Даяна, мать твою!
   Она остановилась, тяжело дыша. Догнавшая ее Зинаида тоже едва отдышалась. Так они и стояли, гладя друг на друга и не зная, что говорить дальше.
   - Что это там ваши затеяли сегодня? - сквозь одышку наконец спросила Даяна.
   Зинаида выразительно подняла брови, а потом протянула:
   - А-а... Так ты не знаешь ничего? У нас сегодня праздник. И мы отмечаем его митингами...
   - И убийствами...
   - Это ты о гномах? Эти твари сами заслужили своей судьбы. Забудь ты о них!
   - Чем же это они так провинились пред вами, что вы устроили им побоище? А драконы? Их-то за что?
   - Значит, ты признаешь, что гномов есть за что? И драконов за дело. Так надо!
   - Кому это надо? Тебе самой это надо? Вот тебе самой они мешают жить безмятежно? Хоть один гном тебе перебегал дорогу не вовремя?
   - А что ты так на меня взъелась? Моя это, что-ли идея? Нам приказали!
   - А твоя совесть тебе ничего не подсказывала? Что не все правильно, что приказывают? Сомненья не тревожили твою душу?
   Зинаида пожала плечами.
   - Почему ты так переживаешь из-за этого сброда? Послушай лучше меня: меня повысили в звании. Комитет эльфов решил, что я способна выполнять ответственную работу... А ты так все и прозябаешь в надежде на замужество?
   - Причем здесь замужество?- раздражено отмахнулась Даяна.
   - Замужество унижает женщину, делает ее рабой дома и деспота мужа.
   - Всю свою пылкость ты можешь оставить, чтобы агитировать новых членов в вашу партию, а на меня твои речи никогда не оказывали должного эффекта. - Сказала Даяна устало.
   Больше всего хотелось забраться с головой под одеяло и там тихонько сдохнуть.
   Зинаида помолчала. Не отличаясь прозорливостью, она вдруг поняла смутное желание подруги напиться и поскорей.
   - У нас сегодня будет вечеринка. Особенная, для избранных. Младшие эльфы туда доступа не имеют. Посторонние тем более. Но я тебя приглашаю. Со мной пустят. Придешь?
   Даяна пожала плечами.
   - Тебе стоит хоть раз в жизни поверить мне на слово, подруга. Визит к эльфам вовсе не значит, что тебе необходимо вступать в наши ряды.
   - Приду.
   Это был один из тех редких случаев, когда Даяне было все равно, что делать: идти на вечеринку или лезть в петлю. Зинаида широко ухмыльнулась.
   - Правда она начнется вечером, так что нам придется где-то убить пару часов. - Почему-то виновато сказала она.
   - Форма одежды эльфийская?
   Зинаида с готовностью захихикала, и осеклась.
   - Желательно. Но на этом не настаивают. Я скажу всем, что ты приехала с периферии и я знакомлю тебя с городом.
   - Кстати о знакомстве. А не познакомиться ли нам с ближайшей кондитерской, где можно выпить хорошего кофе? - Даяна вдруг лукаво улыбнулась и Зинаида решила, что все проблемы подруги быстренько утряслись.
   Но получилось, что обещанная вечеринка началась прямо в кафе на набережной, и началась шумно, и сразу с шампанского. При ближайшем знакомстве с компанией сидящих за столиками эльфов, вдруг оказалось, что способны они не только с упорством фанатиков завлекать заблудшие души в сети своей партии, а так же вполне склоны повеселится и даже что-то попеть.
   Потом... Потом-то и началось самое интерестное.
   Никогда не мешайте водку с шампанским, ежели пить не умеете...
  
   Небо заволокло, солнце скрылось. В воздухе тяжело повисло ожидание грозы.
   Должно быть, сектанты в балахонах это тоже чувствовали, оттого так нервозно и созывали спешащий народ и тщетно хватали прохожих за рукава. Белыми бабочками разлетелись листовки с портретом отца Святозара и рассыпались по мостовой.
   Жужжал и жужжал в голове Святозар как муха осенняя.
   - Смотрите, видите это светлое лицо? Денно и нощно он печется о нашем с вами благе, без устали он спасает наши души, но не видим мы трудов его тяжких, слепы глаза наши!
   До отвращения некрасивая девушка тыкала Даяне в лицо пачку плакатиков, пока та не выдержала, и, подчиняясь внезапному желанию, не вырвала из ее рук бумажки.
   - Люди, прозрейте! Дьявол он, не праведник! Мошенник, в конце - концов.
   И неожиданно ловко вскарабкалась на постамент, откуда на днях скинули памятник спасителю...
  
   ***
   Господи, холодно-то как!
   Куталась в драное одеяло, из которого торчала желтая вонючая вата. Не согреться, словно из сердца мороз идет. И горло болит. Да что болит, будто ножами тупыми режут его.
   Темень вокруг. Холодно.
   Если это и есть ад, то где огонь? Или это могила склизкая. А разве дают в могилу одеяло?
   Лю-юди!
   - Ну, что, очухалась никак?
   Керосинка освещала узкую черную лачугу и лицо низко склонившегося над ней человека.
   - Кто ты такой? - едва дался вопрос.
   - Неужто совсем не узнаешь меня, Даяна?
   Глаза и те открывать тяжело.
   - Нет.
   - Ну, полежи тогда еще. Вечером приду.
   Уснула как провалилась в туман.
  
   - С добрым утречком тебя, Даяна!
   - Господи, никак это ты, Синявка? А кто ночью сюда приходил с керосинкой? Шуршал в углу как крыса...
   - Я и приходил. А ты в беспамятстве была. Лихорадка у тебя страшная случилась, я уж не чаял тебя живой больше увидеть.
   - А что случилось?
   - А ты ничего и не помнишь?
   - Нет.
   Синявка отвернулся и принялся ковыряться в чем-то тихо звякающем.
   - Ты собираешься рассказывать мне в чем дело?
   - Полежи, полежи спокойненько... Может оно это и к лучшему, что ты ничего не помнишь.
   - Может и к лучшему, но я так не считаю. Рассказывай давай.
   - Да что уж тут рассказывать-то? Одно скажу - дел ты натворила...
   (((((((((((((
   - Это было в самом начале Золотого Конца, гоблины и все прочие только появились... Это сейчас от них проходу нет, а раньше они в диковинку были. Тогда их никто по подвалам не гонял, да и в метро пускали. Любили тогда всех живых... Гномы - те гаже. Гоблины подленькие, а гномы ну совсем как крысы... Ни рожи, ни кожи...
   Поболтался он так по улицам, поскитался, а потом добрые люди посоветовали на острова пойти. Помойку там славную новая власть устроила, чужаки туда не ходят. Брезгают. И солдат не бывает.
   Ну и прижился на помойке бывший профессор философии, благо, на вещи смотрел философски. Из фанеры и пластиковых бутылок собрал свое жилище, вмещавшее в спальню и кухню. Накрыл сверху полиэтиленом - чтобы под дождем не текла, но вода - она лазейку всегда найдет, потому и скапливалась на полу мутными лужицами.
   Из драных тюфяков и подушек с торчащими колкими перьями соорудил два кресла и кровать, которую уступил сейчас нечаянной гостье, из ящика из-под консервов - маленький стол, холостяку хватало. За одно уж и щели оконной ватой законопатил, а что темно да грязно - так на подобные мелочи Синявка давно привык не обращать внимания, в особенности если была выпивка да хороший собеседник.
   На стопке потрепанных книг стояла толстая кружка без ручки. Капли воды из трещины на боку стекали на мятую обложку.
   - Дурак я старый! - Синявка хлопнул себя ладонью по лбу, тяжело поднялся с кресла и снял с мокрой книги чашку. - Такую вещи испортил! Редкая вещь, между прочим! Сочинения Брежнева!
   Бережно смял воду с книги и обернул ее газетой с портретом отца Святозара в четверть листа.
   Синявка пил самогон и закусывал его вонючим огурцом.
   - А мне жить в этой стране! Рассказывай давай, что со мной вчера приключилось.
   Глаза у Синявки налились кровью, нос, синий как баклажан, уныло свисал, а самогон все-таки развязал язык. Гордо, он откинул седые космы назад, зачем-то надел любимый желтый галстук, что висел на гвоздике над кроватью, и сказал невыносимо - торжественно:
   - Только не вчера это было, три дня уж миновало. Стояла ты на постаменте в коротеньких таких штанишках, и громко, во весь голос, говорила о Святозаре этом гребаном... И такие вещи рассказывала, каких я раньше и не слышал, да и представить себе не мог. И люди вокруг собираться стали, много их набежало... Все слушали. И эти, в балахонах, столпились. Стали кричать на тебя, да словами непотребным крыть. А ты словно и не слышишь их вовсе, знай, свое говоришь. Начали они тогда камнями в тебя кидать, да только люди не дали. Живехонько разогнали паству эту. А потом смотрю - из-за угла выскакивают "мухоморы", да с постамента тебя стаскивают... Неужто и этого не помнишь? Ты их такими словами крыла... Ой-е-ей! Держись!
   - Ну и посадили они тебя в коляску, а потом я смотрю - дверь открывается и выскакиваешь оттуда ты, а в руке - нож окровавленный... Пырнула ты кого-то ножом, насмерть ли - не знаю. Только считаешься ты теперь опасным преступником, и портреты твои на каждом столбе висят.
   Она помолчала, переваривая услышанное. Но страха почему-то не было, будто не с ней вовсе история эта приключилась. Натянув повыше одеяло - что-то зябко вдруг стало - Даяна сказала:
   - И вся история? или еще что будет? Как это я у тебя в гостях оказалась?
   - Хочешь выпить налью? Свежайший самогон, бутыль мне эта в два тома Фрейда обошлась. Да и не жалко было бы, кабы он книги те читал, так ведь, сучий хвост, печь ими топит... Налить?
   - Спасибо, что-то не соблазняет.
   - Ну, как знаешь.
   Плеснул себе еще из мутной бутыли в кружку, выловил огурец из кадушки.
   - А огурчика хочешь? Вчера нашел...
   - Спасибо, не хочется мне потом с животом мяться. Ты рассказывать-то дальше будешь?
   - А что дальше? Дальше ты через парапет перемахнула и в Неву сиганула. Ну, пока они метались, да мост открывать для проезда велели - мост ведь, имени Троицы, который, для прохода закрыт, все грозит обрушиться, - ты уж тем временем далеко была... Я тогда и понял, что ко мне придешь. Некуда тебе больше идти. Пошел я домой и тебя по дороге встретил. Вот и вся история.
   Да, куда уж проще.
   - Синявка, дай мне чего-нибудь поесть.
   Переживаниями сыт не будешь, а сколько о проблеме не думай, понятней и разрешимей она никак не становилась.
   Синявка с трудом встал. Качаясь как сухопутная крыса на корабельной палубе в шторм, он подошел к ящику, заменяющему стол, приподнял его и достал снизу две банки. Одну - с горошком консервированным, другую - с курицей.
   - Ешь. Еще хорошие.
   И плюхнулся на место.
   Даяна поискала глазами консервный нож, хотела спросить о нем Синявку - но тот уже спал на своих подушках.
   Пришлось вставать. Мать - перемать, что это на мне за одежда? И кто, главное, переодевал?
   Она взглянула на бомжа, но тот все храпел. Дырявая мужская майка в серых пятнах - даже при свете керосинки они хорошо видны - и широкие штаны, которые приходилось поддерживать руками. И все.
   - А мою одежду, небось, тоже на что-нибудь выменял? - с обидой спросила она у старика.
   Нож разыскался в ящике с инструментами, она открыла банки и почувствовала срочную необходимость сбегать в укромное место.
   На улице еще светило солнце, но народу поблизости не было. Зато громоздкого мусора предостаточно.
   Возвращаться с солнышка обратно в берлогу ужас как не хотелось. Она нырнула за консервами и, присев на крышку от стола, принялась выковыривать содержимое из банки посредством своего ножа. Не им ли это она стражника пырнула?
   Удивительно, но мысль не смутила и не испугала ее. Вернее будет сказать, не всколыхнула в ее душе никаких чувств, и Даяна продолжала есть с тем же аппетитом.
   После обеда захотелось обследовать окрестности, но далеко уйти ей не удалось: скоро закружилась голова и пришлось вернуться обратно к своему жилищу. К бомжовскому жилищу.
   Да, Даяна Иванова, частный сыщик! Вот, что бывает, если водиться с нехорошей компанией.
   А денек был теплый, солнце пригревало, жирные драконы утробно урчали, ковыряясь в отбросах. Ветер уносил запах и приятно остужал голову.
   В поле зрения попала старуха в трепещущих по ветру лохмотьях. Кривой железной палкой она ворошила мусор, и что-то найденное складывала в корзину за спиной. Спугнула клюкой стаю драконов и они взлетели с противным клекотом. И тут же десяток арбалетных стрел словно из ниоткуда взмыл в небо и несколько дохлых драконов плюхнулись наземь. Тут же из невидимых щелей выскочили ободранные люди и бросились подбирать добычу.
   К вечеру заявился гость.Умяв банку тушенки, он соизволил поднять глаза на гостью бомжа и обомлел:
   - Ты! То-есть, вы! Сыщик! Как вас там... Мадемуазель Иванова! Да знаете ли вы... Вы ведь... Вас ищут! Ваши плакаты развешены на каждом столбе, ваше лицо знают лучше, чем личину Святозара! Вы объявлены врагом государства, тем более сейчас, когда уже стало совершено ясно, в чью пользу сделан выбор про голосовании... Да вам, после всего, что вы сделали, место только в наших рядах!
   - Да уж, мир весьма тесен. Убог, я бы сказала... Куда не плюнь - либо герой, либо вражина.
   - Да, девушка! Смелей! Стань одной из нас, ведь нас осталось так мало! Смерть Святозара принесет свободу тысячам и тысячам, которые уже и не надеялись дышать полной грудью! Пусть мы погибнем, но имена наши навечно останутся в памяти потомков. Ведь наше дело правое! Победа будет за нами!
   Казалось, что ему мала лачуга философа, ему понадобилась трибуна и сотни воспламеневших идеей сердец. Панфуций все не замолкал, слова лились пенным потоком, он хлопал слушателей по спине тяжелой ручищей и обещал в скором будущем счастье и процветание каждому отдельно взятому обывателю независимо от его на то желания.
   Синявка все молчал. Ковырял вилкой тушенку и смотрел в стол
   Зашуршал дождь о полиэтилен крыши. Змейками поползла студеная вода по стенкам, Даяна зябко съежилась. Внутри противно гнездилась вина и ей хотелось сказать что-то, но не было подходящих слов, а все остальные стали вдруг опасными и глупыми.
   - Синявка... Расскажи что ты знаешь. Ты прожил такую долгую жизнь, что теперь не имеешь права уносить в могилу свои знания. Скажи, пусть мы не поймем, но мы учтем...
   - Не все, я уже все забыл. Ведь зажился я на этом свете... Я уж и счет годам потерял. Я родился еще до начала Золотого Конца...
   Панфуций поерзал, умял подушку. Подпер щеку.
   Даяна не шевелилась, боясь спугнуть момент.
   - А как он случился, этот конец? - шепнула она как вздохнула.
   - Весь день я сказки тебе рассказываю, устал...
   - Умоляю вас, только говорите! Говорите!
   - Блаженный он, убо-огенький... Не слушай ты его...
   - Конец случился так тихо, что никто и не понял. Проснулись утром - а по двору гоблины семенят, гномы в подворотне гадят... Будто всегда и жили здесь. А некоторые предметы пропали из жизни словно бы их здесь не было. Это сейчас они появляться начали, их заново изобрели. Раньше-то оно лучше было...
   Синявка говорил долго. Час прошел, два... Мир до Золотого Конца заметно отличался от нынешнего, ни эльфов в нем, ни гоблинов, ни драконов не было. У людей что смыслят в магии - тоже. И Бог у них был один, имя ему - Прогресс. И даровал он людям многие славные и чудные вещи - машины, летающие по небу, большие машины, ездящие по земле, говорящие машины, оружие, не знающее промаха и стреляющее свинцовыми шариками, лекарство от насморка, непромокаемую под дождем одежду, порошки для стирки одежды и мытья грязных тарелок, и огромную бомбу, одним взрывом способную спалить город. Да мало ли чего он там еще дал, Синявка все и не припомнил. И вместе со всеми этими полезными для жизни вещами, даровал Прогресс людям злобу неисчерпаемую, зависть черную, да ненависть бессмысленную. И пошли - поехали революции да войны, мятежи, лагеря, в которые свозили людей и убивали там. Зачем они это делали, Синявка не знал, потому что про лагеря слышал от своих родителей. А на царство террора Панфуция он взъелся оттого, что уже пытались построить это царство и до Золотого Конца, и эльфы - они-то и убили сына Синявки, и ничего хорошего ни у тех, ни у других не вышло.
   - Видно судьба такая у нашей страны - террором жить. Не хотим мы любовью, нам страх подавай, иначе работать не станем. Привыкли мы со страхом-то, приспособились к нему. Научились жить с ним. Вот и вы теперь на страхе мир строите. А почему?
   Панфуций клевал носом и тщетно боролся со сном. Даяна сомневалась, слышал ли он хотя бы часть рассказа Синявки.
   - Куда же девались все эти дары Прогресса, Синявка? Ты ведь умный, ты должен знать...
   - А вот не знаю. Были и нет. А может, приснилось мне все это, вы уши и развесили. Не было ничего, придумал я?
   Даяна покачала головой.
   - Извини, старик. Хоть и умный ты, но фантазии твоей никогда бы не хватило на такое вранье.
   - Давай-ка ты спать ложись. Опричник-то наш давненько похрапывает.
   - А ты говорил, будто и опричник - это древнее слово. Что оно значит?
   - Оно возникло так давно, что даже я не знаю, когда. А значит... Не знаю. Царь был однажды сумасшедший...
   - А что такое царь?
   - Ну правитель такой, еще до президента он жил. С ними, с царями, то-есть, все предки наши и боролись. Ну и были на службе царя люди верные, да кровожадные без меры. Набрал он их, чтобы в страхе лютом все земли свои держать. И девиз у них был совсем как у наших - все, кроме нас. Только вот что сказать они этим хотели - не знаю. Спи давай.
   * * *
   Утром Панфуций ушел. Даяна начала было пытать Синявку рассказами о былом времени, но старик оказался скучным и неразговорчивым. Проболтался, что Панфуций пошел убивать Святозара, видно не пошел ему впрок вчерашний разговор.
   Даяна выбралась из лачуги на вольный воздух, наблюдая, как выползают из подземных щелей обитатели помойки и как приступают к сосредоточенному ковырянию в кучах привезенного на рассвете мусора.
   День прошел скучно, ни до чего умного она не додумалась и как жить дальше не решила. Жизнь на помойке оказалась не слишком увлекательной, да и потом грязно здесь, и душа нет. А от консервов уже тошнило, особенно если вспомнить, каким образом они попадали на стол философа.
   И если не врал Панфуций, то и в городе ей нечего делать было, каждый гном в лицо ее знал. Видно место ее здесь, среди отбросов. Злость такая взяла, что едва не ринулась следом за опричником убивать Святозара.
   Панфуций опять пришел вечером, когда совсем стемнело. Тайком пробрался по помойке, хоронясь от каждой тени.
   Уселся на ящик в темном углу, пригорюнился. Пальто свое порвал, метлу потерял где-то. Космы русые дыбом стоят.
   - Эх, старик, не повезло же нам в этот раз! Бомбу хотели мы метнуть в карету Святозара. Хорошую такую бомбу приготовили, две ночи наши над ней трудились. Вышли мы на площадь, в толпе замешались, А пришло время в святошу бомбу метать, струсил один из нас и, собака поганая, присоединился к молитве. А бомба из рук его выпала. В общем, человек двадцать убило. Вместе с ними и мечты наши о жизни спокойной погибли.
   Синявка пожал плечами, будто говоря : "А я предупреждал вас, зло всегда зло влечет за собой. "
   Панфуций обратил взор пламенный на Даяну.
   - Идем, товарищ, с нами! В царств свободы дорогу грудью проложим себе! Место твое в наших рядах! Ах, как завидовали мне товарищи, когда я рассказал им о знакомстве с тобой. Имя твое уже легендами поросло!
   - Оставь ее, она не пойдет с тобой.- Отрезал старик.- Не убийца она, у нее своя миссия. Ей мир спасать надо.
   - Вот и я о чем говорю! Только в наших рядах она и сможет достойно спасти мир.
   - Да не ваш мирок поганый, а всеобщий мир наш! Бестолочь ты, Панфуций, уж прости меня, если сможешь. Пойдет она искать Золотой Конец, найдет, в клубок смотает - тогда мир в мире и наступит.
   - Глупости ты говоришь, Синявка! Как же она конец в клубок смотает, если конец - это слово такое, окончание чего-то означает.
   - Не спорь со мной. Пойдет она и найдет. Не мне же идти, стар я стал. Не дойду, да не найду. А ее жизни вполне хватит, может, и останется что еще...
   - Какой еще конец, Синявка? Никуда я идти не собираюсь, искать ничего не буду.
   - Куда ты, милая, денешься? На судьбе у тебя написано конец искать.
   - Кто это еще сказал?
   - Ностардамус.
   - Кто-о?
   - Кот соседский по имени Ностардамус. Сегодня у него как раз срок пришел предсказывать. Соседи быстренько цепь на дуб натянули, кота по ней пустили. А он, дурень, пошел направо и давай песни петь. Поймали его, встряхнули хорошенько и налево пустили. Кружек сделал и говорит :"У тебя, бомжара старый - это он меня так окрестил - живет девица. Время ей пришло идти сермяжную правду искать. Пускай оденется потеплее да идет. Пришла пора спасать наш мир. "
   - А конец здесь причем? раз уж кот наговорил мне правду искать...
   - А про конец он еще раньше говорил, тебя тогда здесь не было. - Нашелся старик.
   - И куда прикажете мне пойти? На север или на запад? А если я возьму да заблужусь?
   - Не заблудишься. Он тебе клубок велел дать. Как выйдешь из дома, бросишь его на землю перед собой да иди за ним.
   И подает Даяне моток солнечно - желтых ниток. Теплый клубок, словно солнечный лучик в нем запутался. В руке как котенка держать приятно.
   - Спрячь его. Людям не показывай. Отнимут да носки штопать станут.
   - Совсем из ума старый выжил. Какие нитки, очнись, бомжара! Она пойдет со мной, у нее другая миссия! Идем, товарищ! Время не ждет!
   Не дошли. Первый же патруль остановил еле плетущихся во тьме ночной заговорщиков, за три часа отмахавших расстояние, равное дневному переходу здравомыслящего человека , и опопзнал в Даяне врага государства номер один.
   Вот так дурной язык подвыпившей девахи вкупе с народным бунтом, ну не бунтом, а бунтиком, привел ее прямиком в суровые застенки отца Святозара. Ну там дубинами по ребрам и прошлись... раз этак пять... шесть... да кто же там считал?
  
   -- Допрашивать ее завтра с пристрастием собираются... Да как же допрашивать можно, если в беспамятстве она?
   -- Значит, не станут...
   -- Дак врач ей нужен... Испустит дух, а с нас спросят потом...
   -- Тебе это надо?
   -- Дак девка же... Жа-алко...
   -- Да брось ты! Они живучи, что жалеть их...
   -- Молодая... Глянь, волосья-то длинные какие...
   -- Гляди, объявят ее ведьмой, спалят вместе с волосьями... И тебя поджарят рядом. За сочувствие.
   -- Да разве ж за это губят? Я только так... Посмотрю и все...
   -- Смотри! Жалость - она штука такая... Как выкинет с тобой что-нибудь...
   Охранники постояли еще возле ее клетки. Она слушала их разговор, не поднимая ресниц. Боязно было. Умирать не хотелось
   -- Значит, приведем мы врача ей, подлечит он ее а потом опять казнить смертью станут... Зачем? Эх, жисть... Ничего-то я не понимаю!
   -- А ты меньше понимай! Сказано - не нашего ума это дело. Вот и думай поменьше, больше времени оставаться будет.
   -- Да времени у меня итак...
   Господи, давай поторгуемся... Ты мне - волю, а я праведную жизнь вести стану.
   В ответ - молчание.
   Назавтра привели врача. Грязный он был весь какой-то, пьяненький... Одежда не то жиром, не то еще чем-то заляпана. Тощими сосульками свисали на лицо волосы, глаза мутные, словно киселем залиты.
   Велел раздеться и начал холодными и потными руками шарить по телу.
   Она оттолкнула его и велела убираться.
   -- Подохнешь ведь без меня, - равнодушно сказал он.
   -- Я и с тобой подохну. Грязный ты, не подходи ко мне.
   -- А ты бы помолчала, да не противилась мне... Ну что тебе стоит? Ты девка молодая, здоровая... Разве убудет с тебя? Ничего же делать я не стану, только пощупаю... Ну, что же ты? А я скажу им, что ты при смерти, и что тебя надо в больницу отправлять... В больнице чисто, кровати с бельем... И пища получше...
   -- Уходи, я тебе сказала. Не то кричать буду.
   -- Ну и черт с тобой. Подыхай.
   Ушел. Замок за ним заперли. Шаги в дали стихли.
   И остается только в темноту смотреть, гадая, ночь или день сейчас, да смаковать ежесекундно, как стала бы она Святозара убивать, как сердце вырвала бы...
   -- Пытать завтра тебя будут. Зачем врача прогнала, дура? Потерпела бы, он бы и сказал, что нельзя... рано еще. Отлежалась бы. - Охранник был немолодой, длинноусый. Смотрел на нее собачьими глазами и головой качал. - Ишь, гордые мы... Одно слово - дура!
   Лежала, лицом в солому, и думать себе запрещала.
   Скорей бы уже закончилось все...
   То-ли забылась, то-ли уснула... Глаза открыла, потянулась. И правда, полегчало. Жар спал, туман в голове расползся по закуткам, вроде и страх поутих. Может это оно и есть - смирение?
   Теплом потянуло слева. Подняла голову, рукой пошарила. Словно котенка нащупала, мягкий комок. Теплый.
   В ладони клубок лежал золотой, что Синявка дал. Она уже и забыла, где потеряла его. А он вот, лежит...
   Шевельнулось в душе что-то хорошее, улыбка помимо воли по губам поползла.
   Села. Голова кружилась. Клубок за пазуху спрятала, и тотчас тепло по жилам побежало.
   Дева пресвятая! Дверь-то открыта! Замок оплавленный на земле лежит. И в коридоре пусто.
   Толкнула решетку, своей удаче не веря. Порог переступила. Никто не окликнул.
   Быстро пошла по коридору, спиной ожидая крика и выстрела.
   Так и не позвал никто. Не задержал.
   У двери железной охранник лежал. Спал ли, мертвый ли был, не знала. Руками дрожащими ключ нашарила, замок отперла. Бегом по ступеням взлетела, словно в одночасье крылья на ногах выросли.
   Ночь стояла. Теплая, звездная... Даяна шагала по набережной, прикасаясь рукой к еще неостывшему парапету и глупо радовалась тому, что можно касаться и ощущать, испытывать, чувствовать... Пахло тиной и драконьим навозом. Тишь стояла невероятная!
   Свернула с набережной за угол Эрмитажа, вышла на дворцовую, так и остановилась, шагнув в тень.
   Вокруг Александрийского столба, новой властью переименованного в Шестую колонну, собрались люди. Само по себе это не удивительно, на Дворцовой всегда какая-то шушера тусуется, но то, что делали не спящие в три часа ночи, вызывало по меньшей мере легкое удивление.
   Взявшись за руки, он водили вокруг столба хоровод и весьма нудно распевали псалмы. Кружили медленно, закончив круг, останавливались, вздымали сжатые руки к небу, выкрикивая чегой-то хвалебное, после чего продолжали хороводец.
   Потом из темноты приволокли стол, быстренько уставили его склянками и поллитровками,черепами, костями и пр., после его жирный и бородатый мужик начал службу.
   Ветерок донес запах знакомый, Даяна покрутила головой, ища источник. Пахло от чаши, что стояла на столе. Человек в длинном одеянии, черном и шитом более светлыми нитками, символами, окунал в чашу пальцы и кропил припадавших к его ногам верующих.
   -- А ты чего ждешь? Иди, а то благословения не получишь. Ты новенькая, что-ли?
   Говорило это существо ростом едва достигая ее пояса. Сначала Даяна решила - гоблин, потом узнала человека. Карлик. Кепка с козырьком, длинная одежда волочилась по земле.
   -- Я здесь впервые... - скромнехонько пролепетала она.- Ты не объяснишь ли мне, что к чему?
   -- Ты крещеная?
   -- Не знаю.
  -- Ну, в Старую веру, или Деве-воительнице служишь? Или, не дай тебе Сатана, носишь белый балахон? - спрашивал карлик тихо, словно стесьняясь своего кощунства.
   Даяна хихикнула. .
   -- Ни то, ни другое... Но я хочу быть обращенной в вашу веру, для того я и пришла сюда, рискуя своей жизнью!
   Вроде,Святозарушку здесь не жалуют.
   -- Иди, потом договорим. - Пихнул ее карлик. - Сейчас жертвоприношение начнется...
   Она быстро вышла к центру площади, вместе с оставшимися двумя неофитами опустилась на колени и получила свою порцию зловонного крапленья... Пузатый попик брезгливо скорчил рожу, в который раз окуная пальцы в миску.
   Пахло хлоркой. Тот запах, что преследовал везде тетю Асю. Даяна мысленно улыбнулась, и когда ее отпустили к пастве, принялась высматривать в толпе досточтимую старожилу коммуналки. Нехорошая какая-то улыбочка бродила по ее лицу.
   Тем временем на столе перерезали глотки орущим кошкам и сливали кровь их в одну чашу. Когда кошки закончились, на стол положили голую девицу и принялись кровью кошачьей чертить на теле, кажущемся желтоватым в свете факелов и свечей, кривые полосы, кружечки и черточки.
  -- Это они принимают в ряды наши нового члена... - карлик появился у ее плеча, из-под кепоки сияла улыбка.
   Даянушка крутила головой, выглядывая в толпе тетиасину физиономию.
  -- Приготовся, милочка, черед твой настал. Возродишся к жизни новой... Чего ради, иначе, кошек прирезали?
  -- Отстань,а?
  -- Эй, она здесь! - крикнул карлик.
   Несколько доброхотов волоком притащили ее в центр круга, к подножью стола, где дышать-то от хлорки было нечем.
   Даяна дернулась, но руки держали ее так крепко, что она едва могла пошевелиться.
   Вляпалась... Дева пресвятая, спасай меня!
   Девицу стащили со стола и она затерялась среди людей. С Даяны стянули одежду и водрузили на холодный стол... Поначалу она едва было не вскочила и не бросилась бежать в темноту, оглашая воздух воплями, но попик уже навис над ней с чашей в руках. ... Пахло свечным воском и кровью. Она завизжала, когда сатанист обмакнул палец в уже загустевающую кровь и принялся рисовать наа ее животе кружочки и спиральки. Зажмурила на секунду глаза, потом прицелилась, извернулась и только собралась врезать попу по приинному месту, как все закончилось.
   В общем, все оказалось не так уж плохо. Измазали кошачьей кровью, с когда пришло время для продолжения ритуала, священник зашептал ей на ухо:
   -- Приходи вечером ко мне домой, там я тебя докрещу...
   А вслух объявил:
   -- Заря поднимается над городом... Солнце гонит нас прочь! Пока не в нашей воли заставить его погаснуть, придется подчиняться его прихоти. Расходитесь по домам! О дальнейших встречах будет объявлено дополнительно.
   Слезая со стола она заметила тетю Асю. Святоша намазал ей лоб и спросил достаточно громко:
   -- как продвигаются твои познания в магии, сестра?
   -- Благодарение тебе, неплохо... Вскоре я смогу превращать тараканов в мух.
   -- Когда сможешь принести нам доказательства своих деяний, мы подумаем над присвоением тебе сана ведьмы.
   Тетя Ася звучно бухнулась коленями о мостовую, и еще несколько раз приложилась лбом туда же. Святоша к тому времени ушел, Даяна окончательно слезла со стола и принялась разыскивать впотьмах свою одежду. Доброхоты пинком ноги загнали ее под стол, где она и покоилась в свежей луже. Отжав, что представилось возможным, Даяна натянула на себя алое платье с разрезом по бедру, и устремилась вслед бойкой старушке, которая уже семенила через Дворцовый мост.
   Свернув на линию, тетя Ася почуяла погоню. Остановилась за углом, но Даяна, перестав слышать звонкий перебор старушечьих ног, также пошла на цыпочках.
   -- Доброе утро, уважаемая тетя Ася! Раненько вы поднялись сегодня!
   Тетя Ася так и села на подвернувшуюся вовремя оградку. Протянула перед собой кривой палец и залепетала, выпучив глаза:
   -- Ты! Ты! О-о-о! А-а-а!
   -- Вижу, что рады меня видеть.
   -- Тебя же арестовали! Ты же ныне Врагом Отечества объявлена! Тебя ж убить любая собака может!
   -- Слухи о доброте отца Святозара оказались сильно приуменьшенными. Сегодня ночью он отпустил меня на волю, благословение дал, да поручил мне среди нашего народа доброго отыскивать затесавшихся оборотней, то-есть ведьм всяких... - может, заявление и было сумбурным - Даяна еще не придумала, что же врать надо - но и то, что было сказано, повергло почтенную старушенцию в ужас.
   -- Даяна... Даяночка... Ты знаешь, я жутко рада за тебя! Как хорошо, что тебя оправдали, да еще поручили дело ответственное... А долго ты на площади пробыла?
   -- Угу. С самого начала. И, можешь быть уверена, не пропустила ничего. Теперь осталось мне только сообщить куда надо...
   -- А куда надо? А никуда не надо... Что ж мы, враги какие... Я вот, например, тебя всегда любила... Правда - правда!.. Идем-ка мы домой поскорей, там и поговорим... А то солнце уже встало.
   Квартира коммунальная безмятежно спала. На кухне похрапывали студенты, примостившие кровати между остывающих плит, спал физик, отложив свои эксперименты до наступления светлого времени суток, стоя спал цыганский конь, в чьей кормушке пировали мыши, прикорнули на краешки кроватей молодые мамаши, утрясшие своих орущих чад, вернулась с ночной работы девица легкого поведения, шестнадцати лет отроду, разогнал собутыльников и завалился на диван алкоголик, прижимая к груди бутылку с остатками огненной воды - на опохмелку, и только коммунальная старожила тетя Ася и иже с ней частный сыщик - неудачник Даяна Иванова, крались тихонечко к дальней комнате, где Даяна и жила.
   Ключ долго скрежетал в замке, прежде чем отпер, и Даяна перешагнула порог комнаты, которую уже и увидеть-то не ожидала.
   Плюхнулась на диван с разбегу, сунула подушку под голову и подумала, что сном дурацким были все ее похождения, и любовные в том числе, жизнь - она как шла, так и далее идти будет, и никаких скитаний в поисках Сермяжной правды не предвидеться.
   Золотой клубок выкатился из-за пазухи - как только попал туда - и под стол закатился. Доставать его было лень.
   Из-под стола легонечко засветилось и мысль жуткая Даяну обожгла - так это ж он замок на камере оплавил! Сам по себе, прикатился невесть откуда, дверь открыл да под руку подкатился.
   Вздохнула тетя Ася и Даяну совесть взяла - старушенция, небось, после бдения ночного только о кровати и грезит. Отпустить ее надо, а если броситься бежать прямо из комнаты в участок, донос писать? Простите меня, дуру безмозглую, пригрела в доме своем Врага Отечества. Приходите и забирайте его, сделайте милость.
   -- Тетя Ася, пребывание мое в этой квартире строго засекречено. Если мои враги пронюхают, что я здесь, несдобровать не только мне - а вы помните, что имею я секретное поручение - но и всем остальным жильцам, и вам в том числе... А, вообще, вам, наверно, приходилось слышать, что новая власть с ведьмами делает?
   -- Батюшки - светы, и это в конце двадцатого века! Глупость, глупость бессмысленная! Мое это личное дело - ведьмой быть, или космонавтом!
   -- Кем?
   -- Да жили у нас такие, прежде, чем гоблины завелись. Правда, видеть их никто не видел, не то, что тех же гоблинов...
   -- Постойте, уважаемая тетя... Так значит и вы мир до Золотого конца помните? Я-то думала, что Синявка - он сумасшедший, придумал много...
   -- Придумал! Он, может, и придумал, а я вот все как вчера было, помню... Ехали мы на грузовике вдоль Обводного, и вдруг ка-ак шмякнет дракон по стеклу, только кровь в стороны! Ну, вышли, разумеется, посмотреть, что это было, и вдруг видим - солнце встает с запада! Это потом велено было запад с востоком местами поменять, чтобы народ не пугать...
   -- Так что же это выходит - он совсем недавно был, этот конец? А ты припомнить можешь, что там до конца было?
   -- Да то и было! Жили мы хуже только, война на носу у нас была. А как конец настал - тот час все оружие ихнее сгинуло, это они потом арбалетов себе наделали, да к тому времени позабыли, из-за чего воевать собрались. Раньше у нас о колдунах и не помышляли, а теперь куда не плюнь - в колдуна попадешь... А власти новой - ну той, что после конца объявилась - не по нраву было, что кто-то умнее ее быть может. Колдуны - ведь они за так колдовать не станут, у них своя мудрость на этот счет имеется. Работать на новую власть они отказались - их со свету и сжили. Говорили, правда, что колдуны как раз и знали, отчего случился конец.
   -- А что, колдунов совсем сжили? Ну, может, остался где один - уж больно надо мне к нему...
   -- Это тебе Святозар велел колдуна разыскать? - спросила тетя Ася, и Даяна поняла, что если не скажет правды, старушенция ей не поверит.
   -- Нет... Да соврала я тебе все. Ничего не поручал мне Святозар - сбежала я от него. Он меня арестовал и пытать сегодня по утру обещал. И дело одно Синявка на меня повесил - только теперь посоветоваться с кем-то надо. Думаю, колдун пойдет.
   -- Какое дело-то?
   -- Тайное, Сказать тебе не могу. Где колдуна-то найти?
   Тетя Ася поджала губы и сказала, что свою тайну выдаст только в обмен на тайну чужую.
   Даяна с интересом взглянула на старуху.
   -- На какую это тайну?
   -- А на твою. Что это за порученье дал тебе Синявка?
   -- А будто ты его знаешь?
   -- А будто нет?
   Не расскажешь ей - и она молчать будет, расскажешь - днем на лавочке все товаркам своим разболтает.
   -- Да мне, понимаешь ли, мир спасти надо...
   Старуха подпрыгнула:
   -- Свершилось! Пресвятая Дева, Сатана и подручные! Свершилось! О, как ждала я, когда родиться человек, что спасет мир наш, погрязший в грехе и распутстве.
   После этих слов привычно бухнулась на колени, целовала подол платья и причитала:
   -- Дщерь человечья возьмет грехи людские на себя, умрет в муках за нас, чтобы жили мы, неблагодарные, а потом пошли бы после смерти прямо в светлый рай!
   Даяна схватила ее за руку:
   -- Тетя Ася, подождите... Какие грехи? Ни за кого умирать я не собираюсь.
   Тетя Ася поднялась с пола и воззрела на девушку с ужасом и гневом.
   -- как это не собираешься? Куда ж ты денешься, ежели придется умирать? Как миленькая умрешь... Или ты новый способ какой нас от грехов избавить придумала?
   Даяна мысленно выругалась, но спорить не стала.
   -- В общем, обо всем об этом и надо мне с колдуном посоветоваться... Скажешь где он живет?
   -- Велика мудрость твоя, дева! Возьмешь ли ты меня в ученики свои? Буду нести я слово твое людям, а после смерти твоей проповедовать пойду...
   -- Беру в ученики тебя я! И даю поручение тебе первое, самое главное: сказать мне, где живет колдун. Говорить с ним о судьбе мира стану.
   -- Живет он на Петроградской стороне... Дом его ты найти сама не сможешь, к вечеру я провожу тебя туда.
   -- Почему к вечеру? Спасение не терпит отлагательства!
   Бамс - коленями об пол.
   -- Беспредельна мудрость твоя, но прости меня, спасительница, не возможно раньше заката дома его застать! На службе он, погоду предсказывает.
   -- Ладно, будем вечера ждать. А сейчас...
   -- А сейчас ты выйдешь со словом своим к рабам Божьим... Быстренько я их соберу...
   Даяна устало отмахнулась.
   -- Не сейчас... Сейчас отдыхать станем. Отсыпаться. Иди к себе, в кровать ложись... - еще одна гениальная мысль родилась в ее мозгу. - а ты ведь у нас колдовством балуешься?
   -- Да по малости все... Мы, грешные...
   -- Порчу наводить умеешь?
   Старуха вытаращила глаза, но спрашивать ничего не стала.
   -- Умею... Маленько... Грехи наши тяжкие, неподъемные...
   -- Вот и славно. Тогда иди, принеси нам поесть чего-нибудь, и все атрибуты свои колдовские. Иди, ученица моя верная.
   -- Матушка моя, спасительница... Прости ты все грехи мои...
   Ушла, наконец.
   Даяна растянулась на диване. Пожалуй, в роли мессии она сможет со Святозаром потягаться. Осталось только учеников набрать, да пару - тройку чудес сотворить. А уж славу о ней тетя Ася разнесет быстрее телеграфа - было такое приспособление в древности, для передачи слухов служило.
   Тетя Ася пришла через четверть часа, волоча с собой поднос, на котором высился серебренный кофейник - его добрая старушка вытаскивала только по большим праздникам, тарелка с финиками сушеными - по мнению тети Аси только такой пищей и питаются пророки, пол-литровая банка гречишного меда и несколько вчерашних рогаликов. Поднос был водружен на старинный столик с мутным зеркалом, и пока Даяна завтракала, первая ее ученица сидела на стуле и с умилением смотрела, как насыщается пророк.
   -- Воистину, отпущу грехи тебе я, старая женщина! Готовишь вкусно. - Даяна благодушно откинулась на спинку стула. - Колдовские прибамбасы принесла?
   Тетя Ася задернула шторами окно, через которые уже сочился жиденький дневной свет, зажгла свечи на обеденном столе, и принялась расставлять на нем же множество принесенных с собой предметов. Центр занял пластмассовый череп с белыми зубами - украденный из медицинского института, рядышком была положена колода карт Таро картинками вниз, водружена большая бутылка со знакомым до тошноты запахом, жестяной поднос с облезлыми цветами, несколько маленьких коробочек с бусинками, клочками чьей-то шерсти, зубами и когтями, мятые комки свечного воска, подушечка для булавок, моток ниток и прочее, прочее...
   Даяна стояла рядом, с любопытством разглядывая старушечьи приготовления, а потом спросила, указывая на череп:
   -- А это-то зачем?
   -- А это - Бедныййорик. Помогать нам станет.
   Обе женщины склонились над столом. Два затылка - седой, старушечий, и белокурый, девичий, сблизились, и тихое шушуканье поползло по комнате.
   Для начала тетя Ася вылепила из воска толстую колбаску, к которой приделала отростки потоньше, обозначающие руки и ноги, шарик сверху - голову, а потом спросила:
   -- Порчу-то на кого наводить станем?
   -- На отца Святозара, - не подумав, ляпнула Даяна, и притихла, ожидая реакции от собеседницы.
   -- Стоит, стоит он того. Давненько пора загубить нам бесстыдника... Давай-ка для начала пошлем на него слабость мужскую...
   Она приделала к человечку мужской орган, да на груди его начертила иглой сердце и большой, в полтела, крест.
   -- Окрестить его надобно... Отбеливатель открой...
   Даяна свинтила с бутылки крышку и налила зловонное снадобье в чашечку. тетя Ася, обмакнув в нее кисточку из шерсти кошачьего хвоста, перекрестила человечка и нарекла его рабом Божьим Святозаром.
   -- В какую это религию мы его крестили? - спросила Даяна. - Никогда не слышала ничего подобного.
   -- В старую. Раньше все в нее крещены были. И я тоже.
   -- А потом, разочаровавшись, в сатанизм подались?
   -- Да... Всяко в жизни бывало... Грешна я... - нехотя сказала старуха. - ты же грехи простишь мне все?
   -- А как же! Хочешь, и будущие все зачту?
   -- А что, и так можно?
   -- Всяко можно. Ну об этом потом поговорим, дело надо закончить.
   Тетя Ася довольно ухмыльнулась.
   Потом тонкой булавкой пронзила приделанный последним, орган, и забормотала слова заклинания.
   -- И что, так и пропала сила его? - Даяна наклонилась над столом и послала Святозару еще пару проклятий.
   -- Пропала - не пропала, но пропадет обязательно. Хочешь, ограничимся этим?
   -- Не-ет, давай уж по полной программе. Что ты еще можешь сделать?
   -- Хочешь - подагру ему сделаем... Хочешь - язву... хочешь - паралич разобьет... Все могу!
   -- Давай что-нибудь этакое... Чтобы людям показаться стыдно было.
  
   Вечером у отца Святозара запланировано было выступление публичное. Должен был он с нового постамента, что на площади Дворцовой построили, выступить с речью жизнеутверждающей. Но по никому не объясненной причине выступление отменили. Заперся Святозар в спальне своей и велел созвать к нему врачей, шаманов и прочих лекарей. Столпились перед дверьми умные седовласые старцы, молодые и красивые ведуньи, некрасивые и злые шаманы, и все шептались, и все советами делились, и каждый надеялся, что именно ему повезет и именно он избавит мессию от болезни постыдной, да получит в награду полцарства и королевскую дочь.
   И принялись пичкать Святозар отварами из грибов зловонных, пауками толчеными, над которыми до утра заклинанья шептались, пронзали кожу тонкими иглами, прижигали печатками калеными, посыпали то навозам драконьим сушеным и в пыль истолченным, то листочками пахучими, то водой заговоренной кропили.
   Да только без толку все.
   Даяна могла чувствовать себя отмщенной. Тетя Ася времени зря не теряла и обещание свое держала. За полдня оббежала половину города, на каждом углу собирая толпы народа - при всем своем старании разряженные в балахоны приверженцы нынешнего президента и половины от того, что созывала горластая старушенция, собрать не могли, и разливалась соловьем, о приходе нового пророка, который завтра начинает проповеди.
   Тем временем, Даяна изо всех своих сил училась творить чудеса. Был у нее аргумент против Святозара - он чудес не творил. Значит, она должна. Мелкие фокусы ей удавались, только перед скоплением народа надобно нечто поярче, зрелищней. Куст там, например, поджечь, источник из камней выбить... Кстати, на счет куста... Вспомнила рассказы Синявки, идейки некоторые зародились.
   Неплохо было бы еще над внешностью поработать. Всякие одежды развевающиеся не пойдут - Святозар осквернил их. Открыла шкаф, поворошила свои наряды. Попалась на глаза коротенькая тога - едва зад прикрыт. Сшила ее, когда еще на Курсах училась - постановку о древних делали. Красивая тога, нежно - розовая, желтыми нитками по подолу шита. Там же сандалии плетеные нашлись. Волосы можно поднять, или наоборот, по плечам распустить, там видно будет.
   Ночью у рынка, где с утра проповедовать собиралась, разыскала кустик попышнее. При себе держала сумку, в которой перекатывались плотно заткнутые пробками склянки, что дал ей днем безработный физик. Содержимое одной из них Даяна перелила в детскую леечку и старательно окропила весь куст. Физик обещал, что чудеса будут.
   За ночь облила снадобьями еще несколько кустов, пару деревьев и прочих предметов, коим самовозгорание не свойственно. После чего вернулась домой и завалилась на диван, обессиленная, но с чувством выполненного долга.
   Город с утра лихорадило. Разнесенные тетей Асей сплетни и обещания чудес нечеловеческих, переданные из уст одной соседки другой, одной торговкой - другой, обрастали слухами и множились невероятно. С самого рассвета сползался ушлый народец на рынок Андреевский, да занимал место получше. Лузгались семечки, летела кожура по ветру, летали слухи, подобно стрижам проворным.
   Тетя Ася пришла ранехонько - Даяна так и не смогла понять, вняла ли старушенция ее обещаниям, не слишком правдоподобным, или по собственной воле стала пособником нового мошенничества, и принялась блуждать среди любопытных, рассказывая, какие муки перенес пророк в застенках Святозара, какие пытки немыслимые пережил, как просветлился душой, очистившейся в горниле страдания, и прочее, и прочее...
   Так, что когда Даяна прибыла в сопровождении уличных мальчишек и населения квартиры номер тринадцать, публика рычала, в ожидании чудес. Воздев к ясному небу пясти, Даяна взмолилась, звонко и пронзительно:
   -- Господи-и! Услышь мя, рабу твою!
   Сделала несколько шажков, на колени опустилась.
   -- Всемилостивейший Боже, пошли прозренье на паству твою слепую, грешную!
   Вновь поднялась на ноги и пошла далее. Двое или трое от толпы отделились и следом потянулись.
   -- Добрые люди, послушайте, что скажу вам я! Жили мы в грехе безудержном и признать того не хотели. Откроем же глаза на происходящее, вместе посмотрим...
   Тут ее понесло. Сначала она все покаяться призывала, потом принялась перечислять награды, кои получат праведные, а потом как-то очень ловко перешла к рассказам о времени до Конца, которых наслушалась от Синявки, да от тети Аси.
   -- И будет тогда оружие у вас чудное - палка длинная, что шарами свинцовыми стреляют да на две тысячи шагов.
   -- О-о-о!!! - выла толпа.
   -- И будут у вас птицы железные, что в чреве своем людей невредимыми возят, за один час тыщу километров пролетают!
   -- О-о-о! Нешто бывают чудеса такие?
   -- Будут! Только верьте мне! Добро ведь вам я желаю! И будут тогда у вас корабли быстроходные, непотопляемые, и будут болезни побеждены! И будете белье вы стирать снадобьями сильнодействующими, и будет один Бог у всех нас - Прогресс милосердный!
   Теперь за ней к рынку шагала добрая сотня страждущих, а ветерок проклятый развевал короткое - донельзя - платье.
   -- Истина мои слова, добрые люди! Чудо я совершу, дабы поверили вы мне, и разверзли очи свои. Не верьте тому, что обещают вам лжепророки и прочие негодяи, разве умеют они творить чудеса?
   -- Не-ет! - вопила толпа.
   -- А я умею и сотворю сейчас для вас чудо! Воистину, крепка должна быть моя вера, ежели поможет Господь мне в этом деле. И вы веруйте, и вам он поможет.
   Даяна бодро шагала впереди, паства расступалась перед ней, старушки крестились, вспомнив Старую Веру, кто-то уже совал в лицо младенцев для благословения.
   Вскоре и кустик отыскался. физик говорил, что снадобье его от удара сильного воспламеняется, и заклинал, чтобы не было ветра ночью. Вера не было, но Даяне пришлось попотеть, разыскивая булыжник подходящих размеров, чтобы и кидать легко было, и удар достаточной силы получился.
   Булыжник нашелся. Даяна встала в нескольких шагах от кустика и вновь запела песню старую:
   -- Верьте мне, люди, разве могу я обмануть вас в ваших чаяньях? Смотрите, сколь сильна моя вера - именем Божьим заклинаю я куст этот, и вспыхнет он ярким пламенем! Аминь!
   Размахнувшись, Даяна швырнула булыжник. Он аккуратно вошел в самый центр куста, отчего растение заколыхалось и вспыхнуло ровненьким желтоватым пламенем. Когда жидкость горючая с листьев сгорела, пламя потухло. Никаких видимых повреждений на растении не наблюдалось.
   С криками "чудо! Чудо свершилось!" добрая паства растерзала куст по листочку, обломала все веточки, выкорчевала из земли толстые корни и устремилась за Даяной.
   Они шли через город, изредка, остановившись, Даяна творила чудо, и все новые и новые толпы устремлялись за добрым мессией.
   Она не пугала их адом, она обещала им то, что они просили, и они радовались, словно это она сама догадалась об их чаяниях, она не многого требовала от них верить ей и возлюбить ближнего. Даже выкрикнутый старым бомжем лозунг - даешь любовь, а не войну - был подхвачен и разнесен, причем авторство так же приписалось Даяне. И если выполнить столь несложную просьбу, то великий Прогресс дарует тебе и лекарство от зубной боли, и телевизор - что это такое, Даяна так не смогла объяснить - и сковороду, на которой пища не пригорает.
   Ну разве не чудо?
   Химия, простенькие трюки, жильцы тринадцатой квартиры на побегушках - много ли надо, чтобы люди поверили в пророка? Они и поверили, и шли ко дворцу Святозара, и призывали друг друга любить ближнего, а то худо будет!
   Но дорогу им перегородили сидящие на земле люди. Несколько грязных мужиков расселись на рельсах конки и что было мочи колотили желтыми черепами о мостовую. Даяна слышала о них и ранее, но никогда не видела. То был профсоюз могильщиков. Воцарившейся Святозар быстренько издал несколько законов, не все из которых пришлись по нраву городскому пролетарию, в особенности почему-то досталось могильщикам. То-ли денег им платить меньше пообещали, то-ли умирать больше стали, но могильщики не выдержали и объявили забастовку. А это значит, что хоронить ежедневно умирающих в большом городе стало некому. Ну родственники помыкались, поплакались, в ножки профсоюзу покланялись, а потом принялись покойников свозить к забастовщикам, да аккуратным штабелем складывать в тенечке.
   Вонь скоро пошла невыносимая! Мужики окрестные пару раз приходили, забастовщиков били, да все не внимали они просьбам.
   Когда уж от покойников такой смрад пошел, что самим могильщикам тошно стало, собрались они ночью тайком и в одну яму всех усопших и погребли.
   Кинулись с утра родственники своих бабулек да дедулек разыскивать, а тех нет, и где они покоятся ныне, могильщики не говорят.
   Когда Даяна и сопровождающие ее четыре сотни спасенных приблизились ко дворцу, могильщики как сидели, так и продолжали сидеть, выбивая из камней знакомую дробь.
   -- Люди добрые, пропустите нас к Святозару, хотим говорить мы с ним о бедах наших. Ежели не станете препон нам чинить, то и о ваших вспомним. - обратилась к ним Даяна.
   Однако могильщики добрыми людьми себя не считали, оттого и проигнорировали просьбу ее.
   -- С дороги уйдите, племя безголовое! - обратился к ним кто-то из последователей доброго пастыря, но и подобное воззвание успеха не имело.
   -- Прочь пошли, морды всем бить станем!
   -- А любовь ваша где?
   -- А любовь поблизости подождет, покуда я вам морды бью. Как закончу, так и возлюблю.
   -- Братия и сестры мои, негоже говорить вам так! Господь наш всемилостивейший все видит, и злобу вашу, и добро не скрыть от него. Простим мы с вами людей этих, помолимся все сегодня вечером за души их, а сами сейчас гордость свою позабудем обойдем их стороной.
   Могильщики так и не пошевелились, когда все сборище неторопливо обходило их стороной.
   К дверям пришли. И остановились в растерянности. Кричать и требовать, чтобы пустили? А зачем? Назад идти? Так зачем шли?
   И все головы в Даянину сторону повернулись. А зачем она паству всю свою к дверям дворца Святозарова привела, сама она не знала. Придумать еще не успела.
   Может быть, в клочья ее и не разорвали, но побить бы побили, сильно побили б.
   Но Святозар спас ее. Сам того не зная, за что она и благодарна ему была.
   Послал он кого-то из окружения и велел привести к нему пророка, дабы тот излечил его от болезни.
   -- От болезней я не лечу. Чудо какое - это пожалуйста, а болезни не мой профиль.
   -- Я те как дам щас - профиль не твой! Сказано - идти, значит, пойдешь. Нет - на руках принесем.
   - И мы, и мы тоже пойдем! Не пустим одну, дворец ваш снесем, а Даяну вызволим! - начала первой тетя Ася, а ее вопль подхватила толпа. - Сейчас штурмом вас всех возьмем, да головы поотрубаем! Нас здесь вон сколько много!
   Любопытный народец все прибывал.
   Ушел парламентер с начальством советоваться.
   Вернулся, объявил, что еще двое желающих могут пройти вместе с пророком во дворец.
   Даяна выбрала дюжего мужика с большими кулаками, и тетю Асю с большим языком.
   Перед спальней Святозаровой ее ужас охватил, аж колени подкосились. А как узнает ее, что делать тогда? Шмыгнуть в угол да веником прикинуться? Ой, мама родная...
   Додумать не успела, двери распахнулись и в спину ее подтолкнули бесцеремонные руки.
   Сначала взгляд ее с проворством серой крысы оббежал затемненную комнату, задержался на пустой кровати, а потом медленней обследовал метр за метром все пространство.
   Святозарушки убогонького не было. Нигде. И от такого открытия еще противней засосало в животе и захотелось выскочить вон, радостно и облегчено вопя во весь голос: "Нету здесь никого! Значит, и лечить некого! А ну, пустите меня к народу!!!"
   И сбежала бы, если б не положил ей на плечо тяжелую лапищу мужик, взятый из народа, да не сказал на ухо:
   -- Вон он, гляди сюда... мессия... Тьфу ты, мать вашу!
   Мессия сидел в кресле, по правую руку от вошедших. Пледом прикрылся, словно и в самом деле болен, и лихорадка трясет его, бедного. Выглядел он паршиво, насколько Даяна могла разглядеть. Глаза запали, нос вытянулся. Тоска на лице нечеловеческая. Вон оно как мужики свои неудачи переживают! Посочувствовать бы ему надо, а она собралась соль на раны болезненные сыпать.
   Мессия... Дурак ты!
   -- Тебя ли это, собрат мой в миру, Святозаром величают? Ты ли в помощи моей нуждаешься, так, что света белого не взвидел?
   Дураком, мессия, конечно, не был. Кресло его оказалось на колесиках, на нем и подъехал он к вошедшей троице, да остановился напротив, вглядываясь в лица.
   Узнал-таки!
   -- Девочка моя! Ты ли это? Преступница государственная, святость в мучениях обредшая?
   -- Учимся на опыте старших товарищей. - огрызнулась она.
   -- А с троицей своей святой познакомишь ли меня?
   -- Известная ведьма, крупнейший специалист в черной магии, королева жидких отбеливателей, тетя Ася.
   Как звали мужика с большими кулаками, она не знала, но представила его Вельзевулом.
   Святозар понимающе покивал.
   -- Сдается мне, милая девушка, недооценил я тебя... И сколько берете за снятие сглаза, порчи?... Я по молодости жаден был... До того, как святость обрел...
   Она поджала губы и приняла вид оскорбленной невинности.
   -- За деньги чудеса не творю. здесь вдохновение нужно.
   -- Ну-ну... А сглазы чем снимаешь? Небось, тараканов толченых жрать заставишь? Или червей дождевых за пазуху напустишь? Короче, спуску не дашь, расквитаешься за оскорбление... Так ведь ты все происшедшее расцениваешь?
   Ох, и слова рвались с языка! Помолчала, злость в себе заглушила.
   -- Излечивать будем? - рявкнул Святозар, так, что она вздрогнула.
   -- Подумаем еще.
   -- Не выйдет, милая, подумать. Порча или сглаз, что бы там ни было, но твоих ручек это дело. А вот то, что ты пришла ко мне - ценю, хотя и глупостью считаю. Ведь теперь тебе отсюда дороги нет...
   Тетя Ася пихнула ее в бок и сказала:
   -- Помнишь? Ведьма я. Спасу тебя. Не бойся. А порчу снять придется, злой уж он больно.
   -- Ну так снимай, раз без этого никак.
   Тетя Ася подбоченилась и велела подать себе стол буковый, резьбой покрытый, кубок, непременно из дуба мореного вырезанный, перья из хвоста серафима и маленькую стопочку нарезанной квадратиками бересты... Покуда люди, сбиваясь с ног, искали придуманный из головы хлам, Тетя Ася блуждала по спальне, на предмет поиска чего-либо, плохо лежащего.
   Когда все принесено было - в том числе и связанные в пучок пожелтевшие от времени перья, явственно принадлежавшие какой-то гусыне, чье имя история не сохранила, бойкая старушенция вытряхнула из холщового мешочка на стол осклизлые восковые свечи, перепутанную колоду карт, моток красных ниток, Бедногойорика, плошку для воды, расписные ложки, глиняные бутылочки и еще много предметов в том же духе.
   Святозар смотрел на действо, перед ним разворачивающееся слегка ухмыляясь, но тем не менее робкая надежда все-таки проскальзывала в его взгляде, отчего на сердце у Даяны слегка полегчало.
   -- А что, порчу старуха снимать станет? - осведомился Святозар.
   -- Кто наложил, тот и снимет. - сказала тетя Ася, и внутри у Даяны медленно стало нарастать раздражение.
   -- Что значит - кто наложил? А я думал, это пророк постарался...
   -- Я уже говорила - порчами не занимаюсь. Чудеса творю. Ну излечиваю от одержимости бесами, заклятие там какое снять могу, а порчи это не по мне.
   Короче, пока тетя Ася изо всех сил своих ведьменских свою собственную порчу снимала, Даяна, словно иголок ей под короткую юбочку насыпали, ерзала в кресле. Получиться там что у старухи или нет - ее это не интересовало, другое покоя не давало - позволит ли президент нонешний им живыми уйти, или казнь какую помучительней придумает.
   Реальность оказалась куда страшнее.
   В один миг произошло сразу несколько событий, вспоминая которые, Даяна долго не могла поверить, что стала им свидетелем.
   Ни с того ни с сего вскочил со своего кресла Святозар и закричал сумасшедшим голосом " о, чудо, я снова могу любить! Стража, стража, сюда!"
   Топая сапогами кованными вбежали охранники... Тетя Ася тем временем с поразительным проворством вскочила на подоконник, и, покидав все снадобья свои ведьменские, сиганула головой вниз, а мужик дюжий, имя которого Даяна так и не потрудилась узнать, ударами могучих кулаков крошил челюсти напавших на него стражников. Сам же пророк новоявленный изо всех своих сил человеческих отстаивал свою честь в неравном бою с лютым мессией, внезапно обретшим казалось навеки утраченную силу. Цветочными лепестками опал к ногам наряд, и в миг озверевший бывший больной кинулся на нее, исходя слюнями от похоти...
   Сдернув подвернувшуюся под руку скатерку, Даяна ринулась к окну, через которое исчезла старуха, и ощутила удар в спину. В следующий миг она увидела себя летящей чуть повыше крыш, едва не задевая бахромой скатерки трубы, по правую ее руку парил в воздухе дюжий мужик, растопырив толстые пальцы, потом легонько порхал дракончик, а сразу за ним, с выражением нечеловеческой натуги на лице, плыла тетя Ася.
   Внизу, открыв рты и закинув к небу головы, стояли спасенные, любопытные, могильщики, приложив к лицу ладони, закрываясь от солнца и следящие за полетом ведьмы с трогательным счастьем.
   -- Глянь-кось, на юг полетели. Ну, жди дождей. - резюмировал куцебородый старичок. --> [Author:P. R.hЦЂ...]
  
   Приземлились они на плоской крыше нежилой пятиэтажки, животами плюхнувшись в теплый от солнца битум.
   -- Уф, ну и умаялась я! Думала, еще чуть-чуть, и шлепнемся все вместе головой о мостовую. Двоих возила, троих - никогда! Видать, не стара еще! А? Чего молчите?
   Двое ее собеседников плашмя лежали на твердой поверхности, счастию своему не веря.
   Старушенция самодовольно посмотрела на них сверху вниз и расправила плечи этаким молодецким жестом: и мы, дескать, не лыком шиты!
   Даяна пошевелилась первая. Отклеила щеку от битума, отодрала от липкой поверхности волосы. Села. Скатерку повыше подтянула. Огляделась.
   -- Не знала я, что ты летать можешь. - сказала наконец. - Будто и впрямь ведьма. Поразила. Ну-ну. А что это с попутчиком нашим? Никак дух испустил? Тетя Ася, смотрите же!
   Тетя Ася, мучительно тяжело присев на корточки перед неподвижным телом, потыкала сухим кулачком ему в бок, и сказала:
   -- Живехонек. Оклемается. Со страху это. Не каждый же день с ведьмой по небу летать выпадет.
   -- Это уж точно. Коли начнется день хуже некуда, то продолжения можно не ждать, сразу в петлю полезать. - пробубнила Даяна.
   Солнце припекало и под скатеркой своей, золотом шитой, она вспотела не на шутку.
   -- А что, силу мужскую этому хрычу поганому ты вернула все-таки? Зря-я... Не насладилась я местью еще.
   -- Как вернула, так и отнять можно, беда невелика.
   Даяна с сомнением покачала головой.
   Тетя Ася ухватила кусок скатерти и на себя ее решительно потянула. Даяна пискнула и еще крепче вцепилась в свою часть.
   -- Отпустите, единственное прикрытие... Что ж мне голой по крыше выплясывать?
   -- Да знаешь ли ты, душа нераскаянная, что украла со стола этого богохульника поганого? Да чтоб всем так везло, как тебе! И жизнь свою спасла, и скатерочку волшебную к рукам прибрала!
   -- Отцепись, кому говорят! Сейчас мужик очухается, представляешь, что с ним станется? Сначала - полеты по небу, потом девицы голые...
   -- Да ты хоть знаешь, бестолочь, каким сокровищем завладела?
   -- Отстань, кому говорят! Ведьма чертова...
   Не удержавшись на ногах, Даяна упала, и тетя Ася вцепилась в добычу свою мертвой хваткой.
   -- Ой, бестолочь! Ой, деревенщина! Не ценишь ты везения своего! Скатерть - самобранка это, вот что!
   Даяна с сомнением посмотрела на разложенный на битуме шитый золотом кусок пурпурной парчи.
   -- Достаточно слова над ней сказать волшебные и в тот же миг явятся яства разные... По выбору скатерочки, между прочим!
   -- А слова те ты, конечно, запамятовала. Стара стала, и так далее...
   -- Слов тех я отродясь не знала. Но могу подумать и придумать что-нибудь подходящее.
   -- Елочка, зажгись.
   -- Скорее уж, скатерочка, расстелись.
   -- Она и без того расстелена.
   -- Значит, кушанье явись!
   Кушанье не явилось.
   -- Может, попросить по-хорошему ее стоит? Милая скатерть, яви нам, сделай милость...
   -- Да кто ж скатерти просит? Приказывать им надобно!
   Застонал дюжий мужик, глазищи свои разверз. Сел. На Даяну уставился. Сказал:
   -- Ты, милая, срам-то свои прикрой. Ежели не я, так кто другой на тебя польститься может...
   -- Черт вас всех подери! - вцепилась в скатерть и на себя ее потянула. Тетя Ася на себя. Едва не подрались.
   Закончилось тем, что тетя Ася сняла с себя безразмерную кофту, в которую Даяна завернулась как в плащ - палатку, после чего мужику было позволено обернуться.
   Обернулся, бородищу свою почесал.
   -- Чой-то вы, скатерть - самобранку нашли, никак?
   -- Похоже, что все, кроме меня понимают, в чем здесь дело, - буркнула Даяна, но на нее никто не смотрел.
   -- Да видишь вот, скатерку-то нашли, а слова волшебные не знаем. Может ты, милый, припомнишь? - заискивающе сказала тетя Ася, заглядывая мужику в глаза.
   -- Ой, дуры вы! Ой, деревенщины неотесанные! Да кто ж это скатерть - самобранку расстилает, а потом от нее требует чегой-то?
   -- А как надо? Ты, милый человек, возьми да научи нас, дур деревенских.
   -- Милая тетя Ася, говорите только о себе. - буркнула Даяна.
   -- Молчи. С людьми знающими не спорят. Ну, милый человек, говорить будем?
   Мужик кулаком бородищу всклокочил, потом сказал:
   -- Скатерть сложить надо. Да не так, дура неотесанная! - рявкнул, видя как алчно кинулась тетя Ася комкать парчовую скатерку.
   Отнял, сложил как-то хитро.
   -- Учитесь, бестолочи. Так и впредь складывать станете... А кто, кстати, скатерть-то украл?
   -- А что такого? Кому надобно, тот и украл. - тотчас воспрянула старушенция.
   -- Да только кто украл, тот и хозяином теперь ей будет на веки вечные, ежели только подарить ее кому не удумает.
   -- А-а... Вон она и украла.
   Мужичина обернулся к Даяне.
   -- Ну, ты тогда и говори слова волшебные: "скатерочка, развернись - кушанье, явись!"
   -- А что я говорила? Видишь, мы с тобой почти и догадались...
   -- Заткнись! - рявкнули хором Даяна и дюжий мужик.
   -- Ну, говори.
   -- Скатерка, развернись - кушанье, явись! - торжественно, будто перед паствой своей, провозгласила Даяна и все тот час притихли, ожидая...
   И скатерка развернулась!
   Мама родная, да столько еды Даяна и представить могла с трудом, и то лишь с голоду большого! --> [Author:P. R.hЦЂ...]
   Миски, чашки, плошки, а в них икра черная, икра красная, студни, почки тушеные, поросята с кашей печеные, грибы соленые, капуста квашеная, брусника моченая, стерлядь вареная, птица жареная, а потом пироги пошли - с грибами, с кашей, с маком, с ягодами, с зайчатиной рубленой, с голубями запеченными, с печенкой жареной, с репой пареной, и пряники - круглые, квадратные, печатные, медовуха, сбитни, браги, меды вареные-броженные, варенья и яблоки россыпью.
   Дружину княжескую выкормить можно!
   Дружина - не дружина, а пророк, ведьма и дюжий мужик пообедали с завидным аппетитом. Спустя час лежали они, обессиленные, животами кверху и стонали мучительно, и высились вокруг них баррикады из объедков, костей, огрызков, а свернувшаяся скатерка как не в чем ни бывало покоилась поблизости, тщательно сложенная.
   Пекло солнышко, постанывали беглецы.
   Умаялись.
   Первой поняла голову тетя Ася.
   -- Даяна, свет мой, здесь ли ты? - прохрипела она, мучительно борясь о отрыжкой.
   -- Угу.
   -- Даянушка, встречалась ли ты намедни с Синявкой поганым?
   -- Отчего это поганым?
   -- Оттого, что живет как бомжара какой на помойке.
   -- Встречалась.
   -- И что сказал тебе ирод этот?
   -- Отчего же ирод?
   Мысли текли вяло, сил хватало лишь пищу переваривать.
   -- Велел бросать все и идти на поиски правды Сермяжной. Чтобы выведать у нее где начало Золотого Конца. Только зачем надо мне это - не сказал.
   -- Надо, девица, надо, красавица... Идти думаешь?
   -- Ага, аж сон потеряла, в мыслях безудержных.
   -- Ты думай-то скорее, ибо время идет, на поиски отпущенное.
   -- Куда же спешить мне? Правда - она никуда не денется...
   -- А мне сдается, что сейчас самое время идти правду искать. Вот завтра по утру и выйдем.
   -- Почему это - выйдем? Ты что, со мной странствовать и скитаться надумала?
   -- А надумала. Пожила я здесь, хорошего мало видела. а в странах чужеземных чудес нимало повидать можно. Возьмешь с собой? Я тебе пригожусь.
   -- Идем.
   Сытая, она на все согласна была.
   Тетя Ася повернулась к дюжему мужику. Тот храпел, открыв огромную пасть.
   -- А ну, просыпайся, душа твоя нераскаянная! Дрыхнуть хватит, я говорю!
   -- Чего привязалась, отстань, старая.
   -- Я тебе дам сейчас - старая! А ну, вставай!
   Дюжий мужик перекатился на другой бок и продолжал храпеть.
   -- Пойдем с нами правду Сермяжную искать. В историю войдешь.
   -- Что я, правды не видел, что ли!
   -- Так то ж не обычная какая правда, а наша, мужицкая!
   Даяна прыснула.
   -- Молчи, не сбивай меня! - зашипела тетя Ася, грозя кулаком.
   По краю крыши прогуливались медленно жирные драконы, утробно урча, пахло горячим солнцем, жизнь казалась веселой и доброй, но перед носом как-то неприятно покачивалась необходимость бросить этот слащавый покой и ринуться с песнями на поиски мужицкой правды, отчего противно ворочалась в душе злющая досада.
   Расколупав жевательную резинку, Даяна сунула ее себе в рот.
   -- Тьфу ты, пакость какую сосешь! Плюнь сейчас же! - тут же приказала недремлющая тетя Ася и Даяна покорно выплюнула резинку.
   Потом аккуратно приклеила ее к тетиасиной спине.
   Дюжий мужик поднялся и с молодецким посвистом да удалым покриком разминал затекшие все свои косточки от долгого лежания. При этом рубаха трещала на его литых плечах, а битум проминался под широченными лаптями.
   Даяна молча залюбовалась широкими плечами Богатыря, а потом сказала голосом сладеньким и липким, как кисель ржаной:
   -- Пойдешь с нами - кормить до отвала будем. Скатерку видел? Все вместе с нее питаться станем. Да подвиги совершать придется. Что не день - так подвиг. Плохо ли?
   Дюжий мужик прервал свою разминку и снизошел до мимолетного взгляда в сторону девушки.
   -- А будут подвиги? - спросил.
   -- А то как же! Что это за странствия-то без подвигов? Сплошные битвы с драконами да спасение девиц из черных замковых башен. Когда я тебя обманывала?
   Воистину, никогда! Не успела. Знакомы они были меньше трех часов.
   Мужик задумчиво поколупал в своей бороде, и без того изрядно помятой. Подумал.
   -- А коли врешь?
   -- Что вру?
   -- А коли не будет подвигов, силищи моей достойных?
   -- Возьмешь и уйдешь тогда, кто ж держать тебя станет?
   -- Тебя удержишь, пожалуй. - буркнула тетя Ася, завидуя, что не ей удалось уломать верзилу несговорчивого.
   -- По рукам! Кормить вдоволь, подвигов по-более, что еще мне надобно? Согласен!
   И весьма довольный, уселся обратно на битум, любовно оглаживая парчовую скатерку.
   Даяна вздохнула. Хотелось ей, очень хотелось позволить им обоим отправиться по миру слоняться, а самой потихоньку в городе проживать, да чудеса с мошенническим ароматом творить.
  
   Утро началось для нее в пять часов, когда без стука вошла в комнату тетя Ася и сладенько так сказала:
   -- Вставай, душенька! Утречко настало, птички проснулись.
   Даяна с трудом разверзла очи свои и уставилась на старушенцию.
   Та приоделась. Замызганный фартук свои сменила на ситцевый передник с льняными оборками, платье одела зеленое в горошек, да на голову нечто вроде чалмы водрузила. В руке держала дуршлаг, который в случае надобности выполнял роль каски или громоотвода, это смотря по обстоятельствам.
   -- Который час? - прохрипела Даяна.
   -- Четверть шестого, милая.
   -- Вечера?
   -- Отчего же вечера? Кто ж это по вечерам просыпается? Утра, деточка.
   -- О-о-о! Пощадите меня, милейшая тетя Ася! Все ж вместе вчера спать пошли... Какое там вчера! Сегодня! Мы ведь в три только с кухни разбрелись! Отмечали всей квартирой вчера чудесное избавление и жуткое приключение.
   -- Так это же и славно! Вся квартира спит еще, никто уйти нам не помешает. Никто донос строчить куданадо не побежит. Вставай, вставай, милая... Вещички твои я упаковала уже...
   Подталкиваемая в спину, пришла Даяна на кухню. Здесь еще никто не потрудился убрать остатки вчерашнего пиршества, и груды объедков высились на полу, на столах, даже под кроватями наиболее сообразительных студентов. Даже в конскую кормушку доброхоты влили жбан браги, отчего плыл по кухне удушающий аромат.
   Обожравшиеся - в кои -то веки - студенты спали тихо, только дюжий мужик, положивший на неостывшую еще плиту гладильную доску, дрыхнул на ней, храпя так, что занавески на окнах плясали как от урагана.
   Даяна распахнула окно в пыльный двор, но утренний воздух долго не мог перебороть застоявшийся смрад еды и пятерых спящих мужиков.
   тетя Ася тем временем растолкала Богатыря, и кряхтя, он слез с плиты как с печи.
   Скатерку для завтрака расстилать не стала - куда потом груды еды денешь, хотя, можно было и студентам оставить, но, кто знает, имеет ли предел скатеркина щедрость, и перекусили наскоро оставленным с вечера на столе сыром да студнем из свиных ног.
   После чего тетя Ася навьючила на попутчиков по тюку и велела выходить на улицу.
   Толком еще не проснувшись, Даяна покорно побрела куда было велено.
   Холодно было невероятно, даже Богатырь от холода ежился, да все шапку свою на уши натягивал.
   Так в молчании прошли несколько остановок, после чего Даяна догадалась-таки спросить, в какую сторону они держат путь.
   -- Мне-то, милая, откуда знать, в какую? - сказала тетя Ася, делая большие глаза. - Ты же у нас правду искать снаряженная, а мы так, прогуляться вышли.
   Даяна остановилась, и, глядя в лицо противной старушенции с невероятным удовольствием сказала несколько неразрешенных для употребления слов.
   тетя Ася охнула и попятилась.
   дюжий мужик заскреб в бороде.
   Дракон спикировал и нагадил Даяне под ноги.
   -- И что же делать станем? - спросила она.
   -- Постой-ка, а клубочек такой у тебя был... Ну желтенький, словно из лучиков солнечных сплетенных.
   -- Ну, был. Да сплыл.
   -- Такой не сплывет. Ищи-ка его. - велела тетя Ася.
   Клубочек нашел себя сам. Выкатился из кармана и живехонько так побежал по мостовой, в сторону, откуда шагали правдоискатели.
   Троица развернулась и пошла за ним.
   Клубочек катился резво, Даяна скоро выдохлась и попросила его пыл поумерить. Клубок послушался.
   шагали они шагали, к обеду из города вышли. Сели на землю, перекусили. Покидали остатки в канаву и побрели далее.
   Леса здесь пошли дремучие. Дубы неохватные, мхом как коврами поросшие, ели, черные, злые по низинам ютились, да перешептывались тихими голосами. Болота ржавые под ноги попадались, да только вот клубок хитрый все места посуше выбирал, почище, потверже, заросли колючие обходил, овраги миновал, все к ручейкам чистым выводил, то черничные места, то брусничные показывал.
   А потом тропинку муравьиную нашел да вдоль нее и покатился.
   -- Послушайте тетя Ася... Только из города вышли, а здесь леса такие дремучие пошли, словно и не живут здесь люди... Кажется, воротился назад, а там города и не бывало... - заговорила Даяна, голос понижая. Жутко ей было.
   -- Замороченный мир, тропы все путанные... Лишь зверье дикое и обитает здесь, - прибавила ей страхов вредная старушенция. - Оттого и пошли мы правду искать, что неясно никому, почему выйдешь из города и чащобу такую попадаешь. Да не каждому еще в вернуться назад суждено.
   -- А как клубочек заблудиться наш, так и останемся волкам на корм. - резюмировала Даяна, глядя в спину широко шагавшему Богатырю, который выломал корягу неподъемную и тащил ее теперь на плече своем.
   Сумерки повисли, темень скапливалась в как густой мох, исчезая в низкой листве. Лес наполнился жутковатыми шорохами, леденящим кровь бормотаньем, пришептованием, в которых чудились правдоискателям и кикиморочный смех, и шепот лешего, и даже стоны не нашедшей покоя души вождя мирового пролетариата.
   -- Чу! Бабы!
   Богатырского сложенья мужик остановился так резко, что Даяна с ходу ткнулась носом в его широченную, пропахшую кильками в томате, спину.
   -- Ты что это раскомандовался, командир какой нашелся! Много вас тут командовать... - как-то привычно заголосила тетя Ася, но дюжий мужик своей заскорузлой лапищей закрыл ей рот.
   -- Молчи, дура! Слу-ушай!
   Прямо на них катился грохот и шум, который вряд ли смогут произвести и стадо охреневших слонов, которые спасаются бегством от снежной лавины.
   тетя Ася неожиданно ловко, подобрав свои ситцевые юбки, сиганула прямиком через кусты бузины, в крапиву, где потом долго кряхтела и охала, разыскивая в потемках свой свалившийся с головы дуршлаг.
   дюжий мужик, подвинув в сторону Даяна, взял наперевес свою дубину, и, когда шум стал нестерпимым, ринулся вперед, издав боевей клич, постепенно переходящий в разочарованный вой.
   Потому что, когда раздвинулись ветки, на поляну ломанулась, срубая тесаками стволы молодых рябин, орда кочевников в меховых шапках, верхом на мухортых волосатых лошадках. Когда передние остановились, задние еще долго налетали на них, и шум стоял над лесом жуткий, и слова звучали самые что ни наесть непотребные.
   Даяна так и села на куст черники.
   Один из них, малорослый, кривоногий, слипшаяся шерсть с шапки на лицо свисала, вперед выехал и сказал, кося и без того косыми глазами в направлении шуршащей в кусту тети Аси:
   -- А вы кто такие? А как попали вы в это чащобу треклятую? Отвечайте, племя шакалов!
   -- Глянь-ка, как по-русски говорить навострились. - подивилась Даяна, обращаясь к помахивающему дубиной мужику. - А говорят, кочевники по степи кочевали...
   При слове "степь" всадники заволновались и на своем языке тарабарском принялись говорить, перебивая друг друга.
   -- Кто сказал "степь"? Где здесь степь? Кто из вас и где здесь видел степь? Провожайте нас туда, это я вам приказываю, Бамбарам-хан! Говорите, шакаловы дети!
   -- Да что ты, душа твоя некрещеная, все о шакалах заладил! А ну, слезай с кобылы своей поганой и выходи на честный бой с Богатырем! Уж я покажу тебе, кто из нас шакал! - взбеленился Богатырь.
   Дубина в его руках так и плясала.
   -- Да постой ты, горячий русский мужик, подраться мы с тобой успеем, только кто вот людям моим путь в степь укажет, ежели написано мне на роду моем сложить в этом проклятущем лесу свою голову. - устало сказал кривоногий степняк.
   Похоже было, что остальное войско его едва - едва улавливало суть беседы. Крутили степняки головами, шапками покачивали, лопотать по-своему принимались, когда слово Бамбарам-хан брал.
   -- В сте-епь? - протянул дюжий мужик и почесал свой лохматый затылок. - Да откуда же здесь степи взяться-то? Лес здесь кругом, сколько живу я, степи в глаза не видел.
   Бамбарам-хан перевел своим людям ответ мужика. Зароптали они, секиры над головами подняли, лошаденок своих пятками лупить принялись.
   Дюжий мужик взял дубинушку поудобней и сказал погрозней:
   -- Ну, кто храбрый из вас? Выходи первый, башку сверну тебе, другие полюбуются.
   Бамбарам-хан на орду свою прикрикнул, поутихла она.
   -- Третий месяц блуждаем по дебрям мы этим, ищем степь родную, предками нам завещанную. Как найдем - кочевать примемся, набеги делать на деревни начнем, жен себе из деревень наберем, сыновей принесут нам те жены, от сыновей тех внуки пойдут нам, и правнуки... И завещаем мы всем им кочевать далее... - запричитал кочевник, раскачиваясь в седле в такт своим словам.
   -- И нету степи здесь нигдшеньки, и не было отродясь степи просторной, леса только дремучие, реки бегучие... - завыла в ответ Даяна, раскачиваясь на своем кусту черники.
   -- О, горе мне! Пусть псы шелудивые сожрут кишки мои, пусть вороны черные склюют плоть мою, пусть змеи степные изгложат кости мои... - запричитал Бамбарам-хан, запуская руки в свои черные волосы, что торчали из-под шапки, с явственным намереньем выщипать их в знак искреннего раскаянья.
   -- Да подождите убиваться вы так, - сказала Даяна, видя, что все войско готово разразиться безутешными рыданиями. - Кто же это сказал вам, что в лесу дремучем можно степь разыскать? Да и зачем вам степь эта?..
   -- Кочевать негде нам. А хочется. А про степь сказал нам путник... Мужичек такой махонький, в тулупе волосатом... Мы его нагайками посечь захотели, за то, что не падает ниц пред ордой нашей и мною, известным на весь мир Бамбарам-ханом. А он и говорит, что путь покажет нам к дому. Что идти надо следом за солнцем и на каждом закате всем вместе через плечо плевать, да смотреть, чтобы ветер при этом не со спины дул... Вот с тех пор и бродим мы по дебрям этим проклятым...
   -- Да то ж небось, лешак был! - воскликнула Даяна почему-то радостно. - Обидели вы его, вот и решил он проучить вас. А степи здесь нет, и быть не должно!
   -- Ну надо же! А я все думал, через то ли плечо мы плюем. Ай-яй, умная какая! - закачал головой Бамбарам-хан, так, что заплясала по плечам шерсть шапки.
   Орда головы понурила, закручинилась.
   -- Драться-то будем? - с надеждой дюжий мужик спросил, дубинушку свою на ладони покачивая.
   Даяна за плечи его могучие обняла и сказала так жалостливо:
   -- Драка она такая, когда нужна - никак не дозовешься.
   А потом, рукой широко махнув, громко провозгласила:
   -- А сейчас предлагаю пир закатить на весь мир в знак дружбы и примиренья!
   Пир - это кочевники поняли, с лошаденок своих послезали, котлы свои жирные повытаскивали, костры раскладывать стали. Стемнело уже совсем, едва можно было деревья рассмотреть.
   Костры запылали, тепло и свет от них на пол-леса раздались.
   Повесили кочевники котлы свои над огнем, воды в них налили, чего-то крошить туда стали, зайцев ощипанных и птиц потрошенных вместе валили. Потом травы какой-то накидали, корешков дюже вонючих... Похлебкой запахло.
   Даяна поморщилась, полезла скатерку свою искать, да вместо нее наткнулась на загребулистую лапищу юркой старушенции.
   -- А зачем это тебе скатерка-то понадобилась? - зашипела она, таща на себя самобранку.
   -- Обед добывать из нее буду. Не хлебать же нам это месиво вместе с кочевниками. - тянула самобранку на себя Даяна.
   -- А что же это и не похлебать, коли угощают?
   -- А то, что у меня от их пойла колики начнутся!
   -- А ты не ешь тогда. Вот угомоняться нехристи, и мы вдоволь попируем.
   -- Я не желаю тайком жрать! Пир закатить хочу! Кто, в конце-концов, здесь мир спасает?!
   -- А ты не горячись, милая. Скатерка, небось, не вечная, а коли пища в ней закончиться? Так что, голодать нам тогда, да припоминать, какие пиры мы некогда закатывали? - не останавливалась противная старушонка, и впервые в жизни Даяна решила, что Раскольников был в чем-то прав.
   Только дюжий мужик поедал кочевницкую пищу с таким же завидным аппетитом, с каким тетя Ася уминала сгущенку, которую скатерка по ее личной просьбе доставала из своих неизведанных недр. Даяна же безрадостно обгладывала кроличью спинку, а тетя Ася и вовсе от еды отказалась. Сидела на пенечке, оставшимся от березки, пущенной на растопку, да слюни глотала, в надежде тайной на ужин после ужина. Но лишь из природной своей вредности Даяна припрятала скатерку, укладываясь спать, и старушенции пришлось подлизывать холодные остатки похлебки при свете луны и звезд.
   Прежде, чем спать завалиться, кочевое племя помыкалось, помыкалось, силясь шатры свои в чащобе разбить, да так и легло спать на землю, подстелив шкуры под спины.
   Только Бамбарам-хан по праву старшинства шатер свой на полянке установил и звал настойчиво Даяну разделить с ним ложе и пищу впредь. Женой обещал старшей сделать.
   -- Да сколько у тебя вообще жен? - ревниво спросила она, и когда он признался, что пока только шесть, но он старается и все новых красавиц, достойных шатра его, разыскивает, фыркнула так презрительно, как только смогла, и расстелила шкуру украденную неподалеку от дюжего мужика, в тайне надеясь на его защиту от всяческих ночных домогательств.
   С утреца пораньше племя кочевое скарб свой собрало, на лошаденок взгромоздилось, и не прощаясь поехало на запад, искать степь свою злополучную.
   После отъезда их ушлая старуха скатерть парчовую из-под спины пророка вытащила, расстелила, и, никого не позвав, принялась уминать пироги и капусту квашенную.
   -- А пироги они на крысином молоке разводят, - заметила мимоходом Даяна, чем навсегда отбила любовь ведьмы к халявным пирогам.
   Когда пришло время и правдоискателям в путь трогаться - при этом у Даяны каждое ребрышко ныло своим собственным голосом, с непривычки спать на жесткой земле, принялась она клубочек свой кликать, и когда совсем было уверовала, что племя вороватое клубочек с собой прихватило, выкатился он из-под кустика и неторопливо покатился тропой муравьиной.
   Солнышко ласково так припекало сквозь листву древесную, ручейки журчали где-то поблизости, нога то и дело в родник, листвой запорошенный, проваливалась, черника да костяника сама в рот просилась, отчего продвигались путники медленно, весело, почти и не ссорясь.
   К обеду глазам путников предстала избушка маленькая, мхом зеленым поросшая, на двух тощих подпорках, в которых тетя Ася признала самые что ни наесть настоящие куриные ножки.
   Правдоискатели остановились и с сомнением переглянулись.
   -- А разве бывает такое? - спросила Даяна, заглядывая избушке под пол.
   Ножки куриные росли прямо из замшелого пола, каждая из них заканчивалась длинными изогнутыми когтями, крепко вонзившимися в сырую лесную землю.
   Мужик на всякий случай потыкал в одну из них дубиной своей, отчего нога подогнулась, а избушка слегка перекосилась.
   -- Люди добрые, а дверь-то есть у нее? или нам через окно в гости пожаловать? - растеряно пробормотала Даяна, пытаясь обойти избушку кругом, но та почему-то допустить этого никак не могла и кружила вместе с девушкой.
   -- Отстаньте вы от курятника, бесовское племя ! - прикрикнула на спутников тетя Ася, и, топнув ногой о землю, приказала:
   -- Избушка - избушка, стань к лесу задом, ко мне передом!
   Избушка лениво как-то присела на ножки, а потом все так же неторопливо повернулась к правдоискателям другой своей частью, где была сколоченная из неструганых досок дверь с большими щелями, сквозь которые со свистом дул ветер.
   Правдоискатели помялись, уступая друг другу дорогу вперед, потом дюжий мужик, плюнув себе под ноги, смело потянул на себя дверь и на путников пахнуло таким застоявшимся смрадом, что лишь Богатырь смог на ногах удержаться.
   Спустя где-то три четверти часа герои решились, наконец, переступить не шибко гостеприимный порог, зажимая меж тем носы и морщась.
   Миновали тесные сени и сразу попали в крохотную горницу, большую часть которой занимала огромная беленая печь, разрисованная углем дурацкими рожицами.
   У окошка на лавке сидела изъеденная морщинами старуха с длиннющими белыми патлами и еще более длинным носом, весьма похожим на оглоблю. Одета она оказалась вовсе не в лохмотья, как полагалось бы, а ярко-розовое шелковое платье с пышными кринолиновыми юбками и глубоким декольте, наполовину скрытым рядами жемчужных бус.
   Завидев вошедших, она сморщила свой выдающийся нос и сказала с чужеземным выговором:
   -- Фу, фу, никак русским духом потянуло! Сущий "кошмар"! Сорок лет живу одна-одинешенька, русского духа слыхом не слыхивала, а тут русский дух сам пред очами является. Чего надо вам, "добрые" путники?
   Даяна с сомнением взглянула на старуху, освещенную падающим из окна светом и старательно протерла свои глаза.
   -- А как зовут вас, милая бабушка? - спросила она, на всякий случай выпихивая вперед Богатыря.
   -- "Безумие"! "Не знать таких простых вещей!" Где вы воспитывались, барышня?
   -- Не знаю, давно это было.
   -- Баба Яга я. Сорок лет живу на одном месте...
   -- Ну да, слыхал я. - забасил вдруг Богатырь, дубинушку свою поднимая. - Какому путнику поможет, напоит, накормит, спать уложит, а какого в печь засунет да и сожрет жареного.
   Старуха опять поморщилась.
   -- Давно это было. И не здесь. В других краях. Нынче все по-другому, "милые друзья". И я кое-что повидала, по миру поскиталась. А вот вы рассказывайте, зачем пожаловали, что ищите, да чего от меня вам надобно.
   -- Да ты погоди расспрашивать-то. Запамятовала, что ли? Сначала путников надо баньке попарить, накормить... - затянула свое тетя Ася, присмотревшись и поняв, что никто пока ни жрать ее не собирается, ни скатерку волшебную отнимать.
   Баба Яга прялку свою в сторону отложила, подол этак кокетливо приподняла и пригласила путников во двор.
   -- Баньку затопить сначала надобно, да дров нет. А мне в платье моем не с руки как-то по лесу шастать, березы валить. Пускай Богатырь ваш сходит да дров на баньку заготовит. Иди, иди, милый. Мы тут без тебя своими делами займемся... - и хитро как-то улыбается, и ручкой своей как-то неприятно машет.
   Пожал плечами дюжий мужик и в лес пошел, захватив по пути топор, в пень воткнутый.
   Не долго думая, тетя Ася напросилась ему в помощники, бросив Даяну на произвол
   старухи, которая держала ее своей цепкой лапищей повыше локтя.
   -- Идите, милые, спешите, хорошие, да назад воротиться не торопитесь, - бормотала Яга, таща девушку за собой в избу, где печь оказалась затоплена и стояла, дружелюбно отставив в сторону заслонку. Будто приглашала.
   -- Как звать-то тебя, милая? Куда путь-то ты свой держишь? Небось, ножки все стоптала, ручки все пообломала...
   "Хотелось бы мне тут кому-то ручки пообломать, " - подумала Даяна, высвобождаясь от старушенции.
   -- Какая же ты милая у меня, красивая, молоденькая... Мясцо, небось, нежное, сладкое...
   -- Че-его? Чего ты там бормочешь? Какое еще мясцо? Я тебе дам, мясцо! - стала отбиваться от Яги Даяна, да не тут-то было.
   Раз, два, откуда-то лопата появилась, старуха на нее закивала, все сесть предлагала.
   -- Да не умею я, - сказала девушка. - Не учили меня. Сядь сама да покажи, как это делается.
   Старуха лопату отшвырнула и попыталась Даяну силком в пышущую пламенем печь засунуть.
   Даяна изо всех сил своих руки-ноги растопырила, в печь никак не пролезала.
   баба Яга бросила свою затею, плюнула под ноги и уковыляла куда-то.
   Даяна вылетела из избушки и с воплями понеслась по лесу.
   Побегала, поорала, успокоилась. Заблудилась. Чащоба пошла здесь непроходимая, под ногами мухоморы одни попадались, да змеи в листве прошлогодней шебуршали. По стволам древесным плесень вилась, филины над головой ухали, солнышко и то в тучи скрылось.
   Жутко стало. Боязно.
   Набрала было Даяна воздуха в легкие, чтобы заорать погромче, глядишь, и услышит кто, на помощь придет, но не успела: вышли из чащи тетя Ася с Богатырем и спросили в один голос:
   -- А ты что здесь бегаешь?
   Пока она рассказывала им, сумбурно да перепугано о покушении, дюжий мужик головой качал, а потом, повесив весь хворост свой на тетю Асю, топор ухватил по-ловчее и к избушке лесной пошел, намериваясь суд свой совершить, смертоубийством называемый.
   Даяна семенила позади, думая, как предотвратить предстающую драку и понимала смутно так, что урезонить Богатыря не легко будет, тем более, что еще вчера он подраться собрался, да не дали.
   -- Ну, - прорычал он, едва к избушке вышел, - выходи, старая клюка, буду уму-разуму учить тебя. Мигом узнаешь, какого это добрых путников в печи совать!
   От голоса его громкого птицы в ветвях примолкли, тетя Ася и та притихла, жаловаться и ныть перестала.
   Избушка потопталась в сомнении на месте, дверью повернулась к путникам, дверь распахнулась и вышла баба Яга, держа в одной руке меч длиннющий, а в другой - булаву, шипами дюймовыми утыканную.
   -- У-ух!!- заорал Богатырь, на старуху кидаясь с топором, да только увернулась от него она и заорала голосом не менее громким:
   -- Стой, стой, дубина стоеросовая! Мужик лапотный! Медведь сиволапый! Топор-то свой опусти, я тебе гляди какое оружие выискала по закромам своим.
   Мужик топор опустил, к Яге шаг сделал.
   -- Стой! - заорала Даяна, - не ходи! Ты подойдешь к ней, а она тебе, безоружному, башку-то и размозжит.
   -- Молчи, "фантазерка"! Зачем же я путникам добрым головы разбивать стану, когда я и баньку для них затопила, и обед приготовила?
   Из трубы баньки действительно валил дым, а кадки деревянные сами с водой от колодца шагали, ни капли не проливая. Ноги их были в лапти обуты.
   Баба Яга передала Богатырю оружие и поплелась к бане.
   -- Ну, кого первого попарить, пожарить? Венечком березовым, али дубовым постегать?
   Даяна покачала головой и мыться напрочь отказалась. На что Яга ответила, что грязную ее за стол свой не пустит. Даяна пожала плечами и сказала, что от голода не умрет.
   Первым париться пошел Богатырь. Долго - долго баня ходуном ходила, из трубы печной искры валили, кадки с водой подбегать не успевали. Потом, тяжело переваливаясь, засеменила к бане кадушка с прохладным квасом - хлебный дух так по поляне и поплыл, после чего дверь банная распахнулась и вышел наружу Богатырь, красный, что рак вареный, в новой рубахе, крестом расшитой по подолу и васильками по вороту.
   Крякнул довольно, усищи обтер. Борода его, вымытая, вычесанная, широким веером по груди рассыпалась, патлы русые кудрями завились, ну чем не добрый молодец былинный!
   Следом за батырем высунулась голова Бабы Яги и прокричала зычным голосом:
   -- Гей, славяне! Чья очередь теперича в баньке париться? Скорее решайте, "пар" уходит!
   Не долго думая, Даяна подтолкнула в спину тетю Асю, а сама все к лесочку тянулась, подальше от Яги и баньки ее треклятущей.
   Сбежать не удалось. Появился из лесу противный мужичонка в волосатом тулупе, нос кочергой, глазищи как уголья пылают, зубы как у волка сверкают, когти кривые словно сабли, и этак бочком к Даяне подходит, пальцем своим грязнущим манит.
   Покуда она по поляне лесной от него бегала, дверь банная распахнулась и выкатилась из нее тетя Ася преображенная, даже симпатичная в чем-то. Даже улыбающаяся.
   -- Эх, банька! Ай да банька! Век бы мне в баньке такой париться, веничками душистыми...
   Надета на ней была тоже рубаха вышитая, длинная, правда, почти до пят.
   -- Ну, Даянушка, твоя очередь париться. Иди, милая, иди, красивая, не бойся, не съедят тебя... - и сладенько так подпихивает.
   Дверь скрипнула, быстро распахнулась и сила неведомая Даяну во внутрь втянула.
   С предбаннике пахло листом сушеным, клюквенным взваром, чесноком и вареньем малиновым одновременно. Пока Даяна неторопливо этак раздевалась, с жизнью своей молодой прощаясь, Яга несколько раз выглядывала да все торопила ее.
   -- Что ж ты милая копаешься так, жар-то уходит...
   Перекрестившись мысленно, девушка дверь бани на себя потянула и та же сила неведомая во внутрь ее втащила, да на полатях распяла.
   Когда волосы от жара дыбом встали, а пот большими каплями стекать с полатей и на пол капать принялся, Яга поддала еще пару на камни раскаленные, отчего поплыл по баньке запах хвои и откуда-то из угла появился человечек махонький в рубахе красной неподпоясанной.
   -- Это кто еще такой? - возмутилась Даяна, судорожно ища, чем прикрыться было бы можно.
   -- Не балуй, глупая, это же банник. Парить тебя пришел. А ну, ложись на лавку! - прикрикнула баба Яга, да Даяну на лавку сама закинула.
   Ткнулась лицом в доски тут же взвизгнула, когда человечек в красной рубашке принялся нещадно парить девушку венечком, так, что только листья березовые под потолком летали.
   Вскоре Даяна совершенно осоловела от жара, от безжалостности банника, от цепких рук Яги и покорно позволила им обоим парить и жарить себя по их усмотрению.
   Обессилила так, что едва стоять могла, когда баба Яга опрокинула ей на голову ушат воды ледяной да в сени вытолкнула.
   Припав к краю кадушки с квасом, Даяна долго пила, и все никак жажду свою утолить не могла.
   Одежды ее в предбаннике не оказалось. Вместо нее на лавке березовой лежала рубаха льняная, вышитая, гребень березовый, да лапти липовые.
   Волосы сами собой под гребнем расчесывались, а потом в косы тугие заплелись. И еще много - много лет волосы ее сами собой вились да после мытья в косы заплетались. Натянула рубаху через голову, а раз лапти одевать не умела, да и вообще первый раз в жизни видела, то взяла их подмышку и вышла на воздух.
   Красота какая! Воздух хвоей пах, яблоками сладкими. Благодать!
   После бани Яга всех в избу свою пригласила, за стол, яствами уставленный, усадила, потчевать принялась. Поначалу Даяна все с опаской ела, словно подвоха какого опасаясь, а потом махнула рукой и принялась уписывать угощенье за обе щеки.
   На середине обеда Яга почему-то вспомнила про скатерть самобраную, что в вещах правдоискателей обнаружила, и сказала:
   -- Чую, - сказала она, - что не зовете вы в помощники себе девиц да добрых молодцев, лениться им позволяете. Глядишь, и вовсе отвыкнут они от работы, "бездельники".
   -- Каких таких еще девиц? - спросила тетя Ася, отрываясь от пельменей.
   Тогда-то Даяна и заподозрила, что все яства эти именно из скатерки их и явились.
   -- А таких девиц. - сказала баба Яга, и сложенную скатерть на свет белый вытащила. Шмякнула об угол стола да приказала:
   -- Скатерка расстелись, кушанье явись, да с официантами.
   Слово то неведомое свое дело сделало, невесть откуда появилась дюжина добрых молодцов в холщовых рубахах, да столько же девиц в сарафанах, только еду всю они на стол сами выставлять стали, да гостей из всех сил своих потчевать принялись.
   Даяна обессилено привалилась затылком к стене, дыхание едва переводя. В руке ее так и остался зажат карась в сметане, который ну никак не хотел в горло пролезать. Особенно если учесть, что комом в горле стояла парная репа, съеденная до того. Воистину, противиться этим чудным... как их там? Официантам мочи не было.
   Рядом, давясь, тетя Ася засовывала в пищевод соленый огурец, а заботливо склонившийся перед ней рыжий юнец держал на изготове еще один.
   баба Яга обвела гостей довольным взглядом и сказала:
   -- А теперь, гости мои дорогие, рассказывайте, куда и зачем путь свой держите... Потому как я "долг" свой по отношению к вам выполнила.
   Повинуясь складыванию скатерти девушки и юноши покорно удалились в никуда.
   Даяна оглядела попутчиков: дюжий мужик храпел, еще держа в руке жбан из-под сладкой браги, тетя Ася лежала на лавке, закатив глаза, изо рта у нее торчал огурец. Ни тот, ни другой в качестве рассказчиков не подходили. Положив на стол измочаленного карася, Даяна вытерла руки об подол и сказала
   -- Держим мы путь свой куда - сами не знаем, любезная баба Яга. Послал нас, вернее, меня одну, а попутчики уже позднее пристали, бомж по имени Синявка искать правду Серьмяжнею. Куда идти, правда, не сказал, зато дал с собой клубочек золотой, дорогу показывать...
   Сказала "клубочек золотой", и ткнулся он в ладонь раскрытую своим теплом. Незаметно за пазуху спрятала его.
   -- Вот и бредем мы, незнамо куда, незнамо зачем, - вздохнула Даяна немножко лицемерно.
   -- Да-а, дорога ваша долгая и неизвестно, дойдете ли... "Потому что" правда ваша Сермяжная на свете-то есть, или должна была быть, по крайней мере, проезжая через Тридевятое царство я о ней слышала... - чужеземный акцент в речи баба Яга звучать стал меньше, да и слов незнакомых она употребляла не так много, как поначалу, и даже платье свое с кринолинами на сарафан сменила.
   -- А где же это царство Тридевятое лежит?
   -- За горами высокими, за морями глубокими, за степями широкими... Идти вам идти, как бы ножки свои не стоптать... Клубочек вас выведет, я сама его бомжу Синявке некогда подарила...
   Когда пришло время спать укладываться, то дюжий мужик завалился на лавку, сунув кулак под голову, баба Яга и тетя Ася, неожиданно нашедшие общий язык, вместе на печь полезли, да Даяну с собой звали, но она отказалась.
   На печи тараканов было чересчур много. Размером с куриное яйцо, бродили они не торопясь в поисках пищи, да глазами своими красными так в лицо и заглядывали.
   Даяна посидела еще у лучины, пока та горела, а потом, постелив под голову самобранку безотказную, на соседнюю лавку легла.
   дюжий мужик во сне храпел страшно, Яга вторила ему, тараканы скучно бродили по полу и глаза их, словно у крыс, в темноте горели.
   Даяне не спалось. Душно было в избе, потом домовой принялся тараканов ругать да велеть топать потише. Тараканы все на клопов сваливали, а те отмалчивались, потому что нашли большую и безответную тушу Богатыря и славненько пировали, позвав всех своих друзей и родичей.
   Поутру Даяна поднялась позже всех, хлебом и молоком перекусила, из избы вышла. Воздух привольный легкие радовал, ароматы лесные голову кружили как то самое вино с пузырьками, под ногами сама собой земляника росла да в рот просилась.
   Даяна лениво обрывала ягоды, в рот пригоршнями засовывала, потом разглядела на пригорке Богатыря.
   Будто в плечах раздался он после вчерашней баньки, а уж помолодел точно лет на десять, борода и волосы курчавились, мышцы буграми под рубахой ходили. В руках его булава была, шутя, он переламывал рябины толстые, покуда баба Яга не велела ему прекратить деревья портить и леших дразнить.
   Увидел девушку, глаза заблестели.
   -- Откуда, красавица такая взялась? Не меня ли ищешь в лесу дремучем?спросил.
   -- С ума сошел, что ли? Это же я, Даяна, - неласково буркнула она. Не понравился ей взгляд его, шибко ласковый.
   -- Тьфу ты, к лешему тебя! Не узнал ведь! Чего это ты похорошела - то так? Словно человек другой. - сказал он и продолжил булавой своей над головой махать.
   Эх, хороша волшебная банька! Отмыла правдоискателей так, что красота из природная наружу изо всех сил перла.
   -- Скажи мне, не видел ли ты эту против... тетю Асю, короче говоря. - кто знает, может и тетя Ася после баньки нравом подобрее стала, и противной ее называть больше незачем?
   -- Да она вместе с Ягой с рассвета по траве ползает, науку травную познает. Хозяйка наша как прознала, что тетя Ася ведьма... ну называет себя таковой, и позвала ее травы изучать... Скоро воротятся назад.
   Вернулись Яга и тетя Ася не то, чтобы скоро, только заскучать Даяна еще не успела. Лежала себе на пригорке, солнышком согретом, да смотрела, как сосны небо будоражат.
   Время обедать было, а после обеда стали правдоискатели в путь собираться.
   Собрала их баба Яга перед избушкой своей и сказала:
   -- есть у меня подарки вам, жеребцы быстроногие. Мигом домчат вас куда надобно. Жить они привыкли в холе и неге, оттого надобно чистить их каждый день и кормить травой сладчайшей. Если так делать станете, то послужат вам кони мои верой и правдой не один год.
   Сунула в рот пальцы и как свистнула! Аж мороз по коже пробрал.
   Задрожала земля, закачались деревья, выскочили на поляну жеребцы ;только королям на таких ездить подстать! Из ушей дым валит, из ноздрей пламя пышет!
   Встали как вкопанные, будто и не они мчались только что. Один серый в яблоках, другой - рыжий в грушах, а третий вороной, как ночь безлунная.
   -- Серый - это Богатырю, только он сможет увести такого молодца на край света, рыжий - это ведьме, окрас его так же необычен, как занятие досточтимой тети Аси, а вороной - деве пригожей... Полагалось бы белого жеребца дать, да только не водятся у меня белые жеребцы... Берите и любите их как детей родных! - напутствовала баба Яга.
   Даяна жеребца нерешительно потрогала, а потом спросила:
   -- Ездить я верхом раньше не ездила, но в одном уверена точно: в сарафане до пят и лаптях лыковых этого не делают. Хотелось бы мне одежду свою назад получить...
   -- Да и мне тоже, - сказала тетя Ася. - А то непривычно чувствую себя как-то, словно чужой наряд одела.
   А Богатыря его кольчуга, шлем да рубаха, цветами шитая, очень устраивали, только вот по штанам своим, сносу не знающим, да сапогам и чистой кирзы соскучился он.
   баба Яга свистнула, пальцами щелкнула, лавка из избы появилась, а на ней сложена аккуратно одежда путников, вычищена да выглажена.
   Даяна облачилась за кустиком, потом вышла на глаза людям:брюки мужские, куртка короткая, кожаная, косы толстые, румянец во всю щеку. Загляденье!
   Сели они в седла, серебром украшенные, да в путь пустились. Кони бегут, земля дрожит под копытами.
   А следом летел крик Яги:
   -- Помните, путники, коней задом ходить не пу-ускайте-е!
   ***
   Лес дремучий, шумами страшенными наполненный закончился, вместо дубов да осин березки да рябинки мелькали под копытами конскими. А потом и сосенки стройные до самых облаков протянулись, мох, толстый что ковер, и белый, что молоко, по земле стелился. Брусника незрелая да черника сладкая глаз радовали. Правда, не долго.
   Поначалу навязчиво свербела мысль в Даяниной голове о конягах, коих задом пускать не надо, а потом все ширилось и крепло желание подленькое пустить, да посмотреть, что с того станется. Ну не земля же под ними разверзнется!
   -- А может и земля, - сказала тетя Ася, подумав. - Яге верить надобно, она мировая баба!
   Дождичек принялся накрапывать, пришлось правдоискателям вкушать обед свой под кустом калины, чувствуя, как холодят спины ледяные струйки. Пожалели, что молодцы да девицы только потчевать обучены, да посуду грязную быстренько убирать. А дождь заговорить или хоть шалаш какой мухротый сложить - так нет, все оправдывались, то ветки колючие, то травы ползучие.
   Ехать под дождем правдоискателям не хотелось, ветки куста кое-как от сырости закрывали, так и сидели они, съежившись, что кошки мокрые, сердитые, говорить не хотелось. Начнет, было тетя Ася байку какую травить, заврется, получит по лбу от Богатыря, притихнет. А стоит ему самому рот открыть, так коммунальная сторожила тут как кут со своими репликами, разоблаченьями да склоками. Даяна слушала их сколько терпенья хватило, а потом растянулась на подстилке из прошлогодних листьев да пожелтевших иголок от стоящей рядом елки, и уснула. Снилась ей правда сермяжная, которую разливает из котла большим половником плюгавый старечонка с большой серой бородой.
   Дождик закончился, тетя Ася и Богатырь, быстренько переругавшись, стоит ли обедать сейчас или можно отложить трапезу часа на два, на три, порешили, перекусить и тронуться в путь. На самобрансих харчах тетя Ася раздобрела, щеки ее лоснились, походка стала неуклюжей - легко, думаете, такое брюхо таскать! - не узнать в ней стало вопливую соседку. Вот и сейчас она плотоядно впилась зубами в гусиную ногу, капая жиром на передник, пальцами грибочки из рассола вылавливала, да ершами все это закусывала.
   Осоловела от еды сытной, добрехонькой стала. Развалилась на листьях, глядя на Даяну масляными глазами и сказала, едва переводя дух:
   -- Ты ешь, ешь... Глянь, заморыш какой! О доброй пищи добреют... - и захрапела.
   Дюжий мужик выругался по матушке да как гаркнул над ухом старушенции:
   -- А ну, вставай, карга! Бросим тебя волкам, если чресла свои поганые от земли не оторвешь!
   Спустя четверть часа правдоискатели уже тряслись на лошадях. Тропка какая-то неприметная зазмеилась, по ней они и держали свой путь.
   -- А скажи-ка мне, Даянушка любезная, есть ли правда в мире? - запричитала старушенция , когда чресла ее жирные стали ныть нещадно. - Вот страдаем мы здесь за весь род людской, мир спасаем, когда дрыхнут они - у-у! Ироды! трудов не зная! И ведь не вспомнят нас, сирых, когда дело мы свое сделаем, да правду эту окаянную найдем!
   Не ответив, Даяна пожала плечами. тетя Ася не останавливалась:
   -- Скитаемся, бедные мы, сироты неприкаянные, по миру, покоя и отдыха не зная... Ой!
   Последнее восклицанье раздалось в тот миг, когда спина тети Аси вошла в соприкасновенье со влажной и жесткой землей. Под глазом старушенции сам собой вспух синяк
   Богатырь помахал в воздухе натруженной рукой и не останавливаясь поехал далее.
   Даяна слезла с лошади, подсадила охающую ведьму в седло, едва сдерживая " по делом тебе, старая!", и устремилась следом.
   Богатырь поднял руку, приказывая остановиться. Прислушался.
   -- Есть здесь кто-то. - сказал. - Чует мое сердце...
   -- Вляпались... - буркнула тетя Ася, видно, ничему не учил ее опыт.
   -- Не зря чует. - сказал кто-то сверху и с дерева спрыгнул наземь бородатый человечек самой что ни наесть разбойничьей наружности.
   Правдоискатели оглядели его.
   -- Щуплый ты, - сказал Богатырь, - а ну, воротись обратно на дерево, покуда я тебя одной рукой туда не вернул.
   Человечек подергал себя за бороденку, пожевал в задумчивости ее кончик.
   -- А ты, милый человек, погоди силищей своей хвастаться. Не силой, так числом мы тебя одолеем. Знаешь, нас сколько?
   -- Сколько?
   Человечек разбойничьей наружности почесал затылок.
   -- А сколько пальцев на двух руках и ногах, вот сколько!
   -- Что ж ты, дурак такой, первому встречному секреты военные выдаешь? - ласково спросил Богатырь, поигрывая дубинушкой, кстати, той самой, о которой песню некогда сложили.
   -- А ты, мил человек, не долго секретом этим владеть станешь... Слезай-ка живо с коня! Да бабам своим вели.
   тетя Ася живо покинула седло.
   -- А ты, мил человек, посторонись, дорогу дай! - приказал Богатырь, но мужичонка свистнул, сунув в рот пальцы, и осыпались подельноки его с веток как мартышки.
   -- Э-э-эх, всех поубиваю! заорал Богатырь, кидаясь в драку.
   тетя Ася кинулась с дороги.
   Даяна кинулась... Впрочем, она-то как раз никуда не кинулась, а достала из сумки самобранку и вытряхнула из нее вместе с крошками и костями девиц в сарафанах и добрых молодцев с глянцевыми кудрями.
   -- Хватит бездельничать, оглоеды! Вам выпало счастье показать себя в настоящей битве! Ану, раз-два, вперед, в бой! - прокричала она, размахивая руками перед растерянными физиономиями кухонного воинства.
   Девицы с парнями переглянулись, плечами пожали.
   -- Что делать-то нам? Потчивать велите, али как? - спросил один.
   -- Какое, к черту, потчивать! Драться, остолопы! Долг свой выполнять!!!
   -- Ах, до-олг... - протянул молодец, понимающе качая головой. - Этому мы обучены... Не подведем.
   Через несколько минут поле боя представляло собой странную картину: молодцы да девицы кидались на разбойников с голыми руками, валили наземь, вязали как снопы и что было мочи потчевали.
   Поначалу разбойники отбивались, а потом смирились, и только пасти свои разевали. И летели туда пироги блюдами, арбузы - шарами, куры - с костями, перепела - с перьями, квасы - со жбанами, клюква - с яблоками, студни - с хреном, прямо корнями, щи - с лаптями, яйца страусиные со скорлупой...
   Только недалече Богатырь замучил троих или четверых и они сами пали к его сапожищам, моля о сладкой смерти. Их, кстати, все более вареньями потчевали.
   Летал над поляной съестной запах, валялась грудами еда недоеденная, а между грудами этими тела разбойников бездыханные.
   -- Насмерть, что ли закормили? - спросил сурово Богатырь, воздевая палицу на плечо.
   -- Как прикажите... Желаете насмерть? Это мы быстренько...
   -- Хвати еду переводить, остолопы! Дайте пожрать, а потом далее двинемся! - буркнул Богатырь, косясь на разбойников.
   Впрочем, им-то как раз драться расхотелось.
   Утро следующее выдалось ясное, небо синее над головами сияло, травы изумрудные под копытами стелились, неприятности, то есть, приключения, за каждым кустом поджидали.
   Старушка тщедушная по лесу плелась, таща на горбу своем вязанку хвороста.
   Богатырь догнал ее и недаром на Руси доброта и глупость синонимами считаються помощь предложил:
   -- Давай, старая, сюда хворост свой да забирайся на круп. Мигом домчу тебя куда надобно!
   Старушка остановилась.
   -- Ой, добрый молодец, не знаешь ты, куда надобно мне! Знал бы, не стал помощь свою предлагать.
   -- Отчего же это не слал, старая? Не съешь ведь ты меня, верно?
   -- Это еще как сказать...
   -- Меня сама Яга не обижала! - обиделся Богатырь.
   -- Ну, Яга... - усмехнулась старушка недобро.
   И обернулась.
   Увидев рожу такую, кони испуганно прянули назад и заржали. тетя Ася охнула и быстренько осенила себя крестным знаменем. Даяна открыла рот да так и осталась. Богатырь глаза вытаращил, старушка к нему подошла и сказала:
   -- Что теперь скажешь, добрый человек? Не раздумал еще помогать мне?
   -- Не-ет... Не... раздумал... Только ты садись за спину мне да лица своего не показывай, а то коней пугаешь.
   Старуха захохотала.
   -- Говорила вам Яга, коней задом не пущать? Говорила. А кони ваши... - захихикала, потом продолжила. - кони назад прянули, как меня увидели... Ждите теперь несчастий!
   И клюкой своей Богатыря по спине как огреет!
   Солнце почернело, небо тучами закрылось, заплакало дождем кровавым.
   Упал с коня наземь Богатырь и умер.
   А старухи безобразной и след простыл.
   Долго молча сидели на конях понурых Даяна и тетя Ася, глядя на хладное тело, что распростерлось пред ними. И такая тоска за душу брала, что хоть волком вой.
   Первой тетя Ася очнулась. Сказала:
   -- Знаю я, что за старушка это была. Смерть сама. Вот так-то. Нам еще повезло, что она только на Богатыря осерчала, а не всех нас в кущи свои бродить отправила.
   -- Не хрена себе - повезло! Да Богатырь единственный из нас, кто хоть сколько-то драться умел, постоять за себя и нас мог! Куда мы теперь с тобой пойдем, две дуры эмансипированные!
   Последнее слово почему-то обидело тетю Асю, хотя значение его так и осталось ей не известно.
   -- Похоронить, наверное, его надо, да курган возвести... Богатырь, все-таки. - нерешительно сказала Даяна, представляя, как станут они со старушенцией вмести голыми руками мшистую лесную землю ковырять да на спинах своих на вершину кургана таскать.
   тетя Ася задумчиво посмотрела на распластанное тело, поковыряла в ухе.
   -- Подожди хоронить. Хоронить всегда успеем. Нельзя нам без Богатыря, кто драться-то станет, не эти же...
   Последнее явно было обращено к аккуратно сложенной скатерке.
   -- Раз уж заманили мы Богатырь в эту историю, нам его и вытаскивать... Потому что без него я никуда...
   Даяна ухмыльнулась.
   -- как оживлять-то собираешься? Неужто колдовство твое с самой Смертью потягаться может?
   -- Пф-ф! Колдовство! Здесь вода нужна живая. И мертвая, кстати, тоже. Помню, видала я как-то мертвую воду...
   -- Тетя Ася! Милая, пощади меня! Нет сил воспоминания твои слушать!
   тетя Ася поджала губы и всем своим видом стала демонстрировать обиду. Правда, Даяна этого не заметила по черствости своей душевной.
   -- Искать так искать. И куда идти нам следует?
   -- А я откуда знаю?
   Обе правдоискательницы гнустно переглянулись.
   -- Ладно, назад поедем. - решила Даяна, поворачивая коня.
   -- Это с какой это стати назад? Не хочу я назад... - взъерепенилась было тетя Ася, но Даяна пресекла ее бунт.
   -- Раз Богатырь умер, я здесь за главного! И не спорить!
   Поворотили коней, неторопливо назад поехали. Правда клубочек поначалу все назад катиться не хотел, показывал дамам, что направление они неправильное выбрали, да только они его не слушали. Тогда он закатился в лопухи и там замер.
   Даяна наклонилась за ним и за пазуху спрятала, словно котенка.
   Все-таки правильной выбрали они направление. Потому что вскоре показались городские стены бревенчатые, за которыми маковки церковные просматривались, яркие, увенчанные, почему-то вместо креста православного звездочкой такой махонькой, красненькой, крыши с коньками, тоже красненькими, да после свежести лесной запах городской в нос ударил.
   На воротах молодцы стояли в странных таких кафтанах - кожаных, да в шапках непонятных - вроде круглая, а на глаза хлястик такой спускаеться... В кучищах своих алебарды в два аршина держали.
   Тетя Ася едва шею не свернула, оглядываясь.
   Народу на улицах невероятно мало было, спешили все куда-то, словно гнались за ними. В рядах торговых купцы без покупателей скучали, за копейки товар свой отдавали.
   Женщин - и тех мало было, старухи да бабы с младенцами. Скукотища!
   -- И где мы станем здесь воду искать живую и мертвую ? - зашепала Даяна на ухо товарке, заражаясь всеобщим испуганным безмолвием.
   -- Так... это... поспрашать надобно...
   -- И ответят, думаешь? Ты посмотри на них, испуганные какие... Словно Горыныч их где-то поджидает...
   Даяна головой повертела, мальчика сопливого подозвала.
   -- Скажи мне, мы чужеземцы, не понимаем, отчего в городе вашем все сердитые такие ходят, словно царя-батюшку хоронят?
   -- Да нет, жив царь-батюшка... Чтобы пропасть ему, лиходею!
   -- Отчего же это - пропасть?
   -- А за разговоры такие можно и головы лишиться, - сказал мальчик. - Мигом обвинят в государственной измене и заговоре каком-нибудь.
   -- Понятно. Что ты хочешь?
   -- В каком смысле?
   -- Ну, денежку какую?..
   -- А-а... Меня из пионеров исключат, если я стану от чужеземцев подарки брать. - сказало мальчик.
   -- Откуда исключат? - не поняла Даяна.
   -- Из пионеров.
   -- А что это значит?
   -- Не знаю, но это почетно.
   -- Понятно... Значит, никак?...
   -- Ну почему же...
   Мальчик поманил всадниц за собой в тесный проулок, где копались в луже свиньи и пылили куры. На стене углем было нацарапано: комиссар - дурак.
   -- Ну, спрашиваете, коли не боитесь...
   -- Ну, рассказывай, что знаешь.
   -- А что тут говорить? Царь - батюшка наш годов пять назад решил, что врагов отечеству развелось - уйма! Тогда и порешил ввести комисарщину, чтобы с врагами бороться...
   -- Что ввести?
   -- Комисарщину. Ну выбрал из детей боярских кого победнее, сыновей, кому наследство ботюшкиного не досталось, взял на службу свою, одарил и золотом, и землями... И стали они ему будто псы покорные служить. Врагов тогда разоблачили - море! Что не день - то головы на лобном месте рубят. И чем больше врагов ловили, тем больше их становилось. Комиссары лютые, могут и собаками затравить, и конями затоптать. Да вы их, наверное, видели уже - в кафтанах кожаных, с алебардами.
   -- Видели... А отчего народу на улицах нет? От комиссаров все прячутся?
   -- А народ работает.
   -- Ну, понятно, что народ работает. Такова уж участь его - работтать да терпеть... Я о других горожанах, кроме купцов и нет никого...
   -- А царь - батюшка наш обьявил всеобщую трудовую повинность. Все-все, если не хотят на каторгу попасть, должны работать. С семи утра до трех пополудни. А кто не работает - тот тунеядец.
   -- А женщин-то почему нет? - не выдержала Тетя Ася.
   -- Женщины работают...
   Тетя Ася выпучила глаза.
   -- А детей кто рожает? Комиссары?
   -- Нет, женщин в комиссары не брали, они и рожают в свободное время... А так - кто шьет, кто вышивает... Кто еще где...
   Даяна и Тетя Ася переглянулись.
   -- Ну и обычаи у вас! - сказала Даяна - удивительный город... Что ты за рассказ свой хочешь?
   Мальчик пожал плечами.
   -- Пряник.
   -- На, купи себе... - Даяна протянула монетку.
   -- У нас деньги такие не ходт, ростовщика искать придется... За это, кстати, тоже на каторгу сослать могут.
   -- За что? - не поняла Даяна.
   -- За то, что деньги чужеземные меняю.
   -- Что-о? Разве ж это преступление? А кто ж деньги меняет?
   -- Комиссары, кто ж еще.
   -- Ну так и них и поменяй.
   -- Так они спросят, откуда взял.
   -- Скажи, мы дали.
   -- Так они меня из пионеров исключат, за то, что у чужеземцев деньгу взял...
   Даяна вздохнула.
   -- Ничего не понимаю. Что всегда и везде можно - нельзя, что глупым кажеться - процветает...
   -- Прощайте! - сказал мальчик и бегом припустил.
  
  
   - А воду где нам живую найти? - закричала вслед Даяна. Махнула рукой, не услышал, решила.
   Услышал.
   - В царском са-аду!
   Правдоискательницы пригорюнились. Чудное место было, непонятный город. Побрели они по улицам, остерегаясь вопрошать у прохожих про царский сад. Решили, что сами найдут.
   Блуждали- блуждали, много престранного насмотрелись. Например, дома - справа вдоль дороги избы идут, слева - сплошь терема. И все на одно лицо. Как только хозяева различают? Оттого город казался некрасивым, думалось, что и все жители на одно лицо быть должны. Скучно.
   - Типовая застройка, - пояснил им прохожий человек.
   - А зачем? - спросила жутко непонятливая Даяна, но прохожий только пожал плечами и буркнул себе под нос:" Так надо... Будете много спрашивать, не поздоровиться. "
   Вечерело, правдоискательницы проголодались. Деньги их никто брать не соглашался, совали торопливо обратно в руки и делали вид, что ничего не заметили. А какая еда без денег?
   Тем временем народ стал появляться. Быстро по лавкам разбегались, друг другу в затылок становились - в очередь. Там и сям крики раздавались - " сукна больше, чем по два аршина в одни руки не давать! ""колбасу заморскую велено по два фунта в одни руки отпускать!", и даже - благообразной бабушке с клюкой: "Куды прешь, тебя здесь не стояло!"
   тетя Ася и Даяна только головами крутили в изумлении.
   Торговля у лавочников шла живо, баранки и буханки разлетались как голуби, молочницы сплавляли скисшие за день сливки и засиженный мухами творог, колбаса заморская да сосиски продались первыми.
   Может быть, голод, а может еще что сыграло свою роль, только решила почему -то тетя Ася, что именно здесь и подскажут ей , где искать правду сермяжную. И принялась приставать к прохожим с одним вопросом : " Скажи, мил человек, где странницам правду сермяжную искать?"
   Кто-то шарахался, кто-то отворачивался, кто-то отмахивался, кто посмелее, отвечал:
   - Нет в жизни правды, милая...
   Или:
   - Поди на Кудыкину гору и там спроси.
   Либо:
   - Уйди, комиссаров позову.
   - Злые чей-то они все, - резюмировала тетя Ася, подходя к Даяне.
   - Будешь тут злым, ты посмотри, обычаи здесь каковы! - ответила Даяна, и тут начались очередные неприятности.
   Откуда-то появились комиссары, злющие, что собаки, да правдоискательниц наших повязали.
   - Куда вы нас? - вопила тетя Ася, чтоб было сил, отбиваясь. - Блаженная я! Щас как заблажу!
   - Молчи, не то язык вырву! - пригрозил один.
   - Погоди, язык пока не трожь. Царь батюшка допрос чинить станет. Сам и вырвет, коли молчать будут.
   - Да чего решать с ними, - крикнули из толпы, - шпионы они! На кол их!
   - Точно! Эвон, как расспрашивали, где, мол, правда! А правда, известно, там, где сила!
   - А ты пасть свою заткни, не то я тебе язы поганый выдерну!
   - Люди добрые, чой-то деется!..
   - Молча-ать !
   - А ты поди, заставь нас молчать...
   Комиссары бросились в толпу, да никого не нашли.
   Зато и выместили злость на правдоискательницах.
   Даяна думала - приведут их в палаты царские, будет говорить с ними батюшка - царь, тут они либо переубедят его, объяснят, что не шпионы вовсе, а странники, либо убегут как-нибудь, зря, что ли тетя Ася ведьма, а там, глядишь, и колодцы с водой живой и мертвой подвернутся.
   Не привели. Заперли в погребе, где лягушками воняло, да и забыли.
   Сначала они поссорились - Даяна ругала товарку за излишнее любопытство, та оправдывалась. Потом тетя Ася Даяне высказала все, что она думает по поводу выбора дороги.
   Потом подраться пытались - да в темноте не сразу нашли друг друга. А как нашли, сели рядом и притихли. Жалеть друг друга стали. Богатыря вспоминать. Самобранку безотказную. О ней-то и горевали особенно.
   День закончился, ночь настала. Ночь прошла, день пришел. А в погреб никто не приходил. И кормить не кормил, и воды не приносил. Воздух стал спертым, жажда мучила, страх подбирался. Разговоры больше на покойников сместились, про казни да похороны пошли. Даяна все никак припомнить не могла какую - то пытку изощренную, о которой в книге читала. Тетя Ася взмолилась.
   Потом залязгал замок, пленницам велели вылезать наружу.
   Все-таки привели их в хоромы царские. Тетя Ася, как свет Божий увидела, тот час обрела спокойствие духа и мигом провозгласила себя не шпионом заморским, а самой что ни наесть ведьмой. Комиссары так и встали, рты пооткрывав.
   - Ну че пасти -то раззявили? Ведите меня к царю - батюшке, не то живенько натравлю на вас силы темные, корчи пошлю и инфляцию Сказала она.
   - На кол тебя посадят, старая. - Сочувственно как -то сказал один стражник. - Вороны очи твои поганые выклюют...
   - Чирей на языке у тебя к вечеру образуется, ежели не прикусишь его. - Тетя Ася злорадно ухмыльнулась, видя, как притих комиссар. - А вы все, помните доброту мою. Будите ласковы, выведу ваших тараканов. В мух их живо обращу и разлетятся они по соседям...
   Комиссары выругались по очереди, тычками алебард погнали пленниц поначалу через двор, где гуси да куры прохаживались, а потом резным крыльцом в два излома в терем подниматься велели.
   Хоромы царские встретили их тишиной, запахом каши гречневой, да шептанием девок по углам. Кругом - стены расписанные, потолки красные, паутина по углам, кобели под ногами, старушонки черные, желтолицые, тоска да грязища.
   Впихнули странниц в светлицу, где царь - батюшка после завтрака отдыхал в окружении статных девок простоволосых, в одних рубахах нижних, да двери захлопнулись.
   Огляделись с любопытством. Царь - батюшка не молод оказался, борода седая, длинная, космы до плеч, глаза ввалившиеся, из-под бровей косматых зыркают, злодеев высматривают. Девки вокруг испуганные, покладистые. Одна волосы расчесывает, другая - бороду, третья вино подливает, четвертая слюни утирает.
   Правдоискательницы остановились, огляделись.
   - Ну, кто такие? - рыкнул царь. Голосище громкий.
   - Ведьмы мы. Странствуем. В город твой чудной пришли, счастье на подолах своих принесли. Да встретили нас здесь лихо, осерчали мы. - Сказала тетя Ася и замолчала.
   Царь тоже молчал. Так и молчали они под воробьиное чириканье за окном да бурчанье в ведьменских животах.
   - Ну, коли сами и признались, что ведьмы, на костер и пойдете. Завтра. Прощайте. Стража!
   - эй-эй-эй, постойте-ка! Сказала ж я - не простые ведьмы, по делам шли. Счастье тебе несли. Прослышали мы о царе здешнем, мудром да справедливом, решили уму-разуму поучиться, опыт перенять. А ты сразу - на костер! Не гоже так. И, потом, не берет огонь нас. И проверять не стоит. - Быстро добавила тетя Ася, видя, что потянулся царь к лучине.
   - Ну-у... Ведьмы! А что можете?
   - Силу мужскую утраченную восстанавливаем .- Задумчиво ляпнула Даяна, припомнив некстати Святозара.
   Глаза царские загорелись огнем каким-то нехорошим. Алчным, так сказать.
   - И что, восстанавливается? Не брешите?
   тетя Ася показала Даяне свой кулачище, потом с улыбкой сахарной к лику царскому обратилась.
   - Восстанавливается... Еще как! Помню я, восстановили мы как-то силушку мессии одному... Так едва ноги унесли от ласк его жарких!
   Царь девкам велел отстать, а странницам поближе подойти.
   - А... Верное средство? Не подведет?
   тетя Ася значительно покачала головой.
   - Такое средство!.. Пальчики оближешь! Только сложно невероятно. Недели две приготовление только будет длиться... Да и тоне в каждом государстве может быть состряпано. - После этих слов замолчала многозначительно.
   Царь подумал, девок прогнал окончательно.
   - Говори, что надобно. Ежели средство твое действенное, ежели не врешь мне - озолочу! Богатой сделаю! Личной ведьмой при моей царской особе поставлю! А врешь... - откинулся на спинку, глаза огнем крысиным загорелись. - Коли врешь - сначала глаза выколю, потом руки отрублю, потом повешу... Нет, в масле, пожалуй, сварю!
   тетя Ася как-то неуютно поежилась. Даяна и вовсе притихла.
   Помолчали.
   Тетя Ася подала голос.
   - Только для тебя, царь - батюшка пресветлый, я приготовлю снадобье это... Условие есть.
   - Что-о? Мне - условие? Стража!
   - Что - смерть моя, когда жизнь - лампады тление! Ветерка дыханье... казнишь - никто в беде твоей не поможет!
   Отослал стражу, одумался.
   - Говори.
   - Нужны нам хоромы отдельные, с прислугой.
   - Скромнее надо быть! Воздастся!
   - Скромность, батюшка, украшение жалкое...
   - Далее.
   - Время - недели две-три уйдут. Не торопи нас, в этом деле покой и сноровка требуются.
   - Подожду две недели, а потом...
   - Я про масло помню...
   - Далее...
   - Самое главное... Позволь на ухо твое царское шепну...
   Царь подставил волосатое ухо и тетя Ася сказала в него басом:
   - Водица нужна, живая и мертвая...
   - Стра-ажа-а-а!!! Головы отрубить, языки вырвать, прах в пушку зарядить и над морем выстрелить!!!
   Ломонулись комиссары, затопали сапожищами.
   - Постой ты, царь батюшка, черт тебя подери! За что осерчал, милый? Что сказала я такого? В чем провинилась, любезный? За что?.. - вопила тетя Ася, пока стража волокла ее по полу. - Казнишь - один с бедой своей останешся-а!!
   Одумался.
   - Верните дур!
   Вернули.
   - Откуда про водицу узнали? Кто разболтал? Отвечайте!
   - Ведьмы мы, любезный. Запамятовал? Все знаем. Все можем. Не серчай. Волю дай. Пусти.
   Отпустил. Остыл. Девок велел вернуть.
   - Еще что?
   - Все, светлейший. Все, милостивейший. Не горячись только. Все.
  -- Подите прочь. Отведут хоромы. Ждать буду. Прочь!!!
   Дни потекли сладкие, не жизнь, а малина с клубникой. Правдоискательницы дрыхли до обеда, потом отъедались, потом ленивенько так колдовали над чашками да плошками с бурдой вонючей, затем к царю без стука шли и заводили песню о водице живой.
   - Рано еще, - отвечал царь. - как только к концу пойдет работа ваша, тот час водицу и выдам под расписку о целевом использовании. А то вдруг вы ею спекулировать станете?
   - Да что ты батюшка, да как ты, светлый подумать такое мог? - приторно улыбалась тетя Ася, и мошенницы медленно плыли обратно в хоромы.
   По саду гулять последнее время повадились, колодцы с водицей разыскивать. Следом за ними комиссары шагали, постукивая алебардами по деревьям, да в некоторые части сада царского ходить запрещали.
   - Да что там у вас, крапива что ли золотая растет? - удивлялась тетя Ася, но стражников слушала.
   время шло, Богатырь забытый уже, небось, смердеть начал, а правдоискательницы бежать так и не собрались. Царь, правда, нервничал, просил поторопиться с зельем. Он, дескать, жениться собрался, уже жену во всю подыскивают, а силушка-то все не возвращается.
   - Ну-у, милый, как скор ты! В один день сие не делается, небось, не кошки родятся. Жди.
   Даяна поддакивала, да отмалчивалась. К концу недели царское терпение лопнуло. Велел придти обеим ведьмам в хоромы, да ответ держать, доколе терпеть неизвестность можно. Царь-батюшка в гневе оказался, но тетя Ася морально подготовилась к возможной атаке, потому начала с порога, раньше, чем государь рот открыл:
   - Все, светлейший, все, любезный, не могу больше. Не могу так работать. Оглоеды твои глаз с меня не спускают, следом будто коты по весне ходят, разве что песни не поют. Шагу ступить не могу без их глазищ поганых. А какая может быть тут работа? Колдовство - процесс творческий, вдохновения требует. Покоя. А эти твои...слуги верные как зыркнут, так все из руки валится. Отказываюсь!... Все! Пускай сами колдуют.
   Царь перевел взгляд свирепый на слуг верных, в бороде поковырялся.
   - Притесняют, значит? Колдовать мешают.
   - Злыдни... Зелье сглазили... Пиявок спугнули...
   Голос царский какой-то странный был, ти-ихий. Даяна и та неприятности грядущие почуяла. тетя Ася толи не понимала чего-то, толи и не желала понять. Прорвало ее.
   - Мешают, батюшка, мешают, светлый...Вот вчера, к примеру, курицу черную украли... Я все ждала, сахарный мой, когда она яичко золотое снесет... Не успела, страдалица. Упокоилась. Сожрали ее и не подавились. Тьфу, прорвы! - тетя Ася решительно подбоченилась, набрала воздуха в грудь побольше, да так и выдохлась, словно пузырь.
   Царь с трона поднялся, державой потряс
   . - А на вас, горлицы мои светлые, доносы что не день, все строчат. Свитков извели столько, что только за эту трату вас уже казнить пора пришла...
   - За что, батюшка? - удивилась тетя Ася, - разве же это мы свитки извели?
   - Свитки не вы извели, но извелись они все по вашей вине... На кого доносы писаны?
   - Ну, батюшка...
   - Молчи, я говорю.
   - Как изволишь, солнышко мое ясное...
   - Молча-ать! Казнить!
   Одумался. Сел.
   - А свечей сколько жжете? У меня все записано... Будто вышивальщицы, возами свечи расходуете. Сам я при лучине вечера
   коротаю... Экономней надо быть! Экономней...
   - Так работа у нас такая, света требует...
   - А мыла заморского корзину куда извели?
   - Врут, батюшка, вот те крест, врут! Не было мыла! Ну куда нам корзина мыла, тем паче заморского? Мы и не моемся так часто... Грех нам, ведьмам, часто мыться. Украли, ироды, продали да пропили.
   Царь хмуро оглядел собравшихся. Промолчал.
   - Батюшка ты наш, кормилец... - подала голос старушенция.
   - Молч-и, ве-едьма... Ой, как хочется мне на костре тебя спалить...Ой, как хочется... - покачал головой царь. - Когда зелье-то будет? Нет мочи ждать... Невесту мне привезли... Черноокую, пятнадцатилетнюю... Когда?!
   тетя Ася закатила глаза и принялась что-то на пальцах высчитывать, шевеля губами и изредка произнося вслух что-то вроде "эмансипация", "сенсибилизация", "деструкция".
   Слушали ее молча и долго, покуда терпенье было.
   Наконец, царь не выдержал:
   - Ну? Высчитала? Когда?
   тетя Ася вернулась на грешную землю. Глаза ее были вдохновенно - пусты.
   - Так завтра уже, солнце ясное... Водица сегодня нужна, а к полудню завтра и зелье будет... С гарантией!
   Особенно последнее слово пришлось царю по нраву.
   Водицу принесли к полудню. В двух склянках махоньких, пробками заткнутых, под охраной шестерых молодцев мордастых.
   - Расписку пиши. - кивнул один тете Асе.-- Знаю я вас... Бородавки, небось, травить станете, а потом на нас, сирых, свалите, что мы выпили... Или пропили. А мертвая-то водица на что?
   - Не твое собачье дело. - ответствовала тетя Ася сурово, царапая пером гусиным заковыристые буковки на дорогущем пергаменте.
   - Я те дам... собачье... Погоди у меня, сделаешь дело свое, я на тебя такой донос накатаю, что на кол тебя посадют прямо в хоромах царских. Уж в этом-то я мастер.
   - Когда я дело свое сделаю, тебя, пса, на кол самого посадят. Или нет, порчу я на тебя наведу. Сначала глазищи твои поганые повылазют, потом кишки из чрева на волю вырвутся, потом гнить живьем начнешь да черви тебя жрать станут. Нет, - покачала головой .- тебя даже черви жрать побрезгуют.
   Комиссар плюнул под ноги, плечищами пожал и прочь вышел.
   Двое в кожаных кафтанах остались сторожить ведьм. Слонялись по покоям, в чашки да миски заглядывали, в котлы носы совали, головами качали.
   тетя Ася с умным видом мешала в плошках зелье, бормоча что-то бессвязное над ним, то соли подсыпая, то водицы подливая, только скляночки волшебные не трогала, будто и забыла о них вовсе.
   Усатый склонился над варевом, пар понюхал.
   - У тещи моей так щи пахнут... Послушай, милая, а можно и мне зелья твоего отпить? Отблагодарю, коли действие окажет.
   - Не про тебя зелье-то... Царское!
   - Так я глоточек... Нешто все выпью!
   - Ты глоточек, он глоточек, а что я батюшке понесу? Усищи твои? - не оборачиваясь , привычно перерекалась старушенция.
   - Он не будет, он молод... Ему рано, а мне в самую пору. У меня тоже жена молодая, красивая... Да вот не полюбился я ей. Все на молоденьких в окошко заглядывается... Обидно! Я ведь тоже хоть куда...
   - Ирод, то ведь не зелье приворотное, то зелье от слабости мужской...
   - Так мне то и надо!
   - Не надо тебе этого!
   - А я говорю - надо!
   - С ведьмой спорить станешь?
   - Матушка моя, дай водицы... А не то живенько донос накатаю.
   - Ты погрози мне, погрози... Я-то, дура, уж и помочь тебе хотела...
   - Ну прости меня, погорячился... Дай зелья?
   - Не дам.
   - Что хочешь за глоточек?
   - Глоточком здесь не обойдешься, здесь другое надобно... Скажи мне лучше, кто нынче ночью у покоев наших бдеть станет?
   - Федька да Еремей Нечаенские.
   - Вот приди сегодня ночью вместо них, я тебе зелье-то и дам...
   - Приду. Не обмани смотри!
   Вечером призвал царь ведьм в покои, велел ответ держать.
   тетя Ася девок красных да комиссаров повыгоняла, задала пару вопросов касательно возраста и привычек молодой, с коей нынче днем обвенчался старец, а потом велела царю подойти поближе, да слушать повнимательней.
   - Дело, царь, не легко. Невестушка твоя, то бишь женушка, девка молода, горяча, непокорна, укротить ее нелегко будет...
   - А ты откуда знаешь? Шпионила?
   - Обижаешь, солнце мое ясное... птички поведали. Сам ты стар, немощен, болезнь твоя запущена... Придется, касатик, зелье мое каждый раз выпивать, как к спальне жениной подойдешь... Но не бойся, сварила я его много, а пить по глоточку достаточно. Только смотри, жене своей не показывай. Отопьет из любопытства, потом вовек не сумеешь ты природу ее ненасытную насытить. Учти, касатик.
   - Еще что?
   - Все, милый... Поутру приду я к тебе о здоровьечке полюбопытствовать. Тогда и о награде поговорим.
   - А не отравить ли ты меня задумала? Эй, стража!
   тетя Ася обижено поджала губы.
   - Привести ко мне кобеля старого... Средство испытывать станем.
   - Тогда уж вели и суку разыскать, не то станет кобель на девок твоих кидаться...
   - И сучку помоложе...
   Комиссары ушли. Царь бороду подпер, в окошко глядит. Даяна с ноги на ногу переминается, то на дверь, то на товарку встревожено поглядывает. тетя Ася по хоромам прохажваеться, к чему покрасивее приглядывается.
   Пришли, собак на веревках приволокли.
   тетя Ася в плошку поданную зелья плеснула, кобелю под нос сунула. Он морду отворотил. Уши поджал. Сел на лапы.
   - Чегой-то он не пьет? Отрава? - зыркнул глазищами царь.
   - Ишь, что удумал... Отрава. Эй вы, кобелю пасть разожмите, да я налью в нее зелья...
   Комиссары кобеля изловили, коленями зажали, пасть беззубую разжали. тетя Ася ловко подскочила, да прямо в глотку ему из миски зелье налила.
   Пес отскочил в сторону и принялся носиться по хоромам, натыкаясь на людей боками, словно наскипидаренный, а потом сучку приметил и кинулся на нее жадно.
   Все стояли и сосредоточенно наблюдали за кобельем грехопаденьем.
   Вывалив язык набок из пасти, поросшей клыками в палец, пес отошел в сторону, отдышался. Сучка сделала попытку улизнуть, но была настигнута любовником у дверей и свадьба справилась еще четырежды.
   После чего лоснящийся от удовольствия кобель свалился в угол и похабно захрапел.
   Царь с трона слез, кобеля в бок сапожком потыкал.
   - Он и в молодости таким рьяным не был... - пробормотал задумчиво. - Давай сюда зелье!
  
   Ближе к ночи тетя Ася высунула голову в дверь. Усатый комиссар с готовностью подскочил к ней.
   - Ну?..
   - Чего тебе?
   - Как чего? Зелье...
   тетя Ася протянула ему репку.
   - На , погрызи... Я ее заговорила. Теперь всякий раз, как жинку свою увидишь, будет природа твоя восставать...
   - Только жи-инку?
   - Совесть поимей... На всех девок репы не напасешься. А теперь дорогу дай.
   Комиссар весело вонзил зубы в немытый репкин бок и куда-то помчался.
   Авантюристки вышли из хором и быстренько так посеменили по коридору. За пазухой каждая из них тащила драгоценную склянку с водицей волшебной.
   На крыльцо выскочили, но у крыльца стражники бдели. тетя Ася велела Даяне покрепче за юбку ее уцепиться и две черные тени взмыли в ночное небо.
   Потом говорили, будто отпив зелье, превратился старый царь в молодого кобелька и с тех пор долго еще бегал по покоям, по- куда комиссары перепуганные истинного царя разыскивали.
  
   Летели назад долго, с пути дважды сбивались. Клубочек бы впереди катнуть, да только не катался он по небу звездному.
   Умаялась от полета тетя Ася. Едва полянку знакомую в рассветной дымке приметили, как пошла она на посадку и не осведомившись даже, не сожрали ли волки богатырское тело за их отсутствие, завалилась спать в лопухи.
   Даяна же помыкалась, по полянке побродила, осторожно принюхиваясь и бросаясь на каждый смрад, да тоже Богатыря разыскать не смогла. Пристроилась у теплого бока храпящей ведьмы и уснула.
   Проснулись поздно, спины ныли от непривычного сна на земле. Покуда тетя Ася кряхтела да охала, растирая поясницу, да шаря глазами по окрестностям, нет ли где муравейника, Даяна ворошила палкой траву и всякую крапиву, пока не наткнулась на покойника.
   Лежал он на мху, будто вчера оставленный, даже пахнуть не начал. Даяна быстренько разыскала склянки с водицей и к Богатырю ринулась.
   - Ты живую водицу-то побереги, бородавки да прыщи она выводить хороша! - крикнула ей в след тетя Ася, блаженно рассевшись на огромном, как шкаф, муравейнике.
   Не слушая, Даяна щедро покропила тело бездыханное мертвой водицей - мутной, мертвой, иначе и не назовешь, глянешь на нее - и жизнь не в радость, - глядь, а Богатырь весь похорошел как-то, порозовел, а потом и живой плеснула. Осталось в склянке немного, на свет посмотрела. Прозрачная, что хрусталь, лучики солнечные в ней плавают, не тонут, и ручей звенит в прохладе тенистой, и ласточки в поднебесье щебечут.
   - где вас так долго носило, мать вашу? - прорычал воскресший. - Муравьи поедом жрут, дождь до костей мочит, волки воют как над покойником... Что не спешили-то?
   - Да ты, никак, и не умирал вовсе? - пропела тетя Ася с муравейника.
   - Умирал... Щас тебе, помру я просто так! Так и лежал оцепеневший, вас, бессовестных, ожидал...
   - А мы, страдалицы, и глаз не сомкнули, слезы все выплакали, о тебе, сиром, горюя... Ночи бдели, дни страдали...
   - Тьфу на тебя! Хватит выть, двигаться нам пора. Эвон, сколько времени за зря потеряли...
   Даяна скатерку самобраную из-под богатырского зада вытащила да на травке расстелила. Подкрепились путешественники перед дорогой дальней, славненько закусили, медами да брагами запили, раками пиво заели, кулебяками взвары клюквенные закусили, уху черную курником сдобрили, сбитень пряниками заели, да на мху растянулись. Идти больше никуда не хотелось.
   Долго им Богатырь проваляться не позволил. Сунул пальцы в рот и засвистел по-разбойничьи. Задрожала земля, засвистели ветры, примчались откуда-то жеребцы, жирные, холеные, глаза горят, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит.
   Даяна своего вороного по холке приласкала, нос почесала, а потом сказала в пустоту:
   - Помните, говорила нам Яга, задом коней не пускать? Старуха коней спугнула и попали мы в царство нелепое... Будто мир древний, но неправильный какой-то.
   - А затем, милая моя, мы и скитаемся по миру, чтобы понять, отчего мир наш неправильным стал... Затем и ищем правду сермяжную. - как-то по-стариковски вздохнула тетя Ася.
  
   К закату лес неожиданно как-то закончился и вышли странники к морю. Теплое по южному, ласковое, шелестело неторопливо пред копытами конскими. Клубочек к кромке его подкатился и замер, в воду не заходя.
   - Сдается мне, что правда ждет нас на том бережку, - задумчиво молвила Даяна, оглядываясь на попутчиков.
   - Может и так, но здесь я вас покину. - буркнула тетя Ася, как-то неуютно морщась и косясь в сторону серовато-зеленой воды.
   - Дезертировать изволите? - спросила Даяна заботливо
   - Я вас на бережочке подожду. Вернетесь - назад вместе пойдем.
   - Сдается мне, любезная тетя Ася, что вы недолюбливаете морскую водичку.
   - Недолюбливаю! Ненавижу! Не поеду я никуда, здесь ждать стану! Не желаю, чтобы труп мой корюшка пожрала.
   - Корюшка не водиться на этих широтах, - с очень умным видом заметила Даяна. - но есть крабы...
   - Тьфу, пакость!
   - Впрочем, на то есть ваше право, милая тетя Ася. Оставайтесь. Только учтите, что вся слава нам достанется. Все почести. И вся еда.
   - Как это - еда?
   - Ну самобранку-то мы с собой заберем.
   - С какой это стати - с собой? - живехонько отозвалась старуха.
   - Нас двое, и отправляемся мы подвиги совершать, врагов убивать и всякое такое... А ваша милость намерена на пляже прохлаждаться кверху брюхом, нас ожидаючи, будто треска вяленая.
   - А кушать мне что прикажете? Так до вашего возвращения моллюсков да водоросли и жевать?
   Даяна скорчила жалостливую рожу и развела руками.
   тетя Ася на песок села и принялась причитать.
   Даяна и дюжий мужик не сговариваясь, поехали вдоль бережка, к закату, где виднелись круглые крыши и башни незнакомого города.
   Добрая верста отделяла их друг от друга, когда тетя Ася спохватилась и на коняге своем бросилась догонять попутчиков.
  
   Долго ли коротко ли ехать, а думать, как синее море переплыть пришлось. Лететь через него тетя Ася отказалась напрочь, да еще с оскорбленным видом заметила, что море - она большое, кончается ли где - неизвестно, а вот силушке человеческой конец скоро придет.
   Богатырь в затылке поскреб - думать помогает - да предложил лодку украсть, благо, к пристани гнилой привязано их мно-о-го было.
   - А сторож тебе стрелу в зад всадит, - заметила Даяна. - Лодка не лодка, а корабли у них быть должны.
   - Нет, корабль я красть не стану, тяжел, боюсь, не унесу. А ветра не будет - грести тоже мне придется. - заявил дюжий мужик.
   - На корабле качает страшно. Болезнь морская у нас, сирых, начнется... Блевать станем... - мстительно пропела Даяна, смутно надеясь, что страх перед морской болезнью стимулирует ведьменскую фантазию и поэкономит жалкие средства правдоискателей.
   тетя Ася посмотрела на попутчицу ,словно желая ей в преисподню провалиться.
   Даяна невинно захлопала ресницами.
  
   Городок приморский веселенький оказался. Жители все кучерявые, черноволосые, смуглые, вороватые, жадющие до смерти. Поначалу едва коня тетиасиного сухарем не сманили, так Богатырю пришлось взвалить дубину на плечо, да взгляды грозные по сторонам бросать. Чтоб трепетали.
   Домики все маленькие, беленькие, с окошками крошечными, лепились по скале будто гнезда ласточкины, плотно, как мыши в норе, образуя затейливо извитые улочки, узенькие, двое едва разъедутся. Бродили по ним странники, покуда солнышко едва не изжарило их живьем. Спасибо доброму человеку, подсказал, как к базару пройти.
   - Ех, хорошо здесь! Век бы так и жил. - сказал Богатырь, когда , усевшись в тени измочаленного до дыр серенького навеса, они принялись пожирать огромную, что колесо тележное, дыню, а поблизости благоухал жасминовый чай. Капризная скатерка такими деликатесами их почему-то не баловала, выдавая последнее время все больше квашеную капусту да редьку. На злющий вопрос Богатыря почто странников травят, девица красная из скатерной прислуги ответила, что зима скоро, а квашеная капуста зимой самая еда.
   - Ты поговори у меня! - сказал Богатырь .- Капустой кормить удумала! А ну, подать голубей жареных в сметане, иначе быстренько сменяю тебя на котлету говяжью.
   Базар шумел почище ярмарки, яркий, ароматный. То жасмином понесет, то мясом, жареным на углях, то финиками, то кофе, то пряностей аромат нахлынет, только держись! С одного бока от харчевни развалил в пыли торговец ковры пестрые, как лес осенью красивые, с другой - били воришку, укравшего горсть орехов. Богатырь сначала вступится хотел, да попутчицы едва удержали, сказав, что их жизни не в пример ценнее, чем здоровьечко базарного вора. Потом немножко побранились, что подвигов в жизни стало мало, в чем безмозглые бабы виноваты, не дающие силушку опробовать на головушке первого встречного.
   На том и разошлись. Богатырь, дубинушку на плече взвалив - недосуг все было оружие посолиднее приобрести - двинулся куда-то вбок, откуда пахло жареной бараниной, велев бабам бестолковым сидеть на месте да коней стеречь.
   - Эвон, что удумал, гад. Коней стеречь. Дам я ему коней... Ану, кончай чаи гонять, дело у нас с тобой есть. - отрубила тетя Ася, с шумом выхлебывая остатки пахучего чая.
   - Не припомню я никакого дела. Куда бежать-то? Жара такая... Ой, тетя Ася , смотри туда... Ну, люди...
   Через лениво расползающихся по сторонам торгашей, воров и их жертв двигался кортеж. Впереди вышагивали несколько малорослых толстяков, обрюзгших, словно старые женщины, в красных шароварах, с кривыми короткими мечами, заткнутыми за пояс, следом шагали несколько чернокожих людей с чрезвычайно свирепыми выраженьями лиц, потряхивающие этими самыми кривыми мечами ,а в окружении их неуклюже семенили замотанные в темные тряпки, коконы.
   - Наверно, это прокаженные. - задумчиво молвила тетя Ася , указу я перстом на коконы. - иначе чего бы их так строго охраняли да от людских взоров прятали.
   - Нет, думаю, что это местные красотки. - ответила Даяна, ковыряя в носу.
   - Ничего себе красотки, людям показать стыдно.
   - Глупая ты, это чей-то гарем.
   - Кто?
   - Жены.
   Тетя Ася ухмыльнулась.
   - Это что же получается, мужики своим бабам мешки на головы напялили да в таком виде из домов повыгоняли? Наверно, провинились в чем-то. Иначе зачем мешок? Душно ведь...
   Даяна пожала плечами.
   - Обычаи местные... Чтобы жену никто не увел, ее в мешок засовывают, от глаз людских по-далее. Короче, хозяин -барин...
   - НУ, дела... Дикари какие-то...
   - Как бы и нас с вами в мешки не засунули, покуда единственный наш защитник и опора наша по кабакам местным шатается. - озабоченно сказала Даяна.
   тетя Ася испугано оглянулась, высматривая злодея с мешком в руках.
   - А полиция здесь есть? - неуверенно спросила она.
   - Нет, - мстительно ответствовала Даяна, - за порядком здесь черные янычары следят, зело свирепы.
   После этих слов обе правдоискательницы поднялись со своих мест и так бочком - бочком направились к выходу.
   Вдруг Даяна остановились.
   - Послушайте, милейшая моя ведьма... А даром пророчества вы, ненароком не владеете?
   тетя Ася подняла к небу задумчивые очи.
   -Даром - не владею!
   - Ну тогда поднапрягите память и постарайтесь припомнить, где мы оставили лошадей дареных.
   - Так как это - где? Вот сюда и привязали, где сейчас один ишак поганый привязан!!!
   - Увели коней яговских! Пока мы тут чаи распивали... Ну, люди... Так, быстро, пошли, колдовать будем. Сначала коней разыщем, а потом ворюгам этим таких порчей нашлем, что им самим без мешка на голове на людях и показаться будет стыдно!!
   Торгаши, воры и их жертвы заинтересовано так поглядывали на двух чужеземок женского пола и без мешков. Ухмылялись, на своей тарабарщине переговаривались.
   Даяна потянула старушенцию за рукав.
   - Сдаться мне, что месть придется отложить. Глянь, как зашевелились... Щас за мешками полезут.
   Подхватив друг друга под руки, пророк и ведьма быстренько так с толпой смешались, покрутились, заблудились. Окончательно.
   Присели на камешек, пригорюнились.
   Потом тетя Ася вдруг завела голоском дрожащим что-то среднерусское, печальное, и постепенно проходящий мимо черноволосый народ начал останавливаться, слушать, а некоторые даже монетки в пыль бросали.
   Даяна очнулась первая.
   Медяки быстренько из пыли собрала, по карманам распихала, да принялась попутчицу в бок пихать.
   - Ну чо тебе? - огрызнулась тетя Ася.
   - Громче пой. Смотри, люди собираются... Деньги бросают. И давай, что-нибудь повеселее.
   тетя Ася встала на дыбы.
   - Да я тебе кто, медведь ярмарочный? Может, мне еще и плясать пойти? Да никогда...
   - Ну тетушка Асичка... Ну милая тетечка Асичка... Не до гордости нам сейчас... Люди деньги платят, а ты капризничаешь. Ну хочешь я плясать буду? Только ты пой, да что-нибудь веселенькое..
   Сначала тетя Ася, конечно, поуговаривать себя заставила, но, видя, что народ стал разбредаться, завела что-то звонкое и радостное, как сенокос.
   Даяна поначалу только деньги собирала, а потом разошлась и принялась приплясывать, а когда среди медяков серебро заблестело, тои вовсе вприсядку пошла.
   "Во ку-во кузнице, во ку- во кузнице!" - надрывалась старуха, " Во кузнице молодые кузнецы!!" - вторила Даяна.
   Зрители на землю расселись, в ладоши в такт хлопали, рожи довольные, хоть и не понимают ни хрена.
   Потом что-то патриотическое спели - кажется," по приютам я с детства скитался...", затем - " Вихри враждебные" в темпе вальса, далее - " Здравствуй, милая картошка", что было встречено на бис, и под конец, сев по-турецки, Даяна вывела" Черный кот - Петербург..."
   Запыхались, отсмеялись, выручку пересчитали, и, не доверяя друг другу ее хранить, поделили.
   - Не удастся мир спасти, пойду в шоу мены. - сказала Даяна гордо.
   - В кого пойдешь?
   - Петь буду. Или найму кого-нибудь петь, а сама деньги считать стану. Вообщем, не пропаду.
   - Хе-хе...
   Темнело. Есть хотелось. С деньгами - заработанными- расставаться было жутко жалко. Правдоискательницы купили ореховую сладость, одну на двоих, поделили и быстренько слопали.
   - Скатерку нашу гад белобрысый уволок. Пропьет ведь. -Пожаловалась тетя Ася непонятно кому.
   - Может и не пропьет. А разыскать нам его пора.
   - Что так и будем по кабакам до утра шататься? Вдруг где под лавкой валяется наш защитник... Так на спинах и попрем?
   Даяна клубочек из-за пазухи вытащила, на землю бросила.
   - Веди-ка нас, друг дорогой, прямо к Богатырю нашему.
   Клубочек резвенько покатился в сторону моря. Даяна поймала его.
   - Да нет же, глупое создание. Не к морю. К Богатырю. Не можем мы без него плыть. Да и неначем. Понял? Катись.
   Клубочек на месте потоптался, терзаясь сомнениями. Потом по улице покатился, да в лавку какую-то свернул.
   Даяна следом за ним побежала.
   В сумерках клубок светился, словно кусочек солнца проглотил. Тепло и мягко. Наклонилась, подобрала. Потом присмотрелась.
   Коврами торговали. В синеве вечера краски померкли, стихли, слились и перемешались. Где алое, где черное, едва разберешь.
   Запрыгал за дверью свет, вышел хозяин.
   - Чего ищешь, красивая моя? Ковры верблюжьи, овечьи, всякие... Со всех земель... Выбирай на свой вкус.
   - Да нет, я дверью ошиблась...
   - Не ошиблась, куда надо, туда и зашла. Глаза небось, разбежались?
   - Ну, я пойду.
   - Погоди, я тебе такой ковер покажу... У султана такого нет и не будет, потому что поссорился он со мной. Смотри, красавица, вот он.
   И достает невзрачный такой коврик, большой, правда. Свернутый.
   - Спасибо, я...
   - Это - ковер - самолет. Садишься, говоришь, куда тебе надобно и он летит.
   Даяна глаза вытаращила.
   - Врешь!
   - Была у меня еще самобранка, ворюга один продал, да ночью в окно влез и сам же украл. Я его изловил. Морду, конечно, набил, но что толку? Аллахом заклинал, что обознался я ... А за коврик этот много не запрошу...
   И называет сумму, которая в эту минуту в даянином кармане обреталась. Словно сам пересчитал и решил все, до копейки выцедить.
   Она рот открыла, чтобы отказаться не слишком вежливо - знай наших! - да только не успела. Торговец коврик свой на пол бросил, аж пыль облаком поднялась и медленно назад осела. Наклонился пониже и прошептал что-то. Ковер развернулся подобно самобранке, отчего и торговец, и правдоискательница едва откашлялись.
   Хозяин грустно посмотрел на серовато - красный ковер, пестрящий бордовыми, синими и красными заплатами и сказал виновато:
   - Ну хочешь я тебе подешевле продам его? Или нет, купишь ковер - подарю вот что!
   И протягивает с торжествующим видом старый веник, похудевший от тяжелой жизни и хронической борьбы за чистоту.
   - Да я и ковер-то ваш покупать не собираюсь, на что мне это старье? И вы еще меня станете убеждать, будто ковры летают? Тем более вот этот, молью поеденный, что долгие годы служил для вытирания ног при какой-нибудь харчевне?
   - Ну служил... Так никто же не знал, что он сам по себе летает. А я знал. Потому и купил его... Да ты сама смотри, красавица моя недоверчивая...
   И вновь словечки какие-то шепчет, от пыли кашляя.
   Сказу про старого джина, поверившего в победу социализма в отдельно взятой стране, помните? Ковер там летал... Наш тоже с легкостью орла горного взмыл под потолок, покружил немножко, а потом завис над задранными головами и по-собачьи как-то встряхнулся...
   Кашляли они долго. Откашлявшись, принялись чихать. Потом сморкаться. Потом Даяна сказала:
   - А веник-то на что? Подгонять, что ли?
   - Почистить ковер. Не в пыли же летать... Ну что, убедил?
   - Слова для начала волшебные скажи. Абракадабра, да?
   - Абракадабра - это верблюда ханского зовут, а ковру сказать надо "развернись" и он развернется, и "взлети" - чтобы взлетел. Запомнишь?
   - НУ где уж мне... Запишу.
   - Запиши, милая... И денежки не забудь заплатить.
   Даяна из кармана мелочь выгребла, да в жадную лапищу, под нос протянутую, высыпала. Не считая, торговец в карман ее ссыпал, да ухмыляясь как-то противно, ковер, аккуратно сложенный, Даяне протянул.
   После чего за дверь ее вытолкал. Даяна потопталась на месте, выглядывая достопочтимую попутчицу, потом на плечо покупку взвалила, веником вооружилась, и потопала назад, откуда пришла.
   - Ка-ара-аул!!! - разнеслось по спящим улицам, темным, как душа ростовщика. - Грабят, паскудники! Убивают почтенную даму! Убери свои ручищи поганые, куды суешь их, стервец! Щас как в морду-то вцеплюсь, глазищи твои поганые выцарапаю!
   Даяна бегом припустила на крик, подозревая, кто обещает глазищи выцарапать, и застала дражайшую старушенцию в окружении троих душегубов, которые отбивались от тетиасиных кулаков и пинков ее ног. Одного она держала за горло и размахивалась, дабы проучить получше, при этом вопя невыносимо, другой как-то грустно лежал неподалеку, глядя в звездное небо, а третий приплясывал на месте, держась за отдавленную ногу.
   - Уби-ивают! - продолжала тетя Ася.- грабят, рубаху последнюю сымают! Воры, бандюги чертовы!
   Кулак - таки припечатал беднягу в нос, отчего тот сразу слег в неудобную позу, потом тетя Ася кулак отряхнула увидела Даяну.
   - Ты глянь, что творят, охальники Едва бедную женщину жизни не лишили.
   - Тебя, пожалуй, лишишь... Ах, милая тетя Ася, как отважно бились вы, отстаивая свою жизнь!
   - И честь свою, непорочную!
   - Да кто же сомневается...
   - А что это ты украла? Ворох какой-то. Ковер, что ли?
   - Украла? Заплатила всю свою наличку, милейшая тетя Ася!
   - Что? Ты потратила МОИ деньги?
   - Чьи деньги?
   - Наши, заработанные непосильным трудом!
   - МЫ их честно поделили, каждый может тратить свои...
   И едва успела присесть от просвистевшего над головой кулачища
   - Мать-перемать, любезнейшая! Ты спроси сначала, что я купила, а потом уж давай волю своим ручищам! Я тебе не душегуб малорослый, и сама могу дать отпор!! - заорала Даяна, что несколько поубавило воинственного пыла у старушенции.
   - Ну и что же это такое? - спросила она, состроив такую рожу, будто вдруг увидела стоматолога.
   - Не твое дело.
   - О-ох!!
   -ладно, скажу.
   - Теперь мне это не интересно.
   - Еще как интересно! это ведь двоюродный брат нашей самобранки.
   Тетя Ася облизнулась.
   - Значит, и поесть можно будет?
   - почти...
   - Как это - почти? Можно или нет? Нельзя поесть "почти"...
   Даяна торжествующе выдержала паузу, а потом ляпнула опешившей старухе:
   - это ковер - самолет!
   - О-О-О!! Ковры - не летают!!! И чему тебя только в школе учили!!!
   - А скатерть разве сама обеды готовит?
   - Наша - готовит.
   - И ковер наш летает!
   Злоумышленники тем временем расползались с поля боя, потирая избитые места и бранясь на своем языке. Тетя Ася и Даяна проводили их глазами.
   - Как бы подмогу не привели, что-то я слегка утомилась, - озабочено буркнула тетя Ася, а потом переключилась на Даяну: - Показывая свой ковер.
   - Уйдем отсюда. Люди ходят, воры... Найдем Богатыря - все и покажу. - Сурово ответствовала Даяна, взваливая на плечо к товарке покупку.
  
  
   Уже стояла кромешная темень, хоть глаза выколи. Только личности всякие нехорошие сновали во мраке словно коты, да две женщины, постарше и помоложе, без принятых в этой местности темных мешков на головах, крадучись, словно злоумышленники, брели кривенькими узенькими улочками, сопровождаемые по пятам соглядатаями.
   Уединенных местечек они видели предостаточно, но как-то уже не хотелось забиваться туда, где потише и потемнее, а тянула к людям поближе, на свет.
   Особенно кабаки притягивали своим сиянием, но ни в один из них зайти они так и не решились. Мужики здесь все какие-то странные... Таращатся, словно впервые в жизни женщину лицизреют. Того и гляди за волосы, да в темный угол.
   Уже некоторое время Даяне казалось, будто она слышит, как старуха бубнит себе что-то под нос. Но прислушаться было недосуг, и потом она решила, что тетя Ася заклинание какое охранительное повторяет.
   Но теперь, минуя очередное веселое заведение, откуда доносилась непривычная славянскому ухи визгливая музыка, Даяна все-таки навострила ушки и услышала:
   - Ой, и на кого ты нас покинул, благодетель... И где скитаешься ты, спаситель наш... И почему оставил ты товарищей своих верны-ых... И боязно нам, и холодно нам, и голодно нам...
   - тетя Ася... Милейшая тетя Ася...
   - Чего тебе?
   - Что это вы там под нос себе бубните? Я-то подумала, что проклятья на головы лиходеям посылаете, а вы словно молитву какую вспомнили.
   - Не твое дело.
   - Интересно. - Даяна остановилась и поправила ковер на тетиасином плече. - Говорят, что у молодежи нынче нравы так низко пали, что слова почтительного от них не добьешься. Все разговоры ведутся ими исключительно на недоступном человеческому разуму, сленге, приправленные изрядной долей великого русского мата...
   - Ты чо встала посреди дороги, а ну, идем скорее, лиходеи с нас глазищ своих поганых не спускают! - зашипела старушенция.
   - Нет, погодите. Я намерена выяснить до конца все возникшие между нами проблемы...
   - Я тебя щас брошу здесь вместе со всеми твоими проблемами!
   - Ну далеко-то вы с ковром краденым не уйдете... Лиходеи позаботятся о вашей дальнейшей судьбе.
   - Как краденым? Ты же божилась мне, паскудина, что деньги за него честно отдала!
   - Так вот, возвращаясь к начатому разговору. За собой не припомню я, чтобы позволила отозваться о вас грубо, непочтительно, а ваша дражайшая... или дрожащая особа нередко позволяла себе в отношении меня высказывания просто хамские!
   - Что ты душу из меня тянешь, ирод! Что ж ты встала-то посреди площади, когда душегубцы по пятам бредут! Погубить меня хочешь, лиходейка! - запричитала старушенция, вздымая длани к черным и звездным небесам.
   Душегубцы, заметив, что жертвы замялись, принялись сужать круг. Тетя Ася дала стрекача. Даяна припустила следом, удивляясь, какую все-таки прыткую особу она взяла с собой в путешествие. Груженая ковром тетя Ася улепетывала подобно спринтеру, преследующему золотую медаль.
   Так, не переводя дыхание, они выскочили за городские ворота и остановились только у кромки моря, густо-черного, сонного. Звезды белесой рябью качались на меленьких волнах, обломок луны рисовал блестящую дорожку по воде, где-то вдали резвились русалки, или как их называли местные, наяды, и их смех долетал до ушей правдоискательниц. Но слишком увлеченные растила-
   нием ковра по песку, они не замечали ничего вокруг.
   - Дай сюда, ничего ты не умеешь. Бестолочь, ты ж его лицом вниз кладешь.
   - Где это вы у ковра лицо видели?
   - .Берись за тот конец, перевернуть его надо. Да не так, руки у тебя, что ли вывернуты... Поднимай потихонечку, да не пыли в глаза мне песком!
   - Опустите свои конец на землю, я без вашей помощи все гораздо быстрее сделаю.
   - Может и быстрее, но опять неправильно. Вам, молодым, только поручи что-нибудь...
   - Милейшая тетя Ася, я же уже просила вас как-то ...
   - Вот, опять перерикаешся со мной, вместо того, чтобы делом заниматься! Берись, говорю, за ковер!
   Наконец, потрепанный самолет был уложен на песке согласно тетиасиным понятиям об устройстве мира и месте в нем справедливости, после чего Даяна надолго задумалась, успела ли она выяснить у торговца волшебные слова, способные заставить это чудовище взмыть в небо, подобно белой утице.
   - Коврик, взлети. - На всякий случай пробубнила она.
   Но тетя Ася услышала.
   - Что, милая, слова волшебные спросить забыла? - осведомилась заботливо так.
   Даяна мысленно схватилась за голову.
   - Да как сказать вам... Не то, чтобы совсем...
   тетя Ася медленно опустилась на песок, уселась поудобнее и привычно принялась причитать:
   - Ой, бестолочь ты, бестолковая... И за какие грехи Господь наградил меня тобо -ою... И слова-то волшебные не зна-ает... И коврик-то и нее не ле-етает...
   Даяна с трудом подавила справедливое желание быстренько лишить жизни товарку.
   - Ой, горе мне, несчастной жертве обстоятельств...
   Даяна попался под руку большой и весьма увесистый булыжник. Выковыряв его из песка, она выразительно покачала добычу в руке.
   тетя Ася мигом отрезвела.
   - Ты что это... Положь камень-то... Ты что это удумала, лиходейка? Глаза твои бесстыжие...
   - Милейшая попутчица...
   Один Аллах ведает, что за драма могла бы разыграться на пустынном пляже, у теплого моря, и, видимо предугадав будущее, Аллах смилостивился над неверными и послал на их головы разбойников.
   - Атас, тетя Ася... Лиходеи...
   Но вместо того, чтобы со всей мочи сигануть вдоль пляжа, тетя Ася уселась на ковер, намертво припечатав его к песку.
   - Не дам... Врешь, не возьмешь... Нас голыми руками не одолеть... - бормотала она боевые заклятья, когда лиходеи, возглавляемые здоровущим мужиком, подходили к правдоискательницам сразу с трех сторон.
   - Ба... мать честная! Говорил я вам, нехристи, что это попутчицы мои... Нюхом чую их души склочные.
   - Мужичина!!! Ну, наконец-то мы тебя нашли! А уж как тетя Ася наша убивалась, как горевала-то! - заорала Даяна, кидаясь на богатырскую шею.
   - Вы меня нашли? Как бы не так, нашли бы вы меня, если б я не пожалел вас, сирых...
   - И верно, сирые мы... - подала тоненький голосок старушенция , но Даяна так зыркнула на нее, что та мигом прикусила язык и целых четверть часа не могла принимать участие в беседе, а лишь мычала, одобрительно или осуждающе.
   - Где ж ты пропадал ?- спросила Даяна, приглашая похлопыванием ладони по ковру Богатыря присесть.
   Он уселся, а лиходеи, что пришли следом, окружили ковер на корточках и переговаривались на своем языке.
   - Где... Я нынче ночью, вместе с ордой этой, трусоватой, царскую сокровищницу ограбил. - и гордо так на тетю Асю посматривает.
   А та молчит, переживая о прикушенном языке.
   - О-о-о!
   Не чувствую поддержки со стороны старушенции, дюжий мужик слегка сник.
   - Ну и удалось ли вам ваше начинание? Где мешки, груженые золотом, жеребцы, везущие плененных красавиц, ишаки, несущие на спинах своих тюки с пряностями? - говорила Даяна, не сводя глаз с Богатыря.
   - Сокровища - они того... Зарыты. По мере надобности будем выкапывать. Оружия я много там хорошего видал... Жаль , что все унести не смог.
   И кинулся, было, тыкать Даяне в нос мечами да щитам, только она пресекла эту иннициативу.
   - Ты погоди с оружием своим. У нас тоже новость для тебя есть. Еще какая! Видишь ковер этот?
   - То-то я думаю, неужто вы загорать под звездами собрались?
   - Нет, это тебе не просто ковер грязный... это ковер - самолет !- объявила Даяна торжествующе.
   - Ч-о-о? Да разве ковры летают?
   Даяна здорово разозлилась.
   - Идиот! А разве скатерти сами по себе еду выкладывают, да гостей потчуют? Кстати, где скатерка наша? Не пропил, ненароком?
   - Обижаешь! Пропил! Да некогда мне пить было сегодня. Так, пригубил малость, прежде чем на дело пойти... А так ни-ни!
   - Скатерть - то где?!!! Жрать хочется до смерти!
   Богатырь вытащил скатерть из-под рубахи, шмякнул об песок.
   - Ану, кушанье явись! Да по-более, пировать станем!
   Скатерка развернулась, кушанья задымились, у вороватых богатырских подельщиков глазки заблестели, толи от голода, толи от жадности.
   - эй-эй, руки свои загрибулистые от скатерти держите подальше. - осек их Богатырь. - А то живенько припомните, что я на ваших глазах сделал со сторожами...
   Лиходеи испуганно притихли.
   Вскоре после начала пиршества кто-то из разбойников привел русалок для колорита, а они оказались не дуры выпить и вскоре валялись пьяными , лишь трое наиболее стойких продолжали кушать рыбные кушанья, а потом полезли к разбойникам с поцелуями.
   А кто не знает, что русалку поцелуешь, и сам рабом ее на веки станешь?
   Лиходеи не знали, верно. А может, так пьяны были, что значенье не придали. Короче, к утру русалочьи ряды здорово пополнились, а разбойничьи поубавились.
   Остаток ночи коротали на коврике в вповалку.
   Утром, очи разверзнув, Богатырь спросил первым делом:
   - Барышни мои милые, смотрел я на вас вчера, смотрю сегодня и понять поначалу не мог, чего это не хватает. И только осенило меня, горемычного: лошадки-то ягинины где?
   Даяна скромно потупилась, тетя Ася воздела очи к синему небу. Обе молчали. Богатырь сел на песочек, плечищами повел, аж кости захрустели.
   - Ну, чего молчите? Куда лошадей подевали?
   - Дак, милый человек... Жизнь- она такая, что-то теряешь в ней, а что-то обязательно находишь... Вот как ты представляешь, мы бы с жеребцами вместе летели б через море - окиян на ковре - самолете? А?
   - Много ваш ковер летает, как я посмотрю. - буркнул Богатырь. - Вы что, иродицы, на этот половик поганый жеребцов семенили??!
   Даяна ощутила острое желание скрыться куда по-далее, например, немедленно искупаться пойти, что-ли ... То, что ощутила тетя Ася, она и предприняла, а именно: кинулась со всех ножек своих прытких, что спасли жизнь ей этой ночью, вдоль бережка, предоставив товарке самой выпутываться.
   Когда Богатырь утих, солнце окончательно поднялось и принялось припекать. Даяна сходила к морю, искупалась, пересчитала резвящихся русалок, подивилась их количеству, а так же окинула взором жалкую кучку разбойников, что бродили бережком, в поисках товарищей, позавтракала наедине со скатеркой, помыкалась, пытаясь и говорить ковер проклятущий взлететь, а Богатырь все носился неподалече, оглашая окрестности дикими воплями самца-оленя, потерявшего подругу.
   Когда Даяна совсем уж было решилась учинить погром лавке, где самолет приобрела, а самого торговца вздернуть за ногу на березе... Или на чем там попадет, вспомнились слова проклятущие: "развернись" да "взлети". Коврик поднялся невысоко, Даяна вскарабкалась на него, налегши грудью, и полетела в полуметре от песка. Ветром сносило к морю.
   - эй-эй-эй, поганец, куда ты попер меня! Ану, к берегу держи!
   Уже мелькала водица голубая, коврик скорость набирал и мчался, сломя, так сказать, голову, прямо на лодку рыбачью.
   Увидав, что мчится на них чудище неведомое, рыбаки попадали ниц, взывая ко всем божествам сущим, а ковер, видя, что управлять нынче им ни желают, сам взмыл в поднебесье.
   Последнее, что она услышала с берега "и на кого ты нас покинула, иродица!" после чего берег стал удаляться с нестерпимой скоростью, а вокруг расстилалось море, синее, прозрачное, бездонное...
   Проклятущий половик все набирал высоту и вскоре у горе -летательницы закружилась голова. Пришлось отползти от края и тихонечко полежать, борясь с тошнотой. Одна мысль только осталась - "ну ни фига себе, вляпалась... Куда ж я теперь без Богатыря то? А он, бедняжка, так подвигов наделать и не успел..."
   Страшно было в одиночестве. Вот и ищи теперь правду сермяжную одна-одинешенька, беспомощная, беззащитная, всеми покинутая...
   -- Чертова тварь! - завопила и принялась лупить кулаком ковер проклятый. Тот расценил агрессию как побуждение к действию, отчего прибавил скорости, да поднялся повыше. Чтобы не быть сорванной потоком воздуха, Даяне пришлось уцепиться руками в облезлый ворс и заорать, едва сдерживая попытку перейти на великий русский мат:
   -- Паскудник чертов, а ну, сбавь скорость!!!
   Наверно, кодовое слово не сказала. Ковер не внял.
   Погоревала - погоревала, да делать нечего... Ба, самобраночка то при ней оказалась! Лежит, милая, в уголке, свернутая аккуратно, да помалкивает. Ну, точно, я ведь последняя ела, скатерку на ковер и положила, где сидела, блаженно подумала правдоискательница. - хоть с голоду не сдохну. Впрочем, следующая мысль об умирающих от голода товарищах здорово подпортила ей настроение.
   Летел стервец проклятущий скоро, на усталость не жаловался, не трясло на нем, ветерком ураганным обдувало, в сон клонило. Даяна подремала, пообедала, скинула объедки в море, поругалась с девицей красной из скатерки, которая пирогами с картошкой потчевала, велела самой это есть, а себе подать приказала...э--э-э...трюфелей с белым вином. Девица груздей соленых подала, да скрылась.
   Весь день так и провалялась, животом кверху. Загорала, пока не обгорела - благо, никого нет, хоть голышом загорай. Руку в скатерть сложенную просунет, да чего повкуснее потребует. Ну так маковников, или орехов в меду, либо рябчика жаренного, либо ногу лебединую...Яблочки - груши, да всякий виноград без просьб появлялся.
   К вечеру так объелась, что смотреть на самобранку не могла.
   Как стемнело, стало холодать. От нечего делать, завернулась в скатерку, да спать легла.
   Утром, едва глаза открыла, тотчас с ковра свесилась, посмотреть, кончилась ли вода. Не кончилась. Потом принялась у бестолковых девок скатерных требовать водицы умыться, а они все понять не могут, для чего.
  -- Чашу мне подайте глубокую, водой ключевой наполненную. И полотенце. И все. До завтрака. А на завтрак я желаю блинов с икрой, только икры побольше, сбитня горячего, лепешек медовых, варенья какого-нибудь, да фруктов по-более...и, вообще, надо кончать с обжорством.
   Девки скатерные послушные стали, что потребует, то и несут, не перерекаются.
   Лишь к утру следующего дня половик чертов над сушей полетел. Высоту сбавил, словно вопрошая, садиться или нет, а как приказать ему сесть - Даяна так и не вспомнила. Свесилась с края, не удержалась и рухнула в колючие кусты. Сверху скатерть на голову упала. Благодать! Очухалась, посидела на солнышке, нашла в скатерке водички, попить и шишку смазать.
   Клубок выкатился, в ямку закатился и там затих.
  -- Ты что, хочешь сказать, что мы не туда прилетели? Что ты дороги не знаешь?
   Молчит.
  -- Славно. - сунула за пазуху. - Давай вместе дорогу искать, помошничек.
   Скатерть подобрала, песок отряхнула, и пошла, куда глаза глядят.
   Глаза ее глядели в сторону, противоположную морю.
   Сначала только колючки да кривые шипатые сухие ветки торчали из земли, серой и покрытой словно морщинами, заковыристыми трещинами, потом из земли полезли кустики высохшие, на которых тосковала саранча и прочие насекомые с жесткими крыльями.
   Когда же, обессилив, Даяна прилегла под кустик отдохнуть на нее наткнулся караван. Несколько ишаков, верблюды, погонщики в длинных белых рясах и полотенцах на головах, собаки, замотанные в хламиды местные красотки на ишаках, в количестве трех штук, чернобородый и лысый хозяин каравана, а так же его сын, с головой, покрытой мелкими как у ягненка, кудряшками.
  -- Смотрите, отец, этот человек жив.
  -- Это не человек, разве ты не видишь, что это женщина.
  -- Женщина?! Но как она нелепо одета.
  -- Нелепо - сообразно с нашими понятиями о красоте и о том, во что пристало облачаться женщине. Возможно, что она прибыла из тех мест, где все женщины носят эту нелепую одежду, скрывающую их прекрасные тела.
  -- Какие у нее густые волосы...Может быть, она чья-то наложница, сбежавшая от своего господина?
  -- В таком случае, мы могли бы ее выгодно продать хозяину. Он бы, наверняка, пожелал на ее примере показать всем остальным, что бывает с теми, кто убегает от своего господина.
  -- Ах, отец!.. Она красива...Уж лучше я женюсь на ней и спасу ее от мучительной участи...
  -- Мал еще жениться! Тебе что, мой гарем уже стал мал? - и щедрым жестом обвел троих притулившихся на ишаках красоток.
   Помолчали чуть-чуть.
  -- Нет, Ахмед, она не местная...И не чья-то жена. И кажется я вспомнил, где видел ее...
  -- О, вы столько странствовали в своей жизни, столько чудес повидали, бывали даже в странах, где по полгода лежит снег и замерзают на лету птицы, неудивительно, что лицо этой женщины могло показаться вам знакомым!
  -- Я видел ее прошлым летом, и совсем неподалеку от нашего дома...Эта женщина блудница вавилонская, вот кто!
  -- Ооо! Но что же занесло ее в пустыню?
  -- А вот это мы узнаем, когда она очнется. Накрой ее от солнца, а то сгорит. Кожа ее совсем белая, не знал, что в Вавилоне обретают столь бледнокожие красотки.
   Когда Даяна соизволило очи свои открыть, пустынники пригласили ее под навес свой, на подушки, где угощали жасминовым и мятным чаем, а так же сладостями, налипавшими к зубам, а три красотки танцевали неподалеку под местную музыку.
  -- Несказанно рад, что имею счастье повстречать в странствиях своих и скитаниях по миру с товаром, столь прославленную в местах, несколько отдаленных от здешних, красавицу, слава о которой долетела и до моей родины.
   "Господи, как он изъясняется! Я рехнусь, если он не будет говорить попроще."
   Говорил он, несомненно, на своем родном языке, но Даяна почему-то понимала его. Что родило в ее голове еще одну грустную мысль: "Долеталась..."
  -- Прошу вас стать гостьей в моем доме, пользоваться слугами моими и рабами на правах члена семьи моей...
   Орех встал поперек горла и она долго кашляла, пока не освободилась от него и словоизлияний хозяина. Тот ушел распоряжаться насчет стоянки и кормления погонщиков, а так же ужина для него самого и почетной гостьи.
   Городок, в который добрел караван через три дня, назывался Содом. Неподалеку, на соседнем, можно сказать, бархане, высился близнец его - Гоморра. "На геморрой похоже названьеце," - подумала Даяна, когда новый знакомец рассказывал ей что-то из местных обычаев, а она, по своему обычаю, слушала его в пол-уха. Звали владельца каравана Вирсавий, в городе родном имел он три лавки, большой дом, сотню рабов, трех жен, кучку наложниц, дюжину сыновей и сколько-то дочерей, сколько - не считал. И вся вот это вот орда проживала с Вирсавием в его доме и предавалась удовольствиям. Кроме рабов, конечно.
   А городок-то оказался веселый. По вечерам, да и днем тоже, такое творилось - не приведи Господь! Подсмотренные сцены - впрочем, участники их нисколько не скрывались - время от времени вгоняли Даяну в краску, что нимало удивляло Вирсавия, уверенного, что известнейшая блудница из славного города Вавилона прибыла к ним делиться опытом.
  -- Какое там - делиться! Мне учиться у вас, учиться...
   Вирсавий довольно ухмылялся.
   Через неделю такой жизни к Даяне пришло вполне определенное желание удалиться от суетности мира под надежные монастырские стены с самым строгим уставом. Чтоб посты по полгода - за неделю она так отъелась на сластях да жареной баранине, что в одежду свою старую влезать перестала и Вирсавий предложил ей весьма пикантные наряды из гардероба своих супруг. Шаровары из прозрачного шелка, нечто коротенькое, до пупа - сверху, и пара накидочек на ненастный день. Весьма соблазнительно и соответствующее местному климату.
   А раз хозяин не велел ей пребывать на женской половине дома, то она и болталась где вздумается, изредка отбиваясь подсвечниками или еще чем потяжелее от особо назойливых гостей Вирсавия. Правда, после очередной ее жалобы, он приставил к ней двух черных евнухов, жирных и ленивых. Один таскал с собой опахало из павлиньих перьев - мух отгонять, коих здесь было невероятное количество, и оба - кривые, устрашающего вида ятаганы за поясами.
   Жены и наложницы трепетали, когда в поле их зрения появлялась черная рожа евнуха в красных шароварах, а Даяна, пользуясь правом гостьи, позволяла себе заставлять страдальцев бегать за прохладительными напитками, фруктами, отгонять надоедливых наложниц, до жути приветливо предлагавших какое-нибудь отравленное яблочко или щербет , и те не смели отказать.
   Спустя еще пару недель, Даяна обдумывала самые фантастические способы бегства, а через месяц произошло еще одно событие, заставившее ее вспомнить о нелегком труде проповедника.
   В тот день гостили у Вирсавия несколько близких ему друзей - чернобородых, приставучих, любвеобильных, и хозяин представил ее как саму блудницу вавилонскую, даму известную своими подвигами на почве всеобщей любви, отчего гости окружили ее излишним вниманием и почтительно ловили каждое слетевшее с ее уст слово..
   Сначала она немножко побредила о всеобщем равенстве, что, впрочем, не вызвало отклика у публики, не желавшей, чтобы пьяный дервиш сравнялся с почтенным купцом, а потом приналегла на мятный ликер. После чего внезапно обрела дар речи и прочитала очень энергичную проповедь, озаглавленную "Возлюби ближнего своего..."
   Гости переглянулись.
  -- Возлюбить - насколько близко ?- переспросил беззубый старичок, по чьей жалкой бороденке все время струились слюни, которые подтирал ему специально нанятый для этой цели раб.
  -- Как самого себя! - коротко ответила она, потому что на стол в это время принесли блюдо с финиками.
   Гости заговорили, обмениваясь мнением по поводу любви к ближнему.
  -- Так это что же выходит, все-таки мне придется возлюбить соседа моего? - грустно сказал один, качая головой. - Вот уже три года клянется он мне в любви своей, видно пришло время на нее ответить.
   Все вздохнули, припомнив вышеупомянутого соседа.
  -- Значит, мне самое время возлюбить племянницу мою. Глаза ее черны, как ночь беззвездная, груди круглы, как чаши с вином, живот подобен песне сладкой, ноги словно колонны мраморные...И к тому же на днях ей исполнилось пятнадцать лет.
   Все завистлив вздохнули. Пятнадцатилетняя племянница была не у каждого.
  -- А еще что поведаешь нам, мудрейшая ?- спросил Вирсавий на свою голову.
  -- Не пожелай жены ближнего своего. - буркнула Даяна с набитым ртом.
   Очередное предложение живого отклика не встретило.
  -- Так что же это выходит, только незамужних возлюбить можно? - грустно спросил кто-то.
  -- Ну, выходит...
  -- Жалко...
  -- Да, и имущества ближнего своего не пожелай. - добавила Даяна.
  -- Больно мне нужно имущество ближнего, у меня и самого имущества достаточно. сказал Вирсавий сварливо. Дальше расспрашивать гостью не хотелось, потому что сказать она могла еще что-нибудь грустное.
   Все помолчали, погруженные в мечты о ближнем, которого предстояло возлюбить по возвращению домой.
  -- Да, не убей там, не укради - это естественно...
  -- - Ну, понятно, как без этого...
   Поковырявшись в памяти, Даяна припомнила еще парочку истин - кроме "не прелюбодействуй", конечно, после чего ликерчик сделал свое дело и ей захотелось пройтись вприсядку по мозаикам пола.
   Вирсавий тактично подождал, покуда проповедница вернулась в свое обычное состояние и слезла со стола, где она изображала танец живота под аплодисменты зрителей, после чего спросил:
  -- И что, весь Вавилон живет ныне по этим правилам?
  -- Каким правилам?
  -- Ну вот, возлюби ближнего, скажем...
  -- Не знаю, как там Вавилон, но кто живет по ним - не скучает...- пробормотала она.
   Слух о новых правилах жизни облетел Содом мгновенно, и на Гоморру переместился. И все тот час кинулись любить друг друга с удвоенной силой, говоря, что за любовь ближнему гурии в раю достанутся самые ласковые...Любовь пошла вповалку, на улицах, в садах, на голой земле, любили соседей и их жен, дочерей юных, овец маленько, юношей красивых, и вообще, на кого взгляд упадет...
   Евнухи, бедняжки, страдали больше всех. Смотрели завистливо да вздыхали. Сама же Даяна на трезвую голову все удивлялась, как можно было переврать ее слова, но все происходящее вокруг ее забавляло и она не возражала. Впрочем, веселье длилось не очень долго, а точнее, недели две - три. И одним утром дюжие мужики в чалмах из дворца султана сдернули ее из постели вернее, содрали с дивана, на котором она почивала, и поволокли в чем была под гневные очи господина своего.
   Пока она спросонья глаза продирала, да зевала, краем уха насторожено прислушиваясь к жужжащим вокруг нее разговорам, султан Мерлан Первый - не местный, видать самым тщательнейшим образом оглядывал горе -проповедницу.
  -- Кто ты, имя твое? - изрек.
  -- И - имя ? Вообще-то, зовут меня Даяна Иванова, но здешние окрестили блудницей Вавилонской, с чем я, вообщем - то не согласна.
  -- Давно ты в нашем славном городе обретаешься, улицы его топчешь, воздух дыханьем смрадным отравляешь?
  -- Слушайте, мы с вами только начали беседу, а вы уже к оскорблениям перешли. Если и дальше так будите, а вообще говорить с вами откажусь. - сказала она.
   Может, не сорви ее спросонья с кровати, поостереглась бы дерзить властителю. А так зла была.
  -- Отвечай, когда я спрашиваю тебя, презренная блудница!
  -- Нет, здесь никто ничего понимать не желает! Я ж не ору на вас - диктатор чертов, сатрап бездушный? При себе держу все мои мысли, вежливость, видите ли не позволяет...
   Султан Мерлан первый с кресла своего поднялся, воздуха в легкие набрал, так, что присутствующие даже присели, ожидая урагана, а он и заорал:
  -- Позвать сюда палача, пытать будем!
   Какое-то нехорошее предчувствие прокралось в заспанную душу Даяны и она внимательно так по сторонам оглядела.
  -- Милый человек, а кого это вы пытать надумали? - пробормотала как-то невнятно.
   Султан быстренько ее облил презрением, потом сел на место. Принялся орешки жевать, что с блюда расписного брал полной горстью.
   Все почтительно молчали, ожидая уважаемого мастера заплечных дел.
   Даяна огляделась, потом на пол села. Стул никто не предложил.
   Его султанская милость аж покраснел от злости.
  -- Ты что позволяешь себе, блудница позорная? Как ты посмела сесть на пол в моем присутствии?
   Поданные аж дышать престали. Тишина стояла...
   Даяна очи свои подняла на его гневную милость и сказала:
  -- Я бы с удовольствием на что- нибудь - другое присела, да разве мне кто- нибудь предложил?
   И тут громом раскатился рык:
  -- Вон все пошли!!! Палача немедленно!
   Когда вопль стих, в зале кроме разгневанного султана и усилено трущей глаза Даяны никого не было.
   Потом палач пришел и встал неподалеку.
  -- Ты что же, совсем меня не боишься?- спросил правитель.
  -- Боюсь, а что?
  -- Так трепещи.
  -- Трепещу.
  -- Мало трепещешь.
  -- Сильнее не могу. Твои мордовороты стащили меня с постели, как тюк на лошадь кинули, приволокли во дворец твои и еще об пол шарахнули. Ну и как трепетать после всего этого?
   Султан как-то нерешительно посмотрел на нее.
   - так после всего этого самое дело трепетать...
  -- Не знаю, кому как, а мне трепетать не хочется. Ты бы, для начала, завтраком угостил меня. Стульчик бы предложил Потом и поговорили бы...
   Рукой махнул палачу.
  -- погоди! - вскочила она. - я и без палача твоего расскажу тебе все, что хочешь. Только чаю, что ли, предложи...
   Говоря о чае, она с тоской припомнила забытую в доме купца скатерку, и клубочек где-то там же валялся...Вздохнула.
  -- Вон пошел! - палачу рявкнул - И вели там, чтобы позавтракать чего блуднице предложили.
  -- Даяна меня зовут...Шутка на счет блудницы.
   Султан с любопытством оглядел ее.
  -- Рассказывай, кто ты...
  -- Даяна меня зовут...
  -- Слышал!!!
  -- Иду я из далекого города Петербурга, это там, на севере... Выходили мы странствовать втроем, да вот только попутчиков я своих потеряла...
   Султан Мерлан смахнул слезу.
  -- В скитаниях терпели мы лишенья и страданья неимоверные, голод и холод, тоску по дому...Блуждали - блуждали, и вот пришлая в твой город славный...
  -- Что-то ты больно сжато все рассказываешь. С подробностями надо, мне ж любопытно.
  -- Завтрак сначала, потом и байки травить стану.
   Завтрак прибыл и она какое - то время молча насыщалась изюмом, финиками, орехами в меду, лепешками с медами ,медовым шербетом. "Ничего во дворце султанском живут! камни кругом драгоценные, мозаики, да золото... Напроситься в гости, что ли?..." размышляла, жуя.
   Мерлан терпел, сколько мог, потом сказал:
  -- А что в путь вас, столь долгий и тяжелый, толкнуло?
  -- А пошли мы искать правду сермяжную. Узнать захотели, почему в мире все устроено так странно и сложно. Отчего необычного и чудного в нем столько. Говорили мне, что до Золотого конца все по-другому было...
   Мерлан грустно почесал бороду.
  -- А зачем вам знать все это надобно?
  -- Ну...Живем мы здесь. И, потом, снарядили меня люди добрые. Говорят, не пойду - мир завтра рухнет.
  -- Уж скорей бы,- буркнул Мерлан.
   Она с любопытством на него посмотрела.
  -- А вам- то чем мир этот не угодил?
   Погрузился Мерлан в думы тяжкие, замолчал надолго. Даяна закончила трапезу, велела убрать объедки и воды принести пальцы ополоснуть.
   Так долго молчал султан, что она пошла пройтись немножко по залу. Мозаики посмотреть, каменья сверкающие...Сама не заметила, как из зала выбралась.
   Когда осознала, остановилась. Никого поблизости не было, сигануть бы сейчас!
   Правда, что - то удержало ее. Любопытство. Отчего задумался так султан, когда о мире этом проклятущем обмолвилась. Знает что-то...Выспросить надобно.
   Назад пошла.
   Мерлан так и сидел, глядя в одну точку.
   Она подошла поближе и сочувственно спросила:
  -- Озадачила я вас, уважаемый?
   Мерлан словно ото сна тяжелого очнулся.
  -- Как ты сказала, зовут тебя?
  -- Даяна Иванова, профессия - пророк...
  -- это имя твое - настоящее?
  -- Разумеется.
   Помолчал, словно не решаясь тайну какую -то открыть.
  -- Знал я, что придешь ты...Видел тебя, когда на кофейной гуще гадал. С приходом твоими царство мое окончиться должно.
  -- Почему это? Я на престол ваш не претендую.
  -- Не перебивай меня!
  -- Ну, извините...
  -- Не султан ведь я этого государства, неместный я вообще. Мерлан зовут меня, и был я могучим магом в своем мире!
   Даяна притихла, не сводя глаз с говорящего.
  -- Я долго думал о том тоже я натворил, и пришел к выводу, что существовало прежде, может быть, и сейчас существует, я неуверен, - два мира, мир, где правит магия, в котором и жил я, и мир, где правит Человек. Вернее, все то, что он изобрел когда-то, открыл, придумал, создал. Оружие самострельное, лекарства, машины самоходные, самолетные... А я перепутал их. Что-то из одного мира переместилось в другой и наоборот. И сам я оказался вот здесь. Долго я понять не мог, что же все-таки случилось и почему магия моя здесь не оказывает влияния на предметы и мысли. И тогда я опустился до гадания, здесь оно является жалкой попыткой узреть грядущее. И узрел. Тебя узрел. Ты должна была придти и...
  -- И что?
  -- Не знаю. Что должна сотворить ты, осталось закрыто завесой тайны и мрака.
   Даяна задумчиво помолчала.
  -- Значит, все то, о чем мне рассказывали прежде... Всякие достижения Прогресса - все это сейчас существует в вашем мире, где царят колдуны и маги?
  -- Так наверное и есть. Мне это не суждено узнать. Ибо вернуться обратно я не могу вот уже много десятков лет.
  -- Но как вас угораздило...Как вы ухитрились так перепутать пространство?
  -- Кабы только пространство...Начнут мне местные мудрецы пересказывать то, что случилось тысячу лет назад, глядь, а оно на будущей неделе случается...А как смог пьян был. Собрались сильнейшие среди нас, выбирать мудрейшего старшим над нами. Да так поспорили, что месяц кряду успокоиться и решить, кто скромнее сильнее, красивее не смогли. Тогда я и предложил в магии потягаться. Пьян был. Молод. Глуп. Вот и доколдовался...Расхлебать не могу. И самое то гадкое, что есть из зала этого самого несколько выходов. Один, как и положено, ведет наружу. А вот другие...Куда - я и сам не знаю. Уверен, что один из них в мир мой, мною же оскверненный, привести должен. Только не знаю, какой.
  -- А вы бы двери пооткрывали, да посмотрели, что за ними. - предложила Даяна.
  -- Нельзя-я-я.... Дверь можно открыть лишь единожды...А коли попаду не туда, куда стремлюсь? Вот и высчитываю, думаю, гадаю, какое решение верное.. Струсил я...это и гадко.
   Даяна еще какое-то время сосредоточенно молчала, после чего, заметив, что собеседник ее в состояние, плавно перетекающее в здоровый, крепкий сон, сказала громко:
  -- А мне можно куда нибудь пойти?
  -- Конечно, уходи. Я не держу тебя.
  -- Так дверь мне покажите...
  -- Перед тобой дверь.
  -- Господи, да не эту! Ту, другую...другой мир.
   Султан со странным именем Мерлан вытаращил на нее глаза.
  -- Зачем это тебе понадобилось...
  -- А вот это уже мое дело. Правду сермяжную найти мне надо...Нет в мире правды, так может она ТАМ есть..
  -- И ТАМ ее тоже нет.
  -- Вот на это я и хочу посмотреть.
   И к ее удивлению Мерлан равнодушно ткнул пальцем в одну из мазаек.
  -- Иди, коли приспичило...Только назад ходу не будет.
   Она бездумно шагнула к мазайке и успела расслышать, как за ее спиной Мерлан буркнул:
  -- Может уйдет и конец света отменеться?...

Конец первой части.

  
  
  
  
   Дождь лил, словно разошлись хляби небесные и второй потоп грозил приключиться. Она стояла на изжеванной тележными колесами проселочной дороге, в своих дурацких шлепанцах с серебряными ремешками, и ноги ее постепенно все глубже увязали в красной дорожной глине. Волосы густой паклей прилипли к лопаткам, прозрачный наряд намок и бесстыдно подчеркивал все ее прелести, словно она стояла нагишом. А ветер в лицо леденил кожу могильным холодом.
   "И черт меня только дернул..."
   По обе стороны дороги пролегли черно-желтые осенне-весенние поля, и куда ни глянь- пустота, аж зубы сводит.
   - Наза-ад хо-очу!!!
   Тишина.
   "Добегалась. Долеталась. Доискалась. Правду. Которой в жизни нет. И не было. И не бу..."
   Что-то грохочущее, железно - рычащее, с горящими белесыми глазищами летело на нее, подпрыгивая на колдобинах. Увязнув в глине по щиколотку, она сделала последнюю попытку спасти свою пусть никчемную, но нужную ей самой шкуру, и рванула куда-то вбок.
   Грохочущее остановилось. Хлопнула дверь.
   Под струями дождя выпрыгнул на землю человек и шлепая по грязи, побежал к ней.
   - Что стоишь как дура?! Задавил бы тебя к едрене фене!! Ослепла, твою мать?
   - Причем здесь моя мать? - буркнула.
   Остановился, присмотрелся. Она его разглядела. Темные волосы от дождя сосульками слиплись. Высокий. Злой.
   - Ты чего голая-то? Рехнулась, что ли? Ану, давай в машину. А то воспаленье легких подхватишь.
   - Я не голая.
   - Я вижу.
   Сграбастал так, что сандали в грязи остались, сунул в кабину. Под зад сразу кресло попало.
   " Машина! Это о них бомжара мне рассказывал! Свершилось! Вот они куда подевались, оказывается".
   Хлопнула дверь с другой стороны. Незнакомец плюхнулся на сиденье рядом.
   - Ну ты даешь! Дождина льет, а она стоит голая, в грязи, и ушами хлопает. Что, жить надоело?
   - Да как сказать... холодно мне.
   - Это и не удивительно. На, одень пока это, до города доберемся, что-нибудь по -лучше купим. Платье со шлейфом, например. Ха!
   Нашарил рукой за своим сиденьем какие-то тряпки. Бросил Даяне.
   - Ты чего уставился? Отвернись.
   - Да я тебя уже успел разглядеть. Ничего. Симпатичная.
   - Ну и отвернись, раз успел.
   Отвернулся. Руку из окошка высунул, зеркало покрутил, поймал ее отражение.
   Даяна торопливо посдирала с себя шелковое одеяние, в окно вышвырнула. Напялила мужскую рубашку, длинные штаны.
   - Тапочек нет, извини.
   - Прощаю.
   - У, мы какие!
   Она промолчала, пытаясь отжать волосы.
   - Как зовут?
   - Даяна.
   - Я знаю, кто ты.
   - Неужели? Удивил. Каждая собака, я посмотрю, меня знает.
   - Принцесса беглая, да? Папа с мамой надоели, замок родительский осточертел, одела что покрасивее и дернула автостопом.
   - Угу.
   - Я ж говорил...
   Завел мотор, поехал по грязи.
   - Куда путь держим?
   - А тебя как зовут?
   - Сэр Ланселот Озерный мое имя.
   - Так и звать тебя?
   - Можно без сэра.
   - Ладно.
   - Так куда путь держишь? Куда глаза глядят?
   - Вообщем-то , да. Когда из дома вышла - цель была, и вполне определенная. Но чем дольше скитаюсь, тем больше убеждаюсь, что пора домой возвращаться. Ведь то, что я ищу, не существует.
   - Кто тебе сказал, что не существует? Некоторые, отправившись странствовать, такую дрянь ищут, о которой никто, кроме них не слыхал. И ничего, всю жизнь так и живут верой в пустое. В этом году модно Грааль искать. Я, например, не знаю, что это. И не переживаю. Ищу со всеми помаленьку. Может, и найду.
   - Грааль у неверных искать надо. Я как-то слышала от тети Аси...
   эх, любезнейшая тетя Ася! В каких землях остались вы, с богатырем перерикаться?
   - Нет, к неверным мне пока что рано. Мало подвигов совершил. К неверным пускают тех, у кого опыт в подвигах по-более...Слушай, а хочешь, я тебя домой отвезу? Вот родители-то обрадуются! И причислю сие деяние к своим подвигам.
   - Можешь мое спасение к подвигам причислить.
   - Причислю.
   - Вези. Только где дом мой находиться, я теперь и сама не знаю.
   - Когда я нанялся пажем к сэру Балину и он поручал мне чистить его латы и мыть мопед, я тоже гордо отвечал, что не знаю, где мой дом.
   - О, Господи! У вас что, рыцарство процветает? И машины? И принцессы? О-о!
   Сэр Ланселот уставился на нее.
   - Ты что, совсем не местная?
   - Я... Ну считай, что с луны.
   - На луне в прошлом году сэр Гавейн побывал, он утверждал, что там ничего нет, только песок, пыль и дыры в земле. И воздуха там нет, так что дышать ему пришлось из специального мешка.. И холод там стоял такой, что сэр Гавейн едва не умер. Он рассказывал, будто бы дорога до луны заняла у него всего четыре дня, но \была она полна страданий и лишений. Он говорил, что весь путь пришлось тащить на себе огромную тяжесть, которая на луне, однако, пропала, и взамен нее пришла необычайная легкость, отчего он совсем не чувствовал своего тела... эй, да ты спишь! Ну и принцессы пошли! В былые времена они внимали подобным россказням открыв рот, а теперь все начитанные стали... Ничем не удивишь.
  
   Даяна проснулась оттого, что прекратилась тряска. Грузовик стоял, сэра Ланселота не было. Сквозь забрызганное стекло она разглядела низкую крышу постоялого двора с несколькими крошечными, почти у самой земли, окошками. Трое чернорясых монахов слезали у входа со старых мопедов, оставили их на попечение грязного мальчишки и, укрыв лица куколями, сложив
   руки под подбородком, вошли во внутрь. Постные их лица отогнали от них длинноволосую девицу, которая стояла поблизости, ища заработок.
   Вокруг раскинулась деревня, не бедная дома все больше каменные, церковь, увенчанная антенной - то, что эта длинная палка называется антенна ей пояснил попутчик, но для чего служит он толком сказать не смог.
   Что-то со стрекозиным гулом - этакая очень большая стрекоза - летало над церковью и рассевшиеся как воробьи по веткам, мальчишки приветствовали летуна радостными воплями.
   - Сэр рыцарь, сэр рыцарь, спасите меня! Тогда вы сможете причислить этот подвиг ко всем вашим ранее совершенным. Ну, милостивейший сэр! Видите, вон там стоит Яков- убийца? Он наш местный дурачок, а прозвали его убийцей смеха ради, хотя он и курице шею свернуть не может. Он отнял у меня мяч и не отдает. Убейте его и заберите назад мой мяч!
   Сэр Ланселот шагал к грузовику от дверей постоялого двора и какой-то мальчишка семенил за ним следом.
   Ланселот остановился и за кончик вытащил из лужи кривую палку.
   - Стань на одно колено. Я посвящаю тебя в дворовые рыцари. - И палкой коснулся его плеча. - Отныне ты будешь стоять за справедливость и мир в этой деревне. Возьми же это оружие... - палка перекочевала в руку мальчишке. - И восстанови справедливость. Иди. Пускай этот подвиг впервые принесет тебе славу. Тогда ты сможешь причислить его ... Вернее, положить начало своим подвигам, о которых станешь рассказывать при дворе нашего славного короля Артура.
   Палкой мальчишка огрел дурочка по голове, отнял мяч, пока тот кряхтел да охал, и, положив ее на плечо, пошел восстанавливать справедливость среди дерущихся малышей. Восстановил легко - отдубасил и тех, и других.
   - Интересные взгляды на воспитание. - Сказала Даяна Ланселоту, когда тот забрался в машину.
   - Желает ли моя прекрасная дама трапезовать в кабине, в моем скромном обществе, или она хочет присоединиться к обществу, собравшемуся на постоялом дворе? - спросил Ланселот.
   ИЗ кармана его куртки торчал круг колбасы, испускавшей аромат чеснока. Вздохнув, Даяна подавила воспоминания о канувшей в Лету самобранке и пожелала присоединиться к обществу.
   Несколько мопедов стояли в ряд у входа, даже один мотоцикл под присмотром пажа в кожаной куртке. К сиденью мотоцикла был привязан большой мешок, в котором, как сказал сэр Ланселот лежали латы рыцаря.
   - А зачем он таскает с собой латы? - спросила Даяна. - Наверно, не удобно в них ездить.
   - Он в них и не ездит. Рыцарь одевает латы чтобы совершить подвиг.
   - Что, перед каждым подвигом рыцарь сна чала долго облачается, а оруженосец его тем временем сдерживает натиск врагов?
   - Ваше юное высочество задает такие странные вопросы, что можно подумать, будто в ее королевстве живут по другим законам .- Ответствовал Ланселот, косясь на Даяну.
   Она сказала, что в ее королевстве больше гномов крошат.
   - И что с ними делают потом?
   - С кем, с гномами?
   - ну да.
   - Не знаю, хоронят, наверное, за счет муниципалитета.
   - А в салат они не идут?
   - да кто ж их жрать станет? гномы же...
   - А зачем тогда крошат?
   - Чтобы не возникали.
   - Где не возникали?
   - слушай, отстань, а? есть хочется.
   И решительно толкнула входную дверь.
   Через пару минут удалось выяснить, что дверь открывается на себя.
   Они скромнехонько уселись в уголочке и принялись уписывать колбасу с чесноком ,да квашеную капусту, жаренную на сале.
   Монахи за столом с трапезой покончили и теперь считались, кому платить за обед.
   - Так не пойдет. - Сказал один. - Я и вчера платил, я и сегодня. У вас считалка не честная.
   Все кинулись его уверять, что честнее уже некуда, и он, кряхтя, полез за деньгами.
   - Крысы серые. - Внятно сказал сэр Ланселот. - Если б не приказ нашего короля, убивал бы их до скончания моего века.
   - В чем же они так провинились? - спросила Даяна, торопливо глотая кусок колбасы.
   - Да вот, удумали колдунов на кострах жечь. Двоих сожгли - ничего, а третий настоящий оказался. Взял и проклял их.
   - Как проклял?
   - На антенны их проклятье наложил. Чтобы перестали те вовек принимать сигнал. А как монастырям друг с другом общаться без антенн? Тогда они у поселян антенны поотнимали, да радио побили.
   - Что побили?
   Монахи, услышав, что речь идет о них, быстренько закончили расчеты и покинули кабак.
   - Знают, гады, что не любят их .- злорадно пробормотал Ланселот.
   Даяна, насытившись, оглядела помещение. Между связками колбас, на стене против двери, висел вразумительный плакатик, говорящий, что вошедшие в питейное заведенье с автоматами не обслуживаются.
   - У тебя есть автомат? - спросила шепотом.
   - В машине.
   - А что это такое?
   - Выйдем - покажу. А чем вооружены рыцари в замке твоего отца?
   - Арбалетами, все больше...
   - А у тебя есть арбалет?
   - Нет, но как он действует, объяснить могу.
   Когда они вышли на улицу, жужжащее и летающее с винтом сверху - Даяна не смогла подобрать название, не помнила, рассказывал ли об этом ей кто-то или нет, село рядом с церковью . Несколько монахов бежали, сбиваясь с ног, отворять дверь.
   - Епископ прилетел. - Сказал сэр Ланселот. - Только у него, да у короля нашего славного такие махины есть.
   - Послушай, сэр Ланселот, ты много скитался по свету, многое повидал... - жирная капуста настроила ее на лирический лад. - Скажи мне, есть ли в мире правде сермяжная?
   Сэр Ланселот не понял ее возвышенного настроения и мотнул головой.
   - Я не встречал. Может, и есть где. Ладно, пойдем, Ехать пора.
  
   И затряслись по колдобинам, проселочной дорогой все больше, свернувшей в лес...
   Выхлопная вонь перебивала ароматы леса после дождя, ехать было скучно, потому как грузовик полз медленно, увязая в лужах, мутно - серых, отчего начинал невыносимо реветь и Даяне хотелось заткнуть уши .
   В начале второго часа на дороге появилась особа, тащащая позади себя неприятности для наших героев, сама, впрочем, об этом не подозревающая.
   Растрепанная женщина кинулась под колеса и завопила тонким голосом, срываясь на визг, противно, до жути:
   - Остановитесь! Стойте, заклинаю вас именем нашего славного короля Артура, да продлит Всевышний его года!
   Не юная, длинноносая, патлатая, истерическая. Даяна прошла бы мимо, не обернувшись. Такие дергают за подол в толпе и кричат безумно :" Опомнитесь! Всевышний все видит! Уйдите от греха в теплые объятья нашей секты, общества, объединения, веры..." выбирай любое.
   Но вопреки протестам Даяны и всякому здравому смыслу, сэр Ланселот остановил машину и закричал, по пояс высунувшись из окна:
   - Чего тебе надо, женщина? Что за опасность поджидает нас на этом пути? Говори скорее, дабы я мог сразиться с нею и еще об одном подвиге рассказать за Круглым столом...
   Уцепилась руками за дверь, повисла на ней.
   - Ах, добрый мой рыцарь, впустите меня в кабину... Я расскажу вам все, что знаю, честно и без утайки.
   - Рехнулись вы, что ли, многоуважаемый сэр Ланселот? Первую же бродяжку тащите в свою машину. Одумайтесь!
   - Вторую, если вы припомните, какой по счету была ваша особа. - Возразил сэр Ланселот и патлатая была впущена.
   Даяна брезгливо посторонилась в дальний угол.
   - Ах, бесстрашный рыцарь, страшное горе обрушилось на нашу деревню в этом году. Умер скоропостижно сэр Байер, добрый и
   мужественный господин наш... И поселился в замке его приемный сын доброго сэра злой сэр Евсей... И принялся он тиранить нас непосильными налогами, сначала один вводил, потом другой, и вот на той неделе пожелал, чтобы с каждой сделки, с каждой покупки платили ему целых пять процентов.
   - А как вознамерился этот злой сэр как его там... учесть все сделки и все покупки? - осведомилась Даяна. - это что ж, каждый крестьянин, продавший курицу или поросенка, бежит к злому господину, таща в кулаке заветный налог?
   - Нет, хитер он, этот злой рыцарь. Велел он торговать только в местах, строго отведенных, и приказал, чтобы в каждой лавке стояла машина для счета денег и выдачи чеков. И в конце месяца продавец вместе со всеми чеками, что дублировались в чреве адовой машины должен был идти в замок и платить налог своему господину... А это значит, что еще на пять процентов возросли все цены в нашей деревне...
   - Да, печальная история. - Сказал сэр Ланселот. - А не пытались ли вы жаловаться в Конституционный суд или куда еще?..
   - Нет, ибо злой сэр Евсей отменил на своих землях действие конституции...
   - Да-а...
   - Ох, и лютуют последнее время его налоговые стражники, не приведи Всевышней, заметят какую утаенную сделку! Виновного тот час варят живьем в масле.
   - Ну и что же ты хочешь от меня, добрая женщина? Чтобы я отменил налог, накатал за вас жалобу в Конституционный суд или сжег все счетные машины?
   - Я хочу... Нет, все мы хотим, чтобы ты, доблестнейший из доблеснейших прокрался ночью в замок и зарезал сэра Евсея спящим.
   -ха, какой интересный способ ведения войны! Никогда о нем не слыхал. Если резать врагов во сне, то можно все войны в мире выигрывать без жертв!
   - Мне кажется, что рыцарю не пристало лишать жизни врага, когда тот находиться в беспамятстве. Мне казалось, что слова "рыцарь" и "благородство" есть синонимы... - заикнулась, было, Даяна, но никто ее не слушал.
   - Но это еще не конец моей грустной истории, сэр рыцарь...
   Даяна приняла позу поудобней, подперла подбородок, приготовившись слушать далее душераздирающую сказочку о добре и зле.
   Женщина разложила юбки свои по сидениям, чинно сложила ручки и, в меру закатив глазки, продолжила:
   - А на прошлой неделе пришла в нашу деревню женщина, отмеченная печатью мудрости и столетьями прожитых лет. Имя ее затейливо, нашим устам непривычно, оттого запамятовала я его. Прослышав о бедах наших и горестях, что одолели нас, решилась она рискнуть своей жизнью и отомстить за нас, сирых...
   Даяна насторожилась.
   - Но злобный сэр Евсей пленил отважную спасительницу и посадил под замок в самой высокой башне своего замка. Ответьте теперь, дорогие слушатели, сможет ли когда-- нибудь обрести покой и свободу наша героиня, и какую цену за это придется заплатить ее друзьям?
   После чего, наконец, замолчала. Сказанную на одном дыхании фразу Даяна и Ланселот переваривали в течение нескольких минут.
   - Ладно, - вдруг сказал сэр Ланселот, решительно возложив персты свои на обернутый тисненой кожей руль. - Я помогу вашей деревне, прекрасная незнакомка, ибо долг каждого рыцаря защищать слабых, помогать обездоленным и прочее... Я убью злобного сэра Евсея, освобожу его пленницу и вы сложите обо мне прекрасную грустную песню.
   - Грустную песню сложим лишь в случае победы сэра Евсея, - заметила незнакомка. - Потому как в этом случае нам всем еще долго будет не до веселых песен.
   Сэр Ланселот вдруг погрустнел и как-то нерешительно убрал руки с руля. Очевидно, мысль, что победить в этой битве может не только он, не приходила ему в голову.
   Незнакомка заметила его нерешительность и со вздохом пообещала, что в при таком раскладе дел монахи выстроят на могиле отважного рыцаря часовню и водрузят на крышу ее самую высокую антенну.
   В душе сэра Ланселота проходила борьба. Гордость противоречила благоразумию и наконец желание рассказать за Круглым столом об очередном подвиге, в меру приврав и прихвастнув, победило. Гордо вскинув голову, сэр Ланселот изрек:
   - Показывай нам дорогу! И пусть Всевышний помогает добру!
   " Я бы поспорила, что является добром в этом случае, - подумала Даяна. - Уж никак не нахрапистый набег на ничего не подозревающего рыцаря, дремлющего в своем замке, и заботящемся о благе себя любимого и детей своих, пусть и в перспективе."
   Где-то через четверть часа пути женщина посоветовала , как можно было бы значительно срезать дорогу, и сэр Ланселот отважно свернул в заросли лесной малины. Машина встала и обе пассажирки, после получасовой стычки с водителем кому вылезать из кабины и толкать машину, покинули гостеприимные кресла. Упершись руками в кузов / что, кстати, тащит там этот чертов
   вояка/, обе дамы несильно пихнули грузовик, после чего дружно плюхнулись на землю и принялись громко стонать, жалуясь на растянутые мышцы, разорванные связки и затяжки на чулках. Спустя еще четверть часа за руль села патлатая незнакомка, а сэр рыцарь принялся выпихивать из кустов грузовик. Даяна бегала вокруг, подавая дельные советы, вроде " ну-ка поднажми", и " а сейчас рвани".
   Ломая ветви, сучья и прочие палки, дико ревя, грузовик вырвался из объятий малины, облепленный листьями раздавленными липкими ягодами. Патлатая высунула из окна голову и гордо молвила:
   - Ну что бы вы без меня делали!
   сэр Ланселот бессильно привалился к колесу.
   Даяна углубилась в ягодные заросли по проложенной грузовиком колее, обдирая перезревшие ягоды и горстями засовывая их в рот.
   Солнце клонилось к закату, когда обе дамы и отважный искатель приключений на свою голову въехали в деревню. Сразу и не скажешь ,что живут бедно - то там, то здесь антенны на крышах высятся, свежая автомобильная колея продавлена в земле, на каждом дворе по мопеду, а кое-где и мотоциклы видны. Тучи далеко не тощих ребятишек носятся из конца деревни в конец, сметая на пути прохожих, стадо спускалось с холма...
   Правда, лавка была только одна, с тремя окошками и длинным хвостом очереди, торчащим из нее. Несколько мордоворотов в одинаковых хламидах торчали поблизости, потряхивая толстыми дубинами.
   - Это и есть те самые, что за налогом следят? - осведомился сэр Ланселот.
   Незнакомка покачала головой.
   - Хуже. Они за порядком следят, Чтобы драк, там, не было, воровства... Виноватых сразу можно вешать вон на том дубе.
   На указанном дубе уныло покачивался нарушитель общественного порядка и несколько ворон сочли его наиболее подходящим лакомством.
   Даяна смачно плюнула в окно. Один из мордоворотов с интересом посмотрел на нее.
   Мысленно, она показала ему язык.
   Сэр Ланселот задумчиво посмотрел на закатное солнце и сказал, что в такую познотень приступать к подвигам нет охоты, лучше уж завтра, спозаранку, плотно позавтракав, а сейчас не мешает поужинать. И вопросительно уставился на патлатую.
   Поначалу она попыталась похлопать глазками, выражая непонимание и недоумение полнейшее, но к выразительному взгляду присоединилась и Даяна, пауза все затягивалась и патлатой ничего не оставалась, как со вздохом пригласить рыцаря и Даяну в свой дом.
   Во двор грузовик не поместился, пришлось припарковать его у забора. Кода пассажиры покинули его, один из стражей порядка подошел поближе и спросил, имеют ли иммигранты вид на жительство.
   - Дурак ты, Мафусадаил, какие они иммигранты. Это сэр Крокодаил, мой жених, а это его кузина... - сказала патлатая, повиснув на руке Ланселота.
   Мафусадаил покачал головой.
   - И неужели кто-то на такой дуре жениться? Тьфу, лучше уж жабу в постель положить.
   - Ты и положил себе жабу...
   Мафусадаил плюнул еще раз и отошел.
   - Брат мой. - Ответила она на безмолвные, полные упрека, взгляды попутчиков.
  
   Звали патлатую Магдалина и была она старшей и единственной незамужней дочерью в семье. Когда семейство чинно уселось за длинным столом ужинать, Даяна насчитала пятнадцать человек без грудных детей, что орали в люльках.
   Ели капусту да репу, хлеб кислый, под конец трапезы хозяйка на стол пирог с грибами жареными выставила и общество за столом оживилось слегка.
   Плюхнули Даяне на стол ломоть со свисающими из разреза рыжиками и кусками лука подгоревшего, ела она его, держа жирными руками и самобранка из головы не выходила.
   Как отобедали, из- за стола разошлись.
   Хотел и сэр Ланселот по своим делам удалиться, подальше от патлатой, что всю трапезу глаз влюблено -любопытных от него отвести не могла, да только она, заметив его устремления, сказала:
   - погоди, сэр рыцарь, сейчас сюда люди пожалуют. Знакомиться с тобой станут, глядишь, и помощь какую оказать согласятся.
   Локтями на стол оперлась, да как вдруг взвизгнет! От пинка ее вылетел из-под стола кутенок кудлатый и продефилировал в угол.
   Остались сидеть за столом. Хозяин дома в стороне сидеть остался да но гостя своего кровей благородных поглядывал с любопытством. То-ли стерег, толи компанию поддерживал...
   Когда стемнело совсем и едва друг друга разглядеть возможно было, запалили свечу толстую воска белого-белого, и двое сыновей старших со двора вернулись и к столу подсели. Говорили с отцом о чем-то тихо, на рыцаря поглядывая, да все сестрицу свою спать гнали. А она ни в какую. Только и норовит локтем или коленом рыцаря пихнуть, да глаза большие сделать - мол, ненароком я.
   В дверь стукнули и Даяна подпрыгнула. Гости пошли, соседи. Сыновья хозяйские закуску разную на стол повыставляли, капусту кислую с яблоками мочеными, колбасы с перцем и чесноком, окорок что лапа медвежья принесли, пиво домашнее из бочонка наливали. При виде еды Даяна оживилась. И зачем только надо было репой за ужином давиться, когда вон колбас да копченостей попрятано ?
   Гости пиво темное себе наливали, колбасами закусывали, капусту прямо руками в рот запихивали, будто и не ели неделю.
   Потом слово хозяин взял. Говорил медленно, скучно, слушать тараканью возню под столом и то занятней было. Сонно покачивая головой, Даяна смотрела, как мышь серая на тарелку с окороком забралась и, присев на край, принялась уписывать мясо. Откусывала аккуратно от ломтя, крошки с усов стряхивала, а потом обернулась к мужику ближайшему и сказала ему:
   - Брешет.
   Мужик кивнул.
   Подумала еще и добавила:
   - Гранаты здесь нужны. А у кого в наше время они есть?
   Мужик снова согласился.
   Мышь окорок доела, брюхо почистила и буркнула:
   - Ты не молчи, покажи им, что ты не дурак... Не-то помяни мое слово...
   Взбеленился:
   - Да сколько твоим умом жить я буду? Небось, тебя не дурнее! Говорила мне мать, дураку, не женись на мыше, боком выйдет. Лучше лягушку в жены возьми, глядишь, царевной обернется.
   Мышь губы поджала и отвернулась.
  
   Утром сэр Ланселот растолкал Даяну кулаком в бок, сунул под нос молока крынку и велел пойти стекла у грузовика протереть. Спросонья туго соображая, она стянула с забора замызганную тряпицу и принялась размазывать застарелую грязь по стеклам, когда заметила выходящего из сарая благородного сэра в сопровождении братьев вчерашней знакомой и каких-то мужиков.
   Выглядели они по меньшей мере удивительно, а по большей - угрожающе. На животе каждого висел начищенный до сверкания автомат - такой же раньше валялся в кабине сэра рыцаря - у особо продвинутых на поясе как груши болтались гранаты, на головах были нацеплены зеленые каски, а у тех, кому касок не досталось - начищенные котелки с кухни.
   Погрузив орду в кузов, сэр Ланселот, бормоча что-то о подвигах, залез в кабину и через несколько минут остановился у церкви. Там, оседлав мопеды и даже мотоциклы, алчно и весело ожидала их толпа воителей. В забранных решетками окнах мелькали перепуганные рожи осажденных монахов, сыпались проклятья и обещания адового пламени. Впрочем, поняв, что на сей раз штурм церкви откладывается, монахи поуспокоились и пошли стаскивать с крыши пулемет.
   - Давай, братва, за нами! - весело завопили мужики из кузова и замахали руками. Монахи почему-то оказались.
   Радостно взревев, грузовик рванул вдоль деревни и грохот мотора тут же утонул в счастливых воплях тусовки на мопедах, которая окружила машину с трех сторон. Так, с песням и плясками , продвигались они к замку злого рыцаря, томившего в самой высокой башне отягощенную мудростью женщину и алчно повышавшего налоги ...
   Впрочем, штурм надолго не затянулся. Правда, нашлись некоторых, что хотели обложись замок со всех сторон и ждать, когда коварный сэр выйдет сам, моля о пощаде, но их отправили разводить костры и готовиться к пикнику.
   " На повестке дня сначала штурм, потом пикник и танцы, " - подумала Даяна.
   Машина и мопеды быстренько подкатили и к замковым стенам и грохотом двигателей перебудили замковый гарнизон.
   - Чего надо? - спросила заспанная рожа, выглядывая из-за зубца стены.
   - Штурмуем. Кончилось ваше время! Слазьте! - заорал Мафусадаил как обладатель самого громкого голоса.
   - А-а... Ну, штурмуйте... Только когда ты, Мафусадаил, с работы вылетишь, никакой профсоюз тебе уже не поможет. - ответили сверху.
   - Видал я вашу работу... Разве это работа? Пуще собаки меня ненавидят... А тут глядишь, реабилитируюсь. Все-таки, принимал участие в народном восстании.
   - А, может, полюбовно все решим?
   - В прошлом месяце уже решали... И в позапрошлом тоже. А зарплату так и не начали платить вовремя.
   - А чо вы сразу - на штурм? Может, с забастовочки надо начать было? Ну всякие там пикеты, акции гражданского неповиновения...
   - Кончай зубы мне заговаривать! Знаю я эти акции! Бочку водки выкатите, а непьющих в замковый гарнизон зачислите. Проходили...
   - Ну, погодь тогда, пойду сэра Евсея подниму...
   - Валяй! А мы пока штурмовать начнем потихоньку...
   - Да погоди ты - штурмовать... Мы еще смолу не нагрели...
   - У вас вся ночь была.
   - Отколь же мы знали, что вы сегодня штурмовать приметесь?
   - Так это со шпионов своих спрашивай, почему так плохо службу несут...
   Голова за зубцам скрылась, после чего наступило затишье, а через четверть часа, когда как раз закончили ворота минировать, появилось а стене несколько человек с автоматами и над холмом поплыла вонь кипящей смолы.
   - Э-эй! - вопили деревенские, - сдавайтесь сами! Нето хуже будет!
   - Катитесь! Нам зарплату повысить обещали, если вас во внутрь не пустим!
   - Ха! Не пустите! Полгода назад пустили - и сейчас как миленькие пустите...
   -Полгода назад ворота дубовые были, а теперь железом окованные.
   - А мы ваше железо!..
   Между зубцов появилась еще одна голова. Увенчивал ее огромный шлем с крылышками, ниже шли утепленные латы с напяленным поверх них бронежилетом.
   - Чо надо, быдло?
   - О - о, сам досточтимый , так тебя раз так, сэр Евсей пожаловал! Открывай ворота, нето щас мы их как зимою... Будешь потом еще полгода замок отстраивать!
   Сэр Евсей нехотя процедил:
   - Требования выдвигайте. Что вы как дикари, понимаешь... Сидят себе, молчат, я их притесняю, а они все молчат... А потом вскакивают и ну замок громить. Не дело это. Не дети ведь малые! Сначала петицию составить надобно было, как ее там... прошение... Что недовольны, мол, сэром рыцарем, управляет плохо, налоги увеличивает... Знаете ведь процедуру. Потом мы б ее в Конституционный суд послали бы, ответа б подождали. А там и поступили б, как суд решит.
   - Знаем мы этот суд, проходили уже... Прошлый раз требовали войны прекратить...
   - Да и не война и была!
   - Союз с соседними деревнями восстановить...
   - Так не хотят они!
   - Да кто б их спрашивал!
   - Я спрашивал - не хотят и все тут! Тяжбу, вон, из-за старой мельницы устроили... На этот -то раз что хотите?
   Собравшееся под стенами войско недоуменно переглянулось. Каждый хотел чего-то своего, общую идею вчера вечером так и не удалось вывести. А выкладывать сразу два десятка взаимно противоречивых просьб как-то не серьезно было. Потому помолчали они, пока Даяна не вспомнила про отягощенную мудростью пленницу.
   - Свободу мудрой! - заорала она, и все собравшиеся как-то укоризненно на нее посмотрели.
   - Какой еще мудрой?
   - вчера ты пленил ее...
   - Да не вчера, - перебил из толпы кто-то. - Дня три уж прошло...
   - Неважно. Отпускай на волю мудрейшую...
   - И все?
   У Даяны-то как раз требований больше не было, но уходить, ничего толком не поимев, как-то не хотелось.
   - Это для начала... Да, там еще мне про налог какой-то несправедливый говорили... И что зверствуют твои налоговые стражи невероятно... Людей на деревьях вешают.
   - Кого это вещают?
   _ Да вот на днях возле базара кого-то повесили...
   - Так то и не человек был, разбойник, Емельян ... как его там...Народ честной три года по дорогам грабил да по ракитам развешивал.
   Не добрым словом помянула Даяна патлатую.
   - Ну, - сказал коварный рыцарь, подбоченясь и прохаживаясь вдоль зубцов, - какие еще требования вы мне выдвигаете? Только думайте поскорей, не-то мне завтракать пора.
   Штурмующие молчали, глядя друг на друга и ожидая подсказки.
   Казалось, постоят еще чуть - чуть и разбредутся, пожимая плечами растерянно, но в этот самый миг в Даяне проснулся где-то недалеко спящий пророк, что повел питерскую паству на дворец отца Святозара, и, взобравшись на крышу кабины - с помощью сэра Ланселота, разумеется, - она сказала Речь. Заняла у нее речь около трех четвертей часа и состояла из краткого конспекта учебника Марксизма - Ленинизма, читанного в берлоге Синявки, воспоминаний о пережитых лишеньях и горестях трудного пути, предпринятого для того, чтобы вывести благодарную паству к Свету Разума, обрывков воспоминаний Тети Аси и вышеупомянутого Синявки о старом времени, и все это произвело на слушателей самое благоприятное впечатление.
   Посрывав с голов шапки, некоторые кинулись стаскивать Даяну с помоста и качать, кидая прямо в ветки растущего рядом дерева, некоторые помчались в деревню, чтобы привести жен и детей, поглядеть на Пророка, основная же часть , оглашая воздух воплями радости, побежала штурмовать ворота замка.
   - Па-а-берегись! - заорал минер, давая сигнал ко взрыву, и в тот самый миг, когда ворота ухнули в двор замка, первые ряды нападавших как раз с ними поравнялись.
   Кашляя и чихая от пыли, они отважно мчались вперед, а раз никто не вышел преградить им дорогу, то от избытка чувств принялись палить в небо.
   Закончив подбрасывать Даяну, едва не забыв при этом ее поймать, второй поток нападавших, счастливо уворачиваясь от потоков кипящей смолы и избегая ленивого постреливания, ворвался в замковый двор.
   Даяна мчалась в толпе, радостно вопя в предвкушении предстоящего грабежа, но грабежа никакого не было, потому что сэр Евсей собственноручно открыл дверь, ведущую в ближайшую башню и народ весело помчался в верх по ступеням.
   Сейчас-то дверь он за нами и захлопнет, промелькнуло в голове Даяны, где еще шевелились остатки благоразумия, но видно не впервой было нападавшим штурмовать эту башню.
   - Эй, вы, не жадничайте, не-то получиться как в прошлый раз. - вопил кто-то, как раз за спиной Даяны.
   - А что в прошлый раз было? - спросила она, обернувшись.
   - В прошлый раз опадавшим ни досталось не хрена. Все эти сволочи сожрали, а что не сожрали, то с собой унесли. - жалобно сказал ей парень с волосами до плеч.
   - В какой еще прошлый раз? - остановилась Даяна.
   - Ну когда мы их последний раз штурмовали - зимой, что ли?
   - Так вы... погоди - погоди, не впервые замок штурмуете, что ли?
   - А то! Раза по три в год.
   - Ничего не понимаю! А зачем?
   - Да какая же ты глупая! Как начнет сэр Евсей притеснять наших слишком уж сильно, так они к нему с жалобами и идут. А что он - дурак, что ли, три раза в год свой замок на растерзание отдавать - вот дверь-то в башню и открывает, да поживиться кое- какими вещицами позволяет. И еще пожрать чего ставит. Вроде все довольны - мужики наши пар выпустили, а у сэра Евсея убыток минимальный. И еще несколько месяцев мир и покой в нашей деревне.
   Еще раз помянула Даяна патлатую очень недобрым словом.
   Но тут лестница закончилась и открылась пред ее глазами комната просторная, столы длинные вдоль стен протянулись, яствами уставленные, и за столами этими сейчас и трапезничало нападавшее воинство, жадно набивая рты квашеной капустой да мочеными яблоками из кадушек, словно во век пищи такой не видали. Впрочем, щедростью сэр Евсей не отличался, ибо кроме уже упомянутых деликатесов на столах присутствовала колбаса из ближайшей харчевни, судя по ее неаппетитному виду, несколько жареных куриц., поимевших весьма неприятный душок, да большое блюдо с горячим пирогом, ароматным, явно с хозяйского стола, но нещадно сгоревшим при выпечке.
   На халяву, как известно, грех не поживиться. Оттого и пожирали вояки неаппетитную снедь, а потом кинулись расталкивать особо жадных к сундукам в центре зала.
   Даяна посмотрела через чье-то плечо. Хлам был под стать угощенью - старая одежда., погнутые столовые приборы, помятые золоченые кубки, треснувшие тарелки из фаянса и так далее. Кто пожадней - хватал все подряд , в хозяйстве сгодиться, благоразумные же ковырялись в хламе со знанием дела, степенно, неторопливо, отбирая что получше и поновее.
   Вскоре народец постепенно потянулся к входу. На рожах было написано такое благодушие, такое умиротворение, словно в церкви полдня провели.
   - Блин, - спохватилась Даяна, первая и единственная, -а где же пленница, отягощенная чем-то там? Ее что, отпускать не собираться?
   - А-а, пленница... Где-то я ее видел, - буркнул Мафусадаил, подвернувшийся под руку. - Там в углу посмотри, она капусту квашеную жрет алчно, словно голодом ее кто здесь морил... А че ты так трясешься за нее - когда сэр Евсей ее с замок свой уволок, все только вздохнули облегченно. Такая, скажу тебе, противная баба...
   - не обо мне ли речь ведешь, милейший человек? - вопросил до визга знакомый голос за даяниной спиной и, оборачиваясь, она уже знала, кого узрит.
   - Тетя Ася приехала!!! - заорала Даяна во весь свой голос.
   Старушенция аж присела.
   - Ой, не люблю я , когда меня зовут вот так... Обычно потом из арбалетов в спину метят...
   Не слушая ее, Даяна повисла у старушенции на шее, тиская в объятьях, словно старого и милого друга. - Милейшая тетушка Асичка, как рада я вас видеть! Как не хватало мне споров и склок с вами, как соскучилась я по нашим... вашим ведьменским штучкам, всяким полетам и сглазам... А что, дюжий мужик с вами?
   - Откуда? Как ты покинула нас, поплелись мы, сиротинушки неприкаянные, долгим берегом моря, скитались, оплакивая тебя, подлую, лесами далекими, морями глубокими...
   - Тетя Ася!
   - Чего?
   - Вы поближе к правде...
   - Что, не веришь мне? - обиделась старушенция.
   - Боже упаси! Так, сомневаюсь маленько...
   - Богатырь наш корабль купил на те деньги, что из сокровищницу упер, на нем море и пересекли мы... Ох, и настрадались, горемычные... - всплакнула старушенция, утирая слезу .- Тебе и неведомо столько горя, неблагодарная!
   Даяна из вежливости головой покивала, попечалилась.
   - А богатырь-то куда подевался?
   - ты погоди перебивать меня!
   - Вам дай волю - так мы до завтра отсюда не выйдем...
   - Не спорь со старшими! Так на чем я остановилась?
   - На богатыре...
   - да... Как море переплыли, попали в город такой... Геморрой, что ли? Народец там веселый, непотребство прямо на улицах творит, все говорят, будто приехал к ним пророк какой и научил тому.. Ну тут я и смекнула, кто пророк этот. Повели меня в дом, где жила ты, я там скатерку-то первым делом и спросила... Разве кто кроме меня позаботиться о благополучии нашем?..
   - К черту подробности! Как вы в мир-то этот ушибленный попали?
   - А-а-а ... сюда нас сослали в наказание за неповиновение и селенье смуты... Привели к султану ихнему. Он поначалу палачом нас попугал, а потом сюда в выкинул...
   " Похоже, что мы не первые, от кого досточтимый ... как его там... избавляется таким способом. Вот кого надо было бы поспрашать о Правде..." - промелькнуло в голове Даяниной.
   - Ну, -сказала она вслух, - а с богатырем- то где вы расстались?
   - Тогда и расстались, милая... Сначала , значит, его, родимого, по руками и ногам связав, кинули, а потом и меня , страдалицу... Ну не сразу, конечно, чуть погодя...
   - А почему это - погодя?
   - Да разве обладают такой прыткостью ихние слуги жирные, как ваш покорный слуга...
   - Горжусь вами, милейшая тетя Ася! А далее-то что было?
   - Ну что - далее... Попала я прямо в деревню эту проклятущую и попробовала было наставить грешников этих на путь истинный... Да разве вняли они словам мои, праведным? Повязали и приволокли к замку этому растреклятому... Да на бочонок пива прокисшего выменяли... Что с тобой, иродица?
   Давясь от хохота, Даяна каталась по полу, представляя, как меняют вязаную по рукам и ногам старушенцию на бочонок прокисшего пива.
   Тетя Ася обиженно поджала губы и отвернулась.
   Успокоившись, Даяна с полу поднялась и только тогда обнаружила, что в комнате-то башенной остались они одни и даже голоса последних покинувших зал, затихли где-то далеко внизу.
   - Драпать нам надобно, пока не заперли нас здесь. - Сказала Даяна, хватая старуху под локоть и не шибко почтительно волоча ее вниз по лестнице.
   Сначала тетя Ася по привычке порыпалась, поупиралась, потом услышав внизу лязганье железа, которое могла оказаться грохотом задвигаемого запора, припустила по лестнице со всех ног.
   Даяна настигла ее посреди замкового двора, в самом центре стычки с двумя мужиками из гарнизона, которые тянули на себя самобранку, дико вопя, что приказа не было скатерти из дому выносить, а тетя Ася так же громко вопила, что скатерть принадлежит ей и с ней она не расстанется.
   Даяна вцепилась в скатерть со стороны старушенции, отчаянно пинаясь, а старуха, подло укусив одного из стражников за руку, ловко врезала другому кулаком в челюсть. Скорее от неожиданности он выпустил свой угол скатерки, правдоискательницы потянули на себя и добыча досталась им.
   В следующий миг они уже улепетывал со всех ног, с воплями и хохотом несясь вниз с холма.
   В деревне их встречали с овациями. Оказалось, что под шумок несколько особо наглых захватчиков очень удачно взломали дверь близ кухни, где, как оказалось, находилась кладовка и весьма успешно поживились запасами копченых окороков, колбас, сыров и заморской гречневой крупой на кашу. На радостях закатили пир, Даяну как вдохновителя народного бунта быстренько окрестили спасительницей и кое-кто уже приносил детишек на благословение.
   Хлебнув горького, но весьма приятного местного пива, она почувствовал себя в родной стихии, аудитория тут же нашлась и Даяна произнесла еще одну вдохновенную речь, суть которой сводилась к тому, что ближнего необходимо возлюбить и все ему прощать.
   Местные поклялись возлюбить.
   Тетя Ася уволокла ее в сторону, в лопухи и велела заткнуться.
   - Забыла, чем кончилась твоя предыдущая речь о любви? - зашипела в ухо. - Свальным грехом и изгнанием со свету... Мало тебе? А мне, может быть, понравилось здесь, я, может быть, жить здесь планирую остаться...
   - Ну и планируйте себе на здоровье, я-то здесь причем? - удивилась Даяна.
   - А притом, что после твоих проповедей именно я вытаскиваю нас из всяких сомнительных ситуаций, иродица...
   - Правда? не припомню...
   - Я зато припомню... Так что, либо пей меньше, либо молчи больше...
   - Не велик выбор. - Буркнула Даяна.
   Ночевать они завалились в ближайшую избу, им постелили на лавках по ковру и обе правдоискательницы захрапели.
  
   С утра Даяны головушка раскалывалась так, что ни сидеть, ни лежать не в мочь было, а от ходьбы еще противней становилось. Сидела она на солнышке, намотав на голову тряпицу, под лавкой найденную да водой колодезной смоченную. В таком состоянии и нашел ее доблестный сэр Ланселот.
   Склонился так участливо, в глаза заглянул.
   - Плохо?
   - Угу.
   - Что ж не сказала - то раньше, что не принцесса ты вовсе беглая, а пророк, присланный из лучшего мира в наш, погрязший в грехах, дабы показать нам путь к истине и свету?
   Очень хотелось послать его куда-нибудь, но сил хватило только на то, чтобы буркнуть " Время на пришло еще", и сэр Ланселот ус елся у ее ног, как собака глядя снизу вверх.
   - Как имя твое истинное?
   - Даяна Иванова.
   Господи, да отстань ты от меня!
   Вскочил, принялся кланяться, бормотать какую-то ерунду о вечном служении, покуда она не отослала его поискать где-нибудь глоточек пива.
  
   Грузовик лихо подпрыгивал на ухабинах, из кабины летела плясовая "Господи помилуй мя, грешного" а желтые выпученные фары алчно пялились по притихшим в ночной тьме придорожным кустам
   - Эй, скатерочка, подливай не жалей! Балычком гостя попотчуй, побалуй его, родимого, да и нас сирых, не забудь!
   - Милейшая, пощади, нет сил жрать далее! Вот те крест, родимая, того и гляди назад все полезет!
   - Жри давай да за баранку свою крепче держись! А тебе, деточка, чаво дать Хошь ­- молока птичьего? Так я сбегаю надою...
   Даяна закатила глаза и с тихим стоном сползла на пол. Но жирная и радостно-пьяная тетиасина морда заслонила белый свет, и кусок пряного мяса был насильно засунут Дае в рот
   - Ешь ты кому говорю! Ишь что удумали - мне перечить! Ведьма я или нет? А?
   - О-о-о!
   - Бабы мать вашу так перетак! Повыкидываю в чисто поле волкам на сжиранье! А ну отстаньте от меня!
   - Молчи-и! Заколдую! Будешь знать!
   Вякнув, машина как вкопанная встала на месте и из последующего потока брани Даяна смогла понять лишь то, что благородный рыцарь просит дам покинуть помещенье.
   В красных от браги старушечьих глазах отразилось небо, черное и звездное, которое мигом потухло, и только храп громогласный, заглушающий плясовую, полетел над ночными полями, пугая волков.
   - Старая она, - сказала Даяна, выплевывая в окно недожеваный балык или что там было - оттого и юродствует. Людей добрых потешить желает ... Много ль ей надо?
   Рыцарь уткнул рожу в баранку и тихо постанывал. В кабине невыносимо смердело едой, пахучими наливками, пьяной старухой и Даяна молча принялась соскабливать с дерматина сидений раздавленных раков, прилипшую ветчину, осклизлую икру, вонючий сыр и прочие объедки. Все нашкрябанное полетело в окно, затем была решительно заткнута пасть горластому - как его там - магнитофону, высыпаны крошки со скатерки и ударом кулака в бок возвращен к жизни благородный сэр Ланселот.
   - Спать давай укладываться, - сказала Даяна,- а лихо мы сегодня, а? Давно не веселилась я так...
   - Пророк, говоришь?.. Правду ищешь...
   - Ой, да пошли вы все со своею правдой! Ну нет ее в жизни, ни Сермяжной, ни господской, никакой, есть только жратва сытная да кореша верные... Отвяжись от меня!
   С утра башка болела - хоть на землю ложись и вой. Дождик серенький накрапывал, туман непроглядный перед стеклом висел, троица сидела по углам и молчала.
   Сэр рыцарь благородный осерчал на кого-то и вдруг злобно так заявил:
   - А вы что думали - я всю жизнь свою по дорогам здешним таскаюсь, да девиц из плена драконьего вызволяю?
   Собеседницы молча покачали головами. Большая с проседью аккуратно легла обратно, а белобрысая кудлатая долго мыкалась, пытаясь пристроить расплескавшуюся боль.
   Но время для очередного откровенья еще не пришло, потому как раздался свист молодецкий, уханье совиное, кряканье утиное и громадная как небоскреб - и где только слов таких понабралась - фигура преградила дорогу машине. Наплевав на совесть, можно было бы поддать газку, и еще одна проблемка канула б в лету, да только сэр рыцарь нажал на тормоз. Может, приключений в его жизни было мало?
   Ручищи на капот легли, рожу туман заслал, голосище прорычал свирепо:
   - Ану, коли люди живые прячутся здесь - выходите на бой, если же чудища стальные - то не спешите, я и сам к вам пожалую...
   Даяна и старушенция переглянулись, явно не веря ушам своим.
   Сэр рыцарь башку из окна высунул и вопросил:
   - а что, без драки никак?
   Минутная заминка, молчанье, потом неуверенно:
   - Ну можно и без драки... Только зачем? Неужто не хочешь силищей похвалиться, людям себя показать...
   - Веришь - нет!
   _- Ну а чо тогда разъездился здесь... - прозвучало обиженное. - Ехал бы себе, раз драться все равно не хочешь...
   - Вельзевул!!! Или как тебя там... Мужичина!!! Привет!! Где болтался ты столько времени? А у нас тут такое было... Ану, залезай давай... Тетя Ася, двигайся... А ты чего вытаращился, сэр рыцарь, это наш спутник, мы вместе странствовать отправились, а потом пропал он вместе с ведьмой достопочтимой, убей Бог не помню когда...
   На радостях Даяна, перегнувшись через тетю Асю, кинулась душить богатыря в объятьях, Правда, не долго, потому как воняло от него медведем, пережившим зимнюю спячку.
   - Где ты был? - вопросила, наконец, тетя Ася ревнивым тоном покинутой супруги, одновременно выдворяя Даяну подалее со своих колен. - Мы тебя зачем с собой брали, а? Драться. А ты что? Слинял и мы сами того... честь свою отстаивали... Умаялись в трудах праведных, непосильных...
   - Короче, забирайся... Да молчи ты, сказано тебе - попутчик наш... места хватит... Да куда ты денешься - не поедешь. Не поедешь - так проваливай, без тебя управимся...
   Под " Волки враждебные реют над нами..." компания вновь заколесила по дороге, Правда, в кабине стало тесновато, короче говоря, не продохнуть, но это никого не смущало, так как извлеченный из скатерки жбан браги вскоре здорово улучшил настроение путешественникам.
   Ближе к вечеру, когда алкоголь окончательно застлал мозги правдоискателям, подпрыгнув на кочке, грузовик встал в очень большой луже, плавно перетекавшей в маленькое болота и далее ехать отказывался... Толстые белые клубы дыма повалили из-под капота, внизу что-то звонко закапало, потом зашипело и наступившей тишине раздался полный нечеловеческого страдания голос благородного сэра:
   - Накатались, вашу мать... Доездились...
   - Приехали уже, что ли? А чо, вылазить пора? А мы только того... Весело стало... А, ребята?
   Благородный сэр Ланселот удостоил старуху взглядом, полным благородного презрения, и выполз из кабины наружу, бабахнув изо всех сил дверью. Правдоискатели переглянулись. Мужик поскреб в броде, тетя Ася завизжала:
   - Ты на меня насекомых своих не сыпь, ишь, отожрались, ироды! А ты чо молчишь, я, что ли, за всех вас думать должна? - это уже было обращено к пророку.
   Даяна обречено пожала плечами и вылезла из кабины. Обошла ее кругом и наткнулась на чьи-то ноги, торчащие из-под автомобильного днища.
   - Мама родная, да мы еще кого-то переехали... Вернее, наехали на кого-то... Сам виноват, нечего посреди дороги валяться, когда по ней за правдой едут.
   Ноги задергались, вылезли наружу и следом за ними появилось и остальное тело благородного рыцаря. Он сел, тупо глядя на синеющие в сумерках придорожные кусты и сказал, обтирая руки жирным лопухом:
   - Каюк, ребята... Дальше пешочком пойдем. Один я не управлюсь.
   - Если в чем помочь надо - всегда можешь на меня рассчитывать. - Пробасил сверху богатырь, высунув рожу из открытой двери. - Грязен я маленько, но силушку свою поберег. А деревня та и не деревня была вовсе... Злые они...
   После чего богатырский язык отказал ему, центр тяжести сместился и громадная туша глухо рухнула на сероватую от пыли травку.
   Они посидели на обочине, лениво переругиваясь есть или не есть, раздраженно поглядывая на трепыхавшегося под кабиной рыцаря, потом кто-то предложил костер развести, так как с наступлением темноты и ночной холод бодро наступал, но его обозвали дураком и велели заткнуться..
   Первой не выдержала тетя Ася. С тележным скрипом, она поднялась с земли и поковыляла дальше по дороге, не оглядываясь и не отзываясь на свое имя. Подумав, присоединился к ней и богатырь, водрузивший на плечо молодой дубок, что минуту назад рос поблизости, Даяна держалась до последнего, вернее, до первых капель дождя, после чего пнула торчащие ноги и велела их обладателю вставать и идти за всеми.
   - Эх, коврик бы сюда само летающий, - протянула старушенция, плотнее заворачиваясь в безотказную скатерку.
   Трава длиннющая росла здесь, по пояс, не меньше, желто-серая, от дождя нестерпимо мокрая, метелки кудлатые порой до самого лица дотягивались и противно так нос щекотали. Вдали лесок черный высился неровными зубцами, дождь добросовестно стекал за шиворот и змеился по спине...
   Богатырь остановился и тетя Ася размашисто ткнулась в широкую и вонючую спину:
   - Чу! Едой пахнет!
   Даяна втянула в легкие сырой ночной воздух и почудился ей аромат жареного мяса. Голод, батенька...
   - Да ну тебя... О еде только и думаешь денно и нощно.
   - Вот те крест, упрямая! Говорю - мясо кто-то неподалеку жарит! Люди. Волки, небось, жареного не едят... Хотя кто их, волков здешних поймет...
   - Оттуда запах несет. - Даяна махнула рукой в сторону черной глыбы, что высилась неподалеку и расточала убийственный аромат жареной говядины.
   Тетя Ася сделала стойку.
   - Дак пойдем, ежели народ честной - накормят, а не честной - так и отнять не грех, ибо велено нам всем делиться....
   Дубинушка молодецки просвистела над склонившимися головами, раз, другой, потом на плечо водрузилась и путешественники взяли курс на ароматную глыбу. Чем ближе подходили, тем сильней и сильней мясом жаренным пахло, и к запаху этому аромат свежайшего чеснока настойчиво так примешивался...
   Дабы распугать народ не честной, богатырь дубиной глыбу огрел, но звук получился глухой какой-то, да еще кусок отломился и под ноги Даяне упал. Она наклонилась, подобрать не поленилась.
   - Батюшки светы, антрекот!!!
   Коммунальная сторожила сунула нос в находку.
   - Сколько лет на свете живу - о подобном и слыхом не слыхивала... Чтоб вот так, посреди поля русского валялась груда мяса жаренного, свежайшего - такое лишь в сказках возможно... Ба-а-а, да мы тут неделю столоваться можем!
   Дальнейшее не слишком интересовало досточтимую матрону, ибо она громче всех ратовала за обед подле сломавшегося грузовика, и, следовательно, более всех возможности лишний раз перекусить, обрадовалась.
   Богатырь кругом груду обошел, кусок то там, то здесь отрезал, пожевал смачно, потом сказал, появляясь с другой стороны :
   - Бык это печеный... А с другой стороны у него - чеснок толченый... Здесь отрезай, туда макай - чем не раздолье!
   Тетя Ася, проглотив кусок, заметила:
   - Долго ли здесь он пролежит - бык печеный. Подъедать его надобно, иначе протухнет. Еда добрая пропадет. Не дело.
   Переглянувшись, Даяна с сэром рыцарем присоединились к общей пирушке. Здесь отрезать, туда макнуть...
   - Кончайте жрать! - Рявкнул богатырь.
   Даяна от души отлупила между лопатками досточтимую ведьму, жадно пытавшуюся проглотить кусок размером с бройлерного кролика, после чего с видом почтительного внимания подняла глаза на дюжего попутчика.
   - Внимаем вам трепетно...
   - Люди ...
   Действительно, недалече послышались голоса человеческие, и путники, притаившиеся за мясной грудой, узрели выходящую из сырой травы группу человек этак в двадцать, с большими корзинами в руках и ножами наперевес. Добравшись до быка, пришедшие принялись по-деловому обдирать с костей мясо гигантскими кусками и в корзины бросать. Вскоре бык значительно похудел, а местами и вовсе ребра его торчать стали. Напоследок в большое ведро наскребли толченого чеснока, и тогда сердце тети Аси не выдержало:
   - Эй, вы, куда быка нашего потащили? Мы нашли его - нам и распоряжаться судьбой его дальнейшей!
   Вздрогнули, воровато корзины к животам прижали и виновато так на правдоискателей вперились:
   - А чо, а чо, мы тута давно уже быком трапезничаем... Ему, поганцу, от того вреда никакого - меньше не становиться, за ночь мясо вновь на кости нарастает... А от чеснока толченного нас всех ужо воротит, дети малые не едят его, а жрать надобно, иначе завтра чеснока больше мяса нарастет...
   Богатырь подбоченился, тетю Асю плечом отодвинул и вперед к народу чесному - чесному, ли? - вышел.
   - Кто такие будете? - Пробасил.
   - Да местные мы... Живем неподалече, вон там, за речкой да за горкой.
   - А по какому праву быка нашего жрать приходите?
   Они помялись, потоптались, потом один ответствовал:
   - Прости, батюшка, не знали мы, грешные, что бык твой... Думали, сам по себе зажарился... Триста лет ужо не сеем, не пашем, все быка этого едим.
   - И что, за триста лет никак к деревне своей притащить его не удосужились?
   Переглянулись, плечами пожали, в затылках поскребли.
   - Дак это... Как его, огромного такого, на хребтах до деревни допрешь?
   - У, мужики лапотные! Головы-то на что вам даны? Думать, небось!
   - Не сердись, батюшка, за триста лет жизни сытой, безбедной мы думать отучились. А зачем нам думать-то? Царей да бояр отродясь не видели, голод и холод позабыли, детей растим да свадьбы гаженный месяц справляем.
   - Ну, это дело поправимое. Щас мы чего-нибудь придумаем...
   Народец ушлый корзины наземь поставил, в кружочек сел, головы подпер и на богатыря как на спасителя уставился.
   Тот, энергично дернув за руку благородного сэра, велел ему подойти поближе и думать поскорее.
   - А что думать-то? Ночь уже настала, спать пора ложиться. Дотащить до деревни его не проблема, только как в темноте деревья рубить да помост колотить? Тем более, что помощи особой от деревенщин нам не будет. - Мудро заметил сэр рыцарь.
   Богатырь башкой потряс, потом молвил:
   - Значит так: щас мы идем в деревню вашу на ночлег устраиваться, а завтречка всем миром, с топорами на дело выходим. Бык жаренный, за ночь не убежит.
   Деревенские радостно согласились с прозорливостью чужеземца и столь же радостно повели путешественников в деревню.
   - А что это вы пищу добывать на ночь глядя отправились? - Спросила мудрейшая тетя Ася.
   - Так весь день Божий свадьбу гуляли, - ответствовали.
   - Ха, ежели б я весь день свадьбу гулял, то долго еще на работу встать не мог, - почему-то хвастливо заявил богатырь.
   - Отчего же это? - Спросили.
   - Оттого, что похмельем бы маялся.
   - Чем? - Аж рты пораскрывали. - О болезни такой не слыхали.
   - Ой, дураки, неужто и вина хмельного отродясь не пробовали?
   - Реки молочные текут, берега кисельные имеются, а вот чтобы вина хмельные где произрастали - о том впервые слышим.
   - Тьфу ты, ироды! - долбанул об землю палицу свою неподъемную.
   Деревенские от страха аж поприседали.
   - Да будет вам, дальше пошли. - Сварливо сказал.
   Похватали корзины свои и почти бегом припустили со страху.
   Прошли лесочек, холм да речку миновали, в деревню вошли. Спала деревня, встречать чужеземцев только собаки, лопоухие да небрехливые выскочили, в ногах повертелись, хвостами помахали, да разбежались. Деревенские по домам разбрелись, гостей спать на сеновал отправили, дав с собой корзину говядины жаренной, щедро чеснока толченного отвалив.
   ***
   Утро началось с того, что деревенские к сеновалу сбежались да принялись, отпихивая друг друга, в щели заглядывать на богатырей всесильных чужеземных, которые намедни обещали бычью тушу неподъемную на плечах своих могучих перенесть словом волшебным. Ребятишки на крышу залезли и на всю деревню кричали громко, что вот красивый ногой пошевелить изволил, могучий очи разверз, белобрысая с боку на бок перевернулась, а бабка - богатырша как спала на спине, рот разинув, так и спать продолжает.
   Богатырь сел, рявкнул в голос, распугав деревенских, что посыпались прочь от амбара как птицы, растолкал попутчиков и вышел на двор по нужде.
   Детишки, облепившие заборы, радостно комментировали каждый жест гостей, бабки переговаривались да руками друг на друга махали, молодухи от смеха приседали, девки личики прятали на плечах подружек, когда взгляд чужеземцев ненароком на них падал, а мужики группами собирались, топоры за пояс понатыкав.
   - Никак работать собрались? - Вопросил богатырь.
   - Собрались, батюшка.
   - Ну так мы сейчас позавтракаем и тоже того...
   Дух чесночный над деревней летал. Направо слетал, налево слетал, потом на крышу амбара взгромоздился и закукарекал.
   Бабы бычатины приволокли, в крынках молочко парное из речки только начерпанное, сливки свежие, кисель овсяный...
   - А что, хлеба не едите? - Спросил дюжий мужик.
   - Так, батюшка, триста лет не сеем, не пашем, откуда ему, хлебу-то взяться?
   - Не дело это. - Сказал.
   Согласились. Головы кудлатые закивали.
   Собаки толстые сбежались, хвостами лениво помахали, от угощенья отказались. Зажрались.
   - Да чтоб я так жила, - тетя Ася сказала, - ни работать тебе не надо, ни воевать, ни по миру скитаться, по людям чужим...
   - Так оставайся.
   - Куда ж вы без меня-то? Видно написано на судьбе моей - найти смерть свою в чужих землях...
   Покончив с трапезой, богатырь рукава засучил, благородного сэра Ланселота в бок кулаком пихнул - нечего прохлаждаться, дело есть неотложное, и возглавил шествие из мужиков деревенских к быку печеному. Мужики шагали весело, топориками этак легонько помахивали - видно было, что не шибко трудиться они привыкли, следом мальчишки семенили. Бабы деревенские, поразмыслили, и сначала одна, потом другая и так далее принялись голосить противно, словно на войну благоверных своих отправили.
   - Ну-с, вы шестеро подите деревца молодыу да длинные срубите, вы трое сучья с них пообрубайте, вы семеро назад в деревню смотайтесь да досок самых крепких да длинных принесите, вы, сколько вас там осталось, вон ту рощицу в бревна превратите, а остальные... - богатырь по сторонам огляделся, но мужики почему-то закончились. - ладно, кто первый освободиться, пойдет выполнять наипочетнейшее поручение сэра сыра.... Как тебя там... по вытаскиванию телеги нашей из болота.
   Деревенские работали алчно и радостно, соскучились по труду праведному, ребятишки с воплями носились поблизости, а вскоре и бабы из деревни пришли поглядеть, как это чужаки заставили благоверных работать.
   К обеду нарубленные деревья высились аккуратными кучами, а мужики, откромсав от быка каждый в меру алчности по куску уселись наземь трапезничать. А работать после обеда их не удалось заставить. Не привыкли, дескать, трудиться на сытое брюхо.
   Прошла неделя, прежде чем груда мяса жаренного, бесконечно обновлявшегося оказалась перекачена по бревнам на помосте в деревню. С каждым днем мужики все больше ленились, работали все хуже, все раньше им обедать хотелось, все больше бабы причитали, что совсем дома мужиков не видят и от работы адовой меньше чем обычно ребятишек народилось, что в конце концов богатырь не выдержал и разогнал племя ленивое. Правда, сначала заставил грузовик из болота вытащить да с пару километров по дороге прокатить, покуда вновь двигатель не завелся.
   - Что за люди такие, а? Словно не для себя работают. Все заставлять их, наставлять на путь праведный приходиться... Что, не права я? - кипятилась тетя Ася, словно спорить с ней кто-то собирался.
   - Милейшая, от сытой жизни они обленились. Теперь, когда из домов вылезать не придется, чтобы пищу в дом тащить, они совсем сойдут на нет. - Сказала Даяна, тайком вытаскивая из скатерки кадочку капусты квашенной. За неделю пребывания в странной деревеньке и исключительно говядиной питаясь, она поклялась мяса в рот три дня не брать.
  
   Долго ли, коротко ли колесили герои по дорогам, поминутно за автомат хватаясь, пока не встретилась им на дороге маленькая девочка с красным бантиком на голове.
   - Эй, девочка, как на твоей лысой голове держится этот красный бантик? - прокричал богатырь, которому сегодня с самого утра страх как хотелось с кем-нибудь подраться.
   Девочка улыбнулась - во рту у нее оказались огромные острые желтые зубы - и сказала басом:
   - Как бабушка прибила, так все и держится.
   - Что же это за бабушка такая? - спросила Даяна, высовываясь из окна.
   - Да она живет здесь неподалеку. В гости вас приглашает. - Улыбнулась еще раз девочка.
   - Ты, милая, улыбайся пореже, не-то у меня от твоих улыбок мороз по коже дерет. - Сказал богатырь. - А где живет твоя бабушка?
   - А вон там, через лесочек пройдете - избушка ее и будет. Дерните за веревочку и дверь откроется...
   Правдоискатели переглянулись. В гости наведаться хотелось, благо, пять дней под открытым небом ночевали.
   - Ну, что, едем к бабуле на пироги? - спросил благородный сэр.
   Даяна благоразумно помотала головой.
   - Что-то не верю я бабушке, которая бантик к голове внучки гвоздями прибивает.
   - А мне так и вообще эта история кажется знакомой, - сказала тетя Ася, которая все утро голос не подавала из своего угла. - Помяните мое слово, наплачетесь вы еще с этой бабушкой...
   - Едем. - Махнул рукой богатырь. - Двум смертям, как известно, не бывать...
   - Но можно здорово оттянуть это событие, если вести здоровый образ жизни и правильно питаться... - воспряла тетя Ася, но на него посмотрели так, что все желание говорить далее у нее пропало.
   - Валяй, девочка, показывай, где живет твоя бабушка! - рявкнул богатырь.
   Девочка рукой куда-то влево махнула и в кусты сиганула.
   Грузовик поддал газку, весело полетел по дороге под звонкую мелодию - " Это есть наш последний и решительный бой", дорога забирала в лево, все худела и вконец до муравьиной тропы докатилась. Вскоре и закончилась. Здесь, в дебрях непроходимых, между елями черными и осинами серыми, поросшая мхом и мухоморами, провонявшая поганками, стояла избушка... Крыша соломой гнилой крыта, дверь низкая, хоть на четвереньках вползай, вместо кур по двору жабы гуляют и квакают во весь голосище. Не хватало разве что ограды из заостренных кольев с черепами на каждом, да еще с глазищами горящими для пущего эффекта.
   - Не похоже, чтоб кто-нибудь пылко жаждал встречи с нами, - сказал богатырь, беря автомат в правую руку, а дубину - в левую, и дверь машины открывая.
   - Ой, помяните мое слово, ой, пожалеете еще, что глупы и упрямы были... - до ломоты в скулах знакомо запричитала тетя Ася.
   Даяна без особых церемоний выпихнула ее в спину на улицу следом за богатырем и едва подавила судорожное желание отсидеться в машине, потому что дверь избенки с ужасающим скрипом отворилась и на пороге возникло... как бы назвать помягче... не слишком приветливое лицо... нет, не лицо, а рожа, хозяйки сего дома.
   Тетя Ася руками всплеснула, дуршлаг поглубже на голову нахлобучила, богатырь едва сдержал инстинктивное желание дать длинную очередь из прижатого к животу автомата, и сказал:
   - Кроме тебя здесь никого больше нет? А ты хорошо смотрела? А то как бы не поседеть мне сегодня от впечатлений новых...
   Даяна, когда сердцебиение ее пришло в норму, сказала, шпыняя мужика кулаком в спину:
   - Молчи, что, не учит тебя ничему опыт? Помнишь, над старушкой уже однажды прикололись...
   Распихав всех плечами, пополам согнувшись, богатырь в избушку вполз. Следом благородный рыцарь войти изволил, а уж за ним, толкая друг друга и пиная в бока кулаками, протиснулись Даяна с тетей Асей.
   Скрипучая дверь плотненько закрылась, и наступил такой мрак, что Даяна мигом потеряла ориентиры, где верх здесь, где низ.
   Тишина, потом рядом кто-то пискнул и наконец лучина зажглась. Правдоискатели огляделись.
   С потолка лохматыми хвостами трава сушенная свисала, по полу крысы сновали, теснотища такая была, что рукой пошевелить негде было...
   - И черт нас дернул... - Начал было богатырь, но Даяна вдруг ощутила подсунутый под подбородок ствол очень холодного и неприятного пистолета, отчего и издала писк придушенной мыши.
   - Попались, голубчики. - Проскрипела не шибко гостеприимная хозяйка, почему-то пробуя на вкус даянину шею. - Будет у меня теперь угощение на несколько дней.
   - Обломись, старая! - рявкнул богатырь. - Мы, вишь ли, черствые... Па-аберегись!
   И очередью прошил старуху насквозь.
   Старуха ухмыльнулась. Пули, не причинив ей вреда никакого, тихо - мирно вошли в стену за ее спиной.
   Богатырь, еще разок прицелившись, взял автомат пониже...
   Даяна дико завизжала :
   - Здесь уже я начинаюсь, идиот!!!
   И еще одна очередь.
   Старуха весело загоготала. Даяна, в состоянии, близком к обмороку, повисла на ее руке.
   - Ишь, как внученька моя постаралась, сразу четверых за раз привела. Давненько, давненько я так не пировала... Мясцо свежее, молоденькое...- зашамкала ведьма.
   - Отпусти ее, нето хуже будет! - не очень решительно сказал богатырь, потому что ничего хуже очереди из автомата придумать не сумел.
   Ведьма прекрасно это поняла, потому не шибко и испугалась.
   Расстреляв обойму, богатырь автомат отшвырнул, дубинку наизготовку взял, но старуха поплотнее прижав пистолет к даяниной шее, сказала:
   - Не горячись, милый человек. Скажи-ка мне лучше, удалось ли вам в странствиях ваших Правду Сермяжную сыскать?
   Богатырь нехорошо как-то посмотрел на тетю Асю, словно она на деле оказалась известным фискалом, хотя все свои пятьдесят или сколько там лет вела достойную жизнь честной старой вдовы, и сказал:
   - А ты откуда знаешь?
   - Птичка на хвосте принесла, любезнейший...
   - Я бы этой птичке перышки бы повыщипывал... - сказал богатырь.
   - Поди поймай еще эту птичку... Так что, говорить будем?
   - Так ты ж не спрашивала ничего... Так, угрозы одни...
   А сам бочком-бочком к старухе-то подбирается.
   У Даяны уже и ноги стоять устали, и шея с воткнутым в нее пистолетом, еще миг и она попросила бы старуху дать ей передохнуть слегка, а потом продолжить стояние в этой позе неудобной.
   - Стой ты, пристрелю ведь. - Беззлобно старуха сказала. - Не шучу я, ведьма ведь...
   - Ба, и ты тоже! Знавал я одну, но скажу тебе честно, лучшее, что она делать умела - так это мух в тараканов превращать.
   - Но-но, я бы попросила вас... - обиженно встряла Тетя Ася, отпихивая локтем от себя благородного сэра и выступая вперед. - Послушай, милая, отпусти девицу-то... Ну какой прок тебе с нее? Кожа да кости, жрать нечего... А нам нужна она, не губи душу юную.
   - А кушать мне что прикажешь? Тьфу ты, черт! Не стану я жрать ее, не для того она нужна мне. Я ее в залоге держать стану.
   - В чем-чем? - богатырь спросил.
   - В залоге. Правду Сермяжную принесете мне на блюдечке с голубой каемочкой - девку свою назад получите.
   - Так матушка моя, не простое это дело - Правду искать... Скитаемся мы, горемычные, без сна, без отдыха которую годину, хоть бы где о Правде той прослышали... - привычно как-то запричитала тетя Ася, отчего Даяне вдруг вторить захотелось "бедные мы, горемычные-е-е..."
   - Где вы, бездари, шатаетесь? Где вы, ироды, ищите? Этак всю жизнь свою и потратите на подвиги никчемные.
   - Так подскажи, благодетельница, куда нам путь держать надобно? Не-то все ножки стопчем, прежде чем до правды доберемся...
   - Так подите в Кийный град, там все Правду эту ищут...
   - что значит - все? Кто еще посмел? Не позволю-ю! - тетя Ася подбоченилась свирепо, словно собралась головы буйные отрывать направо и налево.
   - Слушок нонче прошел, что кто Правду эту разыщем - мигом обладать сокровищами неземными станет. И теперь что не год - находятся хвастуны, которые Правду эту самую мельком видели, или человека, что слышал о ней, повстречали.
   Правдоискатели переглянулись и погрустнели вдруг.
   - А отчего это вы, нелицеприятная незнакомка, именно нас просить удумали Правду принести вам на блюдечке? Возможно, что именно в Кийном городе и живет некто, кто совсем близко подошел к находке... - встрял благородный сэр Ланселот.
   Старуха буркнула:
   - Вы и подошли ближе всех...
   Пальцами щелкнула и выскочила из угла метла. Ведьма на нее бочком села, Даяну подле себя примостила, буркнула что-то и метла проворно вылетела в печную трубу.
  
   К Кийному граду добрались странники не скоро, долго плутали, пытая каждого встречного и поперечного, не видал ли кто правды этой распроклятой. Не видали. Или говорить не желали.
   Добраться-то добрались, только в город стражники их не пустили. Сказали, что раз прописки городской не имеют, то и делать им здесь нечего.
   Правдоискатели шатер под городскими стенами разбили и принялись совет держать, как жить дальше.
   Высказано было несколько предложений - взорвать городскую стену как в замке сэра Евсея, прокопать подкоп под стену или, перекусив поплотнее, собрать армию и взять город штурмом.
   Взрыв пришлось отложить - мин не было. Подкоп тоже - не было лопат. Штурм отложили по причине отсутствия армии. Подумали - подумали, и решили, что лопаты достать проще всего.
   Всю ночь трудились, горемычные, расковыривая мягкую землю подле городской стены, к утру траншею прокопали и спать завалились.
   За три ночи проковыряли достаточно большую дыру и стали вверх копать. Копал богатырь. Вгрызся он покрепче и обрушился на него тонкий слой почвы вместе со стоящим над ним сортиром.
   Когда откопали богатыря, от мата великорусского птицы замертво падали с ветвей на землю. Три дня еще мылся он в реке ближайшей, а на четвертый его осенило.
   Каждое утро подходят к воротам городским телеги крестьянские, груженые овощами и зеленью, проверив прописку и лениво поковырявшись в капустных кочанах, стражники пропускали телеги в город. На рассвете, прикинувшись разбойниками, правдоискатели вышли на Большую дорогу и ближайшую телегу остановили.
   - Слезай. - Сказал богатырь щуплому мужичку на телеге. - Не-то хуже будет.
   Мужичек поверил на слово и слез.
   - Раздевайся.
   Мужичек тулуп свой скинул и такая вонь от тулупа пошла, что только богатырь стоять на ногах остался.
   - Теперь проваливай, и не вздумай никому говорить о том, что видел нас. - Сказал богатырь, тулуп на себя натягивая. Аж глаза от вони резало.
   Мужичек покорно головой покивал, сказал:
   - слыхал я, что нынче рэкет совсем лютый стал, но Бог миловал, не встречал пока...
   - Вот и проваливай подалее, - посоветовал богатырь. - Целый месяц можешь дань не платить мне...
   Мужичек уковылял, а богатырь, закопав подельников в капусту да репу, в телегу забрался, да галопом до города домчался.
   - Эге-ге-гей, отворяйте ворота, сучье племя! Везу капусту прямо к барскому столу! - заголосил.
   Ворота лениво приоткрылись.
   - Чего потемишся, рано еще. - Сказали оттуда.
   - Кому - рано, а кому и в самый раз. Пропускай!
   - Сказал - жди!
   - Это ты не мне, это ты боярину своему скажи, что рано. Велел он мне лучшие кочаны в округе собрать да на рассвете к дому его привесть.
   Стражник выполз наружу, в кочанах рукой поковырял.
   Кочаны, надо сказать, были весьма мелкие, да и подвявшие слегка. Стражник недоверчиво башку поднял и гвоврит:
   - Тебе боярин за такие кочаны велит спину надрать. Ишь, бездельники! Небось, тоже всю ночь как монахи распроклятые Правду искал, оттого и рожа такая красная!
   Рожа у богатыря была действительно красная, но по другой причине. Уж больно хотелось ему кулачище свой припечатать к светлому лику городского стража.
   - А паспорт твой где? - спохватился.
   Богатырь по карманам похлопал, бумагу достал, не разворачивая, ткнул ею в рожу стражнику и стегнул лошаденку. Пронеслись мимо, никем не задержанные.
   Телегу с кочанами подле площади базарной бросили, туда же вонючий тулуп швырнули, а сами побрели по домам на постой проситься. Одна старушка сжалилась над ними и пустила в свой гараж.
   Правдоискатели стол самобранкой застелили, с глаз подалее официантов прогнали и пригласили хозяйку с ними отзавтракать.
   - А скажите мне, мамаша, отчего это народ пришлый в ваш город славный не пущают? - спросил богатырь, водочки старушке подливая.
   - А от того, милый человек, что дела в нашем городе творятся непотребные... Столько злодеев развелось, и все указ монахов нарушают, что решено теперь бороться с ними не на жизнь, а на смерть...- старушка ответствовала.
   - Что ж за указ-то такой?
   - Да не велено Правду сермяжную искать более.
   - А отчего не велено?
   - А оттого, говорят, что почти нашли ее... А кто Правду-то найдет, на веки вечные богатым станет...
   - А что ж плохого в том, чтоб Правду найти?
   - Экий непонятливый ты... хотят монахи сами Правду найти... Зачем ее делить с кем-то?
   - А что, не всех ее не хватит?
   - Так если на всех делить, что монахам останется? Вот они и не хотят делиться...
   Правдоискатели переглянулись. Где от них близко Правда эта треклятая пролетела, они и не заметили.
   - А что будет, коли не послушаем мы их? - с угрозой богатырь спросил.
   - А поди не послушайся - узнаешь...
   Отзавтракав, вышли правдоискатели на улицу. На народ посмотреть и себя показать. Может и Правда валяется где...
  
  
  
  
  
   Кийский город шумный оказался, только держись! Мопеды, мотоциклы, телеги крестьянские, даже грузовики, вроде брошенного под городскими стенами грузовика сэра Ланселота, над головами с грохотом кружил монашеский вертолет - епископ запрашивал разрешенье на посадку на базарной площади. Народу на улицах как в славном городе Санкт-Петербурге, только бегут все куда-то, толкаются, на ноги наступают нещадно. Наступил - и дальше бежит, пока обернешься, чтобы сдачи дать, глядь - а он уже в конце улицы.
   Реки, каналы, фонтаны - все в граните да мраморе, по каналам лодки чудные с моторами бегают, грохочут страшно, небось всю рыбу распугали.
   Монахов тут уважают, дорогу уступают, хотя и плюют порой вслед. Ходят они, куколи на головы натянув, чтоб лица кто не увидел, на поясах вместо кошелей - кобуры болтаются...
   А лекарей да аптекарей - не сосчитать! По проспекту большому имени 16 сентября прошли - штук двадцать аптек насчитали. Порошки да мази в пестрых флакончиках народ раскупал охотно, не взирая на дороговизну, видать, лечиться любит...
   Направо - салоны гадальные, по ладони судьбу предсказывают, как бывшую, так и будущую. В один зашли, богатырь как лапищу свою мозолистую потянул, ему тут же подвигов обещали и царскую дочь в жены.
   Плюнул, деньгу бросил и вышел вон.
   Налево - маги да колдуны, ведьмы да ведьмаки, порчу налагают, снимают, по портретам семейным от родового проклятья избавляют.
   Тетя Ася по наивности своей в один заглянула, ведьмой назвалась, так ее прогнали и кобелей следом спустить велели.
   Прямо на тротуаре стоял человек в шубе длинной - это летом-то - и в трубу какую-то смотрел.
   Богатырь обошел его кругом, что делает, поинтересовался.
   - Сглаз навожу,- ответил. - На кого взгляну - того сглажу. Вам кого сглазить? На коллективный заказ - скидки...
   - Вот я бы тебе про меж глаз сглазил, - почему-то сердито сказал богатырь.
   По улице нищий плелся, грязный, вонючий, как давешний мужик, лапищу свою черную протягивает и канючит:
   - Подайте бывшему депутату четвертой Государственной Думы, век молиться за вас стану...
   Сэр Ланселот монетку кинул, мужик сграбастал ее и дальше песню завел, обращаясь к тете Асе:
   - Подайте жертве вынужденного переселения...
   - Ты б хоть врал одинаково, ирод, не смешил бы народ. - Сказала она, авоськой от нищего отмахиваясь.
   - Поучи меня, старая, народ - он разнообразие любит...
   и далее побрел, канюча:
   - Подайте монетку на леченье застарелой проказы...
   Несколько собак бродячих подрались из-за брошенных им мясным обрезков.
   Тетя Ася остановилась перед ними и долго смотрела, пригорюнившись.
   - Чо встала? - спросил богатырь.
   - Как гномы совсем дома у нас...
   - Ой, не береди раны! Пора домой, давненько пора... Даяну найдем и домой. Леший с ней, Правдой этой...
   - Без Правды и Даяну, горемычную, не разыщем...
   - Не боись! Сказала же ведьма, что мы ближе всех к ней подобрались. Значит, искать будем!
   Опять над головой с диким ревом вертолет полетел, от ветра, поднятого им, с голов прохожих летели шапки.
   Богатырь башку к небу поднял и такое смачно-заковыристое ругательство сказал, что какой-то человек даже послушать остановился.
   - Непочтительно, братец, отзываетесь о царе-батюшке, - сказал.
   - Чо я вижу - что царь это? Царь - это когда в санях летом, когда яблоки молодильные в саду растут, водица мертвая и живая... - богатырь перебрал все, что слышал когда-либо о царях и замолчал. Не надолго. - А это что за царь ? Над головой летит и громко жужжит.
   - Карета царева... Вертолет, называется. Эх, деревенщина. Звать-то тебя как?
   Богатырь в затылке поскреб, сказал:
   - Бабы мои Вельзевулом кличут. И ты так зови.
   - А чего шатаетесь с утра самого по городу без дела или ищите чего?
   - А ты что, следишь за нами? - спросил богатырь.
   - Правду Сермяжную ищем, - одновременно с ним ответствовала тетя Ася.
   Богатырь на нее так зыркнул, что она почувствовала непреодолимое желание раствориться в воздухе.
   - Пра-авду, милый человек? Это вы зря-я... Кто сейчас ее только не ищет, награда за нее обещана была... Но то раньше, теперь монахи обещали на кострах жечь тех, кто Правду и дальше искать станет. Сами найти хотят.
   - Это мы еще посмотрим, кто кого спалит...
   Прохожий ухмыльнулся.
   - Приходи вечером ко мне, вместе искать станем... Только молчок. Ты, я вижу, приезжий, доносы писать не станешь, выгоды их не знаешь. Но тот, кому проболтаться можешь, на жизнь себе доносами зарабатывает...
   - Приду. Тебя звать-то как?
   - Спросишь дом аптекаря Пелля. Его здесь все знают.
   Ушел.
   Тетя Ася дорогу богатырю преградила и сказала, что Правду один богатырь будет искать только переступив через тетиасин труп.
   Богатырь сказал, что за этим дело не постоит.
  
   Вечером дом аптекаря Пелля разыскали без труда. Он стоял в конце переулка и добрая дюжина указателей тыкала в него. Надписи на указателях гласили : " здесь живет колдун", " дом аптекаря Пелля", " Доктор черной магии и мастер спорта по игре в мяч", а так же " до двадцати трех часов посторонним вход воспрещен". На двери, окованной железными обручами, были намалеваны зеленой краской оскаленные морды и несколько неприличных слов. Молоток был сделан в форме кошачьего черепа. Когда богатырь взялся за него и забарабанил в дверь, так, что из окон соседних домов в переулок были выплеснуты ночные горшки, череп извернулся и цапнул его за палец.
   - Дьявол тебя раздери! - прорычал богатырь.
   - И тебе того же, - ответствовал череп.
   После этого дверь сама открылась вовнутрь.
   Правдоискатели медленно вошли, памятуя о приключении в лесной избушке, дверь с грохотом закрылась за их спинами, и очам их престал огромный холл, больше, чем весь дом снаружи, прямо впереди - широкая деревянная лестница с узорчатыми перилами, крытая ярко- алым ковром. Пол - паркет голубой, колонны резные, как дубы - необхватные, под потолком птички поют, вдали где-то ручеек звенит.
   Правдоискатели огляделись. Кто-то робко, кто-то свирепо.
   Богатырь автомат на изготовку взял, спутников своих спинищей широченной прикрыл и к лестнице пошел.
   Дорогу преградила вывеска, выскочившая из пустоты, и заболталась пред богатырскими очами: " Doom- направо, вход прямо".
   - Эге-гей, - заорал богатырь, - хозяева, гостей дорогих встречайте!
   Эхо раскатилось по залу и ничего более не шелохнулось.
   - Ну, люди...
   Пошли по лесенке не торопясь вверх.
   Бамс - еще надпись под морду: " Для входа введите пароль".
   - Вашу мать, я щас вам дам - пароль...
   И очередью по надписи...
   " Ха-ха-ха" - сказала надпись, " ответ не верный".
   После чего вся троица оказалась лежащей у самого начала лестницу.
   Поднимались они по ней раз пять или шесть, до тех пор, пока тетя Ася вкупе с сэром Ланселотом не отняли автомат из рук совсем озверевшего богатыря да автоматом этим по спине ему прошлись.
   Далее три двери зияли в стене. Когда, наклонив буйную головушку, богатырь помчался вперед с целью рассадить дверь к чертям собачьим, одна из них открылась и пред очами его предстал аптекарь Пелль.
   - Ну разве же можно входить в дом колдуна с парадного входа, - сказал он укоризненно. - Парадный вход - это для монахов и прочей шушеры, вроде соседей... А гости дорогие через черный топают.
   И провел из в лабораторию свою, где в банках, склянках, колбах, трубках, смердении и вони булькала Сермяжная Правда...
   - Да нет, это еще не Правда, - сказал аптекарь. - Правда выкристаллизоваться должна, в страданиях и муках родиться... Потом просушу я ее и в коробочку высыплю...
   Правдоискатели прошлись туда-сюда, недоверчиво головами покачали.
   - Мы, грешные, думали, что будет она на дороге лежать и поджидать нас... - сказала тетя Ася, поднося к носу что-то зело вонючее.
   - Поначалу у меня в пробирках все жизнь какая-то зарождалась, то черви, то помет крысиный находился, а на днях глядь - буковки лежат...
   - Какие еще буковки? - богатырь спросил.
   - Обычные буковки... Из которых слова состоят... Я их сушу, скоро, как только все выйдут, стану слова делать... Глядишь, Правда мне и откроется....
   - Послушай, милый человек, - начала тетя Ася голосом жалостливым. - Была с нами девица одна красоты неописуемой. Скитались мы, горемычные, по лесам и лугам, покуда не пришли в избушку лесную. Выскочила к нам ведьма, страшная, как покойник тухлый, похитила касатку нашу и велела выкуп за нее нести - Правду сермяжную... Правда, куда нести - тоже не сказала... Смилуйся над нами, горемычными, отсыпь Правды своей кулечек... - смахивая замызганным в скитаниях фартуком слезы, прорыдала тетя Ася.
   - А что за ведьма-то была?
   - Да кто ж ее знает... В лесу жила, девочка маленькая нас в дом ее заманила....
   - Девочка лысая?
   - Лысая, с бантиком на головке...
   - Красным бантиком?
   - Красным, милый...
   - Так то ж теща моя...
   Правдоискатели глаза так и вытаращили.
   - Ну да, в ссоре я с ней...
   - Веди к теще своей, распроклятой, станем Даяну нашу выручать! - зарычал богатырь.
   И автоматом своим как дубинушкой стоеросовой помахивает.
   Аптекарь головой помотал.
   - Во-первых, где живет она нынче вы сами знаете. В лесу дремучем... Во-вторых, по ночам дома ее не бывает, на промысле она... В третьих, я ее не меньше вас боюсь. Она и меня сожрать грозилась. В четвертых, я ей тоже Правду обещал... В пятых...
   - В пятых для тебя не будет... - как-то очень уж зло богатырь сказал и автомат поднял - башку тебе разнесу, коли не поведешь....
   - Ладно... дам вам Правды...
   И в кулечек из баночки стеклянной буковки отсыпает...
   Богатырь кулечек смял тщательно, за пазуху положил. Поклонился до земли..
   - Благодарствую, добрый человек...
   Тетя Ася расшаркалась, дуршлаг приподняв, а сэр Ланселот стянул со стола что-то, что плохо лежало.
   - Да удлиняться года твои... - сказал..
   - Что ж, значит, нечто более не задержит вас под моим кровом гостеприимным...
   - Ну почему же, ежели вам еще есть что показать...- вспряла тетя Ася, алчное создание.
   Богатырь призвал ее к совести и из дома проклятущего вытащил.
   - Удирать надо, - сказал, - колдуны - они такие, сейчас добры, а через час живьем едят...
   Тетя Ася согласилась.
   Домой вернулись да спать завалились.
  
   С утра в дверь загрохотали нестерпимо, старушку - хозяйку напугали так, что она под лавку забилась, богатырь пошел открывать, да не успел. Дверь снесли, мешок пыльный на голову напялили...
   Богатырь сначала очи разверз, потом очухался, потом думать стал. Припомнилось, что вместе с мешком сунули его на жесткий пол махины, дважды ударив головой о двери, затем везли куда-то в рокоте мотора, волокли волоком по камням, башкой вниз по ступеням - видно, голову с ногами перепутали, тогда же он сознания и лишился.
   Заворочался, мешок вонючий с головы стянул. Сел передохнуть, больно уж в башке гудело, да плыли круги сизые перед глазами.
   Темнота-а...
   Духота-а...
   Потом огонек блеснул вдали - оказалось, зрение возвращалось.
   Еще посидел, покряхтел.
   Чьи-то руки коснулись, и словно слепой по лицу провел.
   - Кто ты? - глухой голос спросил.
   Лапищами глаза протер и узрел-таки пред собой человека с пыльным мешком на голове.
   Стянул мешок, в сторону отбросил..
   - Святые! Чудо! Чудо свершилось! Пресвятая дева-воительница, да славишься ты... ты... Ты?!!
   - Узнала-таки? Нечего глотку драть. Куда Ланселота подевали, изверги?
   - Не знаю, касатик, сама только глазоньки свои... А кто это там в углу храпит?
   Правдоискатели подползли к человеку в углу, мешок с головы стянули и сэра Ланселота Озерного из-под него вытащили.
   - Спит, драгоценный, умаялся... Скажи, мужичина, что это было с нами? Почто башкой об пол били... А?
   Богатырь плечами пожал,
   - Что было - не знаю, но коли узнаю, чьих рук поганых дело - со свету сживу! Эй, вы! - завопил, кулачищами по двери лупя изо всех сил. - А ну, отворяйте, на бой честной выходите, ежели не хотите, чтобы я халупу вашу с лица земли снес!!!
   Вдруг на двери дырка маленькая приоткрылась и голос, злой, как песий брех, сказал:
   - Ты пасть-то свою не разевай, не-то я живо тебе мозги вышибу!
   И с треском закрылся.
   Правдоискатели переглянулись.
   Замок на двери залязгал, некто три миски собачьи на пол бухнул и пойло какое-то в них налил.
   - Жрите. - Сказал.
   - Пресвятая дева, куды ж я скатерку-то подевала? - запричитала тетя Ася.
   - Ты ж спала на ней. - Богатырь буркнул, к пойлу принюхиваясь.
   - Верно...
   Тетя Ася по полу на карачках поползала, похныкала, потом опять к богатырю пристала:
   - А куды я клала ее, под голову али под ноги?
   - Да ты что, старая, совсем рехнулась, что ли? Буду я еще следить, куда клала ты скатерть свою поганую?
   - Я те дам - поганую! Сколько недель она кормила - поила нас, без сна, без отдыха-а-а...
   Богатырь кулачище свой показал и тетя Ася в миску с баландой уткнулась.
   Правда, тишина стояла не долго.
   - И как же человек такое кушать-то сможет, как же глаза его на лоб не вылезут, уши шерстью не порастут...
   - Стража-а!
   Глазок опять лязгнул.
   _ Заберите от меня юродивую эту, куда хотите, девайте, один дни коротать стану, не-то - придушу!
   - Ты побалуй еще у меня! - сказал кто-то за дверью и все стихло.
   Правда, в камере окошко оказалось - высоко, под потолком, но звуки кое-какие доносились и обрывочек неба виден был.
   Богатырь велел тете Асе встать на четвереньки и хотел было взобраться на хребтину ее, чтобы на волю взглянуть, но старушенция такой бранью разразилась, что пришлось ему самому вставать на карачки и терпеть пыхтенье, с которым старуха на спину забиралась.
   - Что видишь?
   - Небо, касатик.
   - А еще что?
   - Травку, милый...
   - Ну а еще что?
   - Площадь базарную...
   - Так с нее, дура, и начинать надо было!!- взревел.
   - Люди ходят, торгуют... Ей, лю-юди, помогите, спасите!!! Сидим мы, сирые, за Правду Сермяжную пострадавшие!!!
   Орать еще не закончила, а уж несколько камней и навоз в окно влетели да на богатыря посыпались.
   - У-у, зачем земля только носит тебя, проклятущую! Слазь, сам смотреть стану!
   - Спину свою не дам!
   - Пропади ты пропадом вместе со спиной своей!
   Разбежался, подпрыгнул, ручищами за решетку уцепился, подтянулся.
   Прямо под окном бегал мальчик светловолосый, в ручонках блестящие пластинки держал.
   - Кому Правды Сермяжной, сколько хошь... Не в кульках, не в горстях, на сидюшках...
   - Эй, малец, подь сюды...
   Малец голову поднял, ближе не пошел.
   - Почем Правду продаешь?
   - А сколько тебе?
   - Да одной хватило бы...
   - Одну - дорого, десять - дешевле...
   - Да я из-за кулька одного на каторгу иду, куда мне больше... Ну, сколько?
   - Так, дяденька, откуда у тебя деньги, коли все равно в тюрьме сидишь...
   - Не твое дело! Кидай сюда - в долгу не останусь!
   Пацан размахнулся и что-то сверкающее в окно влетело.
   - Как звать-то тебя, кому деньги несть?
   - Биллом Гейтсом кличут...
   Богатырь на пол спрыгнул, старушенция ему Правду номер два и показывает.
   - Что это за Правда такая? У аптекаря - Правда была, а эта - не вида не формы...
   Богатырь привирал. Правда сия имела вид плоского, донельзя диска, сверкающего как радуга, как звезды, как солнышко поутру... Далее фантазия у правдоискателей иссякла.
   - А эту... аптекарскую Правду мы потеряли? - спросил.
   - Видать...
   - Постой, я ж ее от аптекаря и нес...
   и из-за пазухи своей кулечек достает.
   Тетя Ася почему-то на шею богатырю бросилась и принялась уста лобызать.
   Тот вдруг страшно смутился, но старуху прогнал.
   Затем, едва закончили правдоискатели сэру Ланселоту рассказывать о грустном водворении в неясно пока чьи застенки, замок еще раз залязгал, дверь отварилась, и тете Ася было велено идти на допрос.
   В коридоре здорово воняло баландой и крысами, охранник с непробиваемой рожей - ба-а, а что это на вас ряса, милейший! - велел старушенции стать лицом к стене и запер дверь в камеру. Затем пинками и толчками направил ее к лестнице, потом еще одну дверь отпер и тетю Асю в нее впихнул.
   Сапогом под зад.
   Когда она, кряхтя и тихо бормоча проклятья, на ноги поднялась, еще один охранник сунул стул ей под зад и встал рядом, аки пес цепной.
   - Что ж ты, ирод, так с женщиной пожилой обращаешься, неужто совести у тебя нет...
   Впрочем, желание воспитывать его у нее пропало мигом, так как охранник пообещал ей подбить глаз.
   Тогда она по сторонам огляделась: комнатушка маленькая, на потолке лампочка крошечная тлеет, едва предметы различимы. Впереди - стол стоит, на нем бумажки какие-то разбросаны. Еще два стула по ту сторону стола.
   Потом дверь открылась, вошли двое в рясах, с куколями на головах. Руки под подбородком сложены, рожи постны в полумраке виднеются.
   Встали у стола, молитву быстренько совершили. Сели.
   И как врубили лампу невероятно яркую прямо в лицо почтенной ведьме, что она ужом завертелась на стуле, но тот, что рядом стоял, ручищу свою железную на плечо положил и велел не дергаться.
   Монах голову поднимает, лицо его тете Ася не видно - гад! - и говорит свирепо:
   - Отвечай только правду, точно и быстро. За попытку соврать расплата последует неминуемо.
   Тетя Ася вопрос задать хотела - по какому праву... - но от слов таких язык едва не проглотила.
   Головой закивала.
   - Имя?
   - Так откель же мне, батюшка, имя твое знать?
   Пауза. Потом еще свирепей:
   - Ты дурой мне не прикидывайся, не таких раскалывали. Быстренько на дыбе вздернем...
   - Ой, не надо...
   - Имя?
   - Мое, родимый?
   - Ну не мое же?
   - Так откуда ж мне знать, касатик, раз ты не уточняешь...
   - Имя?!!
   - Так поди вспомни еще... - и печенкой чувствую бурю начинающуюся, пробормотала: - тетей Асей зовут.
   - Пол?
   - Че-его-о?
   - Ладно, пиши - женский. - Сказал второй.
   - Постой, а если не женский?
   - Ну какой же еще?
   Монахи переглянулись.
   - Возраст?
   - Вот пытай меня - не считала! - с вызовом так сказала, аж собой загордилась.
   - Ну пиши - семьдесят.
   - Че-его-о?
   - Ну шестьдесят...
   - Прописка?
   - Не грамотные мы... - ну соврала, так поди ж проверь...
   Монахи еще раз переглянулись. Один покрутил пальцем у виска.
   - Откуда в город прибыла?
   - Из лесу.
   - Что делала в лесу?
   - На машине ехала...
   - Куда?
   - В город, касатик, куда ж еще лесом ехать можно...
   - Откуда?
   - Из деревни.
   - Название?
   - Да разве ж я спрашивала...
   - Что делали в деревне?
   - Ночевали, касатик...
   - Откуда в деревню приехали?
   - Из лесу...
   Короче говоря, через три часа допроса тетю Асю выгнали вон, обругав всякими непотребными словами. Богатыря и сэра Ланселота допрашивать не стали, видно, умаялись больно.
   В клетушке грязной еще сюрприз ждал - самобранка нашлась! Оказывается, благородный рыцарь на нее спать завалился, а так как с кровати его стаскивали, то и скатерку ненароком прихватили.
   Короче говоря, устроили правдоискатели пир горой. Икорка красная да черная, балычок, персики, голуби в сметане, варенья, огурцы соленые, караси жареные... Да разве всего упомнишь!
   Правда, богатырь да сэр благородный меда хмельного перебрали, девок из скатерти повытаскивали, велели гусли принесть и плясать принялись. Грохот стоял, топот, шум, но никто не пришел на него - лень, видно...
   День миновал, неделя к концу пошла, когда вызвали на допрос сначала богатыря - вернули с мордой слегка набитой, затем - благородного сэра...
   - Чего пытали-то хоть? - спросила старушенция, утешая сэра Ланселота.
   - Так все тоже - почто приказ нарушаете, да Правду ищите, нашли ли, если нашли - то где и сколько...
   - Сказал?
   - Сказал б - отняли б... А принцессу... то есть, Даяну выкупать на что станем?
   - В тюрьме нам и Правда не шибко поможет, - грустно вдруг богатырь молвил.
   Обе Правды молча лежали перед ним - кулечек с буковками и диск блестящий.
   Ладно, из буковок вот уж третью ночь пытаются слова сложить, может откроется тайна какая, откровенье снизойдет, прозренье или что там еще... Но слова пока все не те, что надо получаются, а мудрого чего из них и подавно сложить не удается. Но тарелка-то эта на что?!
   Ночью, когда правдоискатели безмятежно спать завалились, сэру Ланселоту никак не спалось. Положив пред собой скатерку, он совал руку в ее безотказные недра и извлекал оттуда то зайчатину холодную, то орешки жареные, то мороженное сливочное, и какая-то дума терзала его.
   Луна заглянула прямо в забранное решеткой оконце, несколько звездочек заблистали.
   Сэр Ланселот забился в самый дальний угол и накрыл скатеркой голову. В течении нескольких минут из-под нее доносилось сдавленное шушуканье и шеб-
   уршание. Потом скатерка спала с головы благородного сэра, потому что тетя Ася заворочалась во сне и что-то весьма невразумительное сказала.
   Подождав, пока все стихнет, сэр Ланселот к окошку подошел, на цыпочки привстал и скатерку между прутьями просунул. Раздался шлепок о землю, и вновь наступила тишина...
  
   Утром первым делом тетя Ася о скатерке и хватилась
   -Куда подевал? - на Ланселота наезжала. - последний ведь жрать оставался.
   - Потерпите, прекрасная дама, вскоре все и узнаете.
   - Я те дам - потерпите! Отдавай скатерть, завтракать пора!
   - Нет у меня ее!
   - Как нет? - едва глазищи на лоб не выскочили. - Куды ж ты ее, охальник, подевал?!!
   - Не скажу.
   Тетя Ася кулачищем своим размахнулась, прицелилась, но богатырь ручищу ее перехватил и молвил:
   - Погоди ты, может, мальчик дело задумал. Верно ведь?
   - Дело.
   - Вот и не горячись.
   Тетя Ася, нажравшись баланды вонючей, под окошко села, как раз туда, куда лучик солнечный падал, пригорюнилась, и завела протяжную песню, от которой у сэра Ланселота и дюжего мужика свело челюсти как от клюквы.
   - Кончай выть, блаженная! - не выдержал богатырь. - ой, и без тебя тошненько...
   - Все это от голода, милый... Вот бы мне сейчас перепелчиков с брусничкой...
   - И жбан меду хмельного...
   - не, пива медового...
   - И рябчиков жареных...
   - И репки пареной...
   - Не жру я репу пареную!
   - Ну мне тогда давай!
   - На. И икорки баклажанной...
   Сэр Ланселот из угла своего спросил:
   - Здоровы ли вы, сотоварищи дорогие?
   Правдоискатели мрачно на него посмотрели и замолчали.
   Ближе к обеду - обед в здешних казематах не пологался, но правдоискатели как раз принялись мечтать, чего бы они на обед съели - сэр Ланселот принялся нервничать, прислушиваясь к базарному шуму, а потом попросил богатыря встать на четвереньки и позволить на спину его широкую взобраться.
   Богатырь покряхтел, но позволил.
   Этак до вечера, когда старушенция все свирепей на благородного сэра косилась и все заковыристей деликатесов требовала, взбирался он на спину богатырскую раз двадцать, пока у того терпенье не лопнуло и он не отказался выполнять функцию подпорки.
   Когда взошла луна, под стеной голосок чей-то раздался:
   - Эй, сэр благородный!
   Сэр Ланселот вскочил как ошпаренный и на богатыря покосился.
   Молча, тот встал на карачки подле стены.
   Ланселот на спину вскочил, лицо к решетке прижал:
   - Где вы там? Отчего долго так?
   - Лови веревку, приматывай крепче! Ой, не дергай меня за подол, свалюсь...- это уже кому-то в сторону.
   Влетела свернутая кольцами веревка, богатыря по затылку шмякнула, но он и это стерпел.
   Сэр Ланселот несколькими жирными узлами веревку примотал, да конец вниз сбросил.
   - Ой, горемычные мы, чем только не занимаемся помимо обязанностей своих профессиональных... Веревку крепко примотал?
   - Крепко.
   - Отходите тогда...
   Правдоискатели проворно отпрыгнули в дальний угол, друг за друга спрятались.
   Взревел громко мотор, веревка натянулась донельзя - благо, трос буксировочный , а не веревка - затрещало что-то и решетка вместе с куском стены вылетела наружу.
   Взревев радостно, правдоискатели из тюрьмы своей повыскакивали и кинулись обниматься - целоваться с официантами, которые как обезьяны радостно прыгали под стеной, а потом в скатерку свою попрятались.
   Беглые правдоискатели в грузовик сэра Ланселота вскочили и рванули к городским стенам, громко распевая что-то о победе.
   Ворота городские - деревянные- закрыты оказались, стражники поблизости в карты резались да винище хлебали, когда беглецы с ревом диким по улице пролетели да в ворота впилились. Доски обрушились, гвоздями топорщась, но грузовик и эту преграду преодолел.
   И помчались они вниз по холму дорогой кривой, распевая " взвейтесь кострами, синие ночи" , песенку, подслушанную тетей Асей в комиссарском плену, подпрыгивая на камнях и кочках, свободные и счастливые.
   Отъехав в лесок, мотор заглушили и наелись от пуза.
   Поплясали с девками скатертными, и спать завалились, весьма довольные собой.
  
   Утром солнце яркое лупило сквозь стекла немилосердно. Пробудившись на рассвете, правдоискатели совет держали, где искать Даяну и как из плена ее выручать. Правда, пока решали, какую из Правд ведьме отдавать подрались маленько,
   но помирились так же быстро, что зла никто не держал.
   Тетя Ася настаивала на отдавании тарелки блестючей - ну какой прок с нее, а буковки читать можно. Богатырь - на буковках, читать он , может, и умел, но умение это скрывал. Сэр Ланселот предложил тайны не отдавать, а на ведьму напасть и Даяну похитить. На том и порешили
   Ведьму искать поехали с понтом, в барабаны бить девок скатерных заставили, парней - в трубы трубить. Из кабины флаг вывесили - одну из тетиасиных ситцевых юбок, к которой из газетной бумаги приклеили скотчем слова: " Долой ведьм из нашего быта!"
   Правда, ведьменскую избушку долго найти не могли - три дня по лесу кружили, вдоль и поперек его изъездили, исходили, даже девочку лысую кликали - все напрасно.
   На волков как-то наткнулись. Тетя Ася быстренько сунула богатырю в руки автомат, с которым последнее время в обнимку спать укладывалась и велела за всех них постоять.
   - Где это постоять? - удивился он.
   - Там. - рукой махнула в сторону стаи волчьей.
   - Щас - разбежался! Я лучше здесь посижу.
   - С какой это стати сидеть будешь? - удивилась - Пока ты здесь сидишь, они нас там съедят...
   - - Там - не съедят, поскольку и ты - здесь...
   - Не морочь мне голову! Вот благородный сэр Ланселот, например, на твоем месте... Благородный сэр, куда это вы подевались?
   Короче, пока ругались, один волчара здоровущий к машине подходит, лапищи на дверь боковую кладет и в кабину заглядывает .
   тетя Ася изо всех сил сэра Ланселота ущипнула и заорала диким шепотом:
   - Вылазь, давай, гони отседова!
   Пока сэр Ланселот из- под сиденья выбирался, волчья морда в стекло потыкалась, оставив следы мокрого носа, а потом сказала:
   - куда путь держите, добрые люди?
   Тетя Ася удачно подавила желание куда-нибудь забиться и столь же удачно толчками в бок заставила богатыря, от изумления онемевшего, отвечать:
   - Мы... того... старушку ищем...
   - В лесу старушки не водятся, - заметил волк.
   - Это мы уже поняли...
   - А чего тогда катаетесь, народ честной искушаете?..
   - Дак... старушку ищем...
   - Какую старушку?
   - В избушке жила, девочка у нее еще такая лысенькая, с бантиком красным на макушке... Не видал, случаем?
   - Видал... Едва не подавился я этой девочкой...
   Тетя Ася охнула и принялась дергать на себя автомат из богатырской ручищи.
   Другой волчара подошел поближе и заметил:
   - Путаешь ты чего-то... У той не бантик, а шапчонка красная была...
   - Бантик, шапчонка... Все одно. А на что старуха вам?
   Тетя Ася заметно осмелела, поняв, что пока жрать ее не собираются и сказала:
   - Ищем мы ведьму злобную, жестокую, аки... аки... короче, похитила она попутчицу нашу и требует выкуп , несоизмеримый с человеческой совестью...
   - А-а, знаю я , о ком толкуешь ты... Паскуднейшая, скажу вам, особа... Столько капканов за этот год по лесу раскидала - неперечесть. Я по первости приносил их к избе ее проклятой, так она после десятого начала смотреть, куда ступает...
   - И где ж найти нам ее нонче?
   - А нонче вам найти ее не удастся, ибо улетела она на шабаш ведьменский. Говорят, там учат из тараканов мух делать...
   - Тьфу ты, - перебила тетя Ася, - это ж плевое дело!
   Но волчара покосился на нее , и она замолчала.
   - А когда мы будем иметь счастье застать дома сию досточтимую особу? - подал голос сэр Ланселот из дальнего и весьма тихого угла.
   Волчара морду вытянул, пытаясь понять, кто это говорит.
   - Да кто ж ее знает... Ведьма ведь...
   Правдоискатели погрустнели. Поему-то решили они, что говорящий волк должен знать все на свете - иначе зачем ему уметь говорить? Но помочь найти ведьму он не мог, а ничего более им от него надо не было...
   - Что ж, прощай, уважаемый... Не поминай лихом!
   Волк хвостом махнул, на землю спрыгнул.
   - Желание загадывать будете? - спросил.
   - Нам бы Правды Сермяжной маленько... - ответствовала за всех тетя Ася.
   Все закивали.
   - Правду у ведьмы спросите, а по мне лежит она под этим камнем...
   После чего откланялся и стая удалилась в лес.
   Тетя Ася первая выскочила из грузовика, перепрыгнув через благородного сэра, и помчалась переворачивать гранитный валун. Силушки ее правда на это не хватило и она велела дюжему мужику подсобить. \
   Всем миром камешек с места сдвинули, под ним ямка оказалась. В ямке той грамота берестяная лежала.
   Тетя Ася вырвала ее из рук богатыря и развернула.
   - Филькина грамота. - сказала обижено и наземь кинула.
   Ланселот поднял, развернул.
   - Не филькина, каракули какие-то...
   Богатырь башку кудлатую свесил, через плечо заглянул.
   - Видал я ужо такое...
   - Где?
   - В музее.
   - В чем-чем?
   - В музее...
   Отнял, сам развернул.
   - Язык это не наш, китайский.
   - Че-ей?
   - Значит, и Правда - китайская... Имеем мы уже Правду аптекарскую, Правду мальчишескую, теперь и чужеземной обзавелись. Которую ведьме отдавать будем?
   - а ни которую... Все три домой вернем. А за Даянкой потом приедем.
   Богатырь кулачище свой в нос тете Асе ткнул и прорычал:
   - Еще услышу подобное - башку сверну.
   - ну чо ты, чо ты, пошутила ведь я ...
   и Правду себе за пазуху прячет.
  
   Избушка пустая оказалась - ни хвостов травяных, ни костей даяниных, ни бантика красненького - ничего, словно и нежили в ней. Правдоискатели помыкались, помыкались, да обратно в грузовик вернулись. Стали совет держать.
   Как раз, когда до ершей печеных и угрей маринованных дошли, над головами их треск вертолета раздался и белым дождем рассыпались по ветру маленькие лоскутки.
   Тетя Ася алчно схватила тот, что на стекло лобовое прилип и читать принялась:
   - Завтра на площади имени Победы Капитализма состоится первая в истории нашего самого демократичного в мире государства публичная смертная казнь через сожжение. Три государственных преступника, покусившихся на основы нашего государства и отчасти поколебавшие их будут преданы смерти за нарушение запрета его Святейшества епископа Виссариона на поиск Правды Сермяжное, коей все равно в природе не существует. Остальные нераскаявшиеся грешники будут наказаны в меру своих преступлений. Просьба сохранять спокойствие, ибо ничего неординарного не происходит, все имеет свои предпосылки и последствия. Подпись - светлейший Виссарион, отец отечества.
   Потом мельнько так - или пригрезилось им - имена преступников шли, два мужика, а последняя - она самая, Даяна Иванова... Сдала ее карга старая, на смерть обрекла мучительную...
   Правдоискатели надолго погрустнели.
   Тетя Ася еще подергалась, пытаясь развеять вселенскую тоску, но результата ее попытки не возымели и она замолчала, грустно сжимая в руке огрызок пирога с грибами.
   - Ладно. Едем. _-сказал богатырь. - В город давай.
   Сэр Ланселот двигатель завел, тетя Ася принялась из окна объедки выбрасывать. Наконец, терпенье ее и без того не резиновое, лопнуло, и она сказала кисло:
   - И что задумал ты, касатик мой бесценный? Как Даянку выручать станем?
   - А ничего не задумал, - ответствовал. - Как уж получиться. А ты гони поскорее...
   Тетя Ася заерзала беспокойно.
   - Постой, касатик, неразумно сие... Этак мы и головушки буйные сложим, и Даянку не спасем, и Правды выстраданные потеряем.
   Богатырь смерил ее взглядом, весьма мрачным, но промолчал.
   - План надобно составить для начала... Вели машину остановить, сейчас выйдем, поговорим не торопясь, обдумаем все...
   - Машину останови! - рявкнул богатырь и дверь распахнул: - выходи.
   Тетя Ася проворно их кабины вылезла, за богатырем посеменила.
   Отошли они к лесочку, скрылись за кустиками и через несколько минут вышли. Богатырскую рожу украшала царапина, длинная и глубокая, словно кошка разъяренная припечатала. Под глазом же старушенции, мигом принявшей вид благообразный, красовался синяк . Хороший такой. Фиолетовый.
   Взобрались они в кабину, чинно уселись и принялись весьма добросовестно на дорогу смотреть.
   Сэр Ланселот дальше поехал.
   Не доезжая Кийского города, в кустиках остановились.
   - Как внедряться-то станем? - богатырь спросил, обращаясь в пустоту.
   Собеседники молчали, очи потупив.
   - Думайте, не-то мысли из вас вытрясу . - сказал с угрозой.
   - Ой, не пугай, касатик... Монахи - и те не сломили...
   - Монахи не сломили, а я дурь-то выбью.
   Ланселот сердито велел им заткнуться.
   В этот самый миг накрепко запертые ворота города распахнулись и оттуда выехали одна за другой несколько телег с высоким сооружением наверху, крытым черным. Впереди мчался такой же черный приземистый автомобиль, прокладывая путь и пронзительно гудя. Ворота захлопнулись и процессия со всех лошадиных ног помчалась по холму вниз.
   Богатырь пнул Ланселота кулаком в бок и велел:
   - Гони за ними, Правдой клянусь, Даянку везут!
   Пока сэр Ланселот заводил некстати заглохший мотор, разворачивался и бранился с крестьянином из-за раздавленной курицы, процессия понемножку въехала в лес и здоровущий тумак, последовавший от весьма нетерпеливого богатыря , вернул благородного сэра к реальности.
   Грузовик взревел и бросился в погоню.
   Приземистый монашеский автомобиль ловко вилял меж деревьев, водитель со знанием дела объезжал колдобины и ямы, Сэру же Ланселоту дорога была не известна и вскоре грузовик намертво встал.
   - Ах ты, волчье пойло, - завопил он на манер богатыря, - песий хвост!
   Шум мотора монашеской машины постепенно стихал вдали, конский топот и тому подавно стих.
  
   Долго ли коротко ли скитались они по земельным просторам бескрайним, изредка подвиги совершая и едва удерживаясь, чтобы не уйти в разбойники. В городишке одном сэр Ланселот спалил в костре не вовремя подвернувшуюся шкурку лягушачью - зол был! - и девка какая-то истерику закатила прямо посреди площади базарной - дескать, коротать ей остаток жизни в шкуре лягушачьей.
   - Шкуру ведь я твою спалил - и оставайся теперь девкой на веки вечные, - заметил.
   - Кабы воля моя была- век девкой и оставалась. Так нет, заклятье на мне... Шкуру спалил - придется теперь тебе по свету странствовать, кощея искать, смерть его в яйце ну и так далее... Запомнишь все? Вызволишь меня из плена - так и быть, женой твоей стану.
   Сэр Ланселот посмотрел на девицу, словно сомневаясь, в своем ли она уме.
   - С какой это стати, прекрасная моя незнакомка, мне жениться на тебе? И без того хлопот много... Никак попутчицу отыскать не можем, а ты - жениться...
   С какого -то времени благороднейший сэр растерял почти все свое уважение к прекрасному полу и цинично уверовал в то, что мозгов у баб не больше, чем у куриц.
   Девица глазищи вытаращила, а потом как завопит:
   - Ма-ма-шаа! Они жениться на мне не хо-отят!!!
   Правдоискатели на всякий случай ноги сделали.
   - Говори тебе, - поучал его потом богатырь, - не связывайся с бабами. Удовольствия мало, а писка на всю жизнь оставшуюся не оберешься.
   Тетя Ася обиженно поджала губы, но на ее обиду никто внимания не обратил.
   С бабами еще история была . Остановились на ночлег подле речушки небольшой, глубо-окой и чистой. Пошел богатырь искупаться - кстати, осень уже настала и весьма пожелтели листья на деревьях - заметил сквозь кусты несколько девиц в одних рубахах, что весьма легкомысленно покидав сарафаны на берег, плескались в водице, уже достаточно ледяной. Богатырь в удовольствии попятиться на них себе не отказал, на травку жухлую залег под кустиком, покуда брюхо не окоченело, и сквозь ветки на девок таращился.
   Дотаращился.
   Девки, не будь дуры, заметив его, в чем были - рубахах длинных к телесам прилипших - его окружили и плясать принялись . Хоровод, точнее, водить. Богатырю не до определений было. Потому что закончив с хороводом, они быстренько сарафаны свои напялили, в уточек обратились и разлетелись. А он так и остался на земле лежать, в ужика обращенный.
   Тетя Ася с благородным сэром полночи по кустам окрестным его разыскивали, а потом спать завалились. А ему, горемычному, стыдно было лик свой новый попутчикам явить, тем более, что могли запросто и в костер кинуть. К утру, правда, отлежался, человеком проснулся. Но с тех пор самых уверовал, что бабы - бесовское племя, и чем дальше от них держишься - тем здоровее будешь.
  
   К первому снегу - скатерка, сволочь, как обещала - одной капустой квашеной кормить стала - в кабаке придорожном прослышали они, что всех арестованных ссылают монахи на каторгу орошать пустыню.
   - И где же лежит сия пустыня? - вопросил богатырь у болтливого шоферюги.
   - А лежит она отседова далеко, у самого моря, там городок еще такой - вроде геморроя... Вот налево по ней пойдешь - садик там разбитый уведешь, оазис по ихнему. Его-то они и орошают.
   - А девки там красной не видал? С кудрями... - уныло как-то спросила тетя Ася.
   - Девок там не много, есть и с кудрями... А на что она вам?
   - Дело к ней есть. - отрезала.
   - Какое такое дело?
   - Не суй свой нос...
   - Что ж это за дела такие секретные, о которых добрым людям поведать стыдно? - вопросил обижено.
   - Был бы ты человек добрый, другое дело, так ты ж стукач - за версту видать. - сказал богатырь весьма грозно.
   Шоферюга буркнул, что каждый зарабатывает свой хлеб как умеет и дальше на вопросы отвечать отказался.
   Переночевали они в кабаке на конюшне - в гараже то есть, и на утро ринулись пустыню искать.
   Сначала на север забрали круто - пусто ведь было, чем не пустыня, но потом вспомнили, что жарко в ней должно было быть , и назад повернули.
   И тогда выкатился из-под капота клубочек золотистый - даянкин, похудевший в странствиях, и по дороге лихо покатился. Они за ним следом.
   Деревнями не останавливаясь летели, больно лихо катился, города объезжали - о монахах помнили, с горки под горку, леском да овражком, через речки да болота докатался он до степи бескрайней, плавно в пустыню переходящей., город некий стороной обошедший, да весь и скатался. Осталась только жемчужинка маленькая на земле лежать.
   Богатырь жемчужину поднял и спрятал.
   Жарко здесь было - одежду теплую поскидывали, все время пить у скатерки просили. После некоторой перепалки да скандальчика она все-таки расширила рацион странников за счет фиников сушеных, каши вроде манной, но на воде ,с рыбой сухой, фруктов, абрикосов вяленых, орешков жареных, солонины и прочей дребедени, коей по ее утверждению пустынники и питаются.
   Да и грузовик встал - не хочет по песку идти, и все тут. Пар из-под капота валит, сиденья раскалились так, что заду горячо. решили машину бросить, но Ланселот проклятущий сказал, что грузовик свой не оставит, и что на обратном пути правдоискатели смогут его подобрать.
   Поругались вдрызг, не подрались едва. Только не в какую Ланселот. Жару, видетели, не любит.
   Ну и катись ты. Сиди и подыхай от голода.
   Правда, потом сжалились и снеди всякой непортящейся ему отвалили столько , что год жрать можно было с места не вставая. Потом он колодец небольшой выкопать обещал, или жить в Геморрой этот идти собрался. Путников дожидаться.
   Потом прощались долго, исходя слезами и слюнями, целовались да обнимались, а перед самой разлукой пожелал он еще девок скатерных перецеловать, да на самой смазливой жениться обещал.
   На том и разошлись.
  
   Ну что такое - каторга, думаю, объяснять никому не надо - все и так знают. А кто не знает - пущай сам себе придумает, только чтоб пожалостливее да позаковыристее было. И как девицы смазливые трудятся на ней без устали - кто на машинке рукавицы шьет, кто лопатами уголь грузит - все и так ясно. Кому уж как повезло... А пророков на каторгах тех побывало - всех и не пересчитаешь, и не упомнишь.
   Пыталась и Даяна речь толкнуть , не помню уж о чем, угодила, видать начальству каторжному, только послали ее не уголь грузить и не ручку у машинки крутить, а на саму кухню - к теплу и еде поближе, от начальства подальше. И стала бедная красна девица картошку чистить ведрами, воду таскать, котлы чистить, миски железные от баланды оттирать - да только не шла ей впрок работа. Все норовила нож отложить и толкнуть двухчасовую реченку о Всеобщей Справедливости, Равенстве и Братстве, о профсоюзах и правде Сермяжной, да только рот раскроет - кто-нибудь туда морковку сунет. Через неделю на морковку смотреть без дрожи не могла.
   Утречком как-то, поганое ведро вынося из самой глубокой каменоломни - и такие там были, куда ж прикажите нераскаявшихся каторжан ссылать - по привычке выплеснула его через какую-то решетку с лестницы вниз - не переть же через всю каменоломню - углядела маленькую дверцу в стене. Неприметная такая, ржавенькая, серенькая, без замка и ручки, правда, с надписью: " Ад. Посторонним вход воспрещен" . Ну я-то здесь не посторонняя, коли вкалываю на них которую неделю, рассудила она. И легонечко так дверцу толкнула.
   И дверца тоже легонечко так поддалась. Без скрипа и писка.
   Даяна голову внутрь просунула.
   Никто не отрубил.
   Лесенка винтовая коротенькая, коридорчик длинненький, узенький, лампочка желтенькая тускленькая, стеночки серенькие... Все то же самое, короче говоря.
   Ну и шагнула.
   И дверцу еще за собой прикрыла.
   Потопала коридорчиком неторопливо, ведром брякая, чтоб не страшно было. Коридорчик длинный оказался, от лампочки до лампочки шагов двадцать будет, а она уже пять ламп миновала, а конца все не предвидеться.
   Назад оглянулась а там темень непроглядная, словно кто-то лампочки выкрутил.
   Одна дорога вперед и осталась.
   5.
  -- Ни фига себе! Дверь в подвал! Во отгрохали!
   Даяна задрала голову, но верхний край двери терялся где-то в поднебесье. Тускло блестящая полированным металлом, петли размером в голову человеческую, ручку круглую три мужика поднимут дай бог, по всей поверхности узор чрезвычайно путаный вьется. Даяна потыкалась- потыкалась, попинала дверь в тщетных попытках вразумить ее, подергала на себя за завиток какой-то, да все бестолку.
   Уселась на камешек, пригорюнилась.
   Скрипнуло что-то, рыжий отсвет лег на пол.
   В двери лазейка приоткрылась, оттуда голова кудрявая выглянула.
   Даяна как рожу эту увидала, да как заорет:
  -- мама родная!!! Почто...
  -- чо орешь? Ты куда шла?
  -- В ад...
  -- Ну так не обессудь...
  -- да ты кто такой?
  -- Кто-кто... Привратник.
  -- Ежели у вас привратник такой, то представляю себе бухгалтера...
  -- Ну, чо надо-то тебе?
  -- Да с каторги я сбежала... вот выход и ищу...
  -- Это вход.
  -- Куда?
  -- А куда ты шла?
  -- В ад...
  -- Ну вот туда и попала. Заходи.
  -- Ну нет... я же того... жива еще...
  -- Там разберутся. Заходи, дорогая, а то тепло выпускаю здесь с тобой.
   За дверью комнатушка была тесненькая, полки, на них все книги , книги... Одна такая лежала открытая на столе. Верхняя страница оказалась исписана вся корявым подчерком: " раб Божий Андрей. Прибыл в 9 ч. Раба Божья Ася и раб Божий Феофан. Прибыли в полдень" .
   Дальше читать не стала.
  -- Слушай, а где этот... трехголовый-то... Цербер, что ли...
  -- Жрать пошел. Желудок один, а три миски подать изволь. Ну, как звать-то?
  -- Даяна.
  -- А по отчеству? Хотя нафиг... Счас впишу, у нас все ведь точно быть должно. Который час-то?
  -- Погоди, я ведь жива еще...
  -- Перед тобой тоже двое пришли, живыми назвались. Так пес этот и говорить с ними не стал, сграбастал за милую душу и поволок куда следует.
  -- Погоди-погоди... Старушенции такой противной в ситцевом фартуке с друшлаком не было, случайно? И мужичина с ней матерый...
  -- Они самые... Ох, баба и ругалась! Думал, оглохну... Так как ты сказала, тебя величать?
  -- Ты чо, брат, мы же живые... клянусь тебе, на, сам потрогай...
  -- Щас псина придет, разберется...
   Издав визг, с которым вторгается в атмосферу космический корабль, Даяна рванула обратно к двери. Едва было хотела в лазейку проскочить, как двери распахнулись и она с размаху влетела головой в густую и весьма вонючую шерсть. В комнатушку с трудом протиснулась голова.
  -- где новоприбывший? - вопросила.
  -- Вон, пищит... говорит, жива еще.
  -- Жива -нежива, велика разница... веком раньше, веком позже, все у нас будет... эй, где ты там?
  -- не имеете права!
  -- Это ты там, наверху, права качай, а здесь видала, что написано - оставь надежду всяк сюда входящий. Ну, пойдем, что ли...
  -- Я мир для вас спасала, правду вам искала , нашу, сермяжную, а вы со мной вот как... ни здрасти, ни спасибо...
   И на пол усевшись, разревелась громко, слезы горючие по щекам размазывая грязными кулаками.
  -- постой-постой. Мир спасала, говоришь? От кого, ежели не секрет?
  -- Правду искала. Не нашла. Нет, говорят, ее в мире нашем.
  -- Ну как нет, ежели эти двое мне сами аж три вида правды предъявили?
  -- Где они?!! Родимый,, спаситель мой, где они? Богом твои заклинаю, отдай!!!
  -- Грешники? Да где положено... В котлах, небось...
  -- Да дьявол с ними, грешниками! Правды где?
  -- Ты этого... всуе не поминай! Нагрянет, неровен час! Как зовут-то тебя? - вопросила собачья голова.
  -- Даяна Иванова, пророк и спаситель отечества.
   Голова и кучерявый бес переглянулись.
  -- Она? - спросил бес.
  -- Похожа, никак.
  -- Так чо, по этапу ее?
  -- Рехнулся? Давай прямо к Самому...
  -- А почему я? Я чо, крайний?
  -- Дежурный бес, не перерикатся с начальством! Марш, и с песнями!
  -- Слушаюсь! Пойдем, красавица... Только я ее в книгу учета не внес.
  -- Разберемся...
   Кучерявый бес, подталкивая Даяну в спину, направил стопы ее к противоположной дверце , через которую и вышли они наружу. Местность сия была весьма туманна, прохладна, сыра, наполнена стоном, плачем и скрежетом зубовным.
   Даяна поежилась.
  -- Так мы что, через все это и пойдем?
  -- На лифте поедем. чо я крайний пешком на таком холоде таскаться...
  -- А куда мы?...
  -- Увидишь.
  -- чего хоть ждать?
  -- Самого плохого, естественно...
  -- То есть?
  -- К Боссу идем. На правды свои, ему и покажешь.
   И достает из кармана кулечек знакоменький, тарелочку плоскую и грамотку берестяную. Так часто Даяна видела все это то в богатырских лапищах, то в ручищах тетиасиных, то у сэра Ланселота в кармане, что не разрыдалась едва по-новому.
  -- А почто правды-то вам нужны были?
  -- Дак понять хотели, почто мир устроен неправильно...
  -- Да, давненько я там не был... Сюда иди, а то свалишься, не дай тебе нечистая, куда не надо, доставай потом... Эй, Харон, подбрось, браток, недалеко здесь! А клиенты твои подождут, им спешить уже некогда...
   Некое белесое создание с длиннющей бородой и в хламиде развивающейся показалось из тумана. В одной ручище держало оно весло, в другой вололкло по земле чью-то душу грешную, нераскаявшуюся. Душа извивалась и вопила.
  -- кого поймал? - осведомился Цербер.
  -- Да так, взяточник один. Говорит, что о благе отечества пекся... вот пускай и попечется как положено... встать в строй! - рявкнул.
   Всхлипывая и причитая, побрела душа куда приказали.
  -- а это у тебя кто?
  -- Угадай.
  -- Ты чо, на Поле чудес попал?
  -- Правдоискательница. Даяна Иванова. Босс давненько о ней осведомляется. Говорят, посчастливилось ей Правду Сермяжную разыскать.
  -- О запрятали -то, тыщу лет, поди, ищем!
  -- И не говори. А ты -ли отвозил сотоварищей ее? Старуха скандальная и мужик дюжий.
  -- Сегодня с утреца? Было дело.
  -- Ты их того... приготовь, на обратном пути захватим.
  -- Думаешь, у нее обратный путь будет?
  -- Ну это уж как Босс решит. Ладно, поехали.
   Спустились бережком крутым к речке зловонной. Там лодка просторная ждала. И выстроившаяся очередь неприкаянных душ.
  -- к лифту сразу давай. А то пешком набегаюсь.
  -- Как скажешь...
   Даяна и Цербер в лодку погрузились, Харон веслом от берега оттолкнулся.
   Души взрыдали.
  -- Потерпите, - крикнул Харон. - вам-то спешить точно некуда.
   Лодка плыла жутко медленно, вдоль тянулись осклизлые берега, липкий туман, смрад болотный и прочие ароматы общественной уборной. Даяна едва нос не зажимала от отвращенья.
  -- Ну и работенки у меня за последний век прибавилось! - переживал Харон. - толи народу расплодилось столько, толи грешат без устали, не успеваю развозить. Ад переполнен, а Босс не спешит новые указанья давать.
  -- Его тоже понять можно, приходится все жалобы выслушать, все дела рассмотреть, всем указанья дать - никакой Вечности не хватит. - поддакнул Цербер.
   Харон на Даяну покосился.
  -- Ты приглядывай за девкой своей, неровен час, сиганет за борт. Лови потом.
  -- Не сиганет. Правда-то у меня. А чо ей у Босса без Правды делать? да и век ее еще не кончен.
  -- Ладно, вылазте. Приехали.
   Цербер выскочил первый, одна из голов Даяну прихватила за шиворот и вытащила из лодки.
   Харон взмахнул веслом и отчалил.
  -- Кстати, приятели твои, даром, что живыми прикидывались... и не живые были вовсе. - крикнул.
  -- Как не живые? - ужаснулась Даяна.
  -- Так... Говорят, в пустыне от голода и жажды упокоились.
  -- Это они меня искали... - прорыдала Правдоискательница, без сил опускаясь на раскаленную лаву.
  -- Хватит выть, к начальству идем . - раздраженно сказал пес. - а ну, вставай!
   Всхлипывая и всплакивая, брела Даяна по пятам Цербера, последними словами себя кляня.
  -- и на кой ляд далась Правда мне эта проклятущая!
   И бац головой об землю.
  -- и на кой бес приспичило мне подвиги искать!
   И бац еще раз.
  -- и почто покинули вы меня, сироту горемычную,
   Снова бац!
   Пес терпел - терпел, но его нервы не выдержали:
  -- Да заткнись ты! Успеешь подохнуть еще! Встань с земли, перед людьми стыдно!
   Даяна вняла. Тем паче, что шишка болела сильно.
   Впереди маячила дыра в земле. Цербер к ней подошел и сказал, что это и есть лифт.
  -- главное - конструкция недорогая, - буркнула Даяна.
  -- Прыгай, давай!
  -- Высо-око!
  -- Ага, а падать больно!
   И башкой одной как врежет!
   Летела она и визжала, пока не охрипла. Потом этажи считать принялась. На шестом со счета сбилась.
   Тут яма и закончилась.
   На ноги вскочила да в сторону. Потому что сверху летела песья туша гигантская, тремя головами размахивая.
   Цербер на лапы привычно приземлился, Даяну разыскал да велел за собой идти.
   Поплелась она, дивясь на то, сколько грешником нераскаявшихся брело в том же направлении. Грязные кучерявые черти подгоняли их плетями и палками. Один щедро Даяне врезал, за что Цербер его башкой вниз в смолу ткнул.
   Все заржали. Кроме душ, конечно.
  -- куда идем? - спросила Даяна .
  -- пришли уже.
   И , правда, впереди виднелась пустошь огромная, запруженная душами неприкаяными. Над всем этим витали испарения серные, смрад нечеловеческий, туман, дождь и пламя одновременно. А в центре - мама родная! - та-акое высилось!!!
   Слов, короче, нет.
   Но, попытаюсь изложить.
   Вспоминайте свой самый страшный кошмар. Ну не тещу, конечно, и не налогового инспектора ...
   Короче говоря, высилось чудище невообразимое, пасть гигантскую раззявившее. Лапищи... или как их еще назвать... бульдозеры пьяные... короче, хватали эти щупальца жалкие и дрожащие душонки и в пасть заталкивали.
   Ров стоны, плачь, крики, ругань... Переорать невозможно.
   Цербер переорал. Глотка луженая. Даже три.
   Пока он с Боссом договаривался, Даяна злорадствовала. Почему-то приятно было представить дражайшую тетю Асю в такой ситуации. Потом, правда, стало жалко.
  -- правдоискательницу привел? - заорал Босс так, что Даяна присела.
  -- Ага! Одну!
  -- Давай сюда!
   Даяна заорала так, что переорала и Цербера, и Босса, и души стенающие. Вопль ее еще долго помнить будут в здешних стенах. И так улепетывала, что страж ее неутомимый едва с лап от усталости не падал. черти над головами кружили, свистели и хохотали, душонки расступались, дорогу давая, Цербер, расшвыривая тремя пастями души, лязгал зубами над Даяниным загривком.
   А она все бегала и орала, пока не почувствовала, что сила неведомая от земли ее оторвала и в поднебесье понесла. Или под потолок. И прямо перед глазами ее пасть та самая и разверзлась...
  
   Короче, когда ее откачали, вокруг было уже темно. чья-то ручища лупила по щекам без особого почтенья. И кто-то самогон в рот вливал. Глотать прочему-то не удавалось.
  -- ты ручищу-то свою поганую с горла ее убери. Так она дышать хоть сможет. - проскрипел над уход до слез и тошноты знакомый голос.
  -- А ты не советы давай, а голову подержи. Мимо все льется. - ответствовали.
  -- Ишь, умный какой выискался! А кто со мной спорил, говорил, на север идти надо? Вот и дошли...
  -- Жрать надо меньше было!
  -- А кто скатерку на солнцепеке бросил, я, что ли?
  -- А кто в киселе ее клюквенном вымачивать удумал?
  -- А к кому первому бесы нагрянули?
  -- Ну и к кому?!!
  -- Ну ко мне... все равно ты во всех бедах наших виноват! Знала, что не стоит с тобой связываться...
   Даяна глаза открыла и села. Эту парочку спутать с кем-либо трудно. Осталось разобраться, на том или этом свете свиделись.
  -- о, как я по вам соскучилась! Любезная тетечка Асичка, богатырь наш незаменимый!
  -- Матерь божья, пресвятая дева! Жива - живехонька!
  -- До чо с ней будет - Дьявол ею и тот подавился!
   И кинулись обниматься, потом плясать вприсядку пошли. Потом, когда умаялись, на землю сели и друг на друга вылупились.
  -- Ну, рассказывайте! Как дошли до жизни такой, где Ланселота потеряли и где скатерка упокоилась. - сказала Даяна.
  -- Ланселот он того, еще до пустыни сгинул...- начала бойкая старушенция.
  -- То есть, как сгинул? Помер, что ли?
  -- Да нет, потерялся...
  -- А скатерка, кормилица и поилица наша?
  -- Скатерка здесь... Я как этим нехристям сказал, что без скатерки своей шага не ступлю, они подумали - подумали и новенькую быстренько изладили. Испугались, значится! - хвастливо сказал Богатырь.
  -- Ничего не поняла... вы по порядку излагайте...
   Выяснилось вот что: расставшись с Ланселотом, правдоискатели заплутали в пустыне. Забыли скатерку на солнце, отчего та выгорела и кормить и поить страдальцев наотрез отказалась. через сутки их глюки посещать принялись: то город какой, то фонтаны, то сады тенистые, а то и родные невские берега привиделись. Дальше -больше. Принялся посещать тетю Асю бес. Ладно б деньги там сулил, славу, почет, так нет. Отдайся говорит, желаниям своим и задуши богатыря во сне. Она, дура, ни в какую.
  -- ни хрена себе - дура! Да только попробовала бы ты на меня лапищу свою поганую поднять!
  -- Молчи ты. Придет и твоя очередь.
   Не задушила. Далее бес и до Богатыря добрался.
  -- нет, ты подумай, что учудить советовал: выпей, говорит, кровь ее поганую, тебе и полегчает.
  -- Какую кровь?!!
  -- Я тебя перебивал?
  -- А то нет!
   Ну и не выпил. Побрезговал.
   короче, на третий день бес умаялся и сказал:
  -- Видно самому все делать придется. Ладно, поехали оба.
   И оказались оба горемыки в адовых застенках.
  -- не долго мы там промаялись . Скоренько слушок о тебе, красавица, прошел. Дескать, выискалась еще одна, правдоискательницей мнит себя. Ну мы и смекнули в чем тут дело. Сами к Боссу на прием напросились. - встряла старуха.
  -- А там оказалось, что он должен выяснить, какова правда - истинная. Ну грамотку-то он сразу отбросил, не имеет товарного вида, говорит. Тарелочка блестючая не инста... короче, не идет на таком слабом железе, да еще и без серийного номера. А буковки что надо оказались.
  -- Ага, тут как раз проблемы-то и начинаются.
  -- Я-то, горемычная, мнила, что позади уже все...
  -- То-то и оно... малость осталась - разыскать миллион обезьян.
  -- Святые! Почто? Где? Нафиг? - застонала Даяна.
  -- Ладно б только найти, их же еще надобно засадить за печатные машинки заставить из буковок этих Правду и создать! - сказал богатырь, скребя в затылке.
  -- Ты насекомых своих на меня не сыпь!
  -- Цыц, старая!
  -- Где искать-то?
  -- А где мы правду искали?
   Правдоискатели погрустнели и пригорюнились слегка. Потом тетя Ася, как всегда мудро, заметила:
  -- а не пора ли нам подкрепится?
   И все тут же решили, что давненько пора. Ой, как пора!
   Скатерочку расстелили, кушать попросили. И пошло - поехало!
   Утро застало героев спящими на песочке речного пляжа. Груды объедков высились на песке, густые кисельные лужи медленно подсыхали. Размокшая от росы скатерка потяжелела и погрустнела.
   Подняв тяжелую от вчерашних пивных возлияний голову, тетя Ася простонала:
  -- батюшки светы, корабль!
   Даяна с трудом оторвала свою голову от камня, на котором та всю ночь покоилась, и ответствовала:
  -- привидеться же такое... эй, мужичина, как самый разумный человек, скажи нам, бывает ли такое?
   Самый разумный человек как храпел, так и продолжил храпеть.
  -- у, боров! - ткнула его в ребра тетя Ася.
   Корабль - не корабль, а лодка точно. Правда, плоская и с домиком маленьким сверху. Вокруг все ковриками соломенным устлано и увешено. Сверху да понизу цветочки висят, да стебельки вьющиеся. В центре на мачте тощенькой парус косой. И все это к берегу шло.
   Пока правдоискательницы богатыря кулаками пихали да тормошили, лодка совсем близко подошла , да из нее три девицы выскочили. Одеты странно - штанишки голубые или розовые, кофточки коротенькие, пуп не закрывают, да накидки яркие сверху. Принялись они резвиться, водой друг на друга брызгать, да по пляжу с визгом носиться.
   Тут тетя Ася к ним хорошенько пригляделась.
  -- глянь, Даяна, чо это с лицами у них?
   Даяна тем временем судорожно пыталась в скатерке пиво вчерашнее для опохмела нашарить.
   В это время девицы заметили правдоискателей и с любопытством примчались поглазеть на них. Хихикали и показывали пальцами до тех пор, пока благороднейшая тетя Ася не выдержала:
   - ты рожу-то пойди умой свою. Глянь, пудры сколько, перед людьми же стыдно! И подругам своим скажи, неча на посмешище себя выставлять.
   Девицы почему-то поняли. Хихикать перестали.
   Бесы постарались...
  -- достопочтимая госпожа считает, что я и сестры мои выглядят вызывающе?
  -- Не то слово! На моей родине тебя б живо умыли. Негоже девице молодой так красится.
   Девчонки пошептались слегка.
  -- но у нас так принято. Белая кожа - признак благородного происхождения.
   Тетя Ася осуждающе поджала губы.
  -- позволено ли нам будет пригласить чужеземцев для продолженья их путешествия в гостеприимные чертоги наши? Наша Зеленая Беседка для собственного удовольствия плывет вниз по теченью реки. Куда бы не принесла нас река, везде будем мы счастливы. - сказала одна девушка. - меня зовут Юй Сюанцзы, и я буду несказанно рада знакомству с прекрасными господами.
   Даяна тем временем пиво-таки нашарила, но пробудившийся богатырь отнял бутыль и сунул горлышко в свою пасть.
  -- черт ты поганый, - буркнула она.
   Тетя Ася решила сразу за всех и милостиво приняла это предложение.
  -- меня зовут тетя Ася. Это - Даянка, а этот за главного у нас... Вельзевулом кличут.
   Другие девушки тоже представились - Сунуцзын и Шу Хунсюнь. Даяна попыталась повторить, но вышло что-то совсем уж непристойное, вызвавшее дикой хохот со стороны мужика.
   После чего, естественно, умыв богатыря в речке, дабы истребить запах псины, девушки были приглашены на обильный завтрак из блюд русской кухни. Все хихикая и перешептываясь, они чинно уселись на землю, сложив ручки.
   Скатерка постаралась и при горой закатила, чтобы перед гостями не стыдно было. Двухметрового осетра посредине бухнула. И дюжину арбузов зачем-то .
   Бедные девушки так обьелись, что едва на ноги подняться смогли. Однако слово свое держали и правдоискателей в своюЗеленую Беседку пригласили.
   И поплыла вся честная компания далее по течению реки без цели особенной.
   Под вечер, все так же хихикая Сунуцзын и Шу Хунсюнь заманили богатыря на нос лодки и принялись с него игриво штаны стягивать. Богатырь намерений их чистых не оценил и велел отстать, покуда он владеть собой еще в состоянии.
   Сунуцзын и Шу Хунсюнь пошептались и возобновили попытки, требуя показать, что за Неудержимого Дракона от от них скрывает.
   Тетя Ася, видя, что не устоит богатырь, девок шуганула, сказав, что муж он ее законный, а она дел таких не одобряет.
   На что Сунуцзын и Шу Хунсюнь заметили, что это дело мужчины решать, с кем ночь провести.
   Тетя Ася свой кулачище одной из них в нос ткнула. Девки присмирели. Правда, пебежали жаловаться подруге.
   Та ответила, что после побега их благодетельницы с Прыгающим Тигром она стала за старшую, то по этому же праву велит им отстать от богатыря, раз сам он постоять за себя уже не в силах, а жена его не одобряет.
   Сунуцзын и Шу Хунсюнь притихли. Посидели чуть-чуть и принялись искушать слабую мужскую плоть фривольными разговорами и картинками, зело непристойными.
   Богатырь плюнул и ушел на корму.
   Девицы не отставали.
   Даяна , видя, что тетя Ася едва сдерживает себя, чтобы не выцарапать бесстыдницам глаза, принялась развлекать старуху пустой болтовней о благе мира, время от времени намекая, что богатырь их живой человек и тоже слабости свои иметь может.
   Тетя Ася на это ответила, что она сама на него виды имеет.
   Даяна сдалась.
   Старуха вооружилась прутиком ивовым и прошлась по спинам Сунуцзын и Шу Хунсюнь.
   После чего в Зеленых Бесседках воцарился мир и покой.
   через два дня пути, когда скука так овладела правдоискателями, что они собирались было причалить к берегу и продолжитьб путь пешком, пред ними открылся сад неземной красоты.
   Сунуцзын, Шу Хунсюнь и Юй Сюанцзы почему-то страшно заволновались и сказали, что ни за что на свете они к берегу не пристанут, ибо сад этот принадлежит Дракону Императору, весьма слабому по части женского пола.
   Но было поздно. С берега приметили хорошенькие, но напудренные без меры физиономии путешественниц и велели пристать к берегу, не то обещено было пустить в ход пушки.
   Сунуцзын, Шу Хунсюнь и Юй Сюанцзы покорились судьбе. Как, впрочем и всегда.
   Правдоискателей и девушек окружила толпа евнухов и под угрозой мечей погнала через сад.
  -- нет, ты глянь, лето к концу идет, а у них только-только сад цвести начал. Листочки все свеженькие, словно распустились вчера. А цветочки нежные, словно облака какие. - почему-то распереживалась тетя Ася.
   Даяна молча кивала головой.
   Богатырь ветку одну сломал, за что евнухи едва ему голову не отрубили, но он так рыкнул на них, что весь пыл боевой улитучился куда-то.
  -- вот бестолочи-то... то же не листья никакие, смотрите...
   и правда, листики оказались из бумажек раскрашеных свернуты, а цветочки из атласа пестренького.
  -- цветы у них здесь, что ли, не растут...
  -- император желает, чтобы сад круглый год радовал его красотой своей. Для того и заменены деревья были срубленными, а листья и цветы - искуственными.- сказал евнух.
   Голосок у него противный оказался, писклявый зело.
   Даяна покрутила пальцем у виска.
   Пред ними озеро открылось. Не шибко большое, но вода в нем была подозрительного цвета.
   Правдоискатели над водицей склонились и пригубить богатыря заставили. Без особей радости, он сделал глоточек.
  -- Батюшки, это ж винище...
   Евнухи опять завизжали, мечами замахали, чем чуть до обмороков Сунуцзын, Шу Хунсюнь и Юй Сюанцзы не довели.
   Богатырь деревце из земли вырвал, над головой покрутил и на место сунул. Листики и цветочки при этом нежно шуршали.
   Евнухи опять притихли слегка.
  -- и не киснет оно тут у них? - осведомилась заботливо тетя Ася.
  -- Вино обновляется каждые три дня! - гордо ответствовали ей.
  -- А старое куда деваете?
  -- В канаву сточную.
  -- Ну, ироды!!!
   Дальше путь продолжили.
   Из-за деревьев павильон проглянул. Весь кустами ползучими оплетен, раскрашен ярко - посмотреть приятно. Туда Сунуцзын, Шу Хунсюнь, Юй Сюанцзы и Даяну и сунули. Подумали, поспорили, и тетю Асю туда же отправили. Как старшую даму над неразумными девицами.
   А богатыря как чудо заморское, могучее решили представить под очи светлейшие немедля.
   Правдоискатели на всякий случай попрощались, но договорились через три дня на берегу реки встретится. С утра этак пораньше.
   В павильоне уютненько оказалось, правда, мебели не было, коврики одни соломенные. Зато заботливо и фрукты припасены, и чай жасминовый, и пироженные с цветочными лепестками .
   Тетя Ася скатерку под зад сунула, чтобы не стянул кто, и за трапезу очередную принялась.
   Сунуцзын, Шу Хунсюнь, Юй Сюанцзы дрожали от ужаса. По их словам выходило, что император был не только нрава крутого, но и свиреп зело. Ежели кто из девушек ночью не угождал ему, с утра, до завтрака еще, ее быстренько на тысячу кусков кромсали.
  -- а вы-то что от него хотите? - тетя Ася спросила.
  -- Мы, ничтожные, хотим жизнь свою сохранить да угождать вечно Небесному Императору.
  -- А-а, ну так это легко... Помнишь, Даянка, Святозарушку?
  -- Ну помню.
  -- Как мы его, а?
  -- Взаимосвязь не просматриваю.
  -- Порчу наведем. Будет только на девиц этих силушку иметь.
   Даяна тоже захихикала.
  -- а давай. Только как нам, не видя ни разу лика его светлого, дело-то провернуть?
  -- А на фиг лик-то мне его...
   И из складок юбки своей вытаскивает воск свечной, булавки, бутылочку с водичкой заговоренной.
   Сунуцзын, Шу Хунсюнь и Юй Сюанцзы вокруг столпились, аж не дышат.
   Старушенция человечка из воска слепила, колбасу снизу прособачила, булавочкой проткнула и ворожить принялась. Водицей покропила, а потом и говорит:
  -- с возвратом делаем или без?
   Девченки пошушукались и решили, что без.
   Тетя Ася свечку зажгла и человечка в пламени растопила. После чего кусочек воска был бережно захоронен в ямке под ковриком.
   Только чай жасминовй пить закончили, как за дверью павильона зашуршали, затопали и вошли во внутрь несколько человек. Ну евнухи, само собой, и некий товарищ с бороденкой жиденькой и длинненькой вессьма. Одет, правда, роскошно - весь в шелках да атласе. На правдоискательниц впечатления не произвел. Даяна голову свою от коврика оторвала и внимательно так вошедшего оглядела. Кому другому этот взгляд наглым бы показался, но император благосклонно воспринял его. Как выраженье восхищенья, что-ли. Выплыл на середину павильона, девиц всех оглядел внимательно.
   Сунуцзын,Шу Хунсюнь Юй Суанцзы стояли не шелохнувшись, явно забывая дышать. Император глянул на них, а потом обратил взор свои светлый на благороднейшую тетю Асю. Старушенция ему приглянулась больше.
   Дракон Император какое-то приказание евнухам отдал и удалился.
  -- имперотор желает вечером лицезреть всех четверых девушек в своих покоях для более близкого знакомства. Как только солнце сядет, за вами придут. - сказал евнух.
  -- С гостями так не обходятся, - заметила старушенция. - как насчет в баньке попариться?
  -- Вода для омовенья будет вам принесена. Пришлем и служанок.
  
   Красное китайское солнце, пламенея кумачовыми стягами, медленно садилось за кромку леса. На траве перед павильоном резвились узкоглазые мальчики, бегали по тоненькому канату и танцевали с веерами, тявкали лохматые собачонки, рагу из которых Даяне довелось отведать час назад. Как белобрысую и худосочную, ее первую император отверг и повелел вернуть в павильон, а дабы не скучала она, прислал для услады слуха и глаз танцовщиков. Собачки увязались сами.
   Три молоденькие шлюшки вернулись несколько минут назад в весьма подавленном настроении и угрюмо уселись на плетеных ковриках. Все попытки разговорить их результатов не принесли. Очевидно, порча не сработала.
   А тети Аси все не было.
   Когда окончательно стемнело, Даяна забеспокоилась серьезно. Либо прыткая старушенция ввязалась-таки в неприятности, либо дорогу в сад позабыла. Даяна пыталась расспрашивать евнухов, грустных китаянок, собачек, да все без толку. Подтянув просторные шелковые штаны, собралась было идти искать старуху среди приговоренных к завтрашней казни, да не тут то было. Сама явилась.. .
   ТАКОЙ тетю Асю Даяна не видела за все их многолетнее знакомство. Рожа светилась как медный юань, седые космы в прическу уложены, вместо юбок ситцевых - халат парчовый, да две малолетки под рученьки белые поддерживают. Негр жирный евнухами командует, те кресло деревянное расписное несут. Подушечек гору. Поднос с чайником и пирожными.
   Старушенция в кресло уселась и довольно так на Даяну поглядывает. Та не выдержала этой сияющей рожи и спросила-таки:
  -- чем порадуешь нас, уважаемая?
  -- Ой, девочки... даже как сказать-то не знаю... хи-хи-хи...
   Спятила старая... не в ее годы страданья да лишенья в пути переживать, решила Даяна.
  -- ты, милая тетушка наша всеобщая, не волнуйся, главное... спокойненько так изложи что произошло... мы все поймем, как-никак, столько пройдено вместе... Может, богатыря встретила где? - вопросила Даяна слащавенько.
  -- Ой, как сказать-то не знаю... сколько лет на свете живу, а такое со мной, грешницей, впервые в жизни... хи-хи-хи...
   Даяна глаза вытаращила.
  -- о чем это ты?
  -- Да разве об этом говорят всуе?
  -- Буддизм приняла?
   Старуха ручкой кокетливо отмахнулась, да снова захихикала противненько.
  -- замуж я выхожу, девчонки! - выпалила и рожа еще больше расцвела.
   Китаяночки головы подняли и как одна вперелись изумленно в тетю Асю. Даяна пальцем у виска покрутила и сказала:
  -- кто жених-то счастливый?
  -- Ну что, не догадываешься, милая?
  -- Вроде мужичина наш сгинул куда-то, да и не намеривался себя узами связывать... или чем уж там...
  -- Да больно нужен он мне, ни кола ни двора! А тут правительницей стану, императрицей поднебесной империи!
   Сунуцзын,Шу Хунсюнь,Юй Суанцзы завизжали да как кинулись тете Асе глаза выцарапывать. Мужики, ну, бывшие мужики, еле разняли. Даяна с размаху на собачонку села.
  -- вот так-то... придется тебе, милая, одной -одинешенькой по свету скитаться, горемычной, правду искать...
  -- ни хрена! Как все из Питера вышли, так и домой вернемся!
  -- Не выйдет, милая... - и зарыдала притворно.
  
   Свадьба на послезавтра планировалась. Накануне как раз срок встречи с мужичиной пришел. Даяна на рассвете из павильона вылезла, и пока товарки да сторожа почивали мирно, на брег реки пустынной отправилась.
   Прошлась взад - вперед, позевала малость, потянулась, да тут и услышала храп молодецкий из кустов доносящийся. Богатырь дрых без задних ног. Даже мухи садиться на него боялись.
   Даяна в бок его потыкала, ногой дружески попинала. Тот глазищи разверз.
  -- а, здорово живешь. Где бабку-то нашу позабыла?
  -- Где-где... замуж она выходит .
  -- чего-о-о? Я ей щас мозги-то пойду вправлю!
  -- Да постой ты... она же не просто замуж, она же за правителя Поденебесной собралась. Может, счастлива будет... может, в том и есть для нее Правда сермяжная...
  -- Правд в мире много, а старуха у нас такая одна. Где замену ей искать станем? А?
  -- Не знаю...
  -- У тебя того... опохмелиться нечем? - спросил вдруг как-то жалобно богатырь.
  -- Водочки могу предложить местной. Только с собой у меня ее нет... а ты-то как выкрутился?
  
   А выкрутился он вот как: поначалу богатыря в зверинец посадить хотели как чудо невиданное - белобрысый, борода лопатой, кулачищи что жернова. Потом подумали и в цирк продать решили. Ну он не будь дурак, пару фокусов выкинул, мячиками пожонглировал, льва за хвост по арене потягал... они и решили, что мужик силен, да глуп зело. А тот возьми да и скажи, что может залпом, дыханья не переводя, бутылку водки опустошить. Они ему - вечером во дворце императорском представление даем - там и покажешь удаль свою молодецкую. Коли не соврал, будет тебе награда. А коли приврал маленько - не обессудь...
   Ну вечером представление, как и обещали. Правда, император до конца досидеть не пожелал, дела государственные отвлекли. Потому богатыря на сцену и не выпустили. Зато на другой день, вчера то-есть, под занавес ему бутылку водки и вынесли. Местная , правда, крепче русский, но ничего, одолел. А она, проклятая, натощак в башку как стукнет...
   Короче, что дальше было - убей бог, не помнит. Очнулся в парке, головой в пруд макнутый. В зубах почему-то сандаль держал. Одет в панталоны женские. Под брюхом - автомат пригрелся. Над левым крылом дворца, как раз того самого, где представление давали, вился бледный дымок затухающего пожара. На поляне почему-то были раскиданы рваные женские тряпки, да меч кривой, узлом завязанный. Вообщем, надо давать деру.
   До реки кое-как добрался, да спать завалился.
   Даяна завистливо вздохнула.
  -- а бабку нашу я им не отдам. - сказал богатырь напоследок.
   Вечером, когда девицы в павильоне спать улеглись, да тетя Ася, провожающая свой последний холостой вечер, Даяна никак сомкнуть глаз не могла, да все сидела на пороге, звезды считая.
   Охохонюшки, где ты городок наш, родименький, боженькой позабытый, позаброшенный! Где дракончики привычные, гномики вонючие... ну дурно пахнущие, опричники горемычные, Святозарушка... Ой, а как мы Святозарушку-то! Эээх, вспомнить приятно!
   Повеселела, заулыбалась, космы светлые ветерок растрепал, аромат жасмина в воздухе вечернем поплыл, не жисть, а малина с земляникой!
   Потом рокот какой-то с неба донесся, словно шмель где гудит огромный.
   Шум все наростал, все громче становился, а когда Даяна на поляну выскочила, та как раз над крышей павильончика завис вертолет. Пока она руками размахивала, место для посадки показывая, он сел с грехом пополам, дверь распахнулась и сначала вывалился наружу пилот. За ним, потрясая автоматом, богатырь выскочил. Рожа вся сажей измазана, вместо рубахи - майка буро-зеленая, на голове косынка криво замотана, поверх майки - почему-то две ленты пулеметные крест - накрест.
   Дверь павильона сапогом вышеб, фонарем осветил коврики соломенные. Тетю Асю увидел. Не долго думая, сгреб ее подмышку и к вертолету обратно.
   Даяна только успела увидеть, как дверь вертолета захлопнулась и машина принялась набирать высоту.
  -- а-а-а, сволочи, меня почто оставили? Избавиться хотите, правдоискатели хрреновы!!! - вопила она, бегая под вертолетом.
   Сверху донеслись матюги и машина пошла на снижение. Потом из двери лесенку скомканную бросили и так как с воплями и стрельбой уже неслись через парк охранники, вертолет вновь поплыл вверх.
   Сначала Даяна билась головой о древесные стволы, потом животом, потом ногами, а потом и за пределы парка вылетели.
   Потом , когда вертолет набрал высоту и лес, поля рисовые, луга приняли вид крошечных лоскутков, кто-то сжалился над ней и втащил в кабину.
   Большую часть свободной площади занимала тетиасина туша. Лежала она поперек кабины, головой под креслом пилота. На ногах у нее сидел богатырь. Этой самой головой тетя Ася пыталась биться об пол, да размах хороший взять не удавалось. Ногами же она хотела стукнуть богатыря, да тоже выходило как-то неловко. И громче всех прочих звуков, заглушая шум двигателя, раздавался полный нечеловеческого страданья, вопль.
   Летели долго, пока горючее было. Потом внизу джунгли замелькали, и вертолет, как-то болезненно быстро, пошел на посадку. Хрпяпнулся о вершины деревьев, винтом дров нарубил, завыл душераздирающе, потом застрял-таки. До земли метро три было, а внизу - чащоба непролазная.
  -- давай слазь. - сказал богатырь, подпихивая стволом к дверям пилота. - ежели внизу крокодилы какие, то вопи погромче, назад втащим.
   Тот побрыкался слегка, да прыгнул.
   Богатырь башку вниз свесил.
  -- ну чо там?
  -- Буль - буль - буль...
  -- Болото , чтоли?
  -- Буль-буль!
  -- На веревку- то!
  -- Буль!!!
  -- Не ухватить, что ли? Эх, ты!
   Самому пришлось по веревке вниз сползать да на хребте пилота наверх тащить. Тот сел на пол, весь в тине да гнили болотной. Тетя Ася, уже четверть часа, как обретшая облик свой прежний, все норовила его ненароком обратно спихнуть, дабы воздух смрадом не отравлял.
   Даяна над пилотом сжалилась, водицы ему предложила.
  -- как звать-то тебя?
  -- Мяо Хысин, уважаемая госпожа. - прошамкал тот.
  -- А кто ты таков?
  -- Лисьный пилот императора...
  -- как же тебя угораздило богатырю нашему наняться?
  -- Кто наняться? Я наняться? Меня ночью, с кровати сонного, за ноги, головой по земле, прямо в кабину. Потом автоматом в спину, лети, мол... куда лети? Куда прикажут... вот и лечу.
   Мужик тем временем башку поскреб, вниз поглядел, потом говорит:
  -- ну чо, бабы, делать станем? Болото там... этот едва не утоп.
   Даяна на свой страх и риск заявила:
  -- так... уважаемая ведьма наша, насколько помниться мне, летать умеет? Или ошибаюсь я?
  -- Все, отлетала свое! Не дождетесь более!
  -- То-есть, смерти нашей хочешь? Подыхайте, люди добрые, не виноватая я...
  -- да как полетишь-то здесь, если джунгли чертовы стеной сплошной стоят? Как, люди добрые, я вас спрашиваю? Как?!!
   Правдоискатели грустно переглянулись.
  -- а наколдовать что-нибуть сможешь? - с робкой надеждой Даяна вопросила.
   Когда тетя Ася оторалась, высказав, все, что она думает по поводу похищенья ее с брачного ложа императора, лишенья короны и царства, начало темнеть.
   Правдоискатели и пилот Мяо Хысин молча внимали ей по первости, потом кто спать завалился( богатырь, естественно, ) кто молится принялся( Мяо), кто вниз с вертолета поплевывал( Даяна).
   Старуха выоралась, а потом сказала:
  -- ладно, спасу вас напоследок.
  -- Да иди ты, бабушка... - пробубнил сонно богатырь.
  -- Дорогу проложу.
   Все очи свои на старуху воздели.
  -- да-да, и я еще гожусь на что-то! - гордо ответствовала она.
  
   Смрад болотный да комарье оглашенное. Бормотанье тетиасино. Жара. Жажда. Пожрать некогда да и нечего.
   Старуха сидела на полу, очи закатив полупьяные, да самобранку вытащить из-под зада не позволяла. Качалась из стороны в сторону и выла тихонько.
   Мяу ( правдоискатели так китайца перекрестили) поначалу лечить ее хватался, да богатырь не позволил.
   Даяна, щеку подперев, медетировала на непрерывном тетиасином покачивании.
   Богатырь дремал, обняв автомат.
   - да! Свершилось! Люди добрые, сжалился господь надо мной! Вспомнила! Придумала! Пресвятая Дева - воительница! Есть заклинание!
   Правдоискатели встрепенулись.
   Подоткнув юбки, старуха на пороге вертолета встала, спинищей своей весь вид загородив, после чего, слегка подвывая, принялась бубнить словеса замысловатые.
   Треск и хруст могучие раздались, рев и вой как уж полагается, потом деревья и лианы всякие дрогнули, пошевелились и накренились в разные стороны. Пред героями нашими возникла просека, конец которой исчезал где-то далече.
  -- видал я, как море дыбом вставало перед пророком одним, но чтобы лес... даже помыслить боязно . - сказал богатырь.
  -- Пророк - пророк... а Даянка кто, по твоему? Не пророк, скажешь? Не спаситель отечества? Разве не собирается она принять на себя грехи наши , а опосля и смерть мученическую? А? Я вас спрашиваю? - горячилась тетя Ася.
  -- Какую еще смерть, дражайшая? Нет, так не пойдет! Правду я вам нашла, а на счет смерти договоренности не было! Совесть поимейте! - взвыла Даяна, отмахиваясь от настойчиво лезущей целоваться старухи.
  -- Примешь, примешь, такой удел всех пророков, уж не обессудь, милая!
  -- Ладно вам драться, бабы, уходить надобно, покуда деревья эти проклятые обратно не вернулись. - молвил слово свое богатырь и первый вниз сиганул.
   Следом устремился Мяу, а за ним старуха и пророк прыгнули, вцепившись в патлы друг другу.
  -- о-хо-хо, грехи наши тяжкие, неподъемные...
  -- чо воешь?
  -- Скатерку-то я в вертолете проклятом забыла!
  -- Ах ты, мать - перемать!!!
  -- Молчи уж, и без тебя тошно!
  -- Ну так полезай же назад! - взвыл богатырь так, что Даяна уши руками закрыла и хотела было уподобиться африканской птице страус и голову в песок засунуть.
  -- Не горячись, милай, щас слетаю...
   После чего в воздух взмыла и к ветролету подлетела.
  -- ах, так мы и летать научилась! Ах, так мы и крылышки обрели! Ану, лети вперед и докладывай, что видишь. Только попробуй слезь на землю грешную, я уж тебе...
  -- слыхали, слыхали... - пробормотала старуха и неторопливо вперед полетела, крича во все горло: - лес вижу!!! Деревья!!! Еще деревья!!!
   К исходу второго часа голос старухи осип и звучать стал тише. К вечеру пропал совсем и тогда Даяна, богатырь и достопочтимый Мяу вытащили из ушей вату.
   Вдруг тетя Ася прошла на сниженье и как-то больно уж нервно принялась руками размахивать, куда-то вперед указывая.
  -- да брось уж, так и поверил я тебе! - прорычал богатырь.
  -- Постой, может она дело говорит.
   -ну, говори, старая!
   но старуха только руками махала и сипела тщетно.
  -- тьфу, дура, голосище свой поганый потеряла! - ругнулся мужик, а потом крикнул: - ладно тебе, щас дойдем, посмотрим...
   средь джунглей расступившихся высился дворец каменный. Крыша круглая, колон маленько, лесенки всякие, окна побитые , барельефы по стенам - фигуры человечьи в непристойности адской сплетенные. Мелкие писклявые мартышки сиганули по сторонам - ну совсем как гномики нашенские, подумалось Даянке, несколько пригорошней навоза полетело в путников усталых. Богатырь вяло отмахнулся парашютной сумкой, да первый на землю - матушку .... Да по-матушке ее, по матушке!!! И прыгнул.
   - чой-то за домина? - рявкнул.
   Из судорожных объяснений достопочтимого Мау правдоискатели поняли, что здесь, в лесах непролазных, стоял храм древний. Правда, боги в нем жили китайцу честному чуждые, на зверей зело похожие.
   Богатырь на баб своих оглянулся, портки подтянул, автомат покрепче к брюху волосатому прижал. Тетя Ася и Даянка переглянулись робко как-то, а потом по негласному сговору Мяо первым в двери проржавелые и пихнули. Да назад отскочили. Притихли, прислушались.
   Вскоре из дверей физиономия желтая выглянула, глазищи, обычно сонно так прищуренные, в пол-лица сияли.
   -Там... там... музык там, колоче... стласный! Носатый! Посли, посли отседова!!!
   И деру как даст через лианы да траву ихнюю.
   Сгинул.
   -ну, ждем-то чего, бабоньки? _ вопросил богатырь, на попутчиц поглядывая. - или меня первого хотите послать, дабы сгинул я там, окаянный? А хто тогда за души ваши нераскаянные заупокойную закажет?
   Даяна, тяжкий вдох подавив, шажок маленький вперед сделала.
   - бабы яги не испугалась! Смертушки и той, поганой, не забоялась! Ада кромешного и черта ихнего - и тех пережила! Так неужто мужик носатый совратит меня с пути истинного!
   И как в воду ледяную в темень нырнула. А уж за ней следом и бабка протиснулась, и богатырушка, краской зардевший от стыда.
   Поначалу ничего, окромя мрака, глаза не различали, потом пообвыклись маленько, и из темноты проступила правдоискателям паутина многолетняя.
   - ну, мужик, вылазь, с богатырем русским потягаться! На мечах, али на сабельках бой держать изволишь? Или носами столкнемся? - заржал басом богатырским.
   И мужик вылез.
   - ахххх! - простонала старушенция, садясь на пол.
   - опаньки! - заметила Даяна.
   - эвон, как тебя жисть-то поломала... - вздохнул горестно Феофан.
   Здоров он был, под потолок ростом, толстый, пузатый. Носатый. Вернее сказать, длинный слоновий хобот висел у страдальца до пупа. Из-за хобота-то энтого путешественники более ничего и не рассмотрели.
   - слыхал я - подал опять голос мужичина сердобольный, - как одного вот так тоже заперли в лабиринте. Маменька его с быком согрешила, оттого и родилось чучело - верх бычий, а низ человечий. Говорят, зол был неимоверно. Да и как на людей-то не осерчать, когда маменька родная тебя таким видом наградила...
   Носатый глазищами выпуклыми повел, да спросил голосом человечьим, правда, громким весьма:
   - что ищите во храме моем, люди добрые?
   - дык... судьбинушка скорбная нас сюда закинула, скитались мы по свету, горемычные, правду окаянную искали. - завела песнь тетя Ася.
   - аааа... Те самые... Слыхал про вас. Что хотите-то?
   - дак нет уж ничего, батенька, все что было, ироды проклятущие отняли! Дубинушкой-то по спинушке... Али ты сам нам еще правду какую подарить захотел?
   - есть и у меня правда, бабушка. Да и у тебя своя правда есть... Да и у богатыря вашего - своя.
   - Дак нам, батенька , сермяжной бы, нашенской, мужицкой! - заискивающе улыбнулась.
   - не, мужицкой нет. Не там, видать, искали.
   - домой бы нам, сердешный, ноженьки не носят! - рявкнул мужичина и попутчицы оглянулись на него. Никогда ранее малодушием не страдавший, богатырушка как-то осунулся весь, закис.
   - домой бы, верно сказал! - спохватилась Даяна. - да вот только давненько скитаемся, позабыли назад и дорогу...
   Носатый призадумался, хоботом своим повел на сторону. Шевельнулся... и от пронзительного визга тетиасиного несколько мартышек наземь попадали. Даяна голову руками закрыла, да глаза зажмурила. Феофан трижды крестными знамением себя освятил. По бокам у мужика , помимо двух рук полагающихся, еще четыре не спеша так шевелились.
   И вот тут-то Даяна и поняла, отчего Мяу - страдалец улепетывал так скоро, руками обрывая лианы жирные. И сама бы рада куда припустить, да только ножки не слушались.
   А этот красуется, плечиками поводит, пальчиками шевелит, и носяра его в такт покачивается.
   - можно и домой. А где живете-то милые?
   - на Руси-матушке. - задушено выдавила из себя Даяна.
   - Э, как вы далече-то забрались! А где Русь-то матушка ваша?
   - дак, батенька, Русь-то - она везде! Направо глянешь - поля широкие, налево глянешь - реки глубокие! Прямо пойдешь... ум-то и потеряешь! - завыла-заголосила старуха. Ту же в кучу посыпались и обвинения сопожвижников в бессердечии, и в жестокости к старости, и в жадности нечеловеческой, и в прожорливости особливо, а когда она рассказ повела о том, как последние два часа путешественники на хребте ее многострадальном сюда прилетели, носатый растрогался.
   - найдем, найдем мы Русь-матушку вашу, найдем, горемычные, вернем ее !" - в тон вторил хозяин храма. - Назад, назад полетите! Вертолет ваш, где говоришь, страдалица? Сбежал пилот бессердечный, бросил вас, сиротинушек горемычных? Ниче, и без него полетите! Слово даю! Мамой клянусь!
   Обняв правдоискателей лапищами своими, вывел их из храма на свежий воздух. Солнце садилось, мартышки с радостным визгом метались над головой, с небес чистых свисала лестница веревочная.
   Облобызав носатого и не побрезговав хоботом его, правдоискатели один за другим поднялись наверх, втащили друг друга в железное грохочущее чрево, и полетела машина адская на север, Русь искать...
  
  
   Снег лежал вокруг. Батюшки, да она и забыть-то успела уже, что такое - снег. И как смотрится на нем свежий драконий навоз. И как пробирает до костей морозец сквозь панталоны шелковые.
   -ай ты, батюшка мой, уж и неверовала, что я живехонькой до дому добратся удасться! - причитала старуха, оттирая снегом с лица машинное масло.
   Воняя горючим, источая железом тепло, стоял недалече вертолет. Ой и шуму-то поднимут с утра жильцы 16 квартиры! Что за чудо такое, расчудесное, невиданное, неслыханное!
   Феофан, глупо улыбаясь, подставил широкую рожу под одиноко падающие снежинки, да языком слизывал их с усов.
   Даяна подпрыгивала с ноги на ногу, клацкая зубами.
   - эй, правдоискатели, домой-то пойдем! Холодно как-то! А?
   А на сердце-то весело!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   98
  
  
  
   Бывший конец файла
   Забавно: Из скатерти сыплются одноразовые тарелки с фаст едой и надписью Аэрофлот. Такое может случится во время очередного полета при остановке в горах.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"