- Какая занимательная байка, если говорить начистоту, даже у меня холодок по спине пробежал, - разоткровенничался крашеный блондин, посмотрев в сторону, казалось бы, равнодушного кузена, добавил: - А ты, так вообще, наверное, обделался.
- А ты проверь, - безразлично ответил Киёши.
- Ух, какой-то дерзкий парень, держите меня семеро, - откровенно глумился Акио. - Ладно, я обязан этого ссыкунишку на чистую воду вывести, поэтому следующая история моя.
|
Средние века, период Мурамати[4].
Жил один верный своему сюзерену[5] самурай. Однажды, когда они возвращались из соседней провинции, на них напала небольшая группа вако[6], состоящая из семи человек, что собирались поживиться на очередном богатеньком торговце. Завязался бой, в котором сильно пострадал господин и спустя несколько часов мужчина всё же покинул этот свет.
В тот час уже ныне ронин[7], поклялся свести счёты с жизнью, за то, что не смог уберечь своего сюзерена. Однако, терзаемый муками совести, воин первым делом доставил господина до его дома, где его встретила заплаканная жена и два маленьких ребёнка. Женщина срывающимся голосом проклинала слишком безответственного, по её мнению, телохранителя, временами и вовсе сомневаясь в его верности. Ведь на нём была всего пара царапин, что наводило на мысль о предательстве.
Не смотря на душевные страдания, чувствующий свою вину в смерти господина, ронин всё никак не мог решиться на сэппуку[8]. Он вернулся в отчий дом и часами сидел с тантом[9] в руках, направив кончик острия на бок живота. Несмотря на желание, он не мог перебороть животный страх, который буквально сковывал его тело, не позволяя и мизинцем шевельнуть. Безумно страшно ощутить ту чудовищную боль. И как он после этого ещё мог себя считать самураем? Низкосортное отребье, красная цена которому пять рё[10].
Родственникам, на голову которых он свалился, мужчина был откровенно в тяжесть. Не работал, а лишь сидел с этим кинжалом, и перебивался временами рисом, что подкидывали ему пожилые родители, которые и сами с трудом сводили концы с концами. С каждым днём ронин становился всё безумнее, порой переставая вовсе воспринимать адекватно реальность. Всем было тяжело.
- Манору, разговор есть. - На пороге гостевой комнаты возник младший брат. Его взгляд был тяжёлый, с нотками печали и жалости к несчастному ронину, что практически потерял рассудок.
Медленно поднявшись с татами[11], мужчина поплелся следом за возмужавшим всего за пару годов братом.
- Садись. - Мотнул головой парень в сторону повозки, к которой прицеплена лошадь, обращаясь к сумасшедшему. Юноша старался не встречаться взглядом с братом, пряча тёмно-карие, практически чёрные глаза за отросшими волосами, что массивными прядями спадают на его лицо. Хоть он и шёл на дело осознанно, понимая, что другого пути нет, всё равно было тошно за себя, за то, что он не может найти другого выхода, кроме как вести брата, который прожил лишь четверть жизни, на верную смерть. Притом не самую лёгкую. У него не поднимется рука, чтобы перерезать ночью мужчине шею или заколоть насмерть, пока тот будет к нему стоять спиной. Подстать своему брату-трусу, парень рассчитывает, что за него сделают свою работу обстоятельства, время или природа.
Всю дорогу, что они ехали сквозь густой и темный лес, ронин пустым взглядом смотрел куда-то в сторону. Зрачок не цеплялся ни за что конкретно, просто скользил по пейзажам, как по холсту, смешивая краски тонкой костью, медленно, небрежно и рвано.
Юноша остановил повозку около какой-то небольшой опушки и попросил брата подождать его здесь. После чего развернулся и поехал в обратном направлении вихляя по извилистой дорожке, которую изучил за длительные года работы помощником лесника.
Мужчина прождал парня на указанном месте до поздней ночи, но за ним никто и не думал возвращаться.
Горько усмехнувшись, мужчина, оперевшись спиной на дерево, осел на землю. Можно не бояться быть съеденным ночью, ведь в этом лесу нет ни одного крупного хищника. Наиопаснейшее - лиса. Несмотря на лёгкую обиду, ронин понимает свою семью. Всем сейчас живётся тяжело, и многие не могут позволить себе такой роскоши, как дети. Что уж говорить о совсем дряхлых стариках и тем более сумасшедших родственниках, проку от которых - никакого. Наилучший вариант - отвести их в лес, чтобы не марать руки в их крови, и дать им умереть естественной смертью.
Несколько дней прошли, как одно мгновение. Манору часами ходил по лесу, ища воду или еду, все размышления о долге самурая перед погибшим господином, о правильности поступка своего брата, что обрёк его на страдания, теперь испарились. Им двигала одна лишь мысль, инстинктивная, как и любого другого животного, что просто желает жить.
Приближались холода, каждую последующую ночь становилось всё сложнее и сложнее пережить. Мужчина спал в небольших пещерках, куда не загуливает промозглый ветер, наловчился добывать огонь подручными средствами, что мог найти в дикой природе. Он всё чаще говорил сам с собой, порой заполняя многие метры вокруг заливистым смехом с нотками истерики.
На улице стояла середина зимы, лес был частично усыпан снегом, а кое-где, где деревья росли плотной стеной, были клочки сухой земли, в которой копался безумец, извлекая тонкие корни, которые с охотой поедал. Больше он не пытался найти выход из леса, он смирился со своей участью, приняв это за должное наказание.
Сидя на земле и ковыряясь в небольшой раскопанной им же яме, обструганной об камень палкой, ронин услышал неподалеку тихое чертыханье пожилого мужчины. Медленно поднявшись на ноги, Манору, словно воришка, которого практически застукали за преступлением, спрятался за широким стволом дерева, что было почти в два раза шире его плеч.
Дедушка его совсем не заметил, медленно проковыляв мимо. Он никуда не торопится. Идёт, прихрамывая на правую ногу, сильно ссутулившись. На вид ему уже за семьдесят. В самоволку решил облегчить жизнь своим близким. Ушёл в лес, как больной и старый кот, который теперь ищет место, где проведет последние мгновения угасающей жизни.
Молодой мужчина смотрел на его удаляющую спину, а внутри у него зарождалось странное, чисто животное желание, противится которому не было сил, да и желания. Поэтому сжав в руке свою палку, сумасшедший последовал за стариком, осторожно поднимая ноги и мягко ступая, двигаясь максимально бесшумно. Услышать и заметить его практически невозможно. Однако внезапно вырвавшаяся речь всё же выдала его присутствие.
- Нет, тихо-тихо, а то он нас услышит, а он не должен нас услышать, - бормотал себе под нос ронин.
Слух деда к его годам сохранился довольно хорошо, а навыки работы охотником не исчезают бесследно, поэтому заметить внезапно появившуюся речь для него не составило особого труда. Он постепенно развернулся и увидел остолбеневшего мужчину. Его одежда была изорвана и больше походила на старые лохмотья. Волосы затвердевшими сальными сосульками торчали в разные стороны, жирный пряди перепачкались с землёй, на которой он спал, и теперь лишь отдаленно напоминали когда-то нормальную шевелюру. Его безумный взгляд с сузившимися зрачками бегал по внезапно обернувшемуся старику. Сердце в груди стучало так громко, что казалось, оно заглушает весь мир.
- Наверное, тебе пришлось не сладко, - тихо произнёс дедушка, скорее себе, чем сумасшедшему, по виду которого он понимал, в каком тот находится состоянии.
Ронин на его слова никак не отреагировал, словно их и не услышал вовсе. Не один мускул на его лице не двигался, его как будто всего парализовало. Кроме глаз, которые продолжали безумно метиться из стороны в сторону.
Резко сорвавшись с места, мужчина подскочил к старику и, навалившись на него всем телом, повалил на землю. Он действовал, сам не отдавая отчёта своим действиям. Вот замахнулся рукой с деревяшкой, со всего размаху вогнал ту старику в глаз. Когда тот брызнул и растекся по щеке заоравшего деда, сознание которого норовило покинуть, Манору наклонился к его лицу и принялся слизывать желеобразную жидкость. Войдя во вкус, второй глаз он расковырял пальцем. Дед даже не пытался бороться. В конечном итоге, его сердце не выдержало болевого шока, и он умер.
Основательно обглодав лицо покойника, мужчина поднялся на ноги. Он окинул труп с безразличным взглядом с каким-то маниакальным блеском, словно рассчитывал, насколько ему хватит, после чего, взяв старика за ногу, поволок за собой, к месту, где обычно ночевал.
Спустя пару месяцев наступила весна. Снег обнажил готовую принять растаявшие воду чёрную землю с редкими островками насыщенно-зелёной травы. Мир истинно проснулся, оповещая об этом в шелесте молодой листвы на ветру и голосах топчущего уже не снежный покров, а почву зверья. Солнце любезно поддерживало сей глас весны, ослепляя из-за редких рваных облачков.
Лесники снова приступили к своей работе. Однако один за другим люди стали исчезать. Сначала грешили на появившихся хищников в лесу, и спустя три месяца жители ближайших деревень, вооружившись вилами и всем чем только можно, отправились искать опасное животное, которое отняло у них уже не один десяток родственников и знакомых. Вот только, к своему удивлению, люди нашли пещеру, наполненную человеческими останками и костями, а также мужчину, что как дикий зверь смотрел на них, не зная на кого кинуться первым.
Первая же его попытка напасть на самого щупленького из близстоящих мужчин не увенчалась успехом. Испугавшись за отца, сын вонзил разделочный для скота нож прямиком в бок между ребрами мужчины. Лезвие вошло легко, словно в масло, до самой рукоятки.
Лужа крови тут же образовалась вокруг когда-то славного самурая, что не единожды рисковал своей жизнью ради своего сюзерена. Теперь бесславный ронин лежит в пещере наполненной человеческими останками, которыми он питался последние месяцы, и позорно погибает на глазах обычных крестьян.
|
Примечания:
Период Мурамати[4] - (1336 - 1573) - период в истории Японии, на протяжении которого существовала ставка сёгуна в Муромати.
Cюзерену[5] - тип крупного феодального правителя, власть которого основана на вассальном подчинении ему более мелких феодалов, получавших от сюзерена право на часть земли (феод) в его владениях.
Вако[6] - японские пираты, ронины и контрабандисты (хотя известны случаи, когда они занимались и охраной морских перевозок), которые разоряли берега Китая и Кореи.
Ронин[7] - деклассированный самурай феодального периода Японии (1185-1868), потерявший покровительство своего сюзерена, либо не сумевший уберечь своего господина от смерти. Этимология термина ронин восходит к периодам Нара и Хэйан, когда он означал слуг, бежавших с земель своего господина. В редких случаях - странник, не имеющий над собой чужой власти, свободный воин.
Cэппуку[8] - Харакири (яп. 腹切り) или сэппуку (яп. 切腹) (букв. "вспарывание живота") - ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.
Принятая в среде самураев, эта форма самоубийства совершалась либо по приговору, как наказание, либо добровольно (в тех случаях, когда была затронута честь воина, в знак верности своему даймё и в иных подобных случаях). Совершая сэппуку, самураи демонстрировали своё мужество перед лицом боли и смерти и чистоту своих помыслов перед богами и людьми.
Тант[9] - (яп. 短刀 танто:, букв. "короткий меч") - кинжал самурая.
Разновидность: Кусунгобу (рус. девять сун, пять бу) - японский ритуальный прямой тонкий кинжал с клинком 29,7 см длиной. На практике ёроидоси, танто, мэтэдзаси и кусунгобу - одно и то же. С помощью этого кинжала осуществлялось ритуальное самоубийство самурая, харакири или сэппуку (буквально - вспарывание живота).
Рё[10] - японская монета, равная 1 кобану. Изначально вес монеты составлял 1 рё (около 16,5 грамм.), затем он изменился.
Татами [11] - маты, которыми в Японии застилают полы домов (традиционного типа). Плетутся из тростника игуса и набиваются рисовой соломой, хотя в последнее время для набивки используется и синтетическая вата. Длинные края татами обшиваются тканью.
|